CC BY
0
РУССКИЙ ЯЗЫК: ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ И СИСТЕМНЫЙ АСПЕКТЫ
RUSSIAN LANGUAGE: FUNCTIONAL AND SYSTEMIC ASPECTS
Научная статья УДК 81-33
DOI 10.18522/2072-0181-2024-117-80-87
ИНФИНИТИВ И ГРАММАТИЧЕСКАЯ МЕТАФОРА В РОМАНЕ М.А. БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА»
А. Ф. Пантелеев
INFINITIVE AND GRAMMATICAL METAPHOR IN M.A. BULGAKOV'S NOVEL «THE MASTER AND MARGARITA»
A.F. Panteleev
Грамматическая метафора является объектом пристального внимания науки о языке. Впервые вопрос о метафоре в грамматике получает освещение в работе Х. Вайнриха «Semantik der kühnen Metapher» [1]. В отечественном языкознании понятие «грамматическая метафора» появляется в работах Е.И. Шендельс [2; 3], ставших отправной точкой для развития данного направления исследования в трудах целого ряда российских языковедов [4-8; и др.]. Проблема грамматического переноса также вызывает интерес многих представителей зарубежной лингвистики конца ХХ - начала XXI вв. [9-11; и др.].
Грамматическая метафора рассматривается как употребление определенной грамматической формы в позиции, являющейся типичной для какой-либо иной грамматической формы. При подобном употреблении грамматической формы неизбежен конфликт, возникающий между основным значением формы, подвергающейся грамматическому переносу, с микроконтекстом, поскольку этот контекст оказывается нетипичным для нее. Такая метафора «нарушает грамматическую узуальность так же, как лексическая метафора порывает с привычными валентными связями» [2, с. 51]. Конфликтная ситуация, моти-
Пантелеев Андрей Феликсович - кандидат филологических наук, доцент, заведующий кафедрой русского языка Южного федерального университета, 344010, г Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, e-mail: AF3@yandex.ru, т. 8(863)2184094.
вированная в своем появлении грамматическим переносом, служит в таких случаях причиной создания образности, экспрессивности, появления различных стилистических эффектов.
В современной лингвистике существует мнение, что возможности грамматической метафоры несравненно беднее по причине неподвижности и замкнутости в определенной сочетаемости, в силу чего грамматическая образность воспринимается как менее яркая и индивидуальная [3; 6]. Проявления грамматической метафоры рассматриваются как тонкие, скрытые сигналы грамматики, которые оказываются включенными в текст его автором, но при этом подобные сигналы могут остаться за пределами внимания адресата [3, с. 56]. В то же время Р.О. Якобсон отмечает, что «путеводная значимость морфологической и синтаксической ткани сплетается и соперничает с художественной ролью словесных тропов, нередко овладевая стихами и превращаясь в главного, даже единственного носителя их сокровенной символики» [12, с. 397].
Грамматическую метафору следует рассматривать как «перенос грамматической формы с одного вида отношений на другой с целью создания образности» [13, с. 179]. При этом основой для грамматической метафоры является
Andrei Panteleev - Southern Federal University, 150 Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344010, e-mail: AF3@ yandex.ru, t. +7(863)2184094.
морфологическая транспозиция, т.е. «любое переносное употребление грамматической формы, использование ее в значении другой формы» [14, с. 80]. В целом ряде современных работ по лингвистике не разграничиваются понятия «морфологическая транспозиция» и «грамматическая метафора», термин «грамматическая метафора» далеко не всегда используется отечественными лингвистами, ср.: «При морфологической транспозиции словоформа не приобретает другого значения: столкновение формы и содержания рождает более сложный смысл и создает образно-грамматический характер контекста» [6, с. 80].
Данное мнение разделяет М.Г. Меркулова [5, с. 5-7], которая в то же время упоминает различные примеры реализации морфологической транспозиции (конкуренция форм вида глагола, нейтрализация и т.д.), где отсутствуют экспрессивность, образность, где перенос не связан с выражением каких-либо скрытых смыслов, интенций говорящего [5, с. 5-6]. На наш взгляд, каждая грамматическая метафора возникает на базе морфологической транспозиции, однако далеко не каждый пример транспозиции может рассматриваться как метафора в грамматике, поскольку грамматическая метафора, в отличие от морфологической транспозиции, характеризуется наличием образности, экспрессивности, служит средством выражения авторских интенций, новых смыслов. Грамматическая метафора, в отличие от морфологической транспозиции в целом, связана с наличием «интенционального семантического сдвига» [15, с. 283].
Грамматическая метафора представляет собой «намеренный перенос категориальных признаков одной грамматической категории в сферу действия другой грамматической категории с целью создания нового дополнительного смысла, который уже не обязательно является грамматическим» [7, с. 23], при этом «любая грамматическая категория может стать основой метафоры и приобрести художественную ценность» [1, с. 56]. Переносное употребление категории рода как основа для появления грамматической метафоры рассматривается в работах Я.И. Гина [4; 16], Г. А. Хайрутдиновой [8; 17]. Перенос в сфере категорий вида, времени, наклонения рассматривают А.В. Бондарко, Е.И. Шендельс, Е.Н. Ремчукова, Л.А. Сергиевская [см.: 1; 6; 18; 19].
Однако необходимо подчеркнуть: грамматическая метафора возникает не при замене одной грамматической категории другой катего-
рией, так как «при метафоре заменяют друг друга не категории, а категориальные формы» [13, с. 180]. Та или иная грамматическая форма при морфологической транспозиции попадает «в новое синтаксическое окружение, в сферу употребления другой формы той же системы оппозиций» [3, с. 52], что и приводит к возникновению грамматической метафоры в том случае, если транспонируемая форма является средством создания образности, экспрессивности, выражения скрытых смыслов и авторских интенций [1, 20]. В процессе реализации тех или иных единиц языка в речи при транспозиции «говорящий соотносит высказывание с ситуацией, выстраивая его в соответствии с замыслом» [21, с. 98].
К числу форм, регулярно подвергающихся грамматическому переносу, в современном русском языке относится инфинитив. Наиболее характерно для инфинитива употребление в функции носителя значения императива, выражения так называемой «некатегориальной косвенной императивности, т.е. передачи императивного смысла посредством формы с иным (неимперативным) основным значением в особых условиях функционирования данной формы или конструкции» [22]. Особую роль транспонируемый инфинитив приобретает в художественном тексте, где неопределенная форма глагола, функционирующая в качестве носителя значения императива, часто является средством создания образности, экспрессивности, выражения авторских интенций, скрытых смыслов. В подобных случаях транспонируемый инфинитив следует рассматривать как пример реализации грамматической метафоры.
Цель статьи - выявить особенности функционирования грамматической метафоры, основой которой выступает морфологическая транспозиция инфинитива, в романе «Мастер и Маргарита».
Задачи исследования: проанализировать специфику функционирования транспонируемого инфинитива в репликах персонажей; установить взаимосвязь употребления инфинитива с иерархией образов и ситуацией общения; определить роль грамматической метафоры в выражении скрытых смыслов, авторских интенций.
Методы исследования: метод эмпирического наблюдения и обобщения, компонентный анализ, контекстуальный анализ.
Язык романа «Мастер и Маргарита» отличается от многих других текстов тем, что М.А. Булгаков использует грамматическую метафору, связанную с переносным употреблени-
ем инфинитива, в репликах лишь определенных персонажей и только в конкретных, наиболее важных в сюжетно-композиционном отношении ситуациях, а встречаются примеры реализации подобной метафоры исключительно в диалогах героев романа либо во внутренней речи персонажа. Грамматическая метафора должна рассматриваться как «важный показатель индивидуальности авторского стиля» [23, с. 118]. Выбор писателем инфинитива в качестве носителя императивной семантики в этом случае связан с «диалогическим взаимодействием имеющейся интенции (коммуникативного намерения) и прогнозируемой инференции (коммуникативных последствий)» [24, с. 66]. Морфологическая транспозиция, лежащая в основе возникновения грамматической метафоры, используется автором не только с целью создания экспрессивности. Грамматическая метафора является важным средством создания образов героев, их характе-ризации. Она помогает читателю лучше понять характер персонажа, его замыслы и мотивы поведения, лучше осмыслить ту или иную ситуацию. Инфинитив со значением императивности может быть отмечен только в речи властных героев, которые не потерпят неуважительного отношения к себе. Таким образом, в романе выстраивается определенная иерархия общения, в которой каждый из участвующих в разговоре занимает определенную позицию.
Иерархия ролей, которая существует в общении между персонажами, четко прослеживается на протяжении всего романа. Грамматический перенос инфинитивных форм звучит в репликах героев, которые приказывают, требуют от собеседника беспрекословного выполнения того или иного действия. Наиболее ярко это проявляется в ситуациях, в которых в диалог вступают арестант Иешуа и прокуратор Понтий Пилат. Ср.: «- Молчать! - вскричал Пилат и бешеным взором проводил ласточку, опять впорхнувшую на балкон. - Ко мне! - крикнул Пилат» [25, с. 298]. Прокуратор обращается к арестанту с репликой, в которой содержится жесткий приказ, который необходимо сейчас же выполнить. Слова Понтия Пилата воспринимаются как побуждение к действию, которому нельзя не последовать, поскольку Пилат в иерархии общения с Иешуа находится на гораздо более высокой ступени. Используя в своей речи инфинитив в функции носителя императивности, прокуратор лишний раз подчеркивает свой статус. М.А. Булгаков использует форму инфинитива в значении императива для того, чтобы еще раз показать, на-
сколько четко выстроена иерархия отношений в зависимости от ситуации и роли, которую играет в данной ситуации персонаж.
Подобные формы с императивной семантикой свойственны речи Понтия Пилата, который в иерархии участников коммуникации представляется лицом, находящимся гораздо выше любого другого персонажа. Еще одним ярким подтверждением данного мнения является следующий момент общения игемона с теми, кто занимает низшую позицию, ср.: «— Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить» [25, с. 286]. Грамматическая метафора, присутствующая в этом высказывании прокуратора, занимает важное место, поскольку дает представление о том, насколько высоко стоящей над остальными участниками общения, насколько сильной фигурой он выступает не только в сравнении с арестантом, но и с подчиненными иге-мона. Грамматическая метафора занимает постпозицию и выступает в качестве парцеллята. Это подчеркивает тот факт, что Понтия Пилата невозможно ослушаться, его слова всегда воспринимаются как безапелляционное требование, приказ. Он достаточно разумно, на его взгляд, поступает с Иешуа, поскольку хочет показать ему некое «снисхождение» и лишний раз обозначить свою собственную значимость. Инфинитив с императивной семантикой указывает на жесткий запрет причинять вред арестанту, что происходит, бесспорно, по воле самого прокуратора. Жестокость, безапелляционность приказов игемона прослеживается и в отношении подчиненных, что позволяет автору еще раз донести до читателя следующую мысль: позиция Понтия Пилата в иерархии общения в сравнении со статусом других участников событий в Ершалаиме является ведущей.
Другим ярким примером использования инфинитива в качестве носителя императивной семантики являются слова Марка Крысобоя в диалоге с Иешуа, ср.: «- Римского прокуратора называть - игемон. Других слов не говорить. Смирно стоять. Ты понял меня или ударить тебя?» [25, с. 287]. В данной ситуации несколько грамматических метафор в речи центуриона Марка («называть», «не говорить», «стоять») содержат семантику приказа и свидетельствуют о более значимом положении этого римлянина в сравнении с арестантом. Речь Марка Крысобоя наполнена жестокостью: его слова, как и слова Понтия Пилата, не подлежат обсуждению. В ие-
рархии отношений он находится выше, чем Ие-шуа, однако, с другой стороны, вынужден подчиняться игемону. Все реплики Крысобоя, содержащие грамматическую метафору, направлены только в адрес персонажа, находящегося в этой конкретной ситуации в положении лица, социальный статус которого является предельно низким. В то же время именно к Марку обращается прокуратор с содержащей приказ фразой: «Но не калечить» [25, с. 286]. Таким образом, автор посредством использования героями в процессе коммуникации инфинитива в значении императива подчеркивает тот факт, что центурион в иерархии отношений занимает некую среднюю позицию, промежуточное положение между Пилатом и Иешуа.
Говоря о речи подчиненных прокуратора, можно отметить следующее: лица, которые служат прокуратору, при помощи инфинитивов как носителей императивной семантики высказывают почтение, безмерное уважение игемону. Примером такого отношения выступает речь Афрания, обращенная к Понтию Пилату, ср.: «- Прокуратору здравствовать и радоваться. - Пришедший говорил по-латыни» [25, с. 572]. Афраний, начальник тайной стражи, является одним из приближенных игемона, выполняет особые распоряжения прокуратора, т.е. он выше Марка Крысобоя по статусу, занимает гораздо более высокое положение в иерархии образов представителей древнего мира Ершалаима. Инфинитивы «здравствовать» и «радоваться» в данном контексте выступают в качестве носителей императивной семантики. Грамматическая метафора позволяет автору ярче показать, сколь значимой фигурой является Понтий Пилат, олицетворение власти Великого Рима. Любой вошедший к прокуратору обязан поприветствовать игемона. В речи человека, стоящего ниже, инфинитив уже употребляется не в качестве носителя значения жесткого приказа, в иной функции: являясь в данном примере этикетной формулой приветствия, грамматическая метафора способствует более точной передаче императивной семантики пожелания, выражения надежды на то, что это пожелание сбудется. Только в этой функции используется грамматическая метафора, связанная с употреблением инфинитива в значении императива, в речи лица, стоящего ниже прокуратора в иерархии общения. В то же время несчастный арестант Иешуа в своей речи не использует инфинитив в качестве носителя императивной семантики. Значение побуждения в речи Га-Ноцри передается при помощи форм
повелительного наклонения, ср.: «Японял тебя. Не бей меня» [25, с. 287]. Грамматическая метафора в речи Иешуа тоже встречается, но в основе ее лежит иной тип морфологической транспозии, ср.: «- А ты бы меня отпустил, игемон, - неожиданно попросил арестант, и голос его стал тревожен» [25, с. 298]. В значении императива в реплике арестанта используется форма конъюнктива. Иешуа, используя грамматическую метафору, косвенно выражает свою просьбу, обращенную к прокуратору. Перед нами робкая и завуалированная попытка говорящего попросить собеседника, т.е. форма сослагательного наклонения в данном контексте выражает побуждение к совершению действия, направленное на более статусного участника акта коммуникации.
Грамматическая метафора, основанная на переносном употреблении инфинитива в значении императива, используется не только в речи персонажей романа, являющихся частью древнего ершалаимского мира. Подобные примеры реализации грамматической метафоры можно встретить и в речи героев, представляющих современную автору Москву. Морфологическая транспозиция, связанная с переносным употреблением инфинитива, в речи представителей Москвы так же, как и в диалогах персонажей, относящихся к древнему миру Ершалаима, характеризует определенные знаковые ситуации, в которых оказываются герои романа. В ряде случаев инфинитив в результате грамматического переноса выступает в качестве носителя императивной семантики, выражая жесткое требование, приказ.
Одной из таких ситуаций в мире Москвы, современной автору, становится новость об изменах Аркадия Аполлоновича Семплеярова, председателя Акустической комиссии театров Москвы. Жена «изменщика» выражает безапелляционное требование, ср.: «- Милиция! Взять ее! - таким страшным голосом прокричала супруга Семплеярова, что у многих похолодели сердца» [25, с. 398]. Форма инфинитива «взять» используется в значении императива для того, чтобы лучше показать ту ярость и остервенение, которые завладевают женой Семплеярова. Грамматическая метафора подчеркивает властный характер говорящего, испытывающего злобу и даже ненависть по отношению к другому персонажу. Жена Семплеярова действительно находится в состоянии бешенства, поскольку приказывает милиции схватить любовницу мужа. В этот момент супруга председателя комиссии выглядит как человек жестокий, легко впадаю-
щий в ярость, но при этом считающий, что он вправе отдавать такие приказы, поскольку, будучи супругой чиновника, является лицом, имеющим очень высокий социальный статус.
Здесь прослеживается определенное сходство того, что мы видим в современной Москве, с событиями мира игемона и Иешуа. В обоих случаях герои, которые чувствуют свою власть, используют в своей речи инфинитив, выражающий значение императива. М.А. Булгаков прибегает к такому приему, чтобы показать: в разных мирах встречаются похожие друг на друга герои. Они считают, что имеют безграничную власть над теми, кто находится ниже их в иерархии образов романа. Однако есть и существенное отличие: инфинитив, имеющий в реплике жены Семплеярова значение императива, помогает М.А. Булгакову выразить ироническое отношение и к персонажу, и к происходящему. Супруга номенклатурного работника с ее безапелляционным требованием к милиции, выраженным при помощи инфинитива «взять» с соответствующей интонацией, выглядит комично, как и вся ситуация, описываемая автором.
Грамматическая метафора анализируемого типа в романе М.А. Булгакова может выступать в качестве средства создания антитезы, стилистической фигуры контраста. Так, во время представления в театре Варьете Коровьев злится на конферансье, который мешает выступлению. В ответ на вопрос: « Что бы нам такое с ним сделать?» [25, с. 391], поставленный перед публикой Фаготом, некий представитель современной М.А. Булгакову Москвы выкрикнул следующее, ср.: «Голову ему оторвать! - сказал кто-то сурово на галерке» [25, с. 391]. Грамматическая метафора здесь особенно выпукло передает злость (эта эмоция актуализируется при помощи наречия «сурово» в авторском комментарии), агрессию (на что указывает восклицательная интонация в прямой речи персонажа) и даже состояние некоего безумства, поскольку на протяжении всего действа зрители сходили с ума от происходящего на сцене.
В данном случае говорящий высказывает свое предложение, граничащее, суля по восклицательной интонации, с призывом, требованием. При этом говорящий, возможно, высказывается именно так, подразумевая не прямое номинативное значение словосочетания «оторвать голову», а переносное значение, свойственное устойчивой единице языка, ср.: «Оторвать голову. кому. Прост. Угроза жестоко расправиться с кем-либо» [26]. Однако Коровьев и Бегемот по-
нимают услышанные слова буквально: для них реплика зрителя звучит как призыв к совершению чего-то жестокого и бесчеловечного.
Грамматический перенос, использованный автором, подчеркивает тот факт, как по-разному одно и то же высказывание может восприниматься различными героями. Свита Воланда, оторвав голову конферансье Бенгальскому, приводит в ужас зрительный зал, но Фагот и Бегемот данную ситуацию воспринимают как вполне ординарную. Клетчатый регент и кот ведут себя так, словно ничего особенного не произошло, и их поведение резко контрастирует с реакцией публики, ср.: «- Простить! Простить! - раздались вначале отдельные и преимущественно женские голоса, а затем они слились в один хор с мужскими» [25, с. 392]. Так москвичи - современники автора реагируют на вопрос Коровьева залу, стоит ли простить конферансье. Инфинитив «простить» в данном контексте выступает в функции носителя императивной семантики, выражая просьбу, мольбу говорящих, на что указывают восклицательная интонация и лексический повтор в прямой речи персонажа. Зрители, пришедшие на концерт, испытывают ужас от того, что происходит на сцене. Резкий контраст между репликами «Голову ему оторвать!» и «Простить! Простить!» помогает автору донести до адресата текста мысль о сложности, противоречивости человеческой натуры, в которой проявления жестокости сочетаются с состраданием к ближнему, а жажда денег не отменяет того, что «и милосердие иногда стучится в их сердца» [25, с. 392]. Антитеза, в основе которой лежит противопоставление инфинитивов с императивной семантикой в рамках данного микроконтекста, способствует лучшему восприятию авторского замысла адресатом текста, т.е. читателем.
Грамматическая метафора, связанная с использованием инфинитива в императивном значении, является важным элементом характе-ризации ситуаций, которые можно считать центральными в темном мире Воланда и его свиты. Примером использования подобного грамматического переноса является наставление, данное Маргарите Коровьевым: «Нужно полюбить его, полюбить, королева. Сторицей будет вознаграждена за это хозяйка бала! И еще: не пропустить никого. Хоть улыбочку, если не будет времени бросить слово, хоть малюсенький поворот головы. Все, что угодно, но только не невнимание. От этого они захиреют...» [25, с. 531]. Форма инфинитива «не пропустить» используется в функции императива со
значением совета, который обязательно следует исполнить, поскольку от него зависит успех всего бала. Маргарита повинуется рекомендациям Коровьева, опыт которого в подобных мероприятиях был намного выше, чем ее собственный. Коровьев как член свиты Воланда занимает в данной ситуации общения низшую позицию по сравнению со статусом королевы бала Маргариты, поэтому, в отличие от речи того же Пон-тия Пилата, его слова не звучат как приказ. Грамматическая метафора, которую использует М.А. Булгаков, выступает со значением настоятельного совета, которому Маргарита должна следовать.
Грамматическая метафора, связанная с употреблением инфинитива в значении императива, в романе М.А. Булгакова выступает в качестве одного из средств репрезентации эмоций персонажей. Подобные транспонированные формы могут функционировать в качестве средств выражения категории эмотивности как в диалогах, так и во внутренней речи героев, но нужно вновь подчеркнуть, что автор использует грамматическую метафору только в наиболее важных с точки зрения сюжета и композиции романа ситуациях.
Так, к числу этих крайне важных ситуаций относится диалог Берлиоза с «заграничным профессором» на Патриарших прудах в самом начале произведения. В конце их беседы иностранец упоминает о киевском дяде председателя правления МАССОЛИТа, и Берлиоз недоумевает, ср.: «Опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о существовании Киевского дяди? Ведь об этом ни в каких газетах, уж наверное, ничего не сказано. Эге-ге, уж не прав ли Бездомный? А ну как документы эти липовые? Ах, до чего странный субъект. Звонить, звонить! Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят» [25, с. 311-312]. Инфинитив «звонить» употребляется в значении императива и повторяется несколько раз, поскольку самим Берлиозом начинает овладевать смятение. Герой испытывает приступ паники и словно приказывает самому себе немедленно позвонить в милицию и сообщить о подозрительном типе. Многократный повтор грамматической метафоры еще более усиливает у читателя ощущение смятения, в котором находится Берлиоз. Автор подчеркивает, в каком сложном состоянии пребывает персонаж, который не просто растерян, а даже изрядно напуган. Формы «Звонить, звонить! Сейчас же звонить!» являются прекрасным средством для репрезентации эмоций персонажа, т.е. того стра-
ха и чувства непонимания происходящего, которые охватывают героя романа Булгакова.
Подводя итоги исследования, необходимо отметить, что инфинитив, употребляющийся в значении императива, является средством создания образности, а также яркой деталью описания ситуации, важной в сюжетно-композиционном плане.
Примеры употребления грамматической метафоры, связанной с использованием инфинитива как средства выражения императивной семантики, позволяют М.А. Булгакову более четко «выписать» иерархию образов, иерархию общения персонажей. Грамматический перенос выступает как важное средство создания образов, характеризации героев. В речи властных персонажей встречается инфинитив с императивным значением приказа, в то время как участники диалога, занимающие низшую позицию в иерархии образов, не используют этот прием или применяют его как средство репрезентации значения просьбы, рекомендации. Инфинитив в значении императива употребляется только в диалогах героев, в прямой речи либо внутренней речи персонажа, но не используется в речи автора-повествователя. Инфинитив также выступает в качестве средства репрезентации категории эмотивности.
Грамматическая метафора, в основе которой лежит морфологическая транспозиция инфинитива, является в романе М.А. Булгакова средством создания антитезы, выражает идею контраста, противопоставления образов, ситуаций и целых миров, описанных в романе.
Транспонируемый инфинитив как база грамматической метафоры в романе «Мастер и Маргарита» способствует образному восприятию адресатом текста героев произведения, представляющих три мира в романе М.А. Булгакова. С помощью подобных метафор читатель может сопоставить, сравнить разных персонажей в различных, но имеющих черты ассоциативного сходства ситуациях.
Грамматическая метафора в романе М.А. Булгакова не выполняет людическую функцию, не может рассматриваться как средство языковой игры. Транспонируемый инфинитив является важным элементом идиостиля М.А. Булгакова, выражающим скрытые смыслы и авторские интенции.
ЛИТЕРАТУРА: 1. Weinrich H. Semantik der kühnen Metapher // Deutsche Vierteljahrsschrift für Literaturwissen-
schaft Und Geistesgeschichte. 1963. № 33 (3). Р. 325-344.
2. Шендельс Е.И. Грамматическая метафора // Филологические науки. 1972. № 3. С. 48-57.
3. Шендельс Е.И. Грамматические средства полифонии в тексте художественных произведений // Сборник научных трудов МГПИЯ им. М. Тореза. 1980. Вып.158. С. 143-155.
4. Гин Я.И. Поэтика грамматического рода. Петрозаводск: КГПИ, 1992. 167 с.
5. Меркулова М.Г. Морфологическая транспозиция в современном русском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. М.: РУДН. 1997. 17 с.
6. Ремчукова Е.Н. Морфологическая транспозиция как тип функционального варьирования грамматической формы // Проблемы функциональной грамматики. СПб., 2000. С. 79-90.
7. Варшавская А.И., Масленникова А.А., Петрова Е.С. и др. Особенности грамматической метафоры / Под ред. А.В. Зеленщикова, А. А. Масленниковой. СПб.: СПбГУ, 2006. С. 21-44.
8. Хайрутдинова Г.А. Эстетические ресурсы морфологических средств русского языка: Дис. ... д-ра филол. наук. Казань, 2009. 356 с.
9. Koller W. Einführung in die Übersetzungswissenschaft. Heidelberg Wiesbaden: Quelle & Meyer, 1992. 343 р.
10. Taverniers М. Grammatical metaphors in English // Moderna Spräk. 2004. № 98 (1). Р. 17-26.
11. Devrim D.Y. Grammatical metaphor: What do we mean? What exactly are we researching? // Functional Linguistics, 2015, Vol. 2, article number 3 [Электронный ресурс] // URL.: https: // functionallinguis-tics.springeropen.com/articles/10.1186/s40554-015-0016-7 (дата обращения 23.01.2024).
12. Якобсон Р.О. Грамматика поэзии и поэзия грамматики // Семиотика. М.: Радуга, 1983. С. 462-482.
13. Пантелеев А.Ф. Грамматическая метафора в художественном тексте // Современный русский язык: система языка, речь, общение: Монография. Ростов-н/Д.: ПИ ЮФУ, 2010. С. 179-195.
14. Пантелеев А.Ф., Талалаева М.А. Грамматическая метафора в поэзии русского рока конца ХХ - начала XXI века // Гуманитарные и социальные науки. 2024. Т. 102. № 1. С. 80-87.
15. ОсокинаН.Ю. Некоторые случаи грамматической метафоры в английском и русском языках: сходства и различия // Мир науки, культуры, образования. 2012. № 2 (33). С. 282-287.
16. Гин Я.И. О поэтике грамматических категорий. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ 2006. 287 с.
17. Хайрутдинова Г.А. Род имен существительных: на материале грамматической метафоры // Русская и сопоставительная филология: состояние и перспективы: Международная научная конференция, посвященная 200-летию Казанского университета (г. Казань, 4-6 октября 2004 г.): Труды и материалы. Казань: изд-во Казанского университета, 2004. С. 127-128.
18. Бондарко А.В. Вид и время русского глагола: (Значение и употребление): Пособие для студентов. М.: Просвещение, 1971. 239 с.
19. Сергиевская Л.А. Сложное предложение с императивной семантикой в современном русском языке: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1995. 38 с.
20. Weinrich H. Textlinguistik: Zur Syntax des Artikels in der deutschen Sprache II Jahrbuch für Internationale Germanistik. 1969. No. 1. Р. 61-74.
21. Кузнецова Т.Я. От «Грамматики текста немецкого языка» Х. Вайнриха до когнитивной теории дискурса II Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2012. № 3. С. 94-99.
22. Изотов А.И. Функционально-семантическая категория императивности в современном чешском языке как прагматический феномен: Дис. ... д-ра филол. наук. М., 2007. 407 с. С. 23.
23. Panteleev A.F., Kuleshova N.A. Grammatical metaphor in the language of Olga Arefieva's poetry II European Science review. Vienna. 2014. No. 7-8. P. 117-120.
24. Кашкин В.Б. Факторная модель грамматического действия и перевод II Вестник ВГУ Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2002. № 2. С. 65-70.
25. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита I Булгаков М.А. Белая гвардия. Мастер и Маргарита: Романы. Киев: Молодь, 1989. С. 272-669.
26. Федоров А.И. Фразеологический словарь русского литературного языка: около 13000 фразеологических единиц. 3-е изд., испр. М.: АСТ: Астрель, 2008. 878 с. С. 471.
REFERENCES:
1. Weinrich H. Semantik der kühnen Metapher II Deutsche Vierteljahrsschrift für Literaturwissenschaft Und Geistesgeschichte. 1963. No. 33 (3). Р. 325-344.
2. Shendels E.I. Grammatical metaphor. Philological science. 1972. No. 3. Р. 48-57.
3. Shendels E.I. Grammatical means of polyphony in the text of works of fiction. Collection of scientific papers of the M. Torez. Moscow: Moscow State Pedagogical Institute, 1980. Issue 158. Р. 143-155.
4. Gin Ya.I. The poetics of grammatical gender. Petrozavodsk: KSPI, 1992. 167 p.
5. Merkulova M.G. Morphological transposition in modern Russian. A thesis submitted for the degree of Candidate of Philology. Moscow: RUDN, 1997. 17 p.
6. Remchukova E.N. Morphological transposition as a type of functional variation of grammatical form. In: Problems of functional grammar. St.-Petersburg, 2000. Р. 79-90.
7. Varshavskaya A.I., Maslennikova A.A., Petro-va E.S., et al. Metaphor of language and metaphor in language. Ed. by A.V Zelenshchikov, A.A. Maslen-
nikova St.-Petersburg, St.-Petersburg State University, 2006. P. 21-44.
8. Khairutdinova G.A. Aesthetic resources of morphological means of the Russian language. Dissertation for the degree of Doctor of Philology. Kazan, 2009. 356 p.
9. Koller W. Einführung in die Übersetzungswissenschaft. Heidelberg Wiesbaden: Quelle & Meyer, 1992. 343 p.
10. Taverniers M. Grammatical metaphors in English. Moderna Spräk. 2004. No. 98 (1). P. 17-26.
11. Devrim D.Y. Grammatical metaphor: What do we mean? What exactly are we researching? Functional Linguistics. 2015. Vol. 2, article number 3. Available at: // functionallinguistics.springeropen.com/ar-ticles/10.1186/s40554-015-0016-7 (accessed January 23, 2022).
12. Yaakobson R.O. Grammar of poetry and poetry of grammar. Semiotics. Moscow: Raduga, 1983. P. 462482.
13. Panteleev A.F. Grammatical metaphor in a literary text. Modern Russian language: language system, speech, communication: Monograph. Rostov-on-Don: Pedagogical Institute of Southern Federal University, 2010. P. 179-195.
14. Panteleev A.F., Talalaeva M.A. Grammatical metaphor in the poetry of Russian rock of the late 20th -early of the 21st century. Humanities and Social Sciences. 2024. Vol. 102. No. 1. P. 80-87.
15. Osokina N.Yu. Some cases of grammatical metaphor in English and Russian languages: similarities and differences. The world of science, culture, and education. 2012. No. 2 (33). P. 282-287.
16. Gin Ya.I. On the poetics of grammatical categories. Petrozavodsk. Publishing house of PetrSU. 2006. 287 p.
17. Khairutdinova G.A. The gender of nouns: based on the material of grammatical metaphor. In: Russian and comparative philology: state and prospects: International Scientific Conference dedicated to the 200th anniversary of Kazan University (Kazan, October 4-6, 2004): Proceedings and Materials. Kazan. Publishing house of Kazan University. 2004. P. 127-128.
18. Bondarko A.V. The type and tense of the Russian verb: (Meaning and usage): A manual for students. Moscow: Enlightenment, 1971. 239 p.
19. Sergievskaya L.A. A complex sentence with imperative semantics in modern Russian. A thesis submitted for the degree of Doctor of Philology. Moscow, 1995. 38 p.
20. Weinrich H. Textlinguistik: Zur Syntax des Artikels in der deutschen Sprache. Jahrbuch für Internationale Germanistik. 1969. No. 1. Р. 61-74.
21. Kuznetsova T.Ya. From «Grammar of the German language text» by H. Weinrich to the cognitive theory of discourse // Vestnik of the Northern (Arctic) Federal University. Weinrich to the cognitive theory of discourse. Bulletin of the Northern (Arctic) Federal University. Series: Humanities and Social Sciences. 2012. No. 3. Р. 94-99.
22. Izotov A.I. The functional-semantic category of imperativeness in the modern Czech language as a pragmatic phenomenon. Dissertation for the degree of Doctor of Philology. Moscow, 2007. 407 p. P. 23.
23. Panteleev A.F., Kuleshova N.A. Grammatical metaphor in the language of Olga Arefieva's poetry. European Science review. Vienna. 2014. No 7-8. P. 117-120.
24. Kashkin VB. Factor model of grammatical action and translation. Vestnik VSU. Series: Linguistics and Intercultural Communication. 2002. No. 2. Р. 65-70.
25. Bulgakov M.A. The White Guard. The Master and Margarita: Novels. Kiev. Molod., 1989. P. 272-669.
26. Fedorov A.I. Phraseological dictionary of the Russian literary language: about 13,000 phraseological units. 3rd ed., corr. Moscow: AST. Astrel, 2008. 878 p. P. 471.
Статья поступила в редакцию 02.03.2024;
одобрена после рецензирования 11.03.2024; принята к публикации 14.03.2024.
The article was submitted 02.03.2024;
approved after reviewing 11.03.2024; accepted for
publication 14.03.2024.
