CC BY
22
КРЕАТИВНАЯ ЭКОНОМИКА
Том 12 • Номер 9 • сентябрь 2018 ISSN 1994-6929 Journal of Creative Economy
издательство
Креативная экономика
институализация коммуникативных и жизненных практик в обществах современного типа
(введение в исследовательскую программу)
Ячин С. Е.\ Деменчук П.Ю.\ Минеев М.В.1
1 Дальневосточный федеральный университет, Владивосток, Россия
АННОТАЦИЯ:_
В статье представлена программа исследований процессов институционализации коммуникативных и жизненных практик в современных, сильно институализированных обществах. Авторы предлагают понимать под институализацией процесс и результат нормативного регулирования коммуникаций и мотиваций жизненного мира людей. Ключевое положение состоит в том, что при исследовании институтов и институциональном проектировании, необходимо различать три уровня совместной жизнедеятельности людей: мотивационный, коммуникативный и организационный. Родовым для институализации является обязательный в совместной жизнедеятельности процесс нормирования человеческих отношений. В архаических и традиционных обществах нормирование имеет форму ритуала. Если нормативный план деятельности отчуждается от коммуникативного, то он приобретает институциональную (организационную) форму. Вслед за Ю. Хабермасом основное противоречие эпохи усматривается в несоответствии системы (нормативной организации общества) и жизненного мира человека. Подвергается критике такое понимание института, когда в содержании понятия объединяются формальные и неформальные правила. Предлагаемый принцип дифференциации уровней совместной жизнедеятельности позволяет исследовать, какого рода трансформации претерпевают человеческие мотивации и правила живой коммуникации, когда они выходят на уровень нормативной организации общества. Исследование этих трансформаций составляет основное содержание исследовательской программы.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: институализация, институциональное проектирование, нормативная организация, мотивационный комплекс, жизненный мир и система, коммуникация и организация.
Institutionalization of communicative and life practices in modern society (Introduction to the research program)
Yachin S. E.1, Demenchuk P.Yu.1, MineevM.V..1
1 Far Eastern Federal University, Russia
введение
Сегодня институционализм (институциональный подход) уже перешагнул дисциплинарные рамки экономической науки, в которых он когда-то возник. Перешагнул ровно по тем же причинам, по которым и возник (получив первый набросок в работах Т. Веблена,
Д.Р. Коммонса, У.К. Митчелла и др.). Движущим мотивом институционального подхода в «родной среде» экономической науки было и остается понимание того, что рыночное поведение человека нельзя объяснить только экономическими факторами. Дальше - больше: в современной поведенческой экономике от economics остался только терминологический антураж, содержательно весь объяснительный потенциал смещен в сторону так или иначе понятой комплексности человеческого поведения, в основном с использованием подходов когнитивной психологии [25] (Thaler, 2015).
На сегодняшний день дело выглядит таким образом, что общий вес неэкономических факторов в экономическом поведении стал настолько велик, что институци-онализм просто не в состоянии удержать себя в дисциплинарных рамках экономического подхода. Строго говоря, его сегодняшний статус следует определить просто как особую методологию рассмотрения социальных процессов (происходящих во всех сферах общественной жизни: в политике, в культуре, в социальной сфере). Но тогда и обнаруживается, что у институционализма появляется собственный предмет - сам
ABSTRACT:_
This article presents a program of research on the processes of institutionalization of communicative and life practices in modern societies. The authors propose to perceive institutionalization as the process and result of regulatory regulation of communications and motivations of the human's lifeworld. The key thesis in the process of institution research and institutional designing is to distinguish the three levels of joint livelihoods of people: motivational, communicative and organizational. The initial for the institutionalization is the process of creating norms among people, which is a mandatory element of the joint livelihoods. In archaic and traditional societies, the norm has the form of a ritual. If the normative plan of activity moves away from the communicative one, it acquires an institutional (organizational) form. Following Yu. Habermas, the main contradiction of the epoch is seen in the discrepancy between the system (the normative organization of society) and the human lifeworld. This understanding of the institution is criticized when formal and informal rules are combined in the content of the concept. The proposed principle of differentiation of the levels of joint life activity makes it possible to investigate what kind of transformations human motivations and rules of living communication undergo when they reach the level of the normative organization of society. The study of these transformations constitutes the main content of the research program.
KEYWORDS: institutionalization, institutional design, normative organization, motivational complex, lifeworld and system, communication and organization.
JEL Classification: P40, P47, P49 Received: 24.08.2018 / Published: 30.09.2018
© Author(s) / Publication: CREATIVE ECONOMY Publishers For correspondence: Yachin S. E. (yachin.se@gmail.com)
CITATION:_
Yachin S. E., Demenchuk P.Yu., Mineev M.V. (2018) Institualizatsiya kommunikativnyh i zhiznennyh praktik v obschestvakh sovremennogo tipa (Vvedenie v issledovatelskuyu programmu) [Institutionalization of communicative and life practices in modern society (Introduction to the research program)]. Kreativnaya ekonomika. 12. (9). - 1399-1416. doi: 10.18334/ce.12.9.39360
процесс институционализации. К этому решающему обстоятельству мы и хотим привлечь внимание данной статьей.
Пока процессы институализации в универсальной форме не стали специальным предметом исследования. Они разбиты по дисциплинарному признаку: институализа-ция религии, институализация международных отношений, конфликта, власти, науки и др. Мы предполагаем, что имеется здесь имеется общая закономерность, но увидеть ее можно только при некоторых теоретических допущениях. Во-первых, необходимо опираться на особую теорию комплексности человеческой мотивации. Релевантным для данного подхода нам представляется современная версия экзистенциального анализа, утверждающая такого рода принципиальную комплексность [7] (Ленгли 2004). Во-вторых, требуется принять базовое различение, в пространстве которого только и проявляется процесс институализации. Этот процесс лучше всего раскрывается в свете обоснованного Ю. Хабермасом различения системы и жизненного мира [12] (Хабермас,1993). Институализация тогда и обнаруживает себя в виде процесса и результата системной организации смыслов и ценностей жизненного мира. В той или иной форме наличие фундаментального разрыва в порядке социального бытия признают почти все современные социальные теории: как различие деятельности и структуры (Э. Гидденс), габитуса и социального поля (П. Бурдье), дискурсивных и социальных практик (Н. Фэркло), воображаемого и символического (С. Жижек, К. Касториадис) и др. Тем не менее за пределами теоретического внимания остается сам переход от значений коммуникативных и жизненных практик к тому нормативному порядку, который мы будем называть институциональным.
институционализация в свете принципа различения трех уровней человеческого бытия
Мы называем «институализацией» процесс и результат нормативного регулирования движущих сил (мотиваций) человеческих деяний и живого общения чем-то мотивированных людей. Только другим, но более общим, обозначением «нормативного регулирования» будет «нормативная организация» тех же коммуникаций и мотиваций. Таким
ОБ АВТОРАХ:_
Ячин Сергей Евгеньевич, доктор философских наук, профессор, профессор департамента философии и религиоведения (yachin.se0gmai1.com)
ДеменчукПавелЮрьевич, кандидат философских наук, старший преподаватель департамента философии и религиоведения ( pave10demenchuk.com)
Минеев Матвей Вячеславович, аспирант департамента философии и религиоведения (mineevmatvey@ mai1.ru)
ЦИТИРОВАТЬ СТАТЬЮ:_
Ячин С. Е., Деменчук П.Ю., Минеев М.В. Институализация коммуникативных и жизненных практик в обществах современного типа (введение в исследовательскую программу) // Креативная экономика. -2018. - Том 12. - № 9. - С. 1399-1416. doi: 10.18334^.12.9.39360
образом, мы исходим из того, что процесс совместной человеческой жизнедеятельности всегда проходит в трех измерениях или, в генетическом плане, на трех уровнях: мотива-ционном, коммуникативном и организационном. Этим утверждением мы привлекаем исследовательское внимание к тому, что происходит, когда мотивация включается в контур коммуникации и когда они вместе, образуя жизненный мир человека, входят в рамки той или иной организации, то есть в сферу социального нормирования.
Начнем с примера. Рассмотрим последовательность, в которой образуется нормальная семья, мотивом образования которой супруги считают любовь. Как правило, история образования семьи (будем считать, что фактом ее образования является официально заключенный брачный союз) начинается с некоторого интереса (внимания или влечения), которое один из будущих супругов или оба проявили при «случайной» встрече. Если эта встреча имела продолжение, то только при условии, что первоначальная заинтересованность получила свое развитие в живом и, подчеркнем это, в символически опосредованном общении, при котором стороны «нашли общий язык» и заявили о своем желании общаться. Поскольку мы допустили, что итогом стал брачный союз, то это означает, что первоначальный интерес перерос, благодаря живому и более тесному общению, в любовь. Таков был «обратный эффект» коммуникации на мотивацию. Итак, мы можем поставить вопрос, каким образом собственная логика коммуникации влияет на собственную логику мотиваций (влечений, желаний). Пусть далее влюбленные решили вступить в брак. Для нас это и будет означать, что они институализируют (нормативно организуют), подчиняют свое общение определенным правилам или законам. Соответственно можно ставить общий вопрос, каким образом нормативная организация любовных отношений влияет на характер общения супругов и на их чувства (субстанцию мотиваций)?
Схема будет выглядеть следующим образом (рис.)
Экзистенциальное ядро
Рисунок. Схема влияния нормативной организации любовных отношений на характер общения супругов и на их чувства (субстанцию мотиваций) Источник: составлено авторами
Важно, однако, отметить, что нормативное регулирование (нормирование) семейного союза - универсальная черта человеческих сообществ, и эта нормативность образуется сама собой, даже если «заинтересованные стороны» не вступают в официальный брак. Контур нормативной организации возникает сам собой, как некий ритуал совместной жизни, за соблюдением которого «стороны» специально следят и так, что нарушение этого ритуала оборачивается санкциями. В официальной ситуации они бы обратились в суд. В архаических же обществах ритуал - универсальная форма нормирования общежития. (Как заметил Конфуций: «Если ритуал потерян - ищи его у дикарей»). В отличие от современной нормативной организации совместной жизни людей, в архаической (ритуальной) общности имеет место органическая связь между жизненной мотивацией, общением и их ритуальными нормами так, что в практическом плане они почти неразличимы. Далее, мы будем называть нормативность ритуальной, если она органично привязана к коммуникативному плану жизнедеятельности.
Конечно же, в институционально развитых обществах всякая мотивация и коммуникация заранее включена и происходит в рамках какой-то организации. Более того, эти организации втягивают в себя особым образом мотивированных людей, включая их в нужные для того типы коммуникаций. Пусть примером будет университет. Это такое учреждение (организация), которое втягивает в себя индивидов, мотивированных желанием учиться и учить. Здесь, в рамках этой нормативной организации, они вступают в коммуникативные отношения трансляции знаний и умений, что, конечно же, каким-то образом изменяет их первоначальную мотивацию. Роль институции еще более настоятельна, если речь идет о начальной школе. Этому институту вообще нет дела до мотивации ребенка: он обязан идти в школу. Но все надеются, что, попав туда, у него появится соответствующая мотивация благодаря личному общению с учителями.
Все кажется достаточно тривиальным, если бы не одно «но». Пока мы аналитически жестко не произвели различение уровней системы совместной жизнедеятельности, мы не сможем поставить ключевой вопрос о соответствии: насколько коммуникативный план соответствует мотивационному (и наоборот) и насколько принцип организации соответствует требованиям коммуникаций. Вне такой дифференциации мы не сможем заметить, что в этой «матрешке» действует механизм превращенной формы [8] (Мамардашвили, 1990), то есть уловить, что мотивации всегда превращаются коммуникациями, а коммуникации всегда превращаются организациями [14] (Ячин, 2010). Причем вплоть до неузнаваемости и настолько, что коммуникации (под влиянием нормативной организации) создают эффекты прямо противоположные тому, что они по своей логике должны делать. В примере с университетом, часто случается так, что в результате нормативной регламентации учебного процесса (общения учителя с учениками) ученики не приобщаются к знанию, но отвращаются от него. А заключение брака приводит к тому, что супруги не приобщаются, но отвращаются друг к друга.
О понятии института
Отсутствие ясности в категориальном различении логики мотивации, коммуникации и организации приводит к полной запутанности самого понятия института. Анализ этого понятия, как оно используется главными авторитетами институциона-лизма (Д. Норт, Дж. Ходжсон и др.) свидетельствует о том, что исследователи не видят особой разницы между нормативными, символическими и экзистенциальными регу-лятивами совместной человеческой жизнедеятельности. А это приводит к тому, что упускается основной источник кризиса самих институтов: не видно, что таким источником является нарастание противоречия между человеческими «естественными» устремлениями, условиями полноценного общения и нормативными требованиями организации. Не замечая это различие, мы упускаем, что проблемы внутри политики, экономики и культуры (как особых сфер общественной жизни) возникают в значительной мере потому, что указанные уровни действуют несогласованно. А признавая это различие, мы имеем все основания, чтобы утверждать: есть особая политическая (экономическая, культурная) мотивация, есть политическая (экономическая, культурная) коммуникация и есть политическая (экономическая, культурная) организация общества. И только последняя в точном категориальном смысле может быть определена как социальная институция.
В этой связи посмотрим на те определения, которые даются понятию института:
Главным авторитетом в данном вопросе можно считать известного американского экономиста Дугласа Норта [23] (North, 1990). По факту его определение института является наиболее цитируемым на сегодняшний день. Подкупает лаконичность определения: институт - это просто «правила игры». Или более развернуто: «Институты - это рамки, в пределах которых люди взаимодействуют друг с другом» [9] (Норт, 1997). Эти рамки включают в себя: (1) формальные ограничения в виде правил и предписаний; (2) неформальные кодексы поведения, обычаи, привычки. Здесь мы как раз и видим, что, объединяя «формальное» и «неформальное» в одном понятии, Д. Норт смешивает два уровня взаимодействия людей: коммуникативный и нормативный. При этом сам факт принуждения (это признак института, который автор считает самым существенным) действительно является нормативным, но этот признак никак не характеризует собственную логику живого общения, будучи внешним для нее. Что качается санкций, то далеко не все из них являются институциональными (об этом ниже).
Не менее известный автор первого «Манифеста институциональной экономики»: Дж. Ходжсон [21] (Hodgson,1988) мыслит в том же порядке. Он утверждает, что «институты - это системы устоявшихся и общепринятых социальных правил, которые структурируют социальные взаимодействия» [11] (Ходжсон, 2003). И насколько можно судить, большую часть институционалистов это определение вполне устраивает. Никого не беспокоит то обстоятельство, что правила живого общения и правила взаимодействия людей в социальных учреждениях подчиняются разным «правилам».
Традиция объединять в одной рубрике формальные и неформальные правила человеческого взаимодействия идет (скорее всего) от Т. Парсонса [24] (Parsons,1937), который полагал, что «институты - это нормативные модели, которые определяют, что в данном обществе считается должным, заданным или ожидаемым образом действия или социального взаимоотношения» [10] (Парсонс, 2000).
Вопрос о строгости понятий института и институализации в отечественной литературе поднимается редко. В основном авторы исходят из «интуиции» существования неких формальных и неформальных правил взаимодействия социальных агентов, оставляя в неопределенности границы этих правил. Попытки как-то систематизировать признаки института предпринимались неоднократно. (Среди последних см. [3] Дементьев,2014) Однако привести эти признаки к общему знаменателю не удается и именно потому, что все институционалисты, не замечая того, переходят с одного уровня человеческих отношений на другой. Формально общий признак института, что это некий «социальный порядок», не дает нам никакой differentia specifica и потому, к примеру, возможности отличить дружеское общение (с его «порядком») от ролевого, у которого также есть свой порядок. (А, значит, мы и не можем вывести в исследовательский план вопрос: что будет, если «друзья» создадут совместное предприятие.). Мы, следуя здесь теории коммуникативной действия Ю. Хабермаса [20] (Habermas,1985), считаем принципиальным различение системы (политической и экономической организации общества) и жизненного мира (коммуникативных жизненных практик) [12] (Хабермас, 1993). Только при этом условии становятся видными сущностные проблемы институализации. Среди немногих авторов, которые отчасти заметили проблему трансфера человеческой мотивации в пространство институтов отметим работы Б.А. Ерзнкяна [5] (Ерзнкян,2017) и В. Элснера [13] (Элснер,2017). Однако в целом институционализм не выводит эту проблему в теоретический план.
нормирование как принцип организации
Ничто так не способствует органической солидарности людей, как разделение труда (Э. Дюркгейм) и вырастающий на этой почве обмен деятельностями и их продуктами. Разделение труда и обмен это одна из таких социальных сил, которая принуждает людей к совместному существованию. Именно здесь, в социальном обмене, находится источник нормирования человеческих отношений. Нормативность - это явно или неявно, гласно или негласно, легитимно или нелегитимно установленный порядок согласования частичной деятельности. Универсальный механизм такого согласования - обмен, который по необходимости нормативен. Обмен является самым общим регулятивным принципом работы любой организации и одновременно той инстанцией, которая диктует, каков будет нормативный порядок коммуникации и какого рода мотивации являются «законными» в рамках данной организации. Можно сказать, что когда непосредственные живые коммуникации включаются в рамки организации, то собственная логика или порядок коммуникации вынуждены подчиниться
логике обмена и нормированию. Ведь собственная логика коммуникации основана не на обмене, но на принципе понимания (понятности сообщений). Любой, вступающий в живое общение, стремится к тому, чтобы его сообщение было понято другой стороной. Взаимное стремление к пониманию регулируется не принципом обмена сообщениями, но принципом дара [16] (Ячин, 2014). Расхожее представление о том, что коммуникации якобы представляют собой обмен сообщениями, полностью искажает действительное положение дел. В этом случае речь идет о коммуникации в ее превращенной форме, то есть уже трансформированной требованиями организации. Конечно, в рамках организации циркулируют не сообщения людей друг к другу, но указания и отчеты: здесь происходит именно обмен сообщениями. Живой разговор, если таковой случается, организацией должен восприниматься как нарушение нормативного порядка и рассматриваться в плане растраты времени и служебного несоответствия. Сказанное относится к сильно институализированным (современным) обществам, сущностной чертой которых как раз и является доминирование плана организации над коммуникациями и мотивациями. (Что само по себе является эффектом чрезвычайно сложной системы разделения труда и обмена). В архаических (ритуальных) сообществах порядок доминирования был прямо обратным: в них принцип дара господствовал над принципом обмена. Это положение дел отчетливо фиксируется антропологическими исследования в понятии дарообмена (см. «Этюд о даре» М. Мосса и др.). Можно конечно говорить в исследовательском плане, что первобытные сообщества (культуры) имели какую-то организацию, но они безусловно не имели «организаций» в современном понимании.
Семья (брачный союз) до сих пор остается хранителем архаического порядка нормирования человеческих отношений. При том, что нормативная организация семейной жизни присутствует всегда, она имеет в основном ритуальный характер, то есть регулируется самими супругами. Им для этого не нужен посредник. Нормативность отношений выходит в господствующее положение над живой коммуникаций, когда появляется специальная, опосредующая инстанция, которая следит за соблюдением норм и тем самым превращает коммуникацию в транзакцию. Такой инстанцией становятся государственные (и им предшествующие) органы и их служащие (чиновники). Вместе с ними появляются писаные законы, которые концентрированно выражают нормативный порядок общежития и любой общественной организации. Суммируя, мы можем говорить о нормативной силе организаций.
В своем концентрированном выражении всякая институализация и есть нормирование мотивов человеческих действий и отношений. Острота проблемы институ-ализации жизненных и коммуникативных практик в обществах современного типа вызнана всеобщим кризисом той формы институализации, которая имеет место в современных государствах. Нормативная сила этой социальной организации людей (то есть государства) такова, что она способна подавить собственную логику коммуникаций и мотиваций. Поэтому то, каким образом государство, этот, до недавнего времени,
«институт институтов», устанавливает нормативный порядок для жизненных практик, вызывает у последних все больший протест. Прозаически кризис институализации выглядит как тотальная бюрократизация институтов, когда для любой коммуникации требуется разрешение «третьего лица», то есть бюрократа.
Бюрократия, как это было впервые показано М. Вебером, выполняет рациональную функцию воспроизводства системного порядка. Наиболее строго эта функция может быть определена как легитимация трансакций, осуществляемая должностным лицом [15] (Ячин, 2015). Чем сложнее система, тем важнее указанная функция ее воспроизводства. Однако в современном обществе, где условием воспроизводства в конкурентной среде является инновационное развитие, возникает острое противоречие между требованиями порядка и развития. В этих условиях действие бюрократического механизма становится дисфункциональным, то есть препятствующим инновационному развитию. Бюрократизированное стремление к сохранению сложившегося положения вещей в мировом масштабе несет в себе глобальную угрозу, приводит к обратному эффекту - становится источником неуправляемого хаоса. При всех временных затруднениях и задержках непреодолимой становится тенденция универсальной мобильности и причем самого разного рода: миграционная, профессиональная, академическая, информационная, финансовая и т. д. [26] (Urry, 2007). В этих условиях и обнаруживается, что все прежние формы институализации перестают отвечать требованиям мобильности, которая все быстрее «течет» на мотивационном и коммуникативном уровнях, в то время как нормативный порядок это течение усиленно тормозит.
Ближайшим к нашему понимаю роли институализации в современном обществе является различение системы и жизненного мира в условиях позднего капитализма, как это сформулировал Ю. Хабермас [12] (Хабермас, 1993). Продолжая традиции критической теории Франкфуртской школы, автор показывает, что ценности жизненного мира приходят во все большее противоречие с нормами системного порядка. В принципе, феноменологическое понятие жизненного мира включает в себя и живые коммуникации, и человеческие мотивации. Но нам представляется важным добавить внутрь жизненного мира различение между ними. Необходимость этого шага видится в том, что коммуникации в той превращенной форме, которую они приобретают под воздействием «системы», вступают в противоречие с жизненными мотивами людей, то есть оказываются неспособными целиком и без искажения вместить их в себя. Человеческие мотивы (ценности, желания, заботы) становятся коммуникативно невыразимы в условиях современного общества.
мотивация
О характере человеческой мотивации следует сказать особо. Мы принимаем экзистенциальною трактовку мотива как внутренней движущей силы человеческой жизни [7] (Лэнгли, 2004), добавляя к ней, то различение мотивов и целей, которое допускается в психологической теории деятельности [6, 4] (Леонтьев, 1975; Зейгарник,
1986). Это различение позволяет концептуально описать, в другой парадигме неуловимый, психопатологический процесс смещения мотива на цель. Именно этот процесс имеет место, когда мотивация приобретает превращенную форму в результате культурного и социального влияния. Здесь очень важно обратить внимание на те напряжения, которые возникают в «человеческой природе», когда она формируется культурой и социумом.
Метаморфоза мотивации, когда она включается в коммуникацию и организацию, неизбежна. Пожалуй, самое важное, за чем нужно следить (при институциональном проектировании), чтобы мотив не стал тем, что в современной литературе получило именование «симулякра». В сильно институализированных обществах часто получается так, что ведущий мотив полностью фильтруется и замешается чужеродным. Законный процесс нормирования человеческих отношений превращается, а терминологии Ж. Бодрийяра, в «процессию симулякров» [18] (Baudrillard, 1981). В качестве примера возьмем мотивацию врача. В идеале врач должен быть преимущественно мотивирован заботой о пациенте. Но нормативность медицинской клиники устроена так, что она трансформирует заботу в мотив извлечения прибыли (ведущий мотив рыночного поведения). Можно ли институт здравоохранения спроектировать так, чтобы он не превращал мотив социальной поддержки в свою противоположность?
Превращение мотива в симулякр способно не только исказить деятельность института, но и породить такую форму организации, которая будет симулировать свою социальную функцию. Такие учреждения, используя те формы коммуникации и мотивации, которые были характерны для институтов общества эпохи модерна, воспроизводят только их нормативную составляющую, фактически уклоняясь от своего общественного назначения. Знаменательно, что современное общество создает благоприятные условия для возникновения и развития подобных организаций. Примером этого может служить сфера высшего образования, в которой, по утверждению Ф. Альтбаха, происходит расцвет псевдо-университетов [17] (Altbach, 2005).
Экзистенциальный и деятельностной подходы предполагают, что человеческое поведение всегда представляет собой мотивационный комплекс, особым образом собирающий в себе все жизненные устремления людей. Но необходимо в этом комплексе аналитически выделить ведущий мотив, который и собирает вокруг себя все остальные. В нашем примере с семьей ведущим мотивом была обозначена любовь (по признанию самих супругов), но это чувство никак не исключает мотивы власти, выгоды, заинтересованности в общении и др. Именно этот мотивационный комплекс и переходит на уровень коммуникации, на котором фильтруются или подавляются те мотивы, которые не соответствуют логике коммуникации. Еще более жестко действует логика организации, которая пытается нормативно исключить из поведенческого комплекса те мотивы, которые не соответствуют ее задачам. Самый худший (и отнюдь не редкий) вариант - когда нормативное регулирование вообще подавляет всякую мотивацию к продуктивной деятельности (превращая ее в симуляцию), одновременно
искажая достоверность коммуникативных сообщений, особым образом стимулируя взаимную дезинформацию членов организации (выдавая желаемое за действительное и т. п.).
коммуникация
Только в исключительных, хотя и нередких случаях, нормативная организация непосредственно, минуя коммуникацию, может влиять на мотивацию. Такое непосредственное воздействие мы можем наблюдать в тюрьме или психиатрической больнице (М. Фуко). В более общих случаях коммуникативный план общежития всегда опосредует мотивации и организации. Именно поэтому он несет на себе основную социальную нагрузку и в норме должен быть средоточием совместной жизнедеятельности. Тем не менее у коммуникации есть собственная логика или собственный порядок воспроизводства. Законом коммуникации, условием, «без которого ее нет» (sine qua non), является «бескорыстное» взаимопонимание. Сообщение состоялось только при том условии, что его смысл понят.
Образцом коммуникативно-центрированной ситуации является речевое общение и вообще то место, которое в социуме занимает язык. Язык живет только в общении. Ребенок рождается наделенный общей «лингвистической компетентностью» (Н. Хомский) как неким экзистенциальным априори, которая позволяет органично усваивать язык любой культуры.
У языка есть своя социальная нормативность, которая сегодня обозначается понятием дискурса. Современные теории дискурса (дискурс-анализ) раскрывают его решающую роль к конструированию социальной реальности, с одной стороны [22] (Laclau, 2014), и то воздействие, которое оказывают на дискурсивную практику сложившиеся социальные структуры - с другой [19] (Fairclough, 1992).
Все дело в том, что в современном обществе принадлежность к той или иной социальной общности обеспечивается, прежде всего, доступом к тем значениям (смыслам и ценностям), носителями которых является принятый в ней язык. Так П. Бурдье и Ж.-К. Пассрон ссылаются на существование во французском языке двух типов дискурса: простонародного и буржуазного. При этом способность вступать в коммуникацию посредством последнего обеспечивает конкурентоспособность индивида в пространстве образовательных и научных институтов, возможность его включения в соответствующие общности. Владение «буржуазным языком» формируется под воздействием нормативной силы тех или иных организаций. Будучи не вполне «естественным», этот язык не может считаться «родным» даже для детей привилегированных классов. Однако способность к коммуникации с его помощью является скрытым медиатором, определяющим судьбу человека в пространстве нормативных отношений. Фактически, по мнению авторов, языковой капитал человека становится критерием институционального отбора и доступа к профессиональному знанию [1] (Бурдье, Пассрон, 2007). Этот пример иллюстрирует то, что институт форсирует развитие необ-
ходимой для его воспроизводства формы коммуникации, одновременно используя свою нормативность для исключения одних и отбора «своих» членов организации. Не владея дискурсом организации, человек не может стать ее полноправным членом.
Только имея в виду различение коммуникативного и нормативного (организационного) плана совместной деятельности, можно задаваться вопросом, какой из них является или должен быть приоритетным. Мы предполагаем, что коммуникативно-ориентированное общежитие является «идеальным». Интуиция этого идеала стала движущей силой особого течения современной социально-политической мысли -коммунитаризма (Ч. Тейлор, А. Этциони, М. Сэндел и др.)1. В нашей интерпретации основная идея представителей этого течения состоит в том, что принцип Community переводит устройство Society из «жесткого» режима нормативного регулирования в «мягкий» порядок «согласия людей жить вместе»2. Отсюда, вопрос о том, каким должен быть нормативный (в своем существе - законодательный) порядок в логике ком-мунитаризма, соответственно, должен быть поставлен отдельно. Вместе с тем это центральный вопрос институционального проектирования (см. далее). У нас нет никаких иллюзий относительно способности людей достичь «согласия жить вместе» без нормативного регулирования их отношений, вне нормативной организации их жизни. Организация - это та самая скорлупа, которая хранит живое содержание яйца, то есть живое общение людей (этот образ - древнейший). Институционализм правильно ставит вопрос о том, что вне институтов никакая совместная деятельность людей невозможна, но не проводя различения «формальных» и «неформальных» правил общежития, он не может ответить: каковы критерии «правильных» институтов, чему они должны соответствовать.
Институциональное проектирование в свете дифференциального подхода
Объединение в одном понятии двух видов «правил» (формальных (нормативных) и неформальных) вступает в решительное противоречие с более или менее ясными принципами институционального проектирования, потому как эти принципы фактически вынуждены эти правила различать. Сама суть институционального проектирования состоит в том, чтобы учредить некую нормативность (формальные правила или законы), чтобы ими регулировать стихию «правил» непосредственного общения людей и их мотивации. Институты учреждаются, они и есть социальные учреждения - и этот факт лежит в основе институционального проектирования. Квинтэссенцией такого проектирования является государственное регулирование социальных процессов в формате законодательства. Разработка законов - сущностное нормативное регулирование социальных отношений. При этом здесь вполне наглядно проявляется
1 Общую характеристику движения см. [2] (Давыдов, 2017).
2 Как мы помним, таково Аристотелево понимание политики.
тот принцип дифференциации, из которого мы исходим. Законодатель отчетливо понимает, что, издавая закон, он тем самым регулирует коммуникации и влияет на мотивации людей, но именно предполагая, что внедряемая норма (закон) есть нечто отличное от последних. Законодатель «формальным» нормирует «неформальное»! Законодательство - это не учреждение каких-то новых ценностей, забот и желаний людей, но попытка направить мотивации и коммуникации в нужное (по замыслу законодателя) русло. Для этого они должны быть дифференцированы от логики нормативного регулирования. Но именно это обязательное допущение сегодня теоретически и проектно не находит своего выражения в деятельности законодателя, который наивно верит, что законом он учреждает (радикально исправляет) нравы людей.
Ключевой принцип институционального проектирования должен состоять в признании: человеческие мотивации не создаются институтами, но являются материалом для них. Во власти институтов комбинирование, нивелирование, усиление и направление мотиваций, но не их порождение. Несколько иначе обстоит дело с коммуникациями. При всем отличии логики коммуникаций от логики организаций - организации способны порождать коммуникации. Это примерно, как в обычаях некоторых народов, когда брачный союз создается родителями жениха и невесты (последние же впервые «вступают в коммуникацию» только на свадьбе).
Проиллюстрируем логику дифференциального подхода примером отношения типа «муж-жена» (M - F). Общая логика будет состоять в том, что это отношение проходит последовательные ступени опосредования и так, что понуждает стороны подчиниться требованиям опосредующего звена.
Одно дело, когда супруги предъявляют друг другу желание «в чистом виде интимного отношения». В этом случае другая сторона просто принимает или не принимает их.
M - F.
Другое дело, когда их желания символически опосредуется требованиями взаимопонимания на определенном языке: «Пойми, чего я хочу!»
M - {Simbol} - F.
Третья ситуация складывается, когда супруги ссылаются на ранее установленную договоренность как нормативное правило отношений: «Мы же договорились, что по субботам я убираю квартиру, а ты идешь на рынок». Здесь, заметим, находятся начала нормативной организации совместной жизни, которая подчиняется принципу разделения труда и обмена: «Даю, чтобы ты дал» (Правило Do, ut des).
Такую ситуацию мы называем ритуальной или слабо институализированной.
M - {Simbol - {Do, ut des} - Simbol} - F.
Четвертая ситуация возникает тогда, когда за соблюдением нормативной организации общежития следит третье, специально для того предназначенное, лицо или
инстанция. Такое положение вещей мы называем сильно институализированным. Именно оно характеризует состояние обществ современного типа.
К последнему добавим, что наличие санкций за нарушение «правил игры», если их понимать как критерий институализации отношений, только путает всю картину, потому как «санкции» могут наступить уже в ситуации (1). Например, жена отвергает желание мужа и это для него выглядит как санкция, но совсем не «институциональная».
Заключение: почему это «исследовательская программа»
В работе предложены контуры программы широкого круга исследований, программы, которая позволяет переосмыслить все или почти все, что происходит в современном сильно институализированном обществе. Мы обращаем внимание не просто на то, что «система ломает смыслы и ценности жизненного мира человека» и «мешает» людям жить (об этом уже сказано ранее и много раз), но на то, как она это делает. И вот тут обнаруживается сильная зависимость процесса институализации от содержания самих смыслов и ценностей - и настолько, что обобщения часто кажутся неуместными. Тем не менее есть общая закономерность в том, как:
• церковь, будучи все же и социальным институтом, модифицирует общность людей, коммуникативно объединенных общей верой;
• государственная система здравоохранения трансформирует отношение пациента и врача, а также естественную заботу человека о своем здоровье;
• законодательно нормируется предпринимательская (опять же для человека естественная) активность;
• институализируется межкультурная коммуникация с ее специфической проблемой проникновения в смыслы иной культуры;
• происходит нормативное регулирование в системе образования, то есть как формирование человека приобретает форму системы образования;
• трансформируются интимные отношения в институте современной семьи и брачных отношениях;
• творческий мотив в искусстве приобретает превращенную форму шоу и перфоманса;
• законодательно нормируются общение людей в сети Интернет;
• в обратном порядке, как личные отношения и их мотивы в современных обществах «незаконно прорываются» на уровень организации, поскольку институты не могут отфильтровать естественную мотивацию людей к тому, чтобы «... порадеть родному человечку». Именно так в исследовательском плане будет выглядеть некоторый аспект современной коррупции.
A
M - {Simbol - {Do, ut des}- Simbol} - F.
В целом мы можем говорить о модусах институализации, исследование которых и должно составлять содержание намеченной программы исследований. Выше было приведено только девять возможных направлений исследования процессов (модусов) институализации. Список открыт.
ИСТОЧНИКИ:
1. Бурдье П., Пассрон Ж. Воспроизводство: элементы теории системы образования. -
М., 2007.
2. Давыдов О.Б. Коммунитаристский проект социального устройства. Владивосток. -
Владивосток: Изд-во ДВФУ, 2017.
3. Дементьев В.В. Политическая экономия институтов: проблема определения предме-
та исследования // Journal of institutional studies, 2014. - № 3.
4. Зейгарник Б.В. Патопсихология. - М.: Изд-во МГУ, 1986.
5. Ерзнкян Б.А. Институциональное усиление: три типа отношений // Journal of institutional studies. - 2017. - № 1. - c. 27-38. - doi: 10.17835/2076-6297.2017.9.1.027038.
6. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. - М.: Политиздат, 1975.
7. Лэнгле А. Фундаментальные мотивации экзистенции как действенная структура эк-
зистенциально-аналитической терапии // Психотерапия, 2004. - № 4.
8. Мамардашвили М.К. Форма превращенная / Философская энциклопедия. -Том 5. -
М.: Сов. энциклопедия, 1970.
9. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономи-
ки. - М.: Фонд экономической книги, 1997.
10. Парсонс Т. О структуре социального действия. - М.: Академический Проект, 2000.
11. Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты. - М.: Дело, 2003.
12. Хабермас Ю. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма // THESIS: теория и история экономических и социальных институтов и систем, 1993. - № 2.
13. Элснер В. Снова об институционалистской теории институциональных изменений: институциональная дихотомия в более формальном представлении // Journal of institutional studies, 2017. - № 2. - doi: 10.17835/2076-6297.2017.9.2.006-017.
14. Ячин С.Е. Состояние метакультуры. - Владивосток: Дальнаука, 2010.
15. Ячин С.Е. Теория бюрократии в свете реалий современной России // Ойкумена. Регионоведческие исследования, 2015. - № 1.
16. Ячин С.Е. Возвращение к дару: контуры рефлексивной культуры дара в современном мире // Вопросы философии, 2014. - № 9.
17. Altbach P.G. The Rise of the Pseudouniversity // Private Higher Education: A Global Revolution. Taipei: Sense Publishers, 2005.
18. Baudrillard J. Simulacres et simulation. Éditions Galilée, 1981.
19. Fairclough N. Discourse and Social Change. - Cambridge: Polity Press, 1992.
20. Habermas J. Theorie der Kommunikativen Handelns. Zur Kritic der funktionalischen Vernunft. 2. Bde. Aufl. - Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag, 1985.
21. Hodgson G. Economics and Institutions: A Manifesto for a Modern Institutional Economics. Polity Press, Cambridge, and University of Pennsylvania Press, Philadelphia, 1988.
22. Laclau E. The rhetorical foundations of society. - L.-N.Y: Verso, 2014.
23. North D. Institution, institutional change and economic performance. Cambridge University Press, 1990.
24. Parsons T. The structure of social action: a study in social theory with special reference to a group of recent European writers. McGraw-Hill Book Company, Incorporated, 1937.
25. Thaler R.H. Misbehaving: The Making of Behavioral Economic. - New York: W. W. Norton & Company, 2015.
26. Urry J. Mobilities. - Cambridge: Polity, 2007.
REFERENCES:
Burde P., Passron Zh. (2007). Vosproizvodstvo: elementy teorii sistemy obrazovaniya [Reproduction: elements of the theory of the education system] M. (in Russian).
Davydov O.B. (2017). Kommunitaristskiy proekt sotsialnogo ustroystva. Vladivostok [Communitarise project of social structure. Vladivostok] Vladivostok: Izd-vo DVFU. (in Russian). Dementev V.V. (2014). Politicheskaya ekonomiya institutov: problema opredeleniya predmeta issledovaniya[The political economy of institutions: the problem of defining the subject of research]. Journal of Institutional Studies. 6 (3). (in Russian). Elsner V. (2017). Snova ob institutsionalistskoy teorii institutsionalnyh izmeneniy: institutsionalnaya dikhotomiya v bolee formalnom predstavlenii [The institutionalist theory of institutional change revisited: the institutional dichotomy in a more formal perspective]. Journal of Institutional Studies. 9(2). (in Russian). doi: 10.17835/2076-6297.2017.9.2.006-017. Erznkyan B.A. (2017). Institutsionalnoe usilenie: tri tipa otnosheniy [Institutional reinforcement: three types of relations]. Journal of Institutional Studies. 9 (1). (in Russian). doi: 10.17835/2076-6297.2017.9.1.027-038. Fairclough N. (1992). Discourse and Social Change Cambridge: Polity Press. Habermas J. (1985). Theorie der Kommunikativen Handelns. Zur Kritic der
funktionalischen Vernunft. 2. Bde. Aufl Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag. Khabermas Yu. (1993). Otnosheniya mezhdu sistemoy i zhiznennym mirom v usloviyakh pozdnego kapitalizma[Relations between the system and the life world in the conditions of late capitalism]. THESIS: teoriya i istoriya ekonomicheskikh i sotsialnyh institutov i sistem. 1 (2). (in Russian).
Khodzhson Dzh. (2003). Ekonomicheskaya teoriya i instituty [Economic theory and institutions] M.: Delo. (in Russian).
Laclau E. (2014). The rhetorical foundations of society L.-N.Y: Verso.
Lengle A. (2004). Fundamentalnye motivatsii ekzistentsii kak deystvennaya struktura ekzistentsialno-analiticheskoy terapii [Fundamental motivations of existence as an effective structure of existential-analytical therapy]. Psikhoterapiya. (4). (in Russian).
Leontev A.N. (1975). Deyatelnost. Soznanie. Lichnost [Activity. Consciousness. Personality] M.: Politizdat. (in Russian).
Mamardashvili M.K. (1970). Forma prevraschennaya [Form transitioned] M.: Sov. entsiklopediya. (in Russian).
Nort D. (1997). Instituty, institutsionalnye izmeneniya i funktsionirovanie ekonomiki [Institutions, institutional change and economic performance] M.: Fond ekonomicheskoy knigi \. (in Russian).
Parsons T. (2000). O strukture sotsialnogo deystviya [On the structure of social action] M.: Akademicheskiy Proekt. (in Russian).
Thaler R.H. (2015). Misbehaving: The Making of Behavioral Economic New York: W. W. Norton & Company.
Urry J. (2007). Mobilities Cambridge: Polity.
Yachin S.E. (2010). Sostoyanie metakultury [State of metaculture] Vladivostok: Izd-vo «Dalnauka». (in Russian).
Yachin S.E. (2014). Vozvraschenie k daru: kontury refleksivnoy kultury dara v sovremennom mire [Return to the Gift: Contours of Reflexive Culture of Gift in Modern World]. Russian Studies in Philosophy. (9). (in Russian).
Yachin S.E. (2015). Teoriya byurokratii v svete realiy sovremennoy Rossii [Theory of bureaucracy in the light of the realities of modern Russia]. Oykumena. Regionovedcheskie issledovaniya. (1). (in Russian).
Zeygarnik B.V. (1986). Patopsikhologiya [Pathopsychology] M.: Izd-vo MGU. (in Russian).
