CC BY
13
ИНЪЕКЦИЯ ГЛАМУРА: ПОЛИТИКА ПРОЗЫ ОКСАНЫ РОБСКИ*
Дебютный роман Оксаны Робски «Casual» (Повседневное) -повествование о частной жизни постсоветской элиты, обитающей в роскошных московских пригородах - Рублевке и Жуковке, - почти сразу же после выхода стал бестселлером, и вместе с ним ее последующие несколько книг сделали автора символом постсоветской культуры в целом.
В данном случае речь идет о женщине, которая описывает гендерный аспект определенного социального опыта: это литература конкретно жительницы Рублевки, причем оба слова в данном сочетании в равной мере важны. Без этого знания ее романы не имели бы и сотой доли той популярности, что им досталась. Сочинения Робски дают ясное представление о том, как функционирует культура гламура, в которой счастье, тождественное статусу и успеху, отнюдь не является результатом каких бы то ни было достижений. Напротив, гламурное счастье - основание всевозможных достижений.
Робски в первую очередь интересуют поиски богатыми счастья. И можно предположить, что для женщины, имеющей дом за миллион долларов на Рублевке, свой собственный бизнес, роскошную машину и коллекцию бриллиантов, счастье не выражается через материальные категории. Представление о нем артикулируется исключительно через концепцию гламура.
Само слово «гламур» этимологически связано с магией и ускользающим или завораживающим наваждением. Обладать гла-муром или быть гламурным человеком означает обладание зага-
* Михайлова Т. Инъекция гламура: политика прозы Оксаны Робски // Неприкосновенный запас. - М., 2008. - № 6. - С. 35-49. 190
дочной аурой, привлекающей внимание и возбуждающей эмоции. Однако феномен гламура заключает в себе парадокс. Сформировавшись сперва в воображаемой реальности, гламур с развитием культуры потребления и современного города быстро приобрел материальное измерение (модные вещи, магазины, рестораны). Гламур как культурная идея появляется в результате демократизации общества в середине XIX в., когда символический капитал аристократии был заменен массовым потреблением знаков «высокой культуры». Есть очевидное сходство между этим процессом и перестройкой социальной иерархии в постсоветские годы, когда советская партийная аристократия и соответствующая культурная элита были потеснены вторжением «новых русских».
Так вот счастье для гламурных девчонок и самый дальний ценностный горизонт в романе - это власть и ее видимые признаки, которые есть богатство, роскошные вещи, богатый муж. Ни на какое другое чувство за исключением восторга перед властью и завистью к тем, кто обладает еще большей властью, эти девочки не способны. Репрезентация персонажа происходит с помощью списков вещей, доступных героине. Этот стиль характерен не только для Робски, но она, кажется, стала первым «русским» писателем, придавшим тождеству между человеком и его/ее собственностью не только нейтральное, но и отчетливо позитивное звучание. Те персонажи, чьи списки включают наиболее дорогие и эксклюзивные «продукты», отделены от потребителей более демократичных товаров не только своим экономическим статусом, но и языком, и, главное, символической средой обитания. В мире персонажей Робски отнюдь не язык определяет социальный и культурный статус героев (как, например, полагал Бернард Шоу), а совсем наоборот: статус и вещи, его выражающие, изменяют сам язык. Даже простые слова вроде «холодильника» в магнитном поле богатства означают не то, что они обычно значат. Более того, для обитателей Рублевки, нарисованных Оксаной Робски, «холодильник для еды» вообще не принадлежит дискурсивной сфере - это объект для «простолюдинов» и прислуги; единственный тип холодильника, о котором можно говорить, - это холодильник для драгоценных мехов. Непроницаемость гламурного языка - лучшее доказательство магии, создаваемой гламурными объектами.
Сам факт обладания Робски домом на Рублевке способствовал тому, что читатели с доверием отнеслись к ее книгам о рублевской элите. Робски-романист и Робски-персонаж в равной мере отвечают на читательскую потребность хотя бы прикоснуться к миру богатства и власти. Эта потребность особенно остра у тех, кто никоим образом к этому миру не принадлежит (и никогда не будет), представляя своего рода символическую компенсацию безвластия и бедности. Но и в кругу гламурных магических объектов присутствует негласная иерархия ценностей - она определяется доступностью или эксклюзивностью вещи. К доступным вещам относятся мерседесы, тойоты, митцубиси, фольксвагены, макита, бакарди, панаш - и их названия Робски, как правило, пишет кириллицей; в то время как такие слова, как Cayenne, Bentley, Jack Daniel's Blue Label, зажигалки Dupont, фитнес-центра на Рублевке WorldClass, диваны Provazi, - латиницей, что, по-видимому, указывает на менее доступный статус объекта. «Иностранность» названия соответствует трансцендентальному статусу гламурного объекта, прямо пропорционального цене вещи или услуги, но явно не сводимого только к этому фактору. Особенно красноречиво в этом отношении название «Casual» - то, что обыденно (casual) для героев Робски, овеяно экзотикой и потому наполнено гламурной магией для ее читателей.
Этот эффект подобен цепной реакции. Появился даже слух, что «настоящие рублевские жены» послали на телеканал НТВ разъяренное письмо, уличающее Робски в незнании рублевской жизни. Особенно рассердило их то, что героиням Робски мужья на месяц выдают по 2 тыс. долл. Это смешно, возмущались они, ведь этого не хватит и на день. По мнению истинных «рублевских жен», проект Робски - это пиар для бедных, которых не стали пугать настоящей стоимостью жизни в этом районе Подмосковья.
Есть и впрямь что-то странное в гламуре от Робски. Ее героини не стесняются хвалить дешевые продукты весьма сомнительного качества, видимо, предназначенные для бедных. Героиня «Casual» с удовольствием поедает лапшу «Доширак» вместе с вафельным тортом «Причуда». Подобного рода примеры часто встречаются в прозе Робски, тем самым закрепляя за ней роль посредника между постсоветскими богачами и беднотой. Дело в том, что присутствие дешевых продуктов, вроде супа «Доширак» и чая «Липтон», в перечне означающих счастье, наряду с роскошными
особняками и эксклюзивными нарядами, позволяет практически всем читателям Робски получать в процессе чтения ее романов свою дозу гламурного счастья. С помощью этого и подобных приемов Робски создает иллюзию сопричастности, которая, в свою очередь, создает эффект разделенных ценностей, взаимопонимания между автором и читателями и в конечном счете отливается в чувство читательской причастности к миру гламура.
Успех Робски показателен как отражение социокультурной роли и политики гламура. Более пристальное чтение ее романов вполне отчетливо раскрывает значение гламура как приблизительной копии социальной мобильности и зеркала постсоветской демократии. Если перестройка и последующее десятилетие предлагали реальные (хотя и рискованные) возможности для социального роста как мужчин, так и женщин, независимо от их начального статуса, родства, состояния, то в 2000-е годы резкое снижение социальной мобильности и отчетливое затвердевание социальной структуры сопровождаются расцветом гламура как заменителя мечтаний о социальной и экономической подвижности, - мечтаний, осуществление которых сегодня вновь, как когда-то в 70-80-е годы, представляется невозможным без помощи сверхъестественных сил, иначе говоря, - магии.
Т.А. Фетисова
