CC BY
40
www.hjournal.ru
Journal of Institutional Studies, 2021, 13(1), 20-36 DOI: 10.17835/2076-6297.2021.13.1.020-036
ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМЫ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКЕ: ЧТО СТОИТ ЗА ИХ РАЗНООБРАЗИЕМ?
ВИТАЛИЙ ЛЕОНИДОВИЧ ТАМБОВЦЕВ,
Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова,
г. Москва, Россия, e-mail: tambovtsev@econ.msu.ru
Цитирование: Тамбовцев, В. Л. (2021). Институционализмы в экономической науке: что стоит за их разнообразием? // Journal of Institutional Studies, 13(1), 20-36. DOI: 10.17835/20766297.2021.13.1.020-036
Институциональное направление в экономической науке возникло, как известно, более века назад и в настоящее время получило название «оригинальная институциональная экономическая теория». В середине прошлого века возник альтернативный вариант этого направления, именуемый «новая институциональная экономическая теория». За последние сорок лет в институциональном направлении было заявлено о создании значительного числа новых экономических институционализмов, среди которых выделяются: когнитивный, критический, монетарный, «неполный», «новый новый», общий, постинституционализм, пост-кейнсианский и правовой институционализмы. Данная статья посвящена анализу основных положений перечисленных институционализмов в экономической науке, с целью ответа на вопрос, являются ли они альтернативами ранее созданных оригинальной и новой институциональным экономическим теориям, либо же уточняют те или иные моменты в этих основных институционализмах. Проведенное исследование показало, что наиболее развитая часть возникших в последние десятилетия институционализмов расширяет области и методы исследования внутри либо оригинального институционализма, либо новой институциональной экономической теории, не предлагая оснований, которые выходили бы за рамки оснований названных «базовых» институционализмов. Исходя из этого, в статье сделан вывод, что рост числа институционализмов свидетельствует о развитии «базовых» институционализмов, а не о том, что они исчерпали заложенные в них исследовательские возможности.
Ключевые слова: исходный институционализм; новая институциональная экономическая теория; вновь возникшие институционализмы
Благодарность: Исследование поддержано внутрифакультетским грантом 2020 года «Внутридисциплинарный дискурс в экономической науке: основания, ограничения, перспективы и приложения».
© Тамбовцев В.Л., 2021
INSTITUTIONALISMS IN ECONOMICS: WHAT ARE BEHINDS THEIR VARIETY?
VITALY L. TAMBOVTSEV,
Moscow State Lomonosov University, Moscow, Russia, e-mail: tambovtsev@econ.msu.ru
Citation: Tambovtsev, V.L. (2021). Institutionalisms in economics: What are behinds their variety? Journal of Institutional Studies, 13(1), 20-36. DOI: 10.17835/2076-6297.2021.13.1.020-036
The institutional approach in economic science arose, as is known, more than a century ago and is now called "the original institutional economics." In the middle of the last century, an alternative version of this approach emerged, called the "new institutional economics". Over the past forty years, in the institutional approach, it has been declared the creation of a significant number of new economic institutionalisms, such as cognitive, critical, monetary, "incomplete", "new new", generic, post-institutionalism, post-Keynesian, and legal institutionalisms. This article is devoted to the analysis of the main provisions of the listed above institutionalisms in economics, in order to answer the question whether they are alternatives to the previously created original and new institutional economics, or whether they clarify some details in these basic institutionalisms. The study showed that the most developed part of the institutionalisms that have arisen in recent decades expands the fields and methods of research within either the original institutionalism or the new institutional economics, without suggesting the grounds that would go beyond the foundations of the named "basic" institutionalisms. Based on this, the article concludes that the growth in the number of institutionalisms indicates the development of "basic" institutionalisms, and not that they have exhausted the research opportunities inherent in them.
Keywords: original institutional economics: new institutional economics: recent economic institutionalisms
JEL: B25, B41, B52
Введение
Как известно, термин «институциональная экономика» был введен в научный оборот в 1919 г. Уолтоном Гамильтоном (Hamilton, 1919) и «ассоциировался с Торстеном Вебленом, Джоном Р. Коммонсом, Уэсли Митчеллом и Кларенсом Эйрсом» (Rutherford, 2001, р. 173), Разнообразие подходов внутри этой исследовательской программы не раз отмечалось исследователями. Хотя, как писал А. Харрис еще в 1932 г., различия между У. Митчеллом и Т. Вебленом, или между К. Марксом и У. Митчеллом гораздо глубже, чем между ними как группой и остальными традиционными теоретиками экономики (Harris, 1932), все они и их последователи воспринимались как сторонники некоторого общего направления в экономической науке.
Более чем полвека спустя Оливер Уильямсон ввел термин «новая институциональная экономическая теория» (Williamson 1975, р. 1), который приобрел известность и распространился благодаря деятельности Рудольфа Рихтера, ставшего в 1978 г. главным редактором журнала «Журнал институциональной и теоретической экономической теории» (Journal of Institutional and Theoretical Economics) (Drobak, 2008).
За последующие менее чем полвека число институционализмов только в экономической науке1 выросло почти в пять раз. Компьютерный поиск позволил выявить обширное множество работ, в заголовке или тексте которых упоминались институционализмы, названия которых отличались
1 С учетом организационной теории, социологии и особенно политической науки, число терминов типа «(то или иное прилагательное) институционализм» выросло более чем в десять раз.
от ставших привычными старого (исходного) институционализма и новой институциональной экономической теории (НИЭТ). Анализ этих работ показал, что выявленные публикации объединяются в следующие группы: когнитивный, критический, монетарный, «неполный» (incomplete), «новый новый», общий (generic), постинституционализм, пост-кейнсианский, правовой (legal) (перечислены в алфавитном порядке)2.
Такой бурный рост числа институционализмов можно объяснять двояко: во-первых, приближением кризиса всего направления, интерпретируя вновь возникшие институционализмы по аналогии с дополнительными деферентами, эпициклами и эксцентриками в уходящей геоцентрической системе Птолемея; во-вторых, его мощным расцветом, освоением всё новых предметных областей и методологических инноваций.
Основной целью статьи выступает выявление, анализ и оценка вновь возникших институционализмов с точки зрения их новизны, обоснованности и потенциального вклада в развитие уже сложившихся институционализмов. Достижение этой цели позволит определить, какие из предметных полей в исследовании институтов рассматриваются исследователями как требующие особого внимания, и какие из аналитических инструментов оцениваются ими как перспективные. Сопоставление этих объектов и методов с теми, которые реализуются вне вновь возникших институционализмов, дает возможность понять, в какой мере они развивают всю область изучения институтов в экономике.
Поскольку авторы формулируют содержание и обоснование новизны и оригинальности предлагаемых подходов с разной степенью конкретности и детальности, то для обоснования наших оценок где-то достаточно было процитировать несколько фраз, а где-то потребовалось детально рассмотреть аргументацию авторов.
Это привело к ощутимым различиям в размерах разделов статьи, посвященных тому или иному институционализму. Заметим в этой связи, что задача давать детальное, монографическое описание каждого из них, включая исторический экскурс, соотношение с общим фоном исследования их объектов и т.п. в статье не ставилась: в тексте отражены только те моменты, которые служат для обоснования наших выводов и оценок, соответствующих основной цели статьи. Безусловно, некоторые из них представлены достаточно большим числом разделяющих их исследователей, другим следует лишь несколько (либо даже один) сторонников, однако, повторим, наша задача — это оценка уже произведенного или потенциального вклада подхода в развитие институциональной теории.
Характеристики вновь возникших институционализмов
Обнаруженные типы институционализмов существенно различаются по количеству работ, которые используют вновь возникшие названия: где-то статей много, где-то их число невелико. Рассмотрим их последовательно в том порядке, как они перечислены выше.
Когнитивный институционализм
Первая публикация, в явном виде содержавшая упомянутый термин (Institutional Cognitive Economics), появилась сравнительно недавно (Gigante, 2013). А. Джиганте, характеризуя содержание этого направления, определяет «сеть координат» когнитивного уровня институционального анализа, которую, по ее мнению, составляют: (а) процессы когнитивной классификации в теории производства и распространения знаний в обществе Ф. Хайека, (б) концепции «викарного (замещающего или социального) научения» и самооценки А. Бандуры и (в) концепция зависимости знаний от предшествующего развития. К этим исходным пунктам когнитивного институционализма она предлагает добавить несколько новых компонентов. Во-первых, это социальная когнитивная теория Т. Хиггинса (Higgins, 2000), которая предлагает свой набор конструктов, описывающих процессы социального научения, отличный как от «классического» конфликтного подхода (Klar, Bar-Tal, Kruglanski, 1988), так и от других -ограниченного потенциала (Fiske, 1992), двойственных (или двойных) процессов (Chaiken,
2 Мы не утверждаем, что выявлен полный (на лето 2020 г.) перечень всех новых экономических институционализмов. Возможно, что некоторые найти не удалось.
1980; Smith and DeCoster, 2000; Evans, 2008) и др. Поскольку сопоставление всех этих теорий не проводится, продуктивность опоры именно на подход Хиггинса остается неочевидной. Во-вторых, в анализ предлагается ввести концепцию семантического прайминга (Rosch, 1975; Sperber, McCauley, Ragain, 1979), т.е. влияния на восприятие предшествующей информации, что вполне согласуется с зависимостью знаний от предшествующего развития. В принципе, связь упомянутой зависимости и институтов исследуется уже довольно давно (David, 1994), так что новизна обсуждаемого предложения вызывает большие сомнения. В-третьих, этот подход отражен в книге К. Боулдинга (Boulding, 1956), посвященной анализу влияния образов на человеческое поведение. Книга, написанная в период господства в американской психологии бихевиоризма, полагавшего, что поведение является следствием непосредственно воспринятых стимулов, она осталась практически незамеченной, утверждая прямо противоположное: поведение—это следствие всех ранее воспринятых стимулов, а также образов будущего, к которому человек стремится. Сегодня эти новаторские в свое время идеи — «таблица умножения» как для психологии, так и для экономической теории. В частности, введенное в институциональный анализ А. Дензау и Д. Нортом (1994) понятие ментальной модели непосредственно воспроизводит концепцию образов К. Боулдинга. В-четвертых, инструментарий когнитивного институционализма рекомендуется дополнить понятием социальной репрезентации С. Московиси (Moscovici, 1988; Howarth, 2006). Социальные репрезентации характеризуются как системы мнений, знаний и убеждений, специфичных для той или иной группы по отношению к объектам ее социальной среды. Иными словами, социальные репрезентации суть представления, общие для индивидуальных репрезентаций членов группы и отражающие тем самым влияние на них разделяемой ими культуры, социальных категорий и т.п. Понятно, что если термин «индивидуальные репрезентации» заменить на термин «ментальные модели», суть понятия социальной репрезентации от этого не изменится: это — общая, совпадающая часть тех картин мира, которые люди, входящие в какую-то группу, вырабатывают персонально, общаясь друг с другом и с внешней средой группы. Понятно также, что репрезентации социальных и групповых норм и институтов являются неотъемлемой частью совокупности социальных репрезентаций различных объектов социальной среды. Поэтому неудивительно, что понятие социальной репрезентации (правда, не по Московиси, а по его интеллектуальному предшественнику Э. Дюркгейму, использовавшему понятие коллективной репрезентации) уже использовалось в институциональной экономике (Gislain, Steiner, 1999; Nau, Steiner, 2002; Zafirovski, 2005), что, однако, не нашло отражения в анализируемой статье.
Вместе с тем работы, в той или иной форме связывающие когнитивные и институциональные исследования, имеют достаточно длительную историю (Samuels, 1990; Kallinikos, 1995; Loasby, 2002).Какпредставляется,именно этообстоятельствоопределилоредкое использованиевведенного Джиганте термина «когнитивный институционализм»: ведь он как бы отделял провозглашенное ею направление от общей тенденции развития как НИЭТ, так и значительной части всей экономической теории, начавших движение в сторону «когнитивного поворота» (Lindenberg. 1998; Bourgine, Nadal, 2004; Walliser, 2007; Teraji, 2018). В конце концов, «социокогнитивный поворот» (von Staden, Bruce, 2015) совершил сам Д. Норт в серии статьей (North, 1994; Denzau, North, 1994; Knight, North, 1997; Mantzavinos, North, Shariq, 2004), приведших его с коллегами к масштабной концепции определяющего воздействия субъективных убеждений и представлений элит на развитие государств и обществ (North, Wallis, Weingast, 2009).
Последующая работа в духе когнитивного институционализма (Ambrosino, Gigante, 2016) фактически продолжила линию предыдущей, характеризуя новых «компаньонов» институционализма в лице не только различных теорий когнитивной и социальной психологии, но и нейронауки.3 Такой подход авторы характеризуют как новую «внешнюю» ( Davis, 2008) исследовательскую программу, хотя, как показывает анализ, новизна сводится фактически к использованию новых понятий, отличных по форме от использовавшихся ранее, но очень близких по содержанию. Например, понимая институты как «привычки мысли» (Ambrosino,
3 Данные нейронауки были широко использованы, например, при анализе неформальных институтов в (Тамбовцев, 2014).
Gigante, 2016, р. 9), авторы одновременно широко используют выражение «институциональные нормы» (institutional norms), содержание которого в этой статье не определяется; понятие микро-оснований, трактуемое в экономической науке как выявление и характеристика механизмов индивидуальных действий для объяснения макроэкономических (Yoshikawa, 2016) и организационных конструктов (см., например: Barney, Felin, 2013), здесь трактуется как выявление для психологических конструктов их нейрокоррелятов ...
Отметим в завершении, что сторонники обсуждаемого подхода говорят также о нем как о возможной «единой институциональной парадигме» (single institutional paradigm), интегрирующей как исходный институционализм, так и НИЭТ.
Таким образом, в целом можно заключить, что когнитивный институционализм не является каким-то новым институционализмом, представляя собой новое название развивающегося с начала 1990-х гг. «мейнстрима» современного институционализма4, в части как НИЭТ, так и исходного.
Критический институционализм
Можно выделить как минимум четыре смысла этого выражения. Во-первых, его используют в литературе как синоним исходного институционализма в связи с его перманентной критикой ортодоксальной экономической теории, см. например (Afzal, 2017). Во-вторых, он присутствует в политической науке (Castellano, 2018). В-третьих, термин применяется в социологии (Krier, 2009), и в-четвертых, наконец, является самоназванием направления институционального анализа коллективных, в том числе природных, ресурсов и в целом экологии (Sikor, Lund, 2009; Cleaver, Whaley, 2018). Именно этот последний вариант и относится к теме нашего анализа. «Критический институционализм как школа мысли возник частично в рамках критики мейнстрима институционализма, что воплощено в работе Элинор Остром и ее последователей. Тем не менее, критический институционализм также частично признателен и самому мейнстриму институционализма. Однако мы утверждаем, что ключевые предпосылки относительно сложности, природы человеческих действий, центральной роли динамики власти и значимости социальной справедливости, принятые критическим институционализмом, являются его отличительными характеристиками» (Cleaver, de Koning, 2015, р. 3). Одно из ключевых понятий этого институционализма — институциональный бриколаж, восходящий к понятию интеллектуального бриколажа Клода Леви-Стросса как элемента первобытного мышления. «Институциональный бриколаж — это процесс, посредством которого люди сознательно и бессознательно соединяют или меняют институциональную среду, опираясь на доступные материалы и ресурсы, независимо от своих исходных целей. В этом процессе модифицируется старая и изобретается новая. Институциональные компоненты различного происхождения непрерывно переиспользуются, переоткрываются или видоизменяются, чтобы выполнять новые функции. Адаптированные конфигурации правил, практик, норм и отношений приобретают смысл и силу. Такие обновленные среды — необходимые ответы на ежедневные вызовы и укоренены в ежедневную практику. Бриколаж — фундаментально динамический процесс, характеризующийся изменчивыми уровнями институциональной узнаваемости (visibility) и функциональности» (Op. cit., p. 4).
Легко видеть, что приведенный подход, построенный в значительной мере на наблюдениях реальных изменений локальной институциональной среды при решении проблем координации управления общими природными ресурсами, существенно конкретизирует практику реализации теоретических моделей институциональных изменений, восходящих к Д. Норту (Knight, North, 1997). При этом центральный момент последних, — связь изменений с интересами адресатов и/или гарантов правил, — понятием институционального бриколажа не отвергается: ведь бриколаж имеет в основе ответ на практические вызовы. Учитывая специфическую предметную область, в которой действуют сторонники критического институционализма, можно утверждать, что это направление можно охарактеризовать как действительно новый институционализм, не только вбирающий компоненты НИЭТ и исходного институционализма, но и опирающийся на собственные теоретические и методические инновации.
4 Анализ его состояния и трендов выходит за рамки этой статьи.
Монетарный институционализм
Это направление, именуемое также «французским монетарным институционализмом», является развитием финансовой теории, возникшей во Франции в конце ХХ — начале XXI в. (Monetary Institutionalisms in the French-Speaking World, 2016). Сторонники монетарного институционализма считают деньги социальным институтом (Théret, 1999), возникшим в результате нужд рыночной экономики, точнее — нужд платежного сообщества (pay community), включающего производителей, потребителей и государство. Легко видеть, что такое понимание базируется на институциональной экономике Дж. Коммонса, положения которой широко обсуждаются монетарными институционалистами (Kitagawa, 2017; Dutraive, Théret, 2017; Prates, Pereira, 2020).
Как представляется, наиболее значимым выводом этого направления является положение о необходимости множественности денежных систем, которое отвечает нуждам современной экономики, сталкивающейся с неустойчивостью чисто государственной денежной системы (Blanc, 2011; Orzi, 2015; Blanc, 2018). Соответственно, приветствуется появление криптовалют, опирающихся не на доверие правительству, а на коллективное доверие покупателей друг к другу как членам платежного сообщества (Malherbe, Montalban, Bédu, 2019).
Ориентированность представителей монетарного институционализма не только на чисто теоретические вопросы, но и на решение актуальных политико-экономических проблем, безусловно, составляет сильную сторону этого направления. Разумеется, можно спорить по поводу того, какой именно из институционализмов было бы продуктивно взять за основу анализа финансовых взаимодействий в современной экономике, однако сам факт обращения к институциональной стороне функционирования и развития финансовых систем заслуживает внимания. В этой связи можно заключить, что монетарный институционализм вполне можно считать новой исследовательской программой внутри институционализма.
«Неполный» институционализм
Г. Мейси, автор приведенного выражения (incomplete institutionalism), так характеризовал смысл его введения: оно «обосновывает наши провалы завершить работу, начатую Коузом относительно институтов, для области природоохранного законодательства» (Macey 2010, р. 863). «Дополнение» институционализма в этой области, с его точки зрения, возможно путем расширения представлений о трансакционных издержках теми издержками, которые несут фирмы в связи с Х-неэффективностью управления ими. Этот фактор, как показано в статье, проявляет себя в том числе и в переговорах касательно совместной природоохранной деятельности.
Вопрос о содержании трансакционных издержек до сих пор не имеет однозначного и общепринятого решения, в каждом конкретном случае исследователи обычно учитывают разные их составляющие, так что основания для исследований в этой области есть. Однако говорить в этой связи о появлении некоторого «нового» институционализма вряд ли есть основания.
«Новый новый» институционализм
Выражение, составившее название данного раздела, употребляется в литературе не в единственном смысле. Например, X. Грей называет так концепцию, реализованную Д. Нортом и его коллегами при объяснении различий в росте и развитии различных стран через противопоставление систем открытого и ограниченного доступа (Gray, 2015). X. Пойкерт использовал его опять-таки для характеристики изменений в представлениях Д. Норта, когда в начале 1990-х гг. тот ввел в свой анализ понятие идеологии (Peukert, 2001). К. Фаластер и др. обозначили так организационный (или социологический) институционализм после появления в нем понятия институциональной логики (Falaster, Zanin, Guerrazzi, 2017). Однако наиболее релевантным представляется использование этого выражения П. Шпиглером и У. Милбергом для выделения «возникающего исследовательского направления, отличающегося попыткой объяснить роль институтов в сложных социально-экономических изменениях путем формального моделирования институтов как базовых условий параметризации расчетов издержки-выгоды» (Spiegler, Milberg, 2009, р. 289). Среди представителей «новой новой институциональной экономической теории» (ННИЭТ) они называют Д. Аджемоглу и Дж. Робинсона (Acemoglu and
Robinson, 2006), Э. Глейзера и А. Шлейфера (2003), А. Диксита (Dixit et al., 2000), К. Мёрфи (Murphy and Shleifer, 2004) и ряд других исследователей, с помощью эконометрических моделей проанализировавших влияние на экономику институтов, культуры, религии, политических факторов. По мнению Шпиглера и Милберга, хотя упомянутые (и многие другие) работы сделали «важный вклад в позитивную политэкономию и институциональную экономическую теорию, мы считаем, однако, что формальные модели ННИЭТ слишком скудны (parsimonious) для того, чтобы достоверно осветить те сложные институты, которые они чисто внешне (ostensibly) представляют» (Spiegler, Milberg, 2009, р. 290). С их точки зрения, объяснительная сила ННИЭТ исходит не из формальных моделей, а из связанных с ними «квази-моделей», — простых словесных характеристик того, что отражают формальные модели, при том, что соответствие между моделями и квази-моделями является слабым (loose), а чрезмерно широкий (untethered) характер квази-моделей делает их неадекватными источниками для строгих выводов.
Как представляется, такая позиция, безусловно, имеет под собой все основания, и проведенный в статье Шпиглера и Милберга анализ некоторых работ в духе ННИЭТ ясно показывает слабость связей квази-моделей и формируемых на их основе собственно моделей.
При этом, однако, не затрагивается критикой то обстоятельство, что необходимые для количественных расчетов измерители институциональных, культурных и т.п. феноменов устроены так, что отражают преимущественно агрегированные (общестрановые) характеристики результатов (последствий) функционирования в той или иной экономике упомянутых факторов. Однако такие результаты не являются (и не могут являться!) следствиями только институциональных, или только культурных, только религиозных и т.п. факторов, вбирая в себя воздействие всех неэкономических факторов (но, разумеется, в разной степени для разных измерителей). Особенно вызывают сомнение инструментальные переменные (ИП), достаточно часто используемые в моделях ННИЭТ: да, статистический анализ показывает, что ИП хорошо коррелируют с «социальными» переменными, обычно подверженными проблеме эндогенности, однако вопрос о механизме влияния «социальных» факторов на изучаемые (зависимые) экономические переменные остается при этом открытым, а соответствующие квази-модели — не подтвержденными каким-либо эмпирическим анализом. Очевидно, без проведения широкого круга исследований, нацеленных на выявление упомянутых механизмов, — в том числе исследований их когнитивных компонентов, — все работы в духе ННИЭТ останутся на весьма неясных основаниях.
В целом, характеризуя ННИЭТ, можно заключить, что такого рода работы, наряду с теми, что следуют когнитивному подходу, являются составной частью «мейнстрима» современной НИЭТ, а не новым направлением, так или иначе противостоящим НИЭТ.
Эволюционная институциональная экономическая теория (generic institutionalism)
В основу подхода общего (generic) институционализма М. Вэкерле (Wäckerle, 2014) заложена более широкая концепция общей теории экономической эволюции (Dopfer, Potts, 2009), поэтому именно с нее мы и начнем наш анализ.
Прежде всего, авторы этой теории, К. Допфер и Дж. Поттс, различают экономический рост и экономическую эволюцию. Если первый выражается динамикой производимой продукции в денежном исчислении, то вторая оценивается структурными и институциональными изменениями. Процесс экономической эволюции происходит «на общем (generic) уровне экономического порядка, — аналитическом уровне, относящемся к идеям, правилам и знанию, которые конституируют основу экономических действий (economic operations)... мы определяем экономическую эволюцию как общий процесс, где общий относится к "правилам", генерирующим экономические действия. Смысл понятия "общего" уровня анализа достигается комбинацией понятий поведения, базовых знаний и институтов в единое понятие "правил" и определением экономической эволюции как процесса координации и изменения правил» (Dopfer, Potts, 2009, р. 24). Соответственно, на общем уровне анализа необходимо фокусироваться на базовых знаниях, системе привычек, рутин и институтов, включая общие правила, «определяемые как дедуктивные процедуры для экономических действий, т.е. трансакций и трансформаций ресурсов. Эти
правила выполняются (are 'carried') «носителями» (carriers), которые включают как агентов, т.е. Homo Sapiens Oeconomicus, так и агентства, т.е. социально и технологически организованными носителями, такими как фирмы, домашние хозяйства или микро-сети» (Op. cit., p. 25). Это весьма усложненное описание экономических систем в принципе ничем не отличается от стандартных представлений о них, за одним исключением: поскольку эволюция — процесс без заранее заданной цели, осуществляемый широкой совокупностью агентов и агентств, то вполне возможно, что меняющиеся общие правила будут приводить к затруднению (снижению производительности) экономических действий. Как же Допфер и Поттс понимают механизмы изменения правил?
К сожалению, явного и ясного ответа на это вопрос не дается. Авторы в деталях описывают разные уровни общих правил, их связь с разумом и правовыми нормами, влияние на действия, различия правил между агентами, создающие сравнительные преимущества последних в обмене и производстве, процессы координации индивидуальных общих правил на мезо- и макро-уровнях и т.п. Единственный момент, прямо связанный с изменениями, касается состава «мезо-траектории» (р. 35), где выделяются стадии создания новой идеи, ее принятия (adoption) и сохранения (retention). Однако очевидные вопросы, — если идей несколько, какая принимается? Если принимается одними, но не принимается другими агентами? Если тот, чьи идеи не принимаются, обладает высоким потенциалом насилия, может ли он заставить принять новую идею? и т.п., — не только не находят ответа, но и не ставятся...
Как представляется, теория, обладающая такими основаниями для описания процесса экономической эволюции, вряд ли может быть названной общей теорией. Ведь она касается очень узкого (если вообще существующего в реальности) класса обществ, где принуждение в принципе отсутствует и люди принимают новые идеи (и правила) без учета их выгодности/невыгодности для себя.
Неудивительно, что нацеленный на ее развитие подход общего (generic) институционализма полагает, что «критическими институциональными проблемами изменений являются способы перехода к устойчивому производству и потреблению, взаимозависимость финансов и производства для опирающихся на кредиты инноваций и необходимость переформатирования демократических практик в политической экономии» (Wäckerle, 2014, р. 1). Действительно, как пишет автор, «общий институционализм сформирован (is designed) как способ развития программ эволюционной экономической теории с концентрацией на институциональных изменениях» (Op. cit. р. 2), т.е. посвящен методологии этой теории. Фактически работа посвящена детальному описанию «онтологии, эвристик и методологических рассмотрений планов исследовательских программ эволюционной экономической теории, с упором на их формирование снизу вверх, плюрализм и междисциплинарность» (Ibid.). Безусловно, такой выбор объекта исследования имеет право на существование, однако — в силу его методологического, а не предметного, характера, — оснований считать его новой разновидностью институционализма нет.
Постинституционализм
Строго говоря, направление с таким наименованием нельзя считать новым вариантом институционализма, поскольку оно по определению выходит на его рамки. Однако, поскольку в нем затрагиваются ряд важных для институционализмов вопросов, мы рассмотрим его основные особенности. Контуры этого направления представлены в ряде недавних публикаций Д. Фролова (Frolov, 2018; 2019; 2019а), который пишет о необходимости формирования и развития постинституционализма для того, чтобы преодолеть «стандартную модель» мейнстрима институционализма.
Эта модель представляет собой подобранную автором совокупность утверждений (положений), которые, как он считает, «разделяются основной массой институциональных экономистов и практически без изменений транслируются различным целевым аудиториям (от студентов и аспирантов до представителей других наук, экспертов, политиков и масс-медиа)» (Frolov, 2019, р. 3). С его точки, в «стандартной модели» институты — «это экзогенно заданные правила и/или убеждения и/или социальные структуры и/или способы координации и/или модели поведения (и т.д.), накладывающие ограничения на эгоистичное и оппортунистическое поведение индивидов»
(Op. cit., р. 4). Очевидно, что такое понимание института неразделяется (и не может разделяться!) ни одним институционалистом, поскольку представляет соединение противоречащих друг другу пониманий, базирующихся на разной методологии и онтологии. Сказать, что это «стандартное» понимание института — все равно что сказать, что в физике стандартным пониманием теплоты является ее трактовка как теплорода и/или количество внутренней энергии термодинамической системы.
Чтобы преодолеть «стандартную модель», Д. Фролов и предлагает сформировать постинституционализм, теоретическое ядро которого должна образовать концепция институционального бриколажа (см. выше, раздел Критический институционализм) и некоторые общие объединяющие принципы. В их составе «выраженный курс на изучение институциональной сложности; особое внимание к гибридности и подвижности границ институтов; сдвиг фокуса анализа институциональных изменений на бриколажные процессы и пространственную укорененность; отказ от функционализма и оптимизационного подхода к институтам; акцентировка на социальных группах и учет многомерной идентичности индивидов» (Op. cit., р. 8).
Применение этих принципов, с его точки зрения, создаст основу для перехода от «многочисленных редукционистких интерпретаций» понятия института «к объединительной парадигме» (Op. cit., р. 11). Чем такая «парадигма» будет отличаться от химеры5, созданной им в рамках «стандартной модели», автор умалчивает, а попытку Ф. Гуала создать унифицированную теорию институтов (Guala, 2016) он не рассматривает, хотя ее критический анализ в литературе имеется (Aydinonat, Ylikoski, 2018).
Одним из средств решения задач постинституционализма Д. Фролов полагает понятие институциональной конфигурации, которое он определяет как «развивающиеся вокруг определенных видов деятельности множества институтов и их (внутренних и внешних) стейкхолдеров, которые не только адаптируются к внешней институциональной среде, но постоянно конструируют и реконструируют ее, формируя относительно подконтрольные им ниши» (Op. cit., р. 19).
Нетрудно убедиться, что это понятие практически полностью совпадает с понимание институтов в социологии6. Хотя эта наука, как и экономическая, использует разные их определения, исходя из их сопоставления и «опираясь на широко известную метафору Д. Норта ("институты — это правила игры в обществе"), можно сказать, что для социологов институты — это сама игра, причем не только та, что играется в данный момент, но вся совокупность прошлых, текущих и будущих игр, игравшихся и играемых по схожим правилам, включая, разумеется, и те учреждения, которые занимаются организацией и регулированием отдельных игр» (Тамбовцев, 2015, с. 120). Тем самым в этом своем моменте «постинституционализм» уже давно существует в науке, «просто» называется по-другому. В целом же очерченный вкратце подход, содержащий упомянутые некорректности, затруднительно считать новым (по отношению к исходному и НИЭТ) институционализмом.
Пост-кейнсианский институционализм
Согласно Ч. Уэйлену, это направление экономической мысли возникло в США в начале 1980-х гг. как результат соединения идей Дж. М. Кейнса и Дж. К. Коммонса (Whalen, 2008). Первоначально сферой интереса их последователей были вопросы понимания бизнес-циклов и поиски путей их сглаживания и/или предотвращения, т.е. весьма узкая область экономической науки, что позволило Дж. Ходжсону писать об отсутствии связей между пост-кейнсианством и институционализмом (Hodgson, 1989). Однако уже десятилетие спустя он изменил точку зрения (Hodgson, 1999), причиной чего стало существенное расширение круга исследований, охвативших и тематику структурных изменений в экономике (Minsky, 1996), и вопросы роста уровня незащищенности рабочих (Cornwall, 1999), и ряд других макроэкономических проблем, имевших те или иные институциональные аспекты.
5 Химера (в биологии) - это организм, состоящий их генетически разнородных клеток, принадлежащих нескрещивающимся видам.
6 А также с пониманием институтов Т. Лоусоном (Lawson, 1997, рр. 317-318).
Ч. Уэйлен, анализируя достигнутое состояние и возможное будущее пост-кейнсианского институционализма, справедливо называет актуальными такие темы, как решение проблем глобального потепления и его экономических последствий (Whalen, 2020). Хотя ожидавшегося гетеродоксальными экономистами расцвета их направлений после кризиса 2008 г. не произошло (в том числе, и по их собственной вине, см. (Dobusch, Kapeller, 2012)), пост-кейнсианский институционализм безусловно развивает исходный институционализм, дополняя его опорой на «свою» макроэкономическую теорию, включающую целый ряд моделей, находящих эмпирическое подтверждение (Skott, Zipperer, 2012).
Правовой институционализм
В литературе существует как минимум две группы публикаций, содержащих данный термин. Во-первых, это работы в области юридической теории (MacCormick, Weinberger, 1986; Ruiter. 1997; Michelon, 2009), и их мы касаться не будем. Во-вторых, идущие от Дж. Ходжсона и его коллег представления о важнейшей роли государства в возникновении права, и их совместного определяющего значения для формирования институтов капитализма (Deakin, Gindis, Hodgson, 2017).7 Соответственно, авторы критикуют концепции спонтанного происхождения права в целом, и прав собственности в частности, подчеркивают роль государства в защите контрактов и преодолении неопределенности в контрактных отношениях, и т.д. Такой подход в чем-то перекликаясь с хорошо известным экономическим анализом права (Law and Economics), безусловно, имеет право на существование, однако в нем сложно найти новую разновидность институционализма: речь может идти о подчёркивании важности одной из предметных областей, изучаемых в экономической науке.
О чем свидетельствуют вновь возникшие институционализмы?
Проведенный анализ показывает, что за период, прошедший после возникновения НИЭТ как альтернативы исходному институционализму, исследователями проведена масштабная работа, нацеленная на то, чтобы тем или иным образом преодолеть их дихотомию. Однако все эти попытки не привели к ощутимым успехам. Наиболее продуктивными можно считать «новые» институционализмы, выделившие или подчеркнувшие важность тех или иных объекты анализа, оставаясь в методологических рамках одного из «базовых» институционализмов, — исходного либо НИЭТ. Ни один из вновь возникших институционализмов не создал какой-либо новой исследовательской программы, выходящей за их области.
Такой вывод является с нашей точки зрения вполне ожидаемым и предсказуемым. Ведь эти два институционализма противостоят друг другу методологически,8 — первый следует (в основном) методологическому холизму, или коллективизму (МХ), в то время как второй—методологическому индивидуализму (МИ). С нашей точки зрения, МИ и МХ составляют логически полную пару, не допускающую какого-либо синтеза своих компонентов: первый из «противников» утверждает, что познает и действует только человек, в то время как второй добавляет, — а также разные социальные структуры и группы людей как единые целые. Попытки соединить, «интегрировать» под разными наименованиями эти принципы основываются фактически на неточном или некорректном понимании МИ, что и обусловливает их неудачи (Тамбовцев, 2020).
Появление «новых» институционализмов говорит тем самым о том, что оба базовых институционализма отнюдь не исчерпали возможностей и резервов своего развития, прежде всего вовлечением в анализ новых предметных областей, пребывавших ранее вне сфер внимания их последователей. Что же касается их «интеграции», то преодоление неплодотворных попыток осуществить ее возможно, как представляется, лишь одним способом: развертыванием широкого (желательно публичного) обсуждения преимуществ и недостатков МХ и МИ исследователями, сталкивавшимися с ними в своей работе по изучению экономических (и иных) институтов.
7 В статье даются ссылки на работы по юридическому «правовому институционализму», так что этот подход можно считать развитием последнего.
8 Т. Лоусон (2005) говорит, правда, о различиях в онтологии.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Тамбовцев, В.Л. (2014). Экономическая теория неформальных институтов. М.: РГ-Пресс.
Тамбовцев, В.Л. (2015). Институты в социологии, политологии и правоведении. // Общественные науки и современность, 1, 115-126.
Тамбовцев, В.Л. (2020). Непродуктивность попыток методологического синтеза // Вопросы теоретической экономики, 3, 7-31.
Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2006). Economic Origins of Dictatorship and Democracy. Cambridge, UK: Cambridge University Press.
Afzal, A. (2017). Revisiting the Glorious Revolution: Property Rights, Economic Institutions and the Developing World // International Journal for Pluralism and Economics Education, 8(4), 378-388.
Ambrosino, A., Gigante, A.A. (2016). Economics meets the other sciences: interpreting new economic programs and proposing new theories for Institutional Cognitive Economics. MPRA Paper No. 75386, posted 3 December 2016.
Aydinonat, N.E., Ylikoski, P. (2018). Three Conceptions of a Theory of Institutions // Philosophy of the Social Sciences, 48(6), 550-568.
Barney, J.A.Y., Felin, T. (2013). What are microfoundations? // Academy of Management Perspectives, 27(2), 138-155.
Blanc, J. (2011). Classifying "CCs": Community, complementary and local currencies' types and generations // International Journal of Community Currency Research, 15, 4-10.
Blanc, J. (2018). Making sense of the plurality of money: a Polanyian attempt. - In: Gómez G. (Ed.), Monetary Plurality in Local, Regional and Global Economies (pp. 48-66). London, New York: Routledge.
Boulding, K. (1956). The image: Knowledge in life and society. Ann Arbor: University of Michigan Press.
Bourgine, P., Nadal, J.-P. (Eds.). (2004). Cognitive Economics. An Interdisciplinary Approach, Berlin: Springer.
Castellano, C.G. (2018). The institution of institutionalism: difference, universalism and the legacies of Institutional Critique // Culture, Theory and Critique, 59(1), 59-73.
Chaiken, S. (1980). Heuristic versus systematic information processing and the use of source versus message cues in persuasion // Journal of Personality and Social Psychology, 39(5), 752-66.
Cleaver, F., de Koning, J. (2015). Furthering critical institutionalism // International Journal of the Commons, 9(1), 1-18.
Cleaver, F., Whaley, L. (2018). Understanding process, power, and meaning in adaptive governance a critical institutional reading // Ecology and Society, 23(2), Art. 49 https://doi.org/10.5751/ES-10212-230249.
Cornwall, W. (1999). The Institutional Determinants of Unemployment. In: Setterfield M. (eds) Growth, Employment and Inflation (pp. 254-269). London: Palgrave Macmillan.
David, P.A. (1994). Why are institutions the 'carriers of history'? Path dependence and the evolution of conventions, organizations and institutions // Structural Change and Economic Dynamics, 5(2), 205-220.
Davis, J.B. (2008). The turn in recent economics and return of orthodoxy // Cambridge Journal of Economics, 32(3), 249-366.
Deakin, S., Gindis, D., Hodgson, G.M., Huang, K., Pistor, K. (2017). Legal institutionalism: Capitalism and the constitutive role of law // Journal of Comparative Economics, 45(1), 188-200.
Denzau, A.T., North, D.C. (1994). Shared Mental Models: Ideologies and Institutions // Kyklos, 47(1), 3-31.
Dixit, A., Grossman G.M., Gul F. (2000). The Dynamics of Political Compromise // Journal of Political Economy, 108(3), 531-568.
Dobusch, L., Kapeller J. (2012). A Guide to Paradigmatic Self-Marginalization: Lessons for Post-Keynesian Economists // Review of Political Economy, 24(3), 469-487.
Dopfer, K., Potts, J. (2009). On the theory of economic evolution // Evolutionary and Institutional Economics Review, 6(1), 23-44.
Drobak, J. N. (2008). Introduction: Law & The New Institutional Economics // Washington University Journal of Law & Policy, 26(1), 1-11.
Dutraive, V., Théret, B. (2017). Two Models of the Relationship between Money and Sovereignty: An Interpretation Based on John R. Commons's Institutionalism // Journal of Economic Issues, 51(1), 27-44.
Evans, J. (2008). Dual-processing accounts of reasoning, judgment and social cognition // Annual Review of Psychology, 59, 255-278.
Falaster, C., Zanin, L.M., Guerrazzi, L. (2017). Institutional theory in tourism research: new opportunities from an evolving theory // Revista Brasileira de Pesquisa em Turismo, 11(2), 270-293.
Fiske, A.P. (1992). The Four Elementary Forms of Sociality: Framework for a Unified Theory of Social Relations // Psychological Review, 99(4), 689-723.
Frolov, D. (2018). Post-institutionalism: Beyond the Institutional Mainstream. MPRA Paper No. 90287, posted 30 Nov 2018 (https://mpra.ub.uni-muenchen.de/90287/).
Frolov, D. (2019). Post-institutionalism: Research program beyond the institutional mainstream. MPRA Paper No. 92328, posted 24 Feb 2019. (https://mpra.ub.uni-muenchen.de/92328/).
Frolov, D. (2019a). The manifesto of post-institutionalism: institutional complexity research agenda. MPRA Paper No. 97662, posted 17 Dec 2019. (https://mpra.ub.uni-muenchen.de/97662/).
Gislain, J.-J., Steiner, P. (1999). American Institutionalism and Durkheimian Positive Economics: Some connections // History of Political Economy, 31(2), 273-296.
Gigante, A.A. (2013). Institutional Cognitive Economics: some recent developments. MPRA Paper No. 48278. (https://mpra.ub.uni-muenchen.de/48278/).
Glaeser, E.L., Shleifer A. (2003). The Rise of the Regulatory State // Journal of Economic Literature, 41(2), 401-425.
Gray, H. (2015). Access orders and the 'new' new institutional economics of development // Development and Change, 47(1), 51-75.
Guala, F. (2016). Understanding Institutions: The Science and Philosophy of Living Together. Princeton: Princeton University Press.
Hamilton, W.H. (1919). The Institutional Approach to Economic Theory // American Economic Review, 9(1), 309-318.
Harris, A.L. (1932). Types of Institutionalism // Journal of Political Economy, 40(6), 721-749.
Higgins, T.E. (2000). Social cognition. Learning about what matters in the social world // European Journal of Social Psychology, 30(1), 3-39.
Hodgson, G. (1999). Post-Keynesianism and Institutionalism: Another Look at the Link. - In: Setterfield M. (Ed.) Growth, Employment and Inflation. (pp 72-87). London: Palgrave Macmillan.
Hodgson, G.M. (1989). Post-Keynesian and institutionalism: the missing link. - In: Pheby, J. (Ed.), New Directions in Post-Keynesian Economics (pp. 94-123). Aldershot: Edward Elgar.
Howarth, C. (2006). A social representation is not a quiet thing: Exploring the critical potential of social representations theory // British Journal of Social Psychology, 45(1), 65-86.
Kallinikos, J. (1995). Cognitive foundations of economic institutions: Markets, organizations and networks revisited // Scandinavian Journal of Management, 1(2), 119-137.
Kitagawa, K. (2017). Political Government and Economic Government in J.R. Commons' Institutional Economics // Économie et institutions [Online], Vol. 26. (http://journals.openedition.org/ ei/5916); D0I:10.4000/ei.5916
Klar, Y., Bar-Tal, D., Kruglanski, A.W. (1988). Conflict as a cognitive schema: Toward a social cognitive analysis of conflict and conflict termination. - In: Stroebe W., Kruglanski A.W., Bar-Tal D., Hewstone M. (eds) The Social Psychology of Intergroup Conflict (pp. 73-85). Berlin, Heidelberg: Springer.
Knight, J.F. and North, D.C. (1997). Explaining Economic Change. The Interplay between Cognition and Institutions // Journal of Legal Theory, 3(3), 211-226.
Krier, D. (2009). Finance Capital, Neo-Liberalism and Critical Institutionalism // Critical Sociology, 35(3), 395-416.
Lawson, T. (2005) The Nature of Institutional Economics // Evolutionary and Institutional Economics Review, 2(1), 7-20.
Lawson, Т. (1997). Economics and Reality. New York: Routledge.
Lindenberg, S. (1998). The Cognitive Turn in Institutional Analysis: Beyond NIE and NIS? // Journal of Institutional and Theoretical Economics, 154(4), 716—727.
Loasby, B.J. (2002). Evolution and Institutions: A Cognitive Perspective // Journal of Economics and Business, 5(1), 27—45.
MacCormick, N., Weinberger, O. (1986). An Institutional Theory of Law. New Approaches to Legal Positivism. Dordrecht: Riedel.
Macey, G.P. (2010). Coasean Blind Spots: Charting the Incomplete Institutionalism // Georgetown Law Journal, 98, 863—919.
Malherbe, L, Montalban, M, Bédu, N., Granier, C. (2019). Cryptocurrencies and Blockchain: Opportunities and Limits of a New Monetary Regime // International Journal of Political Economy, 48(2), 127—152
Mantzavinos, C., North, D.C., Shariq, S. (2004). Learning, Institutions, and Economic Performance // Perspectives on Politics, 2(1), 75—84
Michelon, C., Jr. (2009). MacCormick's Institutionalism between Theoretical and Practical Reason // Diritto & Questioni Pubbliche, 9, 53—62.
Minsky, H.P. (1996). Uncertainty and the institutional structure of capitalist economies // Journal of Economic Issues, 30(2), 357—368.
Monetary Institutionalisms in the French-Speaking World: Past Record, Future Prospects and International Perspectives. International Conference 1-3 June 2016, Lyon (http://www.monedasocial. org/wp-content/uploads/2015/06/AAC-IMF-English.pdf).
Moscovici, S. (1988). Notes toward a description of Social Representations // European Journal of Social Psychology, 18(3), 211—250.
Murphy, K.M., Shleifer, A. (2004). Persuasion in Politics // American Economic Review, 94(2), 435—439.
Nau, H.H., Steiner, P. (2002). Schmoller, Durkheim, and Old European Institutionalist Economics // Journal of Economic Issues, 36(4), 1005—1024.
North, D.C. (1994). The historical evolution of polities // International Review of Law and Economics, 14(4), 381—391.
North, D.C., Wallis, J.J., Weingast, B. (2009), Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Interpreting Recorded Human History, Cambridge: Cambridge University Press.
Orzi, R. (2015). French Complementary Currency Systems. Exploring contributions to promote Social currencies in Argentina // International Journal of Community Currency Research, 19(D), 94—105.
Peukert, H. (2001). The Schmoller Renaissance // History of Political Economy, 33(1), 71—116.
Prates, D.M., Pereira, J.M. (2020). Currency hierarchy, monetary sovereignty and macroeconomic policy autonomy: A framework based on the French Monetary Institutionalism and the Regulation School // Texto para Discussäo 377. Unicamp (Brazil): University of Campinas (https://www.eco. unicamp.br/images/arquivos/artigos/TD/TD377.pdf).
Rosch, E. (1975). Cognitive representations of semantic categories // Journal of Experimental Psychology: General, 104(3), 192—233.
Ruiter, D.W.P. (1997). A basic classification of legal institutions // Ratio Juris, 10(4), 357—371.
Rutherford, M. (2001). Institutional Economics: Then and Now // Journal of Economic Perspectives, 15(3), 173—194.
Samuels, W.J. (1990). Institutional economics and the theory of cognition // Cambridge Journal of Economies, 14(2), 219—227.
Sikor, T., Lund, C. (2009). Access and Property: A Question of Power and Authority // Development and Change, 40(1), 1—22.
Skott, P., Zipperer, B. (2012). An empirical evaluation of three post-Keynesian models // European Journal of Economics and Economic Policies: Intervention, 9(2), 277—307.
Smith, E.R., DeCoster, J. (2000). Dual-process models in social and cognitive psychology: Conceptual integration and links to underlying memory systems // Personality and Social Psychology Review, 4(2), 108—131.
Sperber, R.D., McCauley, C., Ragain, R.D., Weil, C.M. (1979). Semantic priming effects on picture and word processing // Memory & Cognition, 7(5), 339-345.
Spiegler, P., Milberg, W. (2009). The taming of institutions in economics: the rise and methodology of the 'new new institutionalism' // Journal of Institutional Economics, 5(3), 289-313.
Teraji, S. (2018). The Cognitive Basis of Institutions: A Synthesis of Behavioral and Institutional Economics. London: Academic Press.
Théret, B. (1999). The Socio-political Dimensions of the Currency: Implications for the Transition to the Euro // Journal of Consumer Policy, 22(1-2), 51-79.
Von Staden, P., Bruce, K. (2015). Original and New Institutional Economics: Brethren Rather than Foes? Lessons from the Sociocognitive Turn in 'Late' Douglass North // Journal of Economic Issues, 49(1), 111-125.
Wackerle, M. (2014). The Foundations of Evolutionary Institutional Economics: Generic institutionalism. London and New York: Routledge.
Walliser, B. (2007). Cognitive Economics. Heidelberg: Springer.
Whalen, C. (2008). Toward 'wisely managed' capitalism: Post-Keynesian institutionalism and the creative state // Forum for Social Economics, 37(1), 43-60.
Whalen, C.J. (2020). Post-Keynesian institutionalism: past, present, and future // Evolutionary and Institutional Economics Review, 17(1), 71-92.
Williamson, O.E. (1975). Markets and Hierarchies. Analysis and Antitrust Implications. New York: Free Press.
Yoshikawa, H. (2016). Micro-foundations for macroeconomics: New set-up based on statistical physics // European Physical Journal Special Topics, 225(17-18), 3337-3344.
Zafirovski, M. (2005). The Influence of Sociology on Economics: Selected Themes and Instances from Classical Sociological Theory // Journal of Classical Sociology, 5(2), 123-156.
REFERENCES
Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2006). Economic Origins of Dictatorship and Democracy. Cambridge, UK: Cambridge University Press.
Afzal, A. (2017). Revisiting the Glorious Revolution: Property Rights, Economic Institutions and the Developing World. International Journal for Pluralism and Economics Education. 8(4), 378-388.
Ambrosino, A., Gigante, A.A. (2016). Economics meets the other sciences: interpreting new economic programs and proposing new theories for Institutional Cognitive Economics. MPRA Paper No. 75386, posted 3 December 2016.
Aydinonat, N.E., Ylikoski, P. (2018). Three Conceptions of a Theory of Institutions. Philosophy of the Social Sciences, 48(6), 550-568.
Barney, J.A.Y., Felin, T. (2013). What are microfoundations? Academy of Management Perspectives, 27(2), 138-155.
Blanc, J. (2011). Classifying "CCs": Community, complementary and local currencies' types and generations. International Journal of Community Currency Research, 15, 4-10.
Blanc, J. (2018). Making sense of the plurality of money: a Polanyian attempt. - In: Gómez G. (Ed.), Monetary Plurality in Local, Regional and Global Economies (pp. 48-66). London, New York: Routledge.
Boulding, K. (1956). The image: Knowledge in life and society. Ann Arbor: University of Michigan Press, 175 p.
Bourgine, P., Nadal, J.-P. (Eds.). (2004). Cognitive Economics. An Interdisciplinary Approach, Berlin: Springer, xiv + 479 pages.
Castellano, C.G. (2018). The institution of institutionalism: difference, universalism and the legacies of Institutional Critique. Culture, Theory and Critique, 59(1), 59-73.
Chaiken, S. (1980). Heuristic versus systematic information processing and the use of source versus message cues in persuasion. Journal of Personality and Social Psychology, 39(5), 752-766.
Cleaver, F., de Koning, J. (2015). Furthering critical institutionalism. International Journal of the Commons, 9(1), 1-18.
Cleaver, F., Whaley, L. (2018). Understanding process, power, and meaning in adaptive governance a critical institutional reading. Ecology and Society, 23(2), Art. 49 https://doi.org/10.5751/ES-10212-230249.
Cornwall, W. (1999). The Institutional Determinants of Unemployment. In: Setterfield M. (eds) Growth, Employment and Inflation (pp. 254—269). London: Palgrave Macmillan.
David, P.A. (1994). Why are institutions the 'carriers of history'? Path dependence and the evolution of conventions, organizations and institutions. Structural Change and Economic Dynamics, 5(2), 205-220.
Davis, J.B. (2008). The turn in recent economics and return of orthodoxy. Cambridge Journal of Economics, 32(3), 249-366.
Deakin, S., Gindis, D., Hodgson, G.M., Huang, K., Pistor, K. (2017). Legal institutionalism: Capitalism and the constitutive role of law. Journal of Comparative Economics, 45(1), 188-200.
Denzau, A.T., North, D.C. (1994). Shared Mental Models: Ideologies and Institutions. Kyklos, 47(1), 3-31.
Dixit, A., Grossman G.M., Gul F. (2000), The Dynamics of Political Compromise. Journal of Political Economy, 108(3), 531-568.
Dobusch, L., Kapeller J. (2012). A Guide to Paradigmatic Self-Marginalization: Lessons for Post-Keynesian Economists. Review of Political Economy, 24(3), 469-487.
Dopfer, K., Potts, J. (2009). On the theory of economic evolution. Evolutionary and Institutional Economics Review, 6(1), 23-44.
Drobak, J.N. (2008). Introduction: Law & The New Institutional Economics. Washington University Journal of Law & Policy, 26(1), 1-11.
Dutraive, V., Theret, B. (2017). Two Models of the Relationship between Money and Sovereignty: An Interpretation Based on John R. Commons's Institutionalism. Journal of Economic Issues, 51(1), 27-44.
Evans, J. (2008). Dual-processing accounts of reasoning, judgment and social cognition. Annual Review of Psychology, 59, 255-278.
Falaster, C., Zanin, L.M., Guerrazzi, L. (2017). Institutional theory in tourism research: new opportunities from an evolving theory. Revista Brasileira de Pesquisa em Turismo, 11(2), 270-293.
Fiske, A.P. (1992). The Four Elementary Forms of Sociality: Framework for a Unified Theory of Social Relations. Psychological Review, 99(4), 689-723.
Frolov, D. (2018). Post-institutionalism: Beyond the Institutional Mainstream. MPRA Paper No. 90287, posted 30 Nov 2018. (https://mpra.ub.uni-muenchen.de/90287/).
Frolov, D. (2019). Post-institutionalism: Research program beyond the institutional mainstream. MPRA Paper No. 92328, posted 24 Feb 2019. (https://mpra.ub.uni-muenchen.de/92328/).
Frolov, D. (2019а). The manifesto of post-institutionalism: institutional complexity research agenda. MPRA Paper No. 97662, posted 17 Dec 2019. (https://mpra.ub.uni-muenchen.de/97662/).
Gislain, J.-J., Steiner, P. (1999). American Institutionalism and Durkheimian Positive Economics: Some connections. History of Political Economy, 31(2), 273-296.
Gigante, A.A. (2013). Institutional Cognitive Economics: some recent developments. MPRA Paper No. 48278. (https://mpra.ub.uni-muenchen.de/48278/).
Glaeser, E.L., Shleifer A. (2003). The Rise of the Regulatory State. Journal of Economic Literature, 41(2), 401-425.
Gray, H. (2015). Access orders and the 'new' new institutional economics of development. Development and Change, 47(1), 51-75.
Guala, F. (2016). Understanding Institutions: The Science and Philosophy of Living Together. Princeton: Princeton University Press.
Hamilton, W.H. (1919). The Institutional Approach to Economic Theory. American Economic Review, 9(1), 309-318.
Harris, A.L. (1932). Types of Institutionalism. Journal of Political Economy, 40(6), 721-749.
Higgins, T.E. (2000). Social cognition. Learning about what matters in the social world. European Journal of Social Psychology, 30(1), 3-39.
Hodgson, G. (1999). Post-Keynesianism and Institutionalism: Another Look at the Link. — In: Setterfield M. (Ed.) Growth, Employment and Inflation. (pp. 72—87). London: Palgrave Macmillan.
Hodgson, G.M. (1989). Post-Keynesian and institutionalism: the missing link. In: Pheby, J. (Ed.), New Directions in Post-Keynesian Economics (pp. 94—123). Aldershot: Edward Elgar.
Howarth, C. (2006). A social representation is not a quiet thing: Exploring the critical potential of social representations theory. British Journal of Social Psychology, 45(1), 65-86.
Kallinikos J. (1995). Cognitive foundations of economic institutions: Markets, organizations and networks revisited. Scandinavian Journal of Management, 1(2), 119-137.
Kitagawa, K. (2017). Political Government and Economic Government in J.R. Commons' Institutional Economics. Économie et institutions [Online], Vol. 26. (http://journals.openedition.org/ ei/5916); D0I:10.4000/ei.5916
Klar, Y., Bar-Tal, D., Kruglanski, A.W. (1988). Conflict as a cognitive schema: Toward a social cognitive analysis of conflict and conflict termination. In: Stroebe W., Kruglanski A.W., Bar-Tal D., Hewstone M. (eds) The Social Psychology of Intergroup Conflict (pp. 73-85). Berlin, Heidelberg: Springer.
Knight, J.F., North, D.C. (1997). Explaining Economic Change. The Interplay between Cognition and Institutions. Journal of Legal Theory, 3(3), 211-226.
Krier, D. (2009). Finance Capital, Neo-Liberalism and Critical Institutionalism. Critical Sociology, 35(3), 395-416.
Lawson, T. (2005). The Nature of Institutional Economics. Evolutionary and Institutional Economics Review, 2(1), 7-20.
Lawson, Т. (1997). Economics and Reality. New York: Routledge.
Lindenberg, S. (1998). The Cognitive Turn in Institutional Analysis: Beyond NIE and NIS? Journal of Institutional and Theoretical Economics, 154(4), 716-727.
Loasby, B.J. (2002). Evolution and Institutions: A Cognitive Perspective. Journal of Economics and Business, 5(1), 27-45.
MacCormick, N., Weinberger, O. (1986). An Institutional Theory of Law. New Approaches to Legal Positivism. Dordrecht: Riedel.
Macey, G.P. (2010). Coasean Blind Spots: Charting the Incomplete Institutionalism. Georgetown Law Journal, 98, 863-919.
Malherbe, L., Montalban, M., Bédu, N., Granier, C. (2019). Cryptocurrencies and Blockchain: Opportunities and Limits of a New Monetary Regime. International Journal of Political Economy, 48(2), 127-152.
Mantzavinos, C., North, D.C., Shariq, S. (2004). Learning, Institutions, and Economic Performance. Perspectives on Politics, 2(1), 75-84.
Michelon, C., Jr. (2009). MacCormick's Institutionalism between Theoretical and Practical Reason. Diritto & Questioni Pubbliche, 9, 53-62.
Minsky, H.P. (1996). Uncertainty and the institutional structure of capitalist economies. Journal of Economic Issues, 30(2), 357-368.
Monetary Institutionalisms in the French-Speaking World: Past Record, Future Prospects and International Perspectives. International Conference 1-3 June 2016, Lyon (http://www.monedasocial. org/wp-content/uploads/2015/06/AAC-IMF-English.pdf).
Moscovici, S. (1988). Notes toward a description of Social Representations. European Journal of Social Psychology, 18(3), 211-250.
Murphy, K.M., Shleifer, A. (2004). Persuasion in Politics. American Economic Review, 94(2), 435-439.
Nau, H.H., Steiner, P. (2002). Schmoller, Durkheim, and Old European Institutionalist Economics. Journal of Economic Issues, 36(4), 1005-1024.
North, D.C. (1994). The historical evolution of polities. International Review of Law and Economics, 14(4), 381-391.
North, D.C., Wallis, J.J., Weingast, B. (2009). Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Interpreting Recorded Human History, Cambridge: Cambridge University Press.
Orzi, R. (2015). French Complementary Currency Systems. Exploring contributions to promote Social currencies in Argentina. International Journal of Community Currency Research, 19(D), 94-105.
Peukert, H. (2001). The Schmoller Renaissance. History of Political Economy, 33(1), 71-116
Prates, D.M., Pereira, J.M. (2020). Currency hierarchy, monetary sovereignty and macroeconomic policy autonomy: A framework based on the French Monetary Institutionalism and the Regulation School. Texto para Discussao 377. Unicamp (Brazil): University of Campinas (https://www.eco. unicamp.br/images/arquivos/artigos/TD/TD377.pdf).
Rosch, E. (1975). Cognitive representations of semantic categories. Journal of Experimental Psychology: General, 104(3), 192-233.
Ruiter, D.W.P. (1997). A basic classification of legal institutions. Ratio Juris, 10(4), 357-371.
Rutherford, M. (2001). Institutional Economics: Then and Now. Journal of Economic Perspectives, 15(3), 173-194.
Samuels, W.J. (1990). Institutional economics and the theory of cognition. Cambridge Journal of Economies, 14(2), 219-227.
Sikor, T., Lund, C. (2009). Access and Property: A Question of Power and Authority. Development and Change, 40(1), 1-22.
Skott, P., Zipperer, B. (2012). An empirical evaluation of three post-Keynesian models. European Journal of Economics and Economic Policies: Intervention, 9(2), 277-307.
Smith, E.R., DeCoster, J. (2000). Dual-process models in social and cognitive psychology: Conceptual integration and links to underlying memory systems. Personality and Social Psychology Review, 4(2), 108-131.
Sperber, R.D., McCauley, C., Ragain, R.D., Weil, C.M. (1979). Semantic priming effects on picture and word processing. Memory & Cognition, 7(5), 339-345.
Spiegler, P., Milberg, W. (2009). The taming of institutions in economics: the rise and methodology of the 'new new institutionalism'. Journal of Institutional Economics, 5(3), 289-313.
Tambovtsev, V.L. (2014). The economic theory of the informal institutions. Moscow: RD-Press (In Russian).
Tambovtsev, V.L. (2015). Institutions in sociology, political science, and legal science. Obschestvennye nauki i sovremennost, 1, 115-126 (In Russian).
Tambovtsev, V. (2020). Unproductivity of the Methodological Fusion's Attempts. Voprosy teoreticheskoy ekonomiki, 3, 7-31(In Russian).
Teraji, S. (2018). The Cognitive Basis of Institutions: A Synthesis of Behavioral and Institutional Economics. London: Academic Press. 366 р.
Theret, B. (1999). The Socio-political Dimensions of the Currency: Implications for the Transition to the Euro. Journal of Consumer Policy, 22(1-2), 51-79.
Von Staden, P., Bruce, K. (2015). Original and New Institutional Economics: Brethren Rather than Foes? Lessons from the Sociocognitive Turn in 'Late' Douglass North. Journal of Economic Issues, 49(1), 111-125.
Wackerle, M. (2014). The Foundations of Evolutionary Institutional Economics: Generic institutionalism. London and New York: Routledge.
Walliser, B. (2007). Cognitive Economics. Heidelberg: Springer 196 p.
Whalen, C. (2008). Toward 'wisely managed' capitalism: Post-Keynesian institutionalism and the creative state. Forum for Social Economics, 37(1), 43-60.
Whalen, C.J. (2020). Post-Keynesian institutionalism: past, present, and future. Evolutionary and Institutional Economics Review, 17(1), 71-92.
Williamson, O.E. (1975). Markets and Hierarchies. Analysis and Antitrust Implications. New York: Free Press, 286 р.
Yoshikawa, H. (2016). Micro-foundations for macroeconomics: New set-up based on statistical physics. European Physical Journal Special Topics, 225(17-18), 3337-3344.
Zafirovski, M. (2005). The Influence of Sociology on Economics: Selected Themes and Instances from Classical Sociological Theory. Journal of Classical Sociology, 5(2), 123-156.
