CC BY
50
Н.А. Носик
Институт уголовного наказания в виде лишения свободы в системе мер борьбы с преступностью в СССР 1945-1953 гг. (уголовно-исполнительный аспект)
Наказание в виде лишения свободы в послевоенном СССР оставалось достаточно суровым. Так, с 1937 г., когда были внесены изменения в УК РСФСР [1], предусматривался максимальный срок лишения свободы до 25 лет (был снижен до 15 лет только в 1960 г.), правда, это касалось только тяжких преступлений против государства. Минимальный срок лишения свободы составлял один год. Наказание отбывалось в ИТК и ИТЛ ГУЛАГа, который входил структурно в НКВД-МВД СССР. При этом численность заключенных в исправительно-трудовых лагерях характеризовалась следующими данными (см. табл.) [2]:
Таблица
Годы Число заключенных в ИТЛ (на 1 января)
1945 715 506
1946 600 897
1947 808 839
1948 2 199 535
1949 2 550 275
1950 2 561 351
1951 2 357 832
1952 2 418 793
Кроме того, официальная статистика указывает, что в трудпоселениях насчитывалось 917 тысяч человек, в 1939 г. - 939 тысяч, в 1941 г. - 930 тысяч человек [3, с. 75], а к началу 1953 г. - 2 753 356 человек [4, с. 16]. В целом, как видно, ГУЛАГ характеризуется нарастанием числа заключенных (определенный спад в годы войны объясняется необходимостью усиления вооруженных сил, куда вливались как потенциальные заключенные, так и те, кто уже отбывал наказание и из ИТЛ направлялся на фронт в составе известных штрафных батальонов). Данное обстоятельство свидетельствует о том, что советское государство повышало роль института наказания в виде лишения свободы в системе мер по борьбе с преступностью.
Значительную часть содержащихся в местах лишения свободы составляли бывшие советские военнопленные, а также пленные из армий противников, и в первую очередь фашистской Германии. До недавних пор эта тема была закрытой для исследователей. В последние годы по данной проблематике появился ряд работ [5; 6]. Условия их содержания некоторым образом отличались от условий содержания лиц, направленных в места лишения свободы по приговору суда. Однако правовой статус военнопленных был принципиально иным, чем правовой статус осужденных (и прежде всего здесь следует выделить то обстоятельство, что нахождение военнопленных в местах лишения свободы юридически не составляло уголовного наказания до их осуждения, а суду, как известно, были преданы далеко не все военнопленные).
Так, в (постановлении № 6884с Государственного Комитета Обороны от 4 ноября 1944 г.) [18, с. 98] указывалось: «разрешить НКВД СССР всех бывших военнопленных и окруженцев рядового и сержантского состава, ныне находящихся в спецлагерях НКВД (в такие лагеря бывшие советские военнопленные направлялись для проверки их на благонадежность. - Н.Н.), а также прибывших в
спецлагери НКВД СССР из Финляндии и 4 ноября из Англии, по окончании их проверки передавать в рабочие кадры промышленности или использовать на строительствах НКВД, а также для службы в охране спецлагерей и лагерей ГУЛАГа НКВД СССР». Обращает на себя внимание та бесцеремонность, с которой решались судьбы людей, в отношении которых не было вынесено обвинительного приговора. Аналогично обстояло дело и с военнопленными других государств, и прежде всего Германии.
Например, в директиве Народного комиссара внутренних дел генерального комиссара госбезопасности Берии № 107 от 2 июля 1945 г. указывалось на неудовлетворительное состояние с трудоиспользованием военнопленных. Предписывалось «принуждать каждого военнопленного к выполнению государственных норм выработки... считать трудовое использование военнопленных и возмещение государству расходов на их содержание важнейшей задачей» [7]. Позже в развитие этой директивы было разработано специальное Положение о трудовом использовании военнопленных, объявленное приказом НКВД СССР от 22 сентября 1945 г. В нем указывалось, что «трудовое использование военнопленных осуществляется... исходя из потребности промышленности и строительства СССР и задачи ликвидации ущерба, причиненного войной. Военнопленных, злостно уклоняющихся от работы, надлежит передавать суду военного трибунала» [8]. Советское государство достаточно активно использовало также в качестве дешевой рабочей силы интернированных немцев, содержащихся в лагерях. Так, 25 декабря 1945 г. было издано постановление ГКО «О трудовом использовании интернированных немцев», при этом речь шла о более чем ста тысячах человек [9, с. 115].
При этом содержать их полагалось как и в ИТЛ НКВД [9, с. 116]. Фактически, таким образом, эти люди отбывали лишение свободы (в дальнейшем под давлением западных стран большинство военнопленных были возвращены на родину) [10, с. 168-172]. Вместе с тем следует заметить, что сразу после войны происходит в целом некоторое ослабление карательной составляющей внутренней государственной политики, соответственно уменьшается и численность заключенных, содержащихся в местах лишения свободы. В частности, в 1946 г. была издана директива НКВД № 46 «Об освобождении из исправительно-трудовых лагерей и колоний НКВД лиц, осужденных особым совещанием при НКВД СССР на срок до окончания войны» [11, с. 171]. Освобождаемым разрешалось свободное проживание на территории СССР, кроме режимных местностей. В справках, выдаваемых этим лицам, указывалось, что они попадают под действие Положения о паспортах [11, с. 171].
Однако спустя некоторое время в стране поднимаются новые волны репрессий, заметно растет и доля осуждаемых к лишению свободы. В послевоенный период принимается постановление Совета Министров СССР (21 февраля 1948 г.), а вслед за ним и в его развитие совместный приказ министра внутренних дел СССР, министра госбезопасности СССР и генерального прокурора СССР от 16 марта 1948 г. «Об организации особых лагерей и тюрем МВД для содержания особо опасных преступников и о направлении последних после отбытия наказания в ссылку на поселение под надзор органов МГБ» [12]. В соответствии с этим документом предусматривалось в 8-месячный срок перевести осужденных к лишению свободы «шпионов, диверсантов, террористов, троцкистов, правых, меньшевиков, эсеров, монархистов, националистов, белоэмигрантов, участников других антисоветских организаций и групп и лиц, представляющих опасность по своим антисоветским связям и вражеской деятельности, из общих исправительно-трудовых лагерей и тюрем в организуемые МВД лагеря - в районе Колымы на Дальнем Севере и в Норильске, в Коми АССР, в районе Караганды, в Темниках Мордовской АССР и особые тюрьмы - в городах Владимире, Александровске и Верхне-Уральске» [12]. При этом следует заметить, что формально в 1948 г. указ от 22 апреля 1943 г. о введении каторжных работ был отменен, однако для тех, кто был осужден к этому виду наказания, наименование «каторжанин» не отменялось [13, с. 33].
Всего было создано 11 лагерей и 3 тюрьмы, а общая численность содержащихся там заключенных, по некоторым данным, доходила до двухсот тысяч человек [14, с. 270; 11, с. 177]. Если вести речь об отдельных особых лагерях, то, например, в особом лагере № 6 (Речлаг в Воркуте) на 1 января 1949 г. находилось 6 774 заключенных, в том числе 4 043 каторжан [15]. Однако уже к началу сентября того же года, по мере исполнения приказа, число заключенных возросло до 24 718 человек, в том числе каторжан 10 771 человек [15]. Условия их содержания регулировались исключительно секретными подзаконными ведомственными актами (основная их направленность сводилась к усилению надзора за поведением этой категории заключенных), чем существенным образом нарушался принцип законности.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что создание особых, более строгих условий содержания государственных преступников было продолжением прежней довоенной политики, проведению которой помешала война. Это, в свою очередь, свидетельствует о нараставшем внутреннем напряжении, противоречивости советского общества, что активизировало рост
преступности, который давал власти основания усиливать наказание, в том числе чаще стало применяться наказание в виде лишения свободы.
В период отбывания наказания с заключенными проводилась воспитательная работа в соответствии с ИТК РСФСР 1933 г. Важное место в исправлении преступников согласно нормам исправительно-трудового права отводилось их трудоиспользованию. Однако фактически заключенные не перевоспитывались, а использовались как дешевая рабочая сила. Так, в 1946 г. новые грандиозные экономические задачи ставились перед ГУЛАГом в связи с принятием планов четвертой пятилетки. Так, только на строительстве железных дорог следовало освоить 5,5 млрд рублей - почти в два раза больше, чем за предыдущую пятилетку. Предстояло построить в пять раз больше шоссейных дорог, на 18 % увеличить добычу угля. На строительстве предприятий цветной металлургии было запланировано освоить 3 млрд рублей, на строительстве БАМа - 4 млрд рублей. Предстояло также завершить строительство автомобильных дорог «Москва - Минск», «Москва - Харьков», «Москва - Ленинград», «Харьков - Симферополь», «Ленинград - Таллин», «Смоленск - Рига», «Харьков - Киев», «Москва -Брест» и др. Для решения этих задач ряд крупных ИТЛ были передислоцированы [16, с. 175-176]. Огромное число заключенных после Великой Отечественной войны вновь стали привлекаться на сооружение Байкало-Амурской железной дороги. К этому времени заключенные уже получали за свой труд определенное денежное вознаграждение. В частности, в Ангарлаге на основании приказа № 298 от 13 июля 1950 г. по ИТЛ заключенным после всех вычетов выдавалось на руки от 40 до 200 рублей ежемесячно (для сравнения - вольнонаемный шофер получал 1100 рублей, уборщица - 410, стрелок ВОХР - 240 рублей). По сравнению с довоенным и военным временем это был, конечно, шаг вперед.
В то же время на многих объектах заключенные находились в очень плохих, антисанитарных условиях, нередко их работа была неэффективной. Наиболее наглядно это было видно на примере строительства железной дороги Салехард-Игарка (секретное решение Совета Министров СССР от 4 февраля 1947 г.), продолжавшееся около шести лет; эта магистраль получила название Мертвой дороги [13, с. 8-15]. Строительство в районе Заполярья сильно осложнялось вечной мерзлотой. В результате рельсы почти на всем протяжении построенного участка дороги (около 300 км) оказались невероятно искривленными и труд огромного числа заключенных, живших в чрезвычайно сложных условиях Крайнего Севера, уже в процессе строительства оказывался бессмысленным (так было до 1953 г.). После смерти Сталина интерес государства к сооружению северной трансмагистрали был утрачен. Остались десятки километров исковерканной железной дороги, пустые бараки и другие объекты, брошенная техника.
Таким образом, можно констатировать, что в послевоенный период государство активизирует применение наказания в виде лишения свободы в борьбе с преступностью, о чем свидетельствует прежде всего увеличение числа заключенных, содержащихся в исправительно-трудовых лагерях, колониях и тюрьмах, а также ужесточение режимных условий для некоторых категорий заключенных (создание особых лагерей). В процессе отбывания наказания заключенные должны были «перевоспитываться», однако на деле они использовались как дешевая рабочая сила для решения крупных государственных экономических задач.
Литература
1. Уголовный кодекс РСФСР. М., 1950.
2. Земсков В.Н. ГУЛАГ (историко-социологический аспект) // Социологические исследования. 1991. № 6.
3. Земсков В.Н. Об учете спецконтингента НКВД во всесоюзных переписях населения 1937 и 1939 гг. // Социологические исследования. 1991. № 2.
4. Земсков В.Н. Спецпоселенцы // Социологические исследования. 1990. № 11.
5. Конасов В.Б. Судьбы немецких военнопленных в СССР. Вологда, 1996.
6. Конасов В.Б. К вопросу о численности немецких военнопленных в СССР // Вопросы истории. 1995. № 5-6.
7. САФ ИЦ ГУВД КК. Д. 19. Л. 4.
8. САФ ИЦ ГУВД КК. Д. 19. Л. 25.
9. Полян П.М. Интернированные немцы в СССР // Вопросы истории. 2001. № 8.
10. Конасов В.Б. Преемники Сталина и проблема немецких военнопленных // Отечественная история. 1998. № 5.
11. Смыкалин А.С. Колонии и тюрьмы в Советской России. Екатеринбург, 1997.
12. ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1а. Д. 267. Л. 79-82.
13. Вологодский А., Завойский В. Мертвая дорога // Карта. 1993. № 2.
14. Некрасов В.Ф. Тринадцать «железных» наркомов. М., 1995.
15. ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 346. Л. 40, 191.
16. Уголовно-исполнительное право России / Под ред. А.И. Зубкова. М., 1997.
