Инновация и глобальный интеллектуализм Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

Инновация

и глобальный интеллектуализм

По материалам доклада, сделанного на международной конференции УАН «Общество, основанное на знаниях: новые вызовы науке и ученым»

(Киев, 24-26 ноября 2005 г.)

Борис Санто,

профессор Будапешт, Венгрия

Стремительный рост доли и важности инновации в современном обществе сопровождается интеллектуализмом повышенного уровня, причем в глобальных размерах. Глобализм — это характерная черта, в первую очередь, индивидуального интеллекта, наивысшей формой деятельности которого является научное познание. Для формулирования вызовов, ожидающих нас в глобальном гносеологическом обществе, необходимо возвратиться к изначальному вопросу философии об отношении разума к реальности, а также к дилемме несоизмеримости научных концепций. При неоднозначной зависимости от внешних условий процесс интелектуального развития чреват антропогенными кризисами, предупредить которые можно путем наращивания высокоинтеллектуальной деятельности.

The impetuous growth of the share and escalation of the significance of innovation in the modern society is accompanied by global intellectualism of higher and higher level. Globalism is first of all a characteristic feature ofan individual intellectual activity the highest level of which is the scientific cognition. To formulate the challenges we are to face in a global gnoseological society we ought to return to the starting point of philosophy concerning the relationship of mind and reality, as well as to the dilemma regarding the incommensurability of scientific conceptions. In case of ambiguity of its dependency on outer conditions the process of intellectual progress is arduous with anthropogenic crises. To forestall these crises the high level intellectual activity is to be intensified even further.

С одной стороны, я согласен называть (условно, конечно) общество, в котором инновация играет более значительную, чем когда-либо роль, обществом знаний. С другой стороны, мне претит называть так общество, в котором пацаны жгут по ночам — причем в массовом порядке — машины и школы, а здоровые, культурные люди с университетским образованием режут глотки пилотам самолета, чтобы врезаться в небоскреб и ценой своей жизни убить как можно больше ничего не подозревающих людей. Такое «общество знаний» в его сегодняшней форме явно не триумфальное шествие. Где же смысл в этой бессмыслице?

Интеллектуализация общества

Деятельность человека, его мышление, специализация, достижения, средства и методы, система общественных профессиональных, этических, моральных требований и условий приобретает все более интеллектуальный характер. Стремительный рост доли и значимости инновации несомненно сопровождается ускоренной интеллектуализацией современного общества, причем в глобальных размерах. Инновация как интеллектуальная деятельность превратилась в основополагающий фактор развития современного общества [23, 24]. Не так уж давно слова «инновация», «интеллектуализация информационного про-

странства» звучали довольно-таки странно, а сегодня объявляются конкурсы на интеллектуализацию жилища, рабочего места, непосредственного окружения, автомобиля, общественной жизни. Интеллектуальное взаимодействие в глобальных размерах, или, более привычными словами, информационная культура [25] взрывообразно перекроила краевые условия нашей деятельности, сдвинув ее в сторону умственного образа жизни и преобладания интеллектуальных интересов. Одновременно это интеллектуальное взаимодействие разложило и все более разлагает общество на индивиды, чтобы, вновь интегрируя их, содействовать проявлению новых интеллектуальных способностей, увеличивая функциональный радиус, эффективность интеллектуальной деятельности индивида до глобальных размеров. Интеллектуализм все более сказывается в преобладании интеллектуальных целей как в узком личном плане, так и в широком общественном отношении. Глобализм — это характерная черта, в первую очередь, индивидуального интеллекта, наивысшей формой деятельности которого является научное познание, давно пренебрегающее всеми навязанными ему извне ограничениями. Наука всегда считалась глобальной культурой, а при сегодняшних темпах инновационного развития она приобрела первостепенное значение как авангард общественно-технического прогресса, что в никоей мере не уменьшает роли науки как носителя позна-

ния, наивысшей формы интеллектуальной деятельности. Мир пронизан интеллектуализмом. Глобализм, и даже универсализм — это, в первую очередь, форма научного мышления, культуры познания.

Интеллектуализация общества как культура, собственно, всегда считалась отличительной прогрессивной чертой человечества. Эскалация этого процесса за последние десятилетия объясняется в первую очередь возросшим до преобладающего в экономическом отношении фактора или явления инновации. «Во все более глобальной, все более основанной на знаниях экономике инновация играет большую, чем когда-либо общественную роль» [5]. В Европейском Союзе инновация пока еще рассматривается лишь как экономически важный фактор, имеющий первостепенное значение в повышении производительности труда и увеличении числа рабочих мест. Вопреки такому явно экономическому, потребительскому и бухгалтерскому подходу к явлению инновации, та важность, которая придается сегодня инновации как фактору развития, несомненно свидетельствует о прямой связи между все более значимой общественной функцией инновации и степенью интеллектуализации общества. Много и часто говорится сегодня об интеллектуальной экономике, о трансфере знаний из лабораторий в производство и общество, о радикальной интеллектуализации приведенного к общей норме высшего образования (достаточно вспомнить о дистанционном обучении) и о стремлении к единой системе обучения с целью повысить конкурентоспособность, о глобализации рынка рабочей силы, о связанных с этим глобальных интеллектуальных вызовах. За этими словами чувствуется неуклонно нарастающая инновационная мощь, ускоряющийся общественно-технический прогресс, когнитивная эволюция, рост силы интеллекта.

Есть в этой, сплошь да рядом бьющей ключом, интеллектуализации, какое-то жеманство, что-то от моды конечно, но в профессиональной литературе [4] в последнее время предприятиям предлагается в виде метода повышения их конкурентоспособности рассматривать эпистемологические границы своей же умственной деятельности как преграду, которую можно и нужно научиться форсировать с помощью своего же интеллекта. Речь идет о том, чтобы использовать собственный интеллект как катализатор, запустить мотор интеллектуализации, выработать технологию интеллектуализации в интересах повышения инновационной мощности. Речь идет о саморазвитии интеллекта [23, 24] и о служащей этому корпоративной стратегии, о региональных институтах поддержки и стимулирования инновации [17, с. 67].

С эпистемологической точки зрения следует различать — настаивают исследователи [4] — два подхода к инновации: холистический или концептуальный, а также практический или экономически целенаправленный. Как правило, первый подход оттесняется вторым, что значительно тормозит инновационную деятельность предприятия. Причиной этого следует считать краевые условия деятельности менеджмента. Исходные и краевые условия, как правило, считаются при этом фильтрующим фактором, чем-то

объективно разграничивающим род действий предпринимателя. Если же считать краевые условия потенциалом субъективной деятельности, то есть чем-то зависящим от концепции, фантазии, намерения, стратегической целеустремленности субъекта, то этот потенциал будет работать вопреки «всей системе», не считаясь с ее финансовыми, корпоративными, организационными и т. д. застоявшимися условиями. Путем интеллектуального вмешательства можно и нужно создавать льготные условия для интенсивной инновационной деятельности, периодически переписывая свои краевые условия так, чтобы концептуальная устремленность не теряла размаха при практическом воплощении идей в конкурентоспособный товар. Практическая или экономически целенаправленная инновация задана условиями концепции или идеи, реализация которой должна принести прибыль на рынке. Однако одна идея — не идея в условиях форсированной инновации и безостановочного повышения конкурентоспособности. Холистический или концептуальный подход требует следовательно постоянного обновления, неустанного перехода от одной удачной концепции к следующей не менее, а возможно и более успешной концепции и т. д. Корпоративная стратегия инновационного развития — это, в первую очередь, стратегия самообновления, саморазвития путем периодического преодоления собственных границ интеллектуальной деятельности, и только во вторую очередь — стратегия воплощения идей в рыночный успех. Условием инновационного успеха является концептуальный рывок вперед, приобретение технологического преимущества, сохранение которого зависит от дальнейшего усиленного саморазвития интеллекта и стратегической смены его концепций.

Наряду с таким явным проявлением интеллектуализации общества все более бросается в глаза стремительно нарастающий в глобальном масштабе разрыв между интеллектуально разборчивым и требовательным, живущим интеллектуальными ценностями меньшинством и этим интеллектуальным ценностям противостоящим, опровергающим зачастую даже понятие здравого разума — большинством.

Интеллектуализм пока еще свойственен лишь тонкой прослойке мирового сообщества, микроскопически тонкой пленке, распыленной по поверхности глобуса. Однако же, при всем разнообразии, нарастающей диверсификации и антагонизме этого мирового сообщества именно благодаря этой ничтожной пленке интеллектуализма мир идет к единству мирового сообщества, а сегодняшнее передовое инновационное общество [23] — к обществу гносеологическому, основанному на знаниях [3], к глобальному обществу интеллектуализма повышенного уровня. Ускоряющаяся интеллектуализация общества несомненно положительное явление в истории человечества. И все же назревающие противоречия и уже проявляющиеся разрывы в человеческом обществе грозят невиданными досель антропогенными кризисами глобальных масштабов. Предусмотреть и предупредить эти кризисы — задача развивающегося интеллекта.

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

Принцип интеллектуального саморазвития

Для сформулирования вызовов, ожидающих нас в глобальном обществе интеллектуализма повышенного уровня, заметим тут же, что слово «вызов» уже означает повышенную активность, намерение интеллекта вмешаться в развитие общества, — мы не можем позволить себе удовлетвориться такой упрощенной аргументацией, которая сводит причины набирающей темпы глобальной интеллектуализации к удовлетворению потребностей, стремлению к хорошей жизни и обогащению или к рыночным условиям. Необходимо возвратиться к изначальному вопросу философии о природе интеллекта и об отношении разума к реальности. Вызов формулируется, собственно, в виде эпистемологической (теория познания, философия науки), но в большей степени в виде гносеологической (учение о сущности познания) проблемы, причем предпочтение отдается гносеологии, которая в отличие от эпистемологии рассматривает процесс познания с точки зрения отношения субъекта познания к объекту познания. Связывая проблемы общественного развития с темпами глобальной интеллектуализации, мы приходим к выводу, что корни ускоренной интеллектуализации с одной стороны уходят в научную деятельность и ее необыкновенно широкое воздействие на общество, в науку как глобальную, общую и объединяющую культуру человечества, а с другой стороны — при такой гносеологической постановке вопроса — в особое свойство, отличительную черту Интеллекта повышать свою силу познания путем саморазвития. Сопоставление этих двух сторон процесса познания говорит о том, что глобальная интеллектуализация в меньшей степени зависит от конкретных результатов познания, от научных достижений и в большей степени от динамики развития интеллекта, в меньшей степени от знания «истины» и в большей степени от беспрестанного процесса поиска истинности.

Понятие интеллекта традиционно сводилось и сводится к способности человека мыслить и путем мышления рационально познавать свою окружающую среду и мир вообще, хотя сюда же причислялась и способность воспринимать реальность чувственноинтуитивным путем, то есть непосредственным приобретением опыта. Примем за исходную позицию постулат обладания человеком способности выполнения интеллектуальной деятельности, отличительной характеристики его сущности [22, гл. 11]. Если бы мы не отличали этого свойства человека от других его свойств, от других родов его деятельности, нам едва ли удалось бы объяснить тот факт, что человек как бы аккумулирует, «генетически наследует» не только сноровку в познании, приобретенную тысячелетиями интеллектуальной деятельности, но даже

непознанные области, все еще открытые вопросы познания. Мышление, следовательно, можно определить как осуществление, реализацию этой специфической черты человека, которая не обязательно сводится к рациональному функциональному принятию решения. Мышление можно конечно считать синонимом более высокой духовно-интеллектуальной деятельности, которая, проявляясь в виде системы функциональных алгоритмов [2], может быть охарактеризована такими входными и выходными параметрами, как информация и чувственно-эмоциональный опыт, но, по существу, сводится все таки к явлению познания.

Чтобы хотя бы наметить закономерности процесса развития этой отличительной черты человека и предусмотреть опасности и кризисы, ожидающие нас в глобальном обществе интеллектуализма повышенного уровня, возьмем за исходную следующую структуру деятельности как явления:

^ духовно-интеллектуальная деятельность;

^ чувственно-эмоциональная деятельность;

^ физико-физиологическая деятельность.

Такое структуирование, различие категорий или этажей деятельности дает возможность отличить не только их иерархическую зависимость друг от друга, но и однозначно указывающий снизу вверх вектор развития деятельности как таковой. Обмен веществ в организме как физическая или физиологическая деятельность считается с полным правом основой этой иерархии, но преобладание над метаболизмом, контрольная роль умственной деятельности тоже вне сомнений. На голодный желудок умственной деятельностью занимаются одиночки, йоги и фанатики от науки. А общество с повышенной интеллектуальной деятельностью — это, конечно, общество с повышенным благосостоянием. Перенеся эту иерархическую зависимость на общество, мы получаем пирамиду с несомненным массовым преобладанием низших слоев и с предупреждением, что процесс повышения доли интеллектуальной деятельности закономерно ведет к росту пирамиды, то есть к расширению разрыва между высшим и низшим слоями в любой стране, и во всем мире вообще. Расширение разрыва между слоями деятельности — одна из основных закономерностей интеллектуализации человеческого общества. Причем определяющая, направляющая (но не управляющая) роль интеллектуально высокого меньшинства — даже если разрыв весьма широк — в здоровом обществе как правило сохраняется, если это меньшинство своим влиянием способно правильно и во время корректировать механизмы баланса развития общества. Именно благодаря этой пока что ничтожно тонкой пленке интеллектуализма, распыленной по планете Земля, мир закономерно идет к глобализму, а разрозненное человечество к гносеологическому сообществу, обще-

А общество с повышенной интеллектуальной деятельностью — это, конечно, общество с повышенным благосостоянием. Перенеся эту иерархическую зависимость на общество, мы получаем пирамиду с несомненным массовым преобладанием низших слоев и с предупреждением, что процесс повышения доли интеллектуальной деятельности закономерно ведет к росту пирамиды, то есть к расширению разрыва между высшим и низшим слоями в любой стране, и во всем мире вообще.

ству, основанному на знаниях и на осознании этого пути [3].

Нарастающее противостояние большинства, опровергающее зачастую — как было сказано — даже правомерность понятия здравого разума, тоже, следовательно, закономерно для такого процесса. Для запертого в своем загоне повседневных нужд и навыков среднего человека сегодняшнего дня каждое радикальное новшество — как бы часто оно не имело в последнее время место в течение его жизни по сравнению с прошедшими столетиями — это принуждение к приспособлению к быстро меняющемуся миру, к тому же, в основном интеллектуального характера, зачастую затрагивающее его жизненные устои и мировоззрение. Человек как бы заперт в капсулу своих нужд и воззрений; его поведение и взгляды определяются исходными условиями его существования, всем тем, к чему его приучили, что он успел познать вокруг себя, освоил, испытал. Большинство людей познают новое со значительным противостоянием через призму старого, не покидая привычной для них родной капсулы, и только сравнительно малое их число старается интеллектуальным рывком вырваться из этого собственного капкана, повысить свою силу познания путем саморазвития.

Иммануил Кант (1724-1804) считал камнем преткновения своей теоретической философии гносеологию, учение о сути познания, а не онтологию, учение о бытии. Он исходил из предположения, что сама возможность познания определяется особенностями восприятия мира человеком, а не миром, как таковым. Свою точку зрения, исходную платформу Кант называл трансцендентальной (переходящей пределы), дабы отличить ее от исходных позиций эмпирической философии. Большинство мыслителей придерживалось в прошлом, да придерживается и по сегодняшний день онтологии, эмпиризму, тогда как Кант делал ударение на динамизме перехода от привычного состояния к новому состоянию. В своих трудах [Кант, 11, 12, 13, 14] он имел в виду не какую-нибудь метафизическую субстанцию, называемую материей, а трансцендентного человека, способного путем познания саморазвиваться, то есть выходить за свои собственные пределы. Согласно Канту, сущностью познания является интеллектуальное отношение субъекта познания к объекту познания, а также качественное изменение этого отношения в процессе познания.

Проблема интеллектуального саморазвития связана с понятием научной концепции, платформы, исходной позиции ученого, состояния его восприятия мира, которым определяются не только способ понимания им явлений, но и границы эпистемологической справедливости данной его концепции. Как выражение интеллектуального отношения субъекта познания к объекту познания, любая концепция, модель, в том числе и математическая [15], в принципе носит в себе и краевые условия своей применимости, то есть обладает определенной ограниченной применяемостью. Анализ научной концепции — дело для философии не новое. Что дело именно в концепции, знали и сторонники средневекового «концептуализ-

ма», которые под редукцией, сведением к существенному, понимали втискивание познания в рамки концепции и доходили до того, что подвергали сомнению существование вещей, независимых от их априори заданного мировосприятия. С другой стороны, здравый редукционизм («бритва Оккама»; Вильям Оккам, английский схоластик, 1285-1349 гг.), изложение наблюдений и выводов согласно исходной концепции и не более (не следует вводить новых сущностей сверх необходимости) — неотъемлемое требование грамотной научной работы и сегодня. Бросается в глаза, что, ссылаясь на роль концепции в познании, мы, собственно, манипулируем ее краевыми условиями, утверждая тем самым незыблимость данной концепции. Ведь любая теория, модель, парадигма, идея, мысль, концепция, платформа, философия и даже математическое доказательство действительны в тех рамках, при тех условиях, в которых данная концепция сформулирована и развивается. Познать какое-либо явление, следовательно, в его полноте таким «упрощенным» концептуальным путем невозможно, пока мы придерживаемся заданным нами же рамкам. Для этого нужно было бы выйти за эти рамки и взглянуть на явление как бы со стороны, что, собственно, означает утверждение новой концепции с ее новыми краевыми условиями и т. д. Применяя ту же модель вне заданных краевых условий, манипулируя этими условиями, мы рискуем прийти к неверным или искаженным выводам. Любая концепция как бы запирает нас в загон построенной нами мысленной конструкции. Эта особенность познания не зависит от нашей воли или убеждений. А вот какую модель, идею, парадигму применить, зависит полностью от выбора исследователя. И выводы его умозаключений в полной мере подтвердят ему правильность концепции, из которой они исходят. Иначе и быть не может, за исключением случая досадной ошибки, что нередко так и бывает. Выводы и доказательства оспорить, следовательно, можно и нужно, а вот преконцепцию теории мы не имеем право оспаривать.

Мы выбираем свою исходную концепцию, как правило, интуитивно или же по привычке, да и в истинности выводов и аргументов убеждены, собственно, тоже благодаря своей интуиции. Правильно выбранная и выполненная методология может помочь этому в немалой степени. Используя диалектический характер процесса познания, мы вправе корректировать свои выводы, подогнать в какой-то степени теорию к действительности в случае расхождения экстраполированных, предсказанных с помощью модели результатов и наблюдаемых фактов. Это несомненно прогресс в познании, причем функционированию рабочей и принципиальной модели интуитивно придается по крайней мере такое же значение, что и результативности, если не в большей степени. Методологию такого рода часто называют стратегией познания, что, с моей точки зрения, явное преувеличение, ведь кроме сохранения работоспособности модели, то есть поступательного продвижения вперед нашего познания, другой конкретной цели познания или развития не ставится. Сохранение поступательного момента познания, то есть функционирования интел-

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

лекта — дело конечно первостепенной важности, что придает стратегический характер глобального и даже универсального значения саморазвитию интеллекта. Методология познания подчиняется стратегии, а не концепции. Сохранение ориентирующей концепции любой ценой — не самоцель, тогда как поступательное продвижение вперед интеллектуальной деятельности, бесперебойное наращивание познания действительно является стратегической целью. Познание — это не вещь, а процесс, и как динамическое явление не имеет стационарной формы. Вехи познания — это конечно статическое обозначение пройденного пути, но суть явления — его динамизм. Если воспринять мир не как неизменность, как набор статических элементов, а как мировой процесс, то при общей, характерной для нашего мира тенденции регресса и диверсификации единственным исключением можно и нужно считать процесс и прогресс познания. Неизменность, стационарность же мира исключается как таковая. Как доказал в начале 20-х годов прошлого столетия физик и математик Александр Фридман [7, 8], мир как процесс обладает стабильностью либо лишь при постоянном расширении, либо лишь при постоянном сокращении, то есть при динамизме. Таким образом, не сохранение концепции как стационарности, а прогресс познания ценой отказа от исчерпывающей себя концепции в интересах перехода к следующей многообещающей принципиальной модели — это и есть стратегия бесперебойного интеллектуального развития глобального, и даже универсального значения.

Несоизмеримость теорий и прогресс познания

Такая постановка вопроса возвращает нас к принципиальной дилемме соразмерности и взаимосвязи научных концепций, к вопросу о несоизмеримости сменяющих друг друга теорий, сформулированому Куном и Фейерабендом в середине прошлого столетия [6, 16]. Развернувшаяся после 1962 г. горячая дискуссия родила массу ценных трудов по этой актуальной по сегодняшний день эпистемологической тематике, так и не определив, кто прав и кто виноват. Ценность научной деятельности определяется и по сегодняшний день механически, на вес цитат произведений ученого, то есть не пройденным им путем, оригинальностью и свежестью его идей, а осредняю-щей реакцией научной общественности. В свете же вызовов, ожидающих нас в глобальном обществе интеллектуализма повышенного уровня и эта дилемма в своем сегодняшнем упрощенном виде не состоятельна, так как набирающий силу интеллект уже не может удовлетворится критериями «хорошо-плохо», «удовлетворительно-неудовлетворительно», «правильно-неправильно», ибо такое суждение соответствует одной и той же неизменной концепции вчерашнего дня. Такая дихотомия принятия решения, по видимому, уже не соответствует динамизму развития интеллекта, приобретенной им силе и общественной роли, которая ожидает его завтра. Наука и в будущем останется конечно основным плацдармом высокоинтеллектуальной деятельности, но без функции «про-

изводства» чего-либо. Вызов интеллектуализма повышенного уровня состоит именно в том, что превращение интеллекта в «испорченный граммофон», повторяющий собственную исходную концепцию при любом сомнении или при малейшей угрозе его позиций, чревато катастрофой регионального и даже глобального размера. Ведь динамически развивающийся Интеллект, как самолет, может удержаться только в полете, в неуведаемом познании и постоянном поиске, при «правильном и беспрерывном пути» от концепции к концепции.

Смена научных концепций тоже не из легких проблем эпистемологии. Согласно тезису авторов [6, 16], познания, независимого от своей исходной концепции, не существует. С другой стороны, что ни парадигма (образец восприятия) или модель, то и обособленное мировосприятие, причем каждая концепция, как правило, объясняет свое мнение и результаты опытов согласно своим же установкам и условиям. Концепции уникальны, индивидуальны, несоизмеримы и поэтому не объединяются в одну метаконцепцию. В математике несоизмеримость означает просто отсутствие возможности измерить одним и тем же параметром различные переменные; в случае же все таки какой-либо предоставляющейся возможности нельзя расчитывать на безупречность измерения. Понятие несоизмеримости в первую очередь математическое, и распространение его на эпистемологию многим может показаться неправомерным. Иными словами, понятие несоизмеримости само грешит несоизмеримостью, и этот факт означает, что те, чьи преконцепции требуют отрицания данного тезиса, воспримут его по-разному враждебно, в зависимости от того, как яростно им хочется атаковать «содержание истины» неприемлимой для них, чуждой концепции. С одной стороны концепция несоизмеримости концепций утверждает, что соперничающие или последовательно сменяющие друг друга теории несопоставимы. С другой же стороны, согласно этой концепции, действительность многогранна; альтернативное восприятие действительности и сделанных на его основе умозаключений правомерно в той же степени, что и «официальная» теория. Познание действительности требует многогранности и неустанных усилий. Оба автора отрицают правомерность и даже существование наблюдения и познания, независимого от своей исходной теории или идеи. «Обладание непоколебимой истиной» — заявление кичливое и безосновательное. Фейерабенд не делал тайны из своего намерения поддержать плюрализм теорий, залог жизнеспособности науки, которая в большей степени нуждается в периодически обновляющихся теориях, нежели в доказательстве несостоятельности чуждых идей со ссылкой на «известные факты» и идеологические установки. Кун же аргументировал тем, что каждая смена парадигмы одаряет ученых новым мировоззрением, новым словарем, перемещает их в мир иной, новшество которого восполняет мнимый ущерб, нанесенный потерей старого словаря. И все это служит в конце концов прогрессу познания.

Горячие дебаты вокруг тезиса о несоизмеримости далеко еще не увяли, ведь при самом смиренном

его понимании этот тезис натравливает друг на друга соперничающие научные коллективы, ставит под вопрос истинность их научных результатов, вызывает сомнение в правомерности дискриминации «научных» и «ненаучных» (лженаучных) позиций, делает шаткими наши теоретические основы. Как ученому заниматься своей тематикой, если от него ждут, чтобы он сомневался в незыблимости собственной концепции? И если он строго придерживается предпосылкам собственной теории, в праве ли мы удивляться тому, что он и видеть не желает ничего несоизмеримого со своей концепцией? Если же отказаться от интерпретации тезиса о несоизмеримости как о превращении истинности любого положения в относительное (эпистемологический релятивизм), то должны ли мы согласиться с мнением, что помехи в коммуникации между учеными неизбежны? Корни прений в недопонимании? Допуская, что суть дела не в словах, а в контексте теории, можем ли мы согласиться с мнением, что неизбежные искажения перевода мешают представителю одной концепции понять и принять аргументы представителя другой концепции? При неизмеримости таких масштабов как сегодня можно конечно предположить, что некоторые теории несостоятельны. В этом случае все теории несостоятельны? Исходя из предположения, что научные исследования ведутся все таки на общей платформе, то есть в некоторых концепциях мы все таки предположительно согласны, необходимо ли нам сводить наши прения к онтологии, чтобы сопоставить различные воззрения на общепринятой основе? Таковы вопросы и проблемы, затронутые, в основном, обширной литературой по проблематике несоизмеримости. Расхождение во мнениях объясняется этой литературой, собственно, отсутствием общепринятой системы понятий. Хэкинг (Hacking), например, утверждает [9], что новая теория насильно искажает систематизацию вещей, их классификацию. Меняется, надо понимать, не мир, а «феноменологический мир». Не надо, следовательно, принимать тезис о несоизмеримости, о различных теоретических подходах слишком серьезно; этот тезис, мол, с методологической точки зрения не подходит для кристально чистого определения существенных расхождений во мнении.

Принципиальный вопрос несоизмеримости концепций, поднятый Куном и Фейерабендом, но помимо их основополагающих трудов [6, 16] серьезно проработанный такими учеными, как Лакатош, Полани, Витгенштейн, Тулмин, Хензон, Кэвел, Конент (Lakatos, Polanyi, Wittgenstein, Toulmin, Hanson, Cavell, Conant) и многими, многими другими [9] касается, собственно, не несопоставимости субъективных мнений, не неизбежного и закономерного расхождения во мнениях, составленных о вещах как о неизменной субстанции. Если вещь неизменна, то все без исключения мнения о ней, понятно, будут субъективными, что заставило бы нас отказаться от объективности науки. И речи не может быть конечно об отказе от науки; научная деятельность и исследования являются самой возвышенной, наиболее передовой деятельностью человека. Принцип несоизмеримости ставит под вопрос не науку, а злоупотребле-

ние наукой, не науку как прогресс познания, а как догму незыблимости. Нельзя, конечно, отказываться от объективности предмета исследования. Онтология нам нужна, но не как принцип неизменности, а как своего рода список познанных и приобретенных нами свойств, чтобы знать о чем мы спорим, а главное где мы находимся и куда идем.

Все концепции и модели познания правомерны. Бывает, однако, что идея, сформулированная «трансцендентным разумом», его преконцепция проблемы попросту слаба, не адекватна, не достаточно состоятельна. Утверждение, что мир стоит на двух китах для меня аллегория, метафора, пригодность в познании которой чуть выше нуля. И все же сметать эту идею со стола я не имею права. Выводы, сделанные на основе этой презумпции, можно и даже нужно оспаривать, но исходная позиция как аксиома неоспорима. Точнее, я могу выстроить в ряд когорту противодействующих противоидей, дабы доказать несостоятельность неприемлемой для меня концепции, но в этом случае своими доводами и отрицанием я легитимирую эту преконцепцию.

О правильности и содержательности концепции можно судить не только по свободной от искажений системе разработанных с ее помощью понятий; правильно выбранная модель придает человеку уверенность в его правоте, настраивает его на оптимистический лад, дает веру в победе и успехе его начинаний. Под влиянием этой настройки мы начинаем видеть свою модель во всем что ни попало вокруг. Настраиваясь на лес как модель природы и общества, мы склонны рассматривать все вокруг нас через призму концепции леса. Концепция мира-моря или мира-реки (Гераклит: «все течет, все меняется») означает, что мы настроены описать функционирование познаваемых систем именно под эгидой этой идеи. А если у кого-либо не одна, а две идеи фикс и эти идеи не взаимосвязаны, мы начинаем подозревать, что имеем дело с психиатрическим заболеванием («в нем два человека»). Мы, как правило, преданы своей прекон-цепции «до последнего»; о переходе ее границ, о нашей пересадке в другую капсулу, о том, чтобы прорваться через блокаду ее краевых условий, чтобы кто-либо переписал или заставил бы нас переписать краевые условия нашей кровной концепции, не может быть и речи; нам не позволит сделать этого наша же эстетическая верность идее. В науке тоже никак не иначе. Квантовая теория считается исключением, но и о ней высказываются как о безумии. «Два факта говорят в пользу квантовой физики и всего один против: все подтверждается экспериментальными данными; с точки зрения математики она прекрасна; а против говорит всего лишь то, что все это не имеет абсолютно никакого смысла» — пишет с юмором известный английский физик Роджер Пенроуз [18, с. 129]. Не имеет смысла — надо понимать — с точки зрения обычных, вчерашних предубеждений, слишком даже привычных концепций. У нас видимо всего два пути, чтобы избежать психиатрическую больницу: или держаться за нашу единственную и кровную концепцию зубами и когтями, или же перейти к поступательному ряду связанных друг с другом концепций, идти

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

путем правильных концепций, шагая с одной концепции на другую. Не случайно анализ процесса смены концепций является одной из важных задач когнитивной психологии.

Боюсь, без новейших результатов квантовой теории мы бы грызли резиновую кость оставленных нам в наследство этих вечных вопросов философии еще сотни лет; речь идет о таких вопросах, как отношение идеи и будто бы независимой от нее системы понятий. Квантовая теория — не просто новая концепция; это — в большей степени концепциональный путь, соединяющий целый ряд концепций в единую цепочку познания, заставляя следовать от концепции к концепции. Квантовая теория способна, видимо, соединить законы физики с законами сознания. Не исключено, что это является именно тем концептуальным мостом через прорытую тысячелетиями бездонную пропасть, при помощи которого интеллект и структурно-материальный мир вновь соединятся.

Квантовая теория исходит из идеи, что мир — это непрерывный процесс восстановления баланса, предварительным условием которого является алгоритм наблюдения. Мир как процесс, следовательно, — это постоянно изменяющийся мир, в котором событие должно быть детерминированным, причем «детерминация производится селектором ... , а акт наблюдения заставляет соответствующее событие произойти» [20, с. 213]. Если наблюдение априори дано при каждом событии, а мир — это постоянное изменение, то ради простоты назовем активностью то, «что может изменяться» и то, «что может наблюдать событие». (Постоянное изменение — это не «что», конечно, а «как», но мы привыкли структурировать вещи и называть их именами, чтобы познать окружающий нас мир.) Исходя из концепции активности, функция самонаблюдения и функция селекции будут означать свойство процесса регулировать свое событие, то есть способность вмешиваться в ход собственного развертывания. В этом случае можно сказать, что любое событие этого процесса развертывания обладает обратной связью от собственного градиента, что является условием детерминированности события. Другими словами, событие детерминировано, если его развертывание как изменение составляет единство с обратно направленным наблюдением и вмешательством как изменением изменения. По сути эта же мысль выражена голографическим принципом Утхофта-Сас-кинда [21], связывающим детерминированность события с его краевыми условиями: информация о событии (число степеней свободы) как бы записана на его граничащей поверхности; событие разворачивается из собственных краевых условий, как из потенциала, то есть его развертывание детерминировано этим потенциалом. Концепция активности приводит к выводу, что любое событие в его развернутом виде является неделимым единством (не делимо без потери характера единого нелинейного целого) с протяжением от а до т, которое выражает процесс качественного изменения активности (событие трансцендентно). Из голографического принципа следует, что любое событие — в том числе мировой процесс как таковой — может рассматриваться как голограмма

[21], причем фазовые переходы являются частью этой голограммы. Таким образом, событию в 3+1 измерениях (пространство) предшествует как его потенциал и является его условием событие в двух измерениях (плоскость), а событию в двух измерениях предшествует как его потенциал и является его условием событие в одном измерении (эллиптическая замкнутая кривая — «размазанная сингулярность»). Развертывание события, ряд его фазовых переходов, следовательно, имеет трехэтажный вид:

{¡1-D>>!2-D>>!4-D>}.

Причем, согласно опять-таки голографическому принципу, событие перезаписывает собственные краевые условия, то есть обладает свойством периодически вмешиваться в ход собственного развертывания. Краевыми или начальными условиями события надо считать значения, заданные на поверхности данной области события и ее внешнего, предыдущего слоя. Таким образом, область ¡2-D> содержит линейную комбинацию обобщенных операторов области ¡4-D>. Согласно квантовой теории, формулировка («запись») события является предтечей его реализации, развертывания события в пространстве, то есть в основе хаотического поведения лежит вполне детерминированное начало, которое определяет поведение системы при ее необычайной чувствительности к этим начальным условиям.

Событие может быть описано естественно и как дихотомия, в виде отношения «статика-динамика», то есть в виде среды, которая может быть охарактеризована как ряд меняющихся стационарных состояний и одновременно как динамический процесс. Свою исходную концепцию мы можем принять за нелинейное целое, из которого развертывается линейный ряд последовательных стационарных состояний или «сечений» этого процесса скажем в виде секвенции положений доказательства правомерности данной концепции. Развернутая теория — не только линейное доказательство справедливости исходной концепции, а также в своей полноте динамический процесс ее развертывания, но и нелинейный исход для следующей концепции. Тотальность и динамику системы-процесса характеризуют, прежде всего, такие понятия, как размазанность и дискретность, две ее ипостаси. Важно отличить нелинейную размазанность (non-locality) системы от ее линейной дискретности; это — два дополняющих друг друга облика ее реальности. В своей динамической ипостаси, она — система с обратной связью, единое целое с определенными начальными условиями, развернутое от начальной до завершающей точки. Система нелинейна и весьма чувствительна к изменению своих начальных и краевых условий; переписывая их, она способна как бы «вести себя», то есть обладает поведением с набором внутренних алгоритмов, с помощью которых она может корректировать свою структуру и исход без вмешательства извне. Речь идет о деятельности, повышающаяся чувствительность которой к своим собственным начальным и краевым условиям характеризуется как детерминированный внутренний хаос.

Будучи тотальностью, система обладает саморегулированием самосохранения, другими словами, контролем контроля, то есть программой, являющейся функцией от собственного параметра контроля, выполняемой динамической подсистемой, например, с помощью комплементарной, дополнительной системы [1, fig. 66]. Событие, следовательно, не только обособленное явление, но и переход одного события в другое событие, то есть двойная система, два взаимоисключающих события, связанных обратной контрольной связью. Эти два комплементарных события (динамика каждого из них пробегает параллельно и синхронно, по противоположно направленной кривой насыщения формы «S») ни в коем случае не совпадают, то есть спаренные события вырисовывают гистерезис, ширина которого обратно пропорциональна вероятностному параметру прихода событий к общей кульминационной точке завершения «О».

Сжатое изложение свойств события отражает «трансцендентный» характер квантовой теории, ее способность переходить от концепции к концепции в ходе познания. Концепция нарушения и периодического восстановления баланса процесса, голографический принцип, модель нанизанных на ось процесса уровней или этажей развертывания процесса, принцип дополнительности, идея детерминированного и одновременно вероятностного характера процесса, дихотомия статики и динамики, парадигма системы с внутренним хаосом и возвратной связью, принцип контроля и програмного характера процесса, двойственность нелинейной размазанности и линейной дискретности — это перечень далеко не всех успешных платформ концептуального прогресса, трансценденции квантовой теории. Концепции такого концептуального прогресса одноправ-ны, они не аннулируют друг друга, не фальсифицируются новейшей идеей, но и не сводятся к одной метатеории, в соответствии — словами Фейерабенда — с принципом сохранения теорий. В случае квантовой теории никому не приходит в голову поставить под вопрос соизмеримость концепций, усомнится в их одновременной, параллельной годности и действительности, ведь каждая модель служит как бы опорой, предоставляет краевые условия как для следующей концепции, так и для всех концепций. Тем самым квантовая теория является единым развивающимся организмом познания; ее концепции неотделимы друг от друга. Таков правильный путь познания.

Сила и слабости познающего интеллекта

О проблеме несоизмеримости вспоминают как правило тогда, когда какая-либо теория «застревает» в концептуальном своем развитии и начинает принимать за реальность ту стационарную картину, которая ей видится с позиций данной незыблимой кон-

цепции. Серьезные ученые всегда отдавали себе отчет в том, что физической картиной действительности считается не истинная действительность, а модель, с помощью которой получены повторимые результаты, подтверждающие применимость данной концепции в познании мира. Замкнувшись на этой концепции, все другие концепции при малейшем их отличии от стационара будут казаться ошибочными и даже агрессивно враждебными. Это, пожалуй, первый признак интеллектуального застоя. Интеллект попадает при этом как бы в тупик своего же автоматизма, сходит с правильного пути познания и начинает следовать не творческому пути, а свету фар своего автомобиля, то есть поддается самообману. Здоровый интеллект в ходе безостановочного познания функционирует бесперебойно, периодически поднимаясь со ступеньки на ступеньку, переходя с шагу на шаг от концепции к концепции, постепенно набирая силу, причем хотя непосредственной его целью является раскрытие очередной концепции, смыслом и критерием его деятельности остается все таки правильный

путь развития. Единственно верной концепции для такого нестационарного интеллекта не существует; исключение других концепций для него — не-приемлимый путь. Избрав за исходную очередную свою концепцию, он стремится к максимальному познанию путем реализации, развертывания ее потенциала, чтобы, превзойдя самого себя, прийти к следующей своей, также много обещающей концепции. Если и есть чего остерегаться на этом пути, так это торможения продвижения, оледенения его познавательной деятельности, «автоматизма» достигнутого уровня. Выше определенного уровня развития, критерием селективности его решений являются поэтому уже не упрощенные термины дихотомии, не пристрастие к повторению истрепанных истин, а критерий правильного пути, тяга к парадигме саморазвития.

Тезис о несоизмеримости может показаться детским препирательством с частыми криками «а ты кто такой?!», если бы не принципиальная дилемма, поднятая на свет из глубин поверхностных знаний самим процессом познания. Процесс и прогресс познания, как уже говорилось, является исключением при всеобщей тенденции регресса и диверсификации. Похоже, что интеллект, как активный носитель процесса познания, способен не только осуществлять этот процесс, но и повышать свою силу познания вопреки общей отрицательной тенденции. Похоже также, что выполнить эту задачу интеллект способен лишь при должной динамике, по ходу непрерывного своего развития, когда он не обладает полной истиной, но неустанно стремится познать истину. Согласно тезису о трансцендентальности, непременным условием качественно меняющегося мирового процесса являет-

О проблеме несоизмеримости вспоминают как правило тогда, когда какая-либо теория «застревает» в концептуальном своем развитии и начинает принимать за реальность ту стационарную картину, которая ей видится с позиций данной незыблимой концепции. Серьезные ученые всегда отдавали себе отчет в том, что физической картиной действительности считается не истинная действительность, а модель, с помощью которой получены повторимые результаты, подтверждающие применимость данной концепции в познании мира.

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

ся функциональное воздействие обратно направленного его собственного градиента, периодическое восстановление, точнее предупреждение вновь и вновь нарушающегося равновесия. Залогом непрерывности мирового процесса является априори заданный алгоритм опережения и предупреждения. Принципиальная дилемма состоит в том, что познание, похоже, не блажь и времяпровождение сытого человека, а опережающий алгоритм изменения, алгоритм транскрипции начальных и краевых условий процесса развертывания событий в интересах бесперебойного постоянства процесса. Причем познание, как априори заданный алгоритм опережения, не является свойством какой-либо структуры, а наоборот алгоритм опережения пробегает по соответственным структурам, причем структура, как носитель этого алгоритма, может и должна меняться по ходу процесса в соответствии с требованиями поддержания равновесия. И чем шире диверсификация, тем сильнее проявляется в виде саморазвивающегося интеллекта алгоритм опережения и предупреждения нарушения равновесия.

Интеллектом, следовательно, необходимо назвать то свойство человека, с помощью которого мы способны реализовать прогресс умственной деятельности вопреки общему регрессу. Мы, правда, склонны понимать под интеллектом «просто» рассудок, «просто» мышление, и даже чувственно-интуитивный опыт познания, но, исходя из постулата познания и саморазвития познания как алгоритма, даже в этом случае, под интеллектом более обосновано понимать самый верхний этаж этого свойства, верхнюю ступень той лестницы, по которой саморазвивающееся познание, напрягаясь, карабкается все выше и выше, чтобы, все более набирая силу, выполнить свою миссию. Причем низшие этажи интеллектуальной деятельности, к сожалению, вовсе при этом не исчезают, а остаются активной составной частью жизни общества. Признаками Интеллекта, т. е. высокой интеллектуальной деятельности, являются отбор (селективность), преднамеренное вмешательство, воздействие на общество и на самого себя, и саморазвитие. Функция Интеллекта при общем регрессе и диверсификации состоит в контроле и периодической интеграции, в обобщении путем познания. Причем начальным условием селективности и контроля является естественно плюрализм идей и даже их размазанность, чтобы переход как качественное изменение имел место, а признаком развития — наличие целого ряда взаимосвязанных концепций, как олицетворения прогресса. Чем шире выбор концепций, т.е. потенциалов развертывания, тем выше число степеней свободы, неотъемлимой характеристики уровня оптима-лизации решения и высокого КПД селекции. Выбор решения по критерию «хорошо-плохо» с требованием превалирования одной определенной идеи уже предполагает наличие более, чем одной исходной идеи. Этот критерий к тому же говорит о том, что плюрализм исходных концепций неизбежно ведет к их конфронтации. Функционирование субъективных интеллектов на низкой ступени развития всегда решалось, как правило, в борьбе противоположностей,

причем победа лучшего вовсе не гарантировалась. Во всяком случае уже этого было достаточно для Интеллекта, чтобы присвоить себе авансом также определяющую роль эстетического начала и отдавать предпочтение тем или иным идеям и моделям в ущерб остальным. Закономерность интеллектуальной конфронтации отображена в постулате гистерезиса события, указывающего на то, что реализация концепции Е1 спарена, как правило, с реализацией противостоящей ей концепции Е2, то есть идея Е1 приобретает легитимацию, узаконена ее отрицанием идеей Е2.

Выбор моделей, исходных идей, парадигм, концепций происходит, как правило, на чувственно-эмоциональном, интуитивном уровне. В обществе повышенной интеллектуальной деятельности высоко развитый интеллект превращает выбор модели в технологию познания. Владение этой технологией, то есть сознательный выбор концепций и их очередность, зависят, следовательно, от степени развития интеллекта, от выработанной им стратегии познания и саморазвития, то есть от его силы. Если принять за разум интуитивное нащупывание проблемы и ее функциональное решение, а за интеллект — сознательный поиск новой проблемы и даже стратегическую постановку проблемы, а также разработку ее разносторонних решений, то спаренное противостояние разума и интеллекта, их комплементарность, то есть их взаи-модополнимость, можно считать закономерностью даже в рамках одной и той же личности.

Органы чувств и разум прочно связывают человека с природой, тем универсальным образованием, которое можно было бы определить как динамизм самосохранения и самовосстановления, при котором «все является предпосылкой всего». Природа, следовательно, такая самоподдерживающая программа, аттрактором динамизма которой можно считать тор (единственный аттрактор, переходящий в самого себя), неотъемлимой функциональной составной которой является разум как алгоритм предвидения и предупреждения путем вмешательства. С точки зрения физиологической деятельности, мы — неотъем-лимая часть кругооборота, называемого природой. Наша умственная деятельность опирается на физиологическую, но функционирует в определенной степени автономно. Выше определенной степени мы свободны в своей интеллектуальной деятельности, в саморазвитии, в развертывании потенциала своих свойств и, тем самым, в познании закономерностей. Нормальный разум, описываемый набором алгоритмов определения и решения проблемы функциональной системы [2], выполняя свое природное предназначение, является наряду со зрением, слухом, обонянием, осязанием и вкусом в большей степени частью восприятия. Наш разум способен автоматически, интуитивно, то есть без преднамеренного сознательного вмешательства пользоваться своими предпосылками, но не в состоянии сам по себе стратегически развиваться, значительно увеличивая КПД своей деятельности. Точнее, мы способны повышать эффективность своего разума и, в немалой мере, но как бы извне, с помощью другого человека или же путем преднамеренного вмешательства своего интеллекта.

При встрече с чем-то новым разум, заключенный в капсулу своего интуитивного восприятия, не ищет новых подходов. Он склонен расширять хоть до бесконечности капсулу интуитивно выбранной познавательной модели, автоматически распространяя свое потребительское, общепринятое и поэтому весьма жесткое восприятие на свое окружение, воспринимая приобретенный таким образом опыт как реальность. Это более или менее свойственно всем живым существам, которые таким образом отфильтровывают необходимую информацию, нужную им для поддержания своего существования в той же мере, что и вещество и энергия. Интеллект же, с другой стороны, старается освободиться от пут опыта и интуитивного автоматизма, чтобы превзойти самого себя, приобрести свободу мысли и воспарить над неизведанным. А вот это свойственно, насколько нам известно, лишь человеку, и не зависит от освоенного количества информации. Интеллект естественно тоже является составной частью (алгоритмом) как человека, так и мирового процесса, но отличается от остальных тем, что способен как бы взглянуть на вещи извне как трансцендентный субъект. При помощи интеллекта человек способен возобладать над собственными слабостями, предупредить или остановить естественную депрессию и регресс своего же разума. С помощью интеллекта человек нацелен на достижение успехов, делая из этого своего свойства чуть ли не спорт: саморазвитию придается субъективное предпочтение ради саморазвития. Превзойти самого себя человек старается в большинстве случаев не ради коллектива, не из-за давления окружающей среды или под влиянием коллективного интеллекта (такового, по моему, просто нет). Существует зато высокоинтеллектуальная среда, существует интеллектуальное сплочение, которое действительно может направить деятельность человека в правильную сторону, может помочь ему определить и достичь свои цели, а индивид способен со своей стороны переписать краевые условия коллектива, направив его в сторону повышения интеллектуального взаимодействия.

Переписывая краевые условия, интеллект получает как бы дополнительную свободу действия, приобретает крылья для высшего пилотажа, но даже в этом случае он не может обойтись без исходной концепции и напрашивающихся из этой концепции, развернутых с помощью линейной причинной логики «если-тогда» во всегда конечный ряд соответствующих выводов. Но крылья для того и даются, чтобы освоить искусство высшего пилотажа и приобрести способность переходить с концепции к концепции, чтобы следуя стратегически правильному пути, пройти всю Вселенную хоть до бесконечности. Разуму при таком интеллекте необходимо следовать логике развертывания, верить в исходную познавательную модель, чтобы пройти свой путь до конца. Под верой надо подразумевать здесь положительную обратную связь от сформулированного идеала, то есть регулирующую роль стратегически поставленной цели (идеала). Осознав это, именно разуму предстоит научиться управлять повышающим свою мощь интеллектом, чтобы не стать рабом собственной концепции, во вре-

мя уметь перейти к очередной концепции, управлять фазовым переходом и не дать при этом оледенеть интеллекту. А ведь пренебрегать возможностью и опасностью оледенения интеллекта нельзя; риск потерпеть поражение из-за слабости интеллекта весьма высок.

Как ни странно, даже при развитом интеллекте труднее всего преодолеть консерватизм разума, склонность человека придерживаться привычной, преобладающей, тривиальной с точки зрения общества познавательной модели «Дух и вещество». Превращая выбор модели в технологию познания, то есть на довольно высокой степени развития интеллекта, мы все еще не в состоянии отделаться от этой упрощенной до предела статической модели. О каком бы событии ни шла речь, мы автоматически, интуитивно выражаем свои мысли в стационарной форме согласно этой модели или в ее общественно-медицинском варианте «Душа и тело». Именно непоколебимая статика этой модели заперла нас в капсулу концепции неизменного мира, в котором изменения, как такого, собственно, не должно быть, лишь неизменность. Ведь по идее, то есть согласно этой исходной модели (а не на самом деле), изменение приобретает смысл только по отношению к неизменности. Сравнительно мало людей отдают себе отчет в том, что это не аксиома, не закономерность, и еще меньше людей понимают, что введенная кибернетикой в первой половине прошлого века потребительская модель «Ма-терия-энергия-информация» по своей структурности и стационарности не уступает традиционной. Статика этой тысячелетиями утрамбованной платформы — одна из главных слабостей интеллекта. Именно эта статика превратила чувственно-эмоциональное существование в критерий познания, заставило нас «смотреть в корень» материального бытия, сделало неприличным в научных кругах термин трансценденции. Исключив из действительности с помощью своей же предвзятости изменение как таковое, мы вынуждены объяснять следствие, подыскивая ему причину, превратив причинную следствен-ность в правило научного аргументирования. Даже под нажимом развивающегося интеллекта по ходу истории наш разум при познании нового был вынужден интуитивно расширять границы именно этой капсулы. Неправомерное расширение дихотомии «Дух и вещество» до бесконечности, хотя и требовало неимоверных интеллектуальных усилий со стороны несомненно выдающихся умов человечества, привело к явным искажениям нашего понимания мира. Пантеизм и таким образом панпсихизм Спинозы, абсолютный дух Гегеля, приобретающая самоосознание эволюция Тейара де Шардена попытались продвинуть до бесконечности левую сторону модели «Дух и вещество». Не посчитались также с целостностью этой модели Файербах и Ленин, проделав тоже самое с правой стороной и превратив «материю» в догму. При всем однако их искажающем истину, яростном, непримиримом и взаимоисключающем, но в то же время подразумевающим друг друга противостоянии, идеализм сделал доброе дело указав на вектор развития, а материализм сделал доброе дело указав на познаваемость мира.

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

Нет конечно никакого резона отказываться от простой, но в обиходе удобной познавательной модели «Дух и вещество», но считать ее одной единственной или главенствующей концепцией тоже не следует. Такие модели, как функциональная система Анохина [2], програмная модель клеточного автомата Вольфрама [26], модель голограммы Саскинда [21], возможность описать динамику с помощью модели жидкого кристалла и математической топологии, не говоря об уже упомянутом ряде моделей квантовой теории, не только расширили наш кругозор, но и переписали краевые условия нашего восприятия мира. Модель активности и концепция беспрестанного изменения в еще большей степени направили наше мышление в сторону правильного пути развития. Это — когнитивные методы, оперирующие характерным набором понятий, умственные технологии расширенного и ускоряющегося познания, к тому же определяющие не только поступь познания, степень активности интеллекта, но и метод его вмешательства. Попробуем для образца перечислить (далеко не полностью, конечно) концепции восприятия человека человеком и соответственные методы вмешательства в его организм:

1. Механическая конструкция — замена частей искусственными, применение скальпеля и молотка.

2. Электромагнитный объект — полевое воздействие, измерения.

3. Химический объект — лекарственные препараты.

4. Энергетический объект — нагревание тела, установка калорийности пищи.

5. Информационный объект — внушение, психологическое воздействие.

6. Система энергетических завихрений и потоков — воздействие иглами, слабыми полями (например, руками), массажем спецефических точек.

7. Програмно-алгоритмический объект — музыка, ритм, общественное воздействие.

8. Система функционирования — воздействие по цепочке и иерархии функциональной связи.

9. Единая голограмма — воздействие на часть через целое и наоборот.

10. Носитель интеллекта — самоконтроль и интеграция всех видов деятельности и восстановление (установка) уровня активности путем активизации интеллекта.

Концепции не вытесняют или заменяют одна другую, но позволяют обоюдно выявить слабые и сильные стороны методов вмешательства, применить стратегический подход путем комплексного воздействия. Это не только соединяет их в стратегическую цепочку, но и придает каждой из них эластичность, ставит каждую в нужный момент на свое место. Всемогущей, как и ошибочной, ни одну из концепций объявить нельзя, но можно и нужно отдавать предпочтение той или иной, опять таки в зависимости от стратегической цели. Действуют конечно вековые традиции, которые, ссылаясь на опыт поколений, придерживаются старых воззрений и стараются свести новейшие результаты к концепциям прошлого. К тому же чаще всего за истину принимают концепцию большинства. К часто повторяемым концепциям к

сожалению привыкают. Истина же действительно новых концепций должна быть продемонстрирована опытом, подкреплена новыми знаниями и доказательствами. И вряд ли придет кому-либо в голову требовать выразить ради доказательства одну модель с помощью другой «более верной» модели, поставить вопрос о несоизмеримости новой модели, заявив, что раз старая модель состоятельна, новая состоятельной быть не может. Сила интеллекта в том, что он способен преодолеть собственное бессилие.

Мы обладаем даром синтетезировать знание из крошек, из фактов, собранных путем кропотливых наблюдений. Искусство логики, описание мира посредством постулирования линейной причинности — наш метод познания. В этом наша сила. И одновременно в этом наша слабость в виду того, что все естественные явления функционирования по своей природе нелинейны. Смена и комплексность концепций помогает нам преодолеть эту слабость. В интересах интеллекта предусмотреть собственное развитие, оставить так сказать достаточно обширное пространство свободным для собственного изменения. Плюрализм идей нужен как мера возможного изменения, как источник, от которого зависит число степеней свободы интеллекта. Идеи конечно зачастую противоречат друг другу, по ходу их восприятия нередко несовместимы и даже антагонистичны. Процесс интеллектуального развития — как известно — может быть описан также как взаимодействие противоположных сторон в терминах противоречий. Противоречие дает зачин новой идее, но и неизбежно ведет к конфликту. Можно конечно противоречащие концепции и обособить, отделить их в пространстве и во времени. Пока была возможность, эта проблема решалась по ходу истории автоматически весьма просто: идеи изолировались друг от друга, преобладание одних концепций над другими жестко ограничивалось. Плюрализм идей всегда имел место, но при строгом их разделении с помощью хорошо охраняемых границ. С усилением диверсификации равноправие идей, условия их мирного сосуществования обеспечивались общественными механизмами демократизации, причем границы все менее могли противостоять комплексности идей и глобальной силе интеллекта. Глобализм, вызванный ростом интеллекта, сделал большинство границ «прозрачными», запер плюрализм идей в общий дом, поставив их перед лицом одних и тех же краевых условий. Отмежеванию пришел конец.

В нынешнем мире, в мире повышенного интеллектуализма и динамизма абсолютной технологической независимости, возможности полного отмежевания от конкуренции уже не существует ни для стран, ни для предприятий. Об относительной технологической независимости можно говорить при условии, что страна или предприятие идут в ногу с общественно-техническим прогрессом, то есть расстояние, отделяющее их в годах от авангарда, не увеличивается. Причем ударение ставится не на каком-либо богатстве, природном ресурсе страны или предприятия (это — временное преимущество), а на инновации и науке, на динамизме развития интеллекта. Не меша-

ет повторить: инновация — уже не вспомогательный, дополнительный механизм экономической деятельности, а принцип динамического интеллектуального самосовершенствования, также как и наука. Следовательно, высоко интеллектуальная деятельность и познание при данных высоких темпах развития являются условием сохранности динамического баланса общества. Слабости стремительно развивающегося Интеллекта не просто досадный, но исправимый изъян. Это — угроза внезапного нарушения динамического баланса, грозящего срывом небывалых размеров. Это — потенциальный фактор катастрофы глобального размера, характер которой трудно предугадать. Без знания своих слабостей и закономерностей предстоящего качественного скачка, называемого глобальной интеллектуализацией, нам явно не избежать широкомасштабных антропогенных кризисов и конфликтов.

Если интеллектуальная деятельность человека по сути индивидуальна, плюрализм действительно легче всего поддержать путем разделения противостоящих сторон. Интеллект-индивид — и чем выше его интеллектуальная деятельность, тем больше ценится им его собственная индивидуальность — не терпит ни осреднения, ни ассимиляции, ни унифицирования коллективом, хоть сам и стремится к обобщению. Склонный поэтому к крайностям интеллект в экстремальной ситуации действует весьма агрессивно. Проявление интеллектуальной агрессии — как бы ему ни хотелось видеть в этом обратное — признак не силы, а слабости интеллекта, ведь повергнув противостоящую ему идею в прах, возобладав над очередным противником, уничтожив мнимого врага, он грешит против плюрализма, как условия его же развития. Превратив свою концепцию в идеологию, такой интеллект не просто запирает себя в капсулу и исключает признание чуждых ему идей, но и с целью самооправдания сам подбирает себе врага. Объявив противоположную сторону врагом, он добивается собственной интеграции, узаконенной этим «крайне опасным» противостоянием. Его девиз: найди себе врага и обрети тем самым величие и единство. А обретает он при этом на самом деле не величие, а застой, оледенение интеллекта. Риск загнать себя в такую западню для быстро развивающегося интеллекта в наши дни реален, да и довольно высок.

Когда акты событий, состояния действия определяются одними и теми же внешними условиями, наблюдается расхождение спаренных процессов изменений и запаздывание одного по отношении к другому, а это закономерно ведет к ветвлению решений, к нелинейности и бистабильности процесса. Как уже говорилось, реализация идеи или события имеет вид кривой насыщения формы Б, а параллельная реализация взаимозависимых, спаренных комплементарных идей имеет вид гистерезиса, форма которого говорит о детерминированности процесса, а территория указывает на размазанность, вероятностный характер внутреннего хаоса, на величину идейного противостояния и напряжения, на возможность конфликтов в результате бифуркаций. Петлей гистерезиса изображается как правило неоднозначная зависи-

мость бифуркаций от общих краевых условий при циклическом повторении изменений. Чем шире гистерезис, тем больше разброс, тем значительнее противоречие между двумя крайними противоположностями. А так как регресс и диверсификация означают с точки зрения мирового процесса улицу с односторонним движением, гистерезис события и с ним вероятность и ярость конфронтации идей могут только увеличиваться. Гистерезис интеллектуализма в то же время — это не только закономерное противостояние одного развитого интеллекта другому не менее развитому интеллекту, не говоря уж о недоразвитом. Это не только их общая шизофрения. Разрыв между верхней и нижней кривыми, широта гистерезиса интеллектуальной деятельности при общих краевых условиях может только расти. Внутренний хаос комплементарного взаимодействия в обществе с повышенным интеллектуализмом таким образом закономерно растет.

На первый взгляд, форсируя свою интеллектуальную деятельность, мы идем навстречу собственной гибели. Противостояние интеллектуальных противоположностей неминуемо приобретает все более яростный характер. Нарастания психического напряжения в современном глобальном обществе по видимому не избежать. Придется, вероятно, считаться с тем, что эта закономерно проявляющаяся двойственность, гистерезис интеллектуальной деятельности пойдет во вред человеческой психике. Правда, это вряд ли затронет наши интеллектуальные способности («психика не связана с мозгом» — пишет Юнг [10, с. 386]), то есть интеллект, противостоящий развитому интеллекту, может быть и даже наверняка развит в не меньшей степени. Повысится, однако, антагонизм и вероятность конфронтации и не настолько между умным и глупым, сколько между одинакого высокоразвитыми интеллектами. Придется вероятно считаться и с тем, что с усилением интеллектуализации по всему миру повысится в массовом порядке функциональное расстройство психического характера, экстремальное поведение, разврат, проявление агрессивности и чрезмерная чувствительность. Гистерезис растет, а с ним растет и слабость интеллекта, которого его же функциональное расстройство и толкает все чаще к выступлению против собственного окружения, к депрессии и к самоубийству. Непомерное расширение гистерезиса интеллектуальной деятельности вполне может привести к общественным катастрофам глобального характера.

И все же еще более развитый интеллект, значительный рывок вперед глобальной интеллектуализации в принципе способен своей стратегией познания, стратегией правильного пути и путем вмешательства, должного направления хода событий предусмотреть и предупредить надвигающиеся лавинообразные антропогенные кризисы. Неудачи, естественно, исключить нельзя, но пока что развивающийся, соревнующийся с самим собой интеллект в грязь лицом не ударил. Все зависит видимо от того, насколько ему удастся воспользоватся своей функцией контроля и интеграции, насколько удастся увеличить силу познания и вмешательства интеллекта. Только наиболее

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

ИННОВАЦИИ № 9 (96), 2006

развитый, идущий в авангарде интеллект способен своим примером сохранить динамическое равновесие. Все зависит от силы и правильного пути интеллекта, от темпов глобальной интеллектуализации, чтобы предупредить надвигающуюся катастрофу, совладать с антропогенными источниками конфликтов и угроз и во время сменить свою парадигму вечной конфронтации на принцип соединения воедино. Парадигма конфронтации исходит, как известно, из принципа комплементарности, взаимодополнения друг друга противоположными полюсами. В этом смысле принцип дихотомии означает не деление на две части, как принято считать (греч. tome — сечение), а общность, нераздельность, единство противоположностей, как, например, линейный-нелинейный, или плюс-минус.

И все же в мире, в котором двойственность и исходящая из принципа дихотомии конфликтная ситуация закономерны, а регресс и диверсификация детерминированы, для интеллекта оставлена лазейка. Если при единстве противоположностей ударение делать не на противоположностях, а на единстве, то есть на системности, можно найти решение, позволяющее сойти с рельс вечной конфронтации. Принцип трихотомии, например, должен означать в нашем случае не деление системы на три части, а единство, неделимость системы. Причем трихотомия не заменяет дихотомию, не нарушает принципа комплемен-тарности, а абсорбирует, встраивает ее в свою системность. Таким образом три участника процесса, соединенные в треугольник знания, способны, переписывая краевые условия друг друга и всей тройки, не только сохранить целостность функциональной системы, но и приобрести общие краевые условия и общее свойство саморазвития без всякой иерархии и командной структуры. Общее свойство развития не сводится к индивидуальным свойствам; это — свойство системы. Нам это свойство известно как способность общины, мира, артели, в общем, спонтанного коллектива превзойти самого себя. Это и есть наш правильный путь, путь стратегического вмешательства в процесс познания и управления своим развитием.

Насколько такой подход серьезен можно судить по седьмой исследовательской рамочной программе (FP7), намеченной Европейским Союзом на 20072013 гг. [19]. FP7 планирует затратить на инновацию в этой семилетке 72726 млн евро, что примерно на 60% больше, чем сумма затрат на все предыдущие шесть пятилеток. Причем предполагается, что основная задача этой суммы — привлечь достаточно крупный рисковый капитал, а также корпоративные вклады. Внушительные цифры сопровождаются намерением добиться более высокой интеграции научной и инновационной деятельности. Условием получения денег на проект является предоставление концепции, поданной научно-исследовательским институтом, вузом и промышленным предприятием (Triangle of Knowledge), совместно осуществляющими задействованный инновационный проект. Предполагается, что «Треугольник знаний», приспособление участников проекта друг к другу и их общее инновационное на-

чинание, будет означать не их формальную интеграцию в новейший стационарный объект, а реализацию принципа динамизма, мотора созидания и саморазвития.

Литература

1. Ralph H. Abraham, Christopher D. Shaw. Dynamics. A Visual Introduction. In: Self-organizing Systems. The Emergence of Order (Ed. Eugene F. Yates), Plenum Press, N. Y., 1987.

2. П. К. Анохин. Узловые вопросы теории функциональной системы. М., Наука, 1980.

3. Шри Ауробиндо Гхош. Синтез йоги. М., Никос, 1993.

4. Max Boisot, Ian MacMillan. Crossing Epistemological Boundaries: Managerial and Entrepreneurial Approaches to Knowledge//Long Range Planning — International Journal of Strategic Management, v. 37, no. 6, 2004.

http://www.lrp.ac/currentissues/37_6_december_2004.html

5. Cordis: Innovation Policy Analysis and Studies. Status Report of Latest Results, and Forthcoming Tasks. Commission of the European Communities, Innovation Directorate, Brussels, Belgium, 2005.

ftp://ftp.cordis.lu/pub/innovation-policy/studies/

studies_status_report.pdf

6. P. Feyerabend. Against Method. New Left Books, London, 1975.

7. А. А. Фридман. О кривизне пространства. Астронет, Петроград, 1922. http://www.astronet.ru/db/msg/1187035/fridman1.html

8. А. А. Фридман. Мир как пространство и время//«Избранные труды». М., Наука, 1966.

9. P. Hoyningen-Huene, H. Sanket. Incommensurability and related matters. Kluwer, 2001.

10. Carl G. Jung. The Structure and Dynamics of the Psyche. Collected Works, VIII. Tr. Hull, R. F. C., Collins and Routledge, London, 1960.

11. И. Кант. Критика чистого разума. М., Мысль, 1994.

12. И. Кант. Критика способности суждения. М., Искусство, 1994.

13. И. Кант. Критика практического разума. СПб., Наука, 1995.

14. И. Кант. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука//В кн. Трактаты. СПб., Наука, 1996.

15. V. Lifschitz. Formal theories of action. In: The Frame Problem in Artificial Intelligence: Proceedings of the 1987 Workshop. Publishers Morgan-Kaufmann, Los Altos, California, 1987.

16. T. Kuhn. Structure of Scientific Revolutions. Chicago Univ. Press, Chicago, 1970.

17. I. Molnar. Az europai integracio innovacios rendszere jogi es intezmenyi vonasainak fejlodese es jelenlegi allapota. (Развитие и нынешнее состояние институционных и правовых характеристик инновационной системы европейской интеграции)/ MIE — Magyar Iparjogvedelmi es Szerzoi Jogi Egyesulet Kozlemenyei, no. 45, Budapest, 2004.

18. R. Penrose. Gravity and State Vector Reduction. In: Penrose, R. and Isham, C. J. (eds.). Quantum Concepts in Space and Time. Clarendon Press, Oxford, 1986.

19. Proposals for 7th Framework Programme of the European Community for research and technological development, Research Themes in FP7, European Commission, 2005. http://europa.eu.int/comm/research/future/themes/index_en.cfm http://icadc.cordis.lu/fep-cgi/srchidadb?ACTION=D&SESSION=&DOC =1&TBL=EN_DOCS&RCN=6797&CALLER=FP7_LIB

20. E. Squires. Conscious Mind in the Physical World. Adam Hilger, Bristol and New York, 1990.

21. L. Susskind. The World as a Hologram. J. Math. Phys., vol. 36, 1995.

22. B. Szanto. A teremto technologia. A tarsadalmi-technikai evolucio elmelete. (Б. Санто. Созидающая технология. Теория общественно-технической эволюции). Kozgazdasagi es jogi konyvkiado, Budapest, 1990.

23. B. Szanto. Az ezredfordulo innovacios tarsadalma (Б. Санто. Инновационное общество на рубеже тысячелетий). LSI Informatikai Oktatokozpont, Budapest, 2003.

24. Б. Санто. Сила инновационного саморазвития//Инновации, № 2, 2004. http://innov.eltech.ru/Innov_W/innov.html

25. B. Szanto. The Unconventional Challenge of Info Tech// Technovation, v. 25/5, Elsevier, Oxford, UK, 2005.

26. S. Wolfram. A New Kind of Science. Wolfram Media, Inc., 2002. http://www.wolframscience.com/