CC BY
22УДК 81.42
ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ РЕЧЕВОЙ ПОРТРЕТ ЖИТЕЛЬНИЦЫ СЕВЕРНОГО
ПРИАНГАРЬЯ
А.Н. Сперанская
Статья посвящена описанию языковой личности жительницы Северного Приангарья. Исследуются вербально-семантический, лингвокогнитивный и прагматический уровни согласно концепции Ю. Караулова. На материале устной записи живой речи информанта рассмотрена трансформация диалектных черт данной языковой личности. Делается вывод о реализации в речи информанта региолекта. Анализ лингвокогнитивного уровня (концепты «Ангара», «семья», «сглаз», «оберег» и др.) позволяет заключить, что информант реализует региональный вариант народной культуры. На прагматическом уровне информант демонстрирует ярко выраженную коммуникативную эмпатию и активное желание поделиться с собеседником житейской мудростью. Исследование выполнено в традиции лингвистической персонологии.
Ключевые слова и фразы: языковая личность; диалект; региолект; концепт; речевой портрет; лингвистическая персонология; Ангара.
LANGUAGE PERSONALITY OF A NORTHERN ANGARA RESIDENT
А^. Speranskaya
The article describes language personality of a northern Angara resident on verbal-semantic, linguocognitive and pragmatic levels according to Yu. Karaulov's theory. The author focuses the readers' attention on recording of respondent's oral speech, showing transformation of dialect features of the language personality. The author concludes that changes happen due to regional variant of folk culture on linguocognitive level (the concepts "Angara", "family", "the evil eye", "charm", etc.). On the pragmatic level the respondent demonstrates communicative empathy and desire to share her worldly wisdom. The author analyzes language personality in the framework of linguistic personology traditions.
Key words and phrases: language personality; dialect; regiolect; concept; verbal portrait; linguistic personology; Angara.
Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, Правительства Красноярского края, Красноярского краевого фонда поддержки научной и научно-технической деятельности в рамках научного
проекта № 17-14-24008
Изучение языковой личности плодотворно развивается в лингвоперсонологическом направлении отечественного языкознания, при котором в центре научного изучения находится языковая личность как устойчивая система свойств человека, формирующаяся в процессе его взаимодействия с социумом и находящая своё выражение в языке [Нерознак 1996]. Обзор работ приводит к выводу о наличии хорошо разработанной методологической базы (см., например, [Иванцова 2002] или обзор работ в: [Гордеева. URL: www.hqlib.ru/st.php?n=101 (дата обращения - 20.09.2017)]). Нас будет интересовать индивидуальное языковое портретирование, которое, несомненно, уже осуществлялось (см. работы вологодских лингвистов [Ильина 2015; Зубова 2017; Драчёва, Зубова 2015; Черняева 2015; Ганичева 2016]), однако описание языковой личности конкретного современного ангарца ещё не сделано. Осуществить задачу возможно на основе текстов, собранных в диалектологических экспедициях по изучению языка и быта Северного Приангарья, осуществляемых кафедрой русского языка, литературы и речевой коммуникации Института филологии и языковой коммуникации и частично вошедших в электронный текстовый корпус лингвокультуры Северного Приангарья, который формируется усилиями сотрудников кафедры (О.В. Фельде, В.К. Васильев, А.Н. Сперанская и др.) при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, Правительства Красноярского края и Красноярского краевого фонда поддержки научной и научно-технической деятельности.
Объектом изучения стала речь Заборцевой Галины Александровны. Выбор информанта обусловлен, с одной стороны, тем, что Галина Александровна интересный собеседник, с другой - тем, что она является «типичным» ангарцем, которому присущи современные социальные характеристики: Галина Александровна родилась и выросла в диалектной языковой среде (с. Богучаны Красноярского края) в середине XX века, получила средне-специальное образование, продолжила работать в родном селе. В статье
рассматриваются вербально-семантический, лингвокогнитивный и прагматический уровни современного носителя региолекта (согласно концепции Ю. Караулова [Караулов 1987]). Гипотеза исследования заключается в убеждении, что уроженцы деревни, получившие образование, утрачивают многие диалектные черты как на вербальном уровне, так и на когнитивном, хотя последний и более консервативен к изменениям и содержит базовые для жителя деревни черты, которые сохраняются надолго. При этом многие диалектные черты могут претерпеть трансформацию, однако не проявиться у данного типа языковой личности они не могут.
Носитель, выросший и живущий в современной деревенской культуре, может не являться ярко выраженной диалектной личностью. Исследование современных диалектов ставит проблему, с которой столкнулись лингвисты, изучающие живую городскую речь, -своеобразный «полилингвизм», то есть смешение различных «языков», например, литературного языка, городского просторечия, профессионального или группового жаргона и элементов местного диалекта. Наблюдаемое взаимодействие различных языковых подсистем требовало теоретического осмысления, и наиболее продуктивными, на наш взгляд, стали введение понятия «региолект» и описание «промежуточных образований». Региолект - это «особая форма устной речи, в которой уже утрачены многие архаические черты диалекта, развились новые особенности... Региолекты охватывают ареал ряда смежных диалектов, включая сюда города и посёлки городского типа и тем самым весьма значительные группы того или иного этноса» [Гердт 2001: 23.]. Региолект, по мнению Е.В. Ерофеевой, относится к «промежуточным» образованиям, которые схематично можно изобразить следующим образом: литературный язык <--> региональный вариант литературного языка <--> региолект <--> диалект. Такие образования отличаются проницаемостью, открытым характером, нечёткостью границ, они перекрещиваются друг с другом, накладываются друг на друга [Ерофеева 2005: 100]. Кроме этого, можно утверждать, что и каждый из рассматриваемых уровней - вербально-семантический, лингвокогнитивный и прагматический - сформирован по принципу наслоения, или сосуществования, как в случае с картинами мира (Ю.Д. Апресян говорит о сосуществовании научной и обыденной в: [Апресян 1995: 56-57]), или языковых и культурных страт, о которых пишет Н.И. Толстой: в сфере функционирования и внешних отношений можно обнаружить «факты одновременной причастности носителей культуры к двум (а иногда и более) культурам. Наконец, в истории культуры обнаруживаются процессы взаимодействия, наслоения культур на культуры» [Толстой 1995: 19]. Описывая устные и письменные тексты носителей уральского городского
просторечия, И.В. Шалина приходит к выводу о характеристике данной лингвокультуры как городского варианта народной культуры [Шалина 2009: 409].
Метод интервью, который применяется в экспедиции, позволяет полностью раскрыться информанту, так как беседа жёстко не привязана к замыслу собирателя, а гибко реагирует на коммуникативные предпочтения собеседника. Хотя собиратель имеет в запасе некоторый круг вопросов, который стремится задать, он не мешает информанту свободно говорить о том, что ему интересно. Текст информант создаёт здесь и сейчас, в процессе коммуникации, на глазах участников. И в то же время в речи рассказчика отражаются установки, присущие ему, привычки, сформировавшиеся до того, как он начал продуцировать текст. Конкретное языковое оформление нового текста опирается на предыдущий опыт различных коммуникаций, который представляет собой огромный набор возможных комбинаций. Рассмотрим языковую личность современного ангарца на основе полученных методом интервью текстов.
Вербально-семантический уровень языковой личности составляют слова, грамматика, стереотипные сочетания. Самой яркой диалектной чертой Г.А. Заборцевой является характерный ангарский интонационный рисунок, который А.Ф. Карнаухов описал следующим образом: «Речь плавная, напевная, растянутая, особенно в конце фразы» [Карнаухов 2003: 5], из чего можно заключить, что данная черта наиболее консервативна к изменениям. Обусловлено это влиянием языкового окружения, которое поддерживает специфическую ангарскую мелодику. Остальные социальные факторы: образование, работа, брак с представителем другой культуры привели к почти полному исчезновению диалектных черт в области фонетики и грамматики: фонетические особенности в речи информанта не проявляются, и диалектные грамматические формы, выражающиеся в стяжённых окончаниях, тоже не представлены. Хотя в рассказе о знатких людях Галина Александровна воспроизводит обобщённую чужую речь и использует данную фому: Было очень много знатких, говорят, они были раньше. Ой, знаткие, ой какА знаткА-то.
Немногочисленная диалектная лексика возникает в беседе при описании традиционных деревенских сфер жизни. Прежде всего это домашнее хозяйство: - Ну, раньше держали скота, корова там была, телятам там, курица там, поросюшки там, ну все, гуси были... - Эти предприниматели занимаются сельским хозяйством. Ну, там скота держит, и сено на продажу... (см. об этом: [Игнатович 2013]). Следующая тема - устройство дома: Она <бабушка> мне сняла её <икону>, на гвоздике она у неё в подсветном углу висела, и она мне её отдала. Интересна попытка носителя этого диалекта осмыслить внутреннюю форму
слова: У нас, на Ангаре, "красный" угол почему-то называли "подсветным", может быть, под светом икон? [Воспоминания. URL: www.stihi.ru/2010/02/08/8087 (дата обращения -28.08.2017)].
Диалектная лексика в речи информанта сохраняется при описании обыденной стороны традиционной деревенской жизни. В лексикон Галины Александровны входит слово знаткие люди (см. пример выше), хотя и использована данная лексема единично, при том, что тема о необычных способностях людей, умеющих лечить, очень интересует рассказчицу.
Проявляется диалектная лексика при описании иконы: Настоящая икона, она уже маленько даже подшоркалась...
Наконец, ещё одним проявлением диалектной картины мира является сочетание «перед последком»:
И.: ... Он <муж> умер. Заболел и умер. Ну, а перед последком узнал, что я её-то <дочь> покрестила и что она православная. Вот он говорит: "Ну раз ты так решила, я, мол, признаю, что она православная. Стало быть, так надо было и всё". ...
С.: А вы сказали "перед последком " - это перед смертью значит?
И.: Да.
В «Большом словаре русских поговорок» сочетание имеет помету «сибирское» и выглядит следующим образом: «При последке. Сиб. В самом конце; в заключение чего-л.» [Большой словарь русских поговорок 2007: 526].
Итак, в речи исследуемой языковой личности диалектная лексика актуализируется в теме домашнего быта (хозяйство, дом, утварь) и жизненного состояния человека (здоровье, смерть). Интересно сопоставить полученные данные с результатами вологодских коллег. Изучая языковую личность Н.П. Шаброва, 1938 года рождения, уроженца Вологодской области, С.А. Ганичева отмечает, что в речи информанта «диалектная лексика в основном находится в пассивном словарном запасе... и диалектные слова встречаются только эпизодически» [Ганичева 2016: 61]. «При этом в разных тематических группах диалектная лексика представлена в разном объёме. Наиболее сохранной оказывается лексика тематических групп "Трудовая деятельность" и "Материальная культура" ... Возможно, большая сохранность в памяти диалектных слов, относящихся к этим группам, объясняется тем, что они связаны с понятиями, ситуациями, действиями, не имеющими эквивалентов в городской жизни и / или продолжающими быть тесно связанными в сознании информанта с деревенской средой» [Там же: 62]. Как видим, на вербально-семантическом уровне у разных
региональных носителей в целом происходят одинаковые процессы, однако заметна особенность проявления картины мира.
Тексты Галины Александровны демонстрирует разнообразие её лексических возможностей. Она легко пользуется различными стилистическими ресурсами общенационального языка при их функциональном разнообразии, то есть лексикон Г.А. Заборцевой формируется из разных лексических пластов. Носитель без рефлексии использует диалектную и региональную лексику: у нас такого не принято; держали скота; <мама> всяко помогала нам; частотно в речи информанта просторечие: распалося; день рождение было; пыталися; разошлися; А дорога ни черта не сделана. Галина Александровна употребляет книжную лексику и обороты: умиротворение; Он везде препоны ставит и др., а также синтаксические конструкции, которые созданы под влиянием письменной речи: Ну, несмотря на то, что хороший мост; У нас в районе все виды транспорта почти есть. И железнодорожный есть, и авиа есть сообщение.
Речь информанта экспрессивна и оценочна, что предсказуемо и ожидаемо. Специфической особенностью речевого портрета Галины Александровны является примерно равное употребление мелиоративов и пейоративов. Появление пейоративов вызвано оценкой положения дел в стране, в селе и на Ангаре:
С.: А река сильно изменилась?
И.: Река сильно изменилась, очень изменилась. После строительства ГЭС Богучанской это вообще. Просто испортили всю реку. В Ангаре щас не купаются. Она очень холодная стала, как Енисей. И сильно она заиливается, прямо вот травой сильно, сильно, сильно;
<...> Ну, вот я, например, к олигархам отрицательно отношусь.
Положительные оценки относятся в основном к людям, причём разных возрастов:
И.: Щас хорошая жизнь, мне нравится.
С. : А люди?
И.: А люди, ну-у люди тоже. Но всякие люди бывают. Есть люди, которые завистливые, и, как-то это... м-м-м... Ну а есть люди хорошие. Ну вот у нас, например, в доме хорошие люди. ... Ну, а так есть, конечно, люди, которые, ну, такие вот. А в основном, старые люди вообще все хорошие. Вот. Ну, молодежь, я считаю, что молодежь неплохая. Молодежь хорошая. Молодцы вообще.
Нежелание информанта выражать отрицательную оценку о людях проявляется в использовании обобщённой характеристики такие вот и умолчания: как-то это, м-м-м.
Микротема зависти, завистливых людей, возникшая в реплике, не случайна для автора: далее она проявится в нарративе о сглазе (тема будет инициирована собирателем). Можно сказать, что для информанта данное понятие значимо и возникло в семантическом поле «плохие люди». Информант включает эту черту характера в систему оценок человека: Или завидки есть. ... Ну, вот, у меня допустим, завидок никаких нету.
Отметим обиходное использование Галиной Александровной слова нормальный в качестве положительной характеристики: Здесь, в Богучанах-то, вообще так нормально было у нас. А также в значении соответствия субъективно понимаемой норме: Это еще, наверно, зимняя дорога была на ту сторону. Река еще нормальная была (см. подробнее в: [Зимина 2011]).
Можно сказать, что оценочная система информанта не распределяется на положительно оцениваемое «тогда» и отрицательно оцениваемое «теперь».
В целом эмотивность нарративов информанта средняя, о чём свидетельствует и не частотность деминутивов: прихожечка, коридорчик, маленько, иконочка. В речи отчётливо выражено разговорное словообразование: чепешек <ЧП>; ипешек <ИП>; оошек <ООО>; ремонты все вместе <делаем>; поросюшки; денежки-то распихали по карманам; отэтовала; поэтовались; все завозмущались; он запивается; уже подстрёлось маленько и др. Некоторую долю составили окказионализмы: началась у меня царапня; азербайджанин.
Поиск нужного слова у информанта сопровождается типичными для разговорной речи паузами и вставками частиц «ну», «вот», «как-то» и пр.: - Такое вот, ну как-то вот, ну умиротворение какое-то получается.
Реализуется в речи Галины Александровны и региональное обозначение западной части страны: Много было приезжих с России, со средней полосы, оттуда. Особенно с Московской области. Данное локальное разделение: здесь Сибирь, а там Россия, представленное в обыденной картине мира сибиряка, неоднократно описывалось в исследованиях. Отметим устойчивость такой оппозиции в сознании современного ангарца. Можно сказать, что такое словоупотребление относится к лингвокогнитивному уровню, включающему понятия, концепты, сценарии и др. Они составляют систему знаний о мире носителя языка.
Что касается других концептов (см. об этом понятии: [Мерзлякова 2008]), то в речи информанта отчётливо выделяются три главных: они возникают первыми, сопровождают всю беседу и появляются в разных микронарративах - РАБОТА, СЕМЬЯ и УЧЁБА
(ОБРАЗОВАНИЕ). О данных концептах неоднократно упоминали исследователи, изучающие устные тексты [Харченко, Сафонова 2013; Сперанская 2009].
Приведём показательный пример начала беседы. Прозвучал вопрос собирателей: что информант помнит из детства. Вопрос послужил причиной создания нарратива, ключевые слова которого идут в такой последовательности: родители, брат, муж, собственная учёба (школа, техникум), работа (бухгалтером), дети, образование и работа детей.
О значимости концепта РАБОТА говорит пример, в котором жизнь понимается как время, когда рассказчица работала бухгалтером: Потом закончила курсы, работала главным бухгалтером. Ну, это уже всю жизнь и щас до сей поры я ещё работаю <бухгалтером>. Или другой пример, в котором информант соединяет наиболее значимые для себя смыслы: Я не обижаюсь ни на что. По крайней мере, жизнь прожила не зря. Я отработала и вот дочку вырастила. Таковы главные итоги жизни: работа и дети. Можно утверждать, что тот или иной концепт относится к ведущим, если он появляется без прямого запроса со стороны собирателя.
Рассмотрим, как говорящий понимает некоторые предложенные ему темы, какие идеи при этом репрезентирует, какие концепты эксплицирует (интересный контрастивный материал содержится в: [Фельде 2014]) . Темы можно разделить на те, которые информант не поддержал, и те, которые вызвали у него отклик. Нераскрытой оказалась тема ссыльных:
С.: А вот ссыльных, я слышала, хоронили за кладбищем.
И.: Ну, некоторых хоронили за кладбищем, да. У нас здесь кладбищ было... Было первое кладбище, где сейчас вот универмаг...
Далее рассказчик разворачивает нарратив о том, как на месте старых кладбищ строили другие здания, как сносили красивую каменную церковь и как пострадал исполкомовский секретарь, скинувший церковные колокола в Ангару: Щас там у нас милиция и РОВД, вот оно на кладбище стоит, на церковном построили. У нас был такой, работал в исполкоме. И вот, знаете, как судьба. Бог всё равно наказывает или что, я не знаю. Но дело в том, что, когда революция свершилась, скинули колокола церковные в Ангару. И вот уже в наше время ... он <работающий в исполкоме> утонул в Ангаре. Вот, понимаете. И сын утонул у него в Ангаре же. Я не знаю, ну вот с чем-то это связано. Красивая церковь была, красивая. Щас построили у нас деревянную. Ну тоже красивая, конечно.
И далее рассказчик продолжает повествование, центральной темой которого является новая деревянная церковь. Таким образом, тема ссыльных была развёрнута автором в новый нарратив, который начался со слова-стимула «кладбище».
Очень конкретна для информанта категория «непутных людей»:
С.: А есть у вас в селе люди, если можно так сказать, непутние, пьющие.
И.: Ой, таких сколько угодно, сколько угодно. Подо мной <живёт> инвалид, семьдесят восемь лет. Он запивается...<...> Есть и молодёжь. У нас и наркоманов очень много... <...> Пацанки вот, совсем пацанки, тринадцати, четырнадцатилетние занимаются проституцией.
Однако при своей коммуникативной отзывчивости эту пейоративную характеристику - непутные - информант не произносит.
Можно отметить, что информант не погружён в традиционную песенную культуру, так как на вопрос о том, знает ли Галина Александровна старые песни, она отвечает:
И.: Ой, ну много было, у нас же тогда же ещё Советский Союз был. У нас была песня любимая "Куба - любовь моя". Может, слышали такую песню? "Куба - любовь моя, остров зари багровой. Песня летит, над планетой звеня. Куба - любовь моя". Ну такая песня хорошая была.
Однако с некоторыми локальными обрядами информант хорошо знаком, считая их отошедшими в прошлое:
И.: Ну вот мама у меня, царство небесное, она всегда говорила: "Надо всегда краюшку, горбушку хлеба бросать <в Ангару> ". Река, она как женщина, кода рожает, она рожает, кода <ледоход> идёт. И надо хлеба горбушку бросить, чтоб ей легче, чтоб легче ледоход прошёл. Это обязательно. И делали всегда так. Да всё, конечно, в прошлом.
Для жителей Приангарья АНГАРА - сверхзначимый концепт. В современном мироустройстве ангарцев Ангара представлена в двух сущностях: прежнее могущество и красота реки и её теперешнее состояние.
С.: А с Ангарой прощались, когда ледоход?
И.: О-о... ледоход. У нас щас просто его нету. В этом году она просто растаяла, Ангара. Просто растаяла в феврале месяце. Хотя такого никогда не было. Впервые вот так было, что растаяла. Прошлый год ещё было что-то маленько, льдинки ещё несло, вроде. А нынче просто растаяла и всё. Сначала она начала так: полоса, полоса, полоса, потом сдвигаться, сдвигаться и растаяла. Вообще ни одной льдины даже не пронесло. Просто растаяла и всё. С Ангарой у нас кежмари прощались. Они и на каэсках оплывали её, и на
паромах, и песни пели. Прощались. Там слёз столько было и всего на свете. И всё под затопление пошло ведь. Мы-то ещё хоть тут, а они вот... Да всё, конечно, в прошлом. Всё вообще. Ангара-то такая красавица была. А сейчас чё? Ну нынче ещё вот не было такого, а прошлый год, особенно там, где мост, в той стороне, там такие плешины, песок там, мель. Перейти Ангару можно было от берега до берега. Вообще ужас.
В системе знаний о мире информант включает тему сверхъестественных проявлений: нарративы о сверхъестественном представлены в беседе довольно подробно. Можно сделать вывод о том, что мифологическое сознание сосуществует с рациональным осмыслением действительности. Единицами мифологической информации выступают поверья, которые в беседе с Галиной Александровной представлены в жанрах случая из жизни, приметы, совета о том, как заручиться поддержкой сверхъестественных сил. Показательна в этом отношении реплика информанта: Я только в православие, я ни в чё больше не верю. При этом воззрения информанта опираются как на веру в христианские обряды и святыни, так и на языческие верования, что отражает много раз описанное двоемирие (или, точнее, двоеверие) мировоззрения человека. Поэтому все нарративы информанта о сверхъестественном можно разделить на связанные с православием и связанные с язычеством.
Лингвокультурные концепты первой группы: СВЯТАЯ ВОДА и АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ. Вторая группа репрезентирует следующие лингвокультурные концепты, значимые для картины мира информанта: ЗНАТКИЕ ЛЮДИ, СГЛАЗ, ОБЕРЕГ, ДОМОВОЙ.
Концепт СВЯТАЯ ВОДА оказывается связанным с некоторыми другими концептами, о чём речь далее, а самостоятельно он присутствует в были о том, как при ремонте дома семья информанта обнаружила . три банки святой воды трёхлитровки прямо крышками закрыты, все стояли в подполье... Они прямо даже там землёй присыпанные уже были маленько, и вода в них была прозрачная как слеза, и вкус, как будто она вот вчера вот взятая и налитая. Ни даже ни осадочка, ни дёнышка, из чего Галина Александровна делает умозаключение: ..почему и называют святой водой. Вера в сакральную силу святой воды выражается в следующем убеждении: И силу имеет она. Вот обязательно силу имеет она. Хорошую силу имеет вода.
Отметим, что, по мнению информанта, силой обладает и икона, доставшаяся ей от бабушки: Отдала мне вот эту икону и сказала: "Это вот от меня тебе в память, чтоб вот она была. На!" Я щас покажу, она тоже, наверно, какую-то силу может иметь. А также некой мифической силой обладает оберег (пояс такой, и набитый маком, и на мак наговор
делается, и одеваешь, и носишь как бы оберег): Ну, по крайней мере, какая-то сила действительно есть, что-то убирается.
Концепт СВЯТАЯ ВОДА у информанта связан с концептами ДОМОВОЙ, ЗНАТКИЕ ЛЮДИ, ОБЕРЕГ и СГЛАЗ. Все они объединены верой информанта в защитные апотропейные свойства святой воды. Вот как это реализуется в быличке о домовом (хотя полноценной быличкой этот рассказ нельзя назвать, так как автор не повествует о встрече с домовым, а говорит о его присутствии в доме, которое обнаружилось благодаря собаке, поведение которой интерпретировала «знающая» женщина): Соня, собачка, у меня, тойчик. Она в спальне всё время сидит вечером. И всё смотрит, смотрит, смотрит в угол, прямо смотрит и начинает лаять. Лает, лает, лает. Я говорю: "Что ты лаешь-то, что там такое-то?". Ничего не видать, вроде. Потом я спросила у одной женщины, она чуть постарше меня немножко, на год, на два. "Ты знаешь, она, наверно, домового видит. Мы не видим, а вот животное видит, но она ничё сказать не может, она видит и на него лает". В качестве примирения с домовым знакомая предлагает информанту обряд кормления: ... Ты,
- говорит, - на ночь оставляй попить и хлебушка или булочку, но чтобы хлебушек и водичка были. И прямо на столе. Вот всё убираешь, а на столе в кухне или где-то оставляй. Потому что ему разговеться надо. Домовой это принимает. А заключает свой рассказ информант неожиданно: Я вам говорю: святую водичку, если есть возможность такая, ей прямо всё обработайте.
Свою веру в силу святой воды информант проявляет и в нарративе об обереге (о нём речь ниже). По мнению рассказчицы, она защищает дом и человека от негативного воздействия: А вообще, святой водичкой надо <обрызгать>. Вот святую водичку в Крещение набирают, вот ею всегда, если что-то не так. Пришла, обрызгалась, умылась, вот так побрызгала, просто даже побрызгала сюда, вот так, на руки, вот так на ноги. Обмыла ручку у двери там, допустим, ножки у стола, у стульев, всё вот это и всё в унитаз вылила. И как бы себя очищаешь и оберег наводишь на себя, на жильё на своё или ещё на что.
Вера в защитные свойства святой воды у информанта имеет рациональное объяснение
- личный опыт. Как повествует Галина Александровна в нарративе о сглазе: Расскажу свой случай. . Я никогда не верила, а тут вот я поверила. Вот этому всему <сверхъестественному>. Далее следует рассказ о том, как она лечилась от «сглаза», который проявился в том, что «началась у меня царапня... То тут поцарапаю, то тут и думаю, чё-то непонятное. И вот прямо, вот прям в коросты, вот так исцарапываюсь.
Среди методов лечения была и святая вода: ... Она <женщина, которая лечила> мне наговорила на святую воду. Все рассказала, как все сделать, и потом говорит: "Через год ещё приедете". И вот, тьфу, тьфу, тьфу, вроде ничё.
Информант верит в магические возможности некоторых людей: Есть такие вот люди, кто-то желает плохо, а кто-то это убирает, чистит. Людей, умеющих «сглаз убирать», «править голову» и лечить нетрадиционными методами, в Приангарье называют знаткими, то есть знающими. Концепт ЗНАТКИЕ ЛЮДИ настолько важен для информанта, что возникает он при вопросе о юродивых людях, то есть людях, стоящих за границей нормальной социальной жизни:
С.: А были у вас в селе такие... их называют дурачками? Какие-нибудь несуразные, юродивые.
И.: Юродивые... Ну я такого не помню. Нет, я такого не помню. Вот. Было очень много бабушек и старички, которые лекари, лечат. О-о... у нас очень много было. У нас дедушка был старинный-престаринный. Он вот лечил, припадки кода бьют, свая она называется или как-то. Он вылечивал. Никто не вылечивал. Он вылечивал.
Знаткие люди - часть жизненного мироустройства Галины Александровны, так как этими людьми были её односельчане. И важным является замечание о том, что таких людей почти не осталось: Очень было много <их>. Много очень. А щас вот уже и нету никого. Года два назад ещё были у нас в Богучанах две бабушки. Все уже прошлый год умерли. <..> Было очень много знатких, как раньше говорили: "Ой, знаткие, ой какА знатка-то ".
По мнению информанта, знаткие люди - люди старшего возраста: Много было таких, которые лечили. Старушки <... > Вон теть Аня Гаврушенко, но ей тоже уже, наверно, под восемьдесят. Вот она очень хорошо правит голову. Если сотрясение или ещё что-то, она за три сеанса выправляет голову, что потом вообще ни голова не болит, ничего. Ну она уже редко берётся, уже старенькая, но живая еще.
У знатких людей есть способность улучшать общее состояние человека. При этом информант никак не называет то, от чего избавляется «заболевший»: Ну раньше было пойдешь к бабушке, Смолина теть Дуся была, царство небесное. Вот придёшь, просто поговоришь с ней. Она тебя вот так вот погладит, пойдёшь такой спокойный, кажется, всё с тебя, всё-всё ушло. Вот такие люди есть.
Людей с «отрицательными» необычными способностями рассказчица никак не называет, если не считать общего названия «бабушка». Как правило, «бабушки» - это люди, умеющие лечить, «убирать сглаз и порчу», то есть обладающие «положительной» силой.
Тех, кто вредит, насылает сглаз и порчу, обычно ангарцы называют колдуньями и ведьмами. У рассказчицы их наименование оказывается табуированным: У нас Грозиха была, фамилия Гроза, её Грозиха звали, бабушка. Она токо взглядом одним вот так вот посмотрит и сразу у ребенка всё отходит. Вот такая была. И ей тяжело было, когда она умирала. Ой, так ей было тяжело. Она всё через себя пропускала и умирала очень тяжело. Страшно.
Главным, на чём основана вера в сверхъестественные способности людей, по-прежнему остаётся опыт: А есть не верят люди, но когда действительно убеждаются, что вот это всё сделается, тогда у людей какое-то недоумение получается: как это, врачи не могут, а вот именно какая-то бабушка может это сделать? Весьма прямолинейно эта мысль звучит в заключение нарратива о сглазе: Не хочешь верить, да поверишь. Концепт ОБЕРЕГ представлен в нарративе о сглазе:
И.: Она всё <сглаз> убрала и потом сделала мне пояс на маке, оберег такой. С.: А он что из себя представлял?
И.: Пояс такой, набитый маком, и на мак наговор делается. Одеваешь и носишь как
оберег.
Как видим, для информанта магические возможности оберега не подвергаются сомнению, для него оберег - реальность.
В мифологической картине мира информанта не представлены ни водяной, ни леший: С.: А вот водяного не знаете? И.: Такого не слышала.
С.: Вас не пугали никогда? Чтобы дети не купались... И.: Нет, такого я не слышала. Может, и есть какие, но...
С.: Еще рассказывают женщины, что мужья ходят в лес на охоту и блудят в лесу. И.: Ну и выводит потом... С.: Леший, наверное?
И.: Я вот вам ещё просто, девочки, скажу. Вот куда бы вы не пошли, вот пошли из дома, пошли на учебу, пошли хоть куда, все когда выходите, говорите: "За порогом с Богом. Ангел мой, хранитель мой, ты впереди, я за тобой". Вот это всегда говорите. Это вам всегда поможет. Это вот такие вот, эти вот. Пошли - "За порогом с Богом. Ангел мой, хранитель мой, ты впереди, я за тобой ". Ангел у вас всегда вот на левом предплечье (так у информанта - А.С.). И всегда вот так обращайтесь. Вот.
Пожалуй, самым интересным в беседе было неожиданное появление концепта АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ. Данный концепт связывает лингвокогнитивный уровень языковой
личности с прагматическим, так как в этой части беседы информант взял на себя ярко выраженную коммуникативную роль наставника, опытного и знающего. В систему лингвопрагматических установок Галины Александровны входит коммуникативная отзывчивость, которая проявляется в повторении, подхватывании лексики собирателя:
И.: Это старая ангарская фамилия. Они <родственники> пинчугские. Дедушка был Брюханов, бабушка была Толстых.
С.: Из рода, в общем.
И.: Да, у бабушки была девичья фамилия Толстых, из рода. А мама из рода Брюхановых, а папа из рода Заборцевых. Они кежмари, в Кежме, кежемские.
Коммуникативное значение такого повтора велико - он выполняет контактоустанавливающее значение, желание «говорить на одном языке». Можно сказать, что речь идёт о языковой эмпатии носителя, об умении слышать собеседника.
Особенностью коммуникативного поведения Г.А. Заборцевой является незнание некоторых тем (ссыльные), что связано, очевидно, с отсутствием личного интереса к теме. Удивительна индивидуальная продуктивность рассказов о сверхъестественном, что объясняется житейским опытом информанта и, возможно, гендерной обусловленностью: в традиционной деревенской культуре носительницами сакральных знаний являются женщины. Можно отметить эмоциональность речи, проявляющуюся прежде всего в лексических и содержательных повторах, оценочность и соблюдение речевого этикета, который выражен в доброжелательности общения и ориентации на собеседника. Языковая рефлексия не характерна для информанта. Только однажды в беседе о сглазе Галина Александровна подытоживает: Делай да оборачивайся, как говорят, вот так вот.
Таким образом, проведённый анализ позволил описать особенности конкретной языковой личности - жительницы Северного Приангарья Г.А. Заборцевой. Анализ вербально-семантического уровня позволил сделать вывод о неоднородности процесса утраты диалектных черт. В речи информанта сохранён особенный ангарский интонационный рисунок при утрате основных фонетических диалектных проявлений. Грамматика стяжённых форм сохранена неоднородно. Использованная диалектная лексика связана с традиционностью деревенского быта, который консервативен. Можно сделать вывод о принадлежности информанта не к диалектной, а региональной среде.
Система знаний о мире, то есть лингвокогнитивный уровень информанта связан с традиционными концептами. Индивидуальные черты изучаемой языковой личности выражены в речевой реализации данных базовых концептов и в доминировании одних
концептов над другими, например, в свободной, не связанной с вопросами, речи информанта не представлен концепт СУДЬБА. Автор проявляет в своей речи некоторые модели традиционной деревенской культуры. Сравнение с описанием языковых личностей жителей других территорий позволяет говорить о некоторых общих чертах в речевых диалектных и региональных портретах. Данное исследование следует продолжить, создавая галерею речевых портретов языковых личностей жителей Северного Приангарья и сравнивая описания для раскрытия индивидуальных и коллективных черт.
Список литературы
Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. 1. Лексическая семантика. М.: Школа "Языки русской культуры", 1995. 472 с.
Большой словарь русских поговорок. М.: ЗАО "ОЛМА Медиа Групп", 2007. 784 с.
Ганичева С.А. Диалектная языковая личность: к вопросу о трансформации // Вестник Череповецкого государственного университета. 2016. № 5. С. 60-64.
Гердт А.С. Введение в этнолингвистику: курс лекций и хрестоматия. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2001. 488 с.
Гордеева Н.М. Речевой портрет и способы его описания [Электронный ресурс]. URL: www.hqlib.ru/st.php?n=101 (дата обращения: 20.09.2017).
Драчёва Ю.Н., Зубова Н.Н. Мультимедийный корпус диалектных текстов как основа изучения языковой личности // Вестник Череповецкого государственного университета. 2015. № 5. С. 47-49.
Ерофеева Е.В. Вероятностные структуры идиомов: социолингвистический аспект. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2005. 320 с.
Зимина Н.В. К вопросу о диффузности семантики номинаций средней оценки (на примере ряда разговорных лексических единиц русского и немецкого языков) [Электронный ресурс] // Электронный научно-образовательный журнал ВГПУ «Грани познания». 2011. №2 (12). URL: grani.vspu.ru/files/publics/1311758017.pdf (дата обращения: 20.09.2017).
Зубова Н.Н. Языковая личность жительницы русского севера: опыт вербально-семантического, лингвокогнитивного и прагматического описания: дис. ... канд. филол. наук. Вологда, 2017. 209 с.
Иванцова Е.В. Феномен диалектной языковой личности: дис. ... д-ра филол. наук. Томск, 2002. 395 с.
Игнатович Т.Ю. Восточнозабайкальские говоры севернорусского происхождения в синхронном и диахронном аспектах: дис. ... д-ра филол. наук. Чита. 2013. 426 с.
Ильина Е.Н. Диалектная языковая личность в фокусе лингвистических проблем // Вестник Череповецкого государственного университета. 2015. № 2. С. 75-79.
Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука, 1987. 264 с.
Карнаухов А.Ф. Краткий словарь Кежемского говора (Кежемского Приангарья). Кодинск: Бизнес-прессинформ, 2003. 109 с.
Мерзлякова И.С. Понятие лингвокультурного концепта и его методологическое значение для изучения национальной культуры // Гуманитарный вектор. 2008. № 2. С. 36-39.
Нерознак В.П. Лингвистическая персонология: к определению статуса дисциплины // Язык. Поэтика. Перевод. М.: Изд-во МГУ, 1996. С. 112-116.
Сперанская А.Н. Языковое воплощение идеи рода в устном семейном нарративе (на примере одного рассказа красноярца) // Язык и социальная действительность. Красноярск, 2009. С.117-124.
Толстой Н.Н. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. 509 с.
Фельде О.В. Ангарский нарратив как объект исследования // Вестник ТГПУ. 2014. № 10. С. 189-192.
Харченко В.К., Сафонова А.А. Концепты в нарративах семейного родословия // Научные ведомости. Серия Гуманитарные науки. 2013. № 27. Выпуск 20. С. 12-18.
Черняева М.И. Языковая личность жительницы русского Севера и проблемы современной диалектологии // Вестник Череповецкого государственного университета. 2015. № 3. С. 94-96.
Шалина И.В. Уральское городское просторечие: культурные сценарии. Екатеринбург: Изд. Урал. ун -та, 2009. 444 с.
References
Аpresyan YU.D. Izbrannye trudy. T. 1. Leksicheskaya semantika [Selected works. Vol. 1. Lexical semantics]. M.: SHkola "YAzyki russkoj kul'tury" Publ., 1995. 472 p.
Bol'shoj slovar' russkikh pogovorok [Large dictionary of Russian sayings]. M.: ZАO "OLMА Media Grupp" Publ., 2007. 784 p.
Ganicheva S.A. Dialektnaya yazykovaya lichnost': k voprosu o transformatsii [Dialectal linguistic personality: the problem of change]. Vestnik CHerepovetskogo gosudarstvennogo universiteta. 2016. No. 5. Pp. 60-64.
Gerdt A.S. Vvedenie v ehtnolingvistiku: kurs lektsij i khrestomatiya [Introduction to ethnolinguistics: a course of lectures and an anthology]. SPb.: Izd-vo SPb. un-ta Publ., 2001. 488 p.
Gordeeva N.M. Rechevoj portret i sposoby ego opisaniya [Speech portrait and ways of describing it]. Available at: www.hqlib.ru/st.php?n=101 (accessed 20.09.2017).
Drachyova YU.N., Zubova N.N. Mul'timedijnyj korpus dialektnykh tekstov kak osnova izucheniya yazykovoj lichnosti [Multimedia corpus of dialect texts as a basis for studying the language personality]. Vestnik CHerepovetskogo gosudarstvennogo universiteta. 2015. No. 5. Pp. 47-49.
Erofeeva E.V. Veroyatnostnye struktury idiomov: sotsiolingvisticheskij aspect [Probabilistic structures of language formations: sociolinguistic aspect]. Perm': Izd-vo Perm. un-ta Publ., 2005. 320 p.
Zimina N.V. K voprosu o diffuznosti semantiki nominatsij srednej otsenki (na primere ryada razgovornykh leksicheskikh edinits russkogo i nemetskogo yazykov) [On the issue of the diffusion of the semantics of the nominations of the average evaluation (on the example of a number of colloquial lexical units of Russian and German)]. EHlektronnyj nauchno-obrazovatel'nyj zhurnal VGPU "Granipoznaniya". 2011. No. (12). Available at: grani.vspu.ru/files/publics/1311758017.pdf (accessed 20.09.2017).
Zubova N.N. YAzykovaya lichnost' zhitel'nitsy russkogo severa: opyt verbal'no-semanticheskogo, lingvokognitivnogo i pragmaticheskogo opisaniya [Language identity of a resident of the Russian North: an experience of verbal-semantic, lingvocognitive and pragmatic description]: dis. ... kand. fil. nauk. Vologda, 2017. 209 p.
Ivantsova E.V. Fenomen dialektnoj yazykovoj lichnosti [Description of dialect language personality]: dis. ... d-ra filol. nauk. Tomsk, 2002. 395 p.
Ignatovich T.YU. Vostochnozabajkal'skie govory severnorusskogo proiskhozhdeniya v sinkhronnom i diakhronnom aspektakh [East-Baikalian dialects of the North Russian origin in synchronous and diachronic aspects]: dis. ... d-ra filol. nauk. Chita, 2013. 426 p.
Il'ina E.N. Dialektnaya yazykovaya lichnost' v fokuse lingvisticheskikh problem [Dialectal language personality in the focus of linguistic problems]. Vestnik CHerepovetskogo gosudarstvennogo universiteta. 2015. No. 2. Pp. 75-79.
Karaulov YU.N. Russkij yazyk i yazykovaya lichnost' [The Russian language and linguistic personality]. M.: Nauka Publ., 1987. 264 p.
Karnaukhov A.F. Kratkij slovar' Kezhemskogo govora (Kezhemskogo Priangar'ya) [A short dictionary of the dialect Kezhem (Kezhemsky Priangare)]. Kodinsk: Biznes-pressinform Publ., 2003. 109 p.
Merzlyakova I.S. Ponyatie lingvokul'turnogo kontsepta i ego metodologicheskoe znachenie dlya izucheniya natsional'noj kul'tury [The concept of linguocultural concept and its methodological significance for the study of national culture]. Gumanitarnyj vektor. 2008. No. 2. Pp. 36-39.
Neroznak V.P. Lingvisticheskaya personologiya: k opredeleniyu statusa distsipliny [Linguistic personology: identification of status]. YAzyk. Poehtika. Perevod [Language. Poetics. Transfer]. M.: Izd-vo MGU Publ., 1996. Pp. 112-116.
Speranskaya A.N. YAzykovoe voploshhenie idei roda v ustnom semejnom narrative (na primere odnogo rasskaza krasnoyartsa) [Linguistic expression of the idea of a family clan (on an example of one story of a resident of Krasnoyarsk)]. YAzyk i sotsial'naya dejstvitel'nost' [Language and social reality]. Krasnoyarsk, 2009. Pp.117-124.
Tolstoj N.N. Yazyk i narodnaya kul'tura: Ocherki po slavyanskoj mifologii i ehtnolingvistike [Language and folk culture. Essays on Slavic mythology and linguistic anthropology]. M.: Indrik Publ., 1995. 509 p.
Fel'de O.V. Angarskij narrativ kak ob"ekt issledovaniya [Narrative of Angara residents as an object of study]. Vestnik TGPU. 2014. No. 10. Pp. 189-192.
Harchenko V.K., Safonova A.A. Kontsepty v narrativakh semejnogo rodosloviya [Concepts in narratives about family genealogy]. Nauchnye vedomosti. Seriya Gumanitarnye nauki. 2013. No. 27. Edition 20. Pp. 12-18.
CHernyaeva M.I. YAzykovaya lichnost' zhitel'nitsy russkogo Severa i problemy sovremennoj dialektologii [Language personality of a resident of the Russian North and issues of modern dialectology]. Vestnik CHerepovetskogo gosudarstvennogo universiteta. 2015. No. 3. Pp. 94-96.
SHalina I.V. Ural'skoe gorodskoe prostorechie: kul'turnye stsenarii [Urals urban folk speech: cultural scenarios]. Ekaterinburg: Izd. Ural. un-ta Publ., 2009. 444 p.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Сперанская Aлевтина Николаевна, кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры русского языка и речевой коммуникации.
Сибирский федеральный университет. Россия, 660041, Красноярск, пр. Свободный, 79 E-mail: alsperanskaya@yandex. ru
ABOUT THE AUTHORS:
Speranskaya Alevtina Nikolaevna, Candidate of Philology, Associate Professor, Associate Professor of the Russian Language, Literature and Speech Communication Department Siberian Federal University 79 Svobodny prospect, Krasnoyarsk 660041 Russia E-mail: [email protected]
