CC BY
269
А.А. ВЕЛЬСКАЯ
ИМЯТВОРЧЕСТВО А.С. ПУШКИНА И И.С. ТУРГЕНЕВА: К ВОПРОСУ О ТЕЗОИМЕННЫХ ГЕРОЯХ ПИСАТЕЛЕЙ
Статья посвящена ассоциативности имён собственных женских персонажей Пушкина и Тургенева. Исследование проводится в русле литературой антропонимики. Актуализируется значимость изучения в диахроническом плане имён-аллюзий, которые обращают к предшествующим текстам, несут информацию о них, участвуют в создании подтекста и одновременно расширяются в новом тексте за счёт исторического контекста.
Ключевые слова: имятворчество, литературная антропонимика, поэтоним, диахронический план, тезоименные герои, имя-аллюзия, подтекст.
Долгое время к изучению антропонимики, к проблеме имён в произведениях И.С. Тургенева учёные почти не обращались. В 1950-е годы в книге «Мастерство Тургенева-романиста» А.Г. Цейтлин категорически отверг значимость личных имён собственных в тургеневских произведениях, заявив, что писатель, вслед за А.С. Пушкиным, «отказывается» придавать именам и фамилиям героев «особую выразительность» и отражать в них «характер персонажа» (28). Между тем с конца 1960-х годов в науке активизируется интерес к рассмотрению имён тургеневских персонажей (М.С. Альтман). В начале 1970-х годов С.Е. Шаталов в статье «О характерологической значимости имен персонажей у Тургенева» уже авторитетно пишет о присущем писателю «особом внимании» «к выбору имени персонажа в соответствии с его характером» (29, 253-259). Сам учёный в основном анализирует фамильные имена тургеневских героев, правда, или уже прокомментированные писателем, или так называемые «говорящие» фамилии (Бамбаев, Губарев, Кукшина, Нежданов, Суханчи-кова, Сипягин и др.). Позволим заметить, что, конечно, не имена тургеневских персонажей соответствует их характерам, а имя определяет их личность и судьбу. Что касается личных имён героев Тургенева, то они почти не изучены в науке. В статьях и монографиях крупных тургеневедов, безусловно, присутствуют отдельные наблюдения над антропонимикой писателя (Ю.В. Лебедев и др.). Современные исследователи проявляют больший интерес к проблеме тургеневского «именника» и убедительно доказывают, что фамильные и личные имена обладают у писателя семантической нагрузкой и служат характеристике персонажей. В поле зрения учёных оказываются русская антропонимия в «Записках охотника» (С.И. Зинин); антропонимика «Рудина» (В .А. Мысляков), философия и мифология имени главного героя романа (С.М. Аюпов, С.Б. Аюпова); поэтическая ономастика «Отцов и детей» (С.М. Аюпов, И.Н. Исакова, Е.Ю. Полтавец); личные имена собственные героинь «Дыма» (Н.В. Васильева); вариативность антропонимии «Нови» (Т.Ф. Шумарина) и др. Тем не менее, признать данную проблему до конца изученной вряд ли возможно. До сих пор в науке нет специального исследования, посвященного тургеневскому имятворчеству. Ономастика
А.С. Пушкина изучена глубже и полнее. Ещё в начале 1940-х годов В.В. Виноградов в фундаментальном труде о пушкинском стиле анализирует в стилистическом аспекте некоторые собственные имена, использованные писателем (5). Наблюдения над антропонимикой Пушкина содержатся также в общетеоретических трудах лингвис-
© А. А. Бельская
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
тов (А.В. Горшкова, В.Н. Михайлов, А.В. Никонов, С.В. Шервинский и др.), литературоведов (B.C. Баевский, В. И. Кулешов, Ю. М. Лотман,
В.В. Набоков, Ю.Н. Тынянов и др.). В настоящее время изучению роли и значения имён собственных пушкинских героев посвящены исследования А.Н. Архангельского, Н.П. Жилиной, Л.А. Инютиной, В.М. Калинкина, Ю.А. Карпенко, В.А. Кошелева, Д.Н. Медриш, А.А. Фаустова и многих других. Несомненный интерес представляют наблюдения М.И. Воропановой, согласно которой многие женские имена Пушкина впоследствии многократно «повторяются, реверебируют» в русской литературе XIX-XX веков и даже выходят за пределы России. В обоих случаях данные имена, считает исследователь, подчёркивают необычность (или особую роль) носительниц и выступают показателем их национальной идентификации (6, 130-131). Между тем литературная антропонимика в диахроническом плане (проблема преемственности) на сегодняшний день изучена мало.
Надо отметить, что в аспекте культурной ком -муникации в связи с ономастикой личные имена собственные, встречающиеся в последующих за претекстом (или перенесённые из чужого текста) текстах, учёные рассматривают как элементы интертекстуальной системы, но определяют их по-разному: «точечная цитата» (М.Ю. Белякова); реминисценция (З.Г. Минц); интертекстовый антропоним - мотивированная претекстом антропони-мическая единица, которая порождает дополнительные смыслы в результате взаимодействия с другими элементами текста-реципиента и обладает когнитивным потенциалом (Н.Е. Камовникова, М.Е. Ляпидовская, М.В. Никитин); аллюзивное имя собственное, имеющее «определенную уникальную референциальную отнесенность», (М.А. Захарова) или аллюзивный антропоним (М.А. Соловьёва); имя-аллюзия (Э.Б. Магазаник, Л.Ю. Горнакова); «прецедентное имя» (Д.Б. Гудков, Ю.С. Караулов, В.В. Красных и др.). Следует различать такие понятия, как «имя-аллюзия» и «прецедентное имя». Последнее входит в когнитивную базу индивида либо нации, т.е. «инвариантное представление обозначаемого ими “ культурного предмета” является общим для всех членов лингвокультурного сообщества» (8,146), и выступает «символом другого прецедентного феномена», коим является прецедентный текст, обращение к которому «дается намеком, отсылкой, признаком, и тем самым
в процесс коммуникации включается либо весь текст, либо соотносимые с ситуацией общения или более крупным жизненным событием отдельные его фрагменты» (11, 217). Соответственно прецедентное имя - это индивидуальное имя, которое хранит культурную информацию и связано или с широко известным текстом (прецедентным текстом), или с ситуацией, широко известной носителям языка (прецедентной ситуацией). К именам-символам относятся «бедная Лиза», Татьяна Ларина, Обломов, Базаров и др. Другое дело - именные антропонимы типа Лиза, Татьяна, которые повторяют имена широко известных героев (Н. М. Карамзин «Бедная Лиза», А.С. Пушкина «Евгений Онегин»). Подобные имена учёные называют литературной аллюзией или именами-аллюзиями: они выступают яркими примерами оно-мапоэтики и играют большую роль в создании подтекста. Специфику имён-аллюзий Э.Б. Магазаник видит в том, что основой их «перекличек» в литературе является «совпадение имени и совпадение каких-то отдельных, изолированных определений самих носителей имени». При этом возникают неполные ассоциации: «При полных мы просто не заметим нарочитой ошибочности отождествления разных носителей одного имени, текст будет попросту обессмыслен в наших глазах. А при неполной происходит следующее: ассоциация возникает, но мы тут же видим и ее неосновательность для действительного отождествления носителей имени. Художнику, однако, важно, что у нас в сознании остаются следы возникшей было ассоциации. Неожиданное сближение имен и их носителей состоялось» (18, 32). По мнению Л.Ю. Горнаковой, модель аллюзивного процесса с участием антропонима включает две составляющие: коди -рование информации автором и декодирование её читателем. Процесс кодирования информации автором обусловлен потребностью в передаче дополнительных смысловых пластов в тексте. Процесс декодирования информации читателем предусматривает нахождение конструктивного принципа структуры авторской модели и выявление имплицитной информации, которую хотел выразить автор с опорой на стилистически маркированные смысловые центры текста (7, 10).
Наличие имени собственного* в художественном произведении - это необходимое условие существования литературного героя. В художественном произведении имена, их форма не бывают про-
извольными, и их функция не сводится к простой номинации. Согласно П. А Флоренскому, литературные имена - не «случайные клички», а «средоточные ядра» художественных типов и образов, суть которых есть не что иное, как имя в развернутом виде. Полное развертывание «свитых в себя духовных центров» имени осуществляется целым художественным произведением. Обосновав учение о существенной природе личных имён и их метафизической реальности в образовании личности, превозмогающей эмпирические факторы, П.А. Флоренский трактует имя как «тончайшую плоть, посредством которой объявляется духовная сущность»: именем выражается «тип личности, онтологическая форма ее, которая определяет далее ее духовное и душевное строение» (26, 211).
С.Н. Булгаков рассматривает имя в философско-религиозном аспекте как раскрытие ноумена и проявление его энергии: «Имя есть сила, семя, энергия, оно формирует, изнутри определяет своего носителя; не он носит имя, которым называется, но в известном смысле оно его носит, как внутренняя целепричина, по силе которой желудь развивается дубом, а зерно - пшеничным колосом...». Имя не возникает случайно, оно потенциально присутствует в человеке, при этом «абсолютно индивидуально» (отсутствует внутренняя форма), но в своем первообразе имеет конкретное значение и, главное, в нём (имени) непосредственно осуществляется связь мира с Богом. «Как предмет умозрения, имя есть идея, - пишет С.Н. Булгаков, -как сила оно есть энтелехия» (3, 243). А.Ф. Лосев, пользуясь понятиями «сущность» и «энергия», определяет имя как «энергию сущности»: «Имя есть осмысленно выраженная и символически ставшая определенным ликом энергия сущности» (15, 37). Сущность (вещь), согласно философу, «есть и явление, и имя тоже есть, и явление сущности, имя вещи есть проявление сущности и вещи». «Знать имя вещи, - пишет А.Ф. Лосев, - значит быть в состоянии, в разуме приближаться к ней или удаляться от нее. Знать имя - значит уметь пользоваться вещью в том или другом смысле. Знать имя вещи - значит быть в состоянии общаться и других приводить к общению с вещью» (17, 763). Своеобразие позиции философа состоит в том, что сущность он рассматривает как «имя» и одновременно как «эйдос» и как «символ», а символ -как «абсолютное (или его степень) самосознание, то есть миф» (17, 734). В свою очередь, миф, по
А.Ф. Лосеву, - это лик религии, которая есть «субстанциональное самоутверждение личности в вечности», т.е. утверждение самой сущности личности (16, 96). Энергией личности является имя, а утверждение имени есть «энергийное самоутверждение личности» в мифе (15, 98). Следовательно, сущность есть миф. В то же время эйдетически выраженная стихия мифа - это имя, слово (17, 734). Соответственно сущность есть имя, слово. Получается, что имя порождает сюжет, сюжет - миф, а миф - имя. Значит, имя, слово являются онтологическим центром: «Если сущность - имя, слово, то, значит, и весь мир, вселенная есть имя и слово, или имена и слова» (17, 734). Важно и существенно, что А.Ф. Лосев не только утверждает магическую силу имени («Природа имени, стало быть, магична»), обосновывает соотношение имени, мифа и религии, но и трактует имя как знак. Полагая, что «всякий знак получает свою полноценную значимость только в контексте других знаков», философ формулирует тем самым основную аксиому контекста. Именно труды С.Н. Булгакова, А.Ф. Лосева, П.А. Флоренского составляют философскую основу современных исследований имени, в том числе личного имени собственного литературных героев.
В настоящее время можно выделить несколько направлений в изучении данной проблемы. П.А. Флоренский и его последователи рассматривают имя как квинтэссенцию, первоэлемент ху -дожественного произведения. Акцентируя онтологическое значение имени как выражение типа личности литературных героев, учёные в качестве их ключевой функции выделяет сюжетную функцию. В свою очередь, Ю.Н. Тынянов трактует имя как структурообразующий компонент литературного персонажа. В динамике произведения, по мнению учёного, можно обнаружить бесконечное разнообразие черт, «обведенных кружком» имени героя, а также действий и речевых обнаружений, приуроченных к нему (24, 417). Имя является тем фактором, который сводит воедино все «составляющие» литературного персонажа: «Имя - формальный признак героя как единства» (25, 27). Согласно Ю.Н. Тынянову, в литературном антропониме, который принципиально мотивирован, заключён характеризующий потенциал. В произведении нет и не может быть «неговорящих» имен, всякое имя в каком-либо отношении характеризует образ и потому представляет собой средство достижения
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
художественной выразительности (23, 27). Аналогичной точки зрения придерживается В. А. Никонов, по мнению которого «в подлинно художественном произведении говорящи все имена, и самые повседневные выразительны не меньше, чем редкие и вымышленные; каждое участвует в формировании образа» (21, 243). Вне сомнения, точным выбором имени героя определяется смысловая и эмоциональная «за-данность» художественного текста. Важное эстетическое значение имени обусловлено самой природой языковой номинации, ибо «в основе процесса перехода не-поэтического в поэтическое лежит превращение языковой картины мира в поэтический образ мира» (20, 16). Будучи одной из ведущих проблем поэтики, эстетическая характеристика имени связана с особенностями словоупотребления, структуры слова, соотношения слова и образа.
Большинство литературоведов не сомневаются в наличии понятийного ядра в личном имени собственном и считают, что его семантика раскрывает судьбу или сюжетную линию персонажа. Ещё О.М. Фрейденберг замечает, что «герой делает только то, что семантически сам обозначает» (27, 223). Нередко, однако, в работах, посвящённых литературной антропонимике, остаются неясными исходные установки учёных: определяют они семантику этимологическим значением имени или его текстовой функцией. Между тем вопрос о наличии значения у антропонимов решается литературоведами положительно. Так, современный исследователь Т.А. Касаткина считает, что, если имя «представляется нам данным произвольно, это, как правило, свидетельствует лишь о том, что мы не учли какую-либо ассоциацию, с ним связанную, какой-либо оттенок значения». По мнению учёного, «значение имени и созданный образ оказываются поясняющими и проясняющими друг друга элементами текста, причем имя часто дешифруется многообразно и причудливо, отражая разные грани образа». Сама Т.А. Касаткина при анализе имени героини романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» - Авдотья (Авдотья Романовна Раскольникова) исходит из принципа «оживления» внутренней формы и одновременно вскрывает его текстовую функцию. Как полагает исследователь, имя Авдотья, означающее «благоволение Христово», имеет большое содержательное значение: жизнь Свидригайлова зависит от того, будет ли с ним Дуня: она - «последняя надежда на цель, на веру»
(13, 297). В свою очередь, В.Н. Топоров, а затем А.Н. Архангельский, прослеживая закреплённый в отечественной литературе инвариантный набор свойств и черт за поэтонимом Лиза, акцентируют логику его прецедентных уподоблений. Имя Лиза, согласно А. Н. Архангельскому, в отечественной литературе «само по себе уже неотделимо от идеи социального страдания, мотива неразделенной любви, темы косвенной вины, пафоса искренности и сердечности» (1, 58).
Среди функций антропонимов помимо номинальной и характеризующей учёные особо подчёркивают значимость стилистической функции. В настоящее время в науке выделяют две её разновидности: информационно-стилистическую и эмоционально-стилистическую (12, 37). Выразителем информационно-стилистических смыслов является внутренняя форма (этимологиче-ское значение) собственного имени, т.е. «апеллятив», обозначающий лежащее в основе антропонима «слово с лексическим значением». Эмоционально-стилистическая функция имен собственных выражается, как правило, на уровне фонетики и реализовывается через словообразовательную форму или с помощью разных видов несоответствий (имени и фамилии, имени и образа и т.д.).
В настоящее время актуальным становится фоносемантический анализ, рассмотрение звуковой стороны, фонетической составляющей антропонима. На существенность звучания, символического смысла звуков имени собственного обращает внимание ещё Вяч. Иванов. Он, в частности, отмечает, что первым звуковым стимулом к созданию пушкинской поэмы «Цыганы» является «женское имя “Мариула” (с его рифмами-эхо: “гула”, “Кагула”...)» (4, 262-269). П.А. Флоренский в книге «Имена», продолжая эту мысль, пишет, что имя Мариула - это «глубоко женственное и музыкальное», исходное имя, которое «своими звуками» определяет все аллитерации поэмы и которое, «господствуя над всеми прочими, с бесспорным правом должно быть предписываемо уже самой сущности, но не как отклик, а как непосредственное явление ее» (26, 363). По мнению философа, «в имени живет не только семема его, но и морфема, даже фонема <...> Самое имя, как слово, словесный организм, а в нем - важное значение имеет звук его» (26, 113).
А.Ф. Лосев, напротив, убеждён в ограниченности рационалистического звукового анализа име-
ни и считает, что «имя ни с какой стороны не есть звук или комплекс звуков». Отличительной особенностью ономатологической концепции самого философа является обращение к мифологической интерпретации имени, обнаружению его магической природы («.уметь владеть именами - значит мыслить и действовать магически»). Сегодня в науке установлено, что литературное имя собственное тесно связано со всей образной системой произведения, художественным замыслом, всем художественным целым, жанром, художе -ственной школой, стилем и функционирует в тексте в виде художественно-эстетической и вторичной семантической модели. Входя в художественный текст семантически недостаточным, «имя собственное выходит из него семантически обогащенным и выступает в качестве сигнала, возбуждающего обширный комплекс определенных ассоциативных значений» (14). Литературное имя собственное может иметь бесконечное количество значений, т.е. превращаться в символ, и, бу -дучи «фиктивным знаком», оно получает свою полноценную значимость «не только в контексте других знаков художественного произведения, но и в контексте, понимаемом как широчайший принцип» (10, 115-116).
Среди русских классиков одним из первых отмечает значимость имени литературного героя Пушкин. В «Евгении Онегине» (I, ЬХ) он пишет: Я думал уж о форме плана И как героя назову... (21, 30).
Наиболее обстоятельно поясняется в романе выбор имени главной героини - Татьяна:
Впервые именем таким Страницы нежного романа Мы своевольно освятим (21, 40).
В первой четверти XIX века Татьяна - «простонародное» имя, поэтому Пушкин, избрав «впервые»** его для героини романа, вынужден пояснять своё нарушение этикетного узуса. Посредством имени поэт идентифицирует прежде всего национальную принадлежность героини: Татьяна -«русская душою». Имя Татьяны, согласно народным представлениям, идёт от дня Татьяны Крещенской, 12 января по старому стилю, праздника, когда гадают на будущее лето и будущий урожай. Отсюда связь героини со «святочной» тематикой, любовь Татьяны к «русскому» времени года -зиме, приверженность образу мыслей, чувствований, поверьям народа, в частности «карточным
гаданьям» («Татьяна (русская душою, / Сама не зная, почему) / С ее холодною красою / Любила русскую зиму ...»; «Татьяна верила преданьям / Простонародной старины / И снам, и карточным гаданьям, / И предсказаниям луны...»). Кроме того, нарекая героиню «простонародным» именем, поэт считал важной социальную информацию, содержащуюся в нём. Через имя («... с ним ... неразлучно воспоминанье старины / Иль девичьей») автор вскрывает духовную связь Татьяны с культурно-историческими традициями Древней Руси, её стариной, русской почвой.
Не менее значима для поэта эмоциональноэстетическая составляющая, «музыка имени». Пушкин, восхищаясь «сладкозвучностью» греческих имён, замечает, что имя Татьяна «приятно, звучно». Существенна в контексте романа информационно-стилистическая функция имени. Уже своими филологическими корнями оно означает руководство, назначение: Татьяна (от греч. Татгаул, Татгауа ) в переводе с греческого языка означает «устроительница», «учредительница» (с латин-ского - «повелительница»). В романе Пушкина Татьяна Ларина полностью оправдывает скрытый смысл, значение и тайну своего имени, поскольку является учредительницей старинных форм народного бытия и устроительницей семейного уклада в традиционных национальных преставлениях. Наконец, по ходу развития сюжета проявляется христианская семантика её имени, связь со святой мученицей Татианой. Из жития святой подвижницы известно, что она воплощает собой духовную святость и чистоту, с одной стороны, и твёрдость веры (ниспровержение языческих идолов) и противостояние земным страстям - с другой. По мнению В.Н. Егорова, в образе Татьяны Лариной в русской литературе впервые представлена «идея “монастыря в миру”»: «Живя в миру, Татьяна преодолела его суету и страсти, противопоставив ему свой внутренний духовный мир (монастырь). И общество преклонилось перед ней, повинуясь ее тайной духовной крепости и нравственной чистоте, как те, которые мучили святую Татиану и в конце концов “уверовали в Иисуса Христа, видя над ней силу Божию”» (9). Любопытно, что после выхода в свет романа «Евгений Онегин» имя Татьяна прочно входит в широкий обиход, особенно в аристократических кругах русского общества. Но заслуга поэта состоит, конечно, не в этом. Создав образ Татьяны Лариной, Пушкин открывает новый, глубоко ориги-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
нальный художественный тип, который отражает черты русского национального женского характера и одновременно «укладывается» в общественном сознании как «новая категория мировосприятия и миропонимания».
Так, Тургенев, назвав одну из героинь романа «Дым» Татьяной, вольно или невольно отсылает читателя к пушкинской Татьяне. Имя тургеневской героини несёт информацию о предшествующем тексте: оно вызывает ассоциации, связанные и с внешностью (некрасива), и с поступками (действиями), а также с личностными качествами героини «Евгения Онегина» и указывает на некую эталонную совокупность её черт и качеств. Татьяне Шестовой присущи та же глубина чувств, преданность в любви, чистота души, жертвенность, высота нравственных принципов, что и Татьяне Лариной. Доминируют в тургеневской героине два уникальных качества пушкинской Татьяны - нравственная стойкость и нравственное благородство. Именно они позволяют невесте Литвинова сначала стоически перенести измену жениха, а затем великодушно простить его. Сами ситуации, когда Татьяна отвергнута Литвиновым и когда он, приобретя мучительный опыт истинной любви, преклоняет колено перед любимой женщиной, отсылают к пушкинскому «Евгению Онегину». Как и Татьяна Ларина, Татьяна Шестова отвечает тайному смыслу своего имени: она является устроительницей судьбы Литвинова (и собственной судьбы) и учредительницей семейных отношений. Вместе с тем Тур -генев развивает и наполняет новым смыслом по-этоним Татьяна. В «Дыме» писатель реализует «возможный» пушкинский сюжет счастливого завершения истории любви и дарует героине возможность стать идеальной женой («верная супруга и добродетельная мать»); больше того - начинает в русской литературе новую типологическую линию от «неверной жены» к «верной жене».
Помимо введённого Пушкиным в литературный оборот имени Татьяна наиболее часто в текстах писателя встречаются четыре женских имени: Мария (поэмы «Бахчисарайский фонтан», «Полтава», повести «Метель», «Дубровский», «Капитанская дочка»; в молдавской форме - Мариула -поэма «Цыганы»; в английском варианте - Мери
- маленькая трагедия «Пир во время чумы»), имя упоминается также в «Выстреле» (Маша), «Романе на Кавказских водах» (Маша Томская), «Романе в письмах» (Машенька), в незавершенном
замысле «Марья Шонинг»; Наталья (стихотворения «К Наталье», «Наташа»; баллада «Жених»; поэма «Граф Нулин»; незаконченный роман «Арап Петра Великого»); Лиза (повести «Барышня-крестьянка», «Пиковая дама»; набросок «Роман в письмах»); Параша (поэмы «Домик в Коломне», «Граф Нулин», «Медный Всадник»; в полной форме -Прасковья - роман «Евгений Онегин», повесть «Метель»). В носительницах каждого из этих имён Пушкину удаётся предугадать определённый женский тип. В то же время все они в большей или меньшей степени приближены к национальному архетипу - Татьяне Лариной. Обращаясь к творческому наследию Тургенева, нельзя не заметить, что все четыре часто употребляемые Пушкиным антропонима встречаются в тургеневских текстах: имя Мария составляет ядро антропонимического фонда писателя (Марья Сергеевна Перекатова, «Бретёр»; Марья Павловна Ипатова, «Затишье»; Марья Александровна Б., «Переписка» и др.); именем Параша названа героиня первого печатного произведения («Параша»); имена Наталья и Лиза носят главные героини романов «Рудин» и «Дворянское гнездо» (Наталья Ласунская, Лиза Калитина).
Как известно, тот или иной поэтоним может обладать значительным ассоциативным фоном: читателю о нём «известно кое-что еще, что и определяет эмоциональный ореол каждого из этих имен и отношение к ним» (А.Ф. Лосев). Поскольку известное литературное имя входит в различные контексты не свободным от разного рода кон -нотаций, возникающих в процессе истории его существования, то оно задаёт определённую эстетическую систему кодирования текста. При этом в каждом новом тексте имя-аллюзия приобретает свой особенный семантический смысл, своё особое семантическое содержание. Например, поэтоним Мария (Марья) формирует в отечественной словесности огромный литературный пласт, состоящий из множества художественных текстов (2, 99-100), в том числе Пушкина и Тургенева. Анализ показывает, что тургеневские тексты, в которых главными героинями являются носительницы имени Мария (Марья), существенно отличаются от пушкинских текстов в жанровом отношении, но сходны с ними по идейно-тематическому содержанию: в них осмысляется индивидуальный путь человека к высшим, непреходящим ценностям и центральной является тема любви и жертвенности (или долга). Кроме того, пушкинских и
тургеневских Марий/Маш роднит не только то, что они носят библейское имя, соотносящееся с добром, но и то, что истинно доброе в них самих диктуется внутренней потребностью. Имя-аллюзия позволяет обозначить целый ряд ассоциативных линий. Так, при несомненном различии характеров пушкинской «европеянки нежной» из «Бахчисарайского фонтана» и тургеневской Марьи Александровны из «Переписка», они близки по романтическому складу натуры, точно так же как Мария Ко -чубей («Полтава») и Марья Павловна из «Затишья»
- по страстным движениям души. Первых роднит чистота и верность тому, что каждая из них признаёт «правдой и добром», а также то, что им противостоят в текстах страстные соперницы. Хотя оба писателя изображают любовь-страсть несомненным злом, пушкинская целомудренная Мария («Бахчисарайский фонтан») на сюжетном уровне одерживает безоговорочную победу над охваченной страстью соперницей. Напротив, в повести Турге -нева идеальная любовь Марьи Александровны предстаёт «искусственной» и «натянутой» («мы вовсе не любили друг друга, а только силились любить, воображали, что любим»), а главный герой полностью оказывается во власти её страстной соперницы: «.моя привязанность к этой женщине что-то необыкновенное, сверхъестественное» (22, 170; 183). В свою очередь, пушкинскую Марию Кочубей и Марью Павловну из «Затишья» объединяет трагическая противоречивость и трагическая красота страсти, трагичность судьбы и «исключительность» личности. Кроме того, все тургеневские Марьи, «барышни уездные», приближены к «гнезду» «провинциальным и самобытным» пушкинских Маш (Марья Г ав-риловна Р., «Метель»; Марья Кирилловна Троекурова, «Дубровский»; Марья Ивановна Миронова, «Ка-питан-ская дочка»), доминантной чертой которых является жертвенность.
Разумеется, имя-аллюзия не просто объединяет пушкинские и тургеневские тексты в рамках общего культурного пространства, у каждого писателя в сюжетах «Маш» проявляется собственный код. Так, пушкинские Марии-Марьи, несмотря на тяжёлые жизненные испытания, склонны к преображению: трудности на их пути способствуют духовному росту (даже при трагическом или драматическом исходе жизни). В образах тургеневских Маш отражён наметившийся в русском обществе процесс формирования нового психотипа женщины, нравственные и интеллектуальные
запросы которой не удовлетворяет окружающая обывательская среда. Ещё одно существенное различие писателей состоит в том, что многие пушкинские Маши, покорные воле Божией, обретают счастье («Метель», «Капитанская дочка»). Судьба тургеневских Маш убеждает в его мимолетности. Наконец, у Пушкина актуализируется эмоционально-стилистическая функция имени («I love this sweet name» - «Я люблю это нежное имя»), у Тургенева - информационно-стилистическая, исконная этимология.
Согласно учёным- ономастикам, имя Мария происходит от древнееврейского имени Мариам (ивр. - ft-pQ , арам. - marjam, греч. -Map^a или Маршц) и, по одной версии, возникает от корня, означающего «возвышенная», «превознесённая» (или «госпожа»), по другой - «отвергнутая», по третьей - «печальная». По одним толкованиям, имя означает «горькая», «терпкая», по другим - «превосходство». Показательно, что судьба тургеневских героинь при всей высоте их нравственных, интеллектуальных запросов, превосходстве над окружающей действительностью, горька и печальна: Маша Перекатова («Бретёр») предстаёт избранной, но не обретённой невестой; Марье Александровне («Переписка») не удаётся «завоевать себе неба»; жизнь Марьи Павловны («Затишье») несёт печать рока и свидетельствует о призрачности счастья. Тургеневских Маш сближают несчастье в любви, драматизм судьбы и неординарность личности. Примечательно, что даже у стоящей особняком в ряду героинь писателя хищной и порочной Марьи Полозовой («Вешние воды») доминантная черта - незаурядность натуры, а также драматизм судьбы, значимость духовного опыта (обретённого, правда, не ею, а тем, кто рядом с ней) не противоречат собственно тургеневской интерпретации сюжета «Маш».
Итак, сравнительное изучение «внутрироссий-ских» литературных фактов, в данном случае бытование в текстах Пушкина и Тургенева единых поэтонимов, актуально, поскольку способствует выявлению преемственности культурной традиции, подтекстовых связей, скрытых смыслов и одновременно индивидуального своеобразия писателей. Сопоставление пушкинских и тургеневских текстов в аспекте имени-аллюзии позволяет не только проследить его трансформацию, но и по-новому взглянуть на тезоименных героев писателей, шире - их картину мира.
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
Примечания
* Имя личное - это антропоним. М.В. Калинкин личные имена собственные в художественном произведении определяет как поэтонимы.
**Заметим, что первыми в отечественной литературе появляются «измайловские» Татьяны. В нравственносатирическом романе А.Е. Измайлова «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества» (17991801) фигурирует героиня по имени Татьяна (Татьяна Ивановна). Татьяной зовут главную героиню сентиментальной повести В.В. Измайлова «Прекрасная Татьяна, живущая у подошвы Воробьевых гор», напечатанной в февральском номере журнала «Патриот» за 1804 год. В своей повести В.В. Измайлов варьирует сюжет «Бедной Лизы»
H.М. Карамзина и изображает Татьяну «сельской красавицей», которая не только внешне прелестна, но и невинна, чувствительна, добра. Хотя в повести Татьяна не раз названа «бедной», перипетии её жизни заканчиваются счастливо («обрядом торжественным»). В целом измайловская повесть - произведение довольно слабое, но в нём уже присутствует картина борьбы пылких страстей и добродетели.
Библиографический список
I. Архангельский А.Н. Герои Пушкина. Очерки литературной характерологии. - М., 1999.
2. Бабий С.Н. Бытование форм имени Мария-Марья в художественной литературе первой половины XIX в. // Ономастика Поволжья. Тезисы докладов VIII Международной конференции. - Волгоград, 1998.
3. Булгаков С.Н. Философия Имени. - СПб., 1998.
4. <В. Иванов> К проблеме звукообраза у Пушкина // Пушкин в русской философской критике: Конец XIX - первая половина XX в. - М., 1990.
5. Виноградов В. В. Стиль Пушкина. - М., 1941.
6. Воропаева М.Н. «Что в имени тебе моём?»... Отзвуки пушкинской антропонимики в русской литературе XIX-XX веков: Тезисы // Всемирная литература в контексте культуры. XII Пуришевские чтения: Сб. статей и материалов. - М., 2000.
7. Горнакова Л.Ю. Аллюзивный русский поэтоним Лиза: опыт интертекстуального и лингвокультурологического анализа: Автореферат дис. ... канд. филол. наук. - Иваново, 2010.
8. Гудков Д. Б. Прецедентное имя и проблемы прецедентности. - М., 1999.
9. Егоров В. Н. Образ Татьяны Лариной в романе «Евгений Онегин» // Электронная публикация: http:// skola.ogreland.lv/literatura/ pushkin/onegin/ text/o. 17.htm
10. Калинкин В.М. Поэтика онима. - Донецк, 1999.
11. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. - М., 1987.
12. Карпенко Ю.А. Имя собственное в художественной литературе // Филологические науки. 1986. № 4.
13. Касаткина Т.А. Мир, открывающийся в слове: для чего служит художественная деталь // Касаткина Т.А. О
творящей природе слова: Онтологичность слова в творчестве Ф.М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». - М., 2004.
14. Кухаренко В. А. Интерпретация текста. - М., 1988.
15. Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы // А.Ф. Лосев. Форма. Стиль. Выражение. - М., 1995.
16. Лосев А.Ф. Миф. Число. Сущность. - М., 1994.
17. Лосев А.Ф. Философия имени // Лосев А. Ф. Бытие имя космос / Сост. и ред. А. А. Тахо-Годи. - М., 1993.
18. Магазаник Э.Б. Ономапоэтика, или «Говорящие имена» в литературе. - Ташкент, 1978.
19. Никонов В. А. Имя и общество. - М., 1974.
20. Поляков М.Я. Вопросы поэтики и художественной семантики. - М., 1986.
21. Пушкин А.С. Евгений Онегин // Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 тт. Т. 4. - М., 1975.
22. Тургенев И.С. Переписка // Тургенев И.С. Полн. собр. соч.: В 28-ми тт. С. Т. 6. - М.; Л., 1964.
23. Тынянов Ю. Н. Архаисты и новаторы. - Л., 1929.
24. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. - М., 1977.
25. Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка. - М, 1965.
26. Флоренский П. А. Имена // Флоренский П. А. Соч. В 4 т. Т. 3 (2). - М., 1999.
27. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Период античной литературы. - М., 1997.
28. Цейтлин А.Г. Мастерство Тургенева-романиста. - М., 1958.
29. Шаталов С.Е. О характерологической значимости имен персонажей у Тургенева // Искусство слова. - М., 1973.
A.A. BELSKAYA
NAMEWORK OF ALEXANDER PUSHKIN AND IVAN TURGENEV: TO THE QUESTION OF
TEZONAMES CHARACTERS OF THE WRITERS
Article is devoted to associativity features of the proper names of Pushkin and Turgenev’s female characters. The research is carried out in the tideway of literature antroponymics. There foregrounded the significancy of the study of the allusion names in diachronic format, which draw attention to the pretexts, take part in creation of the implied sense and all at once get developed in the new text due to history context.
Key words: namework, literature antroponimycs, poetonym, diachronic format, tezonames characters, allusion names, implied sense.
