CC BY
71
ВОПРОСЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. МАКРОЭКОНОМИКА
ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫМ АНАЛИЗ В ЭПОХУ ЧЕТВЕРТОЙ ПРОМЫШЛЕННОЙ РЕВОЛЮЦИИ: СТАНОВЛЕНИЕ КОНВЕРГЕНТНОЙ МЕТОДОЛОГИИ
А.А. Шевелев,
доцент кафедры экономической теории экономического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, кандидат экономических наук
alex_econ@mail.ru
Статья посвящена фундаментальным сдвигам в методологии институционального анализа, обусловленным новым уровнем сложности социально-экономических систем в эпоху четвертой промышленной революции. Обоснована необходимость становления конвергентной (трансдисциплинарной) методологии, ориентированной на познание сложности институциональной организации социума, социальных и антропологических последствий технологической революции
Ключевые слова: институциональный анализ, четвертая промышленная революция, конвергентные технологии, конвергентная (трансдисциплинарная) методология, посткапитализм
ББК У010.036
Все более ускоряющиеся и масштабные изменения, порожденные современной технологической революцией, затрагивают все стороны социального бытия человека и не могут не отразиться на методологии институциональных исследований, призванных отрефлексировать новый уровень сложности экономической реальности. Аналитики отмечают, что эволюция комплексов машин и производственных процессов в ходе четвертой промышленной революции (Industry 4.0) очень скоро будет обусловливать качественно иной уровень гибкого (быстро переналаживаемого) взаимодействия и системной целостности всех их элементов, формировать своего рода технологическую планомерность «умного» производства. Всеобщее распространение получат киберфизические системы нового уровня, интегрирующие пространство Интернета с физическим миром. Коренным образом изменятся задачи и требования к квалификации (компетенциям) персонала, которому предстоит взаимодействовать с «интеллектуальными» роботами в процессе изготовления особо сложных продуктов. В результате тотальной «цифровизации» производственных процессов произойдет качественная трансформация производительных сил общества как системного единства личного фактора, науки, средств производства и форм его организации, посредством интернета вещей (Internet of Things) преобразуются сферы производства и потребления. Многие функции совокупного труда перейдут к системам искусственного интеллекта, человек освободится от рутинных функций, однако его роль неизмеримо возрастет при выполнении творческих задач в области разнообразных когнитивных технологий. Немалое значение будет иметь «коллективный разум» экспертных сообществ, коммуницирующих в виртуальном пространстве. Все больший объем трансакций перестанет нуждаться в прежних механизмах регулирования и контроля, избавится от опеки бюрократических структур и посредников разного рода, обременяющих экономических агентов высокими трансакционными издержками. Быстрое распространение новых финансовых технологий и институтов обмена (блок-чейн-платформ и биткойнов) знаменуют этот процесс.
Однако неизбежно возникает значительное число вопросов по поводу не столь уж отдаленных социальных и антропологических перспектив кумулятивных изменений, несущих не только ощутимые блага, но и реальные угрозы человечеству.
Произойдет ли расширение пространства свободы человека в условиях новой реальности? Перерастет ли производственно-технологическая планомерность в новое качество социальной планомерности и приведет ли технологическая революция к смене доминант развития — переходу от всеобщей монетизации и капитализации ресурсов к всестороннему развитию человеческого потенциала? И, напротив, не реализуется ли угрожающая перспектива установления тотального социального и политического контроля узкими группами особых интересов, захвативших ключевые позиции в конструировании, воспроизводстве и защите нового техно-социо-политического порядка? Не воспроизведется ли культурное, социальное и политическое отчуждение большей части народонаселения планеты от условий своего бытия и развития, не усугубятся ли чудовищные разрывы в уровнях и качестве благосостояния? На эти непростые вопросы сегодня нет однозначных и в достаточной степени убедительных ответов. «В отсутствие порядка, статичности, познаваемости и совершенства мир неоднозначен, беспорядочен, реален» — пишет У. Брайан Артур [1, с. 18]. Так, вполне реальна перспектива сохранения и даже усиления в результате цифровой революции господствующих позиций меньшинств, обладающих властью (в разных ее формах), навязывающих свою волю «отчужденным» классам и манипулирующих их сознанием посредством изощренных социогуманитарных технологий (Hi-Hume). Представляется обоснованным скепсис в отношении пророчеств (или техноутопий) трансгуманистов о грядущей «постчеловеческой» эре, грозящей обернуться в результате вышедших из-под контроля технологических изменений антропологической катастрофой или, в лучшем случае, банальным фиаско прогрессоров-оптимистов, воодушевленно толкующих о преобразовании телесности (и духовности) человека и небывалом расширении его возможностей (human enhancement) посредством конвергирующих нано-био-инфо-когно (NBIC) технологий. Так или иначе возникает новый уровень сложности социально-экономических систем, требующий для своего понимания не только обновления, но и по сути радикального прорыва в методологии исследований, их ориентации на трансдисциплинарные и гибридные дискурсы, взаимную методологическую диффузию различных научных дисциплин. Начало методологическим инновациям уже поло-
40
© ПСЭ, 2017
жено пионерными исследованиями современных ученых, которые характеризуются интеграцией методологических подходов и становлением конвергентной методологии социального анализа [7; 10; 15; 20]. По-видимому, в трансдисциплинарном контексте современной постнеклассической науки неизбежны отказ от редукционистских подходов, не способных отразить сложность современного мира, пересмотр онтологии (или образа) экономической реальности, движение к более глубокому пониманию природы социальных институтов и характера эволюции человека в условиях тектонических социо-экономичес-ких, культурных и политических сдвигов [16].
Резонансная NBIC-инициатива, стартовавшая в 2001 году под эгидой Национального научного фонда США [19] и породившая настоящий шквал публикаций, акцентировала внимание научного сообщества на проблематике фундаментальной трансформации самого способа развития человеческой цивилизации под воздействием конвергирующих технологий. Их описывает модель синергийного тетраэдра — NBIC (нано-технологии, биотехнологии и генная инженерия, информационные и коммуникационные технологии, когнитивные науки), в которую через несколько лет был включен комплекс социогу-манитарных наук и технологий (NBICS) [2]. Можно констатировать, что на сегодняшний день меж- и трансдисциплинарная конвергенция обрела три измерения: конвергенция технологий и знаний, входящих в модель тетраэдра, конвергенция естественнонаучных и социогуманитарных научных дисциплин, методологическая диффузия и взаимная конвергенция, происходящая внутри комплекса социогуманитарных наук. В этой связи упомянем обширную деятельность НИЦ «Курчатовский институт» (и входящего в него комплекса НБИКС-технологий), в рамках которого по многим направлениям практически реализуется конвергенция разных наук, в частности, при проведении фундаментальных нейробиологических и нейрокогнитивных исследований, имеющих высокую ценность для прикладных задач [8]. Однако при анализе синергийной конвергенции технологий и научных дисциплин важнее всего не упускать из вида социогуманитарный и антропологический аспект процесса, в особенности при проведении институциональных исследований так называемых человекоразмерных систем, призванных отрефлексировать их «сложностность как нередуцируемую целостность» [3, с. 100]. При этом необходимо, в частности, преодолеть укоренившиеся в науке представления об институтах как о некой внешней «среде» или ограничительных «рамках» (наглядные как любые метафоры, но уводящие в сторону от понимания существа дела) и рассматривать их в качестве смысловоспроизводящих и мотивирующих структур, направляющих сил человеческого поведения, порожденных социальными практиками и укорененных в них, неразрывно связанных с языковой (речевой) коммуникацией. «Понятие «институт» фигурирует в текстах таких направлений экономической мысли, как новая институциональная экономическая теория, экспериментальная экономика и поведенческая экономика. Все эти направления недалеко ушли от ньютоновской методологии, игнорируя центральный элемент и инструмент человеческих взаимодействий, которым является язык» [4, с. 45]. Важно понять, что система нормативной регуляции (как ядро институциональной структуры) всецело определяется культурой (смыслообразующим началом) и ценностными ориентациями, формируемыми коммуникативными (дискурсивными) взаимодействиями и результирующимися в моделях поведения, принятых в обществе. Культурные, поведенческие, социальные и политические аспекты «homoinstitutius» должны занять более значимое место в теоретико-экономических исследованиях. Новые задачи, стоящие перед институциональным анализом, лишь отражают все более сложное синергийное взаимодействие и взаимопроникновение различных аспектов социальной реальности: технологических, знаниевых, акторно-сетевых, ценностных и политических. В центре всего этого многозначного и многовекторного трансдисциплинарного (по способу изучения) комплекса — непрерывно меняющееся положение человека в сложно организованной, внутренне противоречивой и не редуцируемой к какому-то одному началу, системе общественных
отношений. На глазах возникает «новый цивилизационный мир квантово-подобной эволюционирующей сложностности, трансформирующей человека, его мышление, его внешний и внутренний миры, его коммуникацию с самим собой и Другим как Иным» [2]. Можно предположить, что выдвижение на первый план социогуманитарных исследований ознаменует в перспективе переход от анализа отдельных аспектов экономических институтов и практик управления контрактными отношениями, уже сегодня неразрывно связанных с поведенческой проблематикой, к познанию сложности институциональной организации социума [17]. При этом процессы институциональных изменений придется рассматривать с разных «точек зрения», через «оптику» различных подходов, пытаясь понять, как они соотносятся и конвергируют (сходятся) друг с другом. Все это потребует коллективных усилий, фундаментальных разработок, «большой смысловой культуры» [11, с. 8].
В поздний период своего творчества выдающийся инс-титуционалист Д. Норт выдвинул концепцию когнитивно-институционального синтеза, обозначив определяющую роль общественного сознания (общего институционального знания) в формировании институциональной структуры [10]. Он использовал комплекс понятий, обосновывая эту ключевую идею: «система убеждений, разделяемых людьми», «интен-циональность», «паттерны», «репрезентация». Обращение к внутреннему миру человека, его когнитивным способностям, сформированным социальными практиками, представляется глубоко обоснованным и знаменует явно выраженный отказ от одномерных (редуцированных) схем и моделей, безосновательно претендующих на достоверное описание поведенческих механизмов. Как и в более ранних своих работах, ученый сводит институциональную систему к политической структуре, формальным правилам (включая права собственности), неформальным социальным нормам и механизмам принуждения, но в то же самое время существенно расширяет и обогащает понятийный ряд, чтобы более всесторонне отразить сложный комплекс факторов институциональной динамики. Используются метафоры, релевантные миру физических явлений, например, «строительные леса», «институциональная матрица», «институциональный каркас». «Строительные леса, возводимые людьми, состоят из физического и человеческого капитала, рассматриваемого здесь в наиболее широком смысле. ... Человеческий капитал, в свою очередь, это объем имеющихся у людей знаний, их убеждения, а также институты, создаваемые ими на основе этих убеждений. ... Существует тесная связь между системами убеждений и институциональным каркасом. Системы убеждений включают в себя внутреннюю репрезентацию социального ландшафта» (10, с. 79-80). Подчеркивается значение и определяющая роль культуры как личностно осваиваемого опыта человечества (и приращение этого опыта в материальных и духовных практиках конкретных сообществ), развивается тезис о материальной и биологической детерминации процесса экономических изменений. По прочтении новаторской (и тем не менее недооцененной) книги американского ученого становится понятным, что мир институтов — это мир человека. Его мотивы и ценности, общие схемы восприятия, оценивания и действия решающим образом воздействуют на формирование стратегий воспроизводства и самих институтов как коллективно организованных действий.
Движение экономической науки в направлении системной и социально ориентированной аналитики характеризует, в частности, концепцию общего социального анализа и дискурсивную методологию, по своей сути мультидисциплинарные и акцентирующие внимание на исследовании сложного взаимодействия как экономических, так и неэкономических факторов общественной жизни, углубляющие наше понимание самого «экономического».Полтерович В., выдвинувший концепцию общего социального анализа, в острой форме формулирует задачу переосмысления методологии институциональных исследований: «Необходимо новое понимание предмета исследования — новый ствол дерева, на котором могли бы держаться ветви. Основные вопросы современной экономики, социологии, политологии, права по существу совпадают: "Как
4 1
устроены социальные институты, обеспечивающие общественное развитие?", "Какими они должны быть?", "Как обеспечить их совершенствование?". Эти три вопроса традиционно являются центральными и в социологии, и в политологии. Сейчас за их решение взялась экономика, при этом остаться экономикой она уже не может!» [12, с. 108]. Думается, что экономика (экономическая теория) не может остаться прежней недосоциа-лизированной наукой, оставляющей за рамками модельно упрощенных подходов важнейшие аспекты хозяйственных взаимодействий, в том числе когнитивные, поведенческие, культурные и политические. За пересмотр методологических оснований современной экономической науки убедительно выступает В. Ефимов, обосновывающий необходимость дискурсивного подхода в рамках социального конструктивизма [4]. Он отмечает, что дискурсивная методология — это не столько анализ дискурсов ученых-экономистов, сколько исследование дискурсов акторов экономической реальности (практиков). Невозможно понять изучаемое явление без исследования институционального знания акторов, определяющее их поведение, не вступая с акторами в непосредственный вербальный контакт. Институты могут существовать только в поле общего институционального знания. Последнее возникает во взаимодействии индивидов, которые рассказывают друг другу «истории» (нарративы), передают инструкции «правильного» (то есть подчиняющегося правилам) поведения. В результате и формируется «система убеждений, разделяемых людьми», о которой писал Д. Норт. Дискурсивная методология предполагает использование методов включенного наблюдения, постоянного мониторинга ситуации, использования не столько количественной, сколько качественной информации. Анализ статистических данных и эконометрика играют важную, но вспомогательную роль. Главным и трудно достижимым результатом исследования должна быть целостная (многомерная) картина определенной сферы экономической реальности, включающая коллективные действия акторов и смыслы, которые они вкладывают в них.
Охарактеризованные сдвиги в методологии институционального анализа актуальны, как в теоретико-методологическом отношении, так и в прикладном аспекте, обеспечивая возможность продвинутой аналитики передовых хозяйственных практик, например, уже реализуемых стратегий социально-экономического развития макрорегионов России, в частности, ее Арктической зоны (в пределах которой 2% населения РФ производит 11% ВВП и обеспечивает четверть экспорта). Ме-гапроект по комплексному освоению и развитию Заполярья уже воплощается в жизнь на основе новейших информационно-коммуникационных, индустриальных и транспортно-логис-тических технологий, включая военные (как их ключевой элемент). Инфраструктурное обустройство Северного морского пути, его превращение в новый международный транспортный маршрут способны обеспечить колоссальный экономический эффект. Важнейшее значение имеют социально-гуманитарная, управленческая и в целом институциональная составляющие масштабного продвижения России в Арктику, которые предполагают новые формы жизнеобеспечения, коллективного потребления и сетевого общения, качественно более высокую культуру государственного управления, реализующего принципы стратегического планирования и государственно-частного партнерства [13]. На наш взгляд, методологически, понятийно и инструментально обновленный институциональный анализ названного мегапроекта (и ряда подобных ему) может продемонстрировать апгрейд отечественной гуманитарной науки, актуализировав и содержательно обогатив проблемное поле исследований, сориентировав их на изучение системно взаимосвязанных (и привязанных к условиям места и времени) аспектов социально-экономического развития, сложного взаимодействия полей экономики, политики и культуры. На повестке дня возрождение на новом уровне развития науки во многом утраченного единства теории и практики, науки и политики, переход от фрагментарного взаимодействия к системному единству фундаментального и прикладного знания.
Переход к новому технологическому укладу выступает одновременно как фундаментальная постэкономическая (пост-
капиталистическая) трансформация, затрагивающая сегодня лишь отдельные сферы хозяйства и социальные слои в наиболее развитых странах мира, однако привлекающая все больший интерес исследователей [5; 9]. Обстоятельно и глубоко основные направления постэкономической трансформации, а также возникающие в ее ходе противоречия и конфликты, изложены в незаурядном исследовании В. Иноземцева «За пределами экономического общества» (своего рода малой энциклопедии постэкономического общества). Автор рассматривает данную трансформацию как комплексное изменение, объединяющее технологические, экономические, социальные и «социопсихологические» аспекты в их неразрывном единстве, и выделяет пять фундаментальных изменений: технологическую революцию, отмеченную резко возросшей реальной властью человека над природой; активную деструкцию стоимостных отношений и подрыв роли рыночных закономерностей, ограниченные возможности оценки информационных благ в стоимостных категориях; изменение форм и отношений собственности в направлении формирования личной собственности работников интеллектуального труда на новые (часто уникальные) знания, информационные продукты, производственные и управленческие технологии; изменение принципов социальной стратификации, разделение общества на господствующий и «отчужденный» класс, возникновение «верхушки» общества, ориентированной не на приобретение материальных благ, а на получение нового знания и достижение внутренней удовлетворенности от творческой деятельности (и, тем не менее, распоряжающейся значительной частью общественного богатства); «глобальное социопсихологическое изменение», то есть «переход, который мы называем переходом от труда как экономически мотивированной деятельности к творчеству, целью которого выступает самореализация личности» [5, с. 453-456]. В облике современного капитализма противоречиво сочетаются черты, с одной стороны, паразитизма элит, углубляющегося социального расслоения, а с другой — элементы инновационности и социального динамизма. Последний момент — это «свое иное» капитализма, добавляющее ему жизнестойкости и продлевающее существование. Но есть и другое «иное», которое можно обозначить как посткапиталистическое, отрицающее саму природу капитализма, выходящее за его исторические рамки. Капитализм, как полагает П. Мейсон, «будет упразднен за счет создания чего-то более динамичного, что уже существует в рамках старой системы. ... оно уже прорывается и перестраивает экономику на основе новых ценностей, поведенческих моделей и норм» [9, с.14]. Креативный потенциал человека (персонифицированный и неотчуждаемый, своего рода intra-property) становится главным фактором развития и социальной мобильности.
В контексте отмеченных обстоятельств актуализируется известное положение марксистской теории о законе соответствия производственных отношений уровню и характеру развития производительных сил. Можно констатировать, что в эпоху Industry 4.0 проявляет себя комплекс несоответствий в рассматриваемой плоскости. Капитализм как целостная социально-экономическая система все в меньшей степени соответствует фундаментальным изменениям в применяемых технологиях (в первую очередь информационно-коммуникационных) и качествах хозяйствующего человека, процессам становления «коллективного интеллекта» (тотальной и многоуровневой общественной экспертизы) [14, с. 76]. Он сохранил еще драйверы развития и ограниченные возможности адаптации к изменившимся условиям. Однако социальные аномалии и патологии, вопиющее неравенство, все более тревожные экологические вызовы и смертоносные военные угрозы, в конечном счете порождаемые всей системой капиталистического хозяйствования и обслуживающей ее политической надстройкой, не позволяют дать оптимистическую оценку исторической перспективе этого социального порядка. Вполне обоснованным представляется утверждение о том, что «для развитого мира лучшие времена капитализма уже позади, а для остальных стран они закончатся уже при нашей жизни» [9, с.8]. Наблюдаемое ослабление источников экономического роста и существенное снижение его темпов вполне определенно свидетельствуют об этом [6]. В этих условиях перед учеными-эконо-
мистами, госменеджерами и политиками стоит сложная задача: цивилизаций, способы социальной организации планетарного
научиться мыслить категориями 21 века, в которых находят вы- сообщества и институциональные структуры национальных эко-
ражение качественные трансформации современных обществ, номик. Возникает новый уровень сложности социально-экономи-
включая их институциональные механизмы или коллективно ческих систем, требующий для своего понимания новой конвер-
организованные действия. Можно сделать общий вывод о том, гентной методологии, ориентированной на гибридные дискурсы
что изменение общего видения, онтологии экономической ре- и эволюционирующей в направлении сложносистемного и тран-
альности является следствием сложных и противоречивых про- сдисциплинарного мышления («мышления в сложностности» по
цессов, трансформирующих базовые основания современных меткому определению В. Аршинова).
Литература
1. Артур У.Б. Теория сложности в экономической науке: иные основы экономического мышления // TerraEconomicus. — 2015. — Том 13. — № 2. — С. 15-37.
2. Аршинов В., Буданов В. Парадигма сложностности и социогуманитарные проекции конвергентных технологий // Вопросы философии. — 2016. — № 1.
3. Глобальное будущее 2045. Конвергентные технологии (НБИКС) и трансгуманистическая эволюция /Под ред. Д.И. Дубровского. — М.: ООО «Издательство МБА», 2013. — 272 с.
4. Ефимов В.М. Экономическая наука под вопросом: иные методология, история и исследовательские практики. Монография. — М.: ИНФРА-М, 2016. — 352 с.
5. Иноземцев В. За пределами экономического общества. — М., 1998. — 640 с.
6. Капелюшников Р. Идея «вековой стагнации»: три версии (обзорная статья) [Электронный ресурс]: препринт WP3/2015/02 / Р.И. Капелюшников; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015. — (Серия WP3 «Проблемы рынка труда»). — 42 с.
7. Кастельс М. Власть коммуникации. — М.: Изд. Дом Высшей школы экономики, 2016. — 564 с.
8. Лескова Н. Синтез всех наук // В мире науки / ScientificAmerican. — 2017. — №. С. 58-63
9. Мейсон П. Посткапитализм: путеводитель по нашему будущему. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2016. — 416 с.
10. Норт Д. Понимание процесса экономических изменений. — М.: Изд. Дом гос. ун-та — Высшей школы экономики, 2010. — 256 с.
11. Осипов Ю.М. Стоит ли? ... // Философия хозяйства. — 2017. — № 2. — С. 7-8.
12. Полтерович В. Становление общего социального анализа // Общественные науки и современность. — 2011. — № 2.
13. Пономарев В. Третий заход // Эксперт. — 2017. — № 13. — С. 46-49.
14. Рождение коллективного разума: О новых законах сетевого социума и сетевой экономики и об их влиянии на поведение человека. Великая трансформация третьего тысячелетия / Под ред. Б.Б. Славина. — М.: ЛЕНАНД, 2013. — 288 с.
15. Флигстин Н. Архитектура рынков: экономическая социология капиталистических обществ XXI века. — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2013. — 392 с.
16. Шевелев А. Социальные и ценностные основания экономического роста: трансдисциплинарный институциональный анализ // Проблемы современной экономики. — 2015. — № 2(54). — С. 67-73.
17. Шевелев А. Социальные структуры рынков и сетей: новые институциональные подходы // Проблемы современной экономики. — 2016. — № 2(58). — С. 64-67.
18. Castells M. A Network Theory of Power //International Journal of Communication 5 (2011), 773-787). p. 777.
19. Converging Technologies for Improving Human Performance: Nanotechnology, Biotechnology, Information technology and Cognit^ science. Edited by Mihail C. Roco and William Sims Bainbridge, National Science Foundation. — June 2002. — Arlington, Virginia.
20. Fligstein N., McAdam D. A Theory of Fields. — New York: Oxford University Press, 2012. — 256 p.
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА В КОНТЕКСТЕ ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ПОДХОДА
В.В.Груздева,
профессор кафедры гуманитарных дисциплин Нижегородского государственного инженерно-экономического университета,
доктор философских наук garsk@rambler.ru
Г.В. Груздев,
профессор кафедры сервиса и экономики сферы услуг Нижегородского государственного инженерно-экономического университета,
доктор экономических наук
В статье обосновывается необходимость расширения парадигмальной базы исследования социально-экономической реальности. Основное внимание уделяется раскрытию сущности цивилизационного подхода, выстраивается система понятий, посредством которых осуществляется познание социально-экономической динамики путем восхождения от абстрактного к конкретному. Предложенное в статье понимание цивилизационной динамики может служить методологической предпосылкой исследования макроэкономических процессов современности.
Ключевые слова: цивилизация, труд, технология, производство, социосфера, техносфера, инфосфера
УДК 116; 330.34 ББК 60.550; 65.01
Ситуация, сложившаяся на сегодняшний день в различных сферах общественной жизни, по многим параметрам характеризуется как кризисная. Становится очевидным, что
существование человека как части природы и как социально-деятельного существа приобрело конфликтный характер. Все это ставит проблему качественного изменения парадигмаль-
