CC BY
62
ИНТЕГРАЦИЯ КОРЕННЫХ НАРОДОВ СИБИРСКОГО СЕВЕРА В ПОЛИТИКО-ПРАВОВУЮ СИСТЕМУ РОССИИ В 1800-1850-Е ГГ.
Е.Г. Возрожденный, соискатель кафедры теории и истории государства и
права Уральской академии государственной службы
В 1800-1850-е гг. продолжился процесс использования сословной стратификации в реализации государственного режима. Самодержавие, империя и подданство как отражение элементов российской государственности отчетливо просматриваются в качестве объектов политического и организационноправового воздействия со стороны императоров Александра I и Николая I. В этом отношении о периоде 1800-1850-х гг. можно говорить как о времени, когда абсолютистско-имперс-кая форма государства, отражая сущность государства и его сословный тип, в политике верховной власти получает достаточно четкое выражение с точки зрения оформления механизмов реализации государственной власти, показывает ее роль в политической системе, архитектонику организации, юридико-техно-логические приемы управления многонациональным государством и отражение в сословном режиме способов и методов управления обществом. В условиях сословного типа политико-правовой системы в России, при котором «каждый является субъектом права и субъектом государства именно в качестве члена определенного сословия», а «внутрисословное равенство людей в их правосубъектности и го-сударствосубъектности сочетается с межсословным неравенством - неравенством го-сударственно-правовых статусов разных сословий и их членов»’, определение места и роли подданного в системе связей с государством выступало в качестве важного инструмента обеспечения управления обществом, реализации авторитарного политико-правового режима в Российской империи. Определение сословной стратификации населения и поддержание ее на законодательном уровне отражало социальный вектор юридической политики Российского государства в 1800-1850-е гг. и выступало в качестве инструмента реализации авторитарного политического режима. Это было связано с тем, что политика государства, направленная на управление социальными процессами, жизнедеятельностью общества, в качестве объекта управления воздействует на индивида, придавая ему политико-правовое (юридическое) бытие
- статусные рамки (права и обязанности) че-
рез установление определенной связи с государством. Такими рамками сословной иерархии и пользовалось Российское государство в сословной стратификации подданных. В свою очередь само сословное законодательство строилось на определенных началах деления общества на обособленные в социально-экономическом и правовом положении группы населения с различным статусом (привилегированные и непривилегированные); детальной регламентации сфер правоспособности каждого сословия; особого порядка применения положения в сословной иерархии и передачи сословного статуса по наследству, а также зависимости получения привилегий от «верховной власти» и государственной службы; наличия института лишения (ограничения) прав состояния за совершение преступлений политического и уголовного характера, а также проступков, влекущих исправительные наказания. Сословия в России выражали полити-ко-юридическую связь между обособленными социальными группами и государством, которая заключалась в определении особого правового статуса каждой из них, передаваемого по наследству. Такие группы и являлись «сословием», а принадлежность к каждой из них характеризовалась наличием строго определенных прав и обязанностей в экономической, политической, социальной, юрисдикционной сферах, что определяло конкретный статус
- «состояние»2.
В России сословия стали формироваться еще в X...XI вв. и с начала XVII в. намети-
лась тенденция к консолидации социальных групп в сословия, что стимулировалось государством и оформлялось правом. Соборное уложение 1649 г. явилось важным рубежом в развитии сословного строя в России. Процесс образования сословий в XVIII в. пошел более быстрыми темпами под влиянием сословного строя, существовавшего в XVIII веке в странах Западной Европы, и в условиях строительства Петром 1 «регулярного государства» начинает определяться сословная стратификация населения. Екатерина II Жалованными грамотами дворянству и городам 1785 г. пыталась создать сословия, не только по форме, но и по духу сходные с западноевропейскими сословия-
ми, сами грамоты стали подведением первого этапа развития сословного законодательства. К началу XVIII в. сословный принцип получил колоссальное государственное значение, став основным средством реализации политико-правового режима, пронизывающим всю систему государственного управления и правового регулирования статуса российских подданных.
В начале XIX в. сословное законодательство образовало подотрасль государственного права, регламентирующего социальную организацию населения в стране, положение сословий в социальной структуре общества. Вместе с тем, были определены лишь общие основы правового положения населения, отдельные сферы регулирования законодательного статуса сословных групп3. В 1800-1850-е гг. сословное законодательство получает дальнейшее развитие - детализируется, дополняется, а затем получает систематизированную форму. Управление социальными процессами через «законодательный каркас» сословных узаконений обеспечивало политическую стабильность. Это было связано как с активным использованием «прав состояния» в реализации политического режима, так и с необходимостью четкого определения места личности и ее статуса в системе сословного права. Это нашло выражение как в привлечении источников сословного законодательства второй половины XVII XVIII вв., так и в активной законотворческой деятельности государства в этом отношении. Источниками сословного законодательства России первой половины XIX
в. явились различные по форме, содержанию и степени обобщения правовой информации законодательные акты. Если для регулирования правового статуса сословий в XVIII в. издавались акты по общему институциональному оформлению каждого из них, то для первой половины XIX в. уже характерна детализация прав и обязанностей, внесение изменений и восполнение пробелов в законодательстве о сословиях. Это нашло отражение в интенсивности законодательной деятельности в данной сфере. Если из изданных в 1649-1700 гг. узаконений сохранили силу к середине XIX в. всего 15 узаконений, а из изданных в 1701-1800
- 301; то в 1801-1850 гг. последовало 1153 узаконения, имевших отношение к сословному статусу населения. Всего же действовало к середине 1850-х гг. в этой сфере правового регулирования около 1,5 тыс. законодательных актов4.
В сословной стратификации обозначилась и проблема определения статуса коренного населения колонизируемых территорий. Эта
линия в юридической политике Российского государства, наметившаяся в XVIII в., в 1800-1850-е гг. получило достаточно четкие очертания в определении сословного статуса этой категории подданных. Продвигаясь на Восток, Российское государство сталкивалось с различными племенами, населявшими приуральские и зауральские территории. Наиболее успешно проблемы включения коренного населения были решены Сибирской реформой 1819-1822 гг., в ходе которой была проведена кодификация регионального законодательства, нормативное урегулирование положения коренного населения Сибири. Сибирская кодификация, связанная с деятельностью М.М. Сперанского, положила начало определению сословного статуса коренных народов в России. Ее положения были распространены и на другие народы России. Создание пакета законов, определяющих правовой статус такого обширнейшего региона, как Сибирь, вполне вписывалось в идеи формирования в условиях многонационального государства такой правовой системы, при которой общеимперское законодательство и местные узаконения имели необходимую степень согласованности. При этом не исключалось также и использование родоплеменных социальных институтов и обычаев в тех регионах, народы которых вообще не имели достаточно развитой политикоправовой системы, что было характерно как для Сибири, так и других регионов Российской Империи5.
22 июля 1822 г. Александр I утвердил комплекс законодательных актов реформы: Учреждение для управления Сибирских губерний, Устав об управлении инородцев, Устав о сибирских киргизах и др. Характерно, что в системе актов Сибирской реформы Уставы о правовом положении коренного населения были поставлены на второе место после Учреждения, содержащего нормы государственного права. Давая понятие инородцев («под именами инородных разумеются все племена обывателей не российского происхождения, обитающие в Сибири»), Учреждение делило их по «образу... жизни на три разряда: 1) оседлые инородцы, т.е. «которые имеют постоянную оседлость, хлебопашество и живут деревнями», 2) кочевые инородцы, т.е. «которые имеют оседлость пока и постоянную, но по времени года переменяемую и не живут деревнями»; 3) бродячие инородцы, т.е. «которые, не имея никакой оседлости, переходят с одного места на другое по лесам и рекам, по их звероловному и рыбному промыслу отдельными родами или семействами». Исходя из этой градации определялся и администра-
Интеграция коренных народов Сибирскокого Севера в политико-правовую систему России в 1800-1850-е гг.
тавный механизм управления инородцами
- на оседлых распространялось общее волостное управление; кочевые имели «свое родовое управление»; бродячие «по роду их жизни не имеют собственно никакого внутреннего управления, кроме семейного». Учреждение для управления Сибирских губерний 1822 г. определило положения и создало нормативную базу для интеграции родоплеменного управления в государственную региональную систему управления России. Этот акт, закрепивший государственно-правовую основу статуса Сибири как обособленного региона Российской империи, прописал основы управления и законодательного статуса сибирского коренного населения. Вместе с тем Сибирская реформа не ограничивалась лишь общими положениями Учреждения. Следующим «уровнем определения» взаимоотношений государства и коренных народов стал своеобразный «кодекс» коренного населения - Устав об управлении инородцев. Он явился своего рода кодексом, определившим правовой статус коренного населения сибирских губерний в составе Российской Империи6. Его отличал высокий уровень законодательной техники, продуманная структура, ориентированность на конкретные сложившиеся интеграции сибирских коренных народов с их системой родового управления и социальной регуляцией жизни в политико-юридическую систему России. Устав строился на следующих принципах: придание сибирскому коренному населению сословного статуса с определением прав и обязанностей как со стороны инородцев, так и государства; включение родовой организации управления в государственную административно-управленческую систему управления Сибирью с согласованием и распределением компетенции между сибирской администрацией и родовой системой управления; сохранение обычноправовой регуляции общественных отношений в юрисдикционной деятельности по гражданским делам и некоторым преступлениям; поощрение оседлого образа жизни и принятие христианства с сохранением и правовым обеспечением веротерпимости; приравнивание правового положения коренного населения к русскому с одновременным предоставлением ряда льгот в повинностях; развитие свободной торговли с местным коренным населением с одновременным введением ограничений по ввозу спиртных налитков и табака; урегулирование налоговых отношений с установлением соответствующей четкой их правовой регламентации; оказание государством помощи в снабжении необходимыми припасами (оружием, порохом, снастями) и предоставление
помощи продовольствием во время неудачных промыслов. Принципиальном моментом при создании устава была опора на родовую систему управления и обычное право как наиболее понятные и доступные для восприятия коренного населения, что обеспечивало своего рода миссионерскую функцию российского законодательства по отношению к обычному праву сибирских народов. Устав об управлении инородцев включал 372 параграфа, распределенных по 4 частям. На первое место были поставлены «права инородцев» (гл. 1-9, §§ 1-80). Две части регулировали организацию и правовой статус инородческого управления (ч. 2
- «Состав управления инородцами», гл. 1-10, §§ 81-1167; ч. 3 — «Наказ управлениями инородцами», гл. 1-12, §§ 168-295). Завершали Устав положения «О порядке сборов податей и повинностей с инородцев» (ч. 3, гл. 1-12, §§ 296-372). Не останавливаясь подробно на содержании Устава об управлении инородцев 1822 г., отметим, что он подвел итог формированию и развитию законодательства о коренном населении Сибири в XVII - начале XIX вв. Он не только свел в единый акт изданные ранее узаконения, но и значительно расширил и конкретизировал правовой статус сибирских инородцев, включив их в сословную и государственно-управленческую структуру государства, законодательно определив права и обязанности в различных сферах жизни, согласовал действие российского законодательства и обычного права. Отработанные подходы составили основу для регулирования положения коренных народов на других территориях Российской Империи7.
Сословная структура российских подданных получила вторичное, более четкое и детализированное юридическое оформление в 1800-1820-е гг. с изданием Свода законов Российской империи 1832 г., в 9 томе которого (Свод законов о состояниях) были консолидированы узаконения о сословиях. Последующие издания свода в 1842 и 1857 гг. отражали изменения в действующем сословном законодательстве, а Законы о состояниях издания 1857
г. подвели итоги законодательного оформления сословной структуры российского общества за два столетия его развития. Одновременно это способствовало оформлению правового статуса российских подданных8. Законодательство определяло четыре главных сословия - дворяне, духовенство, городские обыватели (городское сословие) и сельские обыватели (крестьяне), но при этом сами сословия не составляли единого целого, а подразделялись на разряды с различным правовым положением. Не останавливаясь в данной статье на сослов-
ной структуре общества по Своду законов о состояниях, отметим, что в особый раздел сословного законодательства («О состоянии инородцев») вошли нормы, регулирующие положение местных народов отдельных регионов страны - Сибири, Севера, Астраханской и Ставропольской губерний (ст. 1208-1811). В определенной степени в нем соединились различные уровни регулирования общественных отношений в национальных районах, обусловленные как введением норм общероссийского законодательства, так и сохранением национальных особенностей жизни, управления, положений обычного права (ст. 1208). В особую группу были выделены сибирские инородцы (ст. 1209-1258), сибирские киргизы (ст. 1259-1286), самоеды Архангельской губернии (ст. 1316-1325), нагайцы (ст. 1316-1325), калмыки (ст. 1326-1364) и евреи (ст. 1365-1511). Основными принципами определения сословного статуса местного населения были: учет этнических факторов и законодательства, принятие христианства, оседлый образ жизни, занятия как традиционными промыслами
- скотоводством и торговлей, так и хлебопашеством. В общих правах оно приравнивалось к крестьянам, но имело и ряд льгот - освобождалось от рекрутской повинности, ряда пошлин и сборов и др. При оседлом образе жизни и принятии христианства разрешалось вступать в сословие государственных крестьян и мещан, записываться в гильдии «без всякого ограничения и стеснения и... всегдашнею свободою от рекрутства», могло быть получено и дворянство на обоих основаниях (пожалованием или службой9.
Важной проблемой являлся и вопрос о соотношении общеимперского законодательства и местных традиционных регуляций коренного населения Сибири, интегрируемого в состав имперских подданных. Характерной чертой было то, как подчеркивал Н.М. Коркунов, что «для объяснения обязательности обычного права прибегали к учению о признании силы обычая законодателем. Утверждали, что обычай получает обязательную силу лишь под условием согласия на то законодательной власти...»10. Это был общий для России и Европы подход, на практику которого, сложившуюся в средневековой Западной Европе по поводу сосуществования обычаев и законов, обращает внимание В.Г. Графский, указывая на то, что осуществлялось «признание и поощрение официальной судебной и административной практикой использования местных правовых обычаев для восполнения недостающих установлений в законах страны»11. В русле этих тенденций развивалось «сосуществование» зако-
нодательства и обычного права и в Российской империи, но с учетом особенностей, связанных с наличием в сложившейся российской правовой системе двух уровней позитивного права и соответствующего им законодательства - общего и местного, которым и соответствовал надлежащий подуровень обычного права. При этом следует учитывать и то, что традиционные регуляции имели непосредственную связь с населением, проживающим на определенной территории, и, естественно, с соответствующим уровнем законодательства. Обычное право, например в центральной России (внутренних губерниях), выступало в качестве нормативно-регулятивного подуровня, связанного с действием так называемого «общего законодательства», действующего в отношении русского населения в их пределах, а в национальных регионах - местных узаконений - и имело отношение к народам, находившимся и пришедшим в состав российских подданных12. Необходимо отметить, что в юридической политике Российского государства отводилось важное место как механизмам учета традиционных регуляций в юрисдикционной деятельности российской власти и ее учреждений на территориях с родовой организацией жизнедеятельности коренных народов, так и внедрению положений российского права в обычное право через взаимодействие общеимперского и традиционного права. При этом решались задачи поддержания единого политико-правового пространства и, в определенной мере, задачи выравнивания правового развития отдельных народов, которые ранее не имели традиций государственной самостоятельности, через явление, получившее в юридической антропологии название «правовой колонизации» («правовой аккультации»). Из предложенных моделей правовой аккультации российский вариант соотношения обычного и общегосударственного права входит в схему, сочетающую сотрудничество и интеграцию13. Это достаточно четко просматривается в решении проблем соотношения законодательства и обычного права, что было закреплено в Уставе о сибирских инородцах от 22 июля 1822 г., проект которого подготовили в ходе Сибирской реформы 1819—1822 гг. М.М. Сперанский и Г.С. Батеньков. Определяя в главе «Общие права инородцев» основы правового статуса сибирских коренных народов, устав оговаривал, что инородцы «кочующие управляются по степным законам и обычаям, каждому племени свойственным». Изъятие составляли только тяжкие преступления. «В уголовных только преступлениях кочующие судятся в присутственных местах и по общим го-
Интеграция коренных народов Сибирскокого Севера в политико-правовую систему России в 1800-1850-е гг.
сударственным установлениям... Уголовными делами относительно инородцев почитать: 1) возмущение; 2) намеренное убийство; 3) грабеж и насилие; 4) делание ложной монеты и вообще похищение казенного и общественного имущества. Все же прочие дела, не выключая и кражу, пока нравы их образованием не умягчатся, считать исковыми». И только «в проступках в российских городах и селениях разбираются они местною полициею на основании общих положений». Вопросам соотношения законодательства и обычного права была посвящена специальная глава «О законах и обычаях». Ее положения определяли, что «все кочующие и бродячие инородцы ... управляются по их собственным степным законам и обычаям», и поэтому предполагалось собрать обычаи, проработать их в специальных комитетах и, после их санкционирования властью, издать сборники обычного права. Подчеркивалось и то, что «степные законы имеют быть напечатаны на российском языке и, если можно, на языках тех самых племен, до коих оные относятся, или на языке, с употребляемым ими сходственном». Также оговаривалось, что «законы сии и российскими присутственными местами приемлются в основание в суждениях о делах кочующих и бродячих инородцев» и «недостаток в степных законах при решении дел дополняется российскими узаконениями»14.
Это общее санкционирование применения обычаев в отношении сибирских коренных народов было распространено и на другие народы национальных регионов Российской империи. Предпринимались и попытки кодификации обычного права. При этом заметим, что интеграция обычного права в систему права и законодательства Российской империи не только способствовала внутриполитической стабилизации в национальных регионах, но и в целом через его определенные коррективы и влияние общегосударственного права на традиционные регуляции содействовала развитию отдельных народов с родовой системой управления и традиционными регуляциями15.
Итак, интеграция сибирского коренного населения имела важное значение в механизмах реализации политики государственной власти. Сословная стратификация использовалась в государственной политике для определения места и роли подданных в системе политико-право-
вых связей с государством через установление прав, обязанностей и привилегий для отдельных категорий населения. В условиях сословного типа политико-правовой системы в России определение места и роли подданного выступало в качестве важного инструмента обеспечения управления обществом.
1 Нерсесянц B.C. Общая теория права и государства. М., 1999. С. 244.
2 В российской юридической литературе XIX - начала XX вв. четкого определения сословий не было. Чаще термин обозначался таким образом: «Обыкновеннотермином “сословие” обозначают отдельную группу подданных, своим юридическим положением каким-либо определенным образом отличающихся от остального населения, причем отличия эти передаются по наследству» (Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. СПб., 1910. Т. 1.). См.: Ключевский В.О, История сословий в России. Мн., 2004. С. 3-18.
3 См.: Градовский А.Д. Начала русского государственного права. СПб., 1875. Т. 1. С. 22-48; Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1908. Т. 1. С. 271-276; Лазаревский Н.И. Лекции... С. 83-96.
4 Свод законов Российской империи. Изд. 1857 г. Т. 9. Законы о состояниях.
5 См.: Дамешек Л.М., Кузнецов А.С. Сибирская реформа 1822 г. // Очерки истории Сибири. Иркутск, 1973. Вып. 3. С. 116-146; Дамешек Л.М. Внутренняя политика царизма и народы Сибири (XIX-XX вв.). Иркутск, 1986. С, 46-61; Вагин В. Исторические сведения о деятельности графа М.М. Сперанского с 1819 по 1822 год. СПб., 1872. Т. 1-2; Кодан С.В. М.М. Сперанский и кодификация Сибирского законодательства. // Политика самодержавия в Сибири XIX - начала XX века. Иркутск, 1988. С. 114—123; Дамешек И.Л. Сибирская административная реформа 1822 г. // Байкальская научная школа: проблемы региональной истории. Иркутск, 1994. 4.1. С. 164-167; Дамешек Л.М. «Сибирские инородцы» в имперской стратегии власти XVIII - начала XX вв. // Сибирь на этапе становления индустриального общества в России. (XIX - начало XX вв.). Новосибирск, 2002. С. 105-107.
6 ПСЗ-1. Т. 38. № 38126. См. также: Сословно-правовое положение и административное устройство коренных народов Северо-Западной Сибири (конец XVIII - начало XX века). Сб. актов и док. Тюмень, 1999; Сборник нормативных актов по конституционному праву Российской Федерации. Екатеринбург, 1999. Т. 5. С. 296-315.
7 См.: Леонтович Ф.И. К истории права русских инородцев. Калмыцкое право. Одесса, 1880. 4.1; Кодан С.В. Российское государство и коренные народы: исторический опыт правового регулирования. //Росс. юрид. журнал. 1993. № 2; Дамешек И.Л. Сибирь в системе имперского регионализма (компаративистское исследование окраинной политики России в первой половине XIX в.). Иркутск, 2002.
С. 146-154; Сперанский М.М.: Сибирский вариант имперского регионализма. Иркутск, 2003. С. 64-78.
8 Свод законов Российской империи. Изд. 1857 г. Т. 9. Законы о состояниях. Хронолог, указатель. С. 11-44.
9 Свод законов о состояниях. Изд. 1857 г. Разд. 5. Ст. 365-1511.
10 Корку нов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 2003. С. 350-351.
11 Графский В.Г. Всеобщая история государства и права. Уч. для вузов. М., 2000. С. 308
12 См.: Александров В.А. Обычное право крепостной де-
ревни России. XVIII - начато XIX в. М., 1984.
13 См.: Рулан Н. Юридическая антропология. М., 1999. С. 192-196; Ковлер А.И. Антропология права. М., 2002. С. 245-249.
14 ПСЗ-1. Т. 38. № 29156. Гл. VIII. § 35-37, 68-72.
15 См.: Нольде А.Е. К истории составления проекта «Свода степных законов кочевых инородцев Восточной Сибири». // Сергею Федоровичу Платонову - ученики и почитатели. Сб. статей. СПб., 1911. С. 502-521; Леонтович Ф.И. К истории права русских инородцев. Одесса, 1880. Ч. 1. С. 3-12.
