CC BY
19УДК 882 Бестужев-Марлинский.06 Э. С. Хидирова
Инонациональные образы в произведениях А.А. Бестужева-Марлинского
Дагестанский государственный университет; elmira69@list.ru
В статье говорится о восприятии А.А. Бестужевым «иной» культуры, менталитета. Автор творчески, «комплексно» воспроизводит иноязычную реальность, определяя в ней роль человека, и тем самым формирует литературу с новым эпистемологическим пространством.
Ключевые слова: восприятие, романтическая эстетика, образ Кавказа.
The article deals with A.A. Bestujev's perception of foreign mentality. Bestujev produced a complex system of creative mastering foreign reality, defined the role of a man there and formed special literary epistemological space.
Keywords: perception, romantic aesthetics, image the Caucasus.
Произведения А. Бестужева-Марлинского, написанные в Дагестане (1830-1834), имеют принципиально важное значение для его творчества, ими писатель завершает свой творческий путь, а следовательно, и свою идейно-художественную эволюцию. В них отразились существенные особенности художественного метода Бестужева-Марлинского, которые обусловлены общей эволюцией русского романтизма.
Знания писателя быта и нравов горцев явилось фактической основой его повестей. «Реальный» материал осмысливался писателем в соответствии с его целями и задачами, авторским замыслом, с романтической эстетикой, которая была сутью его художественного видения мира и человека.
«Открытость» Бестужева, его желание познать иной культурный мир, людей иного менталитета в сочетании с романтическими взглядами во многом обусловили отношение к Дагестану, к народу. Его «открытость» проявлялась в желании познать чужую культуру через язык и народно-поэтические творения.
С приходом А.А. Бестужева-Марлинского в русской литературе меняется ориентация в восприятии Кавказа. В конце XVIII - начале XIX в. «завоевательная эйфория» заполнила умы не только летописцев, историков, географов, но и писателей. Пример тому - произведения с великодержавной тематикой и шовинистической направленностью. Бестужев-Марлинский -один из первых, кто по-иному воспринимает дагестанцев и всё то, чем они живут. Он первый примечает «иную культуру» и её важный определяющий фактор - народно-поэтическое искусство. Марлинский верно уловил героическую направленность дагестанского фольклора и дал положительную оценку поэтическим творениям горцев. Следуя романтической эстетике, писатель включает в повествование как малые жанры фольклора (пословицы, поговорки), так и более объемные (героические песни, легенды). В его восприятии образа Дагестана «вненаходи-мость» (М. Бахтин) сменяется «внутринаходимостью». Не поверхностно, отстраненно-созерцательно, а глубоко прочувствованно преподносится дагестанский народ: до него никогда не была столь высока степень проникнутости, близости описываемого образа Кавказа, Дагестана. Креативность значения его приобщенности к фольклорным ценностям высока, особенно для последующих писателей, продолживших тему Дагестана.
Бестужев-Марлинский не только воссоздает национальную специфику жизни и быта жителей гор, но и делает первый шаг к изображению психического склада и мировоззрения дагестанского народа. В его произведениях устная поэзия является своеобразным «приемом» раскрытия национального характера, что позже найдет блестящее продолжение в творчестве М.Ю. Лермонтова.
Писатель научился говорить «по-татарски» (собственно, язык этот не татарский, а азербай-
джанский или кумыкский, относящиеся, подобно татарскому, к тюркской языковой семье)*. Благодаря знанию языка, он мог разговаривать с местными жителями, легче и лучше вникать во все детали быта и нравов горцев. Общаясь с жителями, он услышал местное предание о драматической истории, которая разыгралась в Дагестане в 1823 году. Эта же история изложена
в воспоминаниях бывшего ординарца А.П. Ермолова, Николая Цылова, который был свидете-
**
лем и очевидцем происшествия .
Бесспорно, герои повести «Аммалат-бек» и основа сюжета историчны, но руководствовался Бестужев-Марлинский легендой, бытовавшей в то время в Дагестане. Одно не противоречит другому, так как в основе всякой легенды как фольклорного жанра лежат подлинные события.
Легенда составляет основу повести и играет сюжетообразующую роль, но писатель не слепо копировал фольклор. Он его по-своему дополнил, домыслил, и в результате получилась оригинальная романтическая повесть. В «Аммалат-беке» (1832) широко представлен фольклорно-этнографический материал. Эти художественно-этнографические этюды о быте дагестанцев органично входят в повествование. Национально-исторический колорит «слит» с характерами героев: отчетливо видна сознательная авторская установка на изображение обычаев, нравов, религиозных суеверий кавказских народов. Первая глава является своего рода экспозицией, которая подготавливает читателя к восприятию дальнейших событий: она фиксирует самые яркие проявления бытового уклада жизни горцев. «... татарская молодежь съехалась на скачку и джигитовку, то есть на ристанье, со всеми опытами удальства.» [1].
В последующих главах Марлинский уже отходит от внешнего описания и стремится проникнуть в психологию народа.
Связь героя с окружающей действительностью («мотивированная связь человека с миром») изображается автором в повести романтически, ибо не только представления о герое, но и представления о действительности - идеально-романтические.
По сравнению с фольклорным источником Марлинский значительно усложнил сюжет повести, сделал его более драматичным, дополнил новым фабульным материалом, ввел новые интриги. В авторском восприятии происходит смещение ключевых акцентов: так, по народному преданию, Аммалат-бек руководствуется во всех своих действиях честолюбием и корыстью, а в произведении его поступки подчинены любви (автор романтически-возвышенно повествует о всепоглощающей страсти героя к Селтанете).
Образ Аммалат-бека - один из наиболее ярких национально очерченных образов кавказцев в творчестве Марлинского. Гордость, смелость, решительность, ловкость, страстность и порывистость - этими чертами не исчерпывается характеристика героя-горца. Он сложен и противоречив, неровен и непостоянен в своих мыслях и чувствах. Сильный и решительный, он не может спокойно и твердо принять решение. Смелый и благородный, он способен предательски убить преданного ему Верховского. Марлинский показывает не только внутреннюю трагедию Аммалата, ценившего дружбу и лишившего себя друга, страстно и бескорыстно любившего, но оказавшегося отвергнутым любимой девушкой. Он пытается выявить причины этой трагедии, которые заключались в какой-то степени в патриархальности обычаев горцев, а вернее, «трагедия Аммалата остается у Бестужева трагедией взрыва страстей, возврата естественности.» [2].
Некоторые исследователи (В. Базанов, Н. Маслин) видят в этой повести лишь романтиче-
* «А. Бестужев, который в течение 4-х лет прожил в Дербенте, настолько хорошо изучил азербайджанский язык, что совершенно свободно объяснялся с коренными жителями этого города», - читаем у А.В. Фадеева в книге «Россия и Кавказ в первой трети XIX века». М.О. Косвен пишет: «Азербайджанским языком он, видимо, владел в достаточной мере и довольно свободно на этом языке говорил» («Этнография и история Кавказа. Исследования и материалы»). Вопрос знания Марлинским только азербайджанского языка довольно спорный. В очерке «Письма из Дагестана» автор пишет о себе: «Меня очень любят татары за то, что я не чуждаюсь их обычаев, говорю их языком». Под «татарами» в XIX в. подразумевали всех кавказцев, живших на плоскости.
История Аммалат-бека известна в разных версиях: Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. - СПб., 1888. - Т. VI; Утверждение русского владычества на Кавказе. - Тифлис, 1904. -Т. 3. Ч. 1. - С. 506-516; Памятники времен утверждения русского владычества на Кавказе. - Тифлис, 1909. - Вып. II. - С. 108-115.
скую историю любви дагестанского бека с её трагической развязкой. Однако в ней явственно слышится и «торжественная поэзия борьбы». Образ Аммалата «озарен» идеей свободы и героизма (именно это импонирует автору). «Тема протеста - эта центральная философская проблема мировоззрения декабристов - становится ведущей в повести Бестужева, воплощаясь в образах мечты, мира героического и смелого» [2], - отмечает Р.Ф. Юсуфов.
Организация сюжетного повествования, использование народной легенды в повести «Ам-малат-бек» подчиняется авторскому замыслу, идейной направленности произведения. Поскольку центральной в повести является проблема характера романтического героя, который во многом определяется национально-исторической средой и дается в эволюции, Марлинский включает обширный материал, связанный с изображением той национальной среды, представителем которой выступает герой. Кроме того, сюжет обогащается дополнительными сведениями, связанными с воспитанием Аммалат-бека Верховским, с духовным ростом героя. Отсылая Николаю Полевому первые пять глав своей повести, Марлинский сделал к рукописи следующую приписку: «За сим последуют, по крайней мере, пять глав еще. Завязка, можно сказать, только отсюда начинается».
Следовательно, для автора завязка сюжета повести была связана с началом дружбы Амма-лат-бека с полковником Верховским, с началом его образования и воспитания. С этого момента начинается собственно развитие действия: мы узнаем из писем Верховского, из дневника самого Аммалата о тех изменениях, которые происходят в его сознании, в его душе под влиянием воспитания.
Очень часто национальный склад характера своего героя Марлинский подчеркивает в речи от автора. «Надо быть татарином, который считает за грех и обиду сказать слово чужой женщине, который ничего женского не видит, кроме покрывала и бровей, чтобы вообразить, как глубоко возмущён был пылкий бек взором и словом прелестной девушки, столь близко и столь нежно на него брошенным» (1, т. 1, с. 448). Или вот другой пример, в котором национальный быт, нравы, жизненный уклад горцев передается в авторском восприятии. «Не в азиатском нраве, еще менее в азиатском обычае, прощаться с женщинами, отправляясь даже надолго, навсегда.... По старинному аварскому обыкновению (курсив наш. - Э.Х.), ловцы должны были поклясться на куране, что не выдадут друг друга ни в битве со зверем, ни в преследовании; не покинут раненого, если судьба допустит, что зверь сломает его; будут защищать друг друга, лягут рядом, не щадя жизни, и во всяком случае без шкуры зверя не воротятся назад; или тот, кто преступит завет сей, да будет сброшен со скалы, как трус, как изменник» (1, т. 1, с. 452). Как типичный дагестанец ведет себя и Аммалат-бек, когда расстается с Селтанетой, не попрощавшись. Этого требует обычай.
Убежденный в том, что «песня и сказка - душа народа», писатель обращается к устному народному творчеству, включает в художественную ткань повествования песни горцев. Так, описывая последний бой русских с кабардинцами, Марлинский вводит в текст повести горскую песню. Эту песню автор вложил в уста обреченных на смерть горцев. Восхищаясь их храбростью, он пишет: «Ядра с противоположного берега иногда ложились в круг бесстрашных горцев; порой разрывало между них гранату, осыпая их землей и осколками, но они не смущались, не прятались и, по обычаю, запели грозно-унылым голосом смертные песни, отвечая по очереди куплетом на куплет» (1, т. 1, с. 469). Марлинский так и назвал их - «смертные песни». Заметим, что хоровое многоголосное исполнение со своеобразным чередованием хоров и полухоров - типичная северокавказская традиция, особенно характерная для кабардинского песенного искусства.
Хор
Слава нам, смерть врагу, Алла-га, алла-гу!
Полухор
Плачьте, красавицы, в горном ауле, Правьте поминки по нас: Вслед за последнею меткою пулей Мы покидаем Кавказ.
Здесь не цевница к ночному покою
Нас убаюкает гром;
Очи, не милая черной косою, -
Ворон закроет крылом!
Дети, забудьте отцовский обычай:
Он не потешит вас русской добычей!
Второй полухор
Девы, не плачьте, - ваши сестрицы,
Гурии, светлой толпой,
К смелым склоняя солнца - зеницы,
В рай увлекут за собой.
Братья, вы нас поминайте за чашей:
Вольная смерть нам бесславия краше!..
В этих предсмертных песнях слышится прославление мужества и боевого духа. После «смертных песен» у Марлинского читаем: «Поражены каким-то невольным благоговением, егеря и казаки, безмолвно внимали страшным звукам их песен.». Думаем, выражение содержит восприятие самого автора так называемых «смертных песен». «Благоговение», страх охватил казаков от услышанного воинственного клича, поэтому внимали «безмолвно». На первый взгляд, включение эпитетов «невольным благоговением» и «страшным звукам. песен» анти-номично. Функция этого «антиномичного ряда» прозрачна - усиление воздействия на читателя. Бестужев-Марлинский не только верно понял содержание «смертных песен», сумел передать их боевой дух, но и адекватно услышанному воспринял эти песни.
Включение в повествование горских народных песен, конечно же, помогало автору воссоздать исторический и национальный колорит. И не только. Функциональная нагрузка горских песен определяется основной идейной установкой произведения - создание национального характера. Так называемые «смертные песни» дорисовывают характер горца. Они еще ярче подчеркивают бесстрашие и героизм Аммалата и его соратников, их готовность умереть за свободу. Эти песни входят в сюжет повести совершенно органично. Они служат усилению в произведении «местного колорита» и имеют прямое отношение к содержанию повести. Так, в IV главе приводятся две горские песни. Дальнейшая трагическая судьба Аммалат-бека как бы представляет собой драматическую реализацию «смертных песен». Образ главного героя разработан в полном соответствии с ними. Как видим, песни дагестанских горцев занимают в художественной структуре повести одно из стержневых мест.
Язык Бестужева-Марлинского, подробности в описании исторических событий, быта, нравов Кавказа обнаруживают в нем человека, глубоко знающего фольклор, историю, этнографию, географию Дагестана. Исследователь А.П. Алексеев указывал: «Осведомленность его в кавказских наречиях и его сильные этнографические интересы - несомненны. О горах и горцах, в частности о Дагестане, Бестужев для своего времени знал больше, чем кто-нибудь другой.»
[3].
Выраженный интерес к жизни Кавказа, Дагестана эволюционировал на протяжении всего XIX века. Литературному процессу данного периода свойственно нарастание тенденции достоверности в описании быта народов. Фольклорно-этнографические подробности становятся средством воссоздания своеобразия национальной жизни.
Литература
1. Бестужев-Марлинский А.А. Соч.: в 2 т. - М., 1958.
2. Юсуфов Р. Ф. Русский романтизм начала XIX века и национальная культура. - М., 1970.
3. Алексеев М.П. Этюды о Марлинском. - Иркутск, 1928.
Поступила в редакцию 20 сентября 2011 г.
