Индивидуальное и структурное в социальной мобильности в контексте индивидуализации: обзор эмпирических исследований Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

обзоры

Индивидуальное и структурное в социальной мобильности в контексте индивидуализации: обзор эмпирических исследований

Полина Ерофеева

Преподаватель Нижегородского государственного лингвистического университета Адрес: ул. Минина, д. 31а, г. Нижний Новгород, Российская Федерация 603155 E-mail: polina.erofeeva@gmail.com

В статье раскрываются особенности эмпирических исследований, рассматривающих проблему индивидуализации современных траекторий мобильности. Согласно теории индивидуализации, значение структурных факторов, прежде всего социального происхождения, в индивидуальной жизни ослабевает, уступая место факторам субъектным — личным предпочтениям и талантам. Задача интегрировать субъект, не теряя структурной перспективы, — одна из основных для изучения современных «индивидуализованных» траекторий мобильности. Исследования, посвященные индивидуализации, по-разному решают эту задачу и адаптируют теоретические понятия под нужды эмпирического анализа. Обзор публикаций, на основе которого систематизируются методы, аналитические категории и эмпирические результаты таких исследований, показывает, что существуют несколько направлений эмпирических исследований индивидуализации. На уровне индивидуальных биографий изучаются личностные факторы, ставится вопрос о том, насколько они определяют жизненную траекторию. На уровне биографий поколений индивидуализация рассматривается в контексте неравенства, формулируется проблема ее социально-экономических и гендерных пределов. На институциональном уровне индивидуализация анализируется как принцип современных рынков труда и институтов социального государства. С одной стороны, об индивидуализации говорится как о распространении новых ценностных ориентаций, биографической установки на независимость, гибкость и амбициозность, реализацию которой поощряют современный рынок труда, система образования и социального обеспечения. Это находит отражение в дестандартизации и дифференциации биографий. С другой стороны, возможности реализовать биографические планы продолжают зависеть от социальных условий. В статье обсуждаются основные категории, позволяющие осмыслить эти противоречия: структурированная индивидуализация, развивающая и пассивная индивидуализация, биографический серфинг. Обзор выходит за пределы социологии молодежи, в рамках которой наиболее часто рассматриваются проблемы индивидуализации, и затрагивает другие отрасли социологического знания, приводя результаты исследований индивидуализации в зрелости и старости.

Ключевые слова: индивидуализация, социальная мобильность, биография, биографический подход, неравенство

© Ерофеева П. А., 2015

© Центр фундаментальной социологии, 2015

* Статья подготовлена в рамках научно-исследовательского проекта «НКО как социальный лифт: траектории индивидуальной мобильности в российском некоммерческом секторе» (грант РГНФ № 14-33-01248; руководитель — канд. социол. наук А. А. Яковлева).

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

107

108

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

Бытовые и научные представления о социальной мобильности нередко расходятся. Массовая культура ассоциирует мобильность с тяжелым и честным трудом, отличной учебой и олимпийской волей к победе, с ней героя обязательно ждет заслуженный успех — успех, которого он добился сам. Для современного россиянина эти представления, пропагандируемые в советское время, воспроизводятся на новом уровне в условиях глобализованной культуры, причем не только по знакомству с голливудскими первоисточниками «self-made man». Образец социального успеха, мятущийся герой отечественного кинофильма «Духless» (2012) с гордостью отмечает, что «английские учебники по экономике штудировал», а первую зарплату не растратил по пустякам, «а поехал Рим и Флоренцию смотреть».

Социологическая наука, напротив, возлагает ответственность за успехи и неудачи мобильности на социальные институты. Существуют универсальные стратифицирующие характеристики, которые во многом определяют жизнь человека (Marx, 1992 [1867]; Weber, 2009 [1921]; Davis, Moore, 1945; Bendix, Lipset, 1966; Bour-dieu, Passeron, 1990; Erikson, Goldthorpe, 1992; Wright, 1997; Weeden, Grusky, 2005). Семья и класс, пол и цвет кожи, поколение, система образования и рынок труда задают характер биографии человека, ключом к которой принято считать образование и профессию (Hodge et al., 1966; Goldthorpe, Hope, 1974; Bourdieu, 1984; Grusky, Sorensen, 1998; Brown et al., 2014). От образования и трудоустройства, в свою очередь, зависят материальное положение и социальный статус человека (Duncan, 1961; Laumann, 1966; Solga, Konietzka, 1999; Chan, Goldthorpe, 2004; Breen, Rotman, 2014), круг его друзей (Blau, Duncan, 1967; Chan, Goldthorpe, 2007), интимные отношения и выбор супруга (Wiik et al., 2010), образ жизни (Bourdieu, 1984; Wilson, Musick, 1997; Warde, Martens, 2000; Laidley, 2013), состояние здоровья (Bartley, 2004; Scambler, 2007), эстетические притязания и потребительские предпочтения — от музыки и газет (Peterson, Kern, 1996; Chan, Goldthorpe, 2007) до политических идеологий (Lipset, 1979 [1963]; Kohn, 1989; Evans, 1999; Gross, Fosse, 2012). Ведущим — и принципиальным — остается структурный (или институциональный) подход, позволяющий раскрывать закономерности жизненных траекторий и рассматривающий мобильность в контексте способности социальных структур к воспроизводству или преодолению неравенства возможностей. В рамках этого подхода социальная мобильность — не частная прихоть, а важная общественная и научная проблема. Создание открытых, всеобщих каналов для восходящей мобильности гарантирует возможность продвижения наиболее способным, талантливым и достойным независимо от их социального происхождения, обеспечивая тем самым успешное, устойчивое развитие общества. Вместе с тем в условиях социального, экономического, гендерного и культурного неравенства возможности восходящей мобильности остаются неравными (Bouchard, Zhao, 2000; Константиновский, 2003; Шкаратан, 2011; Morgan et al., 2011; Gonski, 2012), в том числе в наиболее открытых, развитых и благополучных обществах (Breen, 2004; Krugman, 2007; Bailey, Dynarski, 2009; McInerney, Smyth, 2014). Экономический кризис 2008 года повсеместно усугубил это неравенство, обострив академический и общественно-политический

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

109

интерес к вопросам социальной мобильности (Foroohar, 2011; Chetti et al., 2013), факторам мобильности и иммобильности в посткризисную эпоху и в контексте цикличности современного глобального капитализма (Reardon, 2011). Понимание факторов, механизмов и процессов восходящей мобильности в разных странах остается актуальной научной проблемой современной мировой социологии.

В рамках научного знания о структурной природе социальной мобильности не раз отмечались простодушный оптимизм и даже лицемерие масскультовых образов восходящей мобильности. В то же время расхождение научных и бытовых представлений говорит не только о том, как правы одни и заблуждаются другие, но и о двойственности и сложности самого феномена социальной мобильности, сочетающего грани коллективного и личного, структуры и агентства. Несмотря на закономерности, истории жизни разнообразны и непредсказуемы (Bertaux, Kohli, 1984; Heinz, Kruger, 2001; Bertaux, Thompson, 2006 [1997]). Реалии современного гипермобильного общества повышают роль личности в биографии, заставляя пересматривать подходы и методы изучения социальной мобильности (Берто, 1997; Urri, 2007; Carocci, 2011; Голенкова, 2014). Стабильный экономический рост, развитие системы образования и социального страхования ведут к значительному росту доходов населения (Newman, 1999 [1988]; Mishel et al., 2005; Mendenhall et al., 2008), ослаблению классовых барьеров (Heinz, Kruger, 2001) и разрыхлению сословных общностей (Бергер, 2008; Jones et al., 2010). Вкупе с динамизмом и расслабленностью социальной структуры рисковый, цикличный характер глобального капитализма (Budros, 1997; Mendenhall et al., 2008), усилившиеся потоки транснациональной миграции (Marshall, 2001; Mayer, 2004), нестабильность рынков труда (Evans, 2002; Schoon, 2007; Heinz, 2009) и растущий разрыв между образованием и трудоустройством (Furlong, Cartmel, 2006; Holland, Thompshon, 2009) повышают значение индивидуального выбора (Heinz, Kruger, 2001; Giddens, 2013 [1991]; Graaf, van Zenderen, 2013), увеличивают разнообразие жизненных возможностей и траекторий жизни (Cote, 2002), делают менее предсказуемыми время и последовательность переходов от образования к трудоустройству и выходу на пенсию (Vickerstaff, Cox, 2005). Понимание современного модуса мобильности (Толстоко-рова, 2013) выдвигает на первый план мобильного субъекта и обнажает недостаточную способность структурного подхода выявлять и объяснять различия индивидуальных траекторий и многообразие проявлений мобильности, оценивать роль личных намерений и решений, индивидуальных поворотных моментов биографии в социальной мобильности.

Интеграция мобильного субъекта в исследованиях социальной мобильности — важная методологическая задача, решение которой тесно связано с развитием биографического подхода (life-course approach) к мобильности. Этот подход можно определить широко как объединяющий исследования биографий и историй жизни человека, семей и поколений с использованием как количественных, так и качественных методов (Heinz, Kruger, 2001). В рамках этого подхода жизнь человека понимается как результат взаимовлияния структурных сил и индиви-

110

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

дуальных действий и может быть описана как заданная социальным порядком последовательность этапов жизни, на каждом из которых индивид выбирает для себя определенные социальные роли и статусы (Elder, 1998). В этом смысле биографический подход также далек от масскультовых представлений о всесильной роли личности, однако поскольку устройство современных биографий все меньше задано социальным шаблоном и все более динамично, серьезным вызовом для биографических исследований становится способность оценивать роль субъектных факторов в оформлении современных биографий (Heinz, Kruger, 2001).

С одной стороны, субъектные факторы предлагается оценивать в оппозиции к структурным, и биографические исследования оказываются актуальными для целого ряда новейших течений социальной мысли, противопоставляющих этнографический интерес к биографии как источнику «текстуры, деталей и глубины» (Lewis, 2007: 561), более изощренному и критичному пониманию биографий как поля борьбы индивидуального против системного. В русле феминизма этот интерес следует понимать в связке с желанием отвоевать, восстановить подавленные нарративы (Middleton, 1993; Glazer-Raymo, 2001). В традиции устной истории основным мотивом становится демократическое качество биографических исследований как видения «снизу», «от народа», освобожденного от навязанных смыслов системы (Plummer, 1995; Thompson, 2000; McMahan, Rogers, 2013). Исследовательский акционизм, в свою очередь, предлагает рассматривать индивидуальную историю как возможность вооружить исследуемого, сделать его субъектом исследования (Dhunpath, 2000; Рогозин, 2015). В рамках социологии детства и юности интерес к индивидуальным историям жизни связан с пониманием, что «дети сами являются главными знатоками собственной жизни» (McInerney, Smyth, 2014: 239). По-своему формулирует вопрос о биографическом разнообразии постмодернистская философия, предлагая отказаться от таких категорий классической социологии, как профессия, работа и класс, якобы определяющих социальную идентичность человека (Bhat, 2013), и основой современных образов жизни считать потребление, а не производство (Lyon, 1999).

С другой стороны, интересны попытки рассматривать структурные и субъектные факторы в совокупности, не противопоставляя их друг другу (Evans, 2002; Cote, 2002). Большой резонанс получила теория индивидуализации, не отрицающая роль социальных структур в мобильности, но пересматривающая соотношение субъектных и структурных факторов. Толкующая современный социальный порядок как основной фактор раскрепощения биографий от влияния традиционных социальных структур, эта теория формирует новое поле эмпирических исследований мобильности, задающихся вопросом о том, как меняются характер влияния и конфигурация структурных и субъектных факторов в оформлении современных биографий. Тем самым эмпирические исследования индивидуализации вносят серьезный вклад в межпарадигмальную дискуссию о влиянии структурного и индивидуального на мобильность в условиях позднего модерна.

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

111

Цель статьи заключается в том, чтобы выявить и упорядочить основные направления, аналитические категории и результаты эмпирических исследований индивидуализации. Для этого обзор научных публикаций организован следующим образом: в первом параграфе обобщаются основные тезисы теории индивидуализации, описываются предпосылки и сущность феномена индивидуализации в представлении теоретиков. К эмпирическим исследованиям мы переходим во втором параграфе, где обсуждаются результаты работ, имеющих дело с индивидуальными биографиями, они дают возможность оценить, в чем заключаются и как понимаются субъектные факторы в мобильности, как они взаимодействуют со структурными, какую роль играют. Следующее направление исследований — изучение индивидуализации в контексте биографий поколений, результаты этих исследований раскрываются в последующих параграфах в двух аспектах. В третьем параграфе анализируются работы, рассматривающие, как процессы индивидуализации, происходящие на индивидуальном уровне, формируют новые закономерности в биографических траекториях современных поколений и в какой степени эти новые закономерности меняют облик социально-экономического неравенства; в четвертом параграфе обсуждается, какое место занимают новые структуры — современные рынки труда и системы социального обеспечения и как они соотносятся с субъектными факторами, с одной стороны, и традиционными социальными структурами семьи, класса и гендера — с другой, в процессах индивидуализации. В заключении резюмируются основные выводы обзора.

Обзор научных публикаций осуществлялся нами с использованием устоявшейся общенаучной методологии, включающей методы анализа, синтеза, понимания и описания (Hart, 1998; Boote, Beile, 2005). Поскольку в современной литературе по данной проблематике наблюдается нехватка анализа инфраструктуры обзора (Webster, Watson, 2002; Muller et al., 2013), перед тем как перейти к основной теме, подробнее остановимся на этом аспекте. Анализ собранных работ проводился при помощи компьютерной программы «Citavi». Она облегчает оформление библиографии, позволяя добавлять источники по номеру «DOI/ISBN» и импортировать список литературы в необходимом формате. В отличие от других библиографических менеджеров, она также упрощает анализ и систематизацию результатов обзора. В программе был создан «библиографический проект», куда наряду с выходными данными вносились выдержки из работ и комментарии к ним. Далее полученные тексты (прямые и непрямые цитаты, комментарии, резюме, конспекты) были структурированы с помощью инструмента «Knowledge Organizer», позволяющего создать многоуровневый список категорий (тэгов) и распределить по ним выдержки из литературы. На основе сформированного списка, наглядно обобщающего основные направления и результаты работ по проблематике, и был подготовлен этот обзор.

112

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

Обстоятельства и процессы индивидуализации глазами теоретиков

Понятие индивидуализации фиксирует «основной структурирующий принцип» современности (Beck, 2007: 682), согласно которому идентичность больше не является данностью, а принадлежит человеку, который способен — и даже обязан — творить себя и свою судьбу сам (Bauman, 2013 [2000]). Будучи само по себе не новым1, понятие индивидуализации наиболее прочно ассоциируется сегодня с работами У Бека, Э. Гидденса, З. Баумана, посвященными социальным последствиям глобализации капитала, рисков, потребления и знания (Beck, 1992, 1994, 2007; Beck, Beck-Gernsheim, 2002; Beck, Lau, 2005; Bauman, 2013 [2000], 2007; Gid-dens, 2013 [1991]; Giddens, 2002 [1999]). Теоретики индивидуализации наследуют постмодернистский тезис о том, что информационно-технологический скачок и развитие рынка обнажили человека перед целым рядом новых — обобщенных и удаленных — «значимых других» и, следовательно, усложнили процесс самоидентификации (Cerulo, 1997; Bhat, 2013), в отличие от постмодернистов, они не говорят о тотальном конструировании личностей, а, напротив, подчеркивают способность современных людей «продюсировать, режиссировать и монтировать» свои биографии (Beck, 1994: 13).

Нет единого мнения о том, что считать причинами и необходимыми условиями индивидуализации. Ее представляют и логическим продолжением феноменов, заложенных Новым временем, и результатом качественно новых процессов Новейшего времени (также называемого «поздним» или «вторым» модерном). З. Бауман связывает метаморфозы социальной идентификации с господством потребления и глобализацией капитализма как основы общественных отношений (Bauman, 2013 [2000]). Э. Гидденс обращает внимание на возросший доступ к экспертному знанию, позволяющему уходить от культурных и традиционалистских посылок в принятии решений (Giddens, 2013 [1991]). У. Бек подчеркивает негативные социально-экономические последствия глобализации, усиление общественной неопределенности и становление «экономики и общества риска» (Beck, 1992) и в то же время отмечает значение классического государства благоденствия как принципиального условия для раскрепощения, освобождения от прессинга класса, гендера, семьи (Beck, Beck-Gernsheim, 2002; Beck, 2007).

Общей же предпосылкой индивидуализации биографий становится детради-ционализация общественной жизни. Она понимается как слом ценностных абсолютов, уход в прошлое монополии церкви или государства на истину и мораль (Berger et al., 1973; Heelas et al., 1996), распространение либеральной идеологии и становление «институционального индивидуализма», то есть такого режима общественных отношений, когда на человека (а не коллектив) и де-юре, и де-факто возлагается право принятия решений и ответственность за них (Beck, 2007). Де-

1. Индивидуализация обсуждается как признак общества либерального модерна (Berger et al., 1973; Lukes, 1973), эффект постиндустриальной экономики (Kumar, 1995); используется в социологии молодежи для описания процессов перехода к взрослой жизни (Irwin, 1995; Brannen, Nilsen, 2005).

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

113

традиционализация стирает прошлые шаблоны классовых или гендерных траекторий мобильности, позволяет человеку в условиях множества ценностных ориентиров и равенства граждан в правовом, социальном государстве прожить не условный биографический стандарт, как это было в жестко стратифицированном обществе раннего капитализма, но биографию собственного выбора, независимую от обстоятельств социально-экономического расслоения (Beck, 1992; Giddens, 2002 [1999]). В этих условиях принцип действия индивидуализации можно сравнить с законами отношений принципала и агента в экономической теории: чем больше у агента принципалов, тем более он независим, автономен относительно каждого и тем менее его действия способна объяснить логика агентства. П. Бергер (1996; 2008) метафорически описывает индивидуализацию как переход биографий от железнодорожной модели, где существуют фиксированный маршрут, расписание и скорость передвижения, к автомобильной модели, которая «предоставляет большую гибкость в отношении выбора времени отправления, пути следования... позволяет делать перерывы и двигаться в объезд, выбирая более привлекательные ландшафты» (Бергер, 2008: 20).

Подвергая сомнению роль социальных институтов в биографии, теория индивидуализации является предметом споров и критики. Некоторые критикуют теорию по формальным признакам и пеняют авторам (прежде всего Беку) на отсутствие эмпирической базы (Gudmundsson, 2000; Brannen, Nilsen, 2005; Atkinson, 2007; Beck, 2007) и изобилие внутренних противоречий. Нелогично одновременно говорить об индивидуализации как о системном макрофакторе и тут же отрицать наличие других факторов, таких как класс и гендер (Brannen, Nilsen, 2005). Другие подчеркивают, что суверенную деятельность человека следует считать иллюзией, а любые судьбоносные, биографические решения всегда принимаются в опоре на круг семьи и близких (Bhat, 2013). Далее отмечается «методологический национализм», культурная нечувствительность теории, преувеличившей значения индивидуализации как феномена, который если и имеет место, то только в пределах благополучного мира развитых стран (Woodiwis, 1996; Bhambra, 2007; Dawson, 2012; Jamieson, 2012; Bhat, 2013). А в продолжение утверждается, что в силу своей мнимой универсальности теория индивидуализации может быть даже опасна: она удобна в качестве аргумента для неолиберальной идеологии, легко отрицающей вклад структурных пороков, прежде всего социально-экономического неравенства, в частные неудачи (Brannen, Nilsen, 2005; Lazzarato, 2009).

Систематизируя многочисленную теоретическую критику индивидуализации, М. Доусон (2012) выделяет три основных ее типа. «Интеракционистская» критика видит проблему теории в том, что в ее центре — одинокий субъект, новая, «инди-видуализованная» жизнь которого якобы является результатом больших исторических процессов Новейшего времени и при этом почему-то никак не зависит от непосредственных социальных отношений в кругу близких, друзей, сверстников. «Дискурсивная» критика рассматривает индивидуализацию как «неолиберализм в действии» (Lazzarato, 2009), помещая ее в более широкий контекст политиче-

114

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

ских проблем власти и подчинения в современных либеральных обществах. Наконец, «модернистская» критика сосредотачивается на ведущей роли класса и гендера и нередко полностью отрицает явление индивидуализации, показывая, что если она и имеет место, то ничего нового, историчного в ней нет (Atkinson, 2010; Duncan, 2011).

На стыке теории, ее критики и интереса к феномену биографического разнообразия формируется поле эмпирических исследований индивидуализации. Они служат лабораторией, где ведутся поиск и совершенствование методов и категорий биографического подхода для анализа индивидуализации, и предлагают более сложную и неоднозначную картину связанных с нею обстоятельств, механизмов, процессов и пределов.

Индивидуализация и роль субъектных факторов в мобильности

Теория индивидуализации указывает на то, что создание биографий становится процессом «все более динамичным, менее стандартизованным и более самостоятельным» (Heinz, 2001: 29). Поэтому изучение процессов индивидуализации подразумевает в первую очередь внимание к личностным факторам, определяющим способность человека делать выбор, принимать решения, совершать поступки. Как отмечают С. Хитлин и Г. Элдер, то, что человек обладает такой способностью, «не является откровением», однако в социологии понятие индивидуальной деятельности, или способности к действию (agency), представляется относительно новым (Evans, 2002). Человеческие действия, мотивации и решения зачастую рассматривают как «малозначительные, побочные или случайные» (Hitlin, Elder, 2007: 170), трактуя способность к действию скорее как некое остаточное явление за вычетом нормативных, социально предписанных алгоритмов поведения (Marshall, 2000) и игнорируя тот факт, что влияние социальных факторов не бывает ни прямым, ни абсолютным, ни фатальным (Evans, 2002). Пренебрежение к индивидуальной деятельности хлестко критикует М. Кон: «В то время как социальная психология хотя бы признает существование человека, остальные области социологического знания создают впечатление, что социальные институты функционируют без человеческого участия» (Kohn, 1989: 27).

Понятие способности к действию, «агентства», часто остается за пределами анализа, поскольку его сложно адаптировать для эмпирического исследования. В русле биографического подхода «агентство» подразумевает способность к долгосрочному планированию (Hitlin, Elder, 2007), которая должна проявляться в моменты биографических переходов, связанных с утратой прежних и обретением новых социальных идентичностей (Heinz, 2009; Evans, 2002). В контексте теории индивидуализации момент биографического перехода является вариантом судьбоносного момента, то есть такой ситуации или события, нередко за пределами человеческого контроля (Holland, Thomson, 2009), которые сам человек ощущает как определяющие для дальнейшей жизни и самовосприятия (Giddens, 2013 [1991]).

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

115

Судьбоносный опыт встречается на любом этапе жизни, может носить негативный, травмирующий характер и быть связан с увольнением (Mendenhall et al., 2008; Gabriel et al., 2013) или вынужденным выходом на пенсию (Vickerstaff, Cox, 2005), разводом родителей, болезнью, смертью близкого, конфликтом с семьей или сверстниками, насилием, ранней беременностью, экспериментами с наркотиками, переездом (Holland, Thomson, 2009).

Однако в чем заключается и на чем основывается способность к действию в биографические, судьбоносные моменты? Дж. Холланд и Р. Томсон пытаются операционализировать понятие судьбоносного момента применительно к историям взросления молодых людей в Великобритании. Они исходят из того, что использование этого понятия и выявление поворотных моментов в биографиях молодежи помогают обозначить «конфигурацию структурных обстоятельств, индивидуальных действий, временных рамок и случайностей» (Holland, Thomson, 2009: 451) в период перехода к зрелости. Опираясь на материал многолетнего исследования, в рамках которого было проведено несколько раундов интервью с респондентами на разных этапах их подросткового периода и молодости, исследователи предостерегают от того, чтобы характеризовать способность к действию как некое органическое умение что-то предпринять, столкнувшись с критическим моментом. Во-первых, принятые решения, при всей их значимости и сложности, были часто пересмотрены или даже переиграны респондентами так, что их жизнь в итоге никак не менялась, а во-вторых, то, что воспринималось самими респондентами как решительный, личный выбор, зачастую маскировало их доступ к ресурсам, прежде всего родителей. Именно готовность родителей «незамедлительно, решительно и с толком» (Holland, Thomson, 2009: 459) направить все ресурсы на защиту своего ребенка в критической ситуации и приводила к благоприятному результату.

Таким образом, для понимания биографических траекторий недостаточно простого признания фактора индивидуального действия. Не всякий выбор может быть биографически значимым. Хитлин и Элдер (2007) отделяют 1) способность к биографическому действию от 2) общей экзистенциальной способности действовать, связанной с возможностью предупреждать прямое и фатальное воздействие среды, а также 3) способности к прагматическому действию, то есть действию в новых обстоятельствах, и 4) способности к «идентификационному действию» (identity agency) — в рутинных ситуациях. В рамках этой типологии то, что отличает способность к биографическому действию, — это умение принимать решения, имеющие долгосрочные последствия, и осознанная вера в собственную способность добиваться жизненных целей. Такое определение биографического действия смыкается с понятием биографической компетенции, или компетенции планирования (Clausen, 1991), т. е. способности выбирать между альтернативными жизненными путями таким образом, чтобы этот выбор отражал личные предпочтения и таланты (Heinz, 2009). Такую компетенцию составляют несколько взаимосвязанных качеств — осознанность, уверенность в собственных силах и надежность,

116

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

т. е. способность положиться на себя и добиваться запланированных результатов. Другие исследователи в качестве основных измерений агентства выделяют целепо-лагание, расчет и планирование, саморегулирование и веру в эффективность собственных действий (Bandura, 2001). Общее в этих определениях состоит в том, что способность к биографическому действию понимается как набор личных качеств и субъективных представлений, которые могут соответствовать, а могут и не соответствовать действительной способности принимать верные долгосрочные решения и придерживаться их для достижения поставленных целей. Однако наличие субъективных представлений помогает человеку не пасовать перед трудностями, в том числе объективного, структурного характера, упорствовать в достижении целей, справляться с возникающими проблемами (Hitlin, Elder, 2007).

Включение субъективного измерения в понятие способности к действию позволяет разграничивать проявление этой способности и, собственно, ее реализацию. Исследуя жизненные траектории учащихся, занятых и безработных молодых людей в Германии и Великобритании, К. Эванс предлагает отдельно рассматривать способность к действию как субъективную категорию, отраженную в интервью респондентов, и сами действия, составляющие объективную трудовую биографию и оцениваемые с помощью анализа документов (например, трудовых книжек, отзывов работодателей) и структурированного опроса, дабы проверить гипотезу индивидуализации, не теряя при этом структурной перспективы. Эванс заключает, что готовность к действию и вера в способность управлять собственной жизнью присущи современной молодежи в целом, невзирая на положение на рынке труда и социальное происхождение. При этом оптимизм, вера в то, что залогом успеха являются собственный труд, знания, квалификации и опыт, сопровождаются высокой степенью понимания структурных ограничений и осознанием того, что личные усилия «не всегда решают все» (Evans, 2002: 259). Тем не менее даже в наиболее уязвимой группе — британской безработной молодежи — исследователь не встречает фатализма, «что говорит скорее о нереализованной, фрустрирован-ной способности к действию, чем об отсутствии необходимых для этого навыков или представлений» (Evans, 2002: 261). Именно в отсутствии фатализма на уровне субъективных представлений заключается индивидуализация, тогда как осуществление этих субъективных представлений нельзя оценивать с точки зрения индивидуализации, потому что здесь невозможно в достаточной мере дистиллировать влияние объективных структурных параметров.

Cхожими наблюдениями делятся У Грааф и К. ван Зендерен (2013), исследовавшие образовательные траектории выходцев из семей мигрантов в Нидерландах в контексте голландской системы среднего профессионального образования. Несмотря на двойную уязвимость — как представителей малообеспеченного рабочего слоя и как этнического меньшинства — респонденты, согласно теории индивидуализации, демонстрируют твердый оптимизм в перспективах восходящей мобильности, уверенность в том, что успех в их руках, и полагаются на собственные планы для достижения лучшего — по сравнению с родителями — социаль-

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

117

ного статуса. При этом образовательные траектории респондентов не позволяют говорить о поверхностном, нерефлексивном характере их оптимизма или о том, что молодые люди под влиянием наивных масскультовых образов мобильности руководствовались «идеализированными желаниями» вместо «реальных ожиданий» (Попов, Тюменева, Ларина, 2013). Даже в случае негативного образовательного опыта, связанного с «неправильным» выбором специальности, большинство респондентов сохраняли уверенность в собственных силах и амбициозные планы на будущее, бросали непонравившуюся программу обучения и начинали учебу по новой специальности. Авторы интерпретируют такое упорство как пример биографической компетенции, «твердой уверенности в значимости индивидуального действия, веры в личные силы и собственную ответственность» (Graaf, van Zen-deren, 2013: 13). Вместе с тем не все респонденты смогли реализовать эту компетенцию, т. е. окончить училище. Однако неудача биографического действия не связана с личными недостатками, она зависит от структурных обстоятельств, среди которых авторы выделяют недостатки системы профессионального образования в целом и проблемы в семье у отдельных респондентов.

Сравнивая биографические ориентации отцов и детей в Великобритании, Л. Пределли и А. Себулла так описывают новую установку на инициативное отношение к жизни как к личному биографическому проекту: «В молодом поколении мы столкнулись с такой самоуверенностью и пробивной способностью, которая редко встречалась в интервью их родителей. Эта пробивная способность была выражена в их представлениях об активном индивидуальном принятии решений, движимым стремлением к восходящей мобильности, осознанием альтернатив и возможностей, желанием реализоваться в карьере и порвать с зависимостью от семьи и семейной традиции» (Predelli, Cebulla, 2011: 36). В российских условиях схожий разрыв в биографических ориентациях поколений описывает Н. Цветаева (2003). Рассматривая ценностные ориентиры пожилых людей (старше 60 лет) и молодежи (до 27 лет), она отмечает прагматизм и цинизм мотиваций молодого поколения, распространение установки на личную эффективность и гибкость при поиске работы.

Вместе с тем преобладание инициативного и прагматичного отношения к биографии затрагивает и старшие возрастные группы, для которых переход к реалиям «общества риска» и осознание необходимости развивать биографическую компетенцию пришлись на период среднего или предпенсионного возраста. Описывая изменения в экономике и обществе как закат «фордистского биографического режима», в котором стабильность и однородность биографий, представленных простой цепочкой переходов от образования к пожизненному трудоустройству и пенсии, обеспечивались многолетним послевоенным экономическим ростом, низкой безработицей, процветанием корпораций и развитием социальных гарантий труда, Р. Менденхолл (2008) находит, что то поколение, которое было воспитано в период расцвета режима в 1960-1970 гг., но стало свидетелем его окончательного краха в 1980-2000-е, вынуждено радикально пересматривать свои биографиче-

118

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

ские планы и установки. Представители этого поколения в США, которые столкнулись с увольнением в 40-50 лет, то есть в период личного профессионального расцвета, и потеряли хорошо оплачиваемую работу на сравнительно высоких должностях в крупных корпорациях, испытывают трудности с поиском работы, особенно на аналогичных позициях, и на этом фоне отказываются от традиционной установки на корпоративную лояльность — верность компании в обмен на гарантии стабильной карьеры. То, что приходит на смену этой лояльности, авторы именуют ментальностью «сам себе хозяин» (free-agent mentality). Негативный опыт общения с работодателем и кадровыми службами в период увольнения и поиска работы «способствует пониманию, что социальный контракт на рынке труда меняется и что необходимо быть самостоятельным, независимым от работодателя» (Mendenhall et al., 2008: 198). Установка на независимость распространяется не только на тех, кто решил в результате увольнения стать частным предпринимателем, но и на тех, кто продолжил поиски работы по найму. Респонденты признавали несостоятельность своих прежних представлений о «преданности компании» в условиях изменившегося рынка труда и корректировали свои ожидания от трудоустройства, моделируя его как ситуацию «временной аренды» своих услуг работодателю. К аналогичным выводам приходит И. Габриель (2013), основываясь на результатах изучения профессиональных траекторий американских управленцев и специалистов, потерявших работу в зрелости (40-50 лет). Потеря работы в этом возрасте и для этой — благополучной — социальной категории оборачивается серьезным кризисом идентичности, связанным с необходимостью переосмыслять устоявшиеся карьерные представления. Выйти из кризиса смогли те, кто отказался от прежних требований к стабильному и престижному трудоустройству, проявлял «гибкость и находчивость» (Gabriel et al., 2013: 56) в поиске работы, развивал оппортунизм и авантюризм в новых, ограниченных обстоятельствах.

Вместе с тем для тех, кто успел сделать карьеру в фордистскую эпоху, новый индивидуализованный биографический режим скорее сулит возможности, а не риски. И. Джонс (2010) рассматривает опыт выхода на пенсию среди менеджеров среднего и высшего звена в Великобритании, показывая, что для этой категории в условиях современной гибкой британской пенсионной системы пенсия становится предметом добровольного выбора, ассоциируется с новыми возможностями и конструируется как особый образ жизни, а не период старения и «доживания». При этом перемены в биографических ориентациях поколения, связанные с уходом биографического стандарта фордистской эпохи, описываются не как резкий сдвиг, сопровождаемый на индивидуальном уровне кризисом идентичности, но как мягкий процесс постепенного приобщения к новым биографическим установкам, которые проявились в полный рост в момент биографического перехода — от трудоустройства к пенсии. Респонденты, представляющие это поколение, ожидаемо высказывали приверженность ценностям индивидуального выбора и независимости, демонстрировали развитую биографическую компетенцию в том, как

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

119

они активно планировали и позитивно рассматривали свой «третий» возраст — пенсию.

Примечательно, как американских безработных и британских пенсионеров роднит вектор перемен в биографических установках и как разделяет восприятие этих перемен. Время, период жизни, на который приходятся те или иные исторические перемены, играет решающую роль в том, какое влияние на жизнь они окажут (Elder, 1998; Mendenhall et al., 2008). Вместе с тем имеет значение не только историческое время, но и индивидуальное время, понимаемое в перспективе биографического подхода как принцип, согласно которому каждому возрасту присущи особые задачи человеческого развития (Elder, Giele, 2009). В контексте этого принципа и американские, и британские респонденты, будучи близкими по возрасту, находятся на том этапе зрелой жизни, когда основной задачей является передача своего жизненного опыта младшим поколениям (Mendenhall, 2008; Miller, 1993). В свете этого императива и в схожих исторических условиях респонденты вели себя идентично, несмотря на разницу в индивидуальных обстоятельствах. В обоих случаях корректировался воспитательный посыл детям, респонденты говорили о необходимости заранее объяснять младшему поколению особенности рынка труда в «экономике риска», учить полагаться только на себя в эпоху повсеместной неопределенности. Джонс отмечает, что даже в сравнительно благополучной жизненной перспективе их респондентов преломляются все «конфликты и противоречия второго модерна» (Jones et al., 2010: 114). Высказывая опасения за будущее своих детей, они противопоставляют собственный опыт «стабильной карьеры», «заботливой компании», «традиционных ценностей» (Jones et al., 2010: 113) и те туманные, шаткие перспективы будущего поколения, которые стали следствием подрыва норм пожизненного трудоустройства.

Таким образом, как в социологии молодежи, так и в исследованиях зрелости и старости отмечается распространение ценности индивидуальной автономии и ответственности. Помимо эмпирических выводов исследования личностных факторов в биографии объединяет и то, что они рассматривают способность к действию в однородной выборке. Упомянутые авторы, за исключением Эванс (2002), отдают предпочтение респондентам одного социального статуса и профессионального круга, что позволяет снять вопросы о роли структурных обстоятельств, однако ограничивает возможности концептуализации агентства, которое в этом контексте выглядит как нечто, что обнаруживает себя, только если условия равны. Джонс (2010) справедливо обосновывает это данными предыдущих исследований старения. Авторы сходятся на том, что пенсия остается периодом, в который человек сталкивается с финансовыми трудностями и проблемами здоровья, переживает кризис социальной идентичности, пытаясь согласовать свой опыт независимой зрелости и профессиональной реализации с новым социальным статусом (безработного) пенсионера. По этой причине исследование ограничено респондентами, которые добровольно вышли на пенсию, не испытывая серьезных финансовых или медицинских проблем.

120

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

Схожим образом поступает Дж. Котэ (2002), рассматривая образовательные и профессиональные траектории канадских студентов. Он ограничивает свою выборку выходцами из семей среднего класса, поскольку такая выборка позволяет оценить пределы индивидуализации для людей в одинаковых обстоятельствах, увидеть, в какой мере разные стратегии использования одинаковых ресурсов приводят к разным результатам. Так, «мы можем в достаточной степени сдержать влияние базовых структурных факторов (социального класса), чтобы дать возможность проявиться факторам личностным, если они есть» (Cote, 2002: 119). Однако исследователя в первую очередь интересуют не субъективное восприятие и риторические проявления способности к биографическому действию, а объективные ресурсы и результаты биографического действия. В условиях, когда «институциональные опоры взросления истончаются» (Cote, 2002: 118) и молодые люди сталкиваются с необходимостью (или возможностью) самостоятельно строить свою дорогу жизни, исследователь находит, что от личных ресурсов во многом зависит, выглядит ли перспектива индивидуализации жизненной траектории привлекательной или обременительной и будет ли индивидуализованная траектория успешной или нет. Ключевая роль ресурсов — прежде всего семейного культурного и социального капитала — не раз отмечается в изучении взросления (Coleman, 1988; Portes, 1998; McNeal, 1999; Ядов, 2001; Sandefur et al., 2006; Очкина, 2010; Черныш, 2011), однако Котэ предлагает уточнить и расширить понимание ресурсов и вводит категорию «капитала идентичности» для того, чтобы обозначить, как меняется характер ресурсов в условиях индивидуализации (Рис. 1). Главной целью становится активное создание себя, а не путешествие по заданному шаблону от образования к трудоустройству и пенсии. Создание себя означает наращивание капитала идентичности, который складывается из того, какие инвестиции в себя

/- \

Социальная структура

ч__________________________)

традиционная

Нового времени

Новейшего

времени

( "\

Социальная идентичность

ч__________________________>

предписывается

достигается

управляется

( \

Личностная идентичность

ч_________________________/

неавтономная

индивидуальная

образная/

имиджевая

( N

Приобретаемые ресурсы

V______________________)

человеческий

капитал

культурный

капитал

капитал

идентичности

Рис. 1. Типы предпочтительных ресурсов для социальной мобильности в зависимости от социальной структуры (по Дж. Котэ)

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

121

делает молодой человек в процессе взросления на основе имеющихся у него (и годных для обмена) ресурсов. Котэ предлагает разделять ресурсы осязаемые — например, социальное положение родителей, от которого может зависеть, в какой мере они способны финансировать образование ребенка, и неосязаемые, к которым он относит в том числе биографическую компетенцию и, шире, силу личности, мотивации, харизмы. В той мере, в которой именно последние — т. е. личные, а не семейные — ресурсы влияют на успех биографической траектории, индивидуализация оставляет отпечаток на современных биографиях. Наличие обоих типов ресурсов и их роль Котэ предлагает выявить с помощью опроса, а не интервью, разрабатывая собственный индекс личностных способностей, с одной стороны, и индекс биографического успеха — с другой. Использование индексов помогает обеспечить сопоставимость результатов отдельных респондентов.

Как оказалось, личные ресурсы играют значительную роль, поскольку при сопоставимых входных данных (социальное происхождение) и в равных институциональных условиях (учеба в университете как «мораторий на взросление») жизненные траектории молодых людей заметно варьируются. Эти вариации автор предлагает разместить в спектре от «индивидуализации по дефолту» до «развивающей индивидуализации». Первая подразумевает пассивное принятие «полу-фабрикатных идентичностей» (Cote, 2002: 119), предлагаемых современным массовым высшим образованием, вторая же обобщает созидательные, стратегические подходы к персональному развитию, ассоциируется с восходящей мобильностью. Индивидуализация по дефолту может вести к замедленному, отложенному взрослению, тогда как развивающая индивидуализация предполагает успешный переход к зрелости, то есть обретение независимости и достижение профессиональных и других приоритетов взрослой жизни (Cote, 2002).

Аналогичные тенденции в траекториях сербской молодежи описывает С. Тома-нович (2012). Рассматривая две группы молодых людей разного социального происхождения — представителей образованного среднего класса из центра Белграда и выходцев с рабочих окраин сербской столицы, автор выделяет среди респондентов первой группы тех, кто активно использует имеющийся семейный капитал, и тех, кто пассивно принимает родительские возможности и следует написанному родителями сценарию жизни. В свою очередь, во второй, более уязвимой группе есть те, кто пытается преодолеть структурные ограничения за счет личной целеустремленности и активности, и те, кто «катается по волнам», то есть не создает возможности, но ждет благоприятного стечения обстоятельств, чтобы что-то предпринять. Пассивное ожидание волны, отсутствие долгосрочных планов на жизнь и осознанных инвестиций в себя Томанович также ассоциирует с отложенным взрослением и гедонистической ориентацией подросткового толка («главное — развлекаться») (Tomanovic, 2012: 616).

Метафора волны, «серфинга» вообще оказывается популярной для осмысления современных биографических стратегий. Сравнивая профессиональные ориентации отцов и детей в Великобритании, Пределли и Себулла (2011) выделяют три

122

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

подхода к трудоустройству и созданию карьеры: «проектировщики» имеют четкие долгосрочные планы, нацелены на личностный рост и активно созидают себя; «перестраховщики» неамбициозны, предпочитают наиболее доступные и безопасные варианты, не пытаясь переделать обстоятельства и ориентируясь скорее на стабильный доход, чем на самореализацию; и, наконец, «серферы» экспериментируют, ищут себя без определенных целей, неразборчиво используют те возможности, которые оказываются перед ними здесь и сейчас. Авторы отмечают, что среди поколения отцов перестраховщики преобладают над проектировщиками, а серферы не встречаются вовсе, тогда как в поколении детей просто невозможно выделить один доминирующий подход. Скорее, большинство сочетают элементы проектирования и серфинга, и «если что-то и характеризует молодое поколение, так это многообразие и неустойчивость, беспочвенность» (в оригинале — «rootlessness») (Predelli, Cebulla, 2011: 36). Авторы подчеркивают, что сохраняется общая профессиональная этика — стремление честно трудиться — укорененная в протестантской морали, однако стратегии поведения в условиях современного рынка труда меняются значительно.

Несистемное экспериментирование, перебирание возможностей без ясной цели характеризует и современные стратегии обучения. Анализируя «учебные биографии» на примере голландской молодежи, И. Дипстратен (Diepstraten et al., 2006) заключает, что, несмотря на возросшее значение высшего образования в экономике знаний и широкий доступ к такому образованию в европейском социальном государстве, наличие диплома больше не гарантирует успеха, а молодые люди все чаще ориентируются на неформальные каналы обучения для того, чтобы обеспечить себе желаемую карьеру. При этом траектории трудоустройства, невзирая на выбор формального или неформального, «уличного» образования и другие обстоятельства, как правило, «дестандартизованы, нелинейны, полны постоянных изменений, обычно не связанных с развитием в определенном направлении, но нацеленных на эксперименты с разными типами работ, а точнее, проектов» (Diepstraten et al., 2006: 184).

Важный аспект блуждания по волнам — ощущение упущенной возможности сделать правильный выбор в правильное время. Такие эмоции описывают пожилые британцы, добровольно или вынужденно вышедшие на пенсию в 2000-е гг., в исследовании С. Викерстафф и Дж. Кокс (2005). Так же как и Джонс (2010), авторы отмечают, что респонденты пытаются конструировать пенсию как личный потребительский выбор и индивидуальный биографический проект, однако в том, что касается финансового обеспечения пенсии, испытывают нехватку контроля над собственной жизнью из-за упущенной возможности вовремя подобрать оптимальный пенсионный план. Пенсия больше не задана стандартом и представляет открытое море, однако из-за нехватки личного планирования пенсионный опыт превращается в дрейф по течению, а не плавание в желанном направлении. Габриель (2013), описывая аналогичный опыт дрейфа среди американских безработных менеджеров и специалистов, вообще предлагает отказаться от понятия

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

123

стратегии. «Оппортунизм и маневрирование проявлялись гораздо более ярко, чем то, что в литературе по безработице принято громко называть стратегией. Никто из респондентов не предпринял сколь-нибудь серьезной попытки, чтобы начать новую жизнь ... Их можно охарактеризовать как специалистов по выживанию, демонстрирующих краткосрочное, тактическое, оппортунистическое мышление, а не стратегический подход к поиску работы» (Gabriel et al., 2013: 69). Короткий горизонт планирования роднит американские биографии с российскими: анализируя ценностные ориентиры молодежи начала 2000-х, Цветаева заключает, что неопределенность «эпохи перемен» делает жизнь менее прогнозируемой, вынуждает жить одним днем, «подходить к жизни инструментально, используя подвернувшиеся возможности» (Цветаева, 2003: 4).

Распространение серфинга как типа биографии свидетельствует, что возможности стандартной биографии, основанной на движении по институциональным рельсам, ушли в прошлое, образовав лакуну, которую могут заполнить только те, кто способен использовать личные ресурсы для активной индивидуализации жизни (Evans, Heinz, 1994). Субъектные факторы теснят структурные, однако не автоматически. Дж. Браннен и А. Нильсен (2005) предостерегают от оценки роли личности как первоочередной. То, что принято называть способностью к действию, они осмысляют как претензию на способность. В их исследовании траекторий взросления в пяти европейских странах те респонденты, которые формулируют свои жизненные ожидания в категориях личного выбора, с точки зрения авторов, просто игнорируют структурные обстоятельства, позволяющие им выбирать из моря возможностей и откладывать взросление, и в итоге не приводят осмысленных и реалистичных планов на жизнь.

С другой стороны, отрицание роли личностных факторов тоже встречает критику. Ряд исследований демонстрирует, что попытка отказать современной молодежи или отдельным ее категориям в способности к биографическому действию и адаптации к структурным условиям, несостоятельна и высокомерна. П. Мак-Инерни и Дж. Смит (2014), изучая биографические ориентации школьников из беднейших сельских районов Австралии, заключают, что распространенная модель «культуры бедности», которая утверждает отсутствие биографической компетенции, мотивации и целеустремленности у молодежи из бедных семей, ведет к патологизации бедности и ущемляет в правах тех детей, которые, несмотря на неблагополучные обстоятельства, ясно формулируют образовательные приоритеты и мотивированы на учебу для социального продвижения. В свою очередь, С. Данкан (2007) удивляется пропасти, которая существует между реальным опытом подростковой беременности и дискурсом, который сложился вокруг этого явления, по крайней мере, в Великобритании. Приводя данные многочисленных эмпирических исследований, он показывает, что подростковая беременность не разрушает жизнь, как принято считать, не означает отсутствия жизненных приоритетов или способности и возможностей их добиваться. Напротив, в долгосрочной перспективе она стимулирует желание учиться и работать, устойчиво

124

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

коррелирует с более стабильными и осмысленными жизненными траекториями. Так или иначе, исследования индивидуализации на уровне отдельных биографий указывают, что, с одной стороны, трансформируются биографические установки, распространяются ценности независимости и целеустремленности, а с другой — наличие этих ценностей и, шире, субъективное восприятие собственных способностей создавать биографию не всегда становится объективным ресурсом жизненного успеха, который продолжает зависеть от факторов вне контроля субъекта.

Индивидуализация в контексте социально-экономического неравенства

Исследования, раскрывающие вклад субъектных факторов, показывают, что биографический успех зависит не только от личных свойств, но и от структурных обстоятельств. В перспективе индивидуализации есть место понятию о социальном неравенстве: «очень мало найдется авторов в этой отрасли, которые бы утверждали, что неравенство исчезло» (Evans, 2002: 249). Если рассматривать индивидуализацию как продолжающийся процесс, который не кардинально и резко, но частично и постепенно меняет облик обществ, возникает вопрос о современных пределах индивидуализации в контексте сохраняющегося неравенства.

Понять, как соотносится фактор индивидуализации с традиционными видами неравенства — социально-экономическим и гендерным, — позволяют статистические исследования, выявляющие зависимости между биографическими траекториями и релевантными структурными факторами. Отталкиваясь от того, что индивидуализация должна вести к уменьшению влияния классовой принадлежности на жизненную перспективу, У Колер (2005) изучает, как сказывается социальное происхождение (классовое положение родителей) на биографических траекториях в 28 странах. Он показывает, что влияние социального происхождения слабеет с ростом уровня доходов: чем выше ВВП страны, тем менее выражен фактор классового неравенства. Это подтверждает тезис о том, что предпосылкой индивидуализации является феномен «неравенства богатых», когда уровень доходов наиболее бедных представителей общества настолько высок, что разница между самыми богатыми и самыми бедными не так важна (Бергер, 2008). Вместе с тем Колер не находит подтверждения тому, что в современных обществах размываются статусные общности. Дабы проверить эту гипотезу, он замеряет статусную кристаллизацию, то есть соотношение различных статусных характеристик респондентов (дохода, образования, трудоустройства). Чем менее однородны показатели этих характеристик (например, высокий доход и минимальное образование или низкий доход и высококвалифицированная работа), тем меньше статусная кристаллизация и тем сложнее отнести человека к определенной группе. Колер показывает, что степень статусной кристаллизации, хотя и разная для разных стран, никак не зависит от уровня богатства страны или других значимых факторов. По его мнению, индивидуализация, то есть деструктуризация обществ, происходит

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

125

параллельно со структуризацией, то есть воспроизводством традиционных паттернов неравенства.

Такой принцип формирования биографических траекторий, при котором влияние социальных обстоятельств сосуществует с субъектными факторами, называют структурированной индивидуализацией (structured individualization) (Roberts, 1995; Engel, Strasser, 1998; Heinz, 1999; Cote, 2002; Evans, 2002) (Рис. 2). Котэ (2002) с помощью этого понятия объясняет результаты исследования среди канадских студентов. Ограничиваясь классово однородной выборкой, он замеряет не номинальную классовую принадлежность, а реальный вклад благоприятного социального положения, который определяется тем, оплачивают родители образование студента или нет. Как оказалось, поддержка родителей только частично может объяснить результаты перехода к взрослой жизни. Наиболее преуспевали мужчины, у которых не было родительской поддержки, и женщины, у которых такая поддержка была. Параллельно долгосрочные результаты сильно зависели от уровня биографической компетенции — мотивации, уверенности, целеустремленности. Котэ заключает, что строгая структурная логика не работает. Если бы речь шла об определяющем влиянии структур, то наибольшие успехи должны были бы демонстрировать мужчины, которые получали родительскую поддержку. В то же время нельзя говорить о безоговорочной победе личностных факторов. Если бы

Субъектность,

«рефлексивность»

Объект исследования: индивид

Объект исследования: институты

Рис. 2. Структурированная индивидуализация и ограниченное агентство как компромиссные понятия для описания роли субъектных факторов в институтах и индивидуальной деятельности (по К. Эванс)

126

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

дело было только в них, не наблюдалось бы закономерностей — разницы между высоким и низким уровнем поддержки, между мужчинами и женщинами.

Интересные сведения о гендерных пределах индивидуализации дают исследования в США, Германии и Швейцарии. В этих и других западных странах последние десятилетия ХХ века ознаменовались существенным расширением образовательных и трудовых возможностей для женщин, и перспектива индивидуализации позволяет оценить то, как эти перемены сказались на их биографических траекториях. В контексте индивидуализации Д. Уортс (2013) рассматривает трудовые и семейные биографии американских женщин пяти поколений. Она включает два аспекта индивидуализации: если процесс имеет место, то мы должны увидеть, во-первых, дестандартизацию биографий, то есть большее разнообразие между траекториями, а во-вторых, дифференциацию, то есть большее разнообразие жизненных ситуаций в пределах одной траектории.

В том, что касается трудоустройства, исследователи находят, что биографии женщин в США стали не менее, а более стандартизованными и однородными. Ушли в прошлое чередования между периодами полной занятости и домохозяйства, в то время как непрерывное полное трудоустройство независимо от семейного положения «закрепилось в качестве нового стандарта» (Worts et al., 2013: 314). Интересно, что исследование в Германии дало противоположные результаты. Сравнивая поколение «беби-бумеров» (1956-1965 годы рождения) с двумя предыдущими поколениями (1936-1945 и 1946-1955), Дж. Симонсон (2011) показывает, что трудовые биографии женщин стали значительно разнообразнее. Распространились «прерывистые» траектории с большим чередованием периодов полной, частичной занятости и незанятости, связанной с семейной жизнью. Вместе с тем гораздо реже стал встречаться некогда доминантный тип замужней неработающей домохозяйки. Разницу в немецких и американских данных можно понять в контексте истории объединения ФРГ и ГДР: дестандартизацию карьеры немецких женщин повлекло крушение двух противоположных стандартов — домохозяйства в Западной Германии и полной занятости в Восточной. Несмотря на то, что для бывшей ГДР непрерывное полное трудоустройство до сих пор более характерно, чем для западной части, объединение страны привело к тому, что два стандарта смешались, меняя картину женских биографий. Те же исторические процессы оказали иное влияние на немецких мужчин: Дж. Симонсон (2015) заключает, что хотя и на западе, и на востоке все сложнее встретить прежний стандарт постоянной полной занятости среди мужчин, выходцы из ГДР более подвержены фрагментации трудоустройства, у них чаще встречаются «нестандартные эпизоды биографии, такие как незанятость и частичная занятость» (Simonson et al., 2015: 387).

На фоне перемен в трудоустройстве женщин их семейные истории — траектории замужества и материнства — и в США, и в Европе стали сложнее и разнообразнее. Как показывает американское исследование, все больше женщин отказываются от традиционных многолетних браков. В средних поколениях выросло число разводов, а в наиболее поздних — больше женщин откладывали замуже-

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

127

ство на более поздний возраст. Авторы отмечают, что, поскольку трудовая биография стала более стабильной, а семейная жизнь — менее, можно говорить о том, что стабилизация одного аспекта биографии произошла за счет дестабилизации другого (Worts et al., 2013). В немецком исследовании семейное положение специально не рассматривается, однако приводятся сведения о детях. Они рифмуются с американскими данными, показывая, что в позднем поколении увеличилось число бездетных (Simonson et al., 2011). Швейцарское исследование, в отличие от немецкого, напрямую касается семейных историй и также сходится с американскими наблюдениями в том, что личная жизнь женщин стала более разнообразной и сложной. На данных о нескольких поколениях женщин, рожденных с 1910 по 1957 год, Э. Видмер и Ж. Рицхард (2009) демонстрируют, что по крайней мере до 30 лет супружеские траектории женщин все меньше следуют какому-то определенному стандарту, менее стабильны, меньше связаны с ранним многолетним замужеством. Частично это можно объяснить тем, что женщины стали иначе принимать решение о замужестве. Так, судя по шведско-норвежскому исследованию, женщины в большей степени руководствуются тем, счастливы ли они в отношениях или нет, когда переходят от сожительства к официальному браку, тогда как мужчины больше ориентируются на объективные показатели собственного дохода и образования, а также дохода невесты, чем на субъективное удовлетворение от отношений (Wiik et al., 2010). Как трактуют авторы, эти результаты можно считать частичным подтверждением индивидуализации, поскольку по крайней мере для женщин личное, а не системное определяет биографически значимое решение.

Задаваясь вопросом о том, насколько более сложными и менее похожими стали женские биографии, исследователи также интересуются тем, в какой степени выявленные тенденции находят отражение в жизни представительниц разных социальных слоев. Уортс (2013) замечает, что выгоды и риски, связанные с индивидуализацией, неравномерно распределяются между женщинами из благополучных и уязвимых групп. Стандартизация трудовых биографий произошла из-за того, что наиболее обеспеченные и образованные перешли к полной занятости, в то время как наиболее уязвимые (прежде всего афроамериканки) и раньше не могли себе позволить жизнь домохозяйки. Схожую тенденцию описывает П. Бергер (1993), отмечая, что в ФРГ стабилизация трудоустройства коснулась только женщин с высоким уровнем образования. Дифференциация личной жизни в большей степени затронула представительниц среднего класса за счет того, что их семейные траектории стали более фрагментированными, тогда как в менее благополучных категориях материнство вне брака, разводы и раньше не были аномалией (Worts et al., 2013).

Важный вопрос, который остается за скобками исследований о социальных и гендерных пределах индивидуализации, касается причин формирования этих пределов, то есть факторов возникновения неравенства. Если, несмотря на индивидуализацию, сохраняется неравенство между мужчинами и женщинами, богатыми и бедными, меняется ли как-то механизм воспроизводства неравенства? Ряд

128

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

исследователей отмечает, что в этом состоит суть индивидуализации, показывая, что субъектные факторы, даже если считать их первостепенными, нельзя рассматривать в отрыве от социально-экономического неравенства (Plumridge, Thomson, 2003; Heinz, 2009). То, что биографическая компетенция, а не социальное происхождение, определяет жизненную траекторию, не означает, что социальное происхождение не влияет на развитие самой биографической компетенции. Для Гидден-са ключом к индивидуализации жизни являются навык и опыт рефлексивности, понимаемой как способность к критическому суждению и познанию структурных возможностей и ограничений (Giddens, 2013 (1991)). Логично предположить, что на практике, чтобы развить эту способность, недостаточно личного таланта, а необходимо, например, хорошее образование. В этом смысле рефлексивность становится ресурсом привилегированных (Nollmann, Strasser, 2007; Skeggs, 2005), а практики рефлексивности можно рассматривать как одну из форм реализации и воспроизводства габитуса, то есть социально определенного стиля жизни (Farrugia, 2013а). Предполагается, что выходцы из благополучных семей должны чаще демонстрировать способность к критическому мышлению, планированию и достижению жизненных целей (Atkinson, 2010; Woodman, 2010; Farrugia, 2013b; O’Connor, 2014).

Между тем некоторые эмпирические исследования свидетельствуют о прямо противоположном. Наименее привилегированные способны к гораздо более ясному представлению о своих возможностях и деятельному отношению к биографии, тогда как представители благополучных, имущих семей оказываются слепы к обстоятельствам, пассивно следуют семейной традиции или реализуют социальные ожидания от них (Brannen, Nilsen, 2005; Laughlang-Booy et al., 2014). Браннен и Нильсен (2005), сравнивая планы и чаяния молодых людей разных социальных слоев из пяти европейских стран — Швеции, Норвегии, Великобритании, Ирландии и Португалии, — заключают, что выходцы из рабочих семей в Великобритании и Норвегии наиболее приспособлены к трезвому и серьезному биографическому планированию. Они осознают свои ограничения, с одной стороны, и особенности рынка труда — с другой. В то же время норвежские студенты вузов, пользуясь преимуществами наиболее эгалитарной из всех пяти стран системы образования, не способны осознать собственную привилегию, уверены в своих возможностях, однако не имеют четких планов на жизнь (Brannen, Nilsen, 2005). Ж. Лафлан-Буи (2015) приходит к схожим выводам по результатам интервью с 16-17-летними подростками из Австралии. Привилегированное положение родителей отводит многие риски и проблемы взросления, стимулируя тем самым некритичное отношение к жизни у подростков. Рефлексивность демонстрируют те, кто, напротив, не может похвастаться благополучными социальными условиями.

Впрочем, такие данные не должны автоматически вселять оптимизм в отношении перспектив современных молодых людей из уязвимых категорий. Исследуя траектории взросления двух поколений британских подростков (1958 и 1970 годов рождения), И. Шун (2007) заключает, что выходцы из низших слоев с ярко выра-

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

129

женной способностью к рефлексивности все равно чаще переживали безработицу и их социальный статус был ниже, чем у привилегированных сверстников.

Таким образом, исследования индивидуализации на уровне биографий поколений и с учетом социально-экономического неравенства, которое характеризует относительное положение отдельных представителей любого поколения, только с оговорками дают основание считать, что индивидуализация представляет собой расширение возможностей для наиболее способных и достойных. У тех, кто сталкивается с большими структурными препятствиями, есть шанс преуспеть, однако для этого от них требуются лучшие навыки биографического планирования, чем от тех, кто находится в более выигрышном положении (Heinz, 2009; Woodman, 2010). В связи с этим возникает сомнение в том, можно ли считать индивидуализацию новым явлением, уникальным для нашего времени (Duncan, 2011).

Индивидуализация как принцип современных институтов

Вопрос о старом и новом в биографических траекториях звучит иначе, если к субъектным факторам и фактору социального неравенства добавить еще один структурный пласт — «институтов, экономических циклов и рынков» (Beck, 1992: 131). Одно из положений теории индивидуализации состоит в том, что этот пласт, определяемый Беком как вторичные институты, замещает традиционные социальные узы — класса и нуклеарной семьи, создавая одновременно новые возможности, то есть условия для индивидуализации, и новые рамки — «люки» (trapdoors), которые эти возможности могут ограничить (Beck, 2000). К основным вторичным институтам следует отнести рынок труда и социальное государство как систему регулирования этого рынка, включающую образование и социальное страхование (Predelli, Cebulla, 2011). Только в современном виде, который определяется сочетанием подвижного, фрагментированного рынка и развитого социального государства, дающего широкие возможности для образования и страхования, эти институты обеспечивают эмансипаторную функцию, делая индивидуализацию качественно новым явлением.

В контексте биографического подхода определение вторичных институтов соприкасается с понятием «режимы перехода» (transition regimes) как совокупности специфических структурных, культурных и институциональных контекстов разных социальных государств, в рамках которых совершаются биографические переходы (Graaf, van Zenderen, 2013). Вне этих контекстов биографические траектории теряют свою изначальную логику. Для реализации биографической компетенции нужен рынок труда, который задает параметры и варианты выбора (Heinz, 2009). Сравнивая стратегии отцов и детей на британском рынке труда, Предел-ли и Себулла (2011) отмечают, что без понимания того, как изменился сам рынок, изменения в стратегиях можно было бы рискнуть трактовать как провал межпоколенческой трансмиссии, то есть передачи жизненного опыта. Наблюдая преемственность в отношении этики труда и разницу в прагматических ориентациях,

130

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

раскрывающих взгляды респондентов на то, как делать карьеру и искать работу, исследователи заключают, что трансмиссия состоялась, однако в таком виде, который отражает новые реалии современной экономики и рынка труда Великобритании (Predelli, Cebulla, 2011). Сравнивая молодежь Великобритании и Германии, К. Эванс и У Хайнс (1994) также различают несколько типов переходных стратегий (transition actions) и соотносят их с итоговыми траекториями трудоустройства в двух странах, показывая, что разные типы стратегий не являлись отражением личных качеств респондентов, а скорее «приводились в действие разными контекстами возможностей» (Heinz, 2009: 398). Осознанное, стратегическое планирование карьеры и постоянно прогрессирующий профессиональный рост ассоциировались со стабильным состоянием рынка, предлагающим ясные карьерные альтернативы, тогда как стратегия «подождать и посмотреть» и связанный с ней стагнирующий карьерный рост отвечали менее благоприятным обстоятельствам, «навязывающим короткий горизонт планирования» (Heinz, 2009: 398).

Следующим элементом режима биографических переходов является система образования. На фоне нестабильного рынка труда и в отсутствие системы поддержки перехода от учебы к трудоустройству именно система образования, а не разница в индивидуальной биографической компетенции, может быть действительной причиной распространения биографического серфинга. На материале многолетнего исследования студентов в Миннесоте Дж. Мортимер (2003) показывает, что колледж, высшее образование оказывается востребованным в Америке во многом потому, что у молодых людей нет других привлекательных возможностей выйти на рынок труда. Это делает колледж безальтернативным, и студенты не видят ясной связи между образованием и трудоустройством. Современные российские школьники демонстрируют такое же отношение к высшему образованию. Рассматривая особенности выбора места учебы и профессиональные планы абитуриентов Екатеринбурга и Свердловской области, И. Тесленко (2013) отмечает, что подавляющее большинство респондентов главной целью ставят поступление в вуз, а не получение желаемой специальности, причем основным критерием выбора учебного заведения является его «престиж». Университет позволяет отложить выбор трудоустройства, а не определяет его, однако однажды выбор все-таки приходится делать, и здесь попавших в систему высшего образования ждет разочарование. Многие американские школьники, поступив в университет, в итоге бросают учебу (Mortimer, 2003).

В современных системах среднего профессионального образования в других странах наблюдаются схожие проблемы. Грааф и ван Зендерен (2013) отмечают, что нидерландская система, целиком возлагая выбор и ответственность за него на плечи подростка, не дает подстраховки в случае неудачного выбора. Тем самым игнорируются системный характер таких неудач и возможность содействовать ученикам с фрагментированной образовательной траекторией, бросившим учебу, чтобы начать снова по новой специальности. Располагая интервью с учениками 10-12-х классов, М. Виейра (2013) видит схожие недостатки в португальской систе-

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

131

ме образования. Необходимость самостоятельного выбора профессии в старшем школьном возрасте скорее множит риски и неопределенность, чем создает условия для биографической компетенции.

Процесс выбора в такой системе образования можно сравнить с «вынужденной покупкой» (distressed purchase) (Vickerstaff, Cox, 2005). Это понятие из области маркетинга описывает ситуацию, когда потребитель сталкивается с необходимостью совершить покупку вопреки импульсу избежать ее. Метафора вынужденной покупки используется и для описания современных систем пенсионного обеспечения. Представляя еще один элемент режима биографических переходов, пенсионная система также структурирует биографический выбор. Исследования реформированных пенсионных систем в Великобритании (Vickerstaff, Cox, 2005) и Финляндии (Gould, 2006), где были отменены коллективные гарантии и сделана ставка на индивидуальный выбор схемы финансирования и возраста выхода на пенсию, показывают, что в таких системах риски и возможности распределяются неравномерно между разными социальными группами, благоприятствуя тем, у кого больше стартовые ресурсы (лучше состояние здоровья, выше зарплата), и лишая базовых гарантий тех, у кого таких ресурсов и возможности выбора нет. Отсутствие коллективных гарантий под видом поощрения индивидуального выбора задает характер и современных профессиональных траекторий женщин, совмещающих карьеру с семейными обязанностями. Дж. Вестстар (2012), изучая опыт выхода в декрет среди работниц канадских вузов, сетует на то, что в отсутствие коллективных норм и поддержки профсоюзов многие женщины были вынуждены самостоятельно договариваться об условиях своего отпуска по уходу за ребенком и не реализовали своего права получить полноценный отпуск, соглашаясь на невыгодные условия и переработку в период, предшествующий декрету. В скандинавских странах индивидуализация трудоустройства, понимаемая как переход от оценки времени, затраченного на работу, к оценке результатов работы безотносительно потраченного времени, усложнила балансирование карьеры и семейной жизни, причем как для женщин, так и для мужчин (Kvande, Rasmussen, 2008).

Индивидуализованная социальная политика в области образования, поддержки семьи и пенсионного обеспечения скорее служит воспроизводству традиционного неравенства, чем его преодолению, позволяя сделать выбор тем, кто его в состоянии делать, и увеличивая риски для тех, у кого выбора нет. Впрочем, отход от индивидуализованной социальной политики не является универсальным рецептом. Подвижный, рисковый характер современной глобализованной экономики в большей степени определяет состояние рынка труда, чем его государственное регулирование. Изучая опыт образования и первичного трудоустройства молодежи в Новой Зеландии, К. Воган (2010) отмечает, что в условиях современного рынка труда все больше молодых людей совмещают учебу и работу и получают знания, повышающие их трудоспособность, вне стен учебных заведений. Это поднимает вопрос о реформе образования в направлении либерализации образова-

132

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

тельных форм и увеличения возможностей получать образование вне учебных заведений, в том числе в рамках концепции непрерывного образования (lifelong learning) (Vaughan, 2010). Эти выводы согласуются с предложениями, сформулированными по итогам исследования образовательных траекторий молодежи в Нидерландах: более гибкие формы образования с прицелом на учебу в течение жизни отвечают обстоятельствам современной экономики с ее потребностями в более квалифицированных кадрах и дестандартизацией труда (Diepstraten et al., 2006).

Так или иначе, независимо от того, как формулируются потребности современной экономики и задачи социальной политики, феномен индивидуализации придает политический характер биографическим исследованиям. От того, как понимаются истории жизни людей, зависит то, «на кого мы возложим бремя социальной справедливости» (Holland, Thomson, 2009: 453). Эмпирические исследования индивидуализации демонстрируют сложность современного понимания биографий как результата переплетения личностных и структурных факторов разного уровня, где мера влияния каждого отдельного фактора может определять характер траекторий (Рис. 3).

С одной стороны, на микроуровне можно говорить об индивидуализации как о развитии биографической компетенции, установке на самостоятельность и независимость, приоритете личного выбора и ответственности за него. Биографическая компетенция становится самостоятельным ресурсом для достижения жизненных целей. На макроуровне использование этого ресурса находит отражение в дестандартизации и дифференциации трудовых и семейных биографий. Дестандартизация предполагает увеличение разнообразия между жизненными траекториями, тогда как дифференциация — разнообразия жизненных этапов и ситуаций в пределах одной траектории. С другой стороны, мера биографической компетенции и возможности реализовать ее зависят от социальных условий, риски индиви-

Рис. 3. Личностные и структурные факторы в индивидуализации

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

133

дуализации между разными категориями населения распределяются неравномерно. Благоприятное социальное происхождение может способствовать активной или развивающей индивидуализации, связанной с осознанным и инициативным использованием возможностей эпохи для личностного роста и социального успеха. В свою очередь, для уязвимых групп существует опасность пассивной индивидуализации по дефолту, обрекающей на бесцельный дрейф, биографический серфинг в отсутствие необходимых ресурсов для активного создания собственного биографического проекта. Поскольку системные социальные обстоятельства продолжают играть существенную роль в современных биографиях, выдвигается понятие структурированной индивидуализации, описывающее биографическую модель как сплав системных и субъектных факторов. Другими словами, механизмы индивидуализации могут одновременно являться механизмами воспроизводства неравенства. Это справедливо, если поместить процесс реализации биографической компетенции в контекст институтов рынка и социального государства, которые сегодня являются источником возможностей для тех, кто обладает биографической компетенцией и другими ресурсами, и рисков для тех, кому ресурсов не хватает.

Заключение

Исследования процессов индивидуализации в траекториях мобильности быстро развиваются. Если еще в 2012 г. М. Доусон, систематизируя многочисленную критику теории индивидуализации, отмечал нехватку количественных исследований, то уже в 2013-2015 гг. такие работы появились (Worts et al.; Simonson et al., 2015). В них индивидуализация рассматривается в контексте структур социального неравенства, приводятся сведения о дестандартизации и дифференциации биографий, однако на фоне сохраняющегося неравенства возможностей. Помимо пределов индивидуализации в условиях социально-экономического неравенства исследования индивидуализации концентрируются еще на двух основных аспектах. На уровне индивидуальных биографий изучаются субъектные факторы — компетенции и ресурсы, ставится вопрос о том, насколько они определяют жизненную траекторию. В свою очередь, институциональное направление исследований затрагивает уровень контекстуальных, историко-специфических структур — рынков труда и институтов социального государства, рассматривая, как эти структуры влияют на траектории мобильности. Эмпирические исследования показывают, что современные рынки и социальная политика выступают основными источниками индивидуализации, по-новому переплетая личностные и структурные факторы в мобильности. Справедливой представляется критика индивидуализации как удобного политического дискурса, оправдывающего такое устройство институтов в области образования, трудоустройства и здравоохранения, которое позволяет перекладывать всю ответственность за «правильный» выбор на индивида. Этот дискурс навязывает опыт более благополучных категорий населения с доста-

134

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

точным культурным, социальным, человеческим капиталом менее защищенным группам, у которых такого капитала нет. Изучение индивидуализации в контексте национальных систем образования и социального обеспечения помогает выявить эти проблемы, понять, как соотносятся субъектные и структурные факторы в биографиях для создания более совершенных, справедливых институтов.

Зарубежные и российские исследования сходятся в социальной критике индивидуализации как негативного явления в условиях сохраняющегося неравенства. Особенностью и важной тенденцией в зарубежной критике является то, что индивидуализация не рассматривается как некое общекультурное, всепроникающее явление или органическая черта капитализма. В недавней колонке в «Нью-Йорк таймс» С. Кварц и А. Эсп (2015) подчеркивают, что индивидуализация стиля и траекторий жизни — новое явление, которое лежит в основе сегодняшнего безразличия американского общества к последствиям экономического неравенства, несмотря на то, что оно находится на том же высоком уровне, что и в конце XIX века, когда проблема неравенства послужила толчком к серьезным и нужным социальным реформам. Эмпирические исследования необходимы, чтобы установить конкретные, актуальные причины и последствия индивидуализации, конкретные социально-политические институты, формирующие индивидуализационные риски, и сформулировать конкретные предложения для реформирования этих институтов. Речь идет не только об институтах, формирующих контекст взросления, но и об институциональном оформлении зрелости и старости.

Для российского общества проблема институтов индивидуализации актуальна в контексте продолжающейся реформы здравоохранения, дискуссии о пенсионной реформе. Индивидуализация не является следствием рыночной экономики как таковой, и обстоятельства феномена на Западе во многом похожи на реалии постсоветских преобразований. В 1980-1990 гг. неолиберальные реформы в Великобритании, закат кейнсианской модели развития экономики в США, объединение Германии, а также — шире — глобализация капитализма, распространение транснационального бизнеса и труда привели к повсеместному демонтажу прежнего биографического режима. Российское общество можно считать одним из свидетелей этих новых процессов. Международные сравнительные исследования могут быть одним из перспективных направлений изучения индивидуализации.

Литература

Бергер П. (2008). Индивидуализация и изменение значения социальных неравенств: недопонимание и предложения по его устранению // Социальное неравенство: изменения в социальной структуре. Европейская перспектива. М.: Алетейя. С. 12-24.

Берто Д. (1997). Полезность рассказов о жизни для реалистичной и значимой социологии: биографический метод в изучении постсоциалистических обществ / Пер. с франц. Е. Здравомысловой // Биографический метод в изучении пост-

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

135

социалистических обществ: Материалы международного семинара (Санкт-Петербург, 14-17 ноября 1996) / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. СПб.: ЦНСИ, 1997. С. 14-23.

Голенкова З. Т. (2014). Социальное неравенство и дифференциация // Голенкова З. Т. Избранные труды. М.: Новый хронограф. С. 219-224.

Константиновский Д. Л. (2003). Самоопределение или адаптация? // Мир России. T. 12. № 2. С. 123-143.

Очкина А. В. (2010). Культурный капитал семьи как фактор социального поведения и социальной мобильности: на материалах исследования в провинциальном российском городе // Мир России. Т. 19. № 1. C. 67-88.

Попов Д. С., Тюменева Ю. А., Ларина Г. С. (2013). Жизнь после 9-го класса: как личные достижения учащихся и ресурсы их семей влияют на жизненные траектории // Вопросы образования. № 3. С. 310-334.

Рогозин Д. М. (2015). Как работает автоэтнография? // Социологическое обозрение. Т. 14. № 1. С. 224-273.

Тесленко И. В. (2013). Портрет абитуриента 2013 года (выпускника школы поступающего в учреждения СПО и ВПО): результаты исследования // Современные проблемы науки и образования. № 4. С. 1-8.

Толстокорова А. (2013). Транснациональная и гендерная парадигмы в изучении международной мобильности: на примере Украины // Социологическое обозрение. Т. 12. №2. С. 98-121.

Цветаева Н. (2003). Мотивация достижения в «эпоху перемен» // Телескоп. № 6. С. 1-7.

Черныш М. Ф. (2011). Трансмиссия культурного капитала и социальная мобильность // Социологические исследования. № 8. С. 42-53.

Шкаратан О. И. (2011). Ожидания и реальность: социальная мобильность в контексте проблемы равенства шансов // Общественные науки и современность. № 1. С. 5-24.

Ядов В. А. (2001). Социальный ресурс индивидов и групп как их капитал: возможность применения универсальной методологии исследования реального расслоения в российском обществе // Кто и куда стремится вести Россию? Акторы макро-, мезо- и микроуровней современного трансформационного процесса / Под ред. Т. И. Заславской. М.: МВШСЭН. С. 310-319.

Atkinson W. (2007). Beck, Individualization and the Death of Class: A Critique // British Journal of Sociology. Vol. 58. № 3. P. 349-366.

Atkinson W. (2010). Class, Individualisation and Perceived (Dis)advantages: Not Either/ Or but Both/And? // Sociological Research Online. Vol. 15. № 4. Available at: http:// www.socresonline.org.uk/15/4/7.html (accessed 21 October 2014).

Bandura A. (2001). Social Cognitive Theory: An Agentic Perspective // Annual Review of Psychology. № 52. P. 1-26.

Bartley M. (2007). Health Inequality: An Introduction to Theories, Concepts and Methods. Cambridge: Polity Press.

136

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

Bauman Z. (2007). Liquid Times. Cambridge: Polity Press.

Bauman Z. (2013). Liquid Modernity. New York: John Wiley and Sons.

Beck U. (1992). Risk Society: Towards a New Modernity. Thousand Oaks: Sage.

Beck U. (1994). Reflexive Modernization: Politics, Tradition and Aesthetics in The Modern Social Order. Redwood City: Stanford University Press.

Beck U. (2000). The Brave New World of Work. Cambridge: Polity.

Beck U. (2007). Beyond Class and Nation: Reframing Social Inequalities in a Globalizing World // The British Journal of Sociology. Vol. 58. № 4. P. 679-705.

Beck U., Beck-Gernsheim E. (2002). Individualization: Institutionalized Individualization and its Social and Political Consequences. London: Sage.

Beck U., Lau C. (2005). Second Modernity as a Research Agenda: Theoretical and Empirical Explorations in the “Meta-change” of Modern Society // British Journal of Sociology. Vol. 56. № 4. P 525-557.

Bendix R., Lipset S. M. (1966). Class, Status, and Power: Social Stratification in Comparative Perspective. New York: Free Press.

Berger P. A. (1996). Individualisierung: Statusunsicherheit und Erfahrungsvielfalt. Opladen: VS Verlag fur Sozialwissenschaften.

Berger P. A., Steinmuller P., Sopp P. (1993). Differentiation of Life-Courses? Changing Patterns of Labour-Market Sequences in West Germany // European Sociological Review. Vol. 9. № 1. P. 43-65.

Berger P. L., Berger B., Kellner H. (1973). The Homeless Mind: Modernization and Consciousness. London: Vintage.

Bertaux D. (Ed.). (1981). Biography and Society: The Life History Approach in The Social Sciences. London: Sage.

Bertaux D., Kohli M. (1984). The Life Story Approach: A Continental View // Annual Review of Sociology. Vol. 10. P. 215-237.

Bertaux D., Thompson P. R. (Ed.). (2006). Pathways to Social Class: A Qualitative Approach to Social Mobility. Piscataway: Transaction Publishers.

Bhambra G.K. (2007). Rethinking Modernity: Postcolonialism and the Sociological Imagination. Basingstoke: Palgrave Macmillan.

Bhat M. (2013). Revisiting the Youth Corridor: From Classical through Post-modern to Late-modern Sociology // International Review of Sociology. Vol. 23. № 1. P. 200-220.

Blau P. M., Duncan O. D. (1967). The American Occupational Structure. Ney York: John Wiley and Sons.

Boote D. N., Beile P. (2005). Scholars before Researchers: On the Centrality of the Dissertation Literature Review in Research Preparation // Educational researcher. Vol. 34. № 6. P. 3-15.

Bouchard B., Zhao J. (2000). University Education: Recent Trends in Participation, Accessibility and Returns // Education Quarterly Review. № 6. P 24-31.

Bourdieu P. (1984). Distinction: A Social Critique of the Judgement of Taste. Cambridge: Harvard University Press.

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

137

Bourdieu P, Passeron J.-C. (1990). Reproduction in Education, Society and Culture. Thousand Oaks: Sage.

Brannen J., Nilsen A. (2005). Individualisation, Choice and Structure: A Discussion of Current Trends in Sociological Analysis // Sociological Review. Vol. 53. № 3. P. 412-428.

Breen R. (2004). Social Mobility in Europe. Oxford: Oxford University Press.

Breen R., Rottman D.B. (2014). Class Stratification: Comparative Perspectives. London: Routledge.

Brown P, Power S., Thollen G., Allouch A. (2014). Credentials, Talent and Cultural Capital: A Comparative Study of Educational Elites in England and France // British Journal of Sociology of Education. Available at: http://www.tandfonline.com/doi/pdf/i0.i 080/01425692.2014.920247 (accessed 12 December 2014).

Budros A. (1997). The New Capitalism and Organizational Rationality: The Adoption of Downsizing Programs, 1979-1994 // Social Forces. Vol. 76. № 1. P 229-250.

Carocci S. (2011). Social Mobility and the Middle Ages // Continuity and Change. Vol. 26. № 3. P 367-404.

Cerulo K. A. (1997). Identity Construction: New Issues, New Directions // Annual Review of Sociology. Vol. 23. P 385-409.

Chan T. W., Goldthorpe J. H. (2004). Is There a Status Order in Contemporary British Society? Evidence from the Occupational Structure of Friendship // European Sociological Review. Vol. 20. № 5. P. 383-401.

Chan T. W., Goldthorpe J. H. (2007). Social Status and Newspaper Readership // American Journal of Sociology. Vol. 112. № 4. P 1095-1134.

Chetty R., Hendren N., Klein P., Saez E. (2013). The Equality of Opportunity Project. Harvard University.

Clausen J. S. (1991). Adolescent Competence and the Shaping of the Life Course // American Journal of Sociology. Vol. 96. № 4. P 805-842.

Coleman J. (1988). Social Capital in the Creation of Human Capital // Americal Journal of Sociology. Vol. 94. Supplement. P 95-120.

Cote, J.E. (2002). The Role of Identity Capital in the Transition to Adulthood: The Individualization Thesis Examined // Journal of Youth Studies. Vol. 5. № 2. P. 117-134.

Davis K., Moore W. E. (1945). Some Principles of Stratification // American Sociological Review. Vol. 10. № 5. P. 242-249.

Dawson M. (2012). Reviewing the Critique of Individualization: The Disembedded and Embedded Theses // Acta Sociologica. Vol. 55. № 4. P. 305-319.

Dhunpath R. (2000). Life History Methodology: «Narradigm» Regained // International Journal of Qualitative Studies in Education. Vol. 13. № 5. P 543-551.

Diepstraten I., Du Bois-Reymond M., Vinken H. (2006). Trendsetting Learning Biographies: Concepts of Navigating through Late-modern Life and Learning // Journal of Youth Studies. Vol. 9. № 2. P. 175-193.

Duncan O. D. (1961). A Socioeconomic Index for All Occupations // Reiss A. J., Jr. Occupations and Social Status. New York: Free Press. P. 109-138.

138

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

Duncan S. (2007). What’s the Problem with Teenage Parents? And What’s the Problem with Policy? // Critical Social Policy. Vol. 27. № 3. P 307-334.

Duncan S. (2011). The World We Have Made? Individualisation and Personal Life in the 1950s // Sociological Review. Vol. 59. № 2. P 242-265.

Elder G. H., Jr., Giele J. Z. (2009). The Craft of Life Course Research. New York: Guilford Press.

Elder G. H. (1998). The Life Course as Developmental Theory // Child Development. Vol. 69. № 1. Р 1-12.

Elliott J. (2005). Using Narrative in Social Research: Qualitative and Quantitative Approaches. London: Sage.

Engel U., Strasser H. (1995). Global Risks and Social Inequality: Critical Remarks on the Risk Society Hypothesis // Canadian Journal of Sociology. Vol. 23. № 1. P 91-103.

Erikson R., Goldthorpe J. H. (1992). The Constant Flux: A Study of Class Mobility in Industrial Societies. Oxford: Oxford University Press.

Erikson R., Goldthorpe J. H., Hallsten M. (2012). No Way Back Up from Ratcheting Down? A Critique of the «Microclass» Approach to the Analysis of Social Mobility // Acta Sociologica. Vol. 55. № 3. P. 211-229.

Evans G. (1999). The End of Class Politics? Class Voting in Comparative Context. Oxford: Oxford University Press.

Evans K. (2002). Taking Control of their Lives? Agency in Young Adult Transitions in England and the New Germany // Journal of Youth Studies Vol. 5. № 3. P. 245-269.

Evans K., Heinz W. R. (1994). Becoming Adults in England and Germany. London: Anglo-German Foundation.

Farrugia D. (2013). Addressing the Problem of Reflexivity in Theories of Reflexive Modernisation: Subjectivity and Structural Complexity // Journal of Sociology. Available at: http://jos.sagepub.com/content/early/2013/02/28/1440783313480396 (accessed 24/12/2014).

Farrugia D. (2013). Young People and Structural Inequality: Beyond the Middle Ground // Journal of Youth Studies. Vol. 16. № 5. P 679-693.

Foroohar R. (2011). What Ever Happened to Upward Mobility? // Time Magazine. Vol. 34(3). November 14.

Furlong A., Cartmel F. (2006). Young People and Social Change. Maidenhead: Open University Press.

Gabriel Y., Gray D.E., Goregaokar H. (2013). Job Loss and Its Aftermath among Managers and Professionals: Wounded, Fragmented and Flexible // Work, Employment & Society. Vol. 27. № 1. P. 56-72.

Giddens A. (1994). Living in a Post-traditional Society // Beck U., Giddens A., Lash S. Reflexive Modernization. Politics, Tradition and Aesthetics in the Modern Social Order. Cambridge: Polity Press. P 56-109.

Giddens A. (2002). Runaway World: How Globalisation is Reshaping Our Lives. London: Profile Books.

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

139

Giddens A. (2013). Modernity and Self-Identity: Self and Society in The Late Modern Age. New York: John Wiley and Sons.

Glazer-Raymo J. (2001). Shattering the Myths: Women in Academe. Baltimore: John Hopkins University Press.

Goldthorpe J. H., Hope K. (1974). The Social Grading of Occupations: A New Approach and Scale. Oxford: Clarendon Press.

Gonski D. (2012). Review of Funding for Schooling Final Report. Canberra, ACT: Department of Education, Employment, and Workplace Relations

Gould R. (2006). Choice or Chance — Late Retirement in Finland // Social Policy and Society. Vol. 5. № 4. P. 519-531.

Graaf W., Zenderen K. van (2013). School-Work Transition: The Interplay between Institutional and Individual Processes // Journal of Education and Work. Vol. 26. № 2. P. 121-142.

Gross N., Fosse E. (2012). Why Are Professors Liberal? // Theory and Society. Vol. 41. № 2. P. 127-168.

Grusky D. B., S0rensen J. B. (1998). Can Class Analysis Be Salvaged? // American Journal of Sociology. Vol. 103. № 5. P. 1187-1234.

Gudmundsson G. (2000). Whatever Became of Society? Keynote Lecture at NYRIS 2000, Helsinki.

Hart C. (1998). Doing a Literature Review: Releasing the Social Science Research Imagination. London: Sage.

Heelas P., Lash S., Morris P. (1996). Detraditionalization: Critical Reflections on Authority and Identity. Cambridge: Blackwell.

Heinz W.R. (1999). From Education to Work: Cross-National Perspectives. Cambridge: Cambridge University Press.

Heinz W. R., Kruger H. (2001). Life Course: Innovations and Challenges for Social Research // Current Sociology. Vol. 49. № 2. P. 29-45.

Hitlin S., Elder G. (2007). Time, Self, and the Curiously Abstract Concept of Agency // Sociological Theory. Vol. 25. № 2. P. 170-191.

Hodge R. W., Treiman D. J., Rossi P. H. (1966). A Comparative Study of Occupational Prestige // Class, Status, and Power: Social Stratification in Comparative Perspective / Ed. by R. Bendix, S. M. Lipset. New York: Free Press. P. 309-321.

Holland J., Thomson R. (2009). Gaining Perspective on Choice and Fate: Revisiting Critical Moments // European Societies. Vol. 11. № 3. P. 451-469.

Irwin S. (1995). Rights of Passage: Social Change and the Transition from Youth Adulthood. London: UCL Press.

Jamieson L. (2012). Intimacy as a Concept: Explaining Social Change in the Context of Globalisation or Another Form of Ethnocentricism? // Sociological Reserch Online. Vol. 16. № 4. Available at: http://www.socresonline.org.uk/16/4/15.html (accessed 10 November 2014).

140

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

Jones I.R., Leontowitsch M., Higgs P. (2010). The Experience of Retirement in Second Modernity: Generational Habitus among Retired Senior Managers // Sociology. Vol. 44. № 1. P. 103-120.

Kohler U. (2005). Statusinkonsistenz und Entstrukturierung von Lebenslagen // Kolner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie. Vol. 57. № 2. P. 230-253.

Kohn M. (1989). Class and Conformity: A Study in Values. Chicago: University of Chicago Press.

Kumar K. (1995). From Post-Industrual to Post-Modern Society: New Theories of the Contemporary World. Oxford: Blackwell.

Kohn M. (1989). Social Structure and Personality: A Quintessentially Sociological Approach to Social Psychology // Social Forces. Vol. 68. № 1. Р. 26-33.

Krugman P. (2007). The Conscience of a Liberal. New York: W. W. Norton & Co.

Kvande E., Rasmussen B. (2008). Arbeidslivets klemmer: paradokser i det nye arbeidsliv-et. Oslo: Fagbokforlaget.

Laidley T. (2013). Climate, Class, and Culture: Political Issues as Cultural Signifiers in the US // Sociological Review. Vol. 61. № 1. P. 153-171.

Laughland-Booy J., Mayall M., Skrbis Z. (2015). Whose Choice? Young People, Career Choices and Reflexivity Re-examined // Current Sociology. Vol. 63. № 4. P. 586-603.

Laumann E.O. (1966). Prestige and Association in an Urban Community: An Analysis of an Urban Stratification System. Indianapolis and New York: Bobbs-Merrill.

Lazzarato M. (2009). Neoliberalism in Action: Inequality, Insecurity and the Reconstitution of the Social // Theory, Culture & Society. Vol. 26. № 6. P. 109-133.

Lewis D. (2008). Using Life Histories in Social Policy Research: The Case of Third Sector/ Public Sector Boundary Crossing // Journal of Social Policy. Vol. 37. № 4. P. 559-578.

Lipset S.M. (1979). The first New Nation: The United States in Comparative and Historical Perspective. New York: Norton and Company.

Lukes S. (1973). Individualism. Oxford: Basil Blackwell.

Lyon D. (1999). Postmodernity. Minneapolis: University of Minnesota Press.

Marshall V.W. (2001). Older Workers and Socioeconomic Transformation. Keynote address at the Regional Conference of The Gerontological Society of Singapore, January 12, 2001.

Marshall V. W. (2000). Agency, Structure, and the Life Course in the Era of Reflexive Modernization. Presented in a symposium on «The Life Course in the 21st Century», American Sociological Association Meeting, Washington DC, August 2000.

Marx K. (1992). Capital. Vol. 1: A Critique of Political Economy. London: Penguine Classics.

Mayer K. U. (2004). Whose Lives? How History, Societies, and Institutions Define and Shape Lifecourses // Research in Human Development Vol. 3. № 3. P. 161-87.

McInerney P, Smyth J. (2014): «I want to get a piece of paper that says I can do stuff»: Youth Narratives of Educational Opportunities and Constraints in Low Socio-Economic Neighbourhoods // Ethnography and Education. Vol. 9. № 3. P. 239-252.

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

141

McMahan E. M., Rogers K. L. (2013). Interactive Oral History Interviewing. London: Routledge.

McNeal R. B. (1999). Parental Involvement as Social Capital: Differential Effectiveness on Science Achievement, Truancy, and Dropping Out // Social Forces. Vol. 78. № 1. P. 117-144.

Mendenhall R., Kalil A., Spindel L. J., Hart C. M. D. (2008). Job Loss at Mid-life: Managers and Executives Face the «New Risk Economy» // Social Forces. Vol. 87. № 1. P. 185-209.

Middleton S. (1993). Educating Feminists: Life Histories and Pedagogy. New York: Teachers College Press.

Miller P.H. (1993). Theories of Developmental Psychology. San Francisco: W. H. Freeman and Company.

Mishel L., Bernstein J., Allegretto S. (2005). The State of Working America, 2004-2005. Ithaca: Cornell University Press.

Morgan S., Grusky D., Fields G. (2011). Mobility and Inequality: Frontiers of Research in Sociology and Economics. Stanford: Stanford University Press.

Mortimer J. T. (2003). Working and Growing up in America. Cambridge: Harvard University Press.

Muller R., Plieninger J., Rapp C. (2013). Recherche 2.0. Wiesbaden: Springer Fachmedien Wiesbaden.

Newman K. (1999 [1988]). Falling from Grace: The Experience of Downward Mobility in the American Middle Class. Oakland: University of California Press.

Nollmann G., Strasser H. (2007). Individualization as an Interpretive Scheme of Inequality: Why Class and Inequality Persists // Contested Individualization: Debates about Contemporary Personhood / Ed. by H. Cosmo. Basingstoke: Palgrave Macmillan. P 89-97.

O’Connor C. D. (2014). Agency and Reflexivity in Boomtown Transitions: Young People Deciding on a School and Work Direction // Journal of Education and Work. Vol. 24.

№ 4. P 372-391.

Peterson R. A., Kern R. M. (1996). Changing Highbrow Taste: From Snob to Omnivore // American Sociological Review. Vol. 61. № 5. P 900-907.

Plummer K. (1995). Telling Sexual Stories: Power, Change, and Social Worlds. Hove: Psychology Press.

Plumridge L., Thomson R. (2003). Longitudinal Qualitative Studies and the Reflexive Self // International Journal of Social Research Methodology. Vol. 6. № 3. P 213-222.

Portes A. (1998): Social Capital: Its Origins and Applications in Modern Sociology // Annual Review of Sociology. № 24. P 1-24.

Predelli L. N., Cebulla A. (2011): Perceptions of Labour Market Risks: Shifts and Continuities across Generations // Current Sociology. Vol. 59. № 1. P. 24-41.

Quartz S., Asp A. (2015). Unequal, Yet Happy // New York Times. April 11, 2015. Available at: http://www.nytimes.com/2015/04/12/opinion/sunday/unequal-yet-happy.html (accessed 12 April 2015).

142

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

Reardon S. F. (2011). The Widening Academic Achievement Gap Between the Rich and the Poor: New Evidence and Possible Explanations // Whither Opportunity?: Rising Inequality and the Uncertain Life Chances of Low-Income Children / Ed. by R. Mur-nane, G. Duncan. New York: Russell Sage Foundation Press. P 91-116.

Roberts K. (1995). Youth and Employment in Modern Britain. Oxford: Oxford University Press.

Sandefur G. D., Meier A., Campbell M. (2006). Family Resources, Social Capital, and College Attendance // Social Science Research. Vol. 35. № 2. P 525-553.

Scambler G. (2007). Social Structure and the Production, Reproduction and Durability of Health Inequalities // Social Theory & Health. Vol. 5. № 4. P 297-315.

Schoon I. (2007). Adaptations to Changing Times: Agency in Context // International Journal of Psychology. Vol. 42. № 2. P 94-101.

Simonson J., Gordo, L.R., Titova N. (2011): Changing Employment Patterns of Women in Germany: How Do Baby Boomers Differ from Older Cohorts? A Comparison Using Sequence Analysis // Advances in Life Course Research. Vol. 16. № 2. P 65-82.

Simonson J., Gordo L. R., Kelle N. (2015). Separate Paths, Same Direction? De-standardization of Male Employment Biographies in East and West Germany // Current Sociology. Vol. 63. № 3. P 387-410.

Skeggs B. (2005). The Making of Class and Gender through Visualizing Moral Subject Formation // Sociology. Vol. 39. № 5. P. 965-982.

Solga H., Konietzka D. (1999). Occupational Matching and Social Stratification Theoretical Insights and Empirical Observations Taken from a German-German Comparison // European Sociological Review. Vol. 15. № 1. P 25-47.

Thompson P. (2000). Voice of The Past: Oral History. Oxford: Oxford University Press.

Tomanovic S. (2012). Agency in the Social Biographies of Young People in Belgrade // Journal of Youth Studies. Vol. 15. № 5. P. 605-620.

Vaughan K. (2010). Learning Workers: Young New Zealanders and Early Career Development // Vocations and Learning. Vol. 3. № 2. P. 157-178.

Vickerstaff S., Cox J. (2005). Retirement and Risk: The Individualisation of Retirement Experiences? // Sociological Review. Vol. 53. № 1. P. 77-95.

Vieira M. M., Pappamikail L., Resende J. (2013). Forced to Deal with the Future: Uncertainty and Risk in Vocational Choices among Portuguese Secondary School Students // Sociological Review. Vol. 61. № 4. P. 745-768.

Warde A., Martens L. (2000). Eating Out: Social Differentiation, Consumption and Pleasure. Cambridge: Cambridge University Press.

Weber M. (2009). From Max Weber: Essays in Sociology. London: Routledge.

Webster J., Watson R. T. (2002). Analyzing the Past to Prepare for the Future: Writing a Literature Review // Management Information Systems Quarterly. Vol. 26. № 2. P. xiii-xxiii.

Weeden K. A., Grusky D. B. (2005). The Case for a New Class Map // American Journal of Sociology. Vol. 111. № 1. P 141-212.

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

143

Weststar J. (2012). Negotiating in Silence: Experiences with Parental Leave in Academia // Relations Industrielles/Industrial Relations. Vol. 67. № 3. P. 352-374.

Widmer E. D., Ritschard G. (2009). The De-standardization of the Life Course: Are Men and Women Equal? // Advances in Life Course Research. Vol. 14. № 1-2. P 28-39.

Wiik K. A., Bernhardt E., Noack T. (2010). Love or Money? Marriage Intentions among Young Cohabitors in Norway and Sweden // Acta Sociologica. Vol. 53. № 3. P 269-287.

Wilson J., Musick M. A. (1997). Work and Volunteering: The Long Arm of The Job // Social Forces. Vol. 76. № 1. P 251-272.

Woodiwiss A. (1996). Searching for Signs of Globalisation // Sociology. Vol. 30. № 4. P. 799-810.

Woodman D. (2010). Class, Individualisation and Tracing Processes of Inequality in a Changing World: A Reply to Steven Roberts // Journal of Youth Studies. Vol. 13. № 6. P. 737-746.

Worts D., Sacker A., McMunn A., McDonough P. (2013). Individualization, Opportunity and Jeopardy in American Women’s Work and Family Lives: A Multi-state Sequence Analysis // Advances in Life Course Research. Vol. 18. № 4. P. 296-318.

Wright E. O. (1997). Class Counts: Comparative Studies in Class Analysis. Cambridge: Cambridge University Press.

Wright E. O. (2005). Approaches to Class Analysis. Cambridge: Cambridge University Press.

Agency and Structure in Social Mobility in the Light of Individualization: Empirical Research Review

Polina Erofeeva

Lecturer, Nizhny Novgorod State Linguistics University

Address: Minina Str., 31a, Nizhny Novgorod, Russian Federation 603155

E-mail: polina.erofeeva@gmail.com

The article addresses the issue of empirical investigation of individualization in life-course. The theory of individualization implies that the significance of social structure in individual life-course diminishes, giving way to the agency of personal preferences and skills. Thus, the theory raises an issue of structure-agency dynamics in life-course, and poses a methodological challenge for research design to take both social structualization and individual action into account. Empirical research on individualization varies in how it meets this challenge. The review streamlines the main topics, the analytical tools, and the empirical evidence from this research. We identify three main currents in empirical research on individualization. Firstly, the research is concerned with the changing role of agency in life-course, raising a question of its significance vis-a-vis structure. Secondly, individualization is approached through the lens of a social inequality critique; this type of research investigates socio-economic- and gender-patterning in individualization. Finally, individualization is understood as a leading principle of modern labor markets, and social welfare institutions. The article highlights the inconsistencies and tensions in the empirical evidence.

On the micro-level, individualization manifests itself as a change in biographical orientations, that is, the increasing value of independence, ambition, and flexibility encouraged by modern

144

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

labor markets and social safety-net design. On the macro-level, it is embodied in the increasing differentiation and destandardization in life-course. Yet, an ability to make biographical plans a reality continues to depend on social conditions. The article discusses the analytical categories which help comprehend these tensions; structured individualization, default/passive and developing/active individualization, and biographical surfing. The scope of the review goes beyond youth studies where the issue of individualization is the most commonly discussed, and spans empirical evidence on individualization found in the sociology of adulthood and older age, and social research on the welfare state, education, and labor markets.

Keywords: individualization, social mobility, biography, life-course research, inequality.

References

Atkinson W. (2007) Beck, Individualization and the Death of Class: A Critique. British Journal of Sociology, vol. 58, no 3, pp. 349-366.

Atkinson W. (2010) Class, Individualisation and Perceived (Dis)Advantages: Not Either/Or but Both/And? Sociological Research Online, vol. 15, no 4. Available at: http://www.socresonline.org. uk/i5/4/7.html (accessed 21 October 2014).

Bandura A. (2001) Social Cognitive Theory: An Agentic Perspective. Annual Review of Psychology, no 52, pp. 1-26.

Bartley M. (2007) Health Inequality: An Introduction to Theories, Concepts and Methods, Cambridge: Polity Press.

Bauman Z. (2007) Liquid Times, Cambridge: Polity Press.

Bauman Z. (2013) Liquid Modernity, New York: John Wiley and Sons.

Beck U. (1992) Risk Society: Towards A New Modernity, Thousand Oaks: Sage.

Beck U. (1994) Reflexive Modernization: Politics, Tradition and Aesthetics in the Modern Social Order, Redwood City: Stanford University Press.

Beck U. (2000) The Brave New World of Work, Cambridge: Polity.

Beck U. (2007) Beyond Class and Nation: Reframing Social Inequalities in a Globalizing World. British Journal of Sociology, vol. 58, no 4, pp. 679-705.

Beck U., Beck-Gernsheim E. (2002) Individualization: Institutionalized Individualization and Its Social and Political Consequences, London: Sage.

Beck U., Lau C. (2005) Second Modernity as a Research Agenda: Theoretical and Empirical Explorations in the "Meta-Change" of Modern Society. British Journal of Sociology, vol. 56, no 4,

pp. 525-557.

Bendix R., Lipset S. M. (1966) Class, Status, and Power: Social Stratification in Comparative Perspective, New York: Free Press.

Berger P. A. (1996) Individualisierung:Statusunsicherheit undErfahrungsvielfalt, Berlin: Springer. Berger P. (2008) Individualizacija i izmenenie znachenija social'nyh neravenstv: nedoponimanie i predlozhenija po ego ustraneniju [Individualization and The Changing Meaning of Social Inequality: Misunderstanding and a Proposal to Fix It]. Social'noe neravenstvo: izmenenija v social'nojstrukture. Evropejskajaperspektiva [Social Inequality: Changes in Social Structure. European Perspective] (eds. V. Voronkova, M. Sokolova), SPb.: Aleteija, pp. 12-24.

Berger P. A., Steinmuller P., Sopp P. (1993) Differentiation of Life-Courses?: Changing Patterns of Labour-Market Sequences in West Germany. European Sociological Review, vol. 9, no 1, pp. 43-65. Berger P. L., Berger B., Kellner H. (1973) The Homeless Mind: Modernization and Consciousness, London: Vintage.

Bertaux D. (1981) Biography and Society: the Life History Approach in the Social Sciences, London: Sage.

Bertaux D. (1997) Poleznost' rasskazov o zhizni dlja realistichnoj i znachimoj sociologii [Life Stories Research for Realistic and Meaningful Sociology]. Biograficheskij metod v izuchenii postsocialisticheskih obshhestv [Biographical Method for Research in Post-Socialist States] (eds.

V. Voronkova, E. Zdravomyslova), SPb.: CNSI, pp. 14-17.

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

145

Bertaux D., Kohli M. (1984) The Life Story Approach: A Continental View. Annual Review of Sociology, vol. 10, pp. 215-237.

Bertaux D., Thompson P. R. (2006) Pathways to Social Class: a Qualitative Approach to Social Mobility, Piscataway: Transaction Publishers.

Bhambra G. K. (2007) Rethinking Modernity: Postcolonialism and the Sociological Imagination, Basingstoke: Palgrave Macmillan.

Bhat M. (2013) Revisiting the Youth Corridor: from Classical through Post-Modern to Late-Modern Sociology. International Review of Sociology, vol. 23, no 1, pp. 200-220.

Blau P. M., Duncan O. D. (1967) The American Occupational Structure, New York: John Wiley and Sons.

Boote D. N., Beile P. (2005) Scholars before Researchers: On the Centrality of the Dissertation Literature Review in Research Preparation. Educational Researcher, vol. 34, no 6, pp. 3-15.

Bouchard B., Zhao J. (2000) University Education: Recent Trends in Participation, Accessibility and Returns. Education Quarterly Review, no 6, pp. 24-31.

Bourdieu P. (1984) Distinction: a Social Critique of the Judgment of Taste, Cambridge: Harvard University Press.

Bourdieu P., Passeron J. C. (1990) Reproduction in Education, Society and Culture, Thousand Oaks: Sage.

Brannen J., Nilsen A. (2005) Individualisation, Choice and Structure: A Discussion of Current Trends in Sociological Analysis. Sociological Review, vol. 53, no 3, pp. 412-428.

Breen R. (2004) Social Mobility in Europe, Oxford: Oxford University Press.

Breen R., Rottman D. B. (2014) Class Stratification: Comparative Perspectives, London: Routledge.

Brown P., Power S., Thollen G., Allouch A. (2014) Credentials, Talent and Cultural Capital: a Comparative Study of Educational Elites in England and France. British Journal of Sociology of Education. Available at: http://www.tandfonline.com/doi/pdf/10.1080/01425692.2014.920247 (accessed 12 December 2014).

Budros A. (1997) The New Capitalism and Organizational Rationality: The Adoption of Downsizing Programs, 1979-1994. Social Forces, vol. 76, no 1, pp. 229-250.

Carocci S. (2011) Social Mobility and the Middle Ages. Continuity and Change, vol. 26, no 3, pp. 367404.

Cerulo K. A. (1997) Identity Construction: New Issues, New Directions. Annual Review of Sociology,

vol. 23, pp. 385-409.

Chan T. W., Goldthorpe J. H. (2004) Is There a Status Order in Contemporary British Society?

Evidence from the occupational structure of friendship. European Sociological Review, vol. 20, no 5, pp. 383-401.

Chan T. W., Goldthorpe J. H. (2007) Social Status and Newspaper Readership. American Journal of Sociology, vol. 112, no 4, pp. 1095-1134.

Chernysh M. (2011) Transmissija kul'turnogo kapitala i social'naja mobil'nost' [Transmission of Cultural Capital and Social Mobility]. Sotsiologicheskie issledovaniia, no 8, pp. 42-53.

Chetty R., Hendren N., Klein P., Saez E. (2013) The Equality of Opportunity Project, Cambridge: Harvard University.

Clausen J. S. (1991) Adolescent Competence and the Shaping of the Life Course. American Journal of Sociology, vol. 96, pp. 805-42.

Coleman J. (1988) Social Capital in the Creation of Human Capital. American Journal of Sociology, vol. 94, suppl., pp. 95-120.

Cote, J. E. (2002) The Role of Identity Capital in the Transition to Adulthood: the Individualization Thesis Examined. Journal of Youth Studies, vol. 5, no 2, pp. 117-134.

Davis K., Moore W. E. (1945) Some Principles of Stratification. American Sociological Review, vol. 10,

no 5, pp. 242-249.

Dawson M. (2012) Reviewing the Critique of Individualization The Disembedded and Embedded Theses. Acta Sociologica, vol. 55, no 4, pp. 305-319.

Dhunpath R. (2000) Life History Methodology: "Narradigm" Regained. International Journal of Qualitative Studies in Education, vol. 13, no 5, pp. 543-551.

146

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

Diepstraten I., Du Bois-Reymond M., Vinken H. (2006) Trendsetting Learning Biographies: Concepts of Navigating through Late-Modern Life and Learning. Journal of Youth Studies, vol. 9, no 2, pp. 175-193.

Duncan O. D. (1961) A Socioeconomic Index for All Occupations. Occupations and Social Status (ed. A. J. Reiss Jr.), New York: Free Press, pp. 109-138.

Duncan S. (2007) What's the Problem with Teenage Parents? And What's the Problem with Policy? Critical Social Policy, vol. 27, no 3, pp. 307-334.

Duncan S. (2011) The World We Have Made? Individualisation and Personal Life in the 1950s.

Sociological Review, vol. 59, no 2, pp. 242-265.

Elder G. H., Jr., Giele J. Z. (2009) The Craft of Life Course Research, New York: Guilford Press.

Elder G. H. (1998) The Life Course as Developmental Theory. Child Development, vol. 69, no 1, pp. 1-12.

Elliott J. (2005) Using Narrative in Social Research: Qualitative and Quantitative Approaches, London: Sage.

Engel U., Strasser H. (1995) Global Risks and Social Inequality: Critical Remarks on the Risk Society Hypothesis. Canadian Journal of Sociology, vol. 23, no 1, pp. 91-103.

Erikson R., Goldthorpe J. H. (1992) The Constant Flux: a Study of Class Mobility in Industrial Societies, Oxford: Oxford University Press.

Erikson R., Goldthorpe J. H., Hallsten M. (2012) No Way Back up from Ratcheting Down? A Critique of the "Microclass" Approach to the Analysis of Social Mobility. Acta Sociologica, vol. 55, no 3,

pp. 211-229.

Evans G. (1999) The End of Class Politics?: Class Voting in Comparative Context, Oxford: Oxford University Press.

Evans K. (2002) Taking Control of Their Lives?: Agency in Young Adult Transitions in England and the New Germany. Journal of Youth Studies, vol. 5, no 3, pp. 245-269.

Evans, K., Heinz W. R. (1994) Becoming Adults in England and Germany, London: Anglo-German Foundation.

Farrugia D. (2013) Addressing the Problem of Reflexivity in Theories of Reflexive Modernisation: Subjectivity and Structural Complexity. Journal of Sociology. Available at: http://jos.sagepub. com/content/early/2013/02/28/1440783313480396 (accessed 24 December 2014).

Farrugia D. (2013) Young People and Structural Inequality: Beyond the Middle Ground. Journal of Youth Studies, vol. 16, no 5, pp. 679-693.

Foroohar R. (2011) What Ever Happened to Upward Mobility? Time Magazine, no 34. Available at: http://content.time.com/time/magazine/article/0,9171,2098584,00.html (accessed 15 May 2015). Furlong A., Cartmel F. (2006) Young People and Social Change, Maidenhead: Open University Press. Gabriel Y., Gray D. E., Goregaokar H. (2013) Job Loss and its Aftermath Among Managers and Professionals: Wounded, Fragmented and Flexible. Work, Employment & Society, vol. 27, no 1,

pp. 56-72.

Giddens A. (1994) Living in a Post-Traditional Society. Reflexive Modernization. Politics, Tradition and Aesthetics in the Modern Social Order (eds. U. Beck, A. Giddens, S. Lash), Cambridge: Polity Press,

pp. 56-109.

Giddens A. (2002) Runaway World: how Globalization is Reshaping Our Lives, London: Profile books. Giddens A. (2013) Modernity and Self-Identity: Self and Society in the Late Modern Age, New York: John Wiley and Sons.

Glazer-Raymo J. (2001) Shattering the Myths: Women in Academe, Baltimore: John Hopkins University Press.

Goldthorpe J. H., Hope K. (1974) The Social Grading of Occupations: A New Approach and Scale, Oxford: Clarendon Press.

Golenkova Z. (2014) Social'noe neravenstvo i differenciacija [Social Inequality and Differentiation].

Golenkova Z., Izbrannye trudy [Selected Works], Moscow: Novyj Hronograf, pp. 219-225.

Gonski D. (2012) Review of Funding for Schooling Final Report, Canberra: Department of Education, Employment, and Workplace Relations.

Gould R. (2006) Choice or Chance: Late Retirement in Finland. Social Policy and Society, vol. 5, no 4, pp. 519-531.

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

147

Graaf W., Zenderen K. van (2013) School-Work Transition: the Interplay between Institutional and Individual Processes. Journal of Education and Work, vol. 26, no 2, pp. 121-142.

Gross N., Fosse E. (2012) Why are Professors Liberal? Theory and Society, vol. 41, no 2, pp. 127-168.

Grusky D. B., Sorensen J. B. (1998) Can Class Analysis be Salvaged? American Journal of Sociology, vol. 103, no 5, pp. 1187-1234.

Gudmundsson G. (2000) Whatever Became of Society? Nordic Youth Research Symposium, no 1,

pp. 1-21.

Hart C. (1998) Doing a Literature Review: Releasing the Social Science Research Imagination, London: Sage.

Heelas P., Lash S., Morris P. (1996) Detraditionalization: Critical Reflections on Authority and Identity, Cambridge: Blackwell.

Heinz W. R. (1999) From Education to Work: Cross-National Perspectives, Cambridge: Cambridge University Press.

Heinz W. R., Kruger H. (2001) Life Course: Innovations and Challenges for Social Research. Current Sociology, vol. 49, no 2, pp. 29-45.

Hitlin S., Elder G. (2007) Time, Self, and the Curiously Abstract Concept of Agency. Sociological Theory, vol. 25, no 2, pp. 170-191.

Hodge R. W., Treiman D. J., Rossi P. H. (1966) A Comparative Study of Occupational Prestige. Class, Status and Power: Social Stratification in Comparative Perspective (eds. R. Bendix, S. M. Lipset), New York: Free Press, pp. 309-321.

Holland J., Thomson R. (2009) Gaining Perspective on Choice and Fate: Revisiting Critical Moments. European Societies, vol. 11, no 3, pp. 451-469.

Intymakova L. (2013) Problema mifologizacii i sekuljarizacii soznanija v sovremennom obshhestve [The Issue of Mythologization and Secularization in Modernity]. Koncept, no 7, pp. 1-6.

Irwin S. (1995) Rights of Passage: Social Change and the Transition from Youth Adulthood, London:

UCL Press.

Jamieson L. (2012) Intimacy as a Concept: Explaining Social Change in the Context of Globalisation or Another Form of Ethnocentricism? Sociological Research Online, vol. 16, no 4. Available at: http://www.socresonline.org.uk/16/4X15.html (accessed 10 November 2014).

Jones I. R., Leontowitsch M., Higgs P. (2010) The Experience of Retirement in Second Modernity: Generational Habitus among Retired Senior Managers. Sociology, vol. 44, no 1, pp. 103-120.

Kohler U. (2005) Statusinkonsistenz und Entstrukturierung von Lebenslagen. Soziologie und Sozial Psychologie, vol. 57, no 2, pp. 230-253.

Kohn M. (1989) Class and Conformity: a Study in Values, Chicago: University of Chicago Press.

Kumar K. (1995) From Post-Industrual to Post-Modern Society:New Theories of the Contemporary World, Oxford: Blackwell.

Kohn M. (1989) Social Structure and Personality: A Quintessentially Sociological Approach to Social Psychology. Social Forces, vol. 68, no 1, pp. 26-33.

Konstantinovsky D. (2003) Samoopredelenie ili adaptacija? [Adaptation or Choice?]. Mir Rossii, vol. 12, no 2, pp. 123-143.

Krugman P. (2007) The Conscience of a Liberal, New York: W.W. Norton & Co.

Kvande E., Rasmussen B. (2008) Arbeidslivets Klemmer: Paradokser i DetNye Arbeidslivet, Oslo: Fagbokforlaget.

Laidley T. (2013) Climate, Class, and Culture: Political Issues as Cultural Signifiers in the US. Sociological Review, vol. 61, no 1, pp. 153-171.

Laughland-Booy J., Mayall M., Skrbis Z. (2015) Whose Choice?: Young People, Career Choices and Reflexivity Re-Examined. Current Sociology, vol. 63, no 4, p. 586-603.

Laumann E. O. (1966) Prestige and Association in an Urban Community: An Analysis of an Urban Stratification System, Indianapolis and New York: Bobbs-Merrill.

Lazzarato M. (2009) Neoliberalism in Action: Inequality, Insecurity and the Reconstitution of the Social. Theory, Culture & Society, vol. 26, no 6, pp. 109-133.

Lewis D. (2008) Using Life Histories in Social Policy Research: The Case of Third Sector/Public Sector Boundary Crossing. Journal of Social Policy, vol. 37, no 4, pp. 559-578.

148

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

Lipset S. M. (1979) The First New Nation: the United States in Comparative and Historical Perspective, New York: Norton and Company.

Lukes S. (1973) Individualism, Oxford: Basil Blackwell.

Lyon D. (1999) Postmodernity, Minneapolis: University of Minnesota Press.

Marshall V. W. (2001) Older Workers and Socioeconomic Transformation. Regional Conference of The Gerontological Society of Singapore. Available at: http://www.researchgate.net/profile/ Victor_Marshall/publication/254428896_Older_Workers_and_Socioeconomic_Transformatiom/ links/oob49534411f47ddafoooooo.pdf (accessed 14 May 2014).

Marshall V. W. (2000) Agency, Structure, and the Life Course in the Era of Reflexive Modernization. American Sociological Association Annual Meeting. Available at: http://www.researchgate.net/ profile/Victor_Marshall/publication/238748159_Agency_Structure_and_the_Life_Course_in_ the_Era_of_Reflexive_Modernization/links/0c96051d83cb2ce51b000000.pdf (accessed 8 April 2015).

Marx K. (1992) Capital, Volume 1: A Critique of Political Economy, London: Penguine Classics.

Mayer K. U. (2004) Whose Lives?: How History, Societies, and Institutions Define and Shape Lifecourses. Research in Human Development, vol. 3, no 3, pp. 161-87.

Mclnerney P., Smyth J. (2014) "I Want to Get a Piece of Paper that Says I Can Do Stuff":

Youth Narratives of Educational Opportunities and Constraints in Low Socio-Economic Neighbourhoods. Ethnography and Education, vol. 9, no 3, pp. 239-252.

McMahan E. M., Rogers K. L. (2013) Interactive Oral History Interviewing, London: Routledge.

McNeal R. B. (1999) Parental Involvement as Social Capital: Differential Effectiveness on Science Achievement, Truancy, and Dropping Out. Social Forces, vol. 78, no 1, pp. 117-144.

Mendenhall R., Kalil A., Spindel L. J., Hart C. M. D. (2008) Job Loss at Mid-Life: Managers and Executives Face the "New Risk Economy". Social Forces, vol. 87, no 1, pp. 185-209.

Middleton S. (1993) Educating Feminists: Life Histories and Pedagogy, New York: Teachers College Press.

Miller P. H. (1993) Theories of Developmental Psychology, San Francisco: W. H. Freeman and Company.

Mishel L., Bernstein J., Allegretto S. (2005) The State of Working America, 2004-2005, Ithaca: Cornell University Press.

Morgan S., Grusky D., Fields G. (2011) Mobility and Inequality: Frontiers of Research in Sociology and Economics, Stanford: Stanford University Press.

Mortimer J. T. (2003) Working and Growing Up in America, Cambridge: Harvard University Press.

Muller R., Plieninger J., Rapp C. (2013) Recherche 2.0., Wiesbaden: Springer Fachmedien Wiesbaden.

Newman K. (1999) Falling from Grace: the Experience of Downward Mobility in the American Middle Class, Oakland: University of California Press.

Nollmann G., Strasser H. (2007) Individualization as an Interpretive Scheme of Inequality: Why Class and Inequality Persists. Contested Individualization. Debates about contemporary personhood (ed. H. Cosmo), Basingstoke: Palgrave Macmillan, pp. 89-97.

O'Connor C. D. (2014) Agency and Reflexivity in Boomtown Transitions: Young People Deciding on a School and Work Direction. Journal of Education and Work, vol. 24, no 4, pp. 372-391.

Ochkina A. (2010) Kul'turnyj kapital sem'i kak faktor social'nogo povedenija i social'noj mobil'nosti. na materialah issledovanija v provincial'nom rossijskom gorode [Family Cultural Capital in Social Behaviour and Social Mobility: Based on Research in a Provincial Russian Town]. MirRossii, vol. 19, no 1, pp. 67-88.

Peterson R. A., Kern R. M. (1996) Changing Highbrow Taste: from Snob to Omnivore. American Sociological Review, vol. 61, no 5, pp. 900-907.

Plummer K. (1995) Telling Sexual Stories: Power, Change, and Social Worlds, Hove: Psychology Press.

Plumridge L., Thomson R. (2003) Longitudinal Qualitative Studies and the Reflexive Self. International Journal of Social Research Methodology, vol. 6, no 3, pp. 213-222.

Popov D., Tumeneva J., Larina G. (2013) Zhizn' posle 9-go klassa: kak lichnye dostizhenija uchashhihsja i resursy ih semej vlijajut na zhiznennye traektorii [Life After 9th Grade: How Students Personal Achievement and Family Resources Affect Life Trajectories]. Voprosy obrazovania, no 3, pp. 310-334.

RUSSIAN SOCIOLOGICAL REVIEW. 2015. VOL. 14. NO 2

149

Portes A. (1998) Social Capital: its Origins and Applications in Modern Sociology. Annual Review of Sociology, no 24, pp. 1-24.

Predelli L. N., Cebulla A. (2011) Perceptions of Labour Market Risks: Shifts and Continuities across Generations. Current Sociology, vol. 59, no 1, pp. 24-41.

Quartz S., Asp A. (2015) Unequal, Yet Happy. New York Times. April 11, 2015. Available at: http://www.

nytimes.com/2015/04/12/opinion/sunday/unequal-yet-happy.html (accessed 12 April 2015). Reardon S. F. (2011) The Widening Academic Achievement Gap between the Rich and the Poor:

New Evidence and Possible Explanations. Whither Opportunity?: Rising Inequality and the Uncertain Life Chances of Low-Income Children (eds. R. Murnane, G. Duncan), New York: Russell Sage Foundation Press, pp. 91-116.

Roberts K. (1995) Youth and Employment in Modern Britain, Oxford: Oxford University Press.

Rogozin D. (2015) Kak rabotaet avtojetnografija? [How Autoetnography Works]. Russian Sociological Review, vol. 14, no 1, pp. 224-273.

Sandefur G. D., Meier A., Campbell M. (2006) Family Resources, Social Capital, and College Attendance. Social Science Research, vol. 35, no 2, pp. 525-553.

Scambler G. (2007) Social Structure and the Production, Reproduction and Durability of Health Inequalities. Social Theory & Health, vol. 5, no 4, pp. 297-315.

Schoon I. (2007) Adaptations to Changing Times: Agency in Context. International Journal of Psychology, vol. 42, no 2, pp. 94-101.

Shkaratan O. (2011) Ozhidanija i real'nost': social'naja mobil'nost' v kontekste problemy ravenstva shansov [Expectations and Reality: Social Mobility in the Context of Life Chances Inequality]. Obshhestvennye nauki isovremennost', no 1, pp. 5-24.

Simonson J., Gordo, L. R., Titova N. (2011) Changing Employment Patterns of Women in Germany: How Do Baby Boomers Differ from Older Cohorts? A Comparison Using Sequence Analysis. Advances in Life Course Research, vol. 16, no 2, pp. 65-82.

Simonson J., Gordo L. R., Kelle N. (2015) Separate Paths, Same Direction?: De-Standardization of Male Employment Biographies in East and West Germany. Current Sociology, vol. 63, no 3,

pp. 387-410.

Skeggs B. (2005) The Making of Class and Gender through Visualizing Moral Subject Formation. Sociology, vol. 39, no 5, pp. 965-982.

Solga H., Konietzka D. (1999) Occupational Matching and Social Stratification: Theoretical Insights and Empirical Observations Taken from a German-German Comparison. European Sociological Review, vol. 15, no 1, pp. 25-47.

Teslenko I. (2013) Portret abiturienta 2013 goda (vypusknika shkoly postupajushhego v uchrezhdenija SPO i VPO): rezul'taty issledovanija [The Portrait of High School Graduate'13: Results of the Empirical Study]. Modern Problems of Science and Education, no 4, pp. 1-8. Thompson P. (2000) Voice of the Past: Oral History, Oxford: Oxford University Press.

Tolstokorova A. (2013) Transnacional'naja i gendernaja paradigmy v izuchenii mezhdunarodnoj mobil'nosti: na primere Ukrainy [Transnational and Gender Paradigm in the Study of International Mobility: As Applied to Ukraine]. Russian Sociological Review, vol. 12, no 2,

pp. 98-121.

Tomanovic S. (2012) Agency in the Social Biographies of Young People in Belgrade. Journal of Youth Studies, vol. 15, no 5, pp. 605-620.

Tsvetaeva N. (2003) Motivacija dostizhenija v "jepohu peremen" [Motivation for Achievement in "Transition Times"]. Teleskop, no 6, pp. 1-7.

Vaughan K. (2010) Learning Workers: Young New Zealanders and Early Career Development. Vocations and Learning, vol. 3, no 2, pp. 157-178.

Vickerstaff S., Cox J. (2005) Retirement and Risk: The Individualisation of Retirement Experiences? The Sociological Review, vol. 53, no 1, pp. 77-95.

Vieira M. M., Pappamikail L., Resende J. (2013) Forced to Deal with the Future: Uncertainty and Risk in Vocational Choices among Portuguese Secondary School Students. Sociological Review, vol. 61, no 4, pp. 745-768.

Warde A., Martens L. (2000) Eating Out: Social Differentiation, Consumption and Pleasure,

Cambridge: Cambridge University Press.

150

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. 2015. Т. 14. № 2

Weber M. (2009) From Max Weber: Essays in Sociology, London: Routledge.

Webster J., Watson R. T. (2002) Analyzing the Past to Prepare for the Future: Writing a Literature Review. Management Information Systems Quarterly, vol. 26, no 2, pp. xiii-xxiii.

Weeden K. A., Grusky D. B. (2005) The Case for a New Class Map. American Journal of Sociology, vol. 111, no 1, pp. 141-212.

Weststar J. (2012) Negotiating in Silence: Experiences with Parental Leave in Academia. Relations Industrielles/Industrial Relations, vol. 67, no 3, pp. 352-374.

Widmer E. D., Ritschard G. (2009) The De-Standardization of the Life Course: Are Men and Women Equal? Advances in Life Course Research, vol. 14, no 1-2, pp. 28-39.

Wiik K. A., Bernhardt E., Noack T. (2010) Love or Money?: Marriage Intentions among Young Cohabitors in Norway and Sweden. Acta Sociologica, vol. 53, no 3, pp. 269-287.

Wilson J., Musick M. A. (1997) Work and Volunteering: The Long Arm of the Job. Social Forces, vol. 76, no 1, pp. 251-272.

Woodiwiss A. (1996) Searching for Signs of Globalisation. Sociology, vol. 30, no 4, pp. 799-810.

Woodman D. (2010) Class, Individualisation and Tracing Processes of Inequality in a Changing World: A Reply to Steven Roberts. Journal of Youth Studies, vol. 13, no 6, pp. 737-746.

Worts D., Sacker A., McMunn A., McDonough P. (2013) Individualization, Opportunity and Jeopardy in American Women's Work and Family Lives: a Multi-State Sequence Analysis. Advances in Life Course Research, vol. 18, no 4, pp. 296-318.

Wright E. O. (1997) Class Counts: Comparative Studies in Class Analysis, Cambridge: Cambridge University Press.

Wright E. O. (2005) Approaches to Class Analysis, Cambridge: Cambridge University Press.

Yadov V. (2001) Social'nyj resurs individov i grupp kak ih kapital: vozmozhnost' primenenija universal'noj metodologii issledovanija real'nogo rassloenija v rossijskom obshhestve [Social Resources of Individuals and Groups as Their Capital: Potential Applications of the Universal Research Methodology in the Study of Inequality in Russian Society]. Kto ikudastremitsja vesti Rossiju?Aktory makro-, mezo-imikrourovnejsovremennogo transformacionnogo processa [Who Wants to Lead Russia and Where to?: Macro-, Mezo- and Micro-Level Actors of the Contemporary Social Transformation] (ed. T. Zaslavskaya), Moscow: MSSES, pp. 310-319.