CC BY
45
РАЗДЕЛ 2. ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ
П.В. ПАНОВ
ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ ФРАГМЕНТАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПОРЯДКА В ПОЛИТИЯХ РАЗЛИЧНОГО ТИПА
Проблема институционализации социальных порядков имеет как минимум два «измерения», или «уровня анализа». Ее можно рассматривать на «микроуровне», т.е. на уровне отдельных социальных образований (коллективов)1. Не преуменьшая значение этого уровня, следует, однако, заметить, что в действительности любой индивид одновременно принадлежит к разным социальным коллективам, а любое социальное образование включает в себя представителей разных коллективов-сообществ. Это означает, что в любом социальном образовании обнаруживаются взаимодействия не только «внутри», но и «вовне». Следовательно, по большому счету, проблема порядка не может быть решена на микроуровне, наряду с ним всегда существует «макроуровень» социальных взаимодействий, который охватывает некую совокупность сообществ. В данной работе этот уровень определяется как политический. Именно здесь возникает «политическое целое» - полития, которая понимается не просто как любая совокупность пересекающихся социальных образований, а именно такая совокупность, в рамках которой происходит институционализация порядка. Члены поли-
1 О различных подходах к рассмотрению проблемы институционализации порядка на этом уровне см. нашу статью «Институциональный порядок: Подходы к осмыслению и исследованию» в данном номере.
тии одновременно принадлежат к различным социальным образованиям, но именно принадлежность к политии позволяет разрешать (или, по крайней мере, сглаживать) те конфликты, которые вытекают из множественности идентичностей, а политический порядок позволяет «примирять» (координировать) социальные порядки «внутри» отдельных коллективов. В этом смысле политическое «первично» по отношению ко всему социальному.
Где располагается эта целостность и чем она является - зависит от многих факторов. В данной работе политический порядок рассматривается как социальный конструкт. Эта точка зрения обосновывается в первой части статьи. Из этого логически следует, что политический порядок нельзя рассматривать как некую «законченность», и его «незавершенность» проявляет себя в нескольких аспектах. Один из них - институциональная фрагментация -является предметом исследования в данной работе. Во второй части рассматриваются понятие, формы и возможные направления институциональной фрагментации политического порядка. В последнем разделе анализируются особенности институциональной фрагментации в политических порядках разного типа.
Политический порядок как социальный конструкт
По определению Й. Фергюсона и Р. Манбаха, полития - это такое социальное образование, которое «обладает определенной идентичностью, способностью к мобилизации индивидов и их ресурсов для достижения целей, удовлетворяющих общие потребности, а также определенной степенью институционализации и иерархии»1.
Из этого определения следует, что политический порядок базируется на культурных основаниях, поскольку, идентифицируя себя с данным коллективом, индивид принимает (усваивает) определенную «картину мира», «интерпретацию реальности», в том числе социальной реальности, социальную онтологию. Следовательно, политическая идентичность предполагает не просто отождествление себя с политией, а воспроизводство в интерсубъек-
1 Ferguson Y, Mansbach R. Polities. Authority, identity, and change. - Columbia: Univ. of South California press, 1996. - P. 34.
тивных практиках тех когнитивных схем, культурных смыслов, которые свойственны данному сообществу. Иначе говоря, некоторые классифицирующие основания («культурные смыслы и значения») оказываются решающими для восприятия социальной реальности и, тем самым, приобретают политическое значение. Еще К. Шмитт в свое время отмечал, что «политическое не означает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей, мотивы которых могут быть религиозными, национальными (в этническом или в культурном смысле), хозяйственными или же мотивами иного рода, и в разные периоды они влекут за собой разные соединения и разъединения... Всякая противоположность - религиозная, моральная, экономическая или этническая - превращается в противоположность политическую, если она достаточно сильна для того, чтобы эффективно разделять людей на группы друзей и врагов»1.
Вместе с тем одной лишь политической идентичности, культурной общности для поддержания политического порядка недостаточно. Политический порядок является принудительным, и в поли-тии присутствует «принудительная иерархия». Иерархия призвана не только осуществлять принуждение в процессе совместных действий, мобилизацию ресурсов всего сообщества, но и поддерживать доминирование соответствующей идентичности, а также сложившиеся институциональные практики, т.е. производить легитимацию политического порядка.
Очевидно, что для политий эпохи модерна политическое значение приобрело такое классифицирующее основание, как принадлежность к территориальной целостности. Политическая целостность отождествляется здесь с границами государственных образований, а за совокупностью людей как политическим сообществом, проживающих в рамках территории государства, утвердилось обозначение «нация»2. Нередко концепты «нация», «полития» и «политические
1 Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. - М.: SocioLogos, 1992. - № 1. - Режим доступа: http://centurion-center.narod.ru/smidt.html.
2 Понятие «нация» остается дискуссионным. Здесь нация рассматривается как форма политического сообщества, свойственная политическому модерну (См.: Brubaker R. Nationhood and the national question in the Soviet Union and PostSoviet Eurasia: An institutionalist account // Theory and society. - Dordrecht, 1994. -Vol. 23, N 1; Миллер А.И. Нация как рамка политической жизни // Политическая наука. - М., 2008. - № 1).
сообщества» используются как синонимы. Не следует, однако, забывать, что такая ситуация - не «объективная данность», а продукт социального конструирования, результат того, что на определенном этапе развития «принадлежность» к данной территории стала восприниматься как классифицирующее основание, имеющее политическое значение. Пожалуй, в наиболее «завершенном» виде эта идея содержится в знаменитой книге Б. Андерсона1. Андерсон считает, что сама возможность вообразить нацию возникала исторически лишь там и тогда, где и когда утрачивали свою аксиоматическую власть над людскими умами прежние культурные представления (воображения), солидарности, которые были продуктами родства, отношений зависимости и личной преданности (на их основе складывались династические государства) либо религиозной общности.
Современные нации как политические сообщества строятся на представлении о «единстве» всех граждан государства как территориального политического союза. Членство в нации - гражданство - означает духовную связь с другими членами сообщества, основанную на признании их свободными и равными друг другу индивидами, сознательно подчиняющимися обезличенным правовым нормам. Следует подчеркнуть, что гражданская идентичность (принадлежность к территориально-организованному политическому целому) в эпоху модерна стала не просто «доминирующей» в смысле «наиболее интенсивной». Для гражданской идентичности характерно то, что она стала «базовой», «покрывающей собой» все остальные идентичности. Этот момент очень точно зафиксирован Л. Зидентопом: «Суверенитет государства над индивидуумами конституирует то, что можно назвать первичной [социальной] ролью, единой для всех, тогда как другие социальные роли - отца, государственного служащего или парикмахера - являются вторичными по отношению к ней. К этой первичной роли может быть добавлено (или не добавлено) бесчисленное множество других социальных ролей, выступающих атрибутами того или иного субъекта. Однако все они не определяют субъекта. Так, понятия "отец", "католик", "врач" могут дополнять (или не дополнять) характеристики индивидуума, но последний в любом случае остается индивидуу-
1 Андерсон Б. Воображаемые сообщества: Размышления об истоках и распространении национализма. - М.: Кучково поле, 2001.
мом. В обществе, где нет государства, все обстоит иначе. Там не существует первичной, или метароли, которой суверен наделяет индивидуума, и поэтому отдельные роли не объединены общим для них статусом»1.
Итак, в эпоху модерна именно принадлежность к территориальной политии - государству - стала восприниматься как классифицирующее основание в политических взаимодействиях. Именно она приобрела политическое значение, и на этой основе получили развитие соответствующие институциональные практики. Основополагающим политическим институтом стало территориальное го-сударство-state. Так, описывая западный модерн, Ш. Эйзенштадт отмечал, что «с институциональной точки зрения этот вариант современности предполагал построение национального государства и рациональной капиталистической экономики. Со стороны культурной - создание новых коллективных идентичностей, связанных с этим национальным государством, но вплетенных в культурную программу, которая устанавливала различные способы структурирования главных сфер общественной жизни»2.
Применительно к институционализации политического порядка в западном nation-state принципиально важными представляются следующие черты. Во-первых, взаимодействия в публичной сфере (политические практики) строятся на базе правил, которые имеют универсальное значение в том смысле, что они «одинаковы» для всех граждан, т.е. лиц, находящихся под юрисдикцией nationstate. Иными словами, все граждане рассматривают друг друга как свободных и равных индивидов. Во-вторых, «публичное» достаточно четко дифференцировано от «частного». В частную сферу государство-state не вмешивается. Здесь индивиды действуют, руководствуясь собственными (индивидуальными или групповыми) интересами. Публичная сфера касается определенного круга вопросов, которые квалифицируются как имеющие публичное значение. Решения по ним обязательны для всех граждан и принимаются в виде правовых норм, которые также имеют универсальный характер. Соответственно, политические действия осмысливаются
1 Зидентоп Л. Демократия в Европе. - М.: Логос, 2001. - С. 106.
2 Эйзенштадт Ш, Шлюхтер В. Пути к различным вариантам ранней современности: сравнительный обзор // Прогнозис. - М., 2007. - № 2. - Режим доступа: http://intelros.ru/pdf/prognosis2_07/Eyzenshtine.pdf
под углом зрения «общего блага», а не частных интересов. В-третьих, между равными гражданами неизбежно возникают разногласия и по поводу определения границ между публичной и частной сферами, и по вопросам содержательного определения «общего блага». С целью принятия и осуществления политических решений граждане создают специальный аппарат, который также строится на универсальной основе. Особое значение при этом имеет процедура выборов, которые рассматриваются как «площадка» для артикуляции и репрезентации позиций (точек зрения) по публичным проблемам (определение «общего блага»), а также выявления воли народа по этим вопросам. Тем самым выборы институционализируют и канализируют как массовое гражданское участие в политике, так и политическую конкуренцию между элитными группировками. В целом институт выборов играет чрезвычайно важную роль в институционализации политического порядка и обеспечивает политическую стабильность.
Незавершенность политического порядка: Относительная устойчивость, комплексность и фрагментация
Политический порядок, как и любой другой, - не некая «законченность», его «незавершенность» проявляет себя в нескольких аспектах.
Во-первых, политический порядок всегда лишь относительно устойчив, т.е. политические практики лишь относительно институционализированы1. Иначе говоря, взаимные ожидания, повторяемость, предсказуемость взаимодействий никогда не бывают абсолютными. Каждый индивид, будучи членом множества сообществ, обладает уникальным набором идентичностей, уникальным личным опытом и, соответственно, уникальными представлениями о мире. Поэтому в той или иной мере всегда имеет место конфликт между коллективными представлениями и их индивидуальными или групповыми интерпретациями, которые «не существуют» вне индивида. Для некоторых групп политические институциональные практики не соответствуют их представлениям о «должном», и это
1 Об относительности институционализации и проблеме измерения инсти-туционализации см. статью М. Завадской в данном номере.
само по себе также делает политический порядок «незаконченным». Более того, необходимо помнить, что политический порядок - лишь «один из многих» социальных порядков. Пользуясь выражением Н. Гудмена, можно сказать, что мы одновременно живем в «разных мирах»1. Принадлежа к разным группам и вступая в социальные взаимодействия разного рода, люди руководствуются различными представлениями («смыслами») и нормами. Французские институционалисты, например, уже давно и успешно развивают идею, согласно которой в разных сферах социальных отношений складываются принципиально различные нормы - «типы соглашений»2. Эти «сферы» «отделены друг от друга» только аналитически. Иными словами, вступая во взаимодействие в одной «сфере», индивид может субъективно по тем или иным причинам руководствоваться нормами, «имеющими хождение» в другой. И это не «отклонении» от нормы, а скорее экспансия норм, характерных для одного порядка, в другие сферы.
Во-вторых, политический порядок - комплексный феномен, состоящий из множества институциональных практик. Политии, по словам С. Скавронека, «населены множеством институтов», каждая из них «состоит из множества различных и одновременно функционирующих институциональных систем и может быть понята только с точки зрения взаимодействия между ними»3. Политические взаимодействия происходят одновременно на различных «аренах». Соответственно, между институциональными практиками на разных аренах (да и «внутри» одной и той же арены) возможна рассогласованность. Недостаточная институционализация в определенной мере коррелирует с комплексностью политического порядка, но эти два проявления незавершенности порядка имеют разное происхождение. Низкая устойчивость политического порядка связана не с комплексностью как таковой, а с такой комплексностью, которая ведет к неопределенности, непредсказуемости взаимодействий, когда, например, политические акторы «не уверены», какая модель политических практик будет воспроизводиться в
1 ГудменН. Способы создания миров. - М.: Идея-Пресс, 2001.
2 См., например: Тевено Л. Множественность способов координации: равновесие и рациональность в сложном мире // Вопросы экономики. - М., 1997. -№ 10. - С. 69-84.
3 Skowronek S. Order and change // Polity. - Amherst, 1995. - Vol. 28, N 1. -
Р. 94.
предстоящей интеракции. Такая неопределенность, однако, бывает далеко не всегда, так как «множественность» политических практик, даже на одной арене взаимодействия, может быть вполне институционализирована.
В-третьих, политический порядок, даже в современных nation-states, в той или иной мере фрагментирован. Если недостаточная устойчивость (низкий показатель степени институционали-зации) политического порядка может быть вызвана индивидуальными отклонениями от «нормы», феномен фрагментации связан не с индивидуальными действиями или индивидуальным осмыслением социальных практик, а с «выделением» в рамках политической целостности таких социальных групп - «фрагментов», которые устойчиво воспроизводят в политических практиках специфические, свойственные именно для этих групп смыслы и нормы.
Поскольку эти практики, как я попытаюсь продемонстрировать ниже, могут быть весьма устойчивы, фрагментация политического порядка не всегда означает недостаточную институционали-зацию. И наоборот, низкий уровень институционализации может иметь место и при отсутствии фрагментации. Точно так же соотносятся комплексность и фрагментация политического порядка. В одних случаях институционализация различных практик в рамках одной арены взаимодействия (т.е. комплексность) и их рассогласование могут быть вызваны именно феноменом фрагментации. Вместе с тем не всякая «множественность» связана с фрагментацией. Комплексным, по большому счету, является любой, в том числе и нефрагментированный, политический порядок. Иными словами, разные аспекты незавершенности политического порядка связаны между собой, но имеют собственное «содержание». В данной работе акцент сделан на анализе феномена фрагментации1.
1 Мы предпочитаем использовать понятие «фрагментация», а не «сегментация» (см., например: Хлопин А.Д. Российский социум: границы общностей и парадоксы их институциональной интеграции // Институциональная политология: Современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. Патрушева С.В. - М.: ИСП РАН, 2006. - С. 377-398). Хотя лингвистически они трудно различимы, социологически концепт «сегментация» наделен тем смыслом, который придал ему Дюркгейм: «Мы даем имя сегментарных обществ с клановой основой народам, состоящим из ассоциации кланов. Мы говорим об этих обществах, что они сегментарны, чтобы указать, что они образованы повторением
Разумеется, любая полития включает в себя различные социальные группы, однако само по себе их наличие не обязательно фрагментирует политический порядок. С одной стороны, многие группы просто не выходят на макроуровень. Они могут представлять собой достаточно устойчивые коллективы, но когда их члены участвуют в политических практиках, их групповая идентичность теряет значение. В данном случае групповая идентичность и политическая просто «не пересекаются», первая относится к микро-, а вторая - к макроуровню.
С другой стороны, многие социальные группы, напротив, возникают именно в процессе взаимодействий на макроуровне. В nation-state, например, где политические практики сводятся к взаимодействию равных граждан по поводу принятия решений, имеющих публичное значение, у индивидов, как правило, возникают различные точки зрения по вопросам определения «общего блага» и они объединяются в группы, конкурирующие за право провести в жизнь свою позицию. В наиболее законченном виде разделение нации на отдельные группы, различающиеся по политическим позициям, находит воплощение в деятельности политических партий.
Конкурируя друг с другом, политические партии стремятся не просто пропагандировать свои позиции по отдельным вопросам, нередко они стремятся внедрить в массовое сознание идеи, ценности, смыслы, сформировать у граждан определенную «картину мира». Это, однако, не значит, что они всегда фрагментируют политический порядок. Как представляется, о фрагментации можно говорить лишь тогда, когда какая-то группа (партия) ставит под сомнение «основополагающие» для данной политии смыслы и практики - те, вокруг которых строится само понимание «политического». Как уже отмечалось, для универсалистских nation-states такими смыслами и практиками являются гражданско-территориальная организация политии, гражданская идентичность, принцип «общего блага». Что является общим благом - вопрос, по которому свойственная западным nation-states «картина мира» не только не «за-
подобных между собой агрегатов, аналогичных кольцам кольчатых» (Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. - М.: Канон, 1996. - С. 183). В нашем случае «кусочки» политии не обязательно являются одинаковыми, поэтому концепт «фрагментация» выглядит более предпочтительным.
прещает», а, напротив, предполагает наличие разногласий. Эти разногласия, несомненно, затрагивают важные вопросы, но по сравнению с основополагающими представлениями они имеют «второстепенное» значение.
Если вести речь о современных универсалистских nation-states, фрагментация политического порядка оказывается связанной, в первую очередь, с деятельностью не политических партий, а политических акторов, которые обычно квалифицируются как группы интересов. В отличие от социальных групп, функционирующих лишь на микроуровне, группы интересов выступают как единое целое на политической арене. В этом отношении они похожи на партии, но если партии «рождаются» на макроуровне и формулируют позиции по широкому кругу публичных проблем, группы интересов «происходят» из сферы «частного», т.е. продвигают частные групповые интересы на политический уровень1.
Следует заметить, что к группам интересов принято относить и такие социальные образования, которые артикулируют и продвигают частное (групповое) представление о том, что есть «общее благо», и это вполне вписывается в универсалистский политический порядок. Фрагментация связана с деятельностью другой разновидности групп интересов, которые, напротив, стремятся продвинуть частный интерес на уровень политики. Иными словами, они руководствуются «благом своей группы» не на микро-, а на макроуровне. В политических практиках члены этой группы исходят из групповых, а не гражданских связанностей, отклоняясь тем самым от универсалистской сущности nation-state2. На выборах,
1 Необходимо оговориться, что грань между политическими партиями и группами интересов размыта. С одной стороны, организации, именующие себя партиями, фактически могут быть лишь «политической формой», «оболочкой» групп интересов. С другой стороны, некоторые группы интересов могут выходить за рамки узкогрупповых интересов. Они артикулируют позиции по более широкому кругу вопросов, они могут быть афиллированы с политическими партиями, вступать в широкие политические коалиции и т. д.
2 Разумеется, даже для современного nation-state (не говоря уже о других типах политий) дихотомия «частное (групповое) - публичное (политическое)» является весьма относительной. С одной стороны, интерпретация акторами публичных проблем (определение как их круга, так и вариантов их решения) зависит от их частных предпочтений, даже если с точки зрения субъективного смысла они руководствуются при этом публичными интересами. С другой стороны, субъек-
например, голосование членов этой группы - не результат выбора той или иной политической позиции, а всего лишь следствие принадлежности к данной группе1. Поскольку члены группы смотрят на политику через призму своей групповой идентичности, в универсалистских по форме политических практиках возникают разные нормы. «Пространство практик» остается «общим», но институты, как коллективно осмысленные устойчивые практики, оказываются разными. Таким образом, участие в политических практиках, осмысленное в духе приоритета групповой принадлежности, фрагментирует универсалистский политический порядок, а группы превращаются во «фрагменты».
Несомненно, в таком виде понятие «фрагмент» представляет собой идеальный тип. Как правило, группы интересов обладают признаками «фрагмента» лишь в той или иной степени. Подавляющее большинство, как известно, участвуют в политике эпизодически и, как правило, не выходят за рамки проблем, связанных с сугубо групповыми интересами. Многие из них вообще являются не устойчивыми образованиями, а скорее временными коалициями по отдельным вопросам текущей политики, которые строятся на сугубо инструментальной основе. Более устойчивый характер (и в
тивно абсолютно частные интересы нередко «облекаются в публичные одежды», с помощью чего заинтересованные акторы пытаются добиться принятия выгодного для себя решения. При этом последствия таких решений, несомненно, имеют публичное значение. Тем не менее, на мой взгляд, концептуально необходимо проводить различение между: а) частным (индивидуальным или групповым) представлением о том, что есть «общее благо», и б) репрезентацией частной проблемы как якобы имеющей публичное значение.
1 Концепцию фрагментации политического порядка уместно соотнести со знаменитой теорией социальных размежеваний С.М. Липсета и С. Роккана. Авторы подчеркивают, что в западных политиях политическая борьба между партиями имеет интегрирующее для нации значение. Партии как таковые не являются «фрагментами», напротив, они институционализируют политические конфликты в рамках нации, т. е. способствуют укреплению национальной целостности и политического порядка: «Формирование стабильных каналов выражения конфликтующих интересов способствовало стабилизации структуры большого числа наций-государств» (Липсет С.М., Роккан С. Структуры размежеваний, партийные системы и предпочтения избирателей // Партии и выборы: Хрестоматия. - М.: ИНИОН, 2004. - Ч. 1. - С. 52). Вместе с тем, как представляется, некоторые из предлагаемых авторами «осей размежеваний» (прежде всего, «центр - периферия» и «государство - церковь») потенциально содержат возможность фрагментации гражданской нации.
смысле долговременности, и в смысле участия в политике) приобретают те группы, которые содержат сильный компонент сообще-ственности (например, столь популярные сегодня движения, связанные с «политикой идентичности»). Соотношение между групповой и национальной (гражданской) идентичностями, однако, ситуационно1, и даже если в отдельных случаях (когда, например, обсуждается вопрос об особых правах) групповая идентичность берет верх, в остальных случаях она может занимать «подобающее ей место», т.е. члены группы рассматривают себя в первую очередь как граждан своей страны, а потом уже как этническое меньшинство, гомосексуалистов и т.п. Точно так же какая-либо бизнес-группа лоббирует выгодное ей решение через органы публичной власти, исходя из сугубо эгоистических, групповых интересов по данному вопросу, но за рамками этого узкого вопроса ее члены могут поступать «по-граждански» (впрочем, в этой ситуации она перестает быть группой интересов).
Таким образом, группа становится «устойчивым фрагментом» тогда, когда она обладает сильной идентичностью, постоянно присутствует на политической арене как единое целое, формулируя позиции по широкому кругу политических проблем и явно исходя при этом из приоритета групповой принадлежности.
Следует иметь в виду, что фрагментация политического порядка зависит не только от «внутренних» для «фрагментов» процессов (устойчивости фрагментов), но и от их восприятия «извне». В том случае, если «другие члены политии» признают, «принимают» тот факт, что в политических практиках «фрагмент» исходит из приоритета группы, такая ориентация приобретает значение нормы, которая воспроизводится в политических практиках. В той мере, в какой «фрагмент» признается в качестве «фрагмента» остальной частью политии, можно говорить об институционализации фрагментации политического порядка.
Если вести речь о западном nation-state, институционализа-ция фрагментации - весьма неоднозначное явление. Фрагментация политического порядка в nation-state, по большому счету, противоречит универсалистской «картине мира», принципам равенства
1 Подробнее о дискуссии по проблеме «гражданство и плюрализм иден-тичностей» см.: Малинова О.Ю. Гражданство и политизация культурных различий // Полис. - М., 2004. - № 5.
всех граждан, уважения к правам и свободам человека и т.п. Она ставит под сомнение универсальные нормы поведения, что делает политические взаимодействия непредсказуемыми и разрушает политический порядок. Институционализация этой фрагментации, с одной стороны, казалось бы, спасительна для политического порядка: в той мере, в какой она имеет место, это способствует формированию адекватных взаимных ожиданий, предсказуемости политических практик. Однако, с другой стороны, в действительности она не «спасает» от разрушения универсалистский политический порядок, а производит некий иной порядок, отличный от универсалистского. Одновременно это трансформирует и «картину мира». Процесс этот, как мы хорошо видим на примере стран Запада, протекает чрезвычайно сложно.
Необходимо подчеркнуть, что в той мере, в какой группа приближается к идеальному типу «фрагмента», она приобретает и признаки политии, так как принадлежность к нему и те практики, которые складываются «внутри» него, оказываются, по крайней мере в восприятии членов данной группы, решающими для социального порядка. Однако при этом и «большая полития» остается значимой, поскольку, оставаясь в ее составе, «фрагмент» вынужден участвовать в «общих» политических практиках. Таким образом политическое значение одновременно приобретают несколько уровней взаимодействия, каждый из которых значим для поддержания макропорядка. Здесь представляется весьма удачным термин «вложенные политии» (nested polities), предложенный Й. Фергюсо-ном и Р. Манбахом, - «феномен, при котором некоторые политии инкапсулированы другими и встроены в них»1. Отмечу, что данный феномен имеет место и за рамками nation-states, хотя природа его несколько иная, и об этом речь пойдет ниже.
В действительности западные nation-states эпохи модерна являются идеальным типом, поскольку их универсализм никогда и нигде не был исчерпывающим. В любой, даже самой «правильной» с точки зрения стандартов модерна политии были и есть такие «фрагменты» (мигранты, сепаратисты, организованные преступные группы и т.п.), принадлежность к которым и идентификация с которыми имеют для их членов не менее «решающее» значение, чем гражданство в политических взаимодействиях макроуровня.
1 Ferguson Y., Mansbach R. Op. cit. - P. 48.
При исследовании фрагментации политического порядка представляется уместным обратиться к знаменитой трихотомии социальных стратегий Альберта Хиршмана - «лояльность» (loyalty), «голос» (voice), «уход» (exit)1. «Лояльность» предполагает, что некая группа признает, так сказать, «первенство» гражданской политической идентичности и следует универсалистским политическим институтам nation-state, вступая в политические практики макроуровня. Сюда относятся рассмотренные выше случаи, связанные с деятельностью политических партий, не затрагивающей существо политического порядка2.
На первый взгляд, самой «логичной» стратегией для группы, которая не признает в качестве приоритета универсалистское «общее благо», является «уход», т.е. стремление «покинуть» данную политию. Современная политическая история дает массу примеров распада государств, когда группы населения действительно «выходили из состава» nation-states и получали признание в качестве самостоятельных государств (Косово, Ирландия и др.). Строго говоря, при таком развитии событий термин «фрагментация» уже не уместен, так как, «уходя», «фрагмент» перестает быть «фрагментом», а становится самостоятельной политией.
В большинстве случаев, однако, «полный уход» оказывается невозможным. Нередко этому препятствует «основная часть» по-литии, принудительно удерживая группу в своем составе (Курдистан, Квебек, Северная Ирландия). Иногда «фрагмент» не может полностью «уйти», потому что он не является компактным в территориально-пространственном плане, т.е. разные «фрагменты» оказываются локализованы в рамках одного физического пространства (Ливан). Таким образом, «уход» не всегда доводится до логическо-
1 Hirschman A. Exit, voice and loyalty: Responses to decline in firms, organizations and states. - Cambridge, Mass.: Harvard univ. press, 2004. В данной книге, как известно, Хиршман формулирует свою концепцию на основе эмпирических материалов из области экономики. Тем не менее он весьма позитивно относился и к политическим импликациям. Более того, он сам неоднократно пытался применять свои идеи к политическим исследованиям. См., например: Hirschman A. Exit, voice and the state // World politics. - Princeton, N.J., 1978. - Vol. 31, N 1. - Р. 90-107.
2 Другие рассмотренные выше случаи, когда группа функционирует лишь на микроуровне, вообще не релевантны для обсуждения проблемы фрагментации политического порядка.
го завершения, и «фрагмент» может придерживаться этой стратегии, оставаясь в составе политии.
Наконец, зачастую «фрагмент» и не стремится к «уходу», когда, например, принадлежность к «большой политии» обеспечивает ему доступ к важным ресурсам. «Фрагмент» в этом случае «добровольно» участвует в «общих» для политии практиках, но явно исходит из приоритета групповой принадлежности. Такой вариант соответствует стратегии «голос» - случай, который рассматривался выше, когда речь шла о группах интересов. Фрагментация политического порядка, таким образом, может происходить в двух формах: «голос» и «уход». Нельзя не отметить, что рассмотренные стратегии представляют собой идеальные типы, границы между ними весьма размыты. В действительности можно обнаружить большое количество случаев, которые занимают в этой схеме промежуточное положение. Кроме того, одна и та же группа может демонстрировать в одних случаях одну, а в других - другую стратегию, и их выбор может меняться в зависимости от обстоятельств (контекста).
Далее, при исследовании фрагментации следует учитывать, что она может происходить по разным «направлениям». Речь в данном случае идет о разновидностях групп, фрагментирующих поли-тию. «Фрагменты» существенно различаются в зависимости от природы социальных связей, на которых основывается группа, от природы «сходства» (классифицирующего основания), которое производит групповую идентичность.
Чаще всего «фрагментами» становятся группы, основанные на «примордиальных» социальных связях. Принадлежность к таким группам воспринимается их членами как «данность» («изна-чальность»): этнокультурная или (и) религиозная общность, кровное родство, реже - территориальная общность, расовый тип и т.п. Разумеется, такое восприятие является результатом социального конструирования (воображения), но зачастую оно производит весьма сильные групповые солидарности.
Другой тип «фрагментов» строится на персональных связях. Нередко такой тип социальных связей концептуализируется через понятие «сеть» («сети персонального взаимодействия»)1. Посколь-
1 «Под "сетью" ("reseau", "network") обычно понимают слабоструктурированную систему персонифицированных отношений между индивидами» (Гудков Л., Дубин Б. Институциональные дефициты как проблема постсоветского об-
ку персонифицированность взаимодействий между участниками сети выходит за рамки интеракций между конкретными индивидами и становится содержательным признаком социальных практик между всеми участниками данной группы, она институционализируется. «Фрагменты», базирующиеся на персональных связях, различаются в зависимости от того, какие именно связи преобладают, - «вертикальные» (иерархические) либо «горизонтальные» (неиерархические). В первом случае возникают политические кли-ентелы. Если политические клиентелы могут «пронизывать» политические практики сверху вниз, вследствие чего они включают в себя представителей как элиты, так и масс, горизонтальные сети включают акторов, примерно одинаковых по своему статусу и ресурсам. Поэтому на уровне политических взаимодействий в сети этого типа, как правило, входят представители элитных групп. В результате возникают «сообщества элит» («элитные сообщества»). Они могут быть достаточно устойчивы, но фрагментация политического порядка оказывается не вполне «завершенной», так как сеть «обрывается» на уровне элиты, не уходит корнями в «низы» политического сообщества.
Следует отметить, что персональные сетевые взаимодействия могут строиться и на сугубо инструментальных мотивациях, не предполагающих групповой солидарности, личных обязательств, реципрокности. Здесь также могут преобладать либо горизонтальные, либо вертикальные социальные связи. В первом случае сети оказываются не слишком устойчивыми коалициями акторов по от-
щества // Мониторинг общественного мнения. - М., 2003. - № 3. - С. 33). Следует заметить, что в концептуализации сетей обнаруживаются существенные разногласия. Широко распространена точка зрения, согласно которой сети противопоставляются одновременно и рыночным взаимодействиям (основанным на универсальных правилах), и иерархиям. На мой взгляд, соотношение этих понятий более сложное. Иерархии, разумеется, могут быть деперсонифицированными, но не всегда. Зачастую в рамках иерархий обнаруживаются персональные отношения сетевого типа (См.: Сергеев В.М., Сергеев К.В. Механизмы эволюции политической структуры общества: социальные иерархии и социальные сети // Полис. - М., 2003. - № 3). Справедливо и обратное: сети персонального взаимодействия могут строиться и на горизонтальных, и на вертикальных (иерархических) связях (См.: Барсукова С.Ю. Реципрокные взаимодействия: Сущность, функции, специфика // Социс. - М., 2004. - № 9).
дельным вопросам1. Типичный пример второго варианта - так называемые «политические машины»2. В целом инструменталистские персональные сети, несомненно, фрагментируют политический порядок, но, как правило, не ведут к возникновению устойчивых «фрагментов».
Наконец, фрагментация политического порядка может происходить и на основе взаимодействий сугубо «рыночного» типа. Вступая в интеракции, акторы стремятся к извлечению максимальной прибыли. Избиратель, например, продает свой голос тому кандидату, который больше заплатит. Нетрудно заметить, что такой вариант тем более не ведет к образованию устойчивых «фрагментов». Как представляется, он возможен скорее в политических взаимодействиях по линии «элиты - массы», нежели в межэлитных практиках. Это связано с тем, что в элитных практиках «политический бизнес» принципиально отличается от бизнеса рыночного типа. Чисто рыночные универсальные взаимодействия здесь маловероятны, так как политические ресурсы (например, право принятия решений), в отличие от экономических, монополизированы теми акторами, которые обладают соответствующими полномочиями. Кроме того, здесь значительно выше риски, связанные с выполнением контрагентами своих обязательств. Как правило, сложности «политических трансакций» преодолеваются именно через персонификацию взаимодействий, выстраивание персональных сетей.
Рассмотренные варианты, несомненно, не исчерпывают собой все разнообразие «фрагментов» и являются скорее идеал-типическими. На практике возможны самые причудливые сплетения различных типов социальных связей. В последнее время, например, все более активно обсуждается проблема «корпоративного
1 Не случайно в литературе, посвященной политическим сетям, выделяются «политические сообщества» (policy communities) и «сети по отдельным вопросам» (issue networks). См., например: Comparing policy networks / Ed. by Marsh D. -Buckingham: Open univ. press, 1998.
2 Scott J. Corruption, machine politics and political change // American political science review. - Wash., D.C., 1969. - Vol. 63, N 4. - Р. 1142-1158. Впрочем, следует отметить, что многие авторы рассматривают «политические машины» как разновидность клиентелизма.
гражданства»1. Несомненно, корпорации (фирмы) при определенных условиях (развитая корпоративная идентичность) способны превратиться в весьма устойчивый «фрагмент», который с точки зрения природы социальных связей может включать элементы и клиентелизма (часть работников корпорации относится к начальникам как к патронам), так и инструментальные мотивации, а также горизонтальные связи (высший менеджмент и крупнейшие акционеры могут представлять собой «элитное сообщество»).
Политические порядки за рамками nation-states
Развивая получившую впоследствии столь большую известность концепцию «центр - периферия», Эдвард Шилз выделяет несколько типов политических образований макроуровня с точки зрения количества «центров», а также интенсивности отношений между ними и периферией. Нетрудно заметить, что в концепции Шилза именно наличие «центра» обеспечивает порядок на макроуровне и в культурном, и в институциональном планах. Речь идет не столько о пространственной концентрации ресурсов в «одном месте», сколько о том, что «центр» - то «место», где производятся и откуда распространяются общие смыслы, которые разделяются членами социального образования («культурные основания»), а также модели поведения, которые более или менее устойчиво воспроизводятся всеми членами социального образования макроуровня («институциональные основания»). Можно сказать, что культурные и институциональные феномены приобретают политическое значение (решающее значение для установления и поддержания макропорядка) постольку, поскольку они «производятся» «центром». Иначе говоря, макропорядок (политический порядок) «начинается» там, где есть «центр», и политическое значение то или иное социальное образование приобретает тогда и постольку, когда и поскольку оно становится «центром», т.е. генератором общих значений и моделей поведения.
В политиях первого типа - nation-states - периферия «испытывает интенсивное, непрерывное вмешательство со стороны цен-
1 Перегудов С.П. Транснациональные корпорации на пути к корпоративному гражданству // Полис. - М., 2004. - № 3; Семененко И.С. Корпоративное гражданство: западные модели и перспективы для России // Полис. - М., 2005. - № 5.
тра», который стремится «пропитывать» ее как культурными смыслами, так и моделями поведения, т.е. «организовать» порядок на универсальных основаниях1. Очевидно, это возможно лишь в той мере, в какой все остальные потенциальные центры элиминируются или уничтожаются. Процесс фрагментации в nation-states, таким образом, представляет собой не что иное, как появление альтернативных «центров», отступление от универсального «пропитывания» «центром» периферии.
В политиях иного типа «периферия преимущественно, т.е. большую часть времени и в большинстве сфер действия и убеждений, лежит за пределами радиуса действия центра. Самые отдаленные от центра окраины периферии остаются вне его досягаемости, и, если не считать эпизодического сбора налогов и дани да возложения время от времени некоторых повинностей, периферия предоставлена самой себе»2. Иными словами, периферия большую часть времени «предоставлена самой себе», «центр» не стремится пропитать ее универсальными смыслами и значениями. Это означает, что существенное для поддержания макропорядка значение приобретают и, тем самым, становятся «центрами» и другие «точки» социального пространства.
В данном случае мы имеем все тот же феномен «вложенных политий», о которых уже шла речь применительно к фрагментации nation-states. Принципиальное отличие, однако, в следующем: в nation-states «вложенные политии» возникают вследствие неспособности «центра» поддерживать универсалистскую монополию, и фрагментация в nation-states - «отклонение от нормы». За рамками nation-states «вложенные политии» - не девиация, а норма, так как «центр» и не стремится к такой монополии, т.е. здесь «фрагментация» имманентно присуща политии. Примерами подобных политий являются бюрократические империи, а также так называемые династические государства. Политиями, которые оказывались «вложенными» в «большую политию», могли быть сословия, группы родственников (племена, кланы), провинции, религиозные конфессии (церкви) и т.п. С одной стороны, они сами были «центрами»,
1 Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход // Американская социология: Перспективы, проблемы, методы. - М.: Прогресс, 1972. -С. 349-350.
2 Там же. - С. 350.
т.е. имели политическое значение. С другой стороны, они были частью «большой политии».
Третья модель отношений между центром и периферией имеет «промежуточное» значение. Здесь, как и в предыдущем случае, складывается нескольких «центров», однако большая дистанция между центром и периферией «заполняется целой лестницей уровней власти, каждый из которых в известной степени самостоятелен, но признает главенствующую роль большого центра»1. В качестве примера Шилз приводит западноевропейские феодальные системы, но, как представляется, он в данном случае не вполне точен, когда замечает, что в феодальных системах другие «центры» «признают главенствующую роль большого центра». Особенность этой модели, скорее, наоборот, состоит именно в том, что здесь в рамках одного физического и социального пространства пересекаются и взаимодействуют между собой несколько «центров», и ни один из них не является главенствующим. В связи с этим весьма удачным представляются термины «перекрывающие друг друга» (overlapping) или «наслаивающиеся друг на друга» (layering) политии, предложенные Й. Фергюсоном и Р. Манбахом2.
Разумеется, грань между «вложенными» и «наслаивающимися» политиями весьма тонкая. На практике и в случае «наслаивающихся» политий могла существовать политическая организация, претендующая на то, чтобы «контролировать» другие, весь вопрос в том, насколько она была способна реализовать эти амбиции. В некоторых бюрократических империях, типа Китая, абсолютистских монархиях (Франция, Англия) «большим политиям», в общем, хватало ресурсов, что и позволяет отнести их к типу «вложенных политий». В европейских же монархиях XII-XIV вв. королевская власть зачастую была столь слабой, что вряд ли можно говорить о ней как о «большой политии».
1 Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход // Американская социология: Перспективы, проблемы, методы. - М.: Прогресс, 1972. -С. 351. Кроме трех рассматриваемых здесь моделей Шилз выделяет еще одну -социальные образования, подобные греческим полисам, где «центр и периферия не отстоят далеко друг от друга. Некоторые из так называемых традиционных или родоплеменных африканских обществ в определенных отношениях напоминали древнегреческий полис: почти все люди там лично знали друг друга» (там же).
2 Ferguson Y, Mansbach R. Op.cit. - P. 49.
Отсутствие «большой политии» отнюдь не означает социального хаоса. Иными словами, совсем не обязательно, чтобы было какое-то одно «решающее» основание для политического порядка и, соответственно, одна «большая полития», пусть даже и состоящая из «фрагментов». В феодальной Европе, например, макропорядок возникал в результате пересечения, «наслоения» друг на друга нескольких социальных порядков, каждый из которых - церковь, город, манориальное владение и т. д. - вносил свой вклад и тем самым приобретал политическое значение. Лишь совокупность всех этих политий, сложное переплетение их между собой создавали политический макропорядок. Б. Виттрок, например, весьма удачно определяет эпоху классического феодализма (XII-XIV вв.) термином «институциональный плюрализм»1.
Итак, политический порядок в досовременных политиях вследствие их «фрагментации» (либо наслаивания друг на друга) сущностно отличался от современного политического порядка. В современных nation-states фрагментация происходит в рамках универсальных по форме политических практик, которые фрагмен-тируются тем, что в процессе их институционализации складываются различные и неуниверсальные институты. Таким образом, фрагментация политического порядка имеет разрушительное (де-институционализирующее) значение, а в той мере, в какой она институционализируется, возникает политический порядок, отличный от идеального типа nation-states. В досовременных политиях «логика институционализации» прямо противоположная. Здесь универсальные политические практики вообще отсутствуют, фрагментация имманентно присуща политическому порядку, более того, он и институционализируется через фрагментацию (либо наслаивание), поскольку «изначально» возникают не универсальные, а специфические нормы и правила, разные для взаимоотношений между
1 Б. Виттрок замечает, что там имел место «широкий круг горизонтальных форм социальной организации в лице религиозных орденов, гильдий, сословий, а также феодальных и городских "организаций" (arrangements). Параллельно экуменическому культурному порядку процветало огромное количество местных разговорных диалектов (vernacular) и административных практик, и там, где получали развитие новые практики, появлялись и новые публичные сферы» (Wittrock B. Early modernities: Varieties and transitions // Daedalus. - Cambridge, Mass., 1998. -Vol. 127, N 3. - Р. 37).
«большой политией» и каждым «фрагментом» («вложенной поли-тией»)1.
Следует заметить, что «вложенная полития» имела политическое значение не только на «своем уровне», но и на уровне политических практик «большой политии», так как члены «вложенной политии», как правило, именно через нее участвовали в этих практиках. Взаимодействия между индивидом и правительством протекали не напрямую, а через сословия, гильдии, касты, племена, семьи и т.д. С одной стороны, эти «фрагменты» использовались «большой политией» в собственных целях (мобилизация ресурсов), с другой - они защищали своих членов от чрезмерного давления со стороны «большой политии»2.
Наконец, если в современных nation-states «политика» - это решение публичных вопросов, т.е. производство «общего блага», содержание которого выявляется в ходе конкуренции представлений о нем различных граждан (групп граждан), применительно к досовременным «вложенным» и «наслаивающимся» политиям такое понимание «политики» теряет всякий смысл. Напротив, инсти-туционализированность «фрагментов» означает, что в политических практиках акторы «по определению» исходят из принадлежности своей группе. Эта характерная черта достаточно точно фиксируется в концепции патримониализма, сформулированной еще в работах Вебера и получившей «новую жизнь» в последние десятилетия. Политика в условиях патримониализма представляет собой борьбу между разными «фрагментами» за ресурсы, а политические курсы, проводимые «большой политией», направлены на распределение и перераспределение ресурсов между «фрагментами», а также, по мере возможности, на экспансию своего контроля над этими ресурсами. Полный контроль, однако, никогда невозможен в силу того, что «большая полития» («главный центр») не «пропитывает» «периферию», допуская там существование иных центров, и, следова-
1 Как очень точно замечает Б. Бадье, «полномочия правительства» являются результатом не правовых, т. е. не универсальных, решений, а следствием «торга» («переговоров») с отдельными частями, «фрагментами» политического целого (Badie B. The imported state: the Westernization of the political order. - Stanford, Calif.: Stanford univ. press, 2000. - Р. 54-55).
2 Badie B. Op. cit. - Р. 54-55.
тельно, вынуждена «договариваться» с ними по поводу распределения ресурсов.
Отдельно необходимо рассмотреть вопрос об особенностях политического порядка в современных незападных политиях, которые в большом количестве появились в результате деколонизации, охватившей мир после Второй мировой войны. Общепризнано, что в этой части мира модернизация не была эндогенным процессом, а протекала под воздействием Запада, и поскольку политическое в эпоху модерна на Западе прочно ассоциировалось (и во многом продолжает ассоциироваться до сих пор) с территориально-организованной универсалистской политией, а государство рассматривалось как единственно возможная и в этом смысле универсальная форма политии, именно эта форма политического была импортирована «новыми» политиями.
«Строительству наций» (nation-building) и «государств» (state-building) в «новых» политиях посвящена обширная литература1 . Исследования доказывают, что, с одной стороны, в результате этих процессов незападные политии не стали аналогом nation-states, а сохранили специфические черты политического порядка. С другой стороны, по многим показателям они приобрели признаки политий эпохи модерна. Дело не только в том, что по форме «новые» политии скопировали современные «государства», самое главное - произошел переход от традиционной легитимации политического порядка к рациональной: «Политические идентичности больше не рассматриваются как "данность" (taken for granted), как предопределенные неким трансцендентным видением мира, авторитетом, вечным обычаем. Напротив, они становятся фокусом конкуренции и борьбы, часто ведущейся в сильно идеологизированных терминах»2.
В связи с этим совершенно справедливым представляется тезис о «множественности Модернов» (multiple modernities)3. Совре-
1 Среди работ, ставших классическими, - знаменитый двухтомник, подготовленный коллективом исследователей под руководством С. Роккана и Ш. Эй-зенштадта: Building states and nations / Ed. by Eisenstadt S., Rokkan S. - L.: Sage publication, 1973.
2 Eisenstadt S. Modernity in socio-historical perspective // Comparing modernities: Pluralism versus homogeneity. - Leiden; Boston: Brill, 2005. - P. 37.
3 Eisenstadt S. Multiple modernities in an age of globalization // Canadian journal of sociology. - Peterborough, 1999. - Vol. 24, N 2. - Р. 283-295.
менные незападные политии Современны (с большой буквы), но не тожественны nation-states. В частности, это находит отражение в характере фрагментации политического порядка. В отличие от nation-states, где фрагментация является «отклонением», здесь она, напротив, оказывается сущностной чертой, так как институциона-лизация порядка «изначально» сопровождается фрагментацией. Рационализация политического господства и территориально-государственная форма «новых политий» делают необходимым установление таких регулятивных правил, которые «создают» вполне современные политические практики: выборы, деятельность парламентов, политических партий и т.д. Однако институ-ционализация этих практик происходит на иной основе, нежели в nation-states. Политические партии, к примеру, нередко строятся на племенной основе или на базе персональных отношений, оказываясь клиентелами политических лидеров. На этих же основаниях происходит голосование на выборах органов власти. В целом, как отмечает Б. Бадье, создание универсалистских политических форм привело не к универсализации политических практик, а, напротив, фрагментировало их1.
Вместе с тем обнаруживаются значительные отличия между современными и досовременными незападными политиями. Поскольку досовременные «вложенные» и «наслаивающиеся» поли-тии лояльно относились к существованию «фрагментов» и видели своей задачей поддержание статус-кво, это способствовало воспроизводству фрагментированного порядка. Теперь же амбиции универсализации, не подкрепленные достаточными ресурсами и возможностями, провоцируют активизацию и интенсификацию групповых идентичностей. Соответственно, «фрагменты», которые в досовре-менных «вложенных» политиях чувствовали себя относительно комфортно, теперь нередко подвергаются атакам со стороны «больших политий» (под прикрытием лозунгов «национального строительства»). Не удивительно, что у них возникает желание прибегнуть к стратегии «уход». Нередко это приводит к гражданским (строго говоря -не к «гражданским», а к межплеменным, межэтническим, межрелигиозным и иным) войнам, а порой и к распаду «новых» политий.
1 Badie B. Op. cit. - Р. 154.
Таким образом, политический порядок в современных незападных политиях оказывается не только фрагментированным, но во многих случаях еще и недостаточно институционализированным. Как отмечает С. Хантингтон, «стабильность любого общества зависит от соотношения между уровнем политической активности населения и уровнем политической институционализации»1. Возрастание политической активности, которое наблюдается по мере рационализации политического господства, «ищет выход», но не всегда находит его в тех политических практиках, которые вытекают из регулятивных правил (выборы, партии, парламенты и т.д.). В результате население прибегает к «неконвенциональным» (с точки зрения современных политий) способам политической борьбы (массовые беспорядки, вооруженные выступления, терроризм и т.п.).
Следует учитывать, что степень институционализации фраг-ментированного политического порядка в очень значительной мере зависит от его культурных оснований, от того, в какой мере символический универсум («картина мира») легитимирует соответствующие политические практики. При всем разнообразии традиционалистских социальных онтологий они, как правило, легитимировали фрагментацию политических порядков. В политиях имперского типа, например, имели место достаточно интенсивная политическая идентичность, ощущение принадлежности к «большой политии». Имперская идея была, как правило, включена в религиозную картину мира («Москва - Третий Рим» в России, «концепция мандата Неба» в Китае и т.п.) и освящала существующий политический порядок. В патримониальных государствах неимперского типа, где отсутствовала сильная объединяющая идея, которая имела бы «проективный» характер, «картина мира» также зачастую легитимировала фрагментацию «вложенных политий», поскольку акцентировала внимание на его традиционности, незыблемости. В ряде случаев оправдание находилось и для «наслаивающихся политий», о чем свидетельствует опыт и феодальной Европы, и многих арабских политических образований. Здесь весьма сильная религиозная идентичность давала простор для самых крайних форм политической фрагментации.
В современных незападных политиях соотношение культурных оснований и институционального порядка оказывается значи-
1 Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. - С. 95.
тельно более сложным. С одной стороны, господствующие в этих странах «картины мира» слишком далеки от универсалистского мировоззрения и не благоприятствуют гражданским политическим практикам, но это, казалось бы, ничуть не угрожает политическому порядку, поскольку он институционализируется на базе фрагментации. С другой стороны, по форме современные политии являются «национальными государствами», и для устойчивости политического порядка требуется легитимация не только фрагментации, но и «большой политии». Если в досовременных политиях эту задачу выполняли имперская идея, религиозное мировоззрение, вера в незыблемость традиционного порядка и т.п., то теперь, в условиях модерна, требуются иные, рациональные обоснования. Прежде всего, для поддержания устойчивости «большой политии» необходимо конструирование «национальной идентичности», т.е. достаточно интенсивного «воображения нации», поскольку одни лишь универсалистские регулятивные правила не в состоянии удержать разные «фрагменты» вместе, однако не всем «новым» политиям удается успешно решить эту задачу.
