CC BY
107
DOI: 10.24411/2618-6888-2018-10006
В.И. Балакин
ИНТЕГРАЦИОННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ НА ПРОСТРАНСТВЕ ШОС И ЕВРАЗИЙСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ
Аннотация. Рассмотрено взаимодействие России и КНР в Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), представляющей собой международную региональную структуру, в компетенцию которой входят вопросы комплексного обеспечения безопасности по сути дела на всем евразийском пространстве. Становление комплексной безопасности в рамках ШОС оценивается как вопрос ныне достаточно дискуссионный, поскольку он понимается участниками Организации по-разному, исходя из их национальных приоритетов. Автор полагает, что проблемой безопасности на евразийском пространстве озабочены прежде всего Россия и Китай, что объясняется их серьезными опасениями по поводу постоянных попыток внешних сил заявить о своих притязаниях на более весомую политическую роль в Евразии, рассчитывая таким образом помешать Москве и Пекину создать здесь конвенциональную (договорную) зону исключительного влияния. Исследуются важнейшие факторы, объективно способствующие достижению названной цели, содействующие реализации российско-китайских интеграционных проектов и создающие реальную основу для совместного
экономического «доминирования» РФ и КНР на евроазиатском континенте. В итоге автор приходит к обоснованному выводу, что практически все широкомасштабные интеграционные проекты в инфраструктурной сфере, согласованные Россией и Китаем, значительным образом повлияют на становление евразийского пространства в качестве наиболее экономически привлекательного региона мира в XXI веке.
Ключевые слова: Китай, Россия, Евразия, ШОС, интеграция.
С точки зрения общей теории регионоведения, евразийская интеграция представляет собой объективное явление, в фундамент которого заложен принцип «цветущей сложности», подразумевающий некий этнокультурный ансамбль сложившихся устойчивых национальных государственностей, диалектически противостоящих западному атлантическому сообществу1. Отсюда и проистекает концепция евразийской безопасности, которая включает некий геополитический посыл, основанный на постоянной готовности евразийских акторов к отражению попыток Запада подорвать изнутри и в итоге расчленить крупнейшие государственности континента. Китай и Россия в связи с этим реально ощущают необходимость придания комплексной евразийской идее характера важнейшего политико-стратегического и мировоззренческого ресурса, нужного для усиления потенциала более тесного взаимодействия двух традиционных национальных государственностей.
В рамках Шанхайской организации сотрудничества на фоне организационных неурядиц в Евросоюзе происходит медленное и достаточно уверенное сближение государств-членов, выстраивающих евразийскую интеграцию и создающих для нее необходимые условия в плане обеспечения комплексной безопасности. Последнее представляется весьма существенным, поскольку к сотрудничеству с ШОС все более тяготеют страны Юго-Восточной Азии, проявляют заметный интерес Япония и Республика Корея, зондируют почву для возможных взаимовыгодных контактов некоторые государства Ближнего Востока. Однако многие государства традиционно беспокоит геополитическое возвышение КНР, снижение эффективности экономического поведения США, все реже решающихся раскрывать свой «защитный зонтик» даже над самыми близкими союзниками2.
Потенциальная структура и содержание евразийской безопасности
Укрепляющийся евразийский тренд в последнее время вновь сталкивается с традиционным противником в лице англосаксонского мира. Нельзя не вспомнить известного британского геостратега Х. Дж. Маккиндера, определившего в свое время принцип глобального доминирования в виде широкоизвестного постулата: «Кто владеет "Heartland" (Центральная Азия) — тот владеет миром»3. Но англосаксонская элита, сама того не осознавая, своею враждебностью оказывает существенную поддержку евразийской интеграции, ибо стимулирует процессы становления комплексной системы безопасности на материке. Россия и Китай уже ведут консультации о тесном военно-политическом сотрудничестве, планируя нанести мощный удар поддерживаемым Вашингтоном и Лондоном различным экстремистским и террористическим структурам.
Бескомпромиссная борьба англосаксонского мира с ШОС, видимо, затянется на весьма отдаленную перспективу и будет вестись жестко как напрямую, так и «чужими руками», ведь в этой борьбе очень высокие ставки, поскольку на повестку дня встает вопрос о формирующемся миропорядке с его новым «центром силы», смещающимся из Евро-Атлантики в Азию. В Китае обозначенная идея нового «центра силы» вызывает особый интерес, так как осуществлению грандиозного плана по возрождению торгового коридора из Азии в Европу под названием «Экономический пояс Шелкового пути» нужна гарантия международной безопасности. С состоявшимся полноправным вступлением в ШОС Индии и Пакистана геополитический и геоэкономический ландшафт Организации значительно усложнится за счет политико-экономического потенциала южноазиатских государств, что в результате позволит ШОС заметно расширить геостратегические границы региональной активности от
Тихого океана до Европы и от Северного Ледовитого до Индийского
4
океана .
В настоящее время оба основных политических игрока ШОС— Россия и Китай — находятся на стадии геостратегических изысканий по проблемам структуры евразийской безопасности и видят эту
структуру во многом по-разному. В России большинство специалистов склоняются к мнению, что главным направлением достижения евразийской безопасности должен стать антизападный вектор структурированной евразийской безопасности в лице геополитического альянса Москвы, Пекина, Дели и возможно — Тегерана.
В подавляющей части высказываний авторитетных китайских экспертов структура евразийской безопасности предстает в виде эффективно действующего механизма преобразования национальной экономической мощи КНР в устойчивый фактор политического влияния на всем пространстве Евразии, не зависящий от традиционных геополитических интересов других сторон.
Новую американскую администрацию весьма насторожила неожиданно ускорившаяся дезинтеграция Европейского союза, который во многом олицетворял некую модель, не только реально работавшую на европейском континенте, но и в течение всех последних десятилетий позволявшую Вашингтону уверенно проектировать и контролировать процессы интеграции по американским лекалам в Восточной и Центральной Азии. Вашингтонским стратегам уже виделся евразийский континент, состоящий не из традиционных суверенных государств с их давно сложившимися национальными интересами, а весьма жестко структурированная извне система сырьевых и производственных кластеров, функционирующая под управлением практически всех крупнейших американских транснациональных корпораций5. Очевидно, что подобная угроза со стороны внеконти-нентальных игроков может быть предотвращена только совместной коалицией России и Китая, работающей одновременно по двум направлениям, а именно: во-первых, по вектору воспрепятствования США в концентрации ныне ограниченных американских сил на евразийском континенте; во-вторых, по вектору укрепления практического российско-китайского взаимодействия в Евразии и совместного формирования здесь разветвленной структуры безопасности.
Вышеизложенная картина глобального противостояния России и Китая, с одной стороны, и объединенного евроатлантического Запада — с другой, объективно объясняется серьезными опасениями США столкнуться в достаточно близкой перспективе с мощной российско-китайской коалицией как в Евразии, так и в Тихоокеанском регионе6. В то же время укрепление российско-китайской коалиции
в реальности происходит не только из-за постепенного ослабления американского могущества как такового (этого было бы мало), но и потому, что на самом деле назревает коренной перелом в развитии всей глобальной архитектуры международных отношений, когда даже относительно большие государства не могут полностью исключить вероятность угасания своего суверенитета и развития. У тех же России и Китая имеется много объективных причин для укрепления межгосударственного взаимодействия на глобальном уровне, ибо совместное построение нового справедливого мирового порядка является наивысшей гарантией реализации национальных интересов обоих государств.
Наблюдается целенаправленная систематизация процесса придания Шанхайской организации сотрудничества реальной эффективности, четко обусловленной новыми геополитическими возможностями в мировом развитии. Формируя обновленный облик ШОС, Россия и Китай посылают США ясный знак, что им не нужны никакие уступки с американской стороны, но, напротив, Организация в полной мере готова взять на себя всю полноту ответственности на пространстве Евразии7. Во многом это говорит о том, что ШОС в лице России и Китая уже окончательно состоялась и готова полностью нивелировать влияние США на евразийском континенте.
В связи с этим обращают на себя внимание экспертные оценки в близких к правительству японских политических кругах, делающих основной акцент на ключевой роли для ситуации в Евразии положения в Афганистане, традиционно являющемся причиной противостояния Запада и Востока. В японских аналитических документах в несвойственной японцам прямолинейной манере предсказывается скорое и весьма радикальное сокращение американского присутствия на афганской территории, что объясняется бесперспективностью продолжения миссии США из-за фактического проигрыша Китаю в борьбе за влияние на ведущие властные группировки в ИРА. По сути дела, США вынуждены будут признать, что «ключ к Евразии» переходит в руки Китая и отчасти — России, а для Вашингтона остается только одна возможность — что-то за это получить в другом
о
месте в рамках смещающегося геополитического расклада .
Наверное, не от хорошей жизни США медленно, но верно покидают Центральную Азию, лишаясь влияния на всем евразийском
пространстве. В результате кризиса американской модели глобализма и разрушения мировой гегемонии США естественным образом исчерпывается предыдущая логика более чем 30-летнего американо-китайского партнерства, а это означает, что Пекин будет вынужден брать на себя геополитическую ответственность и пространство Евразии безусловно станет первой ареной пробы сил Китая и США. Москве нельзя поддаваться на уже слышащиеся призывы американских «сладкоголосых сирен» и уклоняться от масштабного стратегического диалога с Пекином, особенно в вопросе о выработке согласованной позиции в ШОС9.
Роль ШОС в формирующейся системе евразийской безопасности
Одним из главных принципов обеспечения безопасности в рамках ШОС признано положение об «автономии воли» каждого из государств-членов Организации, что напрямую соответствует Уставу ООН, а, значит, вполне применимо к формирующейся системе евразийской безопасности10.
Систему безопасности на евразийском пространстве Китай видит в «элитном консенсусе», ориентированном на выработку общей доктрины континентального развития. В рамках названной доктрины предполагается сосредоточиться на общем экономическом со-развитии, для чего Пекин готов предложить крупные инфраструктурные проекты, а также обеспечить их финансирование. В реальности Китай сегодня призывает отказаться от западного глобализма и неолиберального капитализма, активнее использовать механизмы ШОС, чтобы доказать свои лидерские качества на пространстве Евразии11.
В кои веки главные конкуренты оказались погруженными в урегулирование собственных внутренних проблем и несколько отвлеклись от глобальных процессов, позволяя таким образом России и Китаю использовать по их усмотрению ослабление западного военно-политического давления в той же Центральной Азии. Не воспользоваться сложившейся ситуацией было бы крайне опрометчиво с учетом также и того, что основная площадка российско-китай-
ского многостороннего диалога — Шанхайская организация сотрудничества — нуждается в переформатировании в связи с пополнением ее рядов новыми полноправными членами — Индией и Пакистаном12. Как поведут себя последние и смогут ли они быстро адаптироваться к нынешним политическим требованиям новой для них организации представляет собой острый вопрос, способ решения которого проиллюстрирует в самой ближайшей перспективе степень эффективности ШОС в процессах становления евразийской безопасности.
Анализируя вероятность создания устойчивой архитектуры евразийской безопасности, многие эксперты отмечают возможность объединения усилий в этом вопросе таких игроков, как Россия, Китай и Иран13. Что касается первых двух, то следует указать на такой фактор, побуждающий их к самому тесному геополитическому взаимодействию, как стремление США и НАТО всеми силами сохранить свое присутствие на евразийском континенте в интересах противодействия формированию российско-китайского военно-политического альянса. Реальная перспектива вступления Ирана в ШОС позволит ему укрепить свой внешнеполитический вес, заметно усилить позиции в ближневосточной геополитической игре, а также сдержать американские попытки ввергнуть Тегеран в «горячий» военный конфликт с Саудовской Аравией и возможно даже с Израилем.
США и НАТО крайне настороженно и даже нервно воспринимают последовательное превращение ШОС в механизм комплексной безопасности на пространстве Евразии. В определениях американских аналитиков, близких к государственному департаменту, Шанхайская организация сотрудничества характеризуется не иначе как вызов, брошенный Вашингтону Пекином, в расчете на постепенное выдавливание США из Центральной Азии14. Своеобразно трактуется американскими аналитиками и роль России, поскольку уже сейчас российско-китайское стратегическое партнерство распространилось на всю Евразию и является-де крайне опасным для американских геополитических и геоэкономических интересов. Однако это лишь поверхностное впечатление: на самом деле Россия мечтает о большем, а именно — о создании широкого союза евразийских государств на антизападной основе.
Евразийский проект видится в Вашингтоне и как противовес несостоявшемуся масштабному интеграционному проекту в АТР под названием Транстихоокеанское партнерство. Центральным звеном евразийского проекта должна стать ШОС, которая представляется Пекину в качестве идеального механизма укрепления его влияния в Евразии15. Китайская политика на евразийском континенте носит долгосрочный характер, она ориентирована на достижение Китаем устойчивого лидерства в данном районе мира, а это значит, что России придется с этим считаться, принимая разумные, а главное — оптимальные решения с позиций не только региональной, но и глобальной дипломатии.
Вместе с тем присутствует явление, которое трудно объяснить просто политическими мотивами, а именно: центральноазиатские государства не только не опасаются, но, напротив, стремятся к углублению сотрудничества с развитыми восточноазиатскими странами (Япония. Республика Корея, АСЕАН), правда, исключительно на двусторонней основе16. Во многом названный феномен связан с принципиальной позицией самих стран Восточной Азии, не склонных помимо экономических сделок выстраивать какие-то сложные геополитические конструкции. Китай видит подобные тенденции и даже старается их использовать, демонстративно противодействуя евроатлантическому влиянию в Центральной Азии, но мало обращая внимание на экономические проекты там своих восточноазиат-ских конкурентов.
По оценкам международных экспертов, в силу того, что Афганистан всегда был и будет оставаться важнейшей «точкой отсчета» всей системы безопасности в Евразии, России придется реально пытаться совершенно иначе выстраивать весь комплекс взаимоотношений с новой американской администрацией, реализуя их через призму интересов евразийской безопасности17. Следует принять в качестве руководства к действию необходимость всеми силами закреплять состоявшийся российский «поворот на Восток» и на самом высоком уровне признать его важнейшим направлением дипломатической деятельности РФ, исходя из его несомненной приоритетности в силу усложнения отношений с США и Евросоюзом на обозримую перспективу.
Интеграционная составляющая дипломатии КНР в Евразии
Нельзя, однако, забывать о том, что китайская дипломатия на евразийском континенте также имеет глубокие исторические корни и это во многом связано с самой конфуцианской концепцией сохранения Срединного государства. Тысячелетия становления государственности в Китае отмечены целеустремленной интеграцией территорий, которые подчинялись превосходящей силе, становясь составной частью единого образования. Срединное государство всегда было не только и не столько объединением властных институтов, но выражением некой высокой идеи, которая в конфуцианской философии воплощалась в мысли о ниспосланной Небом государственности, прочно увязанной с объективной сущностью «ханьско-10
го бытия» .
Таким пространством, согласно китайской истории, всегда являлись территории, окружавшие «цивилизационное ядро», то есть все, что находилось по периметру Срединного государства, причем на глубину, измеряемую властями Поднебесной в зависимости от их интересов на конкретный момент. Освоение территорий за пределами Срединного государства велось по принципу учета степени сопротивления противостоящих местных элит; при этом наиболее предпочтительными чаще всего оказывались не военные, а дипломатические методы, включавшие финансовый компонент, а также весьма избирательное применение механизмов силового принуж-дения19. Как правило, все связанные с этим расходы затем многократно покрывались за счет новой подконтрольной территории, которая редко напрямую включалась в состав китайского государства, но чаще всего просто экономически осваивалась китайцами в течение многих столетий, а иногда и тысячелетий.
Венцом китайских интеграционных проектов в Евразии фактически уже стала хорошо подготовленная инициатива правительства КНР под общим названием «Один пояс, один путь», предусматривающая сочетание «Экономического пояса Шелкового пути» через Центральную Азию и «Морского Шелкового пути XXI в.» через Индийский океан: очевидно, что и тот, и другой нацелены на глубокое проникновение в экономическое пространство Евросоюза20. Существует некоторое заблуждение относительно того, что Китай присту-
пил к реализации вышеупомянутого проекта, исходя исключительно из простейших экономических интересов и не просчитав геополитические последствия его осуществления. Здесь следует отметить, что китайское правительство, начиная с конца января 2015 г., провело широчайшую переговорно-дипломатическую «обкатку» данного проекта практически как со всеми его очевидными сторонниками, так и явными противниками.
Что касается индийско-китайских геополитических разногласий, то они могут искусственно подогреваться извне, о чем свидетельствует намерение новой администрации США вступить в жесткий диалог с КНР, используя для давления весь арсенал имеющихся дипломатических средств и не забывая при этом и об индийском факторе. В нынешних условиях все китайские интеграционные проекты являются для Вашингтона предметом глубокой тревоги и озабоченности, поскольку затрагивают ключевые национальные интересы США на глобальном уровне21. Решая в приоритетном порядке свои внутренние проблемы, новая американская администрация, тем не менее, будет делать все возможное, чтобы привлекательность внутреннего рынка США не ограничивалась из-за мощной внешней конкуренции, в которой Китай уже давно и серьезно преуспел.
В Европе Китаю синхронно придется решать для себя несколько трудных вопросов, а именно: как действовать в условиях обострившегося российско-натовского противостояния и как достичь понятной, работающей концепции евразийской интеграции, в равной степени привлекательной и для России, и для Евросоюза. Это трудно решаемые вопросы, однако в связи с переживаемым в настоящее время европейскими властными структурами острым кризисом Пекин вполне может сделать ставку на постепенный переход к долговременной «осаде» европейской крепости, в том числе через использование в своих интересах российско-европейского противосто-22
яния .
Сегодняшнее спрессованное время заставляет всех ведущих глобальных игроков — США, Китай, Россию и Евросоюз — постоянно пересматривать свои геополитические приоритеты на евразийском континенте. Единое экономическое пространство «от Лиссабона до Владивостока» с точки зрения европейской безопасности оказалось перспективной идеей, но которую России вряд ли удастся реализо-
вать самостоятельно в обозримой перспективе. При этом Китай не готов удовлетвориться лишь наращиванием экономических связей с Евросоюзом, а, судя по всему, рассчитывает на непосредственный политический диалог с Европой23.
Для понимания сути названной проблемы реальных перспектив более тесного китайского политического взаимодействия с ЕС необходимо обратиться к одному из важнейших постулатов традиционной китайской дипломатии, который всегда определял должное поведение Поднебесной при освоении большого геополитического пространства, а именно: «ареал важнейших национальных интересов Поднебесной формируется на основе их синхронизации с интересами уже существующих местных властных структур, при этом совершенно необязательно полностью учитывать степень лояльности этих структур»24. Упомянутый постулат до некоторой степени объясняет логику руководства КНР, предпочитающего несколько отстра-ненно обсуждать возможность реального сопряжения двух евразийских проектов Евразийского экономического пространства (ЕАЭС) и Шелкового пути, но при этом настойчиво продвигать самую важную для Китая идею налаживания тесных связей между двумя евразийскими организациями: ШОС и ЕС. Китайцами движет элементарный прагматичный расчет, суть которого восходит к одной из традиционных норм еще римского права: «слабый не может диктовать свою волю сильному».
Примечания
1 Приводится по: Российско-китайские отношения на современном этапе. К 15-летию подписания Договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве между РФ и КНР // Проблемы Дальнего Востока. 2016. № 4. С. 7, 8.
2 Голишников О. Центральная Азия на прицеле Китая: последствия для России. URL: http://globalaffairs.ru/ (дата обращения: 06.06.2014).
3 См. соглашение между государствами-членами Шанхайской организации сотрудничества о региональной антитеррористической структуре от 7 июня 2002 г. URL: http://ecrats.org/upload/iblock/90a/2.pdf
1 Chong, Ja Ian (25 January 2017) National University of Singapore. Working Papers. P. 19.
2 Blackwill, Robert D.; Tellis, Ashley J. Revising U.S. Grand Strategy toward China. Council Special Report No. 72. Council on Foreign Relations. Washington DC. 2015. P. 24 (54 p.).
3 Cit. by: Cornell, Swante E. Geopolitics and Strategic Alignments in the Caucasus and Central Asia Perceptions // Journal of International Affairs, 1999. Vol. IV. No. 2. P. 100—125.
4 Tumer, Mej Jefferson E. What is driving India's and Pakistan's Interests in Joining Shanghai Cooperation Organization ? Strategic Insights, Vol.IV, Issue 8. Center for Contemporary Conflicts. California. USA. August 2015. P. 10 (19 p.).
5 Sprout, Ron; Swedberg, Jeffrey. Peace and Security in Eastern Europe and Eurasia. USAID. Working Paper Series on the Transition Countries No.10. Washington DC. 2009. P. 45 (88 p.).
6 Feng, Huiyun. The New Geostrategic Game: Will China and Russia Form Alliance Against the United States / Danish Institute for International Studies. Denmark. 2015. P. 7 (45 p.).
7 Spitsyn A.T.; Kulubekova G.A. Eurasian Economic Union and Prospects of Development of Transnational Corporations in the Frame of Globalization // Economy of Region, 2016. Vol. 12, Issue 3. L.N. Gumiliov Eurasian National University. Astana. P. 698 (695—702 p.).
8 Fredholm, Michael. The Shanghai Cooperation Organization and Eurasian Geopolitics. University of Copenhagen / Nordic Institute of Asian Studies. 2013. P. 85 (889 p.).
9 Pape, Robert. A Soft Balancing against the United States. International Security. Washington DC. 2005. P. 11 (89 p.).
10 Hessbruegge, Jan Arno. The Shanghai Cooperation organization: A Holly Alliance for Central Asia ? The Fletcher School on line // Journal of Tufts University. Spring 2004. P. 3 (9 p.).
11 Hann, Chris. A Concept of Eurasia. Current Anthropology. 2016. Vol. 57. No. 1. Max Planck Institute for Social Anthropology. Halle/Saale. Germany. February. P. 6 (27 p.).
12 Antonenko, Oksana. The EU and the Shanghai Cooperation Organization / Center for European Reform. London. P. 7 (14 p.).
13 Wuthnow, Joel. Posing Problems Without an Alliance: China-Iran Relations after the Nuclear Deal / National Defense University. Strategic Forum. China. February 2016. P. 6 (12 p.).
14 McClellan, Scott Andrew. The Shanghai Cooperation Organization: Should the U.S. be concerned ? United States Army War College. Philadelphia, 2013. P. 10 (62 p.).
15 Gao Fei. The Shanghai Cooperation Organization and China's New Diplomacy. Discussion Papers in Diplomacy / Netherlands Institute of International Relations "Clengendael". 2010. P. 7 (24 p.).
16 Mangi, Lufullah. The Political and Economic Strategy of Japan towards Central Asia. Social Research Center. American University of Central Asia. Kyrgyzstan. 2011. P. 3 (9 p.).
17 Milley, Mark A. Russia/U.S. Relations: The Basics / Senate Armed Services Committee. 2015. P. 1—3.
18 Kuhn, Philip A. Ideas behind China's State. Harvard-Yenching Institute. USA. 2010. P. 332 (337 p.).
19 Bolewski, Wilfried; Rietig, Candy M. The Cultural Impact on China's New Diplomacy and International Relations / Free University of Berlin. 2015. P. 91 (96 p.).
20 Wang, Shida. The New Silk Roads: China, the U.S., and the Future of Central Asia / China Institute of Contemporary International Relations / Shanghai Academy of Social Science. 2015. P. 16 (26 p.).
21 Bader, Jeffry A. A Framework for U.S. Policy toward China. Working Group Paper 3. Brookings Institution. 2016. Washington DC. P. 5 (16 p.).
22 Sharmbaugh, David. The Development of EU Policies toward China. Springer Fachmedian. Wiesbaden. 2015. P. 27 (34 p.).
23 Jing Men. The EU-China Political Dialogue. Department of EU International Relations and Diplomacy Studies. College of Europe // EU-China Observer. 2010, Issue 5. P. 2 (81 p.).
24 Fallon, Theresa. The New Silk Road: Xi Jinping's Grand Strategy for Eurasia // American Foreign Policy Interests. 2015. P. 142 (140—147 p.).
