CC BY
35
ИНТЕГРАЛЬНАЯ ПОЭТИКА РАССКАЗА А.П. ЧЕХОВА «В ВАГОНЕ»
С.М. Козлова
Ключевые слова: юмор, жанр, персонаж, нарратор, сценка, символ.
Keywords: humor, genre, character, narrator, scene, symbol.
По мнению Б.В. Катаева, основные достижения Чехова-юмориста и сатирика в 1880-е годы относятся к жанру «сценки» [Катаев, 1989, с. 13]. Среди рассказов этого типа такие шедевры, как «Хирургия», «Хамелеон», «Злоумышленник» и другие, художественный статус которых явно превосходил ценностный ранг сценки как жанра массовых изданий. Кроме того, исследователь выделяет «длинный ряд произведений Чехова, не имевших никакого жанрового обозначения, но построенных именно как сценки: «В Москве на Трубной площади», «В почтовом отделении, «В гостиной», «У предводительши», «В бане», «Канитель» и др. Однако большая часть рассказов этого ряда имеет общие свойства, которые отличают их от собственно сценок.
Рассказы данного типа строятся по принципу кумулятивной структуры и в этом плане представляют собой либо массовую сцену, либо серию отдельных сценок. В первом случае повествование строится преимущественно как полилог, во втором случае оно представляет последовательность диалогических фрагментов, объединенных хронотопом и особой точкой зрения повествователя. Первым по времени публикации в этом ряду является рассказ «В вагоне» [Чехов, 1974].
В этой короткой юмореске 35 персонажей, из которых пять -именованные: Поляков, Иван Матвеевич, Князь, Петровна, Пахом. Первая фамилия имеет отношение к реальному лицу: С.С. Поляков -строитель и концессионер южно-российских железных дорог [Чехов, 1974, с. 568]. В первой публикации текста (1881) фамилия упоминалась неоднократно: в первой фразе зачина, констатирующей место действия («Самая лучшая Поляковская железная дорога»), трижды в середине повествования («На Поляковских дорогах зайцами называются...», «Чтоб я заплатил когда-нибудь и что-нибудь Поляко-
ву! <... > Я плачу кондуктору. У кондуктора меньше денег, чем у Полякова») [Чехов, 1974, с. 512]. Подобная адресная конкретика задает жанровый модус фельетона, сатирического обозрения беспорядков «на самой лучшей железной дороге» России, факты которых составляют один из содержательных планов повествования: поборы кондукторов, взятки контролеров, воровство в вагонах, аварийное состояние подвижного состава поезда. Виновником недвусмысленно объявлен железнодорожный магнат Поляков. Во второй редакции (1882) Чехов сохранил лишь одно упоминание фамилии в середине текста, что выражало, по мнению М.П. Громова, стремление автора освободить юмористический рассказ от характера фельетона [Чехов, 1974, с. 568]. На наш взгляд, и однократная адресная номинация размыкала художественный мир в исторический контекст, сохраняя фельетонную достоверность и создавая в то же время необходимое обобщение сатирической картины, расширяя пространственно -временную перспективу злобы дня и места: состояние всех российских железных дорог во все времена. Кроме того, в последней редакции были опущены некоторые развернутые юмористические фрагменты [Чехов, 1974, с. 512], заслонявшие фактографические подробности.
Имя «Князь» является кличкой контролера-взяточника крупного масштаба, которого в вагоны третьего класса «и палками не загонишь». Уважительное имя/отчество Иван Матвеевич, принадлежащее машинисту, отчаявшемуся вести изношенный, «как тряпка», локомотив, выражает отношение повествователя к жертве хозяина -хищника. Пахом и Петровна - типы незадачливых пассажиров, комическое положение которых возникает на почве столкновения с техническим прогрессом. Так, именная маркировка малой группы персонажей образует матрицу железнодорожного социума.
30 безымянных персонажей представляют все возрасты обоих полов и все возможные сословия России. Социальное положение каждого из них обозначено либо прямой сословной или профессиональной номинацией (крестьянин, косарь, барыня, унтер-офицер, судебный следователь, гимназисты, студент и т.д.), либо косвенно -одной-двумя деталями портретной, костюмной, речевой характеристики (господин с кокардой из первого класса, «Какой-то гусь шепчет, <... > как-то французисто выговаривая буквы г,н и р» и т.п.). В чеховской табели о рангах недостает лица священного звания, которое было в первой редакции: «дьякон в соломенной шляпе». Не забыты представители социального дна: карманник в соломенной шляпе и
темно-синей блузе и карточный шулер - «молодой человек в синих очках». Такая тщательная проработка социального состава персонажей обнаруживает явную тенденцию к символизации хронотопа: поезд - вся Россия, мчащаяся во мглу нового технического века.
Связующим ферментом в калейдоскопе лиц является перволич-ный повествователь «Я», в фокусе зрения которого находятся все события и лица. В первой публикации рассказ имел другое заглавие: «Извлечение из путевого журнала», ориентировавшее на жанровую эпическую традицию «сентиментального путешествия», в духе которого пародийно стилизованы описательные фрагменты рассказа, и повествователь выступает в роли «чувствительного путешественника»: «Я высовываю голову в окно и бесцельно смотрю в бесконечную даль. <...> Тьма, тоска, мысль о смерти, воспоминания детства... Боже мой!» (841). Однако, его позиция не является «вненаходимой» (в терминологии М.М. Бахтина). Он - «в вагоне», пассажир, не только свидетель, но и участник общих беспорядков, то есть в своем роде герой событий: «Я тоже зайцем еду. Я всегда езжу зайцем» (86). В то же время это не герой-рассказчик, так как не рассказывает, не повествует в привычном смысле этих понятий. Функция чеховского нарратора порождена оперативной журналистской практикой: он наблюдает, вслушивается, фиксирует мимолетные впечатления, лица, реплики, происшествия. Подобно хроникеру прессы, он вездесущий, любопытный, беспокойный: «кричит кто-то на платформе <...> Иду посмотреть, в чем дело» (85); «Поезд останавливается. <... > Выхожу из вагона и направляюсь к локомотиву» (89). Вместе с тем, это еще не выродившийся в папарацци хладнокровный охотник за сенсациями. Чеховский хроникер, как вся молодая пресса рубежа веков, - живой говорящий орган огромного коллективного народного тела, в согласии с которым он дышит, пыхтит, сопит, чамкает и ощущает каждое мгновение мчащейся по рельсам жизни: «Тьма, тоска, мысль о смерти...» - «В моем вагоне все то же: тьма, храп... »; «Сердце у меня сжимается. Я тоже зайцем еду» - вплоть до полного слияния с «мы»: «Мы ежимся, сжимаемся, прячем руки. » (86). Нарратор включен в смеховое поле художественного мира, вследствие чего редуцируется, хотя и не снимается полностью, сатирическая двуполюсность субъекта и объекта смеха. Обличительный модус выступает как часть карнавального, то есть, по теории
1 Здесь и далее в круглых скобках указываются цитируемые страницы издания: А.П. Чехов. В вагоне / Полное собрание сочинений и писем : В 30-ти тт. М., 1974. Т. 1.
М. Бахтина, - всенародного, праздничного, амбивалентного смеха [Бахтин, 1990].
Рекреационный характер смеховой ситуации обусловлен все тем же хронотопом железной дороги, движением хоровода вагонов и пассажиров, буквально обреченных на праздничную свободу, демократию и плотские утехи: еда, питье, сон, карты, флирт, зрелища, составляющие бытие вагонного народа. Созвучны карнавальному комизму образы «веселых смертей» в названиях станций «Веселый Трах-Тарарах», «Спасайся, кто может»», «Фрум - общая могила», эротические перверсии: эротомания старца и импотенция молодого следователя, маски крашеной барыни и французистого гуся, нелепые положения, пропажи и счастливые обретения (две старушонки). Ночь, вагонная тьма, едва освещаемая свечой кондуктора и папиросами картежников, завершают картину карнавальной преисподней.
Карнавализованная человеческая масса предстает в рассказе в двух ипостасях - публика и народ. Публика открыта карнавально -праздничной стихии вагонного бытия, формируя, в частности, театрализованные элементы действия. В вагонном замкнутом пространстве люди невольно оказываются в роли участников и зрителей любого происшествия. В другой своей ипостаси масса предстает в обобщенно-символическом образе русского народа: «Пахнет русским духом <... > Под скамьями спит богатырским сном народ» (85). Отрешенность от праздной суеты вагонного карнавала, положение «в абсолютном низу» - в основании социального континуума, косность, неподвижность дремлющей энергии народа, пассивно увлекаемого ходом исторического прогресса - вполне выражают «народную идею» молодого Чехова, а в архитектонике рассказа образ народа служит символическим интегралом системы персонажей.
Так же искусно организована внешне фрагментарная, «бессюжетная», «осколочная» композиция рассказа. Из 14-ти составляющих его эпизодов четыре по типу повествования представляют собой монолог нарратора-обозревателя, с точки зрения которого дается картинка общего плана. Обзорные картинки располагаются в тексте симметрично в начале и в конце рассказа. Первые две, воссоздающие состояние российских железных дорог и связанные с ним душевные тревоги повествователя, образуют раму, внутри которой заключены 10 реплицированных фрагментов - минисценок, в свою очередь, образующих 4 серии, разделенные двумя другими обзорными картинками, рисующими положение пассажиров в вагоне. Связь минисценок в сериях тематическая, так что условно можно назвать их: «Сто-
янка поезда», «Старушонки», «Проверка билетов», «В вагоне». Кроме того, две минисценки, не включенные в серии, образуют двойчатку «Я и вор», элементы которой завершают обзорные картинки рамочного текста, переводя их модус из пародийно -высокого в низкий бытовой регистр. Например, в финале рассказа: «Идет дождь... Направляюсь в вагон... Мимо мчится незнакомец в соломенной шляпе и темно-серой блузе... В его руках чемодан. Чемодан этот мой... Боже мой!» (89). Форма минисценок в сериях «Стоянка поезда» и «В вагоне» относится к «мелочишке» подписей к рисункам. По определению И. Сухих, «Это не литературный, собственно, а синтетический графически-словесный образ, своеобразный комикс 1880-х годов» [Сухих, 1987, с. 45]. В тексте графический образ вербализован, а визуальный и, частично, аудиальный его аспекты компенсируются экспрессией визуально-фонетического образа звучащего слова и риторических средств: «- Жиндаррр!!! Жиндаррр!!! - кричит кто-то на платформе таким голосом, каким во время оно, до потопа, кричали голодные мастадонты, ихтиозавры и плезиозарвы. <... > У одного из вагонов первого класса стоит господин с кокардой и указывает публике на свои ноги. С несчастного, в то время, когда он спал, стащили сапоги и чулки...»(85). Серию «Проверка билетов» составляют собственно «сценки». И. Сухих, ссылаясь на В.Б. Катаева, так определяет эту жанровую форму: «Сценка похожа на стоп-кадр, мгновенную зарисовку с натуры. Основное содержание сценки - диалог или разговор с участием нескольких человек» [Сухих, 1987, с. 47]. Это определение, кстати, содержит признак, дифференцирующий жанровые формы «сценки» и «массовых сцен»: в отличие от «сценки - стоп-кадра», в рассказах второго типа серии мини-сценок не останавливают движение действия, а развертывают его в динамическое обозрение.
Каждую минисценку в рассказе Чехова, как бы она ни была мала, составляют, в соответствии с ее театральной природой, зрелище и зрители. Реакция публики, смеющейся и сочувствующей, оппозиционна к представителям власти на железной дороге (кондуктор, контролер, жандарм), выражая, с одной стороны, народную точку зрения, с другой - солидарность пассажиров в необычной путевой ситуации. Серия «Старушонки» имеет фабулу в жанре анекдота.
Серии «Старушонка», «Стоянка поезда» и «В вагоне» разделены на две части. Симметрично расположенные в тексте, они, вместе с рамочными обзорными картинками и двойчаткой «Я и вор», образуют три круга повествования, каждый из которых разработан в опре-
деленной комической модальности, выражающей собственно авторскую позицию. Рамочный текст выдержан в трагикомическом модусе: Мчащийся в ночной тьме поезд, разваливающийся на полпути, «как тряпка» - это и символическое выражение российского прогресса, и предупреждение реальной катастрофы, которая не замедлила разразиться. Повторная публикация рассказа в год знаменитой Кукуевской железнодорожной аварии стала и свидетельским документом, и пророческим словом.
История «Я и вор», образующая второй круг композиции, - в модусе самоиронии повествователя. Третий круг - история старушонок - чистый юмор. Внутри этого круга единственная нерасчленен-ная цельная серия «Проверка билетов» - сатира на злобу дня: чиновничий беспредел, тотальное воровство при попустительстве беспробудно спящего судебного следователя и бездействующей жандармерии. Сатирическая массовая сцена, расположенная в ядре концентрической композиции, одновременно и скрыта, и акцентирована в общем строе рассказа.
Таким образом, специфическая интеграция жанровых форм, массы персонажей, повествовательных фрагментов в рассказах Чехова действует подобно прессу, формующему из газетной «мелочишки» и житейского мусора бесценный концентрат, обладающий магической силой пророческого символа.
Литература
Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1987.
Сухих И.Н. Проблемы поэтики А.П. Чехова. Л., 1887.
Чехов А.П. В вагоне / Полное собрание сочинений и писем : В 30-ти тт. М., 1974.
Т. 1.
