CC BY
106
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 27 (165). Филология. Искусствоведение. Вып. 34. С. 126-130.
м. с. родионов
информационное поле богатырских былин и исторических песен. сравнительный анализ
В статье рассматривается информационная составляющая двух исторических жанров русского фольклора.
Ключевые слова: фольклор, героический эпос, исторические песни, информационное поле, информационная доминанта, профессиональная коммуникация.
Вопрос о среде формирования того или иного произведения устного народного творчества является одним из ключевых в фольклористике, поскольку от правильного ответа на него напрямую зависит наше понимание истинного смысла фольклорного текста. Это связано с тем, что изначально фольклор выполнял сугубо утилитарную функцию, выступая, по сути, универсальным (а в допись-менную эпоху еще и единственным) способом аккумулирования, фиксации, хранения и передачи накопленного знания.
Очевидно, что формирующая его информация уже в древнейшие времена делилась на два типа: информацию для общего употребления (то есть одинаково понятную и необходимую для принятия решений каждому члену рода или племени) и специфическую, «узкопрофессиональную», адекватное понимание и применение которой возможно лишь представителями определенной социальной или профессиональной группы внутри данного общества. К первому типу можно отнести весь комплекс информации, заключенной, например, в мифологической системе этноса, сведения исторического характера, свод законов, традиций и обычаев, установленных в обществе. Эта информация едина для всех социальных групп на протяжении или всей истории этноса, или в большой временной промежуток его существования и является для него мировоззренческой платформой и средством регулирования повседневной общественной жизни.
Информация второго типа применима в каких-то узких рамках профессиональной деятельности, вне которых она является абсолютно бесполезной и непонятной представителям иной профессиональной или социальной среды.
Следовательно, весь комплекс фольклорных произведений любого народа можно разделить на две группы. В первую войдут тек-
сты, создающиеся в интересах всего социума, во вторую - обслуживающие потребности ограниченного (иногда достаточно узкого) круга лиц. Очевидно, создатели произведений первой группы не ощущали своей «кастовой» принадлежности и изначально творили для всех. Что касается второй группы, то здесь сразу использовался определенный информационный код, вольно или невольно делающий информацию закрытой для понимания посторонними. Причем если речь не идет о неком высшем сакральном знании, то вряд ли здесь можно говорить о намеренном сокрытии информации. Просто у любой социальной группы есть особый язык профессиональной коммуникации, особый профессиональный сленг, непонятный человеку со стороны. Ведь очевидно, что филолог не поймет лекцию специалиста по квантовой физике, как и последнему вряд ли будут понятны рассуждения об архитектонике текста.
Крестьянину в силу его аграрной психологии и зависимости от матушки-природы важны в первую очередь сведения, касающиеся всего, что так или иначе связано с земледелием и от чего зависит его жизнь, и во вторую - дающие представление об общественнополитической жизни.
А для профессионального воина прежде всего важна информация, связанная с оружием, способами и нюансами применения его различных видов и типов, стратегией и тактикой боя. То есть тот комплекс знаний, который в итоге поможет ему не только выжить, но и одержать победу над противником. Во вторую очередь ему должна быть интересна информация, связанная с военной историей (все тот же профессиональный опыт), и, если этот воин принадлежит благородному сословию, жизнью социальной верхушки общества.
Понятно, что информация, ориентированная на удовлетворение жизненных потребно-
стей социальных низов (крестьяне, ремесленники, посадское население, работные люди и т. д.) воину неинтересна в силу своей бесполезности и невозможности ее использования в профессиональной деятельности: ни пахать землю, ни ковать себе меч он никогда не будет. В свою очередь и тому же крестьянину или ремесленнику малоинтересны все тонкости использования копья или характеристика защитного комплекса конного воина, ибо, если простолюдин и воюет, то эпизодически и самым примитивным оружием.
Все это важно учитывать, когда речь идет о таких жанрах, как русская богатырская былина и историческая песня. Традиционно и тот и другой жанр рассматриваются фольклористикой как произведения, созданные или крестьянством, или, шире, социальными низами древнерусского общества. При этом принадлежность исторической песни к творчеству социальных низов можно считать доказанным, поскольку собиратели и исследователи фольклора еще в XIX веке имели возможность наблюдать создание в этой среде новых сюжетов, отражающих современные им исторические события. Причем механизм реакции на само событие и способ отражения действительности мало отличались от того, что мы наблюдаем в старших исторических песнях.
Другое дело - богатырские былины, о создателях которых вот уже полтора столетия идут споры. И хотя традиционно фольклористика записывает их в актив крестьянского творчества, аргументы в пользу этого отнюдь не бесспорны. Главным фактором, повлиявшим на формирование подобного мнения, очевидно, стало то, что записан героический эпос был действительно от крестьян и некоторые элементы крестьянского мироощущения в нем, действительно, присутствуют. Но есть одно «но». Дело в том, что сами сказители былин судя по всему воспринимали эпос прежде всего как объект хранения. Так, знаменитая сказительница А. М. Крюкова прямо говорила, что «проклят будет тот, кто позволит себе прибавить или убавить что-нибудь в содержании старин». Такая позиция в принципе не характерна для фольклора, механизм существования и развития которого основан именно на импровизации, на свободе творчества сказителя, пусть и ограниченной рамками фольклорной традиции. Но почему-то в отношении богатырского эпоса действовал
такой жесткий запрет, хотя, конечно, учитывая устную форму исполнения, хранения и передачи фольклорных произведений, вряд ли его можно было реально соблюдать. Но в данном случае важен именно сам факт существования. Следовательно, крестьянство, по крайней мере на уровне большинства сказителей, не считало героический эпос непосредственным продуктом своего творчества, видело себя лишь в качестве его хранителя.
Так кто же мог быть создателем этих произведений? В последнее время былиноведе-ние вновь возвращается к идеям, озвученным, но фактически отвергнутым еще во второй половине XIX столетия. Согласно им богатырские былины складывались или в профессиональной воинской среде, или представителями социальной верхушки древнерусского общества. Современные методы исследования, основанные на анализе информационной составляющей фольклорного текста, могут помочь в решении этой проблемы. Действительно, как уже говорилось выше, каждая социальная или профессиональная группа является потребителем специфической информации, обслуживающей ее жизненно важные интересы. Причем, во всех произведениях (и жанрах), связанных с этой средой, информационное поле (то есть совокупность зафиксированной в тексте информации, порождённой всем многообразием процессов, связанных с той социальной или профессиональной средой, в которой данное произведение возникает и мировоззрение которой находит в нем отражение) должно быть, по сути, одно и то же. И, наоборот, у жанров, имеющих различную социальную или профессиональную привязку, и информационные поля должны различаться. При этом такое сравнение корректнее всего будет сделать на примере богатырских былин и центральных исторических песен, так как оба этих жанра прежде всего нацелены на фиксацию исторических фактов, а их активные фазы бытования имели временные точки соприкосновения.
Поскольку мы точно знаем, что исторические песни создавались представителями социальных низов, то, выделив их информационное поле, мы можем сравнить его с информационным полем богатырских былин. Если они окажутся конгруэнтны в своих основных характеристиках, то можно говорить и о крестьянском происхождении богатырского эпоса; если нет, то крестьянское авторство Киев-
ского цикла можно смело ставить под сомнение.
Доминанта информационного комплекса богатырских былин представлена исключительно информацией военного характера и включает в себя подробное описание вооружения конного воина и особенностей его применения в разных боевых ситуациях, характеристику тактики различных типов конного боя и этическую программу для различных типов войны. При этом создатели былин демонстрируют не просто хорошее знание данных аспектов жизни воина - в этих вопросах они выступают именно профессионалами, для которых война и все, что с ней связано, - смысл существования. Добавим к этому резонацию на военно-религиозный подвиг, являющуюся побудительным мотивом для героев русского эпоса, и увидим, что круг их интересов и информационных запросов неизмеримо далек от всего, что может быть связано с жизнью крестьянина. Специфическая информация военного характера последнему и неинтересна, и недоступна. Подтверждение тому - русские исторические песни. Даже те из них, что рассказывают о событиях военного характера (например, взятие Казани Иваном Грозным, русско-крымские или русско-польские войны, войны с Турцией или Швецией) и семантически близки к былинам, не несут в себе никакой специфической информации. Обо всем, что касается войны, военных действий, в исторических песнях говорится не просто предельно кратко - по сути, не говорится ничего, если не считать общие формулы (клише), кочующие из текста в текст.
Так, например, в «Авдотье Рязаночке» -древнейшей из дошедших до нас исторических песен (XIII в.), рассказывающей о последствиях татаро-монгольского нашествия на Русь и разгроме Старой Рязани, нет ни одной «военной» детали. Вместо этого лишь общая картина опустошенного города:
Да й розорил Казань-город подлесные, Разорил Казань-де1 город напусто.
Он в Казани князей-бояр всех вырубил,
Да й княгинь-боярыней -Тех живых в полон побрал.
Полонил он народу многи тысячи,
Он повёл-де в свою землю турецкую...2 (Гильфердинг, III, № 260)
А ведь время сложения этой песни приходится на тот период истории русского фольклора, когда еще не закончилась актив-
ная фаза бытования богатырских былин, и, следовательно, перед «глазами» создателей первых исторических песен были многочисленные образцы героического эпоса. К тому же сюжетная основа «Авдотьи Рязаночки», связанная с темой разорения кочевниками русского города и вызволения полонов, является типичной для былин, описана ими многократно с глубокой проработкой соответствующих батальных сцен, с использованием специфической военной терминологии и утверждением идеи воинского подвига. К тому же героическая оборона Рязани описана и в древнерусской литературе, где она также позиционирована как воинский подвиг. Пример тому - «Повесть о разорении Рязани Батыем» со знаменитой полубылинной вставкой о Евпатии Коловрате.
Но в «Авдотье Рязаночке» ничего подобного нет. Она представляет собой типичное отражение впечатлений «гражданского» человека, пережившего трагедию родного города. Создатели этой песни не только не развернули, казалось бы, очень перспективную в творческом плане военную тему, но и отказались от традиционного для былин силового варианта вызволения полонов. Авдотья показана в песне как сказочная «мудрая дева», сумевшая правильно решить коварную загадку Бахмета и тем самым спасшая русских людей. Причем этот эпизод становится для песни центральным. Таким образом, информационное поле «Авдотьи Рязаночки» не имеет ничего общего с информационным полем богатырской былины.
Эта же особенность видна и в песне XIV века, известной под названием «Щелкан». В основе ее сюжета лежат события 1327 г., связанные с приездом в Тверь золотоордынского баскака Чолхана и вспыхнувшем затем городском восстании, в результате которого монголы были перебиты. Опять же, казалось бы, исходные исторические факты должны были дать толчок для рассказа о военном противостоянии тверичей и монголов, но вместо этого песня концентрирует внимание на сцене испытания верности Щелкана ханом Азвяком.
О самом же восстании и его последствиях говорится лишь одной строкой.
Вообще для русских исторических песен всех эпох характерно отсутствие интереса к военной составляющей события. При все возрастающей степени историзма, стремлении к точности изложения события и его
отражения на национально-историческом и общественно-политическом фоне с обилием второстепенных подробностей исторические песни практически не детализируют его военный аспект, концентрируя внимание слушателей или на характеристике действующих лиц, или на драматической канве ситуации, или на информации о событии в целом.
Рассмотрим это на примере известнейшего песенного цикла «Взятие Казани» (XVI в.). Он повествует об одном из ключевых событий отечественной истории - покорении и присоединении к Московскому государству Казанского ханства. Эта победа на столетия определила исторический вектор развития России и по своим историческим масштабам может быть сопоставима с другими величайшими победами русского оружия. Но при этом, восторгаясь самой победой, о военной стороне события песни цикла практически не сообщают, ограничиваясь упоминанием в некоторых вариантах Свияжска - крепости, специально построенной для накапливания сил перед началом казанской кампании, и предельно кратким рассказом о минированных подкопах, при помощи которых город был взят:
Еще как государь-царь Казань-город брал.
Он подкопы копал под Казанку-реку.
Он подкатывал бочки, бочки дубовые,
Как со лютым со злым черным порохом...
Еще начало же Казань-город рвати,
Рвать-порывать, на все стороны кидать,
Татарок-казанок в реку всех бросать.
(Миллер, № 193)
При этом центральным оказывается вымышленный остродраматический эпизод гнева Ивана Грозного на пушкарей, целью которого является изображение психологического портрета московского царя. К этому следует добавить, что рассказ о победе над Казанью используется для политической оценки правления Ивана Грозного и утверждения мысли, что только теперь, совершив истинно царское по своим масштабам деяние, он в глазах народа стал настоящим царем (Иван IV принял царский титул в 1547 г.). Таким образом, военная составляющая песен данного цикла не только не входит в информационную доминанту текста, но и, по сути, оказывается на его «информационных задворках», уступая место общеисторической и общеполитической характеристике события.
Аналогичную картину мы можем наблю-
дать в другом цикле исторических песен эпохи Ивана Грозного - «Кострюк». Опять же сюжетная схема этой песни очень похожа на сюжеты многих былин, где на пиру у князя Владимира происходит конфликт с наезжим бахвальщиком (Тугарин Змеевич, Идолище Поганое), заканчивающийся поединком с русским богатырем. При этом сам поединок оказывается центральным эпизодом такой эпической песни, а его описание (если, конечно, текст былины не разрушен) включает в себя и подготовительный этап:
Да брал-то4 коня да лошадь добрую,
Да взял-то он сабёлку-ту вострую,
Ишше взял-то он палицу буёвую,
Да брал он копье.
(Григорьев, III, № 305)
Кстати сказать, такое приготовление вполне соответствует характеру будущего боя и отражает профессиональное знание военного дела со стороны авторов былины. Сражаться Алеше предстоит со степняком, поэтому в его арсенале оказывается ударное оружие - палица, с применения которой и начинались такого рода поединки. И тот факт, что русский богатырь одолевает кочевника не столько в честном бою, сколько при помощи хитрости, тоже соответствует воинским традициям домонгольской Руси: дело в том, что правила так называемой честной, рыцарственной войны на неверных не распространялись - в отношении их исповедовался принцип войны огня и крови («тойеПе»), разрешавший использование против врага любых приемов. Поэтому не случайно Алеша перед боем возносит молитву, что позиционирует его как христианского воина, вышедшего на бой с поганым. Все это в сумме и формирует доминанту информационного поля былины.
Совершенно другую картину мы наблюдаем в исторической песне о Кострюке. Здесь поединок превращается в фарс, пародию. Противником заезжего богатыря выступают полупьяные посадские люди, а о самом бое говорится только то, что он состоялся и закончился победой русских людей:
Взял за могучи плеча Мастрюка Темрюковича Да поставил его на голову.
Учитывая, что ключевую роль в победе над Кострюком играют пришедшие на помощь Ивану Грозному посадские люди, можно сделать вывод, что песня создавалась именно в этой социальной среде, всецело поддержи-
вающей политику московского царя. Это и определило особенности информационного поля песни, ориентированного на изложение событий, связанных с женитьбой Ивана IV на кабардинской княжне и обретением им посадских людей в качестве новых союзников в борьбе с сепаратистки настроенным боярством.
Полным отсутствием профессионально выстроенной информации на военную тему отличаются и исторические песни, рассказывающие о многочисленных войнах, которые приходилось вести России на протяжении XVI-XIX веков (песни об азовских походах, северной и семилетней войнах, взятии Очакова, русско-персидских и русско-турецких войнах, отечественной войне 1812 года). Казалось бы, именно в этих произведениях мы должны найти подробный отчет о сражениях, использованной в них стратегии и тактике, применяемом оружии. Но ничего подобного там нет. Песни или активно используют примитивные клише, выработанные еще в последней трети XVI столетия, или дают сугубо эмоциональную, но малоинформативную картину боя, или пытаются нащупать в событии остродраматические элементы и развернуть их в полноценный сюжет. В любом случае оказывается, что информация военного характера их создателям не интересна, что
можно объяснить только одним: создатели русских исторических песен не воспринимали войну как часть своей жизни и, следовательно, не стремились включить связанную с ней информацию в информационное поле своих произведений. Что касается богатырских былин, то тут как раз картина обратная, а это можно рассматривать как еще один аргумент в пользу их некрестьянского происхождения.
Примечания
1 Здесь мы имеем пример так называемого информационного сбоя, вызванного наложением на древний текст впечатлений от событий более поздних эпох - покорения Казанского ханства и русско-турецких войн. Но прозвище главной героини - Рязаночка - указывает на изначальное место действия песни.
2 Онежские былины, записанные А. Ф. Гиль-фердингом летом 1871 года. Т. III. М. ; Л., 1951.
3 Миллер, В. Ф. Исторические песни русского народа XVI-XVII вв. Пг., 1915.
4 Алеша Попович.
5 Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 18991901 гг. Т. III. СПб., 1910.
