CC BY
15экономика предпринимательства. факторы: инновации, образование, управление, производство
УДК 338.24
В. А. Плотников. информационное общество: экономический аспект
V. A. Plotnikov. Information-oriented society: the economic aspect
Современная экономика трансформируется в новую модель, отличительными чертами которой являются разрушение привычной властной иерархии и рост значимости горизонтальных связей на основе активного проникновения во все социальные и хозяйственные процессы новых информационных технологий.
В статье, на основе анализа взглядов, изложенных в книге А. Барда и Я. Зодерквиста «Ые^кратия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма», предлагается авторское видение перспективной модели экономики информационного общества. При этом указывается на теоретическую непроработанность его экономических механизмов, наличие сходства с экономической моделью СССР, необходимость учета центр-периферических отношений в условиях экономической и культурной глобализации и на другие аспекты, требующие уточнения в современных и перспективных научных исследованиях феномена «новой» экономики. Обосновывается необходимость использования междисциплинарного подхода к ее изучению.
Ключевые слова: информационно-сетевая экономика, Интернет, информационное общество, капитализм, феодализм, средства массовой информации, система власти, постиндустриальное общество, экономика знаний
The modern economy is transformed into a new model. It is characterized by the destruction of the usual hierarchy and the growing importance of horizontal relations which are based on active penetration into all the social and economic processes of the new information technologies.
In the article, by analyzing the views expressed in the book of A. Bard and Zoderkvis-ta Ya. "Netokratiya. The New Power Elite and Life After Capitalism" is proposed the author's vision of a promising economic model of information society. Moreover it states in the absence of thorough theoretical its economic mechanisms, the presence of similarities with the economic model of the Soviet Union, the need to consider the center-peripheral relations in the context of economic and cultural globalization and other issues requiring clarification in the current and future scientific study of the phenomenon of the "new" economy. The necessity of using the interdisciplinary approach to its study is based on.
Keywords: information and network economy, the Internet, the information society, capitalism, feudalism, media, power system, postindustrial society, knowledge economy
Владимир Александрович Плотников — профессор Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов, доктор экономических наук. © В. А. Плотников, 2012
контактные данные: 191023, Санкт-Петер- Contacts: Sadovaya Str. 21, St. Petersburg, бург, Садовая ул., д. 21 191023, Russian Federation
Проблемы формирования основ новой модели экономики, перехода к информационному обществу (также используются термины «информационная экономика», «экономика знаний», «постиндустриальное общество», «информационно-сетевая экономика», «новая экономика» и др.) в последние десятилетия находятся в центре внимания многих отечественных и зарубежных исследователей [1-5 и др.]. Бурное развитие на рубеже XX-XXI вв. Интернета создало предпосылки для перехода этой дискуссии из теоретической в научно-практическую плоскость, так как была создана техническая среда для осуществления мгновенных коммуникаций в глобальном масштабе.
В этой связи интерес представляет анализ результатов исследований шведских специалистов А. Барда и Я. Зодерквиста [6], сделавших попытку описать специфику информационного общества и эволюционный механизм формирования его элементов. Следует отметить, что авторы указанной книги — профессиональные журналисты, которые излагают свое видение процессов перехода к информационному обществу, излагая свою позицию скорее с философской, социологической и политологической, нежели экономической точки зрения. С одной стороны, это дает возможность более широкого охвата проблематики. Ведь и в сугубо экономических работах принято говорить об «информационном обществе», а не «экономике». С другой — это делает экономическую составляющую анализа «расплывчатой» и несколько уязвимой для критики.
Предмет данной статьи — разбор именно экономических аспектов анализа А. Барда и Я. Зодерквиста. Наша задача состоит не в том, чтобы изложить собственную целостную концепцию экономики информационного общества, ее попросту у автора пока нет, она не сформировалась, а в том, чтобы критически оценить взгляды шведских авторов, попытавшись выявить в них оригинальные научно обоснованные суждения и отклонить те позиции, которые не выдерживают научной проверки.
Структурно книга включает 11 глав. Сделаем их краткий обзор, высказывая собственные суждения относительно экономических аспектов взглядов шведских авторов.
Главная идея 1-й главы: «Технологии как движущая сила истории» — вынесена в ее название. С ней можно согласиться. Она, кстати, хорошо коррелирует с концепцией К. Маркса о соотношении базиса и надстройки. При этом справедливо обращается внимание на тот факт, что помимо объективного развития технологий важную роль в развитии имеет и их субъективное отражение в сознании людей. «Чем сложнее ситуация, тем больше догадок мы вынуждены строить, и тем больше доля вымысла в нашем восприятии реальности. Зависимость от собственных фантазий имеет порой драматические последствия не только для нас лично, но и для общества в целом», — указывают авторы.
Отсюда ключевая идея их рассуждений — информация играет ключевую роль в развитии. Но при этом они считают, что есть не только прямое, но и обратное влияние информации на развитие, эволюцию общества, отмечая, что «наши мысли зависят от доступа к информации». Выделяется ряд этапов информационной эволюции (революций) человека:
1. Появление языка (выделение из животного мира и начало хозяйственной деятельности).
2. Письменность (появление первых древних государств).
3. Изобретение печатного станка (переход к капитализму).
4. Электронные средства связи и глобальные информационные сети («новая экономика»).
С этими революциями ассоциируются сдвиги в общественном развитии, в том числе в сфере экономики. Но проявляются они с временным лагом, что иллюстрируется примерами. С этими взглядами авторов можно согласиться, а предложенную периодизацию использовать, например, при преподавании в отечественных вузах курса экономической теории при рассмотрении моделей экономических систем. Признак — уровень развития коммуникаций.
Глава 2 — «Феодализм, капитализм и информационное общество». Здесь авторы исследуют эволюцию основных моделей организации общества и сопутствующих им экономических отношений. В качестве ключевой парадигмы феодализма выделен Бог. «При переходе к капитализму прочная структура, поддерживающая понятие Бога, разрушилась. А когда главная ценность начала сдвигаться с места, все прочие основы существования, ранее казавшиеся незыблемыми, последовали за ней». Произошел переход к капитализму. Его наиболее выраженная форма — индивидуализм. Справедливо отмечается, что основную роль в развитии капитализма сыграли города.
При этом важно с позиций нашего, российского, мировоззрения, которое затрагивает и экономическое мышление, являясь его базой, отметить отметаемое представителями официальной западной науки положение: «Умело обуздав и аристократию, и церковь, буржуа могли теперь взяться за переписывание истории, чтобы представить дело так, будто они сами и созданное ими государство существовали вечно. Общественные конструкции новой парадигмы представлялись как вечные и естественные истины. Индивидуум стал Богом, наука — проповедью, национальная принадлежность — раем, а капитал — священным орудием власти. Таковы были средства защиты монополии буржуазии на власть, историю, язык, да и на саму мысль».
Также интерес вызывает мысль (и с этим следует согласиться), что власть ассоциируется с распоряжением ключевыми ресурсами. Они последовательно изменяются по мере изменения моделей общественного устройства. «Как только стало ясно, что право на землю можно защищать с помощью законов и монополии дворянства на власть (фундаментальная основа феодализма), аристократия немедленно приобрела контроль над всеми землями. Ни один даже самый удаленный клочок земли не оставался неохваченным, поскольку в противном случае мог стать поводом для претензий крестьян на землю. Примерно в том же духе буржуазия... все первые декады индустриальной эпохи занималась безудержным грабежом своих стран и их колоний в поисках сырья и рабочей силы, заставляя людей работать на фабриках, как рабов, принося огромную прибыль. Нет оснований верить в то, что новый господствующий класс информационного общества, нетократия, будет вести себя иначе, чем ее предшественники... Так же как аристократия способствовала созданию самых важных легальных предпосылок для экспансии капитализма — государственной защиты частной собственности, так и вся более маргинальная буржуазия будет использовать свой контроль над парламентской системой и полицию для легитимизации и защиты важнейших компонентов в конструкции нетократической власти: патентов и авторских прав... буржуазия и нетократия объединяют свои усилия для провозглашения авторских прав в качестве средства спасения цивилизации».
В указанном контексте становится понятным, что активно продвигаемая сегодня идея «священности» прав интеллектуальной собственности — один из этапов создания новой модели экономики, присущей информационному обществу.
Глава 3 носит название «Плюрархическое общество: смерть этатизма и кризис демократии». Эта глава посвящена трансформации роли государства в информационном обществе. Это, опять же, созвучно идеям марксизма. Но посыл другой, хотя результат тот же. Если у К. Маркса и его последователей речь шла о том, что государство — аппарат насилия, который не нужен при коммунизме, в бесклассовом обществе, то у шведских авторов государство исчезает из-за множественности стандартов социального поведения в сетевую эпоху и технической невозможности их контроля. Иными словами, происходит отказ от иерархии, присущей феодализму и капитализму, в силу ее неэффективности по сравнению с сетевыми формами организации социума. Вместо глобального или национального правительства возникает сообщество сетей, а индивидуумы как бы перетекают между ними, подчиняясь или не подчиняясь принятой в них дисциплине.
Интересны высказанные замечания о сути капитализма, которые вскрывают истинные причины его широко рекламируемого сегодня гуманизма. «Капитализм продемонстрировал изумительные способности к инновациям: появлялись все новые и новые заболевания, виды преступлений и другие отклонения от нормы, каждое из которых естественно требовало вмешательства и устранения. Система была практична настолько, что каждая новая болезнь немедленно создавала новый рынок для людей в белых халатах и других экспертов, наделяя их растущей властью. Идеальным гражданином был тот, кто находил в себе достаточно сил, чтобы постоянно стремиться к достижению все более размытого идеала человека, тот, кто был одержим идеей жизни правильно, в соответствии с советами экспертов. Все это нацелено на создание максимально эффективного в течение рабочих часов производителя и в свободное от работы время — ненасытного потребителя; гражданина, который каждую минуту своего бодрствования занимается тем, что без устали крутит колеса капитализма».
И еще одно важное наблюдение людей, живущих в условиях развитого капитализма и хорошо понимающих его механизм: «...Капиталистическое общество выглядит не как демократия в ее реальном смысле, а скорее как диктатура гуманизма... С момента, когда государство заняло свое место среди других участников капиталистического рынка, его существование целиком и полностью зависело от налогов, собираемых с труда и капитала, парламент оказался в подчинении у капиталистической системы и был не в состоянии оспаривать ее фундаментальные принципы, не подвергая риску собственную деятельность. Сотрудничество оплачивалось деньгами и привилегиями. Только истинные защитники государства имели шанс пробиться в парламент, потому что любой другой вариант был невозможен по определению. Те, кого выбрали, могли называть себя левыми или правыми, но это было относительно неважно, поскольку парламентские дебаты никогда не затрагивали фундаментальную политическую идею буржуазии: этатизм. Правительства могли менять свою политическую окраску в зависимости от времени года, но хватка, с которой правящая элита держалась за власть, не ослабевала».
Отсюда вытекает, что рассматриваемые в современной экономической теории «фиаско рынка», которые должно «прикрыть» государство, таковыми и останутся. Буржуазное государство — элемент капиталистической системы, поэтому не будет выступать против ее фундаментальных принципов, ограничиваясь лишь «косметическими» мерами. Но ситуацию меняет «общая медиализация», которая наблюдается в позднекапиталистическом обществе и связывается с переходом к обществу информационному. «...С плюрализацией средств массовой информации — в основном, в результате роста рекламной индустрии, обращавшейся к большему числу специализированных рыночных сегментов, — СМИ постепенно освободились от необходимости играть в соответствии с пропагандой этатизма. Средства массовой
информации зажили своей собственной жизнью, формируя основание для новой властной структуры, и стали все больше приобретать характеристики парадигмы информационного общества и его правящего класса — нетократии». В результате политическая деятельность теряет ценность и влияние, а все больше является некой постановочной игрой, спектаклем для масс, где верховодят СМИ. Центр принятия решений смещается в тень, к тем людям и властным (капиталистическим) группировкам, которые управляют средствами массовой информации и их политикой.
По мнению шведских авторов, в новом обществе не будет иерархии, а будет некая «плюрархия»1, отличающаяся сетевой организацией: «В виртуальном мире важны виртуальные общности, что означает необходимость конструирования новой системы участия в политическом процессе». Эта точка зрения вызывает много вопросов. Ведь она идеологически созвучна идее рынка совершенной конкуренции, который, как мы знаем, существует только в теории. Для его эффективности необходим управляющий центр — государство. Так и здесь, сетевая форма организации не исключает наличия различных по иерархии сетей, одни из которых по отношению к другим занимают подчиненный характер. Мало того, все реальные технические сети строятся по этому принципу (например, в хорошо известной большинству читателей операционной системе Windows, которая многопроцессна и многозадачна есть программа-диспетчер, выделяющая ресурс — время процессора — различным приложениям. Но пользователь «не видит» этой управляющей программы, хотя она есть и реально работает).
Таким образом, ключевой вопрос о механизме новой власти авторы обходят стороной, ограничиваясь туманными намеками: «Процесс, таким образом, создается, управляется, освещается и исследуется одной и той же группой — масс-медиа — и эта система не терпит и не допускает никакого наблюдения, анализа или критики извне. В этих условиях становится ясно, что цель этого процесса — служить интересам масс-медиа. Следует помнить, что те, кто занимает властные позиции внутри медиа-империй, не назначаются народом (интересы которого они беспрестанно отстаивают), в отличие от политиков — по крайней мере, на строго формальном уровне. Медиа-руководители избираются внутри собственных кругов, тщательно отбираются в дружеских группах и получают задание обслуживать закрытые ложи и гильдии нетократии. В сердцевине самого настоящего кризиса демократии находится нетократическое представление о тайной, невидимой власти».
Процитированный фрагмент порождает многочисленные вопросы. А зачем представлять помимо распорядителей СМИ еще добавочную, закулисную силу, которой они якобы подчиняются? Если они (СМИ и их управляющие) так влиятельны, то зачем они будут входить к кому-то в подчинение? А если кто-то влиятельнее их, то какова природа этой сверхвласти? Вопросов много, но ответов на них в книге нет. Тогда мы можем предположить, что нетократы — это те же буржуа, которые не только обладают значительным капиталом, но и манипулируют общественным сознанием за счет контроля над средствами массовой информации. В этом случае никаких парадигмальных сдвигов по сути в новом обществе и нет. Ведь тогда логично решается вопрос об источнике богатства в новом обществе,
1 «Плюрархия есть политическая система, при которой каждый отдельный участник решает сам за себя, но не имеет способности и возможности принимать решения за других. Таким образом, фундаментальный принцип демократии, при котором решения, в случае возникновения разногласий, принимаются большинством голосов, становится невозможным. В сети каждый сам себе господин».
мотивах к производству традиционных товаров и услуг. А то получается, что это производство, в авторской концепции, никому не нужно. Как же тогда будут жить люди (неважно какими терминами мы их обозначим — нетократы или комсьютариат) в отсутствии необходимых жизненных благ?
Согласен со шведскими авторами, что «старые добрые мифы либерализма, выборной демократии и гражданского общества базируются на ошибочном утверждении, что эти институты раз и навсегда, вне всяких сомнений являются наилучшими из возможных структур, которые нельзя ни оспаривать, ни пересматривать. Едва ли можно заблуждаться сильнее!» Но почему невозможна эволюционная смена главенствующих институтов капитализма внутри него самого? Почему авторы предрекают революционные изменения? Это ими не доказывается, а постулируется.
Да, можно согласиться, что предшествующие социальные организации основаны были на контроле за географическими областями, а в сети возможна миграция. Но ведь географическая привязка конкретного человека не исчезла, и контроль за его передвижениями с новыми технологиями становится еще более простым. Так что с тезисом об отмирании государств в новую эпоху следует не согласиться. Они (государства), безусловно, трансформируются, но не исчезнут.
Глава 4 — «Информация, пропаганда и индустрия развлечений». Эта глава посвящена анализу развития теории информации. При этом обзорный анализ проводится в историческом контексте от технико-математических к социально-экономическим концепциям. Справедливо указывается на то, что рост информатизации опровергает самое себя. Вывод, возможно, и новый для гуманитариев, но хорошо известный инженерам. Недостаток информации лучше его избытка, так как в случае недостатка можно что-то «додумать», избыток же создает «шум», с которым труднее работать. Отсюда авторами делается два вывода. Первый: СМИ — орудие в борьбе за власть и удержание власти (можно согласиться). Второй: класс нетократов будет обладать эксклюзивным знанием (а не информацией), а массы — развлекательным «информационным шумом». Причем генерировать и транслировать этот «шум» посредством СМИ будут именно нетократы, дабы сбить массы с толку, дезориентировать в обществе и не мешать править.
Этот вывод тривиален и ложится не в новую парадигму, а в существующую. Он очевиден для думающего человека. Эти явления наблюдаются и сегодня. Достаточно вспомнить, например, недавние глобальные информационные подтасовки, связанные с гражданской войной в Ливии. Для демонстрации «зверств режима» и «успехов повстанцев» по глобальным телеканалам демонстрировали кадры пропагандистских фильмов, отснятых в павильонах. При этом реальная информация с мест событий не доводилась. Независимые специалисты туда не допускались, в том числе путем их физического уничтожения. Итог войны — дезорганизованная и отброшенная в развитии на сотни лет Ливия, экспроприация Западом к авуарам М. Каддафи, используемым для решения собственных экономических проблем, контроль Запада над нефтяными и перспективными водными ресурсами Ливии. Сейчас подобный сценарий силового захвата ресурсов, сопровождаемый «информационным шумом» реализуется в Сирии.
Глава 5 носит название «кураторы, нексиалисты и этерналисты. нетократы и их взгляд на мир». Здесь делается попытка структурного анализа нетократии как нового правящего класса информационного общества. Роли распределяются так: кураторы руководят сетями, нексиалисты организуют коммуникации внутри них и с внешними сетями, этерналисты генерируют новое знание: «Мир представляется как единая всеобъемлющая органическая сеть... И если этерналисты — это толкователи этой реальности, то участники, находящиеся в ее узлах, есть еще
одна категория нетократов — нексиалисты (от латинского nexus — связанные вместе). Связь между ними осуществляется с помощью представителей третьей, самой могущественной из нетократических категорий — кураторов. Кураторы указывают нексиалистам путь, в то время как их общий взгляд на мир формируется философами нетократического общества — этерналистами-аналитиками. На взаимодействии этих трех ролей и построено нетократическое общество. Если сравнить эту структуру с капиталистической иерархией, можно заметить, что кураторы занимают место политиков, нексиалисты приходят на смену предпринимателям, а этерналисты заменяют ученых».
Схема, по нашему мнению, технократическая, умозрительная. Строится на логическом анализе и субъективных рассуждениях авторов, апеллирующих к некоторым философским воззрениям «мобилистического» толка, которые делают акцент на изменчивости общества, которая усиливается по мере развития средств коммуникаций. При этом противопоставляются две философских линии «тотализм» (иерархичная система знания, в центре которой цель, идеал и т. д.) и «мобилизм» (главное — изменчивые процессы, цели нет либо она непознаваема). Из их наличия делается вывод, что в будущем победит мобилизм. Но это — взгляд авторов, основанный на их восприятии реальности.
При этом в самой организации властной элиты просматривается не сетевой принцип, а иерархический, что противоречит предыдущим и последующим рассуждениям авторов. «В информационном обществе также доминируют властные иерархии. Правда, организованы они не так, как прежде — на основе личностей, компаний или организаций, а на основе членства в тех или иных сетях. На нижнем уровне этой пирамиды располагается консьюмтариат, заключенный в сеть неограниченного потребления, членом которой может стать любой желающий. Основная деятельность этой сети — потребление — регулируется свыше. Система подсказывает желания с помощью рекламы и затем выделяет основательные ресурсы, чтобы поддерживать потребление на уровне, устраивающем нетокра-тов. Этот гиперкапитализм превращен в своего рода успокоительное средство: главное — не рост прибылей, а предупреждение беспорядков, направленных против нетократии. Над этой массивной базальной сетью постоянно возникают и обновляются сети меньших размеров, конкурирующие между собой... На вершине иерархии те, кто обладает возможностями привлекать внимание, другими словами, те, кто обладает знанием и сетью полезных связей, которые могут быть полезны для данной конкретной сети. Именно здесь, на верху иерархии, мы обнаруживаем правящий класс нетократов».
В процитированном нами довольно обширном фрагменте рассуждений нет никакого принципиального отличия от знакомого нам капитализма, лишь подчеркнуто наличие горизонтальных связей между людьми. Соответственно, нет смысла говорить о новой парадигме и новой организации общества и экономики, принципиальных, фундаментальных отличий капиталистического и информационного общества авторы не указывают.
В главе 6 — «Глобализация. Гибель смИ и рост консьюмтариата» — затронута тема глобализации как переходной стадии к информационной экономике. При этом акцент делается на активнейшем развитии потребления: «...Низы не состоят из работников, в привычном значении этого слова. Определяющей характеристикой нового низшего класса уже не является его функция сырья или затратной статьи для предприятий правящего класса, поскольку прежде угнетенные становятся потребителями. Суть не в том, что производит низший класс, и производит ли вообще, а в том, что он потребляет, и что даже более важно, потребляет вообще. Пролетариат в информационном обществе, в первую
очередь и прежде всего, предназначен для потребления, по нашей терминологии, становится консьюмтариатом. Его роль в производственных процессах вспомогательная, а процесс потребления продуктов производства регулируется свыше».
Здесь возникает ряд вопросов сугубо экономического толка. Во-первых, а откуда возьмутся изобильные блага для потребления, если производство стало в новых условиях неважным, второстепенным? Второе — как быть с существенной социальной дифференциацией, в том числе на глобальном уровне? И т. д.
Если посмотреть на излагаемые идеи более глубоко, с позиций теории хозяйственных систем, то можно сделать интересный вывод. Авторские взгляды, по сути, это — реанимация советской системы «Госплан + Госснаб», только на новом техническом уровне (можно тщательнее все подсчитать за счет развития средств обработки информации и коммуникации) и с новым человеком (с основательно «промытыми» посредством СМИ мозгами), т. е. спрос и предложение приближены друг к другу. А наверху — советские бюрократы, для которых важно не имущество, а власть как таковая и эксклюзивность впечатлений. И для роста, развития и продвижения нужно одно-единственное — связи, блат (в трактовке шведских авторов — сети, что по сути одно и то же в рассматриваемом контексте) и обладание эксклюзивным знанием (что опять же достигается во многом за счет выгодных знакомств или принадлежности к эксклюзивным сетям, что одно и то же).
Что получается: один в один по концепции шведских специалистов «информационное общество», это информационно-технологически модернизированная советская модель экономики. Но советская система не сработала. Мы не будем углубляться в обсуждение причин этого. Они многоплановы и противоречивы. Важен факт — в исторической конкуренции социализм (по крайней мере, его советская модель) проиграл капитализму. Почему же эта модель, без всякой существенной модернизации, сработает впредь?
Основа авторских предположений — в изменении человека (об этом — ниже), в том числе за счет использования генетических приемов. Люди (массы, консьюм-тариат) выродятся в «общественных животных», своеобразных коров, жующих сено (потребляющих то, что им внушено через СМИ как желаемые блага) и выдающих молоко (а вот что будут производить эти массы авторы стыдливо обходят стороной. Тогда возникает ранее возникавший вопрос — а откуда возьмутся необходимые жизненные блага?). А люди ли это? А куда же денется экономическое мышление и элементы рационализма? А как быть, если новый порядок победит не во всем мире сразу (это, в том числе, разрушило и СССР)? Эти все вопросы не имеют ответов, даже на уровне замысла, идеи, концепции, соответственно и авторские рассуждения в этой связи вызывают большое сомнение.
Следует поддержать взгляды на глобализацию. «...То, что мы сегодня называем глобализацией, и на самом деле представляет собой два совершенно разных феномена. Процесс капиталистической глобализации — это чисто экономическое явление, направленное на все большую специализацию и диверсификацию... Проект капиталистической глобализации подразумевает соединение наиболее эффективных, и потому наиболее прибыльных, методов производства с наиболее благополучным, и потому наиболее способным платить, потребляющим классом. Эта связь осуществляется посредством потока товаров, услуг и капитала, не зависящих от национальных границ... Нетократическая глобализация — совершенно иное дело. Это скорее социальный феномен, базирующийся на предоставляемых новыми технологиями возможностях коммуникации и контакта между различными культурами через огромные расстояния. Если великая цель капитализма — повысить прибыли с тем, чтобы, выйдя в отставку, заниматься личной жизнью,
то великая цель нетократов — улучшать и развивать взаимные коммуникации, включая странные опыты и жизненные стили, которые становятся возможными благодаря новым технологиям. Нетократы стремятся познать все универсальное на глобальной арене, потому они хотят предложить универсальный язык, с помощью которого смогут испытать всевозможные экзотические ощущения, по которым они тоскуют».
Речь идет об экономической и культурной составляющих глобализации. «Мы не утверждаем, что какая-то из форм глобализации лучше, это просто две разные силы с разными целями в рамках двух разных систем. Но при обеих формах это электронный колониализм, экономический в случае буржуазии, культурный — для нетократии. Интересно, что, возможно, в будущем эти силы едва ли станут развиваться параллельно». И эти идеи, на наш взгляд, вполне обоснованы и базируются на работающих экономических механизмах.
Высказанное выше нами мнение относительно формирования «нового человека» в главе 7 «новая эра в биологии и этика нетократов» находит подтверждение. Если при капитализме основой мировоззрения была физика (первоначально — Ньютонова), то теперь «царицей наук» становится биология, в том числе основанная на информационных методах генная инженерия («...на смену гуманизму приходит трансгуманизм»).
«Секс становится скорее хобби, проявлением индивидуальности, без каких-либо желательных или нежелательных последствий. Воспроизводство же будет все больше происходить под строгим лабораторным контролем. Кто чей родитель — сложный вопрос в ситуации, когда половые клетки, которые в принципе могут быть откуда угодно, будут помещаться в искусственные утробы. „Беременности" станут тщательно отслеживаться». Изменится этика. «Этика нетократии — это гипербиологический прагматизм».
В результате и появляется предпосылка для выращивания «новых людей». Пугающее будущее. Этакий мрачный футуризм. Но отставим в сторону эмоции. В основе наших рассуждений — попытка строго научного экономического анализа. Остается вопрос экономической целесообразности изображенного авторами несветлого (для большинства человечества) будущего. Если это будет так, как предсказывают авторы, то зачем нетократам тратить огромные ресурсы на выведение новой породы человечества — консьюмтариата, если теми же методами генной инженерии, помноженными на РИ-возможности современных СМИ (в этом ряду, например, пропаганда бездетных однополых браков, гомосексуальных моделей поведения, блокирующих воспроизводство человека, и пр.) можно просто ограничить размножение для контроля численности населения? Тогда больше эмоций, материальных благ и ресурсов останется для себя?! Можно согласиться, что «в информационной парадигме <...> разделение культуры и природы выглядит устаревшим. Культура — это новая версия природы: Природа 2.0», но результаты этой трансформации, с позиций экономического анализа нам представляются совсем не такими, как у авторов.
Глава 8 имеет название «конвульсии коллективизма смерть человека и виртуальный субьект». В ней обсуждаются процессы изменения индивидуального и коллективного сознания. Авторы указывают: «Одним из следствий революционных открытий в генетике и усиливающегося влияния биологии стала полная „релятивизация" понятия „индивидуум", преобразующая его из абсолютной ценности в относительную. Если под индивидуумом мы понимаем контроль в последней инстанции, буквально неделимое, то индивидуум все больше выглядит, как полная иллюзия». Этот вывод авторов противопоставляется их исторически-экономическому анализу, исходя из которого эволюция экономики до позднего
капитализма (конец XX в.) происходила по мере роста коллективизма, увеличения числа и интенсивности контактов в социуме, роста объемов передаваемой/ получаемой информации.
В современный период нарастает атомизация социальных явлений. Авторы анализируют ее по двум направлениям:
1. Ослабление власти национальных государств под влиянием роста мобильности субъектов, перехода их под удобную юрисдикцию, что имеет в том числе и экономическую подоплеку.
2. Распад традиционной семьи, что опять же увязывается с экономическими причинами, связанными с выравниванием возможностей мужчин и женщин участвовать в экономических процессах, а также социальной поддержкой капиталистических правительств.
Важно подчеркнуть, что в обоих случаях в основе социальной атомизации (следствием чего, логическим завершением процесса, является атомизация индивида) лежит экономический фактор. При этом среди двух тенденций (к централизации экономической власти и к ее распылению) сегодня побеждает, по мнению авторов, вторая. Они иллюстрируют это на примере городов, среди которых выделяются «столицы и метрополии, [которые] в капиталистическом обществе выполняли совершенно разные функции. В то время как столица воплощала саму власть, метрополии были в известной степени свободны от ограничивающих законов и правил. Поэтому метрополии стали центрами разнообразных видов деятельности и явлений, которые рассматривались правителями государства и националистическими пропагандистами как сомнительные, с точки зрения морали, и опасные для общества... По этой причине метрополии стали ареной для всякого рода экспериментов по части стилей жизни и образов мысли, потому что обладали степенью свободы, немыслимой для самого государства. В метрополии гонимые и ненавидимые находили убежище. Люди приходили и уходили — это не только позволялось, но и в точности соответствовало идее метрополии. Контролю уделялось меньше внимания, и со временем развился кочевой стиль жизни, а охота к перемене мест стала стилистическим идеалом метрополий». «Мобильность в метрополии была слишком высока, чтобы в ней могло действовать правило „большинства", представлявшего какую-то групповую целостность. Мобильность и разнообразие привели к выработке гибкой политической структуры, характеризуемой временными альянсами между различными группировками». Именно метрополии победили в историческом процессе. Поэтому современные столицы стремятся стать метрополиями.
В этих рассуждениях авторов скрыто две проблемы. Во-первых, как определить в их классификации малые города, административные центры областей, пункты, выросшие на торговых путях, рабочие поселки вокруг заводов и пр.? Мало того, попытка классификации реальных городов по авторской схеме метрополия/столица приведет к тому, что все они будут иметь «смешанный» характер. В чем же тогда ценность предложенной классификации? Во-вторых, исходя из диалектических принципов, необходимо наличие антитезы. Если метрополии побеждают, то кого? Необходим все равно некий новый субъект, который авторами не рассматривается. В этой связи их рассуждения могут быть подвергнуты сомнениям. Ведь авторы говорят о наличии симбиоза между двумя типами городов. Подобно грибам и деревьям. Если в лесу вырубить все деревья — исчезнут и грибы! Но ведь авторы не предрекают конца человечества. Значит, их анализ требует расширения и введения в него новых обстоятельств.
И, наконец, о человеке. «Прорыв информационного общества означает, что идея эпохи Просвещении о совершенном человеке как замене Бога и связанная
с ней идея осознания своего „истинного я" уйдут на покой. Взамен появляется идея освобождения тела от предопределенности — возможность смены идентич-ностей, похожей на смену одежды в зависимости от ситуации и контекста. Человек окажется в состоянии постоянного становления, исключительной восприимчивости к новым веяниям и постоянной переоценки ценностей без четко определенной цели. Смысл не в том, чтобы достичь какого-то конечного результата благодаря упорству и дисциплине, а в том, чтобы сохранять и, как можно больше, возможностей. Мы говорим здесь, по меткому замечанию Делёза, не об индивидууме, человеке неделимом, а об дивидууме, человеке делимом. У этого дивидуума не одна идентичность, а несколько, да и те бесконечно делимы»1.
Это все справедливо лишь при условии, что человек сыт, обут, одет и пр. Но откуда это все возьмется, если никто не работает, а лишь потребляет? Экономический механизм в авторском рассуждении А. Барда и Я. Зодерквиста отсутствует. Значит, их рассуждения не совсем точны, а значит, идеи о «конце человека» преждевременны. Они не имеют материальной основы, являясь не более чем теоретическими построениями, не апробируемыми практикой.
Глава 9 имеет звучное наименование: «Властные иерархии эпохи аттенцио-нализма — сетевые пирамиды». Она посвящена попыткам анализа политического устройства нового общества. Несмотря на пропаганду сетей, которая пронизывает всю книгу, авторы не могут отказаться от иерархического принципа организации, который, как известно, определяется не сколько субъективными желаниями управленцев, сколько особенностями нейрофизиологии человека.
Анализ начинается с посыла: «Одним из фундаментальных понятий при обсуждении информационных сетей является прозрачность: Сеть — полупрозрачная и просвечивающая система, а следовательно, демократична и предоставляет равные возможности. Принцип прозрачности проявляется в том, что все участники Сети имеют доступ ко всей необходимой информации и в любой момент могут внести свой вклад». Но при этом прозрачна она лишь для ее участников, круг которых подбирается управленцами: «Чтобы сеть могла функционировать в соответствии с жесткими требованиями эффективности, существующими на рынке кураторов, каждый, кто не привносит в ее работу какой-либо ценности или воспринимается как угроза общим интересам членов сети, неминуемо подлежит удалению из нее. Каждая сеть, которая стремится быть мало-мальски привлекательной и успешной, вынуждена производить тщательный отбор своих будущих участников».
Другими словами — прозрачность сети не более чем иллюзия. Ее нет и не может быть, так как это неэффективно с позиций управления. В результате: «Открытые сети, появившиеся в результате быстрого развития Интернета, либо будут преобразованы в закрытые сообщества, либо обветшают и станут своего рода мусорными коллекторами бесполезной информации. В закрытых сетях участники будут отбираться кураторами этих сетей, виртуальными привратниками. Вокруг таких сетей будут возведены высокие и толстые стены, чтобы защитить их и от нежелательного взгляда, и от несанкционированного входа».
Далее авторы, сами не замечая этого, попадают в логический парадокс: «Чем более привлекательна будет сеть, тем больше людей будут стремиться стать ее членами; чем более высокое положение эта сеть будет стремиться занять, тем неприступнее станут окружающие ее стены и жестче правила приема». Но принципиальный момент для закрытых сетей — отсутствие информации у массы потенциальных участников не только об их предназначении, но и о самом факте
1 В следующей главе вводится в рассмотрение «шизофреническая, калейдоскопическая личность».
наличия. Сети высшего уровня в представлении шведских авторов предстают этаким нагромождением тайных обществ (нагромождением, а не иерархией, так как иерархия подразумевает наличие вертикальных связей, которые невозможно выстроить между субъектами, тщательно скрывающими сам факт своего существования). Говорить об эффективности такой формы организации затруднительно. Это не предмет научного анализа. С научных позиций это неэффективно. Следовательно, взгляды авторов на властную иерархию в информационном обществе нельзя признать убедительными. Они требуют более строгого обоснования и дальнейшего развития.
С позиций формальной логики можно понять, что «самой востребованной и потому самой ценной становится информация о сети как таковой, а именно: как создать и администрировать свою собственную сеть наиболее эффективным способом. То есть самой могущественной, с точки зрения такого явления, является та мета-сеть, в которой кураторы расширяют и укрепляют свои контакты, обмениваются опытом и образуют альянсы. Глобальный мета-кураториат, высшая сеть в сетевой пирамиде кураторов, — наиболее мощное учреждение нетократического общества, эквивалент всемирного правительства информационной эры». Однако непонятно — через какие механизмы эта мета-сеть будет распространять свое влияние и реализовывать власть, если она по сути дела секретная? Непонятно — как будут снабжаться традиционными благами нетократы и консьюмтариат. Это будет делать сеть? Но это нельзя сделать тайно. Или какое-то другое образование? Тогда у него и будет реальная власть. Авторские рассуждения наводят на мысль, что они начисто забывают о сугубо человеческих потребностях, которые остаются за кадром. Но в отсутствие механизмов эффективного удовлетворения этих потребностей (даже генетически и путем пропаганды преобразованных) схема авторов не будет работать. Нетократы попросту вымрут с голода или будут отловлены, а их имущество реквизировано восставшим консьюмтариатом.
Противоречивы и высказываемые в этой главе взгляды на такую ключевую для экономической науки и практики категорию, как деньги. Авторы говорят об их вто-ричности, подчеркивая ценность знания, контакта, влияния: «При перепроизводстве информации в дефиците внимание... Метаинформация — сведения о том, как наиболее эффективно связать разнородную информацию — сама по себе есть самая ценная ее разновидность... Продажа первоклассной информации на публичных торгах тому, кто предложил наибольшую цену, со временем станет маловероятной по ряду причин. Когда транзакция становится публичной, эксклюзивность информации снижается, а риск ее дорогостоящей утечки из сети — победителя торгов настолько велик (поскольку внимание дороже денег), что информация, так или иначе, найдет дорогу к сети наивысшего уровня». Но это справедливо и для современной экономики. Вывод, что «во властной структуре информационного общества деньги имеют подчиненное положение», тоже неоригинален.
И сегодня люди идут в политику (власть), чтобы получить деньги. Первично влияние. Так было и в предыдущие эпохи. Никаких новых черт этим анализом (власть/деньги) авторы не открыли. Тем более что среди традиционных инструментов капиталистической власти присутствует в том числе и включение печатного станка. Далее, авторы сами себя опровергают, заявляя, что «деньги все более приобретают „цифровую" форму, а движение капитала имеет высокую скорость, и его невозможно регулировать политикам и бюрократам, [это] делает положение низшего класса, лишенного доступа к достоверной информации, еще более плачевным, к выгоде хорошо информированной нетократии, держащей руку на пульсе управления денежными потоками». Иначе говоря, нетократы все же нуждаются в деньгах, если пытаются их контролировать?
Какова же сверхидея, сверхценность новой общности? «.. .Сеть заменит человека в качестве великого общественного проекта. Кураторская сеть заменит государство в его роли верховной власти и верховного провидца. Сетикет заменит собой закон и порядок по мере того, как основные виды человеческой деятельности все больше переместятся в виртуальный мир, одновременно авторитет и влияние государства сойдут на нет в силу сокращения налоговых поступлений и национальных границ. Кураторы примут на себя функцию государства по контролю за соблюдением норм морали, исключая нарушителей сетикета из привлекательных сетей <...> кураторы установят собственные мощные мета-сети для решения вопросов сетевой политики. Заметим, что куратор выступает и в роли полицейского, а также обвинителя и судьи, а в постоянно меняющейся сетевой системе невозможно создать формальные законы. Рассмотрение тех или иных вопросом внутри сетей высших уровней будет защищено от посторонних взглядов, не нуждаясь ни в демократических принципах, ни в общепринятых традициях принятия решений».
Таким образом, взгляд на будущее у авторов печален — это технократическая диктатура. Мы с этим не согласны, так как считаем, что средневековые идеи Прогресса себя не исчерпали. Но эти рассуждения из сферы философско-эти-ческого анализа, зачастую вырождающегося на практике в рассуждения по типу «верю — не верю», поэтому в научном экономическом анализе мы их опустим.
10-я глава «секс и племенной строй, виртуальное образование и неравенство умов» посвящена таким составляющим будущего, как «национальное государство, парламентская демократия, нуклеарная семья и система образования».
Критика, основанная на неэффективности деятельности при неопределенности географических границ государства, была приведена в предыдущих главах. Вывод: кризис традиционного государства будет нарастать.
«По приблизительной оценке, буржуазной демократии не больше двухсот лет, однако миф о „вечности" и „незыблемости" демократических устоев оказался весьма эффективным и привлекательным. Этот миф поддерживался еще и тем, что буржуазная демократия — тенденция своего времени — оказалась невероятно успешной в деле невероятного подъема благосостояния общества. В легкой горячке конца капиталистической эры буржуазная демократия, в особенности после патетического краха коммунизма в Восточной Европе, стала рассматриваться не только как предпосылка, а как гарантия процветания... Если мы обратим критический взор в сторону Азии, то увидим, что едва ли благодаря демократической добродетели Сингапур, это постыдно диктаторское однопартийное государство, демонстрирует невероятный экономический рост на протяжении нескольких десятилетий... Но несмотря на это, миф продолжает жить».
С этими словами можно согласиться. Но они вытекают не из перехода к новому обществу, а из формальной логики. Форма не должна быть выше содержания, а демократия — одна из форм правления, ее идеализация ненаучна, в том числе и в экономических исследованиях. Тем более в политических, социологических и др.
«Еще один священный общественный институт, который переживает фатальный и широко дебатируемый кризис на пороге информационной эры, — это нуклеарная семья... Истинно традиционная семья <...> это экономический союз и проект социализации, связывающий воедино несколько поколений... Государство и капитал (снова в одной лодке!) заинтересованы, чтобы люди становились независимыми индивидуалистами, а не участниками широких социальных коалиций. Во-первых, это помогает осуществлению централизованного контроля и в то же время вырабатывает в людях чувство ответственности за самореализацию, что выражается в интенсивном терапевтическом потреблении товаров и услуг... Нуклеарная семья появилась на свет, потому что это было наименьшее индиви-
дуализированное социальное образование, наилучшим образом подходящее для воспроизводства. Однако, с точки зрения государства и капитала, семья не должна обязательно быть стабильной. Родитель-одиночка более зависим от субсидий, чем пара, и потому более послушен и контролируем. Заметный рост числа одиноких самостоятельных людей также означает существенный рост потребления. Если идеалом является отдельное проживание каждого человека в своем собственном доме, то это позволяет максимизировать спрос на жилье, средства передвижения, мебель, кухонные приборы и т. п. Образ жизни изолированного независимого индивидуалиста на его пути к самореализации всегда пролегает через увеличенное потребление».
Здесь обнаруживается довольно корректный экономический анализ семьи, перекликающийся с идеями марксизма. И опять же кризис семьи, с которым можно согласиться (с фактом его наличия), не связан с переходом к информационному обществу, он вытекает из внутренней логики эволюции капитализма. При этом функция воспроизводства осуществляется в новых формах. Как указывалось выше — через биологические лаборатории. А что касается секса (см. выше — это, по мнению авторов, хобби, не связанное с размножением), то «любая форма сексуальной жизни становится социально приемлемой».
«...Еще одним общественным институтом, находящимся в состоянии жестокого кризиса, является система общественного образования». Демографический взрыв привел к тому, что «в середине XIX века эти настроения материализовались и виде нового общественного института — государственной школы. Помимо своего практического значения, школа была призвана играть важную идеологическую роль». «Всеобщее образование означало, что процесс превращения во взрослого человека и члена общества приобрел производственный характер и распространился даже на детей рабочих. То, что с пафосом преподносилось как одно из прав человека, одновременно было и общественной обязанностью. Тот, кто не ходил в школу, не мог стать взрослым человеком, а потому и полноправным гражданином. Школа была призвана насаждать общественные ценности и воспитывать навыки, которые впоследствии удовлетворяли бы потребности общества в целом».
«Школы стали инструментом отбора в ряды капиталистической меритократии и успешно функционировали в таком качестве до тех пор, пока рынок труда предъявлял более или менее стандартные требования к компетенции работников для последующего карьерного роста, другими словами, до тех пор, пока сохранялась четкая связь между образованием и трудовой деятельностью. Но с наступлением информационного общества буржуазное понятие „карьеры" утратило смысл, что неминуемо означало кризис системы образования. Информационный рынок труда имеет совершенно новую структуру. Трудоустройство перестало быть пожизненным, и стаж работы не имеет уже первостепенного значения. Бизнес-организации становятся все менее жесткими и все больше концентрируются на краткосрочных проектах, для которых каждый раз требуются люди с определенными навыками. Такие временные образования создаются лишь для того, чтобы распасться после завершения проекта. Образование не может быть законченной главой, оно должно постоянно обновляться. Каждая новая задача возникает в принципиально отличных от прежних условиях, что каждый раз требует новых знаний. Неизбежное следствие: любой диплом, сертификат или звание практически бесполезны на следующий день после их получения. Это в свою очередь означает, что школы утрачивают большую часть своих ролей, кроме обучения письму и места для социального тренинга». Эти тенденции в сфере образования действительно имеют место. Они вытекают из логики социально-экономического анализа, и мы с ними солидарны.
Последняя, 11-я глава книги — «Эа крепостной стеной — гражданская война нетократов и виртуальные революционеры» — посвящена обсуждению вопросов смены властных группировок и социальных лифтов информационного общества. Здесь, несмотря на отсутствие экономической подоплеки, на наш взгляд, нет принципиально новых положений. Так, авторы пишут, что «всякий и каждый, у кого достанет таланта и инициативности, чтобы представлять угрозу, будет автоматически продвигаться на более привилегированные позиции в сетевой иерархии и становиться частью элиты». Но так было в любой устойчивой политической системе. Даже при монархиях и родоплеменном строе.
При этом характерно пренебрежение к низшим классам (авторы видят себя нетократами, новой элитой?): «Движение протеста консьюмтариата будет страдать от хронической нехватки лидеров — поскольку все потенциальные таланты постоянно поглощаются нетократией — и отсутствия идеологической изощренности. Коллективное мышление консьюмтариата будет противоречиво, его действия — спорадическими и импульсивными. Социальный протест будет слепым. Потребителям-мятежникам будет недоставать образованности и дисциплины рабочих движений прошлого, а равно и долгосрочной цели. Не будет стремления объединить консьюмтариат вокруг общей цели, будь то внутри или вне системы, и не будет веры в организованную революцию или ревизионизм, то есть пойдет постепенная нетократизация консьюмтариата через политическую борьбу и упорный труд». Тогда низший класс — идеал для высшего. Этакое быдло, способное только работать и удовлетворять прихоти элиты. Эти положения не отличаются научностью. Этакие мечты эксплуататоров о народе.
По мнению авторов, реальный протест уйдет в виртуальным мир (а работать-то и страдать, в том числе физически, люди будут в реальном!): «Стремление дистанцироваться от реальности, создать параллельный мир, выглядит вполне естественным для членов все более медиализируемого общества, в котором границы между реальностью, столь хорошо охранявшейся при капитализме, и вымыслом, распространяемым СМИ, становятся все менее различимыми, да и ненужными. Новости — это развлечение, направленное и преподносимое согласно эстетике развлекательного жанра... В экономике, где развлечение есть главная ценность, брэнды наделяют товары заведомо фиктивными, но оттого не менее влиятельными „личностными" качествами, Жизненный стиль заменяет саму жизнь. И все это только усиливается тем, что нетократия осознанно поворачивается спиной к „реальности", находя убежище в своих виртуальных племенах».
«...Конфликты информационной эры будут происходить не между национальными государствами, спорящими из-за клочка земли сомнительной ценности. Мы станем свидетелями идеологических и экономических столкновений между разными нетократическими группировками в более-менее тесном союзе с повстанческими группами консьюмтариата. Линия фронта разделит собственно нетократию, которая защищает свои законные права владения информацией, составляющие основу ее власти и статуса, и отщепенцев класса нетократии, которые воспринимают любой барьер на пути распространения информации как аморальный и считают ключевой ценностью новой эры максимальную экспансию „ненулевых" <...> форм взаимодействия. Ярким примером такого конфликта стала борьба за первенство в расшифровке генома человека».
Опять же — ничего нового здесь нет. Борьба за власть ради самой власти будет — констатируют авторы. Но в классовом обществе есть и противоречия между классами, причем, как они сами выше говорят, антагонистические. Но тем не менее все будет гладко... Сомнительно.
* * *
Изучив материалы книги шведских авторов, попытавшись с позиций сугубо экономических проанализировать их идеи, мы пришли к некоторым выводам, которые могут быть полезны при разработке теоретических концепций информационного общества, в части объяснения его экономических механизмов.
1. Авторами выполнен комплексный анализ, который, к сожалению, в большей степени основан не на научном эмпирическом методе, предполагающем набор фактов и их последующую интерпретацию, а на развернутом изложении субъективных представлений авторов о тенденциях перехода к информационному обществу.
2. Анализ основан на изучении теоретических взглядов и реалий практики социально-экономического и технологического развития группы развитых стран мира. То, что этот «золотой миллиард» — лишь меньшая часть глобального общества, авторы в расчет не принимают. Поэтому многие центр-периферические проблемы ускользают от их внимания, делая выводы поверхностными и нефундаментальными.
3. Книга по своим идеям близка к парадигме, заложенной в учебнике теоретической экономики, подготовленном коллективом авторов кафедры общей экономической теории Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов [7]. А именно: авторы доказывают, что рыночная экономика и сопутствующая ей (как правило, но далеко не всегда — они это подчеркивают) система политической власти на основе выборной демократии — лишь исторически преходящий этап в развитии социума.
4. Ключевой категорией исследования является «сеть», но четкого его определения авторы не дают. Оно противоречиво, расплывчато, описательно. Это в ряде случаев электронная система коммуникаций, а в ряде — система взаимосвязей между людьми. Но в чем их существо, в чем отличие от «несети»? Каков характер этих взаимосвязей? Эти и многие другие вопросы остаются непроясненными. Мало того, о влиянии сетей в авторской трактовке хорошо известно из нашего недавнего прошлого, когда многие блага можно было приобрести лишь «по блату». Значение этого фактора в условиях товарного дефицита было решающим. Но это вовсе не означает, по нашему мнению, что в СССР была информационная экономика.
5. Книга представляет собой интересный анализ современных тенденций развития западного общества в условиях его всеобъемлющей информатизации. При этом авторы используют комплексный инструментарий исследования, междисциплинарный подход, основанный на использовании методов социальных наук. Это делает их выводы в ряде случаев, с позиций экономической науки, недостаточно проработанными. Книге в целом недостает научной основы, хотя цель популяризации собственных взглядов, зачастую откровенно субъективных и несколько надуманных, достигается.
6. Ряд выводов книги, отраженных в статье, может использоваться в научных разработках и учебном процессе, при проведении занятий со студентами вузов по экономической теории. Некоторые любопытны как точка зрения на трансформационные процессы в современной экономике. В любом случае прочтение книги расширяет кругозор и позволяет получить альтернативную точку зрения неэкономистов на некоторые аспекты функционирования «новой экономики».
литература
1. Афанасенко И. Д. Есть ли будущее у Русской цивилизации? СПб.: Питер, 2007. 384 с.
2. Белл Д., Иноземцев В. Л. Эпоха разобщенности: размышления о мире XXI века. М.: Свободная мысль, 2007. 303 с.
3. Вальтух К. К. Информационная теория стоимости и законы неравновесной экономики / РАН, Сиб. отд-ние. Ин-т экономики и организации промышл. произв-ва. М.: Янус-К, 2001. 896 с.
4. Государство и рынок: механизмы и методы регулирования в условиях перехода к инновационному развитию: Колл. монография в 2 т. / Под ред. С. А. Дятлова, Д. Ю. Миро-польского, В. А. Плотникова. СПб.: Астерион, 2010. Т. 1. 394 с.
5. Machlup F. The Economies of Information and Human Capital. Princeton University Press, 1984. 644 р.
6. Бард А., Зодерквист Я. №^кратия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма. СПб.: Стокгольмская школа экономики в Санкт-Петербурге, 2004. 252 с.
7. Основы теоретической экономики / Под ред. Д. Ю. Миропольского. СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2008. 509 с.
УДК 338:316.77
В. А. Микляев, В. Н. Самотуга .
возможности экономического подхода к изучению межкультурной коммуникации как объекта междисциплинарных исследований
V. A. Miklayev, V. N. Samotuga. opportunities of economic approache to the study of intercultural communication as an object of interdisciplinary research
Идея написания совместной статьи возникла у авторов в процессе их участия в работе международной научно-практической конференции «Диалог культур: состояние межкультурных коммуникаций в условиях посткризисной экономики» в июне 2012 г.
Статья посвящена рассмотрению возможности применения экономического подхода в изучении межкультурной коммуникации как объекта междисциплинарных исследований.
Авторы обосновывают необходимость и продуктивность дополнения набора социально-гуманитарных направлений изучения межкультурной коммуникации экономическим направлением исследования, активно используя такие междисциплинарные дис-
The idea of writing a joint article originated with the authors in the course of their participation in the international scientific and practical conference "Dialogue of Cultures: the state of intercultural communication in the post-crisis economy" in June 2012.
The paper considers the possibility of using an economic approach to the study of intercultural communication as an object of interdisciplinary research.
The authors justify the need for productivity and complement the set of social and humanities studies intercultural economic direction of research, especially using such interdisciplinary disciplines as "comparative economics", "comparative management", "economy ICC"
Виктор Анатольевич Микляев — профессор Санкт-Петербургского университета управления и экономики, кандидат философских наук, доцент.
Владимир Николаевич Самотуга — профессор Санкт-Петербургского университета управления и экономики, кандидат исторических наук, доцент. © В. А. Микляев, В. Н. Самотуга, 2012
