CC BY
63
PolitBook - 2018 - 2
Д.А. Коновалов
ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ
СИМВОЛИЧЕСКОГО НАСИЛИЯ В КОНТЕКСТЕ ВОСПРОИЗВОДСТВА СОВРЕМЕННЫХ ДИКТАТУР
Аннотация
в статье рассмотрены механизмы символического насилия и их институциональные аспекты в современных диктатурах. Дано определение символического насилия и сформулированы его основные характеристики. Проанализирована взаимосвязь между физическим, институциональным, символическим влиянием и насилием. Выявлено, что у символического насилия существует собственная структура, выраженная в выстраивании социальным пространством и властью «правильной» идентичности индивида. Определена взаимосвязь между символическим насилием и формированием социального отчуждения. Показаны основные аспекты функционирования символического насилия в современных диктатурах через процессы формирования общественных благ и достижения справедливости, а также институционали-зацию страданий индивида.
Ключевые слова:
диктатура, институт, институциональное насилие, отчуждение, символическое насилие, социальное пространство, справедливость.
D. Konovalov
INSTITUTIONAL ASPECTS OF SYMBOLICAL VIOLENCE IN THE CONTEXT OF REPRODUCTION OF CONTEMPORARY DICTATORSHIPS
Abstract
mechanisms of symbolical violence and their institutional aspects in contemporary dictatorships are considered. Definition of symbolical violence is given and his main characteristics are formulated. The institutional embodiment of symbolical violence in dictatorships is considered as formation of structural violence under consciousness of the individual by means of creation of specific images, language and feelings. The interrelation between physical, institutional, symbolical influence and violence is analyzed. Symbolical violence has own structure expressed in forming by social space and the power of the «correct» identity of the individual. The interrelation between symbolical violence and formation of social exclusion is defined. The main aspects of functioning of symbolical violence in modern dictatorships through processes of formation of public benefits and achievement of justice and also an institutionalization of sufferings of the individual are shown.
Key words:
dictatorship, institute, institutional violence, alienation, symbolical violence, social space, justice.
Любая политическая власть воспроизводится через множество механизмов, в том числе через физическое и символическое насилие. Н. Луман пишет: «Физическое насилие, намеренно применяемое по отношению к людям, упорядочивается в рамках соотнесенного с действием коммуникативно-
го средства власти благодаря тому, что одно действие элиминируется им на основе другого, исключая, тем самым, коммуникативный перенос редуцированных предпосылок решений. Обладая такими свойствами, физическое насилие как таковое не может быть властью, но оно образует непреодолимый пограничный барьер для конституирующей власть альтернативы избежания» [6, с. 131]. У физического насилия всегда есть символическое измерение, и поэтому физическое насилие включено в его собственные структуры символического значения, которые формируют его правила и репертуары.
Символическое насилие является одной из форм политических отношений, которая структурирует социальное пространство и формирует институциональную среду. Это возможно именно потому, что символическое насилие представляет собой преднамеренное (принудительное) воздействие образов, языка, эмоций на человеческое сознание и бессознательное, которое направлено на создание и воспроизводство безальтернативного семантического смысла индивидуального, группового или массового существования в контексте складывающихся или уже сложившихся социально-политических отношений. Цель символического насилия - достижение ментального и эмоционального конформизма индивида и общества, их волевого подчинения в сочетании с выработкой механизма поддержки режима. Средство символического насилия - стратегии искажения социальной реальности и присвоение разным политическим и социальным агентам специфических символических статусов. Это может выражаться как в форме ментального насилия, затрагивающего только сознание и мышление индивида, так и физического насилия, когда происходит уничтожение человека или причинение ему значительного телесного вреда. Ценности, установки, стереотипы, мифы, и даже эстетические категории прекрасного и безобразного могут считаться источниками символического насилия. Именно с их помощью правящая группа формирует идентификацию личности, которая, с точки зрения власти, должна быть единственно верной и правильной. С. Льюкс писал о том, что лучшая власть - это та власть, о которой граждане думают хорошо, и даже в мыслях не могут себе позволить поставить вопрос о её свержении, поскольку именно они её выбрали. Заметим, что С. Льюкс имел ввиду преимущественно демократические режимы. При изучении современных диктатур также ставится вопрос о реализации символического насилия, и даже в большей степени, чем в современных демократиях.
Символическое насилие, выражаясь термином Уоккуэнта, есть «исторический процесс отрицания социального отрицания». Это означает, что символическое насилие не только представляет собой современное состояние политических институтов, но и несет в себе исторический характер стабилизации насильственных практик. По большому счету, символическое насилие - это некая препозиция по отношению к физическому насилию. Это ментальный барьер, показывающий, что если индивид не будет соглашаться с властью, то к нему будет применено физическое насилие.
Связь между символическим насилием и диктатурой прямая и непосредственная. Точкой соединения этих двух феноменов является третье измерение - политический институт. Мы согласны с определением понятия института, которое дают Д. Норт, Д. Уоллис и Б. Вайнгаст: «Институты - это правила игры, формы взаимодействия, которые управляют и сдерживают отношения индивидов. Институты включают формальные правила, писаные законы, формальные социальные конвенции и неформальные нормы поведения. Институты также должны включать средства, с помощью которых правила и нормы получают свою практическую реализацию» [8, с. 429]. Любой социальный и политический институт стремится к контролю, но добиться этого через физическое насилие не всегда является верной политической позицией. Так, например, Д. Мюллер считает, что помимо проведения репрессий рациональный диктатор ориентируется на формирование лояльности индивида, которое может быть не основано на физическом насилии и принуждении [5]. Предупредить альтернативные политические действия, а также поставить в известность общество, на которое направлен этот контроль - задача диктатуры, поскольку основанием для этого считается подчинение общества и человека диктаторской власти, которое имеет под собой именно символическую направленность. Она формируется в контексте входа индивида в социальное семантическое пространство, которое наделено не только символами, но и знаками, смыслами, через которые осознается его жизнь, место в мире и определенная позиция, занимаемая им в конкретном обществе и государстве.
По мнению М. Фуко, власть производит предметы через постоянное наблюдение и дисциплину. В исследовании диктатуры как предела власти, можно пойти дальше позиции Фуко, и сказать, что символическое насилие достигает эффекта тогда, когда человек занимается постоянным наблюдением за собой, и дисциплинирует сам себя через то, как это выгодно власти. К
символическому насилию может быть применена следующая позиция Фуко: власть работает в мелочах непосредственных стратегий, доступных субъектам через многократные, накладывающиеся дискурсы.
Прежде чем говорить о принципах структурирования институциональной среды через символическое насилие в современных диктатурах, следует обратить внимание на следующие аспекты:
1. Символическое насилие предполагает взаимоотношения между людьми. Человеческое сознание выражается в основном через образы, язык и чувства. Они, в свою очередь, дальше кодируются в смыслы и знаки, обобщенно, символы, через которые происходит восприятие людьми реальности. Поскольку люди живут в обществе, вынужденном сохраняться, они должны выработать единую систему восприятия и идентификации. В противном случае, разрыв идентичности или «неправильное» восприятие приведут к распаду социальных отношений и, следовательно, к тому, что все люди, проживающие в этом обществе, «проиграют». Данное наше положение связано с позицией П. Бергера и Т. Лукмана: «Институциональный мир тогда воспринимается в качестве объективной реальности. У него есть своя история, существовавшая до рождения индивида, которая недоступна его индивидуальной памяти. Он существовал до его рождения и будет существовать после его смерти. Сама эта история, как традиция существующих институтов, имеет характер объективности. Индивидуальная биография воспринимается как эпизод в объективной истории общества. Институты в качестве исторических и объективных фактичностей предстают перед индивидом как неоспоримые факты» [2, с. 42].
2. Символическое насилие подкрепляется санкциями за неправильное восприятие и невыполнение норм, которые человек по определенным причинам не разделяет. В свою очередь, получается, что физическое насилие представляет собой метод запугивания других людей, и показывает очень интересную грань - символ приводится в действие; он выступает против человека, который выступил против символа. Поэтому любое действие человека становится символичным, пронизывается особым контекстом сознания и мышления, формирует представление человека о самом себе и других, а также о власти, которая является «хранительницей традиций и символов». Таким образом, в сознании человека образуется специфическая причинно-следственная связь: совершение неправильной физической акции приводит к наказанию. После совершения нескольких неправильных акций человек,
как правило, приходит к конформизму и принимает сложившиеся общественные установления: «В этом отношении институты оказываются для индивида внешними, сохраняющими свою реальность, независимо от того, нравится она ему или нет. Он не может избавиться от них. Институты сопротивляются его попыткам изменить их или обойтись без них. Они имеют над ним принудительную власть и сами по себе, благодаря силе своей фактичности, и благодаря механизмам контроля, которыми обычно располагают наиболее важные институты» [2, с. 42].
3. Символизация социально-политических отношений приводит к тому, что символ становится равным реальности. Рациональная основа символизации заключается в форме контроля человека над действительностью и самим собой: «Индивид не только может иметь переживания внутри замкнутых областей значения, но и передавать эти переживания другим посредством символов, поскольку они являются проявлениями в нашем повседневном жизненном мире. Таким образом, может быть установлена интерсубъективность различных, трансцендентных замкнутых областей значения и переданы переживания этих множественных реальностей. Символизм в этом смысле предстает механизмом, который устанавливает связи между разными сферами реальности и верховной реальностью повседневного жизненного мира» [4, с. 15]. Получается, что институты, если они распределяют общественные блага справедливо, стараются контролировать многие процессы, протекающие в той или иной социальной системе.
4. Институциональный дизайн в этом смысле будет связан не только с функционированием и развитием политических институтов, в нашем случае диктаторских режимов, но и идейным содержанием этого процесса, в котором символическое насилие играет весомую роль. В результате получается, что современные диктатуры воспринимают символическое насилие в следующих формах: идейный, ментальный и психоэмоциональный контроль над индивидом и обществом; проведение реальной политики как формы проекции символической политики; формирование «правильной» идентичности; проведение физического насилия в качестве реакции на неповиновение граждан; предупреждение оппозиционных и иных неправительственных форм мышления и действий индивидов.
После выделения вышеперечисленных аспектов подробнее рассмотрим использование символического насилия в современных диктатурах.
Воспроизводство диктатур направлено на институционализацию страдания. Категория «страдание» в символическом насилии становится одной из главных, поскольку многие люди, живущие в диктатурах, испытывают это состояние. Оно является следствием социального и политического неравенства [14, с. 1]. Рациональность использования символического насилия в этом случае будет заключаться в том, что политические институты диктатур пишут своеобразную «историю страдания», в котором становятся виноваты другие - внешние и внутренние враги. Тем самым диктатуры приобретают всё более политизированную форму, чем современные демократии, поскольку они до сих пор безошибочно для себя формируют образ врага. Враг всегда символичен, а не реален, потому что он другой. Даже если враг не такой на самом деле, и ничего не делает для борьбы с противником, всё равно диктатуры объявят его своим врагом, потому что он проявляет свою инако-вость, не похожую на организованное социальное пространство диктатур, где порядок, жесткая сила и физическое насилие, угнетение социальных низов или даже среднего класса способно формировать определенное отношение к врагу, который может в действительности таковым и не являться. То есть он не понимает для себя, что он враг (геи, лесбиянки, представители умеренной оппозиции, представители религиозных конфессий и т.д.). Таким образом, диктатуры рационально оправдывают свое существование тем, что они также «страдают» и не являются причиной или следствием страдания собственных граждан, и потому призывают к необходимости борьбы с врагами. Уничтожить врага в диктатурах - это своеобразное рациональное действие, в результате которого преобразуется социальная действительность. Кроме этого, многие диктатуры являются либо теократическими, либо, будучи светскими режимами, используют религию в качестве манипулятивной технологии. Страдание для религии становится главнейшим компонентом. Так, оно реализуется уже в сознании человека. Получается, что политические институты формально и символически закрепляют страдание. Это не означает, что диктатуры не могут заниматься распределением благ, формированием экономической политики. Только немногочисленные диктатуры хотят развиваться и быть конкурентоспособными в современном мире. Это не отменяет того факта, что страдание большинства людей в социальном, религиозном и политическом (внешнеполитическом) аспектах есть закрепленный в социальной структуре факт. Вообще социальная структура дикта-
торских режимов становится для правящей группы рациональной моделью контроля массовых эмоций.
Символическое понимание справедливости как минимизации страданий в диктатурах вступает в противоречие с институциональной структурой, направленной на подавление оппозиции. Диктатор, который берет на себя обязательства сформировать справедливые принципы распределения благ, рискует потерять контроль над обществом, поскольку получается, что распределение будет пропорциональным, и многие группы выиграют от этого, тогда как правящая группа может многое потерять. Улучшение норм справедливости возможно только в контексте реформирования социального и институционального пространства, на которое многие диктаторы просто физически не могут пойти. Существует вероятность, что диктатор будет помогать хотя бы нищим и бедным людям, проводя определенную социальную политику, или будет покупать их лояльность, говоря о том, что лояльность режиму со стороны индивидов возможна только с принятием со стороны власти силовых методов проведения политики и борьбы с врагами, которые и являются причиной угнетенного состояния подданных. Таким образом, социальное страдание превращается в институциональный опыт. Это означает, что чувства и настроения людей либо создают институты, либо помогают им функционировать и воспроизводиться. В результате этого диктатура ничего не теряет, а только приобретает, наживаясь на населении, у которого нет доступа к образованию и информации. Следует отметить, что практически во всех случаях символическое насилие связано с предоставлением ложной информации о предмете повествования, потому что диктатура с этой помощью добивается главного - формирует ложное сознание индивида, группы людей или общества в целом; и это ложное сознание преломляет весь социальный мир и социальные диспозиции. Стоит отметить, что физическое насилие одного социального слоя над другим сопрягается с формированием системы символов, которые затем перетекают в своеобразный диктат моды (как нужно вести себя, мыслить и чувствовать). Символическое насилие -это такая область габитуса (система приобретенных схем, организационный принцип действия), которая формирует в человеке определенную форму чувственности. Эта чувственность - ложная, оттенок ложного сознания, и именно поэтому классовое сознание как иллюзорная структура подавляет символическое пространство, показывает, как индивид или группа включается в габитус и «вырывает» свои чувства из социального контекста, а под-
вижные структуры в конечном итоге могут переставать отвечать особенностям и проявлениям политической системы, и потому институциональная среда позволяет добавлять в свой ритм определенную динамику создания, воспроизводства и изменения символов, манипулируя психической реальностью человека. Пользуясь положениями теории П. Бурдье о габитусе, цель символического насилия в любой диктатуре - это структурировать возможные столкновения людей друг с другом, людей с властью (действия по символической безопасности); сопереживание институтам диктатуры; правильное восприятие и оценка деятельности диктатуры, плавно перетекающая в структуры бессознательного; сформировать социальную сферу и социальный контекст для того, чтобы предопределять социальные и политические действия людей. Перефразируя положение П. Бурдье, скажем, что символическое насилие (его общая логика) - это ментально подавляющее поддержание достигнутого соглашения об основном значении естественных и социальных миров и требование реагирования на них социально понятными способами.
Символическое насилие тесно связано и с культурным империализмом - однопорядковым феноменом, так как культурное распространение, или гегемония, формирует диктат социокультурного пространства, через которое диктатуры стремятся подавить человеческое сопротивление, создавая символическую и культурную идентичность. Поэтому мы согласны с формулировкой А. Янг: «культурный империализм включает обобщение опыта и культуры доминирующей группы и институтов как нормы» [14, с. 10]. Все, что выбивается из нормы (даже если ее понимать, как некий усредненный показатель), становится социальной патологией. Именно на большинство и его тиранию опирается политическая власть, проводя символическое насилие. Кстати, тирании большинства как таковой не существует, потому что тирания - это всегда совокупность действий, насильственных практик. Тирания большинства заключается лишь в том, что с её пассивного или активного одобрения принимаются решения и объявляются, и впоследствии проводятся, репрессии.
Несмотря на то, что многими теоретиками власть воспринимается и исследуется как институциональное воздействие и проведение собственной воли вопреки сопротивлению других (веберианская традиция), у символического насилия также существует собственная структура, которая выражается, с нашей точки зрения, в следующих параметрах:
1. Социальные и политические институты, выстроившие собственную идентичность и способы взаимодействия и влияния на общество. Это влияние носит характер физический, институциональный и символический. Физическое влияние - это способность власти действовать по отношению к человеку на языке силы, принуждая его к чему-либо, или запрещая определенные действия. Физическое влияние перерастает в физическое насилие, потому что есть люди, которые выступают против власти, понимая, что у нее есть определенный предел, за которым она заканчивается. Наоборот, физическое насилие показывает, что с него начинается новое понимание власти. Эта власть может выйти из-под контроля, не переставая, однако, предпринимать попытки наладить контроль над подданными. Институциональное влияние связано с тем, что власть воплощается в различных политических институтах, и поэтому люди должны инструментально подчиняться ее повелениям. Институциональное влияние (воздействие законодательно установленных норм и правил) перерастает в институциональное насилие тогда, когда индивид не воспринимает политические институты так, как это им необходимо. Попытка сменить институты в диктаторских режимах во многих случаях оказывается безуспешной, потому что институциональное насилие связано с законами и технолого-управленческими качествами и ресурсами власти, позволяющее ей манипулировать обществом. Символическое влияние направлено на то, что индивид должен принимать всю совокупность социальных символов, которая на него направлена, ведь именно это, с позиции власти, является главным инструментом воздействия на него. Символическое влияние связано с языком политики, с практикой построения и про-говаривания дискурсов. По сути, символическое насилие - это диктат единственного (победившего другие) дискурса в определенный социальный момент. Символическое насилие в диктатурах - это причина и одновременно следствие реализации побеждающего или уже победившего дискурса. Это логический конформизм индивида по отношению к символам в надежде на то, что репрессии вряд ли его коснутся. Идентификация в этом смысле будет носить внешний характер, но даже этого достаточно для того, чтобы власть не замечала индивида, а индивид в публичном пространстве воспроизводил бы в своей деятельности символы, которыми оперирует тот или иной политический институт. Символическое влияние в диктатурах перерастает в символическое насилие тогда, когда власть понимает, что нужно владеть сознанием индивида и его мышлением. Это не значит, что символическое насилие
может существовать в таком понимании только в тоталитарных диктатурах. На самом деле, все диктатуры идут по пути формирования символического насилия.
2. В основе символического насилия лежат два фундаментальных элемента, без которых оно не может существовать в институтах, мышлении, языке и чувствах. Это подчинение индивида власти и предсказуемость существования, контроль над ситуацией. Рациональный элемент будет связан с тем, что власть диктатуры предлагает человеку подчиниться, поскольку именно она обладает монополией на здравый смысл, и в силу этого у нее есть как бы моральное право заявлять о себе как хранительнице общества и его институтов. Принятие со стороны людей этого права будет заключаться в том, что власть позаботится жизни человека, которая должна стать безопасной и предсказуемой.
3. Сообщение, закодированное определенным способом, направленное на сознание индивида. Принятие индивидом этого сообщения. Формирование идентичности и правильных установок, вследствие чего появляются правильные действия, выгодные существующей власти. Р. Рубинштейн и С. Лэйн утверждают: «Когда есть борьба, манипуляция двойной материальной и символической природы этнических групп может использоваться в качестве средства для преследования конфликта... В целом мы различаем стратегии, которые управляют материальными аспектами населения и те, которые преследуют конфликт через символически заряженные действия. Это различие произвольно и, главным образом, полезно как аналитическая стратегия организации эмпирического материала. Таким образом, те действия, которые сосредотачиваются на материальных манипуляциях, загружены символическим значением, в то время как те, которые являются в большой степени символическими, почти всегда включают искривление физических характеристик «Другого» [13, с. 140] Кто не соглашается с сообщением, к тем применяется физическое и институциональное насилие.
4. Интериоризация. Символы, транслирующиеся правящей группой, разделяются обществом, и впоследствии становятся внутренними установками индивидов. Символическое насилие в диктатурах действует эффективно тогда, когда у подданных появляется т.н. нормативное пристрастие. К примеру, подданные желают, чтобы диктатор уничтожил врага, которого он сам же и сконструировал. Сознательное введение людей в состояние страха и порождение надежды на выход из этой ситуации говорит о том, что симво-
лическое насилие отождествляет предметы социальной реальности с человеческим мышлением, которое также пытается отождествиться.
Таким образом, мы утверждаем, что символическое насилие всегда связано с формальным и неформальным закреплением неравного распределения власти и ресурсов. Доказательство того, что именно определенная правящая группа в диктатуре имеет право руководить всем в государстве, требует не только физических действий, но и реализации повседневного политического языка, который ментально и чувственно держит подданного под контролем, отрывая его, тем самым, от реальности, создавая для него символическую реальность, через которую он видит себя, мир и других людей. Символическая допустимость в диктаторских правлениях зависит от следующих вещей: 1) когнитивное оценивание врага, или соперника, или угнетенных групп; 2) очерчивание границ между институтом и индивидом; 3) постановка пределов вмешательства в жизнь индивида и возможность проведения репрессий по отношению к нему; 4) постановка вопроса о том, допустимо ли вознаграждать индивида за лояльность; 5) допустимо ли сочетать символическое насилие с физическим, либо оставить только насилие символическое. Все эти предпосылки свидетельствуют о том, что допустимость в символическом насилии представляет собой некую границу, предел, за которым соединение символического насилия с физическим становится реальным воплощением на практике. Помимо этого, существует некая субстанция, связанная с поощрением, вознаграждением, и это тоже может выражаться через символы и образы, знаковые системы и систему ценностей.
Символическое насилие тесно связано с феноменом социального отчуждения. Оно является одновременно причиной и следствием такого отчуждения, порождая порочный круг социальной отчужденности индивидов. Символическое насилие как причина связана с тем, что оно разъединяет людей, переводя некоторые социальные группы в состояние маргинально-сти, что, в конечном итоге, способствует отчуждению людей друг от друга. Символическое насилие является и следствием отчуждения, потому что отчуждение государства от общества выражается в попытке его преодолеть. Для этого политическая власть делает все для того, чтобы добиться согласия общества, легитимации своей деятельности. Создается ложная идентичность, формируется иллюзорность того, что индивид в диктатурах может играть существенную роль. Собственно, этот механизм не является новым. К примеру, еще Х. Арендт описала его в работе «Истоки тоталитаризма» [1].
PolitBook - 2018 - 2
Диктатура создает разные социальные пространства, в которых приходится человеку существовать. Так, формируются «умноженные социальные пространства». Это приводит к тому, что у человека рано или поздно формируется иллюзия интроспекции, когда он не может понять, кем он является на самом деле. В результате он окончательно запутывается, и поэтому рациональный момент диктатуры заключается в том, чтобы поддерживать иллюзию интроспекции, чтобы индивид «правильно» видел политический мир, власть, других людей, врагов и т.д. Таким образом, перефразируя У. Оккама, сущности в данном случае умножаются с необходимостью.
Символическое насилие есть прямое отражение символического доминирования. Это не только власть par excellence, но это еще и власть языка, повседневные дискурсивные практики, которые она использует для того, чтобы поддерживать коллективную идентичность в состоянии полной готовности к чему-либо. Говоря о коллективной идентичности или о том, что в диктатурах социальные структуры играют большую роль, создавая систему символов, с помощью которых они продолжают господствовать над сознанием, мышлением и чувствами индивида, все же нужно признать, что социальные и политические отношения носят характер индивидуальных или групповых человеческих акций, и, следовательно, говорить о социальной системе как конструкции, подавляющей индивида, просто невозможно. Мы считаем, что наша позиция может быть отождествлена с позицией Д. Норта, Д. Уолли-са, Ю. Вайнгаста, которые отмечают следующее: «Мы понимаем, что общества не являются акторами. Действия совершают не общества, а индивиды. Тем не менее, там, где это не будет вводить в заблуждение, мы иногда будем использовать язык метонимии и овеществления, используя термин общество как удобное сокращение более громоздкой конструкции: совокупность индивидов, коллективно принимающих ряд индивидуальных решений, производя, таким образом, общие и разделяемые представления и убеждения относительно выборов, последствий и результатов» [8, с. 56].
Структурированное столкновение человека с другими людьми - основа социальных и политических институтов. Символическое насилие в политическом плане формируется наличием структурного насилия. Получается, что символическое насилие есть структурное насилие, если понимать структуры как некоторые незыблемые ментальные конструкции, оказывающие подавляющее воздействие на сознание индивида. В этом плане необходимо понимать, что символическое насилие воспроизводится через систему запретов.
Через них правящая группа создает конструкт под названием «мы» и в дальнейшем идентификация человека происходит по схеме «Я-МЫ», а не «Я-Я». Это символическое предписание поступать таким, а не иным образом. За символическим насилием стоит традиция как инерционная связь между рациональностью малой группы и неосознанностью больших групп.
Чувство вины или позора, которое имеет человек, всегда проецируется на общество. Таким образом, получается, что виноватый человек подвел общество, и общество должно его за это наказать. Правящая группа с помощью символического насилия всегда показывает ему коллективную идентичность «мы», чтобы тот понимал, что за властью стоит еще большая структура, которая поддерживает её. Больше того, это коллективное «мы» также становится эфемерным и призвано оно для того, чтобы поддерживать человеческую идентичность. Получается следующий социальный факт, связанный с отчуждением. Если человек отчужден, то его нужно вернуть в общество. В реальности это сделать сложно, зато виртуализация пространства властью позволяет человеку находиться в контексте коллективного «мы», разделяя его ценности и предубеждения. Соответственно, даже вина, просчеты и оппозиция мнению приводит к тому, что человек становится эмоционально и ментально подчиненным власти коллективного «мы», за которым стоит реальная власть. И так думают многие люди, следовательно, мысли многих поддерживают искусственно создаваемый конструкт коллективного «мы», где личность, по сути, растворяясь в нем, разлагает себя и принимает на веру все постулаты, которые власть способна сформулировать с помощью собственного языка.
Исследуя институциональные основания диктатур, следует обратить внимание на подражательное происхождение символического насилия. В этом смысле оно представляет собой опыт воздействия на людей, происходящий из поколения в поколение. Таким образом, правящей группой усваиваются структуры, с помощью которых можно управлять и производить насилие над людьми. Признание индивидами, включая их misrecognition (неадекватное восприятие объективной реальности), в контексте символического насилия связано с тем, что власть склоняет человека принять ту или иную позицию, идеологию как языковую структуру, которая серьезно влияет на его сознание и дальнейшее поведение. Признание власти с помощью насилия над здравым смыслом объясняется тем, что индивид заранее может предполагать свою слабость и беспомощность по отношению к ней, и пото-
му, после некоторых сопротивлений, соглашается с тем или иным форматом её распространения и влияния.
Символическое насилие в диктатурах - это воплощенный результат внушения правил, подразделений и иерархий социального пространства. Правила, подразделения, иерархии формируют misrecognition, когда определенные суждения надписаны и предписаны в человеческое тело, через которое он смотрит на мир чужими глазами, и на социальные институты, которые кажутся людям естественными в контексте диктаторского правления.
Итак, мы выяснили, что символическое насилие - это форма отражения доминирования правящей группы, состоящая из институциональных ограничений на самоопределение агентов и притеснение как формы институциональных ограничений на саморазвитие (к примеру, расизм, сексизм и гомофобия становятся в диктатурах идеологическими объектами символического насилия). Концептуальная линза притеснения в диктатурах выражается в том, что указывает на растерянность одних групп, привилегию других, и многократные формы исключения как несправедливость, вокруг которой угнетаемые группы могли организовать свои действия.
Внимание к притеснению в диктатурах получает различные требования справедливости, чем внимание к динамике символического насилия, хотя расстояние между двумя концепциями справедливости в диктатурах, естественно, очень маленькое, чем между любой из этих моделей и возмещением страдания, предлагаемого либеральным вниманием к законности или более строгой, марксистской, концепции справедливости. Общественная справедливость может переместить монополию государства на насилие. Это связано с тем, что интересы общества и государства здесь пересекаются. Государству для того, чтобы стать выразителем справедливости, нужно еще обозначить, в чем эта справедливость заключается. Если принципы справедливости декларируются, то главное - это сформулировать миссию государства - защита справедливости. Как только государство говорит народу, что справедливость сопровождается насилием, люди с этим соглашаются, потому что у них либо нет выбора, либо они понимают, что насильственное достижение справедливости все же предпочтительнее, чем отсутствие справедливости вообще. Именно это еще одно из измерений формирования и усиления диктаторских режимов, когда власть диктатуры вбирает в себя моральное воплощение. Необходимо отметить, что в диктатурах нет ни либеральной трактовки справедливости, ни марксистской, если её понимать в
контексте европейской парадигмы мышления и изучения политических и социально-экономических, классовых отношений. Поскольку А. Янг поддерживает нормативную приверженность ценности разрешения каждому человеку достигнуть реализации полного потенциала, справедливость требует устранения притеснения и доминирования. Для этого нужна т.н. «политика различия» и гражданский диалог, который диктатуры не могут и не желают обеспечить.
В диктатурах есть символическое распределение благ, помимо экономического, институционального. А. Янг пишет: «Выполнение таких требований, сосредотачивающихся на институциональном контексте распределения, особенно структуры, нормы и методы, которые ведут распределение и языка и символов, которые добиваются социальных взаимодействий в государстве, семье и гражданском обществе» [14, с. 15]. Символическое насилие зависит от существования ранее совпавших структур и расположений, а также (но не в первую очередь) отрицательных санкций и запретов через репрессивные существующие структуры. Таким образом, угнетаемые группы в современных диктатурах объединяются в коллективы, чтобы сформировать собственную власть, которая будет способна оспаривать правила и нормы, которые исключают их из социального пространства. При таком подходе коллективные действия обеспечивают механизм для соединяющейся дифференцированной власти и изменяют институты, которые оказывают дисциплинарное и институциональное давление на индивидов. Но для этого им самим в своих группах придется создать органы принуждения и символического насилия, чтобы сформировать идентичность, которая будет направлена на то, что человек, находящийся в оппозиции, должен делать, а чего нет. По сути, перед нами раскрывается аналогичная система запретов.
Таким образом, получается, что символическое насилие - это лишение частичной свободы, её корректировка или сам фундаментально поставленный вопрос - может ли вообще существовать свобода? Свободу подавляет социальный контекст, дух эпохи, и человек не может раскрыть свой потенциал. Символическое насилие показывает, что человек должен воспроизводить общество, а не раскрывать свою свободу. В диктатурах воспроизводится обычный ход вещей и непрерывный поток исправлений и регуляций, которым агенты подвергнуты в частной жизни, воздействует на тело, чтобы привить подсознательный смысл социального пространства и его правил через габитус. Символическое насилие - это метод структурирования социаль-
PolitBook - 2018 - 2
ного пространства, чтобы у человека было меньше маневра для перемещения как способа реализации своей свободы. Институциональный аспект диктатуры сводится к соединению структур насилия. Это не подвергнутые сомнению нормы, привычки и символы в предположениях, лежащих в основе установленных правил и коллективов, а также последствия этих правил.
Литература
1. Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996.
2. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: «Медиум», 1995.
3. Бурдье П., Пассрон Ж.-К. Основы теории символического насилия (фрагменты из книги. Пер. С ФР. Н. Шматко) // Вопросы образования. 2006. №2.
4. Дреер Й. Символ и теория жизненного мира: «Трансценденции жизненного мира и их преодоление посредством знаков и символов». URL: http://www.i-soc.com.ua/journal/rus_2011_3_1.pdf (дата обращения 29.01.2018).
5. Мюллер Д. Общественный выбор. М., 2007.
6. Луман Н. Власть. М.: Праксис, 2001.
7. Льюкс С. Власть. Радикальный взгляд. М.: Изд. дом Гос. ун-та-Высшей школы экономики, 2010.
8. Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М.: Изд. Института Гайдара, 2011.
9. Социальное пространство и символическая власть. Лекция Пьера Бурдье. URL: http://gtmarket.ru/laboratory/expertize/2006/883 (дата обращения 02.02.2018).
10. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: «Ad Mar-ginem», 1999.
11. Drahos T. «Us» and «them»: violence and abjection in language. URL: http://www.unisa.edu.au/Documents/EASS/MnM/csaa-proceedings/Drahos.pdf (дата обращения 12.02.2018).
12. Murphy J.W., Pardeck J.T., Chung W.S., Jung M.Ch. Symbolic Violence and Social Control in the Post-Total Institution Era. URL: http://scholarworks.wmich.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=2193&context=jssw (дата обращения 15.01.2018).
13. Rubinstein R.A., Lane S.D. Population, Identity and Political Violence.
URL:
PolitBook - 2018 - 2
https://www.researchgate.net/publication/278699145_Population_Identity_and_ Political_Violence (дата обращения 05.02.2018).
14. Young I.M. Justice and the Politics of Difference. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1990.
15. Weininger E.B. Pierre Bourdieu on social class and symbolic violence. URL: https://www.ssc.wisc.edu/~wright/Found-c4rev.pdf (дата обращения 14.02.2018).
References
1. Arendt H. Istoki totalitarizma. M.: CentrKom, 1996.
2. Berger P., Lukman T. Social'noe konstruirovanie real'nosti. Traktat po sociologii znaniya. M.: «Medium», 1995.
3. Burd'e P., Passron ZH.-K. Osnovy teorii simvolicheskogo nasiliya (frag-menty iz knigi. Per. S FR. N. SHmatko) // Voprosy obrazovaniya. 2006. №2.
4. Dreer J. Simvol i teoriya zhiznennogo mira: «Transcendencii zhiz-nennogo mira i ih preodolenie posredstvom znakov i simvolov». URL: http://www.i-soc.com.ua/journal/rus_2011_3_1.pdf (data obrashcheniya 29.01.2018).
5. Myuller D. Obshchestvennyj vybor. M., 2007.
6. Luman N. Vlast'. M.: Praksis, 2001.
7. L'yuks S. Vlast'. Radikal'nyj vzglyad. M.: Izd. dom Gos. un-ta-Vysshej shkoly ehkonomiki, 2010.
8. Nort D., Uollis D., Vajngast B. Nasilie i social'nye poryadki. Konceptu-al'nye ramki dlya interpretacii pis'mennoj istorii chelovechest-va. M.: Izd. Insti-tuta Gajdara, 2011.
9. Social'noe prostranstvo i simvolicheskaya vlast'. Lekciya P'era Burd'e. URL: http://gtmarket.ru/laboratory/expertize/2006/883 (data obrashche-niya 02.02.2018).
10. Fuko M. Nadzirat' i nakazyvat'. Rozhdenie tyur'my. M.: «Ad Mar-ginem», 1999.
11. Drahos T. «Us» and «them»: violence and abjection in language. URL: http://www.unisa.edu.au/Documents/EASS/MnM/csaa-proceedings/Drahos.pdf (data obrashcheniya 12.02.2018).
12. Murphy J.W., Pardeck J.T., Chung W.S., Jung M.Ch. Symbolic Violence and Social Control in the Post-Total Institution Era. URL: http://scholarworks.wmich.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=2193&context=jssw (data obrashcheniya 15.01.2018).
13. Rubinstein R.A., Lane S.D. Population, Identity and Political Violence. URL: https://www.researchgate.net/publication/278699145_Population_Identity _and_Political_Violence (data obrashcheniya 05.02.2018).
14. Young I.M. Justice and the Politics of Difference. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1990.
15. Weininger E.B. Pierre Bourdieu on social class and symbolic violence. URL: https://www.ssc.wisc.edu/~wright/Found-c4rev.pdf (data obrashcheniya 14.02.2018).
