CC BY
96
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155). Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 64-70.
ИНФОРМАЦИОННОЕ ПОЛЕ БЫЛИН КИЕВСКОГО ЦИКЛА
В статье рассматриваются научные перспективы исследования информационного поля фольклорного текста, дается определение базового термина и анализируется доминанта информационного поля русских богатырских былин.
Ключевые слова: былиноведение, богатырские былины, информация, информационное поле, информационное пространство, социальная среда, вооружение, конный бой.
Одним из перспективных направлений современной российской фольклористики является былиноведение. В последнее время в различных публикациях на эту тему все чаще высказывается мысль о необходимости пересмотра традиционных представлений, касающихся происхождения и механизма эволюции древнерусского богатырского эпоса1. Прежде всего речь идет о необходимости отказа от однозначного и бескомпромиссного отнесения былин Киевского цикла к продуктам крестьянского устного творчества. Эта точка зрения утвердилась еще в дореволюционной фольклористике и была провозглашена незыблемой аксиомой в советское время. Современная наука, не связанная в своих исследованиях путами идеологических установок, все чаще обращает внимание на явное несоответствие мировоззрения и мироощущения богатырских былин идейно-художественным установкам тех произведений устного народного творчества, принадлежность которых к продуктам крестьянского творчества (шире -социальных низов) не вызывает сомнений и которые имеют ту же, что и былины, установку на воспроизведение истории (исторические песни, легенды, предания, сказы). В творчестве социальных низов (даже в произведениях, связанных своим происхождением с солдатской средой) наблюдается слабый интерес к военной составляющей события, а акцент делается или на политическом аспекте происходящего, или на драматизме развивающегося конфликта, или на чудесности события.
Совершенно иную картину мы видим в былинах Киевского цикла. Здесь в первую очередь обращает на себя внимание резонация на подвиг, причем речь всегда идет о религиозновоинском характере этого подвига, что абсолютно нехарактерно для крестьянства, где, во-первых, нацеленность на подвиг не является каждодневным состоянием, а проявляется
лишь в моменты национальной опасности, а, во-вторых, сам подвиг воспринимается лишь в воинском, а никак не в религиозном аспекте. Уже это должно насторожить всякого, кто обращается к былинному тексту. И надо отметить, что в общем стройном хоре сторонников крестьянского происхождения былин с самого начала звучали и голоса скептиков (Н. Л. Майков2, В. Ф. Миллер3, А. П. Скаф-тымов4), которые выводили богатырский эпос за рамки крестьянского фольклора. Правда, в основном их выводы строились на анализе предметного мира былин и характерных для представителей исторической школы поисков черт сходства между реальными историческими событиями и былинными сюжетами.
Современной фольклористике таких аргументов, конечно, недостаточно. Еще в конце прошлого столетия на помощь филологам пришли информационные методы, позволяющие осуществить более глубокое проникновение в структуру художественного текста, найти его новые смысловые уровни. Поис-тине безграничные возможности современной теории информации в области анализа текста продемонстрировали представители тартуско-московской семиотической школы. Но в фольклористике эти методы еще не получили достаточного распространения. Между с тем перспективы такого исследования очевидны. Ведь изначально фольклор выполнял утилитарную функцию и прежде всего служил способом фиксации жизненного опыта как отдельного человека, так и рода, племени в целом. И в последующее время, когда к утилитарной функции добавилась эстетическая, первую никто не отменял. Следовательно, фольклор - это прежде всего (по изначальной функции) хранилище знания (народной мудрости), особым образом закодированной информации, и ее извлечение и интерпретация должны помочь в постижении истинно-
го смысла произведений устно-поэтического творчества. Выделив состав информации, закодированной в фольклорном тексте, мы сможем определить ту социальную или профессиональную среду, для которой эта информация была предназначена, понятна, представляла интерес и, главное, которая могла данную информацию извлечь из текста без искажений. А это в свою очередь позволит определить истинных создателей фольклорного текста. В случае с богатырскими былинами это имеет особое значение, ибо вынесение их за скобки крестьянского творчества заставит пересмотреть и многие растиражированные представления об их предназначении и идеологии. А это в свою очередь может позволить увидеть в ином свете и историческое прошлое России.
Решение этой задачи необходимо начать с рассмотрения информационного поля русского богатырского эпоса.
Информационное поле фольклорного текста - это совокупность зафиксированной в тексте информации, порождённой всем многообразием процессов, связанных с той социальной или профессиональной средой, в которой данное произведение возникает и мировоззрение которой находит в нем отражение. Эта информация жизненно необходима для нормального функционирования данной среды и является объектом фиксации, хранения, тиражирования и последующей передачи новым поколениям.
При этом понятие «информационное поле» не следует смешивать с термином «информационное пространство», под которым понимаются совместно используемые общие информационные ресурсы и каналы коммуникации.
Стабильность информационного поля фольклорного текста напрямую зависит от того, насколько стабильна связанная с ним социальная среда. В процессе ее разрушения или исчезновения информационное поле деформируется, теряя при этом часть присущих ему элементов. Это же происходит и в случае попадания фольклорного текста в чуждое ему информационное поле или при активном внешнем воздействии иного информационного поля, когда происходит не только утрата части информации «атакованного» текста, но и ее активное замещение чуждыми элементами, отражающими мировоззрение и жизненный опыт иной социальной среды.
Таким образом, постижение истинного смысла фольклорного произведения невоз-
можно без анализа всего комплекса зафиксированной в нем информации. А это в свою очередь позволит сделать выводы, касающиеся условий и механизма возникновения конкретного текста, группы текстов или жанра в целом, поскольку у каждого вида информации (особенно специфической, профессионально ориентированной) есть свой, достаточно узкий, круг потребителей, пределами которого она оказывается невостребованной в силу неспособности ее декодирования и невозможности практического использования представителями иных социальных или профессиональных групп.
Итак, информационное поле фольклорного текста, по сути, представляет собой информационный банк, содержащий сведения как о настоящем (состояние всех текущих процессов), так и о прошлом (последствия, отпечаток действия процессов) и включающий историю как непрерывный массив данных. При этом получить доступ к такой информации может лишь тот, кто владеет информационным кодом, с помощью которого она закладывалась в текст. Иначе говоря, нужно суметь правильно задать вопрос и адекватно воспринять полученный ответ. В этом случае информация становится побуждением к действию и кладется в основу принятого решения, в том числе и связанного с профессиональной деятельностью.
В свете сказанного рассмотрим информационное поле русских богатырских былин. Оно включает в себя общеисторическую информацию, связанную с внутри- и внешнеполитической жизнью домонгольской Руси, имена исторических лиц и биографические факты из их жизни; систему этических, духовных и нравственных ориентиров богатырского (рыцарского) сословия, связанные с ним бытовые подробности, описание комплекса вооружения конного воина и тактики ведения им боевых действий; географические привязки, особенности религиозных взглядов. Анализ информационного поля русского героического эпоса позволяет очертить примерное время его формирования, выделить социальную структуру общества этого периода и посмотреть, для какой социальной среды могла представлять интерес информация, заключенная в богатырских былинах и какая социальная среда в принципе могла обладать такого рода информацией. В итоге это может дать ответ на вопрос, кто и когда в действительности создал эти былины.
Одной из составляющих информационного поля фольклорного текста являются отраженные в нем исторические сведения, относящиеся ко времени создания произведения и являющиеся частью его так называемой изначальной, первичной информации. При этом следует сразу отметить, что, согласно закону сохранения информации, первичная информация обязательно остается в тексте хорошей степени сохранности, даже если само информационное поле подвергается значительной деформации или разрушению.
Говоря об историческом фоне богатырских былин, нужно отметить, что прежде всего они отражают активную фазу конфликта Руси со степью, включающую в себя вражеские набеги, победы и поражения русского оружия, многочисленные полоны и их вызволение, юридические договоры с противником и их постоянное нарушение. В абсолютном большинстве текстов в роли противника выступают татары, а их ставка называется Ордой. Отсюда, казалось бы, сам собой напрашивается вывод: былины складывались не ранее второй половины XIII века и отражали реалии татаромонгольского нашествия. Но при этом налицо оказывается одна странность. Как известно, реальных военных побед Руси над татаро-монголами было очень мало: первая из них имела место в 1377 году, когда войско Дмитрия Ивановича (Донского) подошло к Казани и вынудило правящего там ставленника Мамая платить дань Москве, потом была впечатляющая победа на реке Воже в 1378 году, когда наголову были разбиты монгольские отряды во главе с мурзой Бегичем, и, конечно, Куликовская битва 1380 года. Итак, реальных военных побед было мало, все они укладываются в очень узкий хронологический коридор и имеют не менее узкую географию, тогда как в былинах мы видим огромное количество таких побед с самой широкой географией, включающей в себя степь, Киев, Чернигов, восточные и европейские страны. Есть, правда, на этот счет одно объяснение. В ряде работ, посвященных русскому героическому эпосу, изображение безусловного доминирования русского оружия над монголо-татарами объясняется историческим оптимизмом народа, верящего в неизбежную победу над врагом и реализовавшего эту убежденность (а точнее сказать, мечту) в былинах. Но тогда как объяснить известный былинный сюжет «С каких пор перевелись витязи на Святой Руси», в котором однозначно говорится о гибели рус-
ских богатырей и о том, что некому теперь защищать Русь?
В исполнительской традиции, зафиксированной еще первыми собирателями и исследователями эпоса, эта былина воспринималась как своеобразный эпилог, венчающий историю жизни и подвигов русских богатырей. Так где же в таком случае народный оптимизм, если надежда и опора государства
- богатыри - погибают в неравной схватке с врагами и дальнейшее видится отнюдь не радужным? Налицо фиксация той трагедии, что пережила Русская земля во время нашествия Батыя, отражение которого погубило много сильных и отважных воинов. «И тогда мгла опустилась на Русь». В этом контексте есть все основания считать, что победы, о которых говорится в былинах, направлены не в будущее, а отражают прошлое, то есть реальные победы русского оружия над степью, имевшие место до 1237 г. На это указывает и то, что поражения в былинах представлены не как национальная трагедия, а как явления временные - следствие княжеских ошибок и княжеского высокомерия, за которыми последуют новые победы, поскольку живы богатыри, способные дать врагу должный отпор.
Говоря о времени формирования информационного поля богатырского эпоса, важно учитывать и еще одну немаловажную деталь: в былинах враг из степи всегда воспринимается как угроза церковным богатствам. При этом известно, что монголо-татары относились к русскому духовенству достаточно лояльно, а массовое разрушение и разграбление церквей имело место лишь в годы самого нашествия (1237-1240). В дальнейшем же церковь не только сохраняла свои ценности, но и пользовалась рядом привилегий, делегированных и постоянно подтверждаемых Золотой Ордой. Это было связано с тем, что монголы рассматривали свое господство на Руси в долгосрочной временной перспективе, и церковь воспринималась ими как одно из средств удержания населения в повиновении. Другое дело - печенеги и половцы, которые не могли и помечтать о господстве над русскими землями и для которых все сводилось к простейшей схеме: набег - добыча. Им не нужна были лояльность или терпимость церковных иерархов, а аккумулированные в церквях и монастырях богатства представляли собой лакомый кусок, который к тому же было легче взять. Это было проще, чем рыскать по домам горожан и выгребать из них все ценное. Все это позволяет
четко очертить временной отрезок, в рамках которого формировался Киевский цикл былин: конец X - первая треть XIII века.
В пользу этого предположения выступает и тот факт, что в абсолютном большинстве богатырских былин Киев выступает в качестве реального политического центра русских земель. Перед нами, действительно, стольный город, а киевский князь - носитель реальной власти. Эта деталь позволяет еще больше конкретизировать временные рамки действия былинных сюжетов. Известно, что падение роли Киева как столицы Русского государства начинается с 1169 года, когда владимирский князь Андрей Боголюбский перенес великокняжеский стол во Владимир-на-Клязьме, а окончательная утрата Киевом своего статуса приходится на вторую половину XIII века и связана с его разорением монголо-татарами. Достаточно сказать, что в течение всей второй половины XIII века княжеский стол здесь был вакантен, на него просто не находилось охотников, в то время как между русскими князьями разгорелась нешуточная борьба за ярлык на Великое княжество Владимирское. Таким образом, если брать в расчет информацию о статусе Киева, можно сделать вывод, что в основной своей массе богатырские былины ограничены верхней хронологической планкой середины XIII века. В этой связи вряд ли можно принять утверждение ряда исследователей, что изображение Киева в качестве политического центра русских земель могло иметь место и в более поздние эпохи и было связано с некими историческими воспоминаниями. При существовании новых мощных центров политического притяжения у народа нет никаких оснований постоянно вспоминать старый. Эту тенденцию подтверждает и древнерусская литература, где последний пример изображения Киева в качестве политического и духовного центра русских земель - «Киево-Печерский патерик», созданный в конце XIII столетия. В более поздних произведениях все внимание сосредотачивается уже на новых столицах - Владимире, Твери и Москве. Та же тенденция видна и в лиро-эпическом фольклоре. Имея пример Москвы, объединившей русских князей для борьбы с монголо-татарами, во главе общерусского войска выигравшей Куликовскую битву и ставшей признанным центром собирания русских земель, кто бы стал вспоминать на тот момент уже далекую окраину русских земель и делать в своих произведениях Киев центром событий?
Таким образом, можно уверенно говорить, что богатырские былины создавались в ту эпоху, когда Киев был действительной столицей Русского государства, и их информационное поле связано с реалиями домонгольской христианской Руси. Оно включает в себя информацию внешнеполитического характера, касающуюся взаимоотношений с Хазарским каганатом, Византийской империей, Восточной Европой (прежде всего с Польшей), Степью - печенегами, половцами,
о междинастических браках русских князей. Внутриполитическая ситуация, отраженная в героическом эпосе, связана с процессом распространения христианства на Руси (причем здесь отражена активная фаза первых двух столетий), укрепления роли Киева как центра русских земель и борьбой между киевским и черниговским княжескими домами.
Если говорить о доминанте информационного поля былин Киевского цикла, которой подчинено все их идейно-художественное содержание, то она связана исключительно с военной тематикой. Причем в первую очередь речь идет не об отражении в былинах конкретных войн той эпохи. Их-то как раз идентифицировать сложнее всего в силу мощнейшего информационного сбоя, который претерпел эпос за шесть веков своего бытования в чуждой ему крестьянской среде. В результате произошло смешение и искажение исторических фактов, деформация и подмена имен, фольклоризация первоначально историчного текста, хотя использование историкотипологического метода в сочетании с информационными подходами позволяет и здесь достаточно уверенно устанавливать прототипы многих эпических событий и героев.
Но, очевидно, в силу недостаточной защищенности все же не эта информация была главной для богатырских былин. Согласно закону Бредфорда, одно из свойств информационного поля связано с постоянным рассеиванием формирующей его информации, что в итоге приводит к разбрасыванию сведений по одному вопросу в разные, иногда тематически не связанные источники. Применительно к эпосу это означает, что лучше всего сохраняется наиболее важная, постоянно дублируемая информация, но при этом она рассеивается по разным текстам в пределах одного цикла или жанра. Следовательно, ее можно восстановить, собрав рассеянные элементы воедино. А вот информация, нашедшая единичное отражение, не столько рассеивается,
сколько разрушается, что делает очень сложным, а иногда и просто невозможным процесс ее восстановления.
В силу сказанного можно сделать вывод, что в первую очередь русские богатырские былины были нацелены не на сохранение информации исторического характера (очевидно, в сознании их создателей эта роль в первую очередь отводилась летописям), а на фиксацию воинского опыта, причем связанного исключительно с конным боем. Именно эта информация обнаруживается в каждом тексте Киевского цикла. Она включает в себя подробное описание вооружения (более двадцати видов оружия) и особенностей его применения в разных боевых ситуациях, тактику конного боя, этический свод рыцаря. При этом создатели былин демонстрируют не просто хорошее знание данных аспектов жизни воина - в этих вопросах они выступают высокими профессионалами, для которых война и все, что с ней связано, и есть смысл существования. Иначе говоря, в былинах постоянно ощущается присутствие воинственного рыцаря, любящего звон и бряцание оружия. И, конечно, подобное мироощущение и состояние духа, а также такой комплекс знаний ни в коей мере не могли быть достоянием крестьянства, живущего совсем другими интересами и не имеющего никакой специальной военной подготовки.
Последняя же в текстах былин проявляется прежде всего в описании боевого комплекта русского конного воина, точность характеристики которого подтверждается исследованиями авторитетных отечественных и зарубежных специалистов по истории холодного оружия5. Точнее говоря, былины описывают два боевых комплекта - для боя с тяжеловооруженным рыцарем и подвижным, маневренным кочевником. Такой арсенал сформировался в силу геополитического положения Древней Руси, оказавшейся буфером между Востоком и Западом и в итоге вынужденной сражаться как с тяжелой конницей Хазарского каганата, защищенной шлемами, кольчугами, ламеллярными панцирями (а иногда и обоими доспехами одновременно); византийской армией, унаследовавшей римскую военную организацию; «бронированными» европейскими рыцарями, так и с чрезвычайно маневренными, защищенными легкими кожаными доспехами и вооруженными луками и саблями кочевниками. В былинных текстах эта специфика хорошо различается и видна уже в описаниях подготовки богатыря к походу:
А й берет-то ведь Добрыня да свой тугой лук,
А й берет-то ведь Добрыня калены стрелы, А й берет-то ведь Добрыня саблю вострую,
А й берет копье да долгомерное,
А й берет-то он ведь палицу военную...
(Гильфердинг, I, № 596)
Берет-то с собой [Потап Артамонович] да саблю вострую,
Да берет-то палицу боёвую,
Берет-то лук со стрелами калеными,
Да берет-то копейце бурзамецкое...
(Ончуков, № 727)
В первом случае в качестве потенциального противника русского богатыря будет выступать тяжеловооруженный воин (рыцарский тип боя), во втором - кочевник (степной тип боя). Поэтому один богатырь берет с собой «копье долгомерное», а второй - «копей-це бурзамецкое». В этой детали проявляется профессиональная принадлежность авторов данных былин, имевших не только представление о типах копий, но и знавших, где и когда каждый тип использовался.
Дело в том, что в домонгольский период на вооружении русских конников находились копья двух типов. Во-первых, это длинные тяжелые копья с пером ланцевидной формы (в былинах они часто называются «копье долгомерное»), предназначенные для пробивания мощных доспехов тяжеловооруженного и хорошо защищенного противника (рыцаря). В X веке у Руси появляется новый враг
- кочевники, в борьбе с которыми прежнее копье, ориентированное на не очень поворотливого противника, оказалось неэффективным. Будучи чрезвычайно подвижными, печенеги и половцы без труда уходили от тяжелого европейского копья. Поэтому для борьбы со степняками на Руси было взято на вооружение легкое копье, имевшее пустотелое укороченное древко, очень узкое лезвие, предназначенное для прокалывания кожаных доспехов кочевников, и как следствие этого гораздо меньший вес. Такое копье известно под несколькими названиями: копьецо, копье басурманское (в былинах - «бурзамецкое», «бросумецкое», «бросуменское»).
Приведенные выше фрагменты былинных текстов эту особенность учитывают. И в подавляющем большинстве богатырских эпических песен, информационное поле которых сохранилось относительно хорошо, эта точ-
ность сохраняется. Всегда, когда русский богатырь собирается на равного ему по статусу противника (другого богатыря, рыцаря), он берт «копье долгомерное», если же его путь лежит в степь, то оружием служит копьецо, копье басурманское.
Отмечают былины и тот факт, что новый тип копья заставил выработать и новую тактику его применения, а вслед за этим изменил и тактический рисунок конного боя. Для таранного удара, которым рыцари вышибали друг друга из седла, облегченное копье, естественно, не годилось: оно легко ломалось даже о кожаный доспех, не говоря уже о металлической защите. Поэтому в бою со степняком первый удар наносился не копьем, а булавой (палицей) с целью или «ошеломить» противника (то есть нанести удар по голове, по шлему), или пробить (если металлический) или прорвать (если кожаный) его доспех, а затем в образовавшееся отверстие воткнуть копьецо, узкое длинное лезвие которого и было предназначено для таких целей. Былины, за редким исключением, которое можно списать на некомпетентность их хранителей и исполнителей из крестьянской среды, эту последовательность развития событий сохраняют: два богатыря (рыцаря) начинают бой с таранного удара копьями, бой со степняком начинается с удара палицей.
Интересно, что, описывая сражение, былины учитывают не только характер встретившихся противников, но и место их встречи. Так, в былинах «Бой Добрыни с Дунаем», «Бой Добрыни с Ильей Муромцем» стычка происходит между двумя русскими богатырями и начинается с обмена паличными ударами. Казалось бы, это противоречит всему, что говорилось выше о конном бое. Но в действительности никакого противоречия или нарушения логики боя здесь нет. Наоборот, в этом отношении былина чрезвычайно продумана и с точки зрения военного знания абсолютно последовательна. Дело в том, что этот бой происходил в степи, куда Добрыня отправился на поиски поединщика и в качестве такового, конечно же, собирался найти кочевника. Поэтому и вооружение у русского богатыря соответствующее, то есть отвечающее требованиям боя по схеме «богатырь - степняк»:
Распростился Добрыня с матушкой...
Он брал с собой палицу тяжелую...
Он брал копейце беструменское...
Но в качестве противника Добрыня нашел себе Илью Муромца, который тоже был
экипирован для боя в степи. Поэтому-то двум русским богатырям ничего и не оставалось, как разворачивать бой по «степной» схеме, поскольку их легкие копья для таранного удара просто не годились. По той же причине бой между Добрыней и Дунаем начинается с обмена ударами палицами.
Не менее точны былины и в описании русского защитного вооружения. Например, в песне «Потап Артамонович» есть такая деталь: Накладывал нагруднички укладные Да на шею кольчужку позолочену,
На головку колпак земли Греческой.
(Ончуков, № 72) Здесь богатырь использует дополнительную кольчужную защиту для шеи - бармицу. Дело в том, что шлем типа «колпак» (а вообще в былинах упоминаются шлемы четырех типов, бывших на вооружении в домонгольский период) не защищал шею воина, и поэтому последнему приходилось одевать на шею или пристегивать к шлему специальное кольчатое ожерелье.
Более архаичный тип доспеха - куяк - упоминается в былине «Михайло Казаренин» (Кирша Данилов, № 228). Такой тип доспеха был распространен в XII веке, но к концу столетия его начинают вытеснять более эффективные чешуйчатые панцири. В том, что былинный Михайло Казаренин облачен именно в куяк, находим еще один информационный отпечаток эпохи создания данной былины. Прототипом этого эпического богатыря был киевский воевода Козарин, который в 1106 году освободил (как и по сюжету былины) русских пленников, уведенных половцами при набеге на Волынское княжество.
Другие аспекты описания вооружения русского конного воина и конского защитного комплекта также отличаются высокой степенью достоверности и находят параллели в существующих исследованиях по истории средневекового вооружения.
Еще один блок сведений, формирующих информационное поле богатырских былин и имеющих узкопрофессиональную привязку, относится к сценариям развития боя и возможным моделям поведения в нем богатыря. Создатели былин имели четкое представление о том, что отличает общую картину боя русской дружины против степняков от боя, в котором с обеих сторон принимали участие рыцарские (богатырские) отряды. В первом случае сражение всегда приобретало характер побоища:
И поехал Илья по роздольицу чисту полю Во тую во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть,
Ион бьет-то силу, как траву косит...
(Гильфердинг, II, № 75)
Во втором - после первой атаки оба рыцарских войска распадались на противоборствующие пары, и сражение трансформировалось в ряд параллельно протекающих поединков: Они [богатыри] стали в бою да среди армии,
Они первые съехались и розъехались,
Они кажный один и на один.
(Григорьев, III, № 469) Подобное различие было связано с тем, что средневековое рыцарство XI-XIII веков исповедовало две концепции войны. Первой была война «mortelle» (смертельная война, война огня и крови), в которой все жестокости, убийства и бесчеловечности были терпимы и даже систематически предписывались. В такой войне разрешалось использовать против противника любые приемы, в сражении надлежало не брать пленных, добивать раненых, догонять и избивать бегущих. Целью такой войны провозглашалось максимально возможное истребление язычников или еретиков. Именно поэтому былина, например, не только не осуждает, но и с восхищением говорит о хитрости, которую использовал Алеша Попович в поединке с Тугарином, заставив последнего обернуться и ударив его в спину. С точки зрения рыцарской чести такой поступок недопустим (именно поэтому Алеша никогда и не применяет свою хитрость против другого богатыря или рыцаря), но на поганого рыцарская этика и не распространяется.
Второй концепцией была война «guerroyable» (рыцарственная), «guerre loyale» (честная война), ведущаяся между «добрыми воинами», которую подобало вести в соответствии с «прямым правом оружия» и рыцарской наукой. В такой войне рыцари мерялись силой только между собой, без помех со стороны оруженосцев и вспомогательных отрядов, с соблюдением всех правил и условностей. Целью подобного сражения было не физическое уничтожение противника, а выяснение силы сторон. Пленить или обратить в бегство рыцаря-противника считалось более почетным и благородным, чем убить его. Поэтому в былинах русские богатыри никогда
не убивают противников-христиан, ограничиваясь их пленением.
Итак, информационное поле русских богатырских былин включает в себя комплекс информации, связанной с внутри и внешнеполитическими проблемами домонгольской Руси, помещенной в военный контекст. Несомненно, что подобные сведения не только не могут отражать информационные запросы крестьянства, творчеству которого традиционного приписывается национальный героический эпос, но и в принципе не могут быть ему доступны. Следовательно, создатели богатырских былин были связаны с верхушкой русского домонгольского общества, а их первоочередное внимание ко всему, что касается военного дела, явно указывает на принадлежность к профессиональной воинской среде.
Примечания
1 См., например: Демин, В. Н. Тайны земли русской. М., 2000; Ларионов, В. Витязи Святой Руси. М., 2004; Фроянов, И. Я. Былинная история : (Работы разных лет) / И. Я. Фроянов, Ю. И. Юдин. СПб., 1997.
2 Майков, Н. Л. О былинах Владимирова цикла. СПб., 1863.
3 Миллер, В. Ф. Экскурсы в область русского народного эпоса. М., 1892.
4 Скафтымов, А. П. Поэтика и генезис былин. М. ; Саратов, 1924.
5 См, например: Кирпичников, А. Н. : 1) Военное дело на Руси в XII-XV вв. Л., 1976; 2) Вооружение Руси ГС-КШ вв. М., 1970; 3) Древнерусское оружие. Л., 1966; Разин, Е. А. История военного искусства. VI-XVI вв. СПб. ; М., 1999; Робинсон, Р. Доспехи народов Востока : История оборонительного вооружения. М., 2006.
6 Онежские былины, записанные А. Ф. Гиль-фердингом летом 1871 года. Т. НП. М. ; Л., 1949-1951.
7 Ончуков, К. Е. Печорские былины. СПб., 1904.
8 Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М., 1977.
9 Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 18991901 гг. Т. I. М., 1904; Т. II. Прага, 1939; Т. III. СПб., 1910.
