CC BY
38
РЕЦЕНЗИИ
В. П. Кошарный*
ИНТЕГРАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ (Маслин М. А. Разноликость и единство русской философии. — СПб.: Издательство РХГА, 2017. — 526 с.)
Вышедшая в свет в издательстве РХГА монография доктора философских наук, профессора, заведующего кафедрой истории русской философии МГУ им. М. В. Ломоносова М. А. Маслина является событием незаурядным в современном отечественном философском россиеведении. Это касается и формулируемых в ней методологических установок автора, и тщательности анализа разнообразных тем и проблем, приводящего, в конечном счете, к целостной картине отечественного историко-философского процесса. Это одна из редких в наше время обобщающих концептуальных работ по истории русской философии. В этом смысле книга действительно представляет из себя монографическое исследование, несмотря на очерковый характер и внешне не классический, не характерный для большинства монографий стиль изложения материала. Автор основательно и со многих сторон, с единых методологических позиций анализирует один объект — историческое бытие русской философской мысли.
Русская философия рассматривается в книге с позиций заявленной автором концепции «разноликости и единства», предполагающей учет всех интегральных форм русской мысли, как рациональных, так и иррациональных. При этом в книге они анализируются как связанные единой цивилизационной общностью и исторической судьбой. Эта концепция сложилась в результате многолетней научно-исследовательской работы автора в области истории русской философии на философском факультете МГУ им. М. В. Ломоносова, читаемых там же и в других учебных заведениях России и за рубежом курсов лекций, выступлений на многочисленных научных конференциях.
Автор возражает против утвердившихся и воспроизводящихся в литературе представлений о неизменно антропоцентричном, историософичном,
* Кошарный Валерий Павлович, доктор философских наук, профессор, Пензенский государственный универси-тет, [email protected]
352
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 3
социально-ориентированном или каком-то ином характере отечественной философской мысли. Оригинальным и, возможно, неповторимым качеством русской философской мысли является, по обоснованному мнению автора, «именно ее разноликость, то есть чрезвычайное разнообразие смысловых преломлений при сохранении общего лика, в его целостности и единстве» (с. 9-10). Обоснованию идеи интегральной истории русской философии и посвящен первый раздел книги.
Что собственно означает термин «интегральная история» применительно к объекту и предмету рассматриваемой работы? Концепция интегральной истории русской философии как методологическая основа научно-исследовательской деятельности и преподавания предполагает анализ идейного наследия русских мыслителей различных направлений «не как разнородной совокупности идей, но как преемственного процесса полифонического диалога идей внутри целого отечественной философской мысли» (с. 11). В то время как сравнительно недавно научное сообщество находилось под властью доктрины, согласно которой историко-философский процесс — это непрерывная и непримиримая идеологическая «борьба всех против всех» различных направлений, течений и учений, приводящая в конечном счете к торжеству единственно верного учения. Концепция интегральной истории предполагает представление истории русской философии как целостной картины, отражающей основные этапы и многообразие течений и учений русской мысли. Она включает в себя и понимание русской философии не только как прошедшего, но и как продолжающегося явления русской философской культуры. В рамках рассматриваемой концепции М. А. Маслин предлагает свой вариант ответа на вопрос о том, что вкладывается в понятие «русская философия». Основой единства русской философии является не языковое, этнокультурное или пространственно-географическое единство (русская философия создавалась не только на русском языке, не только русскими по национальности мыслителями и не только на территории России). Как и Б. П. Вышеславцев, он утверждает, что нет никакой отдельной, ни на что не похожей, «самобытной» русской философии. Вопросы, которые она решает — это вопросы общефилософские, но способы их решения своеобразны. Тогда в чем же состоит «русскость» русской философии? Из текста книги следует: принадлежность к русской философии — это принадлежность к русской философской культуре, культурно-философской традиции (см., напр., с. 37).
К сказанному можно добавить, что концепция «разноликости и единства», или интегральной истории, русской философии вовсе не отменяет разнообразия методологических подходов, «единство» и «разноликость» представляются существенными и соотносимыми характеристиками истории русской философии.
Методологические подходы, сформулированные в рамках концепции разноликости и единства русской философии, наиболее ярко проявились в работе над энциклопедией «Русская философия», раскрытию сути этого проекта посвящена специальная часть первого раздела книги. Читателю будет интересно познакомиться с периодизацией истории русской философии и обзором основных этапов ее исторического развития, который дает автор — инициатор издания и руководитель авторского коллектива — на основе материалов энциклопедии.
Подключение Древней Руси к всемирному историко-философскому процессу автор связывает с принятием христианства и последующим приобщением к православной культуре. В итоге русская культура оказывается органической частью православной славянской культуры, которая и становится питательной средой для формирования философско-мировоззренческих представлений. Автор относит к числу предубеждений и штампов распространенное мнение о том, что русская философия началась лишь в 30-40-е гг. XIX в. с полемики западников и славянофилов. В монографии подчеркивается, что началом и высоким образцом средневековой русской философской мысли является «Слово о законе и благодати» (середина XI в.), принадлежавшее киевскому митрополиту Иллариону. Х1-ХУ11 вв. — органическая часть отечественного историко-философского процесса. XVIII в. не «философский пролог», а существенно значимый этап развития русской философии. То же самое можно сказать и о попытках ограничить историческое существование русской философии (например, 1917-м или 1922 г.). Автор связывает такой подход с «колониальным сознанием» 90-х гг. XX в., когда принижалось все, существовавшее в советское время. Ничего общего с подлинно научными взглядами, направленными на создание объективной и целостной истории русской философии, стремление отнести русскую философию к факту историческому, не относящемуся к нашему времени, не имеет.
Избавление от различного рода штампов и стереотипов, как представляется, — одна из важнейших задач автора книги. Так, во втором разделе, посвященном русским мыслителям XVIII-XIX вв., констатируя ослабление внимания к трудам русских естествоиспытателей на фоне увлечения религиозной философией, М. А. Маслин обращает внимание на повальное причисление всех выдающихся русских ученых-естествоиспытателей к материалистической традиции и атеизму. В книге раскрываются идеологические причины причисления ученых к материализму и показывается, что материализм как теоретически сформулированное мировоззрение можно обнаружить лишь у немногих ученых, а «мнимый материализм русской науки и философии» (В. В. Зеньковский) — не что иное, как продукт догматизированного советского марксизма 40-50-х гг. XX в., исходившего из идеи непосредственной связи между научным и материалистическим мировоззрением. В соответствии с такого рода установками, например, М. В. Ломоносов был объявлен основоположником материалистической традиции в русской науке и философии, хотя такой вывод не имел оснований в трудах ученого. Автор монографии убедительно доказал, что на самом деле от Ломоносова идет традиция научно-философского реализма. При этом рациональное обоснование атомистических представлений, по его мнению, не противоречит религиозной вере, ибо «метод философствования, опирающийся на атомы», не отвергает «Бога-творца», «всемогущего двигателя» (с. 137).
Во второй раздел включены также статьи о таких значительных персоналиях русской философской мысли, как И. В. Киреевский, А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Д. И. Писарев, Ф. М. Достоевский и К. Н. Леонтьев, в третий раздел, посвященный мыслителям XIX-XX вв. — статьи о Вл. С. Соловьеве, Н. А. Бердяеве, И. А. Ильине, Г. П. Федотове, В. В. Розанове, Г. В. Флоров-
ском, М. М. Бахтине, Патриархе Кирилле. Разумеется список далеко не исчерпывает всех важнейших русских мыслителей, а также тем и проблем, ими поднятых. Но дело не в количестве конкретных имен — каждое из них дает автору монографии возможность высказаться по многим принципиальным вопросам истории русской философии, проследить взаимосвязи и взаимовлияния, показать внутреннее единство русской философии различных этапов ее развития. Говоря о сочинениях И. В. Киреевского, автор показывает, что, являясь выражением славянофильской философии, они фактически вышли за ее пределы и стали символом всей русской философии, ее оригинального, национально-своеобразного характера (с. 142). Он указывает на «перекличку» идей русского мыслителя с идеями Ф. М. Достоевского, В. С. Соловьева, С. Н. и Е. Н. Трубецких, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева, Н. Ф. Федорова, Н. О. Лосского, В. В. Зеньковского и др., приводит уважительные суждения о личности философа, принадлежащие Ф. А. Степуну, А. И. Герцену, Д. И. Писареву, В. В. Розанову, сравнивает его с П. Я. Чаадаевым, говорит о связи идей И. В. Киреевского с метафизикой сердца Г. С. Сковороды, о трансляции идей философа-славянофила к следующим поколениям русских мыслителей (П. Д. Юркевич, Б. П. Вышеславцев, С. Л. Франк, П. А. Флоренский, И. А. Ильин, С. Н. Трубецкой и др.).
Одна из статей посвящена выдающемуся русскому мыслителю XIX в.
A. И. Герцену. М. А. Маслин фактически реабилитирует имя уникального философа и публициста, оставившего глубокий след в русской и европейской культуре, в отношении которого также сработали стереотипы, сложившиеся еще в XIX в. А в XX столетии, в советский период, труды А. И. Герцена рассматривались преимущественно через призму установок, данных В. И. Лениным в статье «Памяти Герцена» (1912), в которой мыслитель рассматривался как певец грядущей революции. Образ Герцена-революционера, полагает автор монографии, «подлежит закономерному пересмотру в наше время, как закономерно и восстановление его настоящей "философской репутации" в контексте отечественной философии» (с. 155). Освободиться необходимо и от штампа об «интегрированной философии революционного демократизма», формировавшейся со времен В. Г. Белинского, от мифа о демократизме Герцена, который, как показывает М. А. Маслин, «был в действительности одним из самых острых критиков демократии в европейской традиции» (с. 117).
Таким образом, автор постоянно проводит мысль о том, что современный анализ истории русской философии необходимо осуществлять максимально полно, без изъятий, освобождаясь от предубеждений и стереотипов, опираясь на источники и учитывая положительный опыт и ошибки предшествующих поколений ученых. С этим выводом нельзя не согласиться. Пора вернуть в проблемное поле русской философии темы, выпавшие в 90-е гг. XX в., сделать их предметом современных теоретических дискуссий.
Книга М. А. Маслина чрезвычайно многогранна, в ней обсуждаются идеи представителей русской религиозной философии — классиков русской идеи
B. С. Соловьева и Н. А. Бердяева, политическая философия И. А. Ильина, оригинальные взгляды В. В. Розанова, философское россиеведение Г. В. Фло-ровского, анализируются взгляды участников сборника «Вехи» (1909) и ев-
разийского движения в русском послеоктябрьском зарубежье. Все они так или иначе связаны с разными вариантами формулировки «русской идеи», в основе которой, по мнению автора, лежит дух христианского универсализма В. С. Соловьева, тесно связанный с мыслью Ф. М. Достоевского о «всемирной отзывчивости» русской души. Этот дух разделяли все теоретики русской идеи, включая Н. А. Бердяева с его идеями о специфике русского культурного и ци-вилизационного развития.
В очерке «Велико незнанье России...» М. А. Маслин замечает, что русская идея является одновременно и российской идеей, поскольку ее историческое развитие проходило на огромном пространстве евразийского месторазвития, заселенного многими издавна живущими вместе народами. Ее носителями выступали не только русские, но и другие народы России, связанные единой исторической судьбой.
Есть ли будущее у русской идеи? Автор связывает ее перспективы с социально-экономическим прогрессом и духовным возрождением общества, его готовностью принять наследие русской идеи в целостном виде, без «обрывов и конфронтаций», при условии достижения согласия в обществе.
Предметом детального анализа в работе стало классическое евразийство и неоевразийство («Евразийство как пореволюционное идейное течение» и «Классическое евразийствои его современные трансформации»). Обращает на себя внимание обращение автора к идейным источникам евразийства — предъевразийству или протоевразийству (А. С. Пушкин, А. С. Хомяков, Н. Я. Данилевский, В. И. Ламанский, А. И. Герцен, К. Н. Леонтьев), в трудах которых присутствует «позитивный ориентализм». Можно согласиться с выводом М. А. Маслина об отсутствии единой «парадигмы» евразийства, а также с определением классического евразийства как «полидисциплинарного течения», «размытости концептуальных очертаний евразийства». «Странно предположить, — пишет автор, — что было возможно управлять и концептуально координировать эту евразийскую "идейную стихию", распространявшуюся в разных местах проживания эмигрантов» (с. 378). Вместе с тем остается открытым вопрос о том, как удавалось евразийцам обосновывать историческое, экономическое, географическое, языковое, культурное, религиозное единство (последнее не очень убедительно) России-Евразии, которое они осуществляли через свои научные дисциплины (например, разработка Н. С. Трубецким учения о языковых союзах, концепция исторического единства России-Евразии Г. В. Вернадского др.). Однако бесспорным представляется положение о продуктивности и в теоретическом, и в практическом отношениях идеи евразийцев о необходимости конструирования специальной полидисциплинарной науки о России, «россиеведения», соединяющего усилия философов, политиков, обществоведов и естествоиспытателей (с. 381).
Монография завершается разделом «Русская философия за рубежом». Материалы раздела особенно ценны, поскольку М. А. Маслин — признанный и в России и за рубежом специалист в области западной философской русистики. Устойчивый интерес к данной теме проявился у него еще в начале 70-х гг. XX в. В центре внимания в данном разделе — состояние «русских исследований» в США, Западной Европе и Китае. Среди зарубежных исследователей
русской философии автор выделяет И. Берлина, Дж. Ф. Патнэма, Дж. Л. Клайна, Д. П. Скэнлана, М. Ларуэль. Подробно рассматриваются труды А. Валицкого, Ф. Ч. Коплстона, Т. Шпидлика, А. Л. Кроун. Специальная статья посвящена исследованиям по истории русской философии в современном Китае. Автор подчеркивает, что на Западе имеется немало квалифицированных ученых, с которыми можно вести научный диалог.
В целом книга получилась чрезвычайно насыщенной, концептуальной, и при этом легко читаемой. Работа будет полезной для специалистов в области истории русской философии, она открывает широкое проблемное поле для тех, кто только подключается к исследовательской деятельности, всех тех, кто интересуется отечественной интеллектуальной историей.
