CC BY
113
РАЗДЕЛ 1. ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ
П.В. ПАНОВ
ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК: ПОДХОДЫ К ОСМЫСЛЕНИЮ И ИССЛЕДОВАНИЮ
Общепризнано, что одна из фундаментальных проблем гуманитарного знания последних веков - так называемая «Гоббсова проблема» порядка: как возможно общество в условиях, когда оно состоит из относительно автономных индивидов? Порядок, как отмечает Д. Ронг, «состоит из предсказуемости человеческого поведения, основанной на общих и стабильных ожиданиях. Это связано, в первую очередь, с разделяемыми значениями (shared meanings), которые делают возможным стабильные, повторяющиеся и кооперативные социальные взаимодействия»1. Порядок, таким образом, по определению является институциональным, т.е. он предполагает достаточно устойчивое воспроизводство в социальных практиках определенных моделей поведения.
Как и почему происходит институционализация порядка? В данной работе рассматриваются три наиболее влиятельных подхода к ответу на этот вопрос: нормативный, рациональный и конструктивистский. В первой части статьи представлен краткий обзор первых двух (позитивистских по своей сути) подходов. Затем более подробно анализируется осмысление институционализации порядка в духе социально-конструктивистской парадигмы. В заключи-
1 Wrong D. The problem of order: What unites and divides society. - N. Y.: The free press, 1994.
тельном разделе рассматривается проблема соотношения институциональных и культурных оснований социальных порядков.
Позитивистские объяснения
Развитие нормативного подхода обычно связывают с творчеством Э. Дюркгейма, прежде всего, с его концепцией «социальных фактов». Социальными фактами являются такие «типы поведения или мышления», которые «не только находятся вне индивида, но и наделены [по отношению к нему] принудительной силой»1. Будучи частью «коллективного сознания», они воспроизводятся всеми членами общества, что позволяет поддерживать устойчивые взаимодействия и обеспечивать социальный порядок.
Идеи Дюркгейма получили развитие в трудах британской школы социальной антропологии. Структурно-функциональная концепция А. Рэдклиффа-Брауна строится на исследовании различных обществ как интегрированных систем социальных отношений, а «любые отношения характеризуются тем, что поведение людей при взаимодействии друг с другом регулируется нормами, правилами и эталонами. Итак, при любых отношениях внутри социальной структуры человек знает, что от него ожидают поведения, соответствующего этим нормам, и, в свою очередь, он вправе ожидать того же от других. Нормы поведения, установленные для конкретной формы общественной жизни, обычно называют инсти-тутами»2. Нормативной трактовки институтов придерживался также Б. Малиновский, который понимал институт как «соглашение по поводу некоторого ряда традиционных ценностей, которые объединяют группу людей»3.
Вместе с тем понимание индивида как всего лишь «носителя» («вместилища») норм всегда вызывало некую неудовлетворенность. Вероятно поэтому, такой резонанс вызвали работы Т. Парсонса, который предпринял попытку создать многомерную модель соци-
1 Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. - М.: Канон, 1995. - С. 30.
2 Рэдклифф-Браун А. Структура и функция в примитивном обществе: Очерки и лекции. - М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2001. -С. 17-18.
3 Малиновский Б. Научная теория культуры. - М.: ОГИ, 1999. - С. 46-47.
ального действия, включающую в себя не только нормы, но и волюнтаристского индивида. Парсонс использовал ролевую концепцию, получившую к тому времени широкое развитие в социологии, и это позволило ему «допустить» большую «свободу» для индивида, поскольку в его теории «носители институтов» - не индивиды, а «роли». Тем не менее в итоге Парсонс пришел к выводу о том, что именно культура (ценности) структурирует ролевые взаимодействия, интегрирует различные роли в единую систему и тем самым решает проблему порядка. Следовательно, «волюнтаризм в его теории является скорее номинальным, и на деле оказывается своеобразной версией нормативного детерминизма»1.
Следует заметить, что Парсонс проводит весьма тонкое различение между ценностями как феноменом, относящимся к сфере культуры, и институциональными нормами. Не всякая норма приобретает институциональное значение, а лишь такая, которая укоренена в культурных образцах: «Я не придерживаюсь мнения, что отношения (между нормами и институтами. - П. П.) простые, или что все нормы, которые имеют место в человеческих взаимодействиях, являются институтами... Основной тезис данной теории состоит в том, что институты тесно связаны и как минимум происходят из системы ценностей, разделяемых членами общества. Они, в строгом смысле, являются моральным феноменом»2. Соответственно, процесс институционализации у Парсонса не сводится к появлению норм как таковых, это лишь первая стадия - «стабилизация» социальных взаимодействий, когда элиминируется «двойная контингенция». Для завершения процесса институционализации необходимы еще две стадии: «генерализация» (возникновение и закрепление культурных образцов - ценностей) и «интеграция» (взаимопроникновение и интеграция ценностных образцов в единое целое социальной системы). Таким образом, институционализация предполагает, по Парсонсу, возникновение социальной системы как некой целостности, обладающей признаком самодостаточности3.
1 Девятко И. Ф. Социологические теории деятельности и практической рациональности. - М.: ИС РАН - Аванти Плюс, 2003. - С. 131.
2 Parsons T. Prolegomena to a theory of social institutions // American sociological review. - Menasha, Wis., 1990. - Vol. 55, N 3. - Р. 320.
3 Подробнее см.: Островская-мл. Е.А. Религиозная модель общества: социологические аспекты институционализации традиционных религиозных идеологий. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 2005. - С. 59-61.
Иной подход к пониманию институционализации порядка сложился в теории рационального выбора, которая получила мощное развитие в 1960-1970-е годы. Если нормативный подход, по большому счету, отталкивается от «холистской» позиции, т.е. действия индивидов и социальные взаимодействия объясняются, исходя из наличия социального целого, то теоретики рационального выбора, напротив, исходят из принципа методологического индивидуализма. Рациональный индивид, руководствуясь собственными предпочтениями, «калькулирует» ожидаемые выгоды/издержки и выбирает оптимальный для себя вариант действий. Проблема, однако, в том, что, вступая в социальные взаимодействия, рациональный актор вынужден просчитывать не только свои действия, но и предпочтения других, но сделать это в принципе невозможно, так как предпочтения акторов субъективны1. Иными словами, рациональные индивиды оказываются в ситуации неопределенности2, и лишь обращение к идее институтов «спасает» теорию рационального выбора.
Для снижения трансакционных издержек и уменьшения неопределенности рациональным выбором для взаимодействующих акторов является установление неких правил взаимодействия, знание которых снижает неопределенность3. Таким образом, если
1 Подробнее об ограниченности теории рационального выбора см.: Панов П.В. Институционализм рационального выбора: потенциал и пределы возможностей // Институциональная политология: Современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. Патрушева С.В. - М.: ИСП РАН, 2006. - С. 43-92.
2 Д. Найт, например, выделяет целый ряд аспектов, по которым возникает неопределенность в момент выбора: неопределенность того, какие альтернативы доступны для актора в данный момент; неопределенность последствий выбора из данных альтернатив; неопределенность того, какой выбор совершат взаимодействующие индивиды; неопределенность своих будущих предпочтений; неопределенность альтернатив, которые станут доступны в будущем; неопределенность будущих последствий выбора из данных альтернатив (Knight J. Institutions and social conflict. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1992. - Р. 45).
3 Согласно ставшему «классическим» определению Д. Норта, институты -это «правила игры» или «созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми... Институты включают в себя все формы ограничений, чтобы придать определенную структуру человеческим взаимоотношениям» (Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. - М.: Фонд экономической книги «Начала», 1997. - С. 17-18).
нормативная трактовка институтов подчеркивает, что последние обладают нормативно-конституирующим значением, формируя предпочтения акторов, в рациональной трактовке институты имеют в первую очередь регулятивное значение. Они выступают внешними ограничителями поведения индивидов, позволяя рациональному актору просчитывать ожидаемые реакции тех, с кем он вступает во взаимодействия. Следуя логике рационального подхода, исследователи учитывают и то, что рациональные акторы подчиняются институциональным ограничениям лишь в том случае, если это им «полезно». «Следование правилу», таким образом, само по себе является рациональным выбором и, соответственно, нуждается в рациональном объяснении1. Таким образом, институциональный порядок - это своеобразный эквилибриум рациональных предпочтений и стратегий акторов, вступающих во взаимодействия. В политической науке эта концепция связана, в первую очередь, с работами известного американского исследователя К. Шепсла . Институциона-лизация политического порядка в рамках теории рационального выбора понимается, как результат взаимодействий между руководствующимися рациональными соображениями акторами как следствие определенного соотношения ресурсов и возможностей, которыми акторы обладают3.
Сторонники теории рационального выбора признают, что наряду с институтами как правилами, созданными рациональными акторами «интенционально», социальные взаимодействия структурируются и на основе «спонтанно возникающих институтов» -традиций, привычек, обычаев и т.п.4 Рациональные акторы «знают» о «существовании» этих неформальных институтов, которые, как и формальные, снижают неопределенность и помогают производить рациональный выбор. Однако даже при самых жестких социальных
1 Наиболее тщательно этот вопрос рассматривается в работе Э. Остром и С. Крауфорд: Ostrom E., Crawford S. A grammar of institutions // American political science review. - Wash., D.C., 1995. - Vol. 89, N 3. - P. 587-588.
2 Shepsle K. Institutional equilibrium and equilibrium institutions // Political science: The science of politics / Ed. by H. Weisberg. - N.Y.: Agaton press, 1986.
3 Schofield N. Modeling political order in representative democracies // Political order / Ed. by Shapiro I., Hardin R. - N.Y.: N.Y. univ. press, 1996. - P. 86-110.
4 См., например: Норт Д. Цит. соч. - С. 56. Характерно, что автор признает, что «мы не можем во всех деталях объяснить действие сил, определяющих развитие культуры» (там же. - С. 113).
нормах индивид с точки зрения теории рационального выбора имеет как минимум альтернативу: подчиняться этим нормам или не подчиняться.
Итак, ключевое различие между нормативным и рациональным подходами к пониманию институтов заключается не в том, что последний считает все институты продуктом рационального выбора, а первый - «объективной данностью». Более существенным оказывается само понимание институтов: теория рационального выбора делает акцент на институты как регулятивные правила, а нормативный подход указывает на то, что они имеют конституирующее значение.
При всей противоположности в понимании природы социальных институтов нормативный и рациональный подходы имеют и немало общего. Прежде всего они сходятся в том, что рассматривают институты как «внешние» по отношению к индивидам структуры, которые выполняют функции «поддержания порядка», «социальной интеграции», «регулирования взаимодействий» и т.д. По большому счету, это сходство имеет глубокие методологические корни. И нормативная, и рациональная трактовки - варианты позитивистского (объективистского, эссенциалистского) взгляда на мир, который исходит из того, что существует некая «объективная социальная реальность». Правда, при этом неизбежно возникает знаменитая дилемма «структура У8 актор», и она-то по-разному решается сторонниками этих двух направлений. Для нормативистов «объективной» реальностью является «общество», точнее - «общества» как некие коллективные целостности. Для рационалистов - рациональность индивидов. Соответственно, первые исходят из примата структуры, а вторые - актора. Иными словами, в первом случае мы имеем холистское объяснение институтов как норм, существующих «вне» индивида, но детерминирующих его действия, во втором случае - индивидуалистическое объяснение институтов как правил, созданных акторами для регулирования социальных взаимодействий. Будучи продуктом рационального выбора акторов, эти правила, однако, приобретают «объективное» (структурное) значение для последующих социальных интеракций.
Институционализация порядка как процесс и социальный конструкт
Ограничения, свойственные нормативному и рациональному подходам в объяснении процесса институционализации порядка, в значительной мере преодолеваются, если выйти за рамки объективистской парадигмы. Как известно, ей противостоит так называемая интерпретативная традиция в социологической мысли, основы которой были заложены Максом Вебером. В современной социологии она представлена, в первую очередь, такими научными школами, как социальный интеракционизм и социальный конструктивизм (или конструкционизм1).
Варианты объяснения институционализации социальных взаимодействий, предлагаемые этими школами, по ряду позиций различаются, но все представители данной научной традиции отказываются как от индивидуалистской, так и от холистской редукции в анализе социального. Вместо этого они придерживаются реля-ционистской позиции: социальное не существует «вне индивидов», но и индивид невозможен вне общества, так как его «самость» -продукт взаимодействия с другими.
Классическая концепция Вебера строится на понятии «социальное действие», которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу «соотносится с действием других людей и ориентируется на него»2. Вебер подчеркивал, что регулярные, устойчивые («длительные», как он пишет) социальные отношения основываются, в первую очередь, на «понимании» участниками взаимодействия субъективных смыслов друг друга, на их «повторяемости». Поскольку субъективный смысл, который вкладывают контрагенты в свои социальные действия, повторяется, возникает то, что Вебер называл «эмпирически значимыми взаим-
1 Некоторые исследователи разделяют эти понятия. Так, М.Л. Макаров указывает, что конструктивизм делает акцент на когнитивные процессы восприятия, перцептивности, тогда как конструкционизм - на социальные взаимодействия (МакаровМ.Л. Основы теории дискурса. - М.: Гнозис, 2003. - С. 43). Соответственно конструктивизм в большей мере связан с психологией, а конструкционизм - с социологией. В большинстве работ, однако, такого жесткого различия не проводится. В дальнейшем я буду исходить из этой позиции.
2 Вебер М. Основные социологические понятия // Вебер М. Избранные произведения. - М: Прогресс, 1990. - С. 603.
ными ожиданиями», которые создают предсказуемость ответных реакций контрагента. Вебер дает понять: никаких гарантий, что в следующем взаимодействии контрагент будет вести себя в соответствии с «ожиданиями», нет и быть не может. Однако важен сам факт наличия таких ожиданий, которые «эмпирически значимы»: поскольку они имеют значение для индивида, именно на них он и ориентируется, вступая во взаимодействие. Иными словами, наличие эмпирически значимых взаимных ожиданий - ключевое условие для стабилизации, упорядочивания социальных интеракций.
Примерно та же логика объяснения институционализации порядка просматривается в другой классической концепции, принадлежащей П. Бергеру и Т. Лукману, хотя они используют иную, чем Вебер, терминологию. Авторы описывают, как практика повторяющихся взаимодействий между индивидами А и В приводит к тому, что у них возникают типизации («что обычно делает мой контрагент в данной ситуации»): «А наблюдает за тем, что делает В. Он приписывает мотивы действиям В, глядя, как действие повторяется, типизирует мотивы как повторяющиеся. По мере того как В продолжает совершать действия, А уже в состоянии сказать себе: "А-а, он снова это делает". Таким образом, возникает совокупность взаимно типизированных действий, хабитуализированных для каждого в ролях, некоторые из которых они играют отдельно, а некоторые - сообща... Наиболее важным приобретением является то, что теперь каждый может предвидеть действия другого. Значит, их взаимодействие становится предсказуемым»1. Схемы типизации, отмечают авторы, «вступают в непрерывные переговоры в ситуации лицом-к-лицу»2 и, тем самым, закрепляются в сознании индивидов. Не трудно заметить, что при всем различии концептов «типизация» и «эмпирически значимые взаимные ожидания», которые вытекают из понятной разницы в методологии Вебера и Бергера/Лукмана, значения этих терминов в данном контексте фактически совпадают.
В качестве синонима веберовских «эмпирически значимых взаимных ожиданий» и «типизаций» Бергера и Лукмана может быть использован и такой значительно более «привычный» концепт, как «правила». Следует, однако, учесть, что и в обыденном, и
1 Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. - М.: Медиум, 1995. - С. 95-96.
2 Там же. - С. 56.
в научном дискурсе этот термин употребляется в очень разных смыслах1, поэтому необходимо сделать ряд уточнений. Во-первых, за его рамки следует вывести «правила», по которым функционируют природные феномены («законы природы»), хотя очевидно, что и эта категория не вполне «естественна», а является продуктом сознания человека. Во-вторых, концепт «правило» имплицитно содержит такой признак, как наличие некой регулярности в действиях людей, т.е. повторяемость действий в прошлом, обращение к прошлому опыту. Необходимо, однако, отличать «правило» от «регулярности». Чтобы стать «правилом», «регулярность» должна быть обращена не только в прошлое (backward-looking), но и в будущее (forward-looking)2. В-третьих, концепт «правило» обращен к социальным взаимодействиям, поэтому следует вывести за рамки этого понятия сугубо индивидуальные «правила поведения», привычки отдельного человека в его частной жизни, не имеющие значения для социальных действий. Проведенные различия между «регулярностями», «индивидуальными привычками» и «правилами» (а также другими понятиями, о которых речь пойдет ниже) суммированы в табл.
_Таблица
Взгляд назад Взгляд вперед Социальность Универсальность Принудительность
1 2 3 4 5 6
НЕ-ПРАВИЛА
Регулярности + - - - -
Индивидуальные привычки + + - - -
1 См. по этой проблеме: Волков В.В. «Следование правилу» как социологическая проблема // Социологический журнал. - М., 1998. - № 3-4; Печерская Н.В. Проблема «следования правилу» в творчестве Л. Витгенштейна // Проблемы социального и гуманитарного знания. - СПб.: Дмитрий Булавин, 1999. -С. 438-460.
2 Knight J. Institutions and social conflict. - Р. 2-3.
Продолжение таблицы
1 2 3 4 5 6
ПРАВИЛА
Правила «персональных взаимодействий» + + + - -
Правила универсальные + + + + -
Социальные нормы + + + + +
Итак, в ходе социальных интеракций у взаимодействующих индивидов возникают «эмпирически значимые взаимные ожидания», или «типизации», или «правила». Отметим, что на «начальной» стадии они имеют персонифицированный характер, т.е. речь идет о взаимных ожиданиях относительно поведения конкретных индивидов. Следующий этап институционализации - появление ожиданий, имеющих универсальное значение, когда они «выходят» за рамки персональных отношений. Иначе говоря, персональные типизации («что ожидать от А») «перерастают» в универсальные («что ожидать от всех, кто занимает позицию а»). Лишь в этом случае регулярность, устойчивость, предсказуемость взаимодействий становятся свойством отношений не между отдельными индивидами, а внутри некой социальной целостности (группы, сообщества). Как отмечалось, «правило» уже обладает универсальностью во временном измерении (backward-looking and forward-looking). Теперь к этому добавляется универсальность в персональном и событийном измерениях. Правило обращается уже не к персоналиям, а к позициям, статусам, ролям индивидов, и не к отдельным событиям, действиям, а к классам событий и действий1.
Таким образом, универсальное правило распространяется на всю группу и основывается на общем знании (common knowledge): как должен себя вести любой член группы, занимающий соответствующую позицию и оказавшийся в соответствующей ситуации.
1 Knight J. Op. cit. - P. 68.
«Общее знание подразумевает, что каждый член группы знает правила, знает, что другие тоже знают эти правила, и знает, что другие знают, что он знает эти правила»1. Следовательно, об институцио-нализации порядка применительно к какому-либо социальному образованию можно говорить лишь в той мере, в какой правила приобретают универсальный характер.
В той мере, в какой правила приобретают универсальность, они «отрываются» от отдельных личностей, происходит их объективация, т.е. они начинают восприниматься отдельными индивидами как «объективная данность»2. Однако, как справедливо указывают Бергер и Лукман, «важно иметь в виду, что объективность институционального мира - сколь бы тяжелой ни казалась она индивиду - созданная человеком, сконструированная объективность... Иначе говоря, несмотря на то, что социальный мир отмечен объективностью в человеческом восприятии, тем самым он не приобретает онтологический статус, независимый от человеческой деятельности, в процессе которой он и создается»3. Объективированность универсальных правил, таким образом, не означает, что они подобны дюркгеймовским «социальным фактам». Правила «существуют» лишь постольку, поскольку они воспроизводятся в социальных практиках, однако в любой социальной группе взаимодействия начинаются «не с чистого листа», члены этой группы - социализированные индивиды, они уже обладают определенными представлениями об окружающей реальности.
Универсальность предполагает, что правило распространяется на всех членов социального образования. Каждый из них следует правилу постольку, поскольку он занимает соответствующую позицию. Следует, однако, заметить, что содержательно данное правило может ориентировать и на персонификацию взаимодействий. Например, правило лояльности А по отношению к В - правило персональных взаимодействий, оно не универсально. Но правило, согласно которому все члены коллектива (статус 'а') персонально связаны со всеми другими членами коллектива (статус 'а'), имеет
1 Ostrom E. Crafting institutions for self-governing irrigation systems. - Oakland, CA: ICS press, 1992. - Р. 20.
2 Понятия «объективность», «объективный» здесь используются в эпистемологическом, а не в онтологическом смысле, т.е. как предикат суждений, а не объектов (Serle J. The construction of social reality. - N.Y.: Free press, 1995. - P. 8).
3 Бергер П., Лукман Т. Указ. соч. - С. 101-102.
универсальное значение. Точно так же универсальным оказывается правило: все члены коллектива (статус 'а') ищут персональную лояльность какого-либо индивида, например одного из членов этого коллектива (назовем его 'в'), так как 'а' и 'в' здесь - не конкретные индивиды, а социальные позиции. В данном случае персонификация отношений сама по себе оказывается правилом, приобретающим универсальное значение, так как она выходит за рамки интеракций между конкретными индивидами.
Проблема институционализации порядка может решаться по-разному. Вебер, например, выделял различные виды порядков в зависимости от того, на чем основывается «единообразие социального поведения». В двух случаях (порядок, обусловленный интересами и обусловленный обычаем) порядок гарантируется только «внутренне». Поскольку Вебер использует термин «обычай», этот вид порядка ассоциируется, в первую очередь, с традиционным типом социального действия, однако ученый не сводит «обычай» только к привычкам, а допускает и иные мотивы добровольного следования правилу. В частности, в его основе могут лежать ценностно-рациональные ориентации. Кроме того, Вебер выделяет два вида порядков - основанные на условностях и на праве, - которые гарантированы не только «внутренне», но и «внешне», т.е. «ожиданием специфических внешних последствий» - наличием санкций в случае отклонения от принятого образца. Понятие «санкция» в данном случае не следует понимать слишком расширительно. «Санкция» представляет собой некие действия, которые целенаправленно предпринимаются коллективом (или его должностными лицами) в отношении индивида в случае нарушения условностей или правовых норм. Это принципиально отличается от ситуации, когда индивид, не следующий обычаям, испытывает некие «субъективные» неудобства или потери, но последние не являются следствием санкций.
Так или иначе, но совпадение интересов или общие обычаи могут быть достаточным основанием для повторяемости, регулярности социальных взаимодействий. Более того, принципиально важным представляется то, что такая повторяемость может приводить к появлению не только взаимных ожиданий (типизаций) относительно поведения отдельных индивидов, но и универсальных правил. Это справедливо как в отношении обычаев, так и в случае «совпадения интересов». Таким образом, институционализация порядка возможна
и на, так сказать, добровольной основе, когда участники интеракций без принуждения воспроизводят соответствующие правила.
Следовательно, среди универсальных правил представляется необходимым выделить особую категорию: правила, нарушение которых сопровождается санкциями. Заметим, что концептуализация различного рода правил весьма далека от унификации1. На мой взгляд, поскольку концепт «правило», как отмечалось выше, имеет достаточно широкое значение, более уместным было бы взять именно его в качестве «базового», а особую категорию правил, нарушение которых сопровождается санкциями, определить как «нормы». Это в большей мере соответствует сложившемуся словоупотреблению данных понятий как в обыденном, так и в научном дискурсе2. Выстраивается своего рода цепочка понятий: «регулярность» - правила персональных взаимодействий - универсальные правила - социальные нормы (см. табл.). Об институционализации порядка можно говорить лишь тогда, когда в процессе социальных взаимодействий возникают универсальные правила либо нормы, т.е. «эмпирически значимые взаимные ожидания» («типизации») «отрываются» от отдельных индивидов и приобретают такие качества, как универсальность и «объективность». Отсюда следует, что институционализированные взаимодействия имеют «триадическую природу». Явно или неявно, но в любом институционализированном взаимодействии присутствует «третья сторона» - тот «коллектив» (социальное образование), в рамках которого разделяются правила3, который выступает как «независимый эксперт», чье мнение только и позволяет зафиксировать отклонение от правила поведения.
Институциональные и культурные основания порядка
Процесс институционализации социального порядка многомерен. Он включает возникновение социальных норм (или, по
1 Э. Остром и С. Кроуфорд, проведя своего рода «инвентаризацию» концептов, обнаружили огромное разнообразие терминов, которые используются для обозначения разных правил: Ostrom E, Crawford S. Op. cit. - Р. 589.
2 См., например, одну из наиболее влиятельных обобщающих работ по социальным нормам: Social norms / Ed. by Hechter M., Opp K.-D. - N.Y.: Russell Sage foundation, 2001.
3 Offe K. Designing institutions in East European transitions // The theory of institutional design / Ed. by Goodin R. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1996. - Р. 204.
крайней мере, - универсальных правил). В ходе регулярных интеракций конструируются общие символы и идентичности, возникают общие когнитивные схемы, «через» которые люди воспринимают окружающий мир и «понимают» друг друга. Во многих случаях «конечным продуктом» институционализации становятся иерархические организации, представляющие собой интегрированный и иерархизированный комплекс взаимосвязанных ролей и статусов, а также правил, которые регулируют взаимодействие между лицами, занимающими определенные позиции. Многогранность ин-ституционализации неизбежно ставит вопрос: а что, собственно, включать в понятие «институт»? Разнообразие ответов на этот вопрос неоднократно анализировалось в российской литературе1, поэтому достаточно лишь отметить, что в целом обнаруживается два подхода, которые можно условно обозначить как «узкий» и «широкий».
«Узкий» подход сводится к тому, чтобы наделить понятийным статусом института какую-то одну группу вышеперечисленных феноменов. Сторонники рационального подхода понимают под институтами преимущественно правила и нормы, регулирующие социальные взаимодействия. В нормативном подходе институты определяются, в первую очередь, как нормы, обладающие конституирующим значением. В рамках конструктивизма преобладает так называемая когнитивная концепция институтов, здесь акцент делается на классифицирующие основания, смыслы, значения и т.д.
«Широкий» подход, напротив, нацелен на то, чтобы охватить понятием «институт» самые разные измерения институционализации. Ярким примером такого подхода является концепция институтов Р. Скотта, который пишет о трех «столпах» («pillars») института: «Институты состоят из когнитивных, нормативных и регулятивных структур и деятельностей, которые производят стабильность и придают значимость социальному поведению»2. Следует заметить,
1 См., например: Патрушев С.В. Институционализм в политической науке: Этапы, течения, идеи, проблемы // Институциональная политология: Современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. Патрушева С.В. - М.: ИСП РАН, 2006; Зазнаев О.И. Вторая молодость «долгожителя»: концепт «политический институт» в современной науке // Проблемы политической науки. - Казань: Центр инновационных технологий, 2005.
2 Scott W.R. Institutions and organizations. Foundations for organizational science. - Thousand Oaks, Calif.: Sage, 1995. - Р. 33.
что «широкий» подход весьма распространен. «Отцы-основатели» нового институционализма Д. Марч и Й. Олсен, например, под политическими институтами понимали практики, процедуры, конвенции, роли, стратегии, организационные формы и технологии, вокруг которых конструируется политическая деятельность. Кроме того, они включали в это понятие верования, парадигмы, коды, культуры и знания1.
Несомненно, такой подход имеет сильные стороны, так как он позволяет «связать» воедино различные концептуализации и справедливо указывает на многогранность феномена институцио-нализации, на то, что институты проявляют себя «в разных лицах». Вместе с тем «расширенная» дефиниция институтов приводит к размыванию концепта, содержание понятия «институт» фактически сливается с содержанием понятия «социальный порядок»2. Таким образом, с концептуальной точки зрения «узкий» подход представляется более корректным, причем из всех вариантов «узких» коннотаций (нормы и правила, когнитивные схемы, организации) ближе всего к понятию института, на мой взгляд, оказываются нормы и правила. Именно возникновение норм и правил (как эмпирически значимых взаимных ожиданий) представляет существо процесса институционализации.
В то же время, если следовать логике конструктивистского подхода, нормы и правила «существуют» не сами по себе, а лишь в социальных практиках. Необходимо подчеркнуть, что они не «применяются» на практике, а именно существуют в практике социальных взаимодействий, причем в каждой отдельной интеракции они «проживают свою жизнь заново» и всегда не совсем так, как прежде, ибо каждая интеракция уникальна. Весь вопрос, таким образом, сводится к тому, насколько «повторяемы» эти интеракции. Чем выше степень повторяемости, регулярности, тем больше оснований говорить об устойчивости (институционализированности) социальных практик. Следовательно, понятие института точнее всего концептуализировать не через правила и нормы, а через
1 March J, Olsen J. Rediscovering institutions. The organizational basis of politics. - N.Y.: The free press, 1989.
2 Как справедливо отмечает О.И. Зазнаев, «слабость... расширительного подхода заключается в том, что содержание института представлено разноуровневыми и разнопорядковыми компонентами» (Зазнаев О.И. Указ. соч. - С. 8).
практики: институты - относительно устойчивые социальные практики или модели (образцы, паттерны) социального взаимодействия (поведения)1.
Следует заметить, что в контексте такой концептуализации теряет смысл широко распространенное в литературе разделение институтов на «формальные» и «неформальные». Чаще всего такое разграничение связывается с закреплением некоторых норм в качестве правовых - с их легализацией. Формализация института, разумеется, имеет значение (с точки зрения оснований устойчивости социальных практик), но сама по себе она не является не только институтом, но даже правилом как таковым. По словам Э. Гидденса, «сформулированные правила - правила, выраженные на вербальном уровне (законодательные предписания, бюрократические предписания, правила игры и т.п.), - представляют собой скорее кодифицированные толкования правил, нежели правила как таковые. Дискурсивное выражение правила является его интерпретацией»2.
Соотнесение понятия институтов как относительно устойчивых социальных практик, в первую очередь, с нормами и правилами ни в коей мере не означает «пренебрежения» к когнитивной компоненте - общим смыслам, значениям, когнитивным схемам и т.д., которые возникают в социальных взаимодействиях. Универсальные правила и нормы не существуют не только вне социальных практик, но и вне сознания индивидов3. Они всегда так или иначе интерпретируются и «наполняются» тем или иным «значением», «смыслом». Как очень точно отмечает Фрэнк Доббин, «социальные практики институциализируются, лишь обретя коллек-
1 Подобная концептуализация не является чем-то новым. Так, в политической науке давно уже стала классической дефиниция С. Хантингтона: «Институты - это устойчивые, значимые и воспроизводящиеся формы поведения. Организации и процедуры могут сопровождаться различным уровнем институционализации...» (Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. - М.: Прогресс-Традиция, 2004. - С. 32).
2 Гидденс Э. Устроение общества. - М.: Академический проект, 2003. -С. 65, 66.
3 Само «следование правилу» уже предполагает его «понимание», а это понимание возможно лишь при условии некоего бэкграунда на когнитивном уровне, который активизируется в социальном взаимодействии. См.: Волков В.В. Указ. соч.
тивный смысл, - т.е. акторы воспроизводят эти практики, только если они воспринимают цели этих практик»1.
Разумеется, не менее справедливо и «обратное» утверждение: не только универсальные правила и нормы осмыслены, но и «смыслы» существуют лишь в социальных практиках, а не как некая «объективная данность». Именно регулярные и повторяющиеся взаимодействия ведут к согласованию субъективных представлений, смыслов и значений, в результате чего появляются коллективные смыслы. То есть процесс институционализации социальных практик происходит на основе общности смыслов и значений. Строго говоря, «оторвать» социальные практики от «смыслов» вообще не представляется возможным, так как, с одной стороны, социальные действия всегда осмыслены, а с другой - «смыслы» «существуют» не как «объективная данность», а только в социальных практиках. Тем не менее социальные порядки - настолько сложные явления, что их осмысление требует соответствующего концептуального инструментария, поэтому аналитически необходимо проводить различие между «смыслами» и «значениями», с одной стороны, и институтами как устойчивыми социальными практиками - с другой.
Когнитивные схемы, смыслы и значения - важнейшая составляющая социальных порядков, однако, на мой взгляд, сами по себе они являются не институциональным, а культурным феноменом. В данном случае я следую тому подходу к пониманию культуры, который утвердился в современном обществознании во многом благодаря работам К. Гирца, когда культура определяется как «носитель смыслов, посредством которых люди интерпретируют свой жизненный опыт и направляют свои действия»2. Очевидно, тогда к феномену культуры относятся и те когнитивные схемы, которые многие конструктивисты склонны рассматривать в качестве институтов. Как представляется, редукция институтов к когнитивному компоненту не позволяет осмыслить всю сложность взаимоотношений между культурным измерением социального порядка и социальными практиками3.
1 Доббин Ф. Формирование промышленной политики: (фрагменты книги) // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 627.
2 Гирц К. Интерпретация культур. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 171.
3 Концептуальное разделение институционального и культурного присутствует уже в теории социальных систем Парсонса. В дальнейшем эта идея полу-
Необходимость аналитического разграничения институциональных практик и культурных оснований, т.е. общности представлений, смыслов, когнитивных схем, на базе которых протекает институ-ционализация, диктуется и тем, что они обладают определенной «автономией» относительно друг друга. Так, на базе одних и тех же культурных оснований могут возникать различные институциональные практики. Например, в рамках одной политии переход от президентской модели организации публичной власти к парламентской не требует кардинальных изменений в культурной «картине мира», тогда как практики взаимодействий между политическими акторами существенно меняются.
Более того, возможен и противоположный вариант, когда акторы воспроизводят достаточно устойчивые социальные практики, основываясь на разных культурных смыслах. Следует заметить, что культурные основания социального порядка связаны, в первую очередь, с феноменом «сообщественности», т.е. наличием своего рода «духовного единства» членов социального образования - разделения ими совокупности общих смыслов, представлений о мире, интерпретаций реальности, что позволяет членам сообщества «лучше понимать друг друга», «больше доверять друг другу», способствует формированию устойчивых взаимных ожиданий1. Вместе с тем сообщество как разновидность социальных образований представляет собой идеальный тип. Разумеется, в той или иной мере элемент «сообщественно-сти» присутствует в большинстве социальных образований, однако наряду с духовной общностью социальные образования, как правило, базируются и на легитимном принуждении.
В классической веберовской трактовке легитимным является такой порядок, который предполагает эмпирическую значимость (валидность) норм2. По большому счету, не важно, считают ли ин-
чила развитие в трудах Ш. Эйзенштадта (См., например: Eisenstadt S. Comparative civilizations and multiple modernities. - Leiden; Boston: Brill, 2003).
1 Подробнее см.: Сообщества как политический феномен. - М.: РОССПЭН, 2009. - С. 13-15.
2 «Поведение, особенно социальное поведение, а также социальные отношения могут быть ориентированы индивидами на их представление о существовании легитимного порядка. Возможность такой ориентации мы будем называть "значимостью" данного порядка». «Говорить о "значимости" порядка мы будем только в тех случаях, когда фактическая ориентация на эти максимы происходит
дивиды действующие в социальных практиках нормы «правильными» (обоснованными), важно то, что они «имеют значение», т.е. индивиды ориентируются на них в своих действиях («следуют им»). «Даже для тех, кто не верит в правомерность [валидной власти], эта валидность существует как когнитивный объект ориента-ций. Они знают, что такие ориентации управляют поведением других, что другие действуют так, как будто они верят в них и будут, действуя, поддерживать их. Если норма, ценность, верование, практика или процедура валидны, фактически они имеют "связывающее значение", так как они "встроены" (embedded) в систему социального контроля. Ожидается, что другие будут поддерживать их в случае нарушения»1.
Иными словами, какая-то часть участников социальных взаимодействий, для которых эти практики «всего лишь» валидны (имеют связывающее значение), участвует в них и «следует нормам» потому, что признает их значимость, легитимность. Эти институциональные практики («сущее») не вполне соответствуют их представлениям о мире, о «должном». Очевидно, такие представления могут не только быть индивидуальной интерпретацией коллективных смыслов, но и разделяться определенной группой, входящей в состав социального образования, т.е. приобретать культурное значение. Следовательно, в данном случае возникает определенная напряженность между ин-ституционализацией порядка и ее культурными основаниями.
Итак, есть все основания концептуально разграничивать культурные основания порядка - разделяемые членами коллектива когнитивные схемы, общие смыслы и представления, - с одной стороны, и институционализацию порядка (социальные институты как относительно устойчивые практики, модели взаимодействия членов этого коллектива) - с другой. Такое разграничение становится особенно важным применительно к социальным образованиям макроуровня.
хотя бы отчасти (т.е. в той степени, в какой она может играть практическую роль) потому, что они считаются значимыми для поведения индивида, т. е. обязательными для него, или служат ему образцом, достойным подражания» (Вебер М. Указ. соч. - С. 636, 637).
1 Zelditch M. Processes of legitimation: Recent developments and new directions // Social psychology quarterly. - Wash., D.C., 2001. - Vol. 64, N 1. - Р. 6.
