"импорты" из Центральной Азии и Сибирив погребальных памятниках Азиатской сарматииii-i вв. До Н. Э

Трейстер Михаил Юрьевич

ПУБЛИКАЦИИ

Г°ГОРСК-НО«°

Problemy istorii, filologii, kul'tury Проблемы истории, филологии, культуры

4 (2019), 180-239 4 (2019), 180-239

DOI: 10.18503/1992-0431-2019-4-66-180-239

«ИМПОРТЫ» ИЗ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ И СИБИРИ В ПОГРЕБАЛЬНЫХ ПАМЯТНИКАХ АЗИАТСКОЙ САРМАТИИ

11-1 вв. до н.э.

М.Ю. Трейстер

Германский археологический институт, Берлин, Германия mikhail.treister@dainst.de, mikhailtreister@yahoo.de

Аннотация. В работах последних десятилетий рассматривается целый ряд категорий инвентаря погребений кочевников Азиатской Сарматии 11-1 вв. до н.э., не имеющих прототипов в материальной культуре предшествующего времени. Они рассматриваются как восточные инновации и связываются с уходом ряда кочевых группировок от северо-западных границ Китая на запад вначале в Среднюю Азии, где под их ударами пало Греко-Бактрийское царство, а затем и далее на запад, вплоть до Нижнего Поволжья.

Проведенный в работе анализ археологических материалов не дает оснований говорить о попадании изделий южно-сибирского (забайкальского) происхождения в погребения кочевников Азиатской Сарматии. Вместе с тем очевидно, что в некоторых погребениях Нижнего Поволжья, датирующихся в рамках конца 11-1 в. до н.э., встречаются отдельные предметы, как правило, статусного облика (массивные золотые украшения: гривны

Данные об авторе: Трейстер Михаил Юрьевич - доктор исторических наук, научный сотрудник, Германского археологического института.

Представленная публикация выполнена в рамках проекта, финансируемого DFG и РГНФ «Формы и пути культурных контактов кочевников Азиатской Сарматии. Импорты в сарматских памятниках II в. до н. э. - III в. н. э.» (FL-334/15-1). Партнер проекта с российской стороны - Б.А. Раев. Соответственно данная статья проиллюстрирована материалами из погребений с территории Азиатской Сарматии. Автор выражает искреннюю признательность за предоставленную нам возможность работать в экспозиции и фондах музеев, фотографии предметов из которых представлены здесь: М.Е. Филимоновой и И.Р. Гусач (Азов, АИАПМЗ), Э.Р. Чиняковой (Астрахань, АГОИАМЗ), Н.В. Хабаровой|, А.В. Жадаевой (ВОКМ, Волгоград), Е.Ю. Новиковой, К.Б. Фирсову (Москва, ГИМ), О.А. Халяпиной (ОГИКМ, Оренбург), А.Г. Язовских (Ростов-на-Дону, РОМК), И.П. Засец-кой, Е.Ф. Корольковой, С.В. Воронятову (Санкт-Петербург, ГЭ), М.К. Мурзагалиевой (Уральск, ЗКОИКМ), С.Л. Воробьевой (НМРБ, Уфа), Б.Ш. Менкеновой (НМРК, Элиста).

и браслеты, поясные пластины), в большинстве своем с утратами и со следами древнего кустарного ремонта, которые можно рассматривать как предметы, привезенные кочевниками из Центральной Азии. Нельзя, впрочем, исключать и роль межплеменных браков элиты кочевников в распространении таких вещей, тем более что по крайней мере часть из них в Поволжье была найдена именно в женском погребении № 8 кургана № 55/1954 у с. Калиновка.

В некоторых случаях можно также говорить об определенных восточных влияниях в оформлении поясных пряжек, чем-то похожих на отдаленные прототипы из Монголии и Забайкалья.

В целом есть все основания для предположения о миграции какой-то группы (групп) кочевников из Центральной Азии в степи Нижнего Поволжья и их возможном участии в событиях, связанных с падением Греко-Бактрийского царства. Судя по количеству предметов, рассмотренных в этой статье, число мигрантов не была значительным, что соответствует и наблюдениям других исследователей, основанных на анализе погребального обряда. Замечу, что для рассматриваемого времени имеются лишь редчайшие примеры того, как вещи попадали с запада на восток (вероятно, также через евразийские степи). Однако рассматривать перемещение указанных выше предметов с востока на запад и с запада на восток как отражение экономических связей по Шелковому пути, как я уже отмечал в других работах, не приходится.

Ключевые слова: хунну, Забайкалье, Южная Сибирь, Центральная Азия, Азиатская Сарматия, Нижнее Поволжье, поясные пластины из золота, бронзы, гагата, статусные золотые украшения

ВВЕДЕНИЕ

Данная статья представляет собой заключительный обзор в серии публикаций о восточных и южных «импортах» в погребальных памятниках Азиатской Сарма-тии. Опубликованные недавно статьи посвящены импортам из Китая1 и Парфии2. В данной же работе рассматриваются «импорты» из Центральной Азии и Сибири. Тот факт, что слово импорты взято в кавычки, не случаен, поскольку речь, как и в предыдущих работах, пойдет не только об импортных предметах, влияниях и заимствованиях, но и о тех вещах, которые ранее считались импортами, но в результате проведенного исследования таковыми не оказались.

В целой серии своих работ, написанных в два последних десятилетия, А.С. Скрипкин рассматривает некоторые категории вещей из сарматских погребений 11-1 вв. до н.э. юга Восточной Европы, обнаруживающих близкие аналогии в памятниках Центральной Азии: различные типы мечей, бронзовые ажурные, решетчатые и гагатовые поясные пряжки, глиняные кубические курильницы, миниатюрные копии котлов, колчанов с луками. Распространение этих вещей (наряду с некоторыми инновациями в погребальном обряде, имеющими восточные параллели, в частности, захоронения в колодах, конструкция которых близка колодам, используемым в погребальной практике населения Тувы последних веков до нашей эры), связывается с уходом ряда кочевых группировок от северо-западных границ Китая на запад в связи с агрессивной политикой хунну и продвижением

1 Трейстер 2018а, 153-200.

2 Трейстер 2018б, 109-201.

кочевников на запад вначале в Среднюю Азии, где под их ударами пало Греко-Бак-трийское царство, а затем и далее на запад вплоть до Нижнего Поволжья3.

В последние годы эта тема неоднократно поднимались и другими исследователями, прежде всего в связи с анализом бронзовых ажурных и решетчатых, а также гагатовых поясных пряжек, найденных в погребениях кочевников Азиатской Сарматии4, а также погребального обряда, в частности, погребений с повозками5. Не меньшей интерес в данной связи вызывает и анализ некоторых видов украшений, на которые также уже обращалось внимание6.

У. Бросседер, посвятившая специальное исследование пряжкам Евразии, приходит к следующему выводу. С одной стороны, она, отмечая, широкое распространение гагатовых пряжек в Евразии, указывает, что «the dissemination cannot be explained by migration, i.e. a lasting change of residence, since the burial customs as well as other elements, such as pottery are of local style»7. C другой - указывается на то, что «The existence of the same belt type with rhomb ornament (Fig. 6) points to a more direct connection, possibly throws light on the actors involved in these interaction processes, probably through the mobility of those warriors. Compared with the numerous findings in northern Mongolia and Transbaikalia also the isolated occurrence of such belt plaques in Central Asia might speak for mobility. With these plaques however also the transfer of an idea is reflected since most likely at least some of them were locally manufactured». Чем в данном случае отличается миграция от «мобильности» не очень понятно. В другом месте в той же работе также подчеркивается, что воины, носившие рассматриваемые пряжки в разных регионах Евразии, «are not foreigners», что логично должно было бы опровергать миграционное объяснение. «Nevertheless they were wearing the same type of belts and thus using the same status symbol to display their rank. Since also the belts were locally made, as they show variation, this fact can only be explained by intensive communication and contact. With these plaques a connection between "Xiongnu" in the east and "Sarmatian" warriors in the west becomes visible»8.

В любом случае рассматривается вопрос о том, как такие пряжки оказались в Центральной Азии. И предлагается два объяснения - и «мобильность», и «трансфер идей», который привел к местному производству какой-то части таких пряжек9. Впрочем, мне не совсем ясно, как мог происходить «трансфер идей» между кочевниками на обширных пространствах Евразии без непосредственного контакта и каким образом (без физического перемещения носителей пряжек) могли осуществляться «intensive communication and contact» между культурами сюнну на востоке и сарматами на западе.

В то же время исследовательница отмечает и существование связей между Центральной Азией и Поволжьем - «Since there, at the same time, are also those

3 Скрипкин 2000, 17-40; 2014, 218-222; 2015, 106-111; 2017, 151-159; 2019, 20-34; Скрипкин, Клепиков 2004, 99-100.

4 Мордвинцева, Шинкарь 1999, 141; Brosseder 2011, 349-424; Мордвинцева 2011, 349; 2015, 116; Глебов 2016, 69-79, Раев 2017; Власкин и др. 2018, 61.

5 Раев, Дворниченко 2014, 170-174, Клепиков 2017, 20-35.

6 Мордвинцева 2003, 51-52; 79; 2007, 228-230, 238, Treister 2004, 306-307; Трейстер 2007а, 130.

7 Brosseder 2011, 414.

8 Brosseder 2011, 364.

9 Brosseder 2011, 414.

frame buckles with camel depiction are found (Fig. 35), one can see that the region north of the Amu-Darya is well connected with the Volga region»10, впрочем, оставляя открытым вопросом о том, каким образом такие связи осуществлялись.

Если, по мнению А.С. Скрипкина, отмеченные выше «восточные инновации» позволяют ставить «вопрос о возможной миграции центральноазиатского кочевого населения в степной регион юга Восточной Европы»11, то, как считает Б.А. Раев, речь идет о миграции населения из Забайкалья в Нижнее Поволжье, «промежуточным пунктом» которой «были степи к северу от Амударьи», причем «процесс этот был достаточно кратковременным, в нем участвовали не более двух, много - трех поколений переселенцев, что отразилось в сохранении не только отдельных традиций погребальной практики, но и в прямом переносе части вещей»12.

Поскольку в большинстве случаев подробный археологический анализ и сопоставление предполагаемых восточных прототипов (параллелей) находкам из Азиатской Сарматии не проводились, а связь просто постулировалась, исходя из внешнего сходства предметов, постараемся подробно проанализировать сами археологические памятники.

1. ПРЯЖКИ И ПОЯСНЫЕ ПЛАСТИНЫ

1.1. Ажурные поясные накладки (пряжки) прямоугольной формы с крючком и отверстиями на рамке

1.1.1. Поясные накладки с решетчатым декором

Такая накладка прямоугольной формы с ажурным решетчатым орнаментом из железа, обтянутого золотой фольгой, с шестью отверстия (в углах, в центре одной из длинных сторон и в центральной части) была найдена на крестце погребенного в датированном около середины13 или возможно конца14 I в. до н.э. погребении № 12 кургана № 5/1974 могильника Кривая Лука-VIII. Железными гвоздиками накладка крепилась к ажурной деревянной основе. Декоративная часть накладки образована продольной перекладиной, разделяющей пряжку пополам, и четырьмя коленчатыми перемычками по обеим ее сторонам, соединяющими продольную ось с длинными сторонами рамки. У правого края пряжки имеется вырез для ремня, а к рамке справа от выреза крепился боковой крючок из железа15. Исследователи предполагали, что подобная же накладка была най-

10 Brosseder 2011, 414.

11 Скрипкин 2017, 158.

12 Раев 2017, 303-304. Для сравнения, в работе 2014 г. на основании анализа погребального обряда одного из погребений в Косике, автор приходит к выводу о том, что «подбойные захоронения II—I вв. до н.э. в Нижнем Поволжье и Подонье появились вместе с носителями этой традиции из Центральной Азии» (Раев, Дворниченко 2014, 172-173).

13 Дворниченко и др. 2008, 239.

14 Демиденко, Демиденко 2012, 84.

15 Дэвлет 1980, 12 (с ошибочной датировкой погребения II в. до н.э.), 18 («бронзовая, покрытая тонким листовым золотом с железным язычком»); Дворниченко, Федоров-Давыдов 1989а, 6 (ошибочно названа «бронзовой позолоченной»); Дворниченко, Федоров-Давыдов 1993, 174-175; Дворниченко и др. 2008, 239-241, рис. 1; Shu Takahama 2012, 24, fig. 1, 4; 25, no. A-4; Скрипкин 2014, 219. 220, рис. 1, 4; 2019, 23, 29, рис. 3, 7.

2

Рис. 1. Бронзовые пряжки с изображением верблюда. 1 - Могильник Ново-Калкашевский-11. Курган № 2/1990. Погребение № 5. Уфа, НМРБ, инв. № ОФ 17013/17. 2 - Могильник Донской. Курган № 1/1991. Погребение № 21. Ростов-на-Дону, РОМК, инв. № 21728. Фото, 1 - М.Ю. Трейстер, 2015; 2 - РОМК

дена и в погребении № 1/1984 в Косике16, сопоставив обе с бронзовыми пряжками, найденными в Ордосе и на территории Южной Сибири. Если по форме и декору пластина из Кривой Луки действительно близка некоторым из них (при этом укажем, что все они литые, бронзовые и являются именно накладками, т.е. не имеют никакого бокового крючка и выреза для ремня17), то единственный признак пластины из Косики - это ажурный характер и использование перемычек, изгибающихся под прямым углом. Сама форма предмета из Косики не позволяет сравнивать его с бляхами из Ордоса и Южной Сибири.

Подобная же фрагментированная, но бронзовая ажурная прямоугольная пряжка с решетчатым декором происходит из датированного в рамках 11-1 вв. до н.э. мужского погребения № 9 кургана № 1/1993 у с. Питерка - портупейная пряжка фиксировалась к основе из кожи при помощи тонких кожаных ремешков18. В отличие от пряжки из Кривой Луки, боковые перемычки образуют не прямые углы, а острые - вершинами в сторону крючка. Аналогии такому декору среди поясных блях из Ордоса и Южной Сибири мне не известны, хотя авторы публикации и сопоставляют ее с поясными пластинами из Южной Сибири19.

Итак, очевидно, что называть находки из Кривой Луки, Косики и Питерки -ордосскими бляхами невозможно, хотя так же очевидно, по крайней мере, в случае с пряжкой из Кривой Луки, что в качестве прототипов ее декора действительно выступали поясные пластины, получившие распространение в Монголии и Забайкалье.

1.1.2. Бронзовые поясные пряжки и накладки с изображениями лежащего двугорбого верблюда

Пряжки и накладки этой серии (у последних отсутствуют крючки20) (рис. 1) изготовлены только из бронзы. Их находки происходят из десяти комплексов21, из которых лишь два - в Центральной Азии (Бабашовский могильник в Северной Бактрии22 и могильник Шаштепа на территории Ташкента23), еще одна пряжка -

16 Дворниченко, Федоров-Давыдов 1993, 174-175, рис. 20, 1; Ляхов, Мордвинцева 2000, 107; Дворниченко и др. 2008, 240.

17 Ср. Дэвлет 1980, 12, 25-26, № 63-77, табл. 15-17; Boardman 2010, 82-83, nos. 456-457, pl. 58; Jäger, Kansteiner 2011, 40-41, no. 42; Кат. Москва 2014, 64, справа внизу; Килуновская, Леус 2017, 96. рис. 4, 9-10; 2018а, 128, 136, рис. 4, 1; 2018б, 137-139, рис. 11, 6-7.

18 Ляхов, Мордвинцева 2000, 104, рис. 2, 4; 105, 107; Клепиков, Скрипкин 2002, 60, 62, № 27, рис. 5, 5; Скрипкин 2006, 28, рис. 1, 26; 2014, 219, 220, рис. 1, 3; 2019, 23, 29, рис. 3, 6; Ляхов, По-ловинкина 2009, 205, рис. 9, 7.

19 Ляхов, Мордвинцева 2000, 107; Скрипкин 2000, 25; 2014, 219; 2019, 23.

20 Из Бабашовского могильника и Белокаменки.

21 Королькова 1999, 76, рис. 4, 7-11; 79-80, 84, 88; Скрипкин 2000, 24-25, рис. 6А, 3-7; 6Б, 7-8; 2006, 13-14, рис. 1, 17-21. 24; 2019, 22, 28, рис. 2, 1-9; Клепиков, Скрипкин 2002, 60, 62-63, рис. 4, 5-11; Королькова 2006, 90-91, 97-98, табл. 53, 7-11; Korolkova 2006, 199, 202, fig. 5, 7-11; Brosseder 2011, 384-388, fig. 35; 419, list 3b, nos. 1-8; Shu Takahama 2012, 27-28, C-1-5; fig. 3, 1-5; Засецкая 2015, 218, 219, рис. 27, 8-11; Глебов 2016, 70-73, рис. 1, 1-3; 2, 1-5. См. также аналогичную пряжку неизвестного происхождения, которая хранилась в собрании Л. Милденберга: Kat. Berlin 1983, 41, Nr. 42; Kat. München 1996, 151, 152, Nr. 124. Таким образом, нам известно десять пряжек и две накладки с изображением лежащего верблюда.

22 Мандельштам 1975, 116-117, 145, табл. 33, 8-9; 36, 7-8; Королькова 1999, 76, рис. 4, 7; 80; Горбунова 2001, 128, 137, рис. 5, 19; Богданов 2006, табл. LXXXII, 3-4; Королькова 2006, 91, табл. 53, 7; Филанович 2010, 208, рис. 5-6; 209; Brosseder 2011, 419, list 3b, no. 8; Shu Takahama 2012, 27-28, C-5; fig. 3, 5.

23 Филанович 2010, 206-207, 208, рис. 2; 209-213.

на Южном Урале24, а остальные в погребениях кочевников Азиатской Сарматии -в Нижнем Поволжье и на Нижнем Дону, датирующихся II—I вв. до н.э., возможно, появляясь еще в первой половине II в. до н.э.25

У пряжки из погребения N° 10 кургана № 11 могильника Красногоровка-III на Нижнем Дону26 неподвижный язычок был утрачен в древности, все четыре угла с отверстиями для пришивания обломаны, сломы зашлифованы, а в средней части пробиты два новых отверстия. Это обстоятельство, а также место находки пряжки — в погребении у запястья руки — позволили предположить, что в данном случае бывшая пряжка служила гастагной27.

Я исключаю из этой серии приписанные к ней некоторыми исследователями пряжки из частных коллекций, в том числе происходящие, с большой вероятностью, с территории Ирана пряжки с изображениями стоящего верблюда, т.к. у них на правой стороне рамки имеется вертикальный шпенек (в одном случае — крупный), позволяющий относить эти пряжки к другой, «парфянской» группе28.

В погребениях находили по одной пряжке ( накладке), за исключением двух накладок с отверстиями в углах (одной — со следами ремонта) из мужского погребения № 25 в ограде XIV Бабашовского могильника, на обоих представлен верблюд влево (накладки были найдены выше таза с обеих сторон позвоночника29). Интересно, что обычно в таких случаях изображения на пряжках были представлены в зеркальной симметрии, как это имело место на пряжке с крючком и накладке из погребения № 3 кургана № 7/1988 у с. Белокаменка, при этом пластина из Бело-каменки — единственная, на которой верблюд изображен вправо30, на всех остальных, включая пряжку из Белокаменки, верблюд представлен в профиль влево.

Распределение пряжек с концентрацией их находок на Нижнем Дону и в Нижнем Поволжье с единичными экземплярами на Южном Урале и в Северной Бак-трии как будто бы противоречит высказывавшимся неоднократно предположениям об их восточном (сибирском или урало-казахстанском происхождении)31 и скорее свидетельствует о различных центрах их производства в Евразии32, тем более, что одна из блях, найденных в Бабашовском могильнике, имеет следы ремонта, а фрагментированная пряжка из Шаштепа была сломана в древности и найдена в

24 В список У Бросседер не была включена пряжка из Шаштепа (см. выше), а также эта пряжка из погребения № 5 кургана № 2 могильника Ново-Калкашский-II на Южном Урале : Акбулатов 1998, 122, 132, рис. 5, 2; Глебов 2016, 72, рис. 2, 1; 73—74. Пряжка из Шаштепа также не включена в сводку В.П. Глебова. Еще более неполные материалы, опубликованные Е.Ф. Корольковой.

25 Глебов 2016, 73—74.

26 Королькова 1999, 76, рис. 4, 8; 79; 2006, 91, табл. 53, 8; Cat. Paris 2001, 143, no. 132; Korolkova 2006, 199, 202, fig. 5, 8; Филанович 2010, 210; Brosseder 2011, 419, list 3b, no. 3; Shu Takahama 2012, 27, C-3; fig. 3, 3; Засецкая 2015, 219, рис. 27, 10; Беспалый, Лукьяшко 2018, 184, № 2, рис. 99, 3; Скрипкин 2019, 22, 28, рис. 2, 4.

27 Глебов, Бабешко 2012, 284—285; Глебов 2016, 71, рис. 1, 3; 72—73.

28 Королькова 1999, 76, рис. 4, 12—13; 2006, табл. 53, 12—13; Korolkova 2006, 199, 202, fig. 5, 12—13; Brosseder 2011, 420, list 3b, nos. 9—11.

29 Мандельштам 1975, 92, рис. 50.

30 Мордвинцева, Шинкарь 1999, 138, 146, рис. 4, 17; Королькова 1999, 76, рис. 4, 9; 79; 2006, 91, табл. 53, 9; Клепиков, Скрипкин 2002, 60, 62, № 19, рис. 4, 5—6; Korolkova 2006, 199, 202, fig. 5, 9; Brosseder 2011, 387, 388, fig. 38, 2—3; 419, list 3b, no. 1; Shu Takahama 2012, 27, C-1; fig. 3, 1; ; Скрипкин 2019, 22, 28, рис. 2, 1.

31 Королькова 1999, 84; 2006, 93; Скрипкин 2006, 13—14; Засецкая 2015, 218.

32 Скрипкин 2019, 23.

женском погребении, где она использовалась в качестве застежки ворота33. Таким образом, по крайней мере у кочевников, оставивших свои погребения в Северной Бактрии и Чаче, эти пряжки были предметами явно неместного производства, вероятно, какое-то время находившиеся в использовании; ими, конечно, дорожили. Интересно, что в отличие от других пряжек, найденных в погребении Бабашовского могильника и изготовленных из латуни, рассматриваемые накладки - бронзовые с содержанием в сплаве олова 4-6% и свинца 0,5-1,9%34. Можно ли считать эти находки из погребений кочевников в Северной Бактрии и Чаче более ранними, чем пряжки и накладки из Нижнего Поволжья и Подонья, которые рассматриваются как подражание восточным образцам35, - непростой вопрос. Хотя М. Филанович и датирует погребение из Шаштепа III в. до н.э.36, но основания этой датировки не прослеживаются, тем более что сам автор отмечает и близость комплексов из Шаштепа и Бабашовского могильника, который А.М. Мандельштам датировал в пределах последней трети II—I вв. до н.э.37, и отмечает, что погребения в Шаштепа были перекрыты архитектурно-строительным комплексом II в. до н.э. - III в. н.э.38 Все это не исключает отнесение комплекса из Шаштепа ко II в. до н.э.

1.1.3. Бронзовые поясные накладки (пряжки) с изображением одиночных животных

Две бронзовые ажурные пластины прямоугольной формы с вписанными изображениями драконов из погребения № 4 кургана N° 8/1977 могильника Донгулюк-II в Западном Казахстане (рис. 2), вероятнее всего, следует рассматривать не как пряжки, а как поясные накладки, они нелитые, изготовлены из довольно тонкого листа, на рамках отсутствует шпенек или крючок39, а округлые отверстия или их следы в углах свидетельствуют о том, что они нашивались на ремни. С.Ю. Гуца-лов затруднился найти аналогии пластинам40, мне также не удалось это сделать, несмотря на использование практически всех основных публикаций по ордосским поясным пластинам. Хотя восточный облик изображения сомнения не вызывает, о точном происхождении пластин можно только гадать.

Фрагментированная пряжка - из погребения J 7 кургана J 4 в Старице в Нижнем Поволжье41 - имеет неясное изображение в рамке (тигра влево?), у которой обломана передняя и задняя часть, поэтому не известно, были ли на боковых сторонах рамки крючок и шпенек.

33 Филанович 2010, 206.

34 Мандельштам 1975, 92; Богданова-Березовская 1975, 196-197, табл. 4, анализы № 412-63. 413-63.

35 Скрипкин 2019, 23.

36 Филанович 2010, 213.

37 Мандельштам 1975, 144, 146; Горбунова 2001, 142-143.

38 Филанович 2010, 206.

39 Гуцалов 2009, 106, № 5; 109, рис. 2, 10-11; 110, 112, рис. 3, 1-2; Гуцалов, Марыксин 2011, 195, № 5; 196, рис. 2, 3-4; 197, рис. 3; 203; Gutsalov 2012, 33, 35, fig. 3, 6-7; Глебов 2016, 71-73, рис. 2, 9-10; Скрипкин 2019, 23, 29, рис. 3, 1-2. Изображение пунктиром загнутого шпенька на прорисовке одной из пластин в публикациях С.Ю. Гуцалова - не более, чем творческая фантазия художника.

40 См., Гуцалов 2009, 110; Gutsalov 2012, 45.

41 Смирнов 1976, 82, 86, рис. 6, 14; Богданов 2006, табл. LXXXII, 8; Brosseder 2011, 420, list 3e, no. 1 (ошибочно указано, что случайная находка); Глебов 2016, 72, рис. 2, 12; Скрипкин 2019, 22, 28, рис. 2, 15.

Рис. 2. Бронзовые пряжки с изображением дракона. 1 - Могильник Донгулюк-11. Курган № 8/1977. Погребение № 4. Уральск, ЗКОИМК, инв. № 3746/19. Фото М.Ю. Трейстер, 2015

Рис. 3. Бронзовая пряжка с изображением схватки животных. Могильник Писаревка-II. Курган № 6/2000. Погребение № 2. Волгоград, ВОКМ, инв. № 31453/4. Фото М.Ю. Трейстер, 2015

1.1.4. Бронзовые поясные пряжки с изображениями схватки животных

Рассматриваемые пряжки и пластины по своей конструкции аналогичны пластинам с изображением лежащего верблюда и отличаются лишь сюжетом изображения в рамке - сценой нападения тигра, изображенного слева, на верблюда42. Область распространения этих пряжек43, однако, отличается - до сих пор самые крайние западные находки таких пряжек происходят с территории Нижнего Поволжья (на Нижнем Дону они не известны), находки рассредоточены также на территории Южного Урала, Зауралья и степей Западного Казахстана, а также в Бактрии и Согде. В настоящее время известно девять таких пряжек - к наиболее полной сводке У. Бросседер следует добавить пряжку из погребения № 1 кургана Жусандыой в Западном Казахстане, раскопанного в 2009 г.44

Области распространения рассмотренных выше двух основных групп пряжек (накладок) с изображением лежащего верблюда и нападения тигра на верблюда показывают в целом, что основная концентрация находок таких пряжек приходится на Нижнем Поволжье и Подонье, менее представительная группа происходит с территории Северной Бактрии и Согда, при том, что пряжки с изображением верблюдов получили довольно широкое распространение и в Нижнем Подонье, а пряжки со сценой терзания - на территории Казахстана. Кроме того, отдельные находки пряжек двух групп происходят с территории Южного Урала и Зауралья (рис. 4, 1). Эти наблюдения вряд ли позволяют рассматривать их как предметы восточного импорта, откуда бы он не происходил, тем более что точных сюжетных параллелей нет ни в Сибири, ни в Северном Китае, а поясные пластины Ор-доса и Южной Сибири были именно накладками на пояс, а не пряжками, т.е. не имели боковых крючков. При несомненном восточном влиянии на сам принцип ажурного изображения в прямоугольной рамке и в определенной степени сюжетов, породивших моду у кочевников на такие предметы, есть все основания предполагать, что сами пряжки могли изготавливаться в различных областях Азиатской Сарматии, в том числе и в Центральной Азии, и в Нижнем Поволжье, и в Нижнем Подонье45.

1.2. Бронзовые пряжки в форме прямоугольных рамок с ажурными изображениями, с выступом-крючком спереди на рамке, и со шпеньком - сзади

Фрагментированная пряжка рассматриваемого типа с изображением в рамке всадника в профиль влево происходит из погребения № 11 кургана № 3/1961 могильника Мечетсай в Южном Приуралье (рис. 5).

42 Обельченко 1992, 182-186, Королькова 1999, 78, рис. 6, 1-6; 79, 84-88; 2006, 90-91, 93-98, табл. 55, 1-6; Скрипкин 2000, 24-25, рис. 6А, 8-9; 6Б, 9-11; 2006, 13-14, рис. 1, 22-23, 25; 2019, 22, 28, рис. 2, 11-13; Клепиков, Скрипкин 2002, 60, 62-63, рис. 4, 12-13; 5, 1; Богданов 2006, табл. LXXXII, 1-2; Korolkova 2006, 199, 204, fig. 7, 1-6; Brosseder 2011, 384-388, fig. 35; 419, list 3a, nos. 1-8; Shu Takahama 2012, 26-27, B-1-6; fig. 2, 1-6; Глебов 2016, 72-74, рис. 2, 6-8.

43 Brosseder 2011, 385, fig. 35.

44 Лукпанова 2012, 147; Самашев 2013, 128, рис. 270; Kat. Bochum 2013, 774, Nr. 522.

45 Скрипкин 2000, 25; Глебов 2016, 74-75.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Рис. 4. Распространение пряжек в Евразии. 1 - бронзовые пряжки с изображением схватки животных и верблюдов, 2 - прямоугольные поясные пластины с точечным геометрическим декором. 1 - по: Brosseder 2011, 385, fig. 35 (с добавлением пряжки из Жусандыой); .2 - по: Brosseder 2011, 359, fig. 6

2

Рис. 5. Бронзовая пряжка с изображением всадника. Могильник Мечетсай. Курган № 3/1961. Погребение № 11. Оренбург, ОГИКМ, инв. № Ором 7178/446. Фото М.Ю. Трейстер, 2015

У. Бросседер сравнивает пряжку из Мечетсая46 с парфянскими пряжками с изображением всадников, отмечая ее особенную близость пряжке из собрания Фаруги47. Между тем отличительной особенностью парфянских пряжек c изображением всадников являются не только крючок спереди и крупный круглый в сечении шпенек сзади на рамке, но и выполненные в рельефе кружки (имитация кастов?), расположенные в углах пряжек48. Хотя пряжка из Мечетсая сохранилась не полностью, тем не менее в двух сохранившихся углах таких кружков нет. Таким образом, несмотря на близость конструкции и сюжета, пряжку из Мечетсая вряд ли можно относить к этой группе, а уж тем более рассматривать как парфянскую. Обращает на себя внимание и несколько примитивное исполненное фигуры всадника на пряжке и иная поза всадника, с левой рукой положенной на круп коня. Интересно, что при этом голова всадника развернута фронтально.

К этой же группе относят и фрагментированную пряжку из кургана № 9 группы III могильника Дуана на Устюртском плато49, у которой, как и у пряжки из Ме-четсая, сохранилась правая часть со шпеньком на закругленной рамке с неясным изображением в центре. Еще одна пряжка этого типа (прямоугольная с крючком слева на рамке и шпеньком - справа) была найдена в Северо-Западной Туркмении, на верхнем Узбое, в могильнике Дордуль, датированном в рамках IV-II вв. до н.э.50 В центральной части прямоугольной рамки изображен бюст мужчины en face. Поскольку пряжка публиковалась только в виде довольно грубого рисунка, трудно получить полное представление о ее художественных достоинствах, однако складывается ощущение о довольно примитивном исполнении. Композиция в какой-то степени напоминает известные парфянские пряжки, у которых в рамке изображен не один, а два обнимающихся бюста51.

Пряжка из могильника Нагорненский в Западном Казахстане представляет изображение лежащего горного барана с развернутой en face головой52. Четко проработанный крупный шпенек позволяет ставить эту в пряжку в один ряд с пряжками парфянских типов, упомянутых выше. Сюжет изображения не характерен для известных парфянских пряжек, хотя и на них встречаются одиночные изображения животных, например, коня влево53, или верблюда вправо54, или животного

46 Смирнов 1975, 100, 101, рис. 34, 9; Brosseder 2011, 389, 390, fig. 40, 2; 420, list 3d, no. 1; Shu Takahama 2012, 29, no. F-1; 30, fig. 6, 1; Глебов 2016, 72, рис. 2, 14; 75; Скрипкин 2019, 22, 28, рис. 2, 10.

47 Ghirshman 1979, pl. II, 1. 2; III, 2; Curtis 2001, 306, pl. XII; Brosseder 2011, 389, fig. 39, 2-4; 420, list 3d, nos. 3-9.

48 Ghirshman 1979, pl. II, 1-4; III, 2-4; Colllon 1995, fig. 159 (вверху); Curtis 2001, 306, pl. XII; Winkelmann 2003, 119, Abb. 7.

49 Ягодин 1978, 102, рис. 28, II; 103; Shu Takahama 2012, 29, no. F-2; 30, fig. 6, 2.

50 Юсупов 1975, 50-51, рис. 22, 5; Ягодин 1978, 103; Вайнберг, Юсупов 1992, 127, табл. 50, VI; Shu Takahama 2012, 30, no. F-4; fig. 6, 4.

51 Ghirshman 1979, pl. 1; III, 1; Colllon 1995, fig. 159 (внизу); Curtis 2001, pl. XIIIb.

52 Cat. Mantua 1998, 159, no. 216 (с ошибочной датировкой VI-V вв. до н.э.); Cat. Washington 2006, 105, no. 25; Brosseder 2011, 420, list 3e, no. 3 (ошибочно отнесена к предметам без археологического происхождения - Нагорненский - это не коллекция, а могильник - пряжка происходит из спасательных раскопок курганов на левом берегу р. Илек северо-западнее Актюбинска в 1981-1982 гг.: см. о раскопках: Курманкулов 2007, 98-99; Гуцалов 2013, 108).

53 Ghirshman 1979, pl. II, 3-4.

54 Ghirshman 1979, pl. II, 5.

с повернутой назад головой55. Ближайшая параллель сюжету, представленному на пряжке, имеется на парных пряжках на статуе Санатрука II из храма Шамаша в Хатре56, а также на золотом двухчастном пластинчатом браслете с шарнирным соединением из кургана у с. Тузлуки в Нижнем Подонье57.

Я против отнесения к этой же группе пряжек (list 3d) и фрагментированной пластины из Кампыртепа58, у которой на сохранившейся правой стороне рамки не наблюдается никаких признаков круглого в сечении шпенька.

1.3. Поясные пластины из гагата

Поясные пластины из гагата прямоугольной формы со вставками, украшенные инкрустацией в виде гвоздиков из золота или бронзы, вставленных в отверстия, образующие крестообразные фигуры, известны по находкам из Нижнего Поволжья в мужских воинских погребальных комплексах II—I вв. до н.э.: кургане № 27/1964 у с. Жутово в Волго-Донском междуречье (рис. 6)59 и погребении № 1 кургана № 9/1993 у с. Питерка в Саратовском Заволжье60 (вместе с рассмотренной выше бронзовой пряжкой с решетчатым декором).

Близкую форму и систему декора имеет пара роговых пряжек из мужского погребения № 13 кургана № 1/1954 у с. Верхнее Погромное. Пластины инкрустированы чередующимися продольными рядами железных и бронзовых гвоздиков, образующих почти регулярную сетку из прямоугольников61.

О сходстве прямоугольных инкрустированных гагатовых пластин с находками из памятников хунну Южной Сибири и из курганов Бухарского оазиса и среднего течения Сыр-Дарьи уже неоднократно писалось (рис. 4, 2). Находки из Нижнего Поволжья при этом рассматриваются как принесенные с миграцией с востока из Южной Сибири через Центральную Азию62. У. Бросседер не исключала местное

55 Происхождение неизвестно, Британский музей: Curtis 2001, pl. XIIIa. - 2. Могильник Галеку-ти II. Дайламан, Гилян, Иран: Sono, Fukai 1968, pl. 77, 8; Обельченко 1978, 71, рис. 1, 4; 74; Brosseder 2011, 420, list 3e, no. 2; Shu Takahama 2012, 30, no. F-5; fig. 6, 5.

56 Safar, Mustafa 1974, pl. 4; Curtis 2001, 303, type c; 304, fig. 2b.

57 Bespaly 1986, 75, no. 1, pl. 60, 1; Cat. Tokyo 1991a, 86, no. 81; Kat. Zürich 1993, 272, Nr. 145; Cat. Daoulas 1995, 92, 94, no. 118; Guguev 1996, 59; Cat. Paris 2001, 181, no. 200; Treister 2002, 365; Kat. Frankfurt 2003, 121-122, Nr. 87; Мордвинцева 2003, 91, № 80, рис. 34; Fless, Treister 2007, 176, Abb. 7, 9; Трейстер 2007а, 149; Мордвинцева, Трейстер 2007, т. 2, 89, № 280.2, табл. 20, 42; рис. 45; Засецкая 2011, 120-121, рис. 57а.

58 Ilyasov, Rusanov 1998, 110, 149, fig. VII, 4; Cat. Tokyo 1991b, 167, no. 287; Лунева 2001, 120121, 124, рис. 2, 7; 128, рис. 6, 32; Пилипко 2001, 294, рис. 2, 6; Curtis 2001, 307; Brosseder 2011, 390, note 61, 420, list 3d, no. 2; Shu Takahama 2012, 30, no. F-3; fig. 6, 3.

59 Мордвинцева, Шинкарь 1999, 139, рис. 6, 7; Скрипкин 2000, 25, рис. 6А, 2; 2006, 13, рис. 1, 28-29; 2014, 218; 2019, 23, 29, рис. 3, 3-4; Клепиков, Скрипкин 2002, 74, рис. 5А, 2, 3; Shu Takahama 2002, 53, pl. 2, 17; Скрипкин, Клепиков 2004, 98, рис. 4, 9-10; Скрипкин, Шинкарь 2010, 130, рис. 4А, 6; Мордвинцева 2011, 350; Brosseder 2011, 362, fig. 11, 5-6; 387, note 56; 421, list 4, no. 13; Клепиков 2016, 106; Раев 2017, 292, 295, рис. 1, b; 2, 1.

60 Ляхов, Мордвинцева 2000, 104, рис. 2, 2; 105, 107; Клепиков, Скрипкин 2002, 60, 63, № 27, рис. А, 4; Shu Takahama 2002, 53, pl. 2, 16; Скрипкин 2006, 28, рис. 1, 27; 2019, 23, 29, рис. 3, 5; Ляхов, Половинкина 2009, 205, рис. 9, 5; Brosseder 2011, 364: ошибочно названа «агатовой!»; Раев 2017, 295, 296, рис. 3, 5.

61 Шилов 1975, 47, рис. 36; Раев 2017, 295, 296, рис. 3, 4.

62 Скрипкин 2000, 25; 2014, 28; 2019, 23; Brosseder 2011, 357-364, figs. 6-11; 414, 421, list 4; Вдовченков 2016, 175; Раев 2017, 291-305.

Рис. 6. Пластины поясные из гагата. Могильник Жутово. Курган № 27/1964. Погребение № 4. Волгоград, ВОКМ, инв. № 12189. Фото М.Ю. Трейстер, 2015

изготовление таких пряжек из Центральной Азии, что вызвало критику Б.А. Рае-ва, указавшего как на отсутствие в этом регионе месторождений гагата, так и на отсутствие здесь прототипов таких пряжек63. Впрочем, У. Бросседер, справедливости ради, не отрицала и возможность того, что такие пряжки могли попасть в Центральную Азию из Забайкалья.

В любом случае нельзя не обратить внимание на то, что среди материалов из Южной Сибири и Забайкалья преобладали пряжки, сделанные не из гагата, а из сланца - во всяком случае, так определяется этот минерал в большинстве публи-каций64. Б.А. Раев справедливо обращает на это внимание, называя эту диспро-

63 Раев 2017, 301.

64 Давыдова 1996, 58, табл. 40, 3; Миняев 2007, 34, 35, рис. 17, 6.

порцию «странной»65. Предположение о южносибирском / забайкальском происхождении пластин, найденных в Нижнем Поволжье, подкрепляется, по мнению автора, сходством некоторых элементов погребального обряда и даже местоположением пластин в могилах (у коленных суставов погребенных) в Жутово и в некоторых погребениях в Забайкалье и в Центральной Азии66 (заметим, что единственная пластина из Питерки была найдена на поясе погребенного). Косвенно предположение о статусном характере этих предметов, найденных в Поволжье, на мой взгляд, подтверждает тот факт, что пластина из Питерки имела следы изношенности и древнего ремонта.

Казалось бы, слабым звеном предположения о том, что найденные в Поволжье гагатовые пластины проделали со своими владельцами длительный путь, который занял время двух-трех поколений, из Забайкалья через Центральную Азию в Нижнее Поволжье, является не только то, что все пластины характеризуются набором различных индивидуальных признаков формы и декора и, будучи похожими, тем не менее не идентичны, а то, что именно в Центральной Азии все такие пластины сделаны из гагата, тогда как в Южной Сибири и Забайкалье - это скорее исключение, чем правило. Убедиться в этом можно, взглянув на составленную Б.А. Рае-вым карту, которая во многом близка карте, опубликованной в работе У. Бросседер (рис. 4, 2)67, с важным добавлением - пластины из разных материалов отмечены Б.А. Раевым различными значками68.

Гипотезу Б.А. Раева о том, что в Южной Сибири и Забайкалье практически нет пластин из гагата (при наличии необходимого для их изготовления сырья), потому что пряжки из гагата как статусные предметы были взяты своими владельцами в поход и перенесены далеко на запад69, я комментировать не буду. Ей противоречат и недавно опубликованные материалы из Тувы - гагатовые пластины из могильников Ала-Тей и Терезин70. Здесь подобные гагатовые пластины были найдены в нескольких женских погребениях второй половины II—I вв. до н.э., наряду с большими пластинами, по размеру и форме близкими жутовским, найденными в четырех погребениях этого могильника. В одном из погребений — пожилой женщины — был найден полный поясной набор, состоящий из большой пряжки-пластины, более мелких прямоугольных бляшек (2,5—3,0 х 4—5 см), одна из которых украшена Х-образным точечным декором, и кольца. Точечные углубления на гагатовых пластинах из Тувы заполнены цветными вставками из бирюзы, сердолика, коралла (?) и перламутра. Интересно, что встречаются и подобные бляхи, выполненные в бронзе. Такая поясная бляха была найдена в женском погребении могильника Цаган-Хушун 2b, комплекс № 4 в Прибайкалье71.

Также и в Дырестуйском могильнике (погребение № 52), в котором были найдены пластины (согласно публикации — из «глинистого сланца») в захоронении

65 Раев 2017, 301.

66 Раев 2017, 302—303.

67 Brosseder 2011, 359, fig. 6.

68 Раев 2017, 293, рис. 1а.

69 Раев 2017, 304.

70 Килуновская, Леус 2017, 96, рис. 4, 20; 99 (здесь как пластины «из глинистого сланца»); 2018а, 128, 136, рис. 4, 2. 6; 2018б, 140, рис. 13; 141—142 (материал определен в отделе научно-технической экспертизы Государственного Эрмитажа как гагат).

71 Харинский 2014, 32, 34, рис. 8, 12.

женщины 18-20 лет. Они были найдены «ниже таза...; одна из них орнаментирована точечными зигзагообразными линиями и лежала орнаментом вниз. Другая пластина неорнаментирована, ее короткую сторону окаймляла двойная низка костяных бантикообразных бус, которая продолжалась и далее ниже колен»72. И пластина с геометрическим декором из Иволгинского могильника происходит из потревоженного погребения № 139, при этом кости скелета определены как женские (?)73.

В погребении № 32 могильника Калы на Среднем Енисее гагатовая пластина с углублениями для инкрустации была найдена со скелетами трех погребенных74.

Вероятнее всего, также из гагата изготовлены пластины, найденные в женском погребении № 13 (в ногах), могильника Даодуньцзы в Северном Китае (в описании материала - «black polished stone»75). В отличие от других пряжек у данных - углублений для инкрустации нет.

Лишь одна фрагментированная пряжка происходит из погребения мужчины около 50 лет, при этом она была найдена не in situ, в ограбленном погребении № 123 Дырестуйского могильника76. На то, что рассматриваемые пластины в Забайкалье и на юге Сибири происходят в подавляющем большинстве случаев из женских погребений, обратила внимание У. Бросседер, указав на погребение № 123 Дырестуйского могильника как на исключение77. Б.А. Раев, вероятно, считая это несущественным, данный факт не удостоил внимания.

Контекст находок гагатовых пряжек в Центральной Азии иной. Во-первых, здесь в погребениях найдено по две пластины. Во-вторых, пластины были найдены в воинских погребениях, и, в случаях с пластинами из погребений в курганах № 2 и 13 Кызылтепинского могильника, положение пряжек в могилах позволяло связывать их с портупейными ремнями78, хотя высказываются сомнения по этому поводу и предполагается, что они могли быть поясными79.

Следующий момент, на который до сих пор не обратили должного внимания, - материалы, использовавшиеся для инкрустации пряжек. Как уже отмечалось выше, точечные углубления на гагатовых пластинах из Тувы заполнены цветными вставками из бирюзы, сердолика, коралла (?) и перламутра. Пряжка из погребения № 6 могильника Каменка V на Среднем Енисее инкрустирована сердоликом и «белой пастой»80. Мне не известно ни одного случая инкрустации таких пластин, найденных в Южной Сибири и Забайкалье, металлом.

72 Давыдова, Миняев 1993, 56, рис. 4, 2; Миняев 2007, 91, табл. 36, 1; Brosseder 2011, 359, fig. 7, 2-3.

73 Давыдова 1996, 58, табл. 40, 3.

74 Кузьмин 1988, 61, рис. 14, 34; 2011, 268, рис. 41, 34; Brosseder 2011, 360, fig. 8, 2; Раев 2017, 296, рис. 3, 2; 300.

75 Kost 2014, 95, 207, nos. 10.15-16; pl. 89.

76 Миняев 2007, 101, табл. 113, 8; Brosseder 2011, 360, fig. 9, 2; Раев 2017, 298, рис. 4, 4 (здесь с ошибочной ссылкой на табл. 36, 1); 300 (здесь с ошибочной ссылкой на табл. 113, 2).

77 Brosseder 2011, 358; 364.

78 Обельченко 1992, 42-43, 55-56.

79 Ilyasov, Rusanov 1998, 109; Ильясов 2015, 64.

80 Пшеницына 1992, 232, табл. 94, 80; Раев 2017, 298, рис. 4, 1; 300.

Рассмотрим пряжки из Центральной Азии. Пряжка из кургана № 2 Кызыл-тепинского могильника инкрустирована бирюзой81. Каким материалом были инкрустированы оборотные стороны пластин из кургана № 21 могильника Жаман-Тагай на Средней Сырдарье, вопреки утверждению Б.А. Раева («Кажется, никто до А.Н. Подушкина не описывал тонкие отверстия с остатками металлических гвоздиков на обратной стороне пряжки как часть геометрического орнамента (По-душкин 2012: 42)»82, не известно. Ни слова об инкрустации металлическими гвоздиками нет ни в первой публикации83, ни в статье А.Н. Подушкина84, на которую ссылается Б.А. Раев. Он прав, критикуя А.Н. Подушкина за то, что тот ошибочно называет пластины из могильника Жаман-Тагай роговыми85; в первой публикации они были названы пряжками «из смолы (?)».

Самая западная находка гагатовой пластины с инкрустацией из металла происходит из кургана № 13 Кызылтепинского могильника. Отмечается, что в углублениях имеются вставки из свинца (?) или олова (?)86. Интересно, что вставками из сердолика, бирюзы, перламутра, а также серебряными и золотыми гвоздиками украшена поясная пряжка в форме овала со слегка вогнутыми длинными сторонами, прямым основанием и выпуклым внешним концом из многослойного рога, найденная в мужском погребении в катакомбе кургана № 3 могильника Культобе в Южном Казахстане87. По мнению автора раскопок, погребенный - знатный воин сюнну88.

Странно, что, публикуя пряжку и рассуждая о ее аналогиях и прототипах, А.Н. Подушкин не упоминает ее ближайшую аналогию по форме и декору. Это также роговая пряжка, найденная слева в районе пояса в женском (?) погребении (с мечом и кинжалом) № 10 кургана № 6 саргатского могильника Абатский-Ш в Приишимье на юге Западной Сибири. Поскольку пряжка опубликована только в прорисовке, приводим ее описание: «слева над подвздошной костью между локтем и ребрами обнаружена большая роговая бляха, украшенная серебряными гвоздиками, вбитыми крест-накрест. У прямоугольного края бляхи высверлены три отверстия, у закругленного - вырезан прямоугольный паз, сохранивший следы бронзовой пластинки в виде окислов. По краю бляхи проходит рельефный бортик, украшенный зигзагообразным узором, выполненным мелкими ямками. С тыльной стороны гладкая заполированная поверхность бляхи украшена гравированными изображениями семейства кошачьих, хищника, бегущего зайца и головы оленя»89. Н.М. Матвеева датирует погребения этого могильника Н-1У вв. н.э.90, хотя единственная радиоуглеродная дата для этого могильника - 2280±110 ВР, т.е. примерно 370-150 гг. до н.э.91

81 Обельченко 1992, 42-43; 11уа80У, Яшапоу 1998, 109-110, р1. 10, 1; Ильясов 2015, 64, илл. 1, цв. вклейка.

82 См. Раев 2017, 298, рис. 4, 5; 299.

83 Максимова и др. 1968, 185-186, рис. 5; 11уа80У, Яшапоу 1998, 109-110, р1. 10, 3.

84 Подушкин 2012, 42.

85 Раев 2017, 299, прим. 3.

86 Обельченко 1992, 55-56.

87 Подушкин 2012, 32-33, рис. 1, 5; 36-38; 40, рис. 5, 2.

88 Подушкин 2012, 45-46.

89 Матвеева 1994, 94, рис. 58, 8; 96; см. также Маслов 1999, 224, 234, рис. 2, 2.

90 Матвеева 1994, 99-100; 2012, 70; 2017, 13.

91 Матвеева 2017, 13, рис. 5.

Таким образом, при всем сходстве гагатовых пластин-пряжек из Нижнего Поволжья и Южной Сибири и Забайкалья, очевидно, нельзя рассматривать поволжские находки как предметы, привезенные кочевниками из столь отдаленного региона, где они явно не выступали в качестве статусных предметов костюма знатных воинов, а были преимущественно элементами женского костюма; при этом, инкрустированы были бирюзой, сердоликом, перламутром, но не металлическими вставками. Лишь для находок из Центральной Азии (Бухарский оазис, среднее течение Сырдарьи) у нас есть свидетельства того, что такие пластины связаны с мужскими погребениями, будучи деталями портупейных или поясных ремней, и в этом регионе есть свидетельства использования не только сердолика, бирюзы и перламутра, но и металлических гвоздиков, которыми украшались как гагатовые, так и роговые бляхи. Наконец имеются свидетельства того, что такие пластины происходят из элитных комплексов.

Полагаю, что приведенные аргументы скорее позволяют рассматривать находки из погребений в Жутово и Питерке как предметы, проделавшие путь вместе со своими владельцами из Центральной Азии. Что касается пары роговых пластин из Верхнего Погромного, то, учитывая украшенные в аналогичной технике роговые пластины из могильников Культобе в Южном Казахстане и Абатский-3 на р. Ишим на юге Западной Сибири, их необязательно рассматривать как местное, выполненное в Поволжье подражание гагатовым пластинам - они также могут иметь центральноазиатское происхождение. Маловероятно, что это были подложки под металлические пластины92, тем более что они имеют декор в виде инкрустации.

1.4. P-образная золотая поясная пластина

В погребении № 2 кургана № 5/1954 у с. Верхнее Погромное93, которое датируют II - первой половиной I в. до н.э., была найдена золотая пластина P-образной формы c изображением копытного (козла?) в профиль, с подогнутыми ногами94. Перед животным изображена лапа хищника с двумя когтями. Бляха была сломана пополам и затем отреставрирована в древности с помощью медных скобок, скрепленных серебряными штифтами95. Тело животного изначально украшали утраченные вставки (рис. 7, 2).

92 Ср. Раев 2017, 301.

93 C нумерацией этого кургана происходит очевидная путанице. В некоторых изданиях он обозначен как курган № 1 (Cat. New York 1975, 125), в большинстве случаев - как курган № 2, в том числе в последних выставочных каталогах: Кат. Ст. Петербург 2008; Kat. Leoben 2009. Однако, в отчете В.П. Шилова - как курган № 5.

94 Шилов 1956, 44; Артамонов 1973, 184; The Dawn of Art 1974, pl. 71; Манцевич 1976, 175-176, рис. 10, 3; Mantsevich 1982, 471; Damm 1990, 242; Kat. Hamburg 1993, 162, 236-237, Nr. 154; Cat. Daoulas 1995, 44, no. 62; Invenizzi 1999, 87, pl. 13, e; Королькова 2001, 82; 2008, 20, рис. 7; 21-23; 2017, 51; Мордвинцева 2003, 51, 63-64, 78, 85, № 45, 135, рис. 20; 2007, 200-201, 214 (здесь - как P-образная бляха), 222 (здесь - как В-образная бляха); 227; 237; Мордвинцева, Трейстер 2007, т. 2, 18, № А32.4, рис. 31; Кат. Ст. Петербург 2008, 87, № 8; Korolkowa 2009, 47-50, Abb. 7; 52; Kat. Leoben 2009, 205, Nr. 69; Boardman 2010, 74, no. 349, pl. 46; Brosseder 2011, 383, 423, list 6e; Shu Takahama 2012, 24, fig. 1, 8; 26, no. A-8.

95 О ремонте и его интерпретации cм.: Шилов 1956, 44; ср. Damm 1990, 242; Мордвинцева 2007, 222; Трейстер 2010б, 73-74, рис. 3.

Отмечается, что бляха была выполнена «в технике басмы с вторичной обработкой чеканом и резцом» и что на ее обороте «расположены крюк и массивная петля». Фотография оборотной стороны пряжки никогда не публиковалась (она имеется в отчете), на ней видно, что крюк находится в передней части: его торец виден и с лицевой стороны, а петля - на уровне бедра копытного, к которому она припаяна с оборота96. В этой связи можно отметить, что золотые бляхи P-образной формы из Сибирской коллекции, как правило, обозначаются С.И. Руденко как литые, на некоторых из них на оборотной стороне сохранились отпечатки ткани97, свидетельствующие об их отливе методом lost wax and lost textile98. Однако современные исследования показали, что некоторые из поясных пластин Сибирской коллекции не литые, а выполнены в технике басмы на деревянных матрицах, другие - способом чеканки99. Впрочем, Е.Ф. Королькова подчеркивает, что «кон -струкция и техника этой бляхи своеобразна: единственная из всех поясных украшений такого типа, она выполнена в технике басмы и обработана чеканкой»100.

На одной из парных блях со сценой терзания коня крылатым фантастическим зверем из Сибирской коллекции также имеется крючок с краю бляхи, а на оборотной стороне - четыре петли101.

По мнению Е.Ф. Корольковой, пластина датируется в широких рамках IV-II вв. до н.э.102, М.И. Артамонов указывал, что она не древнее II в. до н.э.103 По своей форме пряжка - китайского типа II в. до н.э.104 в декоре которой использованы касты со вставками в форме «кружков с крылышками»105, характерные для золотых блях из Сибирской коллекции106, а также для ювелирных изделий круга клада

96 Кат. Ст. Петербург 2008, 87, № 8.

97 Rudenko 1962, 51, Taf. IV, 2. 5 = 63-64, XXIV, 4; 52, Taf. V, 2-3 = 63, XXIV, 1; 52-53, Taf. VII, 1. 7 = 63, XXIV, 3; 53, Taf. VIII, 3-8 = 64, XXV, 1.

98 Rudenko 1962, 30-32; Bunker, Tembach 1970, 41-43; Bunker 1988, 222-227; Linduff 2009, 9096.

99 Минасян, Шаблавина 2009, 246-250, рис. 4-5; Королькова 2012, 350; Минасян 2014, 230, рис. 88; 290-291, рис. 123; 404-407, рис. 158-159.

100 Королькова 2008, 23; Korolkowa 2009, 52.

101 Salmony 1948, 323, fig. 3; Rudenko 1962, 53, Taf. VIII, 7-8; Артамонов 1973, 132-133, рис. 180; Damm 1990, 242, fig. 4; Rehm 1992, 45, fig. 20; Kat. Hamburg 1993, 160-162, Nr. 86; Schiltz 1994, 66-67, fig. 40; Kat. Bonn 1997, 245, Nr. 134; Invenizzi 1999, 87, pl. 13, c; Cat. Trieste 2001, 104, no. 58; Королькова 2008, 23-24; 2017, 51, 52, рис. 1; Кат. Ст. Петербург 2008, 88, № 9; Kat. Leoben 2009, 206-207, Nr. 70; Boardman 2010, 74, no. 348, pl. 46.

102 Королькова 2008, 20; Korolkowa 2009, 47.

103 Артамонов 1973, 184.

104 Bunker 1997, 45, 46, fig. A46; 260, no. 222; Brosseder 2011, 380-383, figs. 30-31, 33. В.И. Мордвинцева (2003, 51) пишет о том, что вещей этого круга в комплексах позднее IV в. до н.э. не встречается, что следует рассматривать как ошибочное утверждение.

105 О кастах в форме «кружков с крылышками», see Salmony 1948, 321-326; Rehm 1992, 45; Королькова 2008, 21; 2017, 51.

106 См., например, поясные пластины P-образной формы со сценой терзания коня крылатым фантастическим зверем: см. выше прим. 101. Эти бляхи выполнены в технике чеканки: Минасян, Шаблавина 2009, 248, 250, рис. 5; Минасян 2014, 290-291, рис. 123; 407. - На бляхах с изображением терзания коня той же формы, но оконтуренных рамкой, эти касты выполнены явно в подражательной варваризованной манере: Rudenko 1962, 53, Taf. VIII, 5-6; Cat. Trieste 2001, 105, no. 61; Boardman 2010, 74, no. 350, pl. 47. - На так наз. эгрете в форме грифа, терзающего козла: Rudenko 1962, 56, Taf. XIX, 1-2; Артамонов 1973, 189-191, рис. 241; Schiltz 1994, 379, fig. 296; Кат. Ст. Петербург 2004, 48-49, № 50; Королькова 2008, 21, рис. 8; 2011, 5-14; 2017, 53-55, рис. 3; Засецкая, Минасян 2008, 47, рис. 6; Засецкая 2012а, 368, 381, рис. 10, 2. - На спиральной золотой гривне с

Окса в Бактрии107, свидетельствующие о постахеменидской традиции, которую В.И. Мордвинцева определяет как «ахеменидский вариант полихромного звериного стиля»108, а Е.Ф. Королькова - как «изделие восточного иранского круга»109, указывая на стилистическую близость с изделиями из алтайских курганов, прежде всего Пазырыкского кургана № 2110.

Таким образом, есть все основания рассматривать находку из Поволжья как изделие, изготовленное на востоке; вещь, возможно, древнюю на момент погребения и, безусловно, статусную, о чем косвенно свидетельствует и попытка ее кустарного ремонта. Очевидно, что петля на оборотной стороне бляхи, скорее всего, изначальная, тогда как крюк, вставленный в пробитое в передней части бляхи отверстие, вероятно, также подвергался ремонту.

1.5. Парные золотые пластины прямоугольной формы

Парные поясные пластины прямоугольной формы были найдены в тайнике кургана № 3/1988 группы «Хапры» (рис. 7, З)111, фрагментированная пластина происходит из разрушенного погребения у с. Кочковатка (рис. 7, 1)112. Назначение пластины из Кочковатки не совсем ясно, хотя большинство исследователей считают ее поясной. В сохранившемся нетронутым левом верхнем углу на обороте имеется расположенная горизонтально золотая пластинчатая петля, в которую в свою очередь вставлена еще одна петля зажима113, что дает основание поставить под сомнение указанное предположение.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Рассматриваемые пластины выполнены целиком из золота114, причем пластина из Кочковатки имеет основу, выполненную в технике тиснения штампом с оборотной стороны, а отдельные элементы изображения, такие, как голова зверя, его правая передняя нога, ухо, были изготовлены отдельно и припаяны к основе115. Пластины из Хапров также не литые, а выполнены предположительно тиснени-ем116 или в технике басмы117. Таким образом, техника изготовления блях из Коч-

окончаниями в форме фигурок крылатых львов: Rudenko 1962, 23, 56, Taf. XVI; Артамонов 1973. 168-169, 172, рис. 221; Schiltz 1994, 382, fig. 302; Kat. Wien 1996, 219, Nr. 63.

107 Damm 1990, 242-243.

108 Мордвинцева 2003, 51, 78; Мордвинцева 2007, 227; 237.

109 Кат. Ст. Петербург 2008, 87, № 8.

110 Королькова 2017, 58.

111 Cat. Daoulas 1995, 91, no. 114; Cat. Paris 2001, 178-179, no. 198; Мордвинцева 2003, 44, 90, № 74, рис. 30; 2007, 214, 225, 229, 238; Кат. Москва 2005, 14, № 1; Мордвинцева, Трейстер 2007, т. 2, 100, № А322.1, рис. 41; Королькова 2008, 27-28, рис. 17; 2015, 171-172, илл. 10; Кат. Ст. Петербург 2008, 89, № 10; Korolkowa 2009, 56-57, Abb. 17; Kat. Leoben 2009, 208, Nr. 71; Засецкая 2010, 117, рис. 6, 4; 2011, 152, 154, рис. 76, б; 2012а, 361, № 14; 366, рис. 7; 2012б, 68-69, № 8; рис. 6; Brosseder 2011, 378, fig. 27; 379; 405, 418, list 2c, no. 1; 2013, 97, 99, Abb. 11; Shu Takahama 2012, 24, fig. 1, 7; 25-26, no. A-7; Mordvintseva 2016, 388, 397, 416, pl. VI, 8.

112 Городцов 1912, 23, рис. 18; Отчет Российского Исторического Музея 1916, 74, рис. 88; Граков 1950, 16-18, рис. 4; Яценко 2006, 243; Мордвинцева 2003, 34, 43, 51, 78, 87, № 57, рис. 22; 2007, 214, 219-220, 228, 238; Фирсов 2004, 167-171; Мордвинцева, Трейстер 2007, т. 2, 120, № В16.1, рис. 33, табл. 53; Mordvintseva 2010, 196, no. 4, fig. 11, 3; 2016, 388, 397, 416, pl. VI, 6; Polosmak 2012, 286, fig. 6.

113 Фирсов 2004, 169, 172, рис. 1, в. ж-и.

114 У Бросседер ошибочно считает их обтянутыми золотым листом (Brosseder 2011, 379).

115 Фирсов 2004, 167-172.

116 Королькова 2008, 207-208.

117 Засецкая 2012б, 68.

Рис. 7. Пластины поясные из золота. 1 - Могильник Верхнее Погромное. Курган N° 5/1954. Погребение № 2. Санкт-Петербург, ГЭ, инв. № 1953/23; 2 - Кочковатка. Случайная находка, 1912 г. Москва, ГИМ, оп. Б-251-1. 3 - Могильник Хапры. Курган № 3/1988. Тайник. Азов, АИАПМЗ, инв. № 24444/1-2. Фото музеев

коватки и Хапров принципиально отличается от техники изготовления большинства поясных пластин Сибирской коллекции, отлитых в технике lost wax and lost textile, и парных золотых обувных пряжек из погребения IV в Тилля-тепе118, хотя среди поясных блях из Сибирской коллекции известны и образцы, изготовленные в технике басмы и чеканки (см. выше).

Известно, что у блях из Хапров имеются «на обороте пластинчатые петли для крепления ремня»119, однако, количество петель и их расположение не обозначены. Пластины были частью поясной гарнитуры, находки которой никогда не публиковались - все они были найдены в тайнике погребения № 5 кургана120, в том числе золотой наконечник ремня с пастовыми вставками, золотой ложковид-ный наконечник, золотое кольцо, круглая железная пряжка, серебряные гвоздики. В этом же тайнике вместе с фрагментами бронзового котла были найдены и четыре вида золотых нашивных бляшек, в том числе бляшки в форме шестилепестковых розетт, в форме сплошных мерлонов и в форме ажурных бараньих головок121. И наконечник пояса в стиле клуазоне, напоминающий находку из Порогов, и бляшки позволяют датировать комплекс из Хапров достаточно уверенно - не ранее сере-

118 Hickman 2012, 84, 85, fig. 12.

119 Кат. Ст. Петербург 2008, 89, № 10.

120 Гордин 1988, 23-24, рис. 101.

121 Ср. бляшки из Хохлача: Засецкая 2011, 197, 201, рис. 102б; 210, рис. 108, 3; 264, № 14. - Из тайника кургана у пос. Дачи: Беспалый 1992, 178, 179, рис. 3, 13; Кат. Ст. Петербург 2008, 109, № 26г.

дины - второй половины I в. н.э. Это, безусловно, не исключает того, что в этом поясном наборе могли быть использованы более древние поясные пряжки (у одной из которых был вырван с корнем шпенек и на его месте образовалось отверстие неправильной формы), которые в данном наборе использовались как поясные накладки, а пояс, вероятно, застегивался на кольцевидную железную пряжку.

В.И. Мордвинцева перечисляет признаки, сближающие пластины из Хапров c пластинами Сибирской коллекции: «иконографическая схема изображения птицы с вихреобразной разверткой крыльев и хвоста, способ изображения ушей в виде треугольной вставки с завитком, хищных лап в виде листовидных отростков, форма глаза, змеиная чешуя в виде прочерченных полуколец, редкие отверстия на поверхности блях»122. Вместе с тем нельзя не отметить, что вставки в пластинах лишь имитируют бирюзу и выполнены из стекла (кроме этого, имеются вставки альмандина и коралла). Е. Ф. Королькова определяет бляхи из Хапров как изделия, стилистические характеристики которых «тяготеют к центрально-азиатскому стилю», тогда как сами бляхи были изготовлены позднее блях Сибирской коллекции123, при этом не совсем понятно, где, по мнению автора, могли быть изготовлены бляхи. К аналогичному выводу приходит и И.П. Засецкая, указывая, что «художественные черты звериного стиля сибирского и центральноазиатского происхождения» наиболее ярко среди произведений сарматского звериного стиля прослеживаются в изображениях на рассматриваемых золотых бляхах124, в то же время предполагая возникновение образов «волков-драконов» на бляхах под влиянием «китайского искусства Центральной Азии» (именно так - М.Т.)125 и сравнивая образы на пластинах из Хапров и на флаконе из кургана Хохлач, отмечая их близость126. Возможно, что использование альмандина в качестве вставок могло бы свидетельствовать об изготовлении пластин за пределами центрально-азиатского региона, во всяком случае, этот материал не характерен для украшения изделий Сибирской коллекции127. Обращает, однако, на себя внимание то, что единственная вставка альмандина на одной из пластин в углу вставлена не в углубленный в тело пластины каст, как все остальные вставки, а в напаянный поверх изображения, и нельзя исключать, что это более позднее дополнение. Материал остальных вставок (коралл и стекло) использовался и в вещах из Сибирской коллекции. Таким образом, я не вижу весомых оснований считать пластины из Хапров подражаниями изделиям из Центральной Азии, а не привезенным оттуда, пусть и более поздними, чем основной материал коллекции, а скорее синхронным подобным пластинам из Сидоровки.

По мнению В.И. Мордвинцевой, мужской персонаж на пластине из Кочковат-ки одет в одежду с расширяющимися книзу рукавами, что характерно для китайских изображений эпохи Хань, а его прическа сопоставима с буддийскими портретами Гандхары128. Исследовательница отмечает, что на пряжке из Кочковатки «в соответствии с изобразительной системой Тилля-тепе антропоморфное изо-

122 Мордвинцева 2003, 44, 2007, 229.

123 Королькова 2008, 27-28.

124 Засецкая 2012а, 368.

125 Засецкая 2010, 117.

126 Засецкая 2011, 152.

127 О вставках в вещах из Сибирской коллекции см. Rudenko 1962, 32-33; Мордвинцева 2003, 32.

128 Мордвинцева 2003, 34, 2007, 220.

бражение не украшено вставками. Изображение выполнено в высоком рельефе, в некоторых деталях скульптурном. Тип бордюра на этой пряжке - ряд одинаковых вставок. Системе Тилля-тепе соответствуют также пропорции тела хищника, форма тела с изгибом в талии, листовидные вставки на бедре и самой высокой точке тела, ухо в виде вставки сердцевидной формы, вставка на пястной кости». Вместе с тем не вполне обычно фасовое изображение передней лапы и ее небольшие размеры. Форма крыла также не известна среди изображений этой группы. Возможно, эти детали свидетельствуют о более позднем происхождении бляхи из Кочковатки по сравнению с коллекцией Тилля-тепе»129.

Предполагаемое центрально-азиатское происхождение пластины из Кочко-ватки подтверждает также изображение монголоидного персонажа в подобной одежде с широкими шароварами и расширяющимися книзу рукавами на золотой пряжке из Саксанохура130, тогда как высокая прическа с шиньоном на затылке находит параллель на золотых портупейных пряжках из Порогов131. Поза льва с повернутой назад головой, выполненной практически в технике круглой скульптуры, сближает изображение на пластине из Кочковатки с изображениями львов на круглых бляхах пояса из погребения IV Тилля-тепе132.

Очень сложное исполнение пластины, сочетающее различные техники, также свидетельствует о ее вероятном происхождении из высокоспециализированной мастерской восточного торевта, при этом нельзя не отметить уникальную, не находящую параллелей, пятиугольную форму кастов бордюра бляхи. По мнению Н.В. Полосьмак, сопоставившей изображение с вышивками на тканях из кургана № 20 Ноин-Улинского могильника, на пластине, также, как и на тканях, могли быть изображены сюнну133.

1.6. Ложечковидные окончания ремней

Ложечковидные наконечники ремней рассматриваются в качестве восточных инноваций134. Действительно, такие наконечники (или подвески) ремней (в некоторых случаях их определяют как «застежки»), гладкие или с декором в низком рельефе, передающем изображение стилизованных головок животных, были распространены в памятниках хунну в Забайкалье, Монголии и Южной Сибири

129 Мордвинцева 2003, 43, 2007, 228; Mordvintseva 2010, 196, no. 4, fig. 11, 3.

130 Kat. Zurich 1989, 52-53, Nr. 25; Маслов 1999, 222, 227; cf.: Ilyasov, Rusanov, 1998, p. 115, 116, 127. Curtis 2001, 307; Marshak 2002, 9, fig. 10; Cat. Miho 2002, 160 (ill.), 253, no. 214; Ilyasov 2003, 286, pl. III, 2; Jäger 2009, 77, pl. 17; Abdullaev 2008, 138, 139, fig. 4; Kat. Mannheim 2009, 343, Nr. 222; Brosseder 2011, 401, 424, list 9, no. 9; Gruber et al. 2012, 367, 368, fig. 22; Francfort 2014, 1553, 1554, fig. 2; Olbrycht 2015, 340.

131 Симоненко, Лобай 1991, 20-22, № 9a-b, рис. 11, 1-2; табл. 14-15; Kat. Schleswig 1991, 328, 404, Nr. 155b; Сat. Rimini 1995, 148, no. IV, 10; Cat. Milan 1995, 124, 198, no. 68; Simonenko 2001a, 230; 232, Abb. 23, 2-3; Мордвинцева 2003, 34, 43, 51, 73, 78, 94, № 106, рис. 40; 2007, 214, 220, 228, 238; Мордвинцева, Трейстер 2007, т. 2, 73, № А234.6, табл. 38, рис. 50; Mordvintseva 2010, 197, no. 8, fig. 12, 7-8; Brosseder 2011, 401, 403, fig. 50, 21-22; 424, list 9, no. 7.

132 Sarianidi 1985, 150-154, pls. 88-97; 246-247, no. 4.2; Мордвинцева 2003, 12-13, 16, 83, № 10, рис. 5; Kat. Bonn 2010, 196-197, no. 107; Mordvintseva 2010, 183, fig. 5, 6; Brosseder 2011, 401, 404, fig. 51, 3-5; Francfort 2011, 302-304; Boardman 2012, 107-108, fig. 6; Peterson 2012, 7-18, pls. II-III; Schiltz 2015, 84-88.

133 Polosmak 2012, 286-287.

134 Мордвинцева 2011, 351; 2015, 117; Власкин и др. 2018, 61.

II—I вв. до н.э., встречаясь как в мужских, так и в женских погребениях (в литературе эти подвески чаще называют «ложечковидными»). При этом они изготавливались из бронзы, железа или рога; их лицевая сторона - выпуклая, оборотная - вогнутая; на оборотной стороне имеется одна или две узкие перемычки135. Специальное исследование таких предметов показало, что они встречаются в могилах с монетами «у-шу», выпускавшимися в Китае со 118 г. до н.э., и, следовательно, могут датироваться не ранее рубежа II—I вв. до н.э.136

В Азиатской Сарматии встречаются бронзовые и железные наконечники ремней подобной формы в погребениях, датирующихся II—I вв. до н.э. Известна лишь пара наконечников, выполненных из золота, в погребениях рассматриваемого времени — в погребении № 2 кургана № 5/1954 у с. Верхнее Погромное (рис. 8, 1-2),137 и один, более вытянутых пропорций, — в погребении № 1 в Косике (рис. 8, 4)138. Второй наконечник (значительно меньшего размера), происходящий из погребения № 1 в Косике, вырезан из кости139.

Близок к наконечнику из Косики по форме, размерам и пропорциям и золотой наконечник из датируемого первой половиной I в. н.э. погребения № 1 кургана № 28/1965 в Жутово (рис. 8, З)140, который находит параллель в маленьком бронзовом наконечнике из погребения № 1 кургана № 1 в Яшкуле (рис. 8, 7) (интересно, что происходящая из этого же погребения пара золотых наконечников отличается от них и по форме, и по дополнительному филигранному декору, при этом касты каплевидной формы были украшены вставками из пасты или эмали141) (рис. 8, 5-6). Еще три золотых наконечника были найдены в погребении первой половины I в. н.э. № 1 кургана № 1/1995 могильника Октябрьский-V142. Другие ложечковидные наконечники среднесарматского времени143 представлены богато украшенными экземплярами из золота со вставками из эмали, стекла, перламутра, бирюзы144.

Рассматриваемые наконечники отличаются как размерами и соотношением длины втулки и окончания, так и оформлением окончания. Находки из Верхнего Погромного самые короткие из золотых наконечников без дополнительного декора, при этом окончания у них имеют вид небольших скругленных на концах

135 Кузьмин 1988, 70, рис. 13, 22—32; 77; Давыдова 1996, табл. 8, 3. 4. 7; 13, 5; 23, 16; 51, 4—7; 53, 1—2; Миняев 2007, 36, 37, рис. 18, 31—34; табл. 12, 15—16; 47, 4; 50, 5—8; 57, 12—13; 63, 3—5; 67, 10—11; Кунгурова, Оборин 2013, 131—132, рис. 9; Кат. Ст. Москва 2014, 63; Харинский 2014, 32, 34, рис. 8, 4—6; Тетерин 2015, 53; Тишкин, Матренин 2017, 76, рис. 1, 9; 80—81, Килуновская, Леус 2018б, 143. 144, рис. 16, 11—13.

136 Кунгурова, Оборин 2013, 132.

137 Гос. Эрмитаж, инв. 1953/4—5. Названы автором раскопок «оправами кисточек ворворки» (Шилов 1956, 43—44).

138 Дворниченко, Федоров-Давыдов 1993, 158, рис. 11, 3; 159; Otchir-Goriaeva 2002, 373, Abb. 11, 5.

139 Дворниченко, Федоров-Давыдов 1993, 158, рис. 11, 4; 159.

140 Мордвинцева 1999, 42, рис. 1, 6. 6 (в составе парадной конской сбруи); Otchir-Goriaeva 2002, 373, Abb. 11, 2.

141 Otchir-Goriaeva 2002, 359, Abb. 6, 3—4; 360.

142 Мыськов и др. 1999, 150, № 13, рис. 6, 5—7; Кияшко, Мыськов 2000, 47, № 13; Мордвинцева, Хабарова 2006, 124, № 172.

143 См. в целом: Otchir-Goriaeva 2002, 372—374, Abb. 11; Власкин и др. 2018, 61.

144 См., напртимер, находки из погребениях в Порогах: Симоненко, Лобай 1991, 49—52, фото 16, 3—4; Otchir-Goriaeva 2002, 373, Abb. 11, 1. 3; Симоненко 2015, 72, рис. 20, 5—6. — Яшкуль: Otchir-Goriaeva 2002, 359, Abb. 6, 3—4; 360.

Рис. 8. Ложечковидные наконечники ремней. 1-2 - Могильник Верхнее Погромное. Кур -ган № 5/1954. Погребение № 2. Санкт-Петербург, ГЭ. 1 - инв. № 1953/4, 2 - инв. № 1953/3; 3-4 - Астрахань, АГОИАМЗ. 3 - Могильник Жутово. Курган № 28/1965, инв. № 12307, 4 - Косика. Погребение № 1/1984, инв. № 35536; 5-7 Яшкауль. КВЧ-37. Курган № 1/1988. Погребение № 1. Элиста, НМРК, 5 - инв. № 7653/3; 6 - инв. № 7653/4; 7 - инв. № 7652/7. Фото, М.Ю. Трейстер, 2015.

выступов, а большую часть наконечников занимает втулка. Наконечники из Коси-ки, Жутово и бронзовый - из Яшкуля имеют более вытянутые пропорции, втулка занимает менее трети общей длины, а слегка выгнутые окончания плавно расширяются к концам. От этих наконечников отличаются три золотых наконечника из могильника Октябрьский-У. Они представляют собой относительно короткие трубочки, свернутые из листа, у которых примерно половина срезана продольно по длине - таким образом, втулка занимает примерно половину трубочки, окончание прямое (не выгнутое), край слегка скруглен145. В целом, совершенно ясно, что металлические наконечники ремней из погребений Азиатской Сарматии отличаются от материалов из Южной Сибири и Забайкалья как конструкцией, так и способом изготовления146.

Мне также неизвестно среди находок из Азиатской Сарматии ни одного образца с рельефным декором. Самой западной находкой такого наконечника с рельефным декором является предмет, найденный в частично ограбленном погребении № 9 кургана № 6 могильника Абатский-Ш147 (в соседнем погребении была найдена роговая пряжка с серебряными вставками, о которой писалось выше). Костяные наконечники обнаруживают большую близость, в чем, собственно, нет ничего удивительного - они представляли собой отрезок трубчатой кости, срезанный под углом148.

В целом говорить о том, что ложечковидные подвески, найденные в погребальных комплексах Азиатской Сарматии, являются предметами, которые мигранты с востока привезли с собой из Южной Сибири, на мой взгляд, оснований нет. Значительно больше оснований рассматривать их в качестве прототипов или аналогий дают находки более близких по форме и технике изготовления предметов из Центральной Азии, на что уже обращалось внимание149. Они представлены находками в могильниках Бактрии150. В частности, это два наконечника ремней, найденных в кургане № 37/1974 могильника Бишкент-У, датирующегося в рамках 11-1 вв. до н.э.151 Они происходят из погребения мужчины-воина с длинным мечом слева от костяка и с кинжалом с волютообразным навершием - у правого бедра, при этом наконечники, судя по их положению в погребении, были связаны с ремнями, на которых крепился кинжал152. Четыре аналогичных наконечника из латуни и железа были найдены в мужских погребениях Тулхарского могильника, синхронного могильнику Бишкент-У153. В одном случае, в кургане У11,14, железный ложечковидный наконечник был найден у правого бедра погребенного, рядом с которым находился железный кинжал с волютообразным навершием154. Анало-

145 Мыськов и др. 1999, 150, № 13, рис. 6, 5-7; Кияшко, Мыськов 2000, 47, № 13; Otchir-Goriaeva 2002, 373, Abb. 11, 4; Мордвинцева, Хабарова 2006, 124, № 172.

146 Ср. Скрипкин 2019, 23, рис. 4, 10-14; Власкин и др. 2018, 60-61, рис. 3, 8.

147 Матвеева 1994, 93, 94, рис. 58, 21; 99-100.

148 Ср., например, костяные наконечники из Косики (Дворниченко, Федоров-Давыдов 1993, 158, рис. 11, 4; 159) и могильника Ала-Тей I (Килуновская, Леус 20186, 144, рис. 16, 13).

149 Otchir-Goriaeva 2002, 372.

150 Горбунова 2001, 141, рис. 8, 2.

151 Медведская 1979, 122; ср. Горбунова 2001, 143.

152 Медведская 1979, 115, 116, рис. 1; Otchir-Goriaeva 2002, 372, 373, Abb. 11, 15.

153 Мандельштам 1966, 116-117, табл. XLV, 12-15.

154 Мандельштам 1966, 46, 47, рис. 24.

гичный золотой наконечник был найден в женском погребении кургана XVI,1 в средней части груди погребенной, рядом с золотой пряжкой155.

2. УКРАШЕНИЯ

2.1. Серьги с подвесками в виде амфорок с ручками в форме дельфинов и дополнительными подвесками

К редким находкам серег восточных типов относится найденная в погребении № 8 кургана № 55/1954 Калиновского могильника пара амфоровидных подвесок. Они имеют высокое цилиндрическое горло; яйцевидной формы тулово спаяно по вертикальной оси из двух половинок и украшено внизу пирамидкой из четырех полых шариков с зернью. Изогнутые ручки в форме дельфинов из массивной проволоки круглого сечения с припаянными плавниками и головками напаяны сверху на горизонтальные пластинки треугольной формы, которые, в свою очередь, припаяны к круглой пластинчатой петле для подвешивания. Амфорки имеют дополнительные подвески в виде шести цепочек «8-loop-in-loop», на колечках, припаянных к нижней части горла амфорок, заканчивающихся проволочками с обмоткой и с пирамидкой из четырех маленьких шариков зерни на конце, на которые надеты четырехлепестковые полураскрытые бутоны с цилиндрическими пастовыми пронизями черного или белого цвета внутри; лепестки бутонов украшены по краям напаяной рубчатой проволокой (рис. 9, 1)156.

Амфоровидные подвески из Калиновки находят параллели среди серег из Таксилы, датирующихся III-II вв. до н.э.157 Однако ручки амфорок на серьгах из Пакистана плоские, а цепочки с подвесками крепятся к колечкам, припаянным к ручкам. Хотя амфоровидные подвески из могильников Бишкентской долины Южного Таджикистана, датирующихся I в. до н.э. - II в. н.э.158, имеют тулова, выполненные из стеклянной пасты, их ручки в форме дельфинов чрезвычайно близки по деталям исполнения ручкам подвесок из Калиновки. У подвески с дельфиновид-ными ручками из храма Окса в Тахти-Сангин тулово амфорки выполнено целиком из сердолика159. На единственной серьге из Тулхарского могильника, на которой сохранились цепочки160, они подвешены к колечкам, припаянным к нижней части

155 Мандельштам 1966, 68, табл. LX, 10.

156 Шилов 1956, 42; 44 (рис.); 1959, 463, рис. 51; 1975, 142; Treister 2004, 308-309, fig. 6; 313, no. 1; Трейстер 2007а, 130; Мордвинцева, Трейстер 2007, т. 2, 37, № А101.3, табл. 11; 29; Кат. Ст. Петербург 2008, 91, № 12; Kat. Leoben 2009, 210-211, Nr. 73.

157 Marshall 1951, 620-623, no. 1, pl. 190; Chandra 1979, 44, pl. XI, a; Treister 2004, 306-307; Трейстер 2007а, 130; Belaüová 2016, 118-121, figs. 4-5. Подобные серьги, приобретенные в Равал-пинди, Пакистан, хранятся в Музее Фитцвилльяма в Кембридже: WAE.1970.8-9. Acc. No. E.8-9.1970. Дар Миссис С.Г. Керрингтон. Автор благодарен Л. Берн (Кембридж) за возможность ознакомится с серьгами. Аналогичные серьги хранятся и в Музее Михо: Cat. Miho 2002, 135 (ill.); 250, no. 188, e-g.

158 См, например, золотые серьги из курганов Тулхарского могильника: Мандельштам 1966, 124-126, табл. LIX, 1-5. 7-8; Артамонов 1973, 20, рис. 12; Kat. Zürich 1989, 58-59, Nr. 29 = Cat. Venice 1993, no. 28. - Могильник Иттифок: Kat. Zürich 1989, 59, Nr. 31= Cat. Venice 1993, no. 30; Guerra et al. 2009, 178, 179, fig. 2e.- Могильник Арактау: Мандельштам 1975, 52; 167, табл. XVIII, 23.

159 Kat. Mannheim 2009, 360, Nr. 251 (I-II вв. н.э.).

160 Kat. Zürich 1989, 58-59, Nr. 29; Cat. Venice 1993, no. 28; Горбунова 2001, 142, рис. 9, 2. О вероятной датировке серег Тулхарского могильника в пределах конца II - I в. до н.э., см. Горбунова 2001, 143.

ручек, как на серьгах из Таксилы. В то же время бутоны, подвешенные к цепочкам на серьге из Тулхарского могильника, чрезвычайно близки бутонам, украшающим цепочки подвесок из Калиновки. Аналогичные бутоны мы наблюдаем также на серьгах с амфоровидными подвесками из могильника V в Бишкентской долине161 и на одной из подвесок, хранящихся в Музее Михо162. Кроме того, подобные бутоны украшают цепочки серег, найденных в Тулхарском могильнике (другого типа - со щитком в форме орла)163. Таким образом, есть основания предположить центрально-азиатское происхождение подвесок из Калиновского могильника.

2.2. Браслеты и гривна

Среди прочего богатого инвентаря в женском погребении M S кургана M 55/1954 Калиновского могильника была найдена пара золотых спиральных 8-витковых браслетов из круглого в сечении прута с концами в форме рельефного изображения лежащей с подогнутыми ногами лосихи164. Один из браслетов сохранился полностью (рис. 9, 4), второй - с утраченной центральной частью - образует два витка, концы соединены при помощи загнутых петель (рис. 9, 2)165. Е.Ф. Королькова отмечает архаичность оформления концов браслетов и сопоставляет их с оформлением концов гривны из скифского кургана IV в. до н.э. Соболевой могилы166, при этом в выставочном каталоге браслет датируется первой половиной I в. н.э.167

Из этого же погребения происходит гривна из круглого в сечении прута с расширяющимися концами, один из которых утрачен (рис. 9, З)168. Есть все основания предполагать, что и гривна изначально была многовитковой. Гривны с расширяющимися концами (вместе с подобным образом оформленными браслетами) встречаются в Бактрии и в Парфии, в частности, в Тилля-тепе169, в кладах из Таксилы170, Дальверзин-тепе171 и в кладе IV из коллекции Музея Гетти172.

Спиральный браслет в четыре оборота из массивного круглого в сечении дрота, украшенный на концах сценами нападения кошачьего хищника на оленя (рис. 9, J),173 происходит из погребения M 2 кургана M 5/1954 у с. Верхнего Погромное, где он был в сурковине вместе с другими частично рассмотренными

161 Kat. Zürich 1989, 58-59, Nr. 29; Cat. Venice 1993, no. 28; Guerra et al. 2009, 178, 179, fig. 2a.

162 Cat. Miho 2002, 135 (ill.); 250, no. 188, e.

163 Мандельштам 1966, 16; 127, табл. LIX, 6; Артамонов 1973, 20, рис. 13; Горбунова 2001, 142, рис. 9, 1.

164 В первой публикации ошибочно указано, что на концах браслета изображена «лосиха, терзаемая хищником».

165 Шилов 1959, 463-464, рис. 51; Артамонов 1971, 56; Cat. Daoulas 1995, 44, no. 64; Королькова 2001, 70-71, рис. 3, 4; 2008, 19, рис. 5; Кат. Ст. Петербург 2008, 90, M 11; Korolkowa 1995, 46-47, Abb. 5; Kat. Leoben 2009, 209, Nr. 72.

166 Королькова 2008, 19; Korolkowa 2009, 46-47.

167 Кат. Ст. Петербург 2008, 90, M 11; Kat. Leoben 2009, 209, Nr. 72.

16S Шилов 1959, 463, рис. 51.

169 Погребение M 3: Sarianidi 1985, 238, no. 3.16.

170 Marshall 1951, 635-636, nos. 144-146, pl. 195, h. k.

171 Pougatchenkova 1978, 98, рис. 76.

172 Pfrommer 1993, 58, no. 89.

173 Шилов 1956, 44; Артамонов 1971, 55-56; Charrière 1974, Abb. 97; Cat. New York 1975, 124125, no. 162; Kat. Hamburg 1993, 234-235, Nr. 153; Cat. Daoulas 1995, 44-45, no. 61; Королькова 2001,

здесь предметами. По мнению М.И. Артамонова, стилистически браслет близок произведениям из Сибирской коллекции, датируемым им III-II вв. до н.э., а сам браслет «восходит не к сибирским, а среднеазиатским образцам»174. Е.Ф. Королькова, определявшая в свое время (вслед за М.И. Артамоновым) браслет как сарматскую реплику среднеазиатского стиля175, в настоящее время считает, что стилистически ближайшие параллели браслету (как и поясной бляхе) имеются на изделиях из Пазырыкского кургана № 2, отмечая, в частности, что «на кожаной фигурке лося из 2-го Пазырыкского кургана рог оконтурен двойной линией, образующей небольшой рельеф; глаз животного приобретает подтреугольную форму, что полностью совпадает с деталями изображения оленя на браслете из Верхнего Погромного»176. Впрочем, отмеченная близость не мешает датировке браслета в выставочном каталоге II-I вв. до н.э.177

Спиральные гривны и браслеты изображены у воинов на каменных стелах из святилищ Байте III и Карамунке на плато Устюрт178 и у персонажа на фаларе из Янчокракского клада179. Изображения многовитковых гривен, в некоторых случаях с зооморфными окончаниями, мы встречаем на мужских портретах на фресках из Акхакан-Калы в Хорезме, датированных около середины I в. до н.э.180 Подобные же многовитковые гривны изображаются на портретах парфянских царей на монетах, датирующихся преимущественно I в. до н.э.181 Находки спиральных золотых гривен и браслетов в погребениях кочевников Азиатской Сарматии182 II-I вв. до н.э. хорошо известны. В частности, гарнитур из двух таких браслетов (на запястьях рук) и гривны на шее (все в 4,5 оборота) был найден в женском погребении № 3Б кургана № 4/2002 могильника Майеровский-III183, а браслет - в воинском погребении в Володарке в Западном Казахстане. И в том, и в другом случае в погребениях были найдены драгоценные предметы предположительно парфянского происхождения - фалары - в Володарке, чаша - в Майеровском. Эти браслеты не имеют фигурных окончаний, в отличие от найденных в Поволжье многовитковых браслетов из разрушенного погребения у с. Саломатино: семивит-ковый с окончанием в форме синкретического существа (козла с хвостом хищника

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

91-92, рис. 14, 2; 2008; Кат. Ст. Петербург 2008,80, № 3; Korolkowa 2009, 47, Abb. 6; Kat. Leoben 2009, 198-199, Nr. 64.

174 Артамонов 1971, 55.

175 Королькова 2001, 92.

176 Королькова 2017, 58.

177 Кат. Ст. Петербург 2008,80, № 3; Kat. Leoben 2009, 198, Nr. 64.

178 Ольховский 2005, 145, рис. 142, 146; Самашев и др. 2007б, 233-235, 242-243, 249, 255, 257, 259-261.

179 Спицын 1909, 28, № 1, рис. 81; Гущина 1969, 44-45, рис. 1, 1; 49; Mordvinceva 2001, 79, Nr. 69, Taf. 37; Засецкая 2011, 94-95, рис. 43а; 2016, 94, 104, табл. 2, 1.

180 Yagodin et al. 2009, 20, figs. 6, 7, 10, 13; Kidd, Betts 2010, 657-658, fig. 7; Kidd 2011, 246-249, fig. 5; Kidd et al. 2012, 112-113, fig. 5.5.

181 Yagodin et al. 2009, 20: 127 г. до н.э. - 2 г. н.э. Ср. Kidd et al. 2012, 113: ок. 88 г. до н.э. - 2 г. н.э.

182 См.: Skvorcov, Skripkin 2006, 262; Скворцов, Скрпикин 2008, 104. Например, золотой спиральный многовитковый браслет из Володарки: Самашев и др. 2007а, 45; Гуцалов 2011, 21, 26, рис. 8, 2; Гуцалов, Марыксин 2011, 198, № 2; 200, рис. 6, 2; Трейстер 2011, 90, 94, рис. 3, 2; Gutsalov 2012, 41, 42, fig. 7, 2.

183 Браслеты: Skvorcov, Skripkin 2006, 256, Nr. 9-10; 258, Abb. 11, 1. 3; 13, 2-3; Скворцов, Скрипкин 2008, 101, № 9-10, рис. 6.II, 9-10; 10, 1. 3; 17, 1. - Гривна: Skvorcov, Skripkin 2006, 258, Abb. 13, 1; 259, Nr. 23; 260, Abb. 16, 3; Скворцов, Скрипкин 2008, 103, № 23, рис. 6.II, 23; 13, 3; 17, 1.

Рис. 9. Золотые украшения. Санкт-Петербург, ГЭ. 1-4 - Могильник Калиновский. Кур -ган № 55/1954. Погребение № 8. 5 - Могильник Верхнее Погромное. 1 - инв. № 2206/57, 2 - инв. № 2206/53, 3 - инв. № 2206/51, 4 - инв. № 2206/52, 5 - инв. № 1953/1. 1 - фото М.Ю. Трейстер, 2002; 2-5 - фото ГЭ.

и мордой кабана) и трехвитковый с головкой барана184, которые И.П. Берхин (За-сецкая) датировала в рамках I в. до н.э. - I в. н.э.185 Пара многовитковых браслетов, у одного из которых на прут были насажены наконечники в форме головок барана, происходит из погребения № 2 кургана № 3/1970 у с. Черный Яр. Это погребение не опубликовано, браслеты изданы в выставочном каталоге с датировкой IV-III вв. до н.э.186, что представляется очень сомнительным, особенно в связи с тем, что перстни из этого погребения187 обнаруживают близость к одному из перстней, найденному в упомянутом выше погребении могильника Майеровский-III188.

ВЫВОДЫ

Очевидно, что называть поясные накладки с решетчатым декором, найденные в Нижнем Поволжье (находки из Кривой Луки, Косики и Питерки), «ордосскими бляхами» невозможно, хотя так же очевидно, по крайней мере, в случае с пряжкой из Кривой Луки, что в качестве прототипов ее декора действительно выступали поясные пластины, получившие распространение в Монголии и Забайкалье. Пряжки и поясные накладки с изображением лежащего верблюда и нападения тигра на верблюда нельзя рассматривать как предметы восточного импорта, откуда бы он не происходил, тем более что точных сюжетных параллелей нет ни в Сибири, ни в Северном Китае, а поясные пластины Ордоса и Южной Сибири были именно накладками на пояс, а не пряжками, т.е. не имели боковых крючков. При несомненном восточном влиянии на сам принцип ажурного изображения в прямоугольной рамке и в определенной степени сюжетов, породивших моду у кочевников на такие предметы, есть все основания предполагать, что сами пряжки могли изготавливаться в различных областях Азиатской Сарматии, в том числе и в Центральной Азии, и в Нижнем Поволжье, и в Нижнем Подонье.

При всем сходстве гагатовых пластин-пряжек из Нижнего Поволжья и Южной Сибири и Забайкалья очевидно, что нельзя рассматривать поволжские находки как предметы, привезенные кочевниками из столь отдаленного региона, где они явно не выступали в качестве статусных предметов костюма знатных воинов, а были преимущественно элементами женского костюма (при этом, инкрустированы были бирюзой, сердоликом, перламутром, но не металлическими вставками). Лишь для находок из Центральной Азии (Бухарский оазис, среднее течение Сырдарьи) у нас есть свидетельства того, что такие пластины связаны с мужскими погребениями, будучи деталями портупейных или поясных ремней, и в этом регионе есть свидетельства использования не только сердолика, бирюзы и перламутра, но и металлических гвоздиков, которыми украшались как гагатовые, так и

184 Берхин 1959, 38-41; Артамонов 1971, 54-55 (с датировкой II-I вв. до н.э.); Cat. Daoulas 1995, 44, 47, no. 65; Королькова 2001, 81, 91, рис. 15; 2008, 16-19, рис. 2-3; Засецкая 2008, 29-31, рис. 1-2; Кат. Ст. Петербург 2008, 78-79, № 1-2; Korolkowa 2009, 45-46, Abb. 2-3; Sassetskaja 2009, 58-59, Abb. 1-3; Kat. Leoben 2009, 196-197, Nr. 62-63.

185 Берхин 1959, 38.

186 Cat. Rome 2005, 95, no. 29; 98-99, no. 37; Мордвинцева 2011, 348.

187 Cat. Rome 2005, 97, nos. 35-36.

188 Skvorcov, Skripkin 2006, 256, Nr. 11; 258, Abb. 11, 2; 12, 1; Скворцов, Скрипкин 2008, 101102, № 12, рис. 6.II, 12; 10, 4; 17, 2.

роговые бляхи. Наконец, имеются свидетельства, что такие пластины происходят из элитных комплексов. Полагаю, что приведенные аргументы скорее позволяют рассматривать находки из погребений в Жутово и Питерке как предметы, проделавшие путь вместе со своими владельцами из Центральной Азии. Что касается пары роговых пластин из Верхнего Погромного, то, учитывая украшенные в аналогичной технике роговые пластины из могильников Культобе в Южном Казахстане и Абатский-3 на р. Ишим на юге Западной Сибири, их также необязательно рассматривать как местное, выполненное в Поволжье, подражание гагатовым пластинам. Они могут иметь центральноазиатское происхождение, и их вряд ли следует рассматривать как подложки под металлические пластины189, тем более что они имеют декор в виде инкрустации.

Утверждать, что ложечковидные подвески или наконечники ремней, найденные в погребальных комплексах Азиатской Сарматии, являются предметами, которые мигранты с востока привезли с собой из Южной Сибири, на мой взгляд, оснований также нет. Значительно больше оснований рассматривать их в качестве прототипов или аналогий дают находки более близких по форме и технике изготовления предметов из Центральной Азии, представленных находками в могильниках Бактрии.

Также, скорее всего, центральноазиатского происхождения некоторые золотые ювелирные изделия и поясная бляха, происходящие из двух погребений в Нижнем Поволжье.

Одно из них - неограбленное, женское погребение № 8 в кургане № 55/1954 Калиновского могильника. Если относительно многовитковых браслетов из этого погребения высказывались различные точки зрения об их происхождении (от связи с украшениями Сибирской коллекции до стилистической близости оформлению гривны из скифского кургана Соболева Могила в Приднепровье), то центральноазиатское происхождение серег и гривны более чем вероятно. Отметим, что в древности были утрачены часть гривны и центральная часть одного из браслетов, при этом два сохранившихся фрагмента браслета были соединены между собой кустарным способом. Данное погребение интересно тем, что, наряду с явно бывшими долго в употреблении массивными золотыми украшениями, в нем была найдена литая полусферическая чаша зеленовато-желтого полупрозрачного стекла с вертикальными каннелюрами и 8-лепестковой розеттой на донце190, вероятнее всего, сиро-палестинского производства конца II - первой половиной I в. до н.э., а также бронзовые италийские сосуды позднереспубликанского времени,

позволяющие датировать погребение в рамках середины - второй половины I в.

191

до н. э.191

Второе - погребение № 2 в кургане № 5/1954 у с. Верхнее Погромное, которое датируют II - первой половиной I в. до н.э., никогда подробно не публиковалось, что приводит к путанице в его интерпретации. В короткой информации, изданной В.П. Шиловым в 1956 г., отмечалось, что это было «полностью разграбленное» погребение, при этом и в засыпи могилы, и в сурковине было найдено очень много

189 Ср. Раев 2017, 301.

190 Шилов 1959, 487, рис. 57, 9; 488 - ошибочно указано, что розетта 7-лепестковая; Кропоткин 1970, 101, № 897, рис. 74, 10; Магсепко, ЬтЪеп8 2008, 299; Трейстер 2019, 260-261, рис. 1.

191 Мордвинцева, Трейстер 2007, т. 2, 36-37, № А101 с лит.

находок из золота и серебра, в том числе массивные серебряные чаши, золотые поясная бляха и браслет и т.д. Такое богатство находок дало основание В.И. Морд-винцевой предполагать, было ли погребение действительно ограбленным или это был кенотаф192. Несмотря на то, что В.И. Мордвинцева ссылалась на отчет, в самом отчете указано, в частности, что на дне погребения найден обломок кости голени193 - таким образом, это не был кенотаф. Вероятно, называть погребение «полностью ограбленным» также некорректно - можно только представить себе, что могло находиться в этом погребении, если грабители оставили в могиле столь ценные вещи. Так или иначе, пол погребенного нам не известен. Здесь вместе с серебряными чашами восточно-средиземноморского типа (селевидской?) работы были найдены поясная бляха и браслет, обнаруживающие стилистические связи между собой и обладающие признаками, позволяющими относить бляху к кругу изделий центрально-азиатской, бактрийской (?), работы. По мнению Е.Ф. Корольковой, данные предметы свидетельствуют о близости к некоторым художественным изделиям из Пазырыкского кургана № 2 на Алтае. Как и в Калиновском погребении, один из этих предметов - поясная бляха - дошла до нас с утратой и следами древнего кустарного ремонта.

Таким образом, проведенный анализ археологических материалов не дает оснований говорить о попадании изделий южно-сибирского ( забайкальского) происхождения в погребения кочевников Азиатской Сарматии. Вместе с тем очевидно, что в некоторых погребениях Нижнего Поволжья, датирующихся в рамках конца II-I в. до н.э., встречаются отдельные предметы, как правило, статусного облика (массивные золотые украшения: гривны и браслеты, поясные пластины), в большинстве своем с утратами и со следами древнего кустарного ремонта, которые можно рассматривать как предметы, привезенные кочевниками из Центральной Азии, хотя нельзя исключать и роль межплеменных браков элиты кочевников в распространении таких вещей, тем более что по крайней мере часть из них в Поволжье была найдена именно в женском погребении № 8 кургана № 55/1954 у с. Калиновка. В некоторых случаях можно также говорить об определенных восточных влияниях в оформлении поясных пряжек, чем-то похожих на отдаленные прототипы из Монголии и Забайкалья. В целом есть все основания для предположения о миграции какой-то группы (групп) кочевников из Центральной Азии в степи Нижнего Поволжья и их возможном участии в событиях, связанных с падением Греко-Бактрийского царства. Судя по количеству предметов, рассмотренных в этой статье, число мигрантов не было значительным, что соответствует и наблюдениям других исследователей, основанных на анализе погребального обряда194. Замечу, что для рассматриваемого времени имеются лишь редчайшие примеры того, как вещи попадали с запада на восток (вероятно, также через евразийские степи). Однако рассматривать перемещение указанных выше предметов с востока на запад и с запада на восток как отражение экономических связей по Шелковому пути, как я уже отмечал в других работах195, не приходится.

192 Мордвинцева 2007, 200-201.

193 Шилов, Отчет 1954, 11.

194 Ср., например, Берлизов 2014, 60-68.

195 Трейстер 2014, 145-146; Treister 2016, 86-87;

ЛИТЕРАТУРА

Акбулатов, И.М. 1998: Ново-Калкашский II курганный могильник на р. Стерля. УАВ 1, 121-137.

Артамонов, М.И. 1971: Вопросы хронологии скифо-сибирского золота. СА 3, 40-57.

Артамонов, М.И. 1973: Сокровища саков. М.

Берлизов, Н.Е. 2014: Феномен среднесарматской культуры и проблема миграции из Центральной Азии. Вестник РУДН, серия Всеобщая история 4, 60-68.

Берхин, И.П. 1959: Сарматское погребение у с. Саломатина. СГЭ XV, 37-41.

Беспалый, Е.И. 1992: Курган сарматского времени у г. Азова. СА 1, 175-190.

Беспалый, Е.И., Лукьяшко, С.И. 2018: Древнее население междуречья Дона и Кагальника. Курганный могильник у с. Новоалександровка (Материалы и исследования по археологии Юга России. Вып. I. Т. 2). Ростов-на-Дону.

Богданов, Е.С. 2006: Образ хищника в пластическом искусстве кочевников народов Центральной Азии. Новосибирск.

Богданова-Березовская, И.В. 1975: Химический состав металлических предметов из Ара-уктаусского, Коккумского и Бабашовского могильников. В кн.: Мандельштам, А.М., 193-202.

Вайнберг, Б.И. Юсупов, Х.Ю. 1992: Кочевники Северо-Западной Туркмении. В кн.: М.Г. Мошкова (ред.), Степная полоса азиатской части СССР в скифо-сарматское время (Археология СССР). М., 122-129.

Вдовченков, Е.В. 2016: Этносоциальная история сарматов Нижнего Подонья: дисс. ... доктора исторических наук. Ростов-на-Дону.

Власкин, М.В., Глебов, В.П., Кузьмин, В.Н. 2018: Ритуальный клад из кургана 1 могильника Рестумов II в Ростовской области. НАВ 17.2, 58-69.

Глебов, В.П. 2016: Пряжки с зооморфными изображениями в раннесарматской культуре Нижнего Подонья. В кн.: Константин Федорович Смирнов, 69-79.

Глебов, В.П., Бабешко, И.Г. 2012: Раннесарматское погребение с зооморфной пряжкой из могильника Красногоровка III. В кн.: А. А. Горбенко (ред.), Историко-археологиче-ские исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2010 г. Вып. 26. Азов, 281-291.

Горбунова, Н.Г. 2001: Скотоводы Бактрии, Согда и Центральных Кызылкумов. АСГЭ 35, 126-151.

Гордин, И. А. 1988: Отчет об археологических раскопках курганов у с. Чалтырь из курганного могильника «Хапры» в зоне строительства орошаемого участка Мясниковского района Ростовской области. - Архив ИА РАН, Р-1, №12939 (А-12940).

Городцов, В.А. 1912: Обзор важнейших памятников в Московском историческом музее. Доисторический Отдел. М.

Граков, Б.Н. 1950: Скифский Геракл. КСИИМК XXXIV, 7-18.

Гущина, И.И. 1969: Янчокракский клад. В кн.: Л.А. Евтюхова (ред.), Древности Восточной Европы (МИА 169). М., 43-51.

Гуцалов, С.Ю. 2009: О центральноазиатских культурных компонентах в погребениях кочевников Южного Приуралья III в. до н.э. ПИФК 3, 104-115.

Гуцалов, С.Ю. 2011: Некоторые материалы из раскопок Г. А. Кушаева на территории уральского левобережья. УАВ 11, 16-27.

Гуцалов, С.Ю. 2013: Позднепрохоровское погребение из Нагорненкого курганного могильника в Западном Казахстане. РА 3, 108-113.

Гуцалов, С.Ю., Марыксин, Д.В. 2011: Погребения из Западного Казахстана (к вопросу о связях древних кочевников Южного Приуралья с населением Центральной Азии). ВДИ 3, 192-206.

Давыдова, А.В. 1996: Иволгинский археологический комплекс. Т. 2. Иволгинский могильник (Археологические памятники сюнну 2). СПб.

Давыдова, А.В., Миняев, С.С. 1993: Новые находки наборных поясов. Дырестуйском могильнике. АВ 2, 55-65.

Дворниченко, В.В., Демиденко, С.В., Демиденко, Ю.В. 2008: Набор пряжек из погребения знатного сарматского воина в могильнике Кривая Лука VIII. В кн.: М.Г. Мошкова (ред.), Проблемы современной археологии. Сборник памяти В.А. Башилова (МИАР 10). М., 239-242.

Дворниченко, В.В., Федоров-Давыдов, Г.А. 1989: Памятники сарматской аристократии в Нижнем Поволжье. В кн.: К.А. Смирнов (ред.), Сокровища сарматских вождей и древние города Поволжья. М., 5-13.

Дворниченко, В.В., Федоров-Давыдов, Г.А. 1993: Сарматское погребение скептуха I в. н.э. у с. Косика Астраханской области. ВДИ 3, 141-179.

Демиденко С.В., Демиденко, Ю.В. 2012: К вопросу о связях Заволжья, Северного При-каспия и Средней Азии в последние века до н.э. В кн.: Д.В. Журавлев, К.Б. Фирсов (ред.), Евразия в скифо-сарматское время. Памяти Ирины Ивановны Гущиной (Труды ГИМ, 191). М., 79-89.

Дэвлет, М.А. 1980: Сибирские поясные ажурные пластины. II в. до н.э. -1 в. н.э. (САИ, Д4-7). М.

Засецкая, И.П. 2008: Золотые украшения из кургана Хохлач - классические образцы сарматского полихромного звериного стиля I - начала II в. н.э. В кн.: Кат. Ст. Петербург 2008, 29-43.

Засецкая, И.П. 2010: Декоративное оформление больших фаларов из погребения I в. н.э. у ст. Жутово (к вопросу о происхождении сарматского звериного стиля). НАВ XI, 114-129.

Засецкая, И.П. 2011: Сокровища кургана Хохлач. Новочеркасский клад. СПб.

Засецкая, И.П. 2012а: Изображения грифонов и «грифов» в сарматском зверином стиле. В сб.: Золото, конь и человек. Сборник статей к 60-летию Александра Владимировича Симоненко. Киев, 353-383.

Засецкая, И.П. 2012б: Образ волка в сарматском искусстве I в. н.э. Вояджер: мир и человек: теоретический и научно-методический журнал 3. Самара, 63-73.

Засецкая, И.П. 2015: О стилистических особенностях трех кинжалов сарматской эпохи I века до новой эры - II века новой эры. АСГЭ 40, 189-231.

Засецкая, И.П. 2016: Стилистические особенности декора на фаларах из Яшкуля. В кн.: С.И. Лукьяшко (ред.), Античная цивилизация и варварский мир Понто-Каспийско-го региона. Материалы Всероссийской научной конференции с международным участием, посвященной 70-летнему юбилею Б.А. Раева. Кагальник, 20-21 октября 2016 г. Ростов-на-Дону, 90-105.

Засецкая, И.П., Минасян, Р.С. 2008: Золотые ножны кинжала из кургана Дачи - уникальное произведение древнего ювелирного искусства. В кн.: Кат. Ст. Петербург 2008, 44-52.

Ильясов, Дж. Я. 2015: Поясные наборы кочевников Согда. В кн.: А.В. Омельченко, Д.К. Мирзаахмедов (ред.), Бухарский оазис и его соседи в древности и средневековье: на основе материалов научных конференций 2010 и 2011 гг. (Труды ГЭ LXXV). СПб., 63-67.

Кат. Москва 2005: Т. А. Габуев, Аланский всадник. Сокровища князей I-XII веков. М.

Кат. Москва 2014: Тыва - в беге времени. Всероссийский музей декоративно-прикладного и народного искусства. М.

Кат. Ст. Петербург 2004: М.Б. Пиотровский (ред.), Иран в Эрмитаже. Формирование коллекций. СПб.

Кат. Ст. Петербург 2008: Сокровища сарматов. Каталог выставки. К 100-летию со дня рождения Б.Б. Пиотровского. СПб.

Килуновская, М.Е., Леус, П.М. 2017: Искусство конца первого тысячелетия до н. э. в Туве. КСИА 247, 87-104.

Килуновская, М.Е., Леус, П.М. 2018а: Новые данные по социальной структуре населения Тувы в конце I тыс. до н.э. В кн.: Я.В. Рафикова (ред.), «Мужской и женский мир в отражении археологии». Материалы Всероссийской с международным участием конференции г. Уфа, 19-21 ноября 2018 г. Уфа, 126-136.

Килуновская, М.Е., Леус, П.М. 2018б: Новые материалы улуг-хемской культуры в Туве. АВ 24, 125-152.

Клепиков, В.М. 2016: Раннесарматские мужские погребения с двумя мечами (к вопросу о социальном статусе). В кн.: Константин Федорович Смирнов, 104-109.

Клепиков, В.М. 2017: Погребения раннесарматской культуры Нижнего Поволжья с деталями повозки в закладе могильной камеры. Вестник ВолГУ. Серия 4, История. Реги-оноведение. Международные отношения 22.3, 20-35.

Клепиков, В.М., Скрипкин, А.С. 2002: Хронология раннесарматских памятников Нижнего Поволжья. НАВ 5, 47-81.

Королькова, Е.Ф. 1999: Образы верблюдов и пути их развития в искусстве ранних кочевников Евразии. АСГЭ 34, 68-96.

Королькова, Е.Ф. 2001: Звериный стиль в оформлении гривен скифо-сарматской эпохи. В кн.: Н.А. Захарова (ред.), Ювелирное искусство и материальная культура. СПб., 68-95.

Королькова, Е.Ф. 2006: Звериный стиль Евразии. Искусство племен Нижнего Поволжья и Южного Приуралья в скифскую эпоху (VII-IVвв. до н.э.). СПб.

Королькова, Е.Ф. 2008: Сарматские украшения и сибирское золото древних кочевников. В кн.: Кат. Ст. Петербург 2008, 15-28.

Королькова, Е.Ф. 2011: Конский «эгрет» со сценой терзания из Сибирской коллекции Петра I. СГЭ 69, 5-14.

Королькова, Е.Ф. 2012б: Сибирская коллекция Петра I в Эрмитаже. Scripta antiqua 2, 329355.

Королькова, Е.Ф. 2015: Следы невиданных зверей (к проблеме трактовки фантастических образов). АСГЭ 40, 157-188.

Королькова, Е.Ф. 2017: О происхождении некоторых особенностей сибирского звериного стиля. КСИА 247, 50-60.

Кропоткин, В.В. 1970: Римские импортные изделия в Восточной Европе (II в. до н.э. -Vв. н.э.) (САИ Д1-27). М.

Кузьмин, Н.Ю. 1988: Тесинский могильник у деревни Калы. В кн.: В.М. Массон (ред.), Памятники археологии в зонах мелиорации Южной Сибири. Л., 55-82.

Кузьмин, Н.Ю. 2011: Погребальные памятники хунно-сяньбийского времени в степях Среднего Енисея. Тесинская культура. СПб.

Кунгурова, Н.Ю., Оборин, Ю.В. 2013: Клад, обнаруженный на р. Уйбат (Минусинская котловина). АЭАЕ 2 (54), 126-136.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Курманкулов, Ж.К. 2007: Исследование могильника Нагорненский в 1981 г. (Предварительный итог). В кн.: З.С. Самашев, Ж.К. Курманкулов, Г.С. Султангалиева, С.Ю. Гуцалов (ред.), Кадырбаевские чтения: Материалы международной научной конференции. Актобе, 98-102.

Лукпанова, Я.А. 2012: Исследования памятников раннего железного века на Территории Западно-Казахстанской области в свете одного десятилетия. Вопросы археологии Западного Казахстана 1, 142-156.

Лунева, В. 2001: Ювелирные изделия из Кампыртепа. В кн.: Э. Ртвеладзе (ред.), Материалы Тохаристанской экспедиции. 2. Археологические исследования Кампыртепа. Ташкент, 113-125.

Ляхов, С.В., Мордвинцева, В.И. 2000: Раннесарматское погребение у поселка Питерка Саратовской области. РА 3, 102-109.

Ляхов, С.В., Половинкина, Ю.С. 2009: Курган раннего железного века у поселка Питерка в Саратовском Заволжье. В кн.: В.А. Лопатин (ред.), Археология Восточно-Европейской степи 7. Саратов, 196-231.

Максимова, А.Г., Мерщиев, М.С., Вайнберг, Б.И., Левина, Л.М. 1968: Древности Чарда-ры. Алма-Ата.

Мандельштам, А.М. 1966: Кочевники на пути в Индию (МИА 136). М.-Л.

Мандельштам, А.М. 1975: Памятники кочевников кушанского времени в Северной Бак-трии. Л.

Манцевич, А.П. 1976: Находка в Запорожском кургане (к вопросу о Сибирской коллекции Петра I). В кн.: Скифо-сибирский звериный стиль, 164-193.

Маслов, В.Е. 1999: O датировке изображений на поясных пластинах из Орлатского могильника. В кн.: А.И. Мелюкова, М.Г. Мошкова, В.А. Башилов (ред.), Евразийские древности. 100 лет Б.Н. Гракову: архивные материалы, публикации, статьи. М., 219-236.

Матвеева, Н.П. 1994: Ранний железный век Приишимья. Новосибирск.

Матвеева, Н. П. 2012: Могильник Козлов Мыс-2 и проблема хронологии переходного периода от раннего к позднему железному веку в Зауралье. АЭАЕ 4 (52), 70-85.

Матвеева, Н.П. 2017: Радиоуглеродная хронология памятников саргатской культуры. РА 4, 3-20.

Медведская, И.Н. 1979: Раскопки в Шаартузе в 1974 г. В кн.: Б.А. Литвинский, Н.Н. Нег-матов, В.А. Ранов (ред.), Археологические работы в Таджикистане. Вып. XIV. Душанбе, 110-122.

Минасян, Р.С. 2014: Металлообработка в древности и средневековье. СПб.

Минасян, Р.С., Шаблавина, Е.А. 2009а: О роли технической терминологии в археологической литературе. В кн.: А.Г. Фурасьев (ред.), Гунны, готы и сарматы между Волгой и Дунаем. СПб., 236-261.

Миняев, С.С. 2007: Дурестуйский могильник (Археологические памятники Сюнну 3). 2-е доп. изд. СПб.

Мордвинцева, В.И. 1999: Набор фаларов из кургана 28 могильника Жутово Волгоградской области. НАВ 2, 42-51.

Мордвинцева, В.И. 2003: Полихромный звериный стиль. Симферополь.

Мордвинцева, В.И. 2007: Сарматский полихромный звериный стиль. В кн.: В.И. Морд-винцева, М.Ю. Трейстер (ред.), Произведения торевтики и ювелирного искусства в Северном Причерноморье. II в. до н.э. - II в. н.э. Т. I. Симферополь- Бонн, 195-244.

Мордвинцева, В.И. 2011: Культурные изменения в Нижнем Поволжье по материалам комплексов с предметами из драгоценных металлов (III в. до н. э. - сер. III в. н.э.). АМА 15, 332-365.

Мордвинцева, В.И., Трейстер, М.Ю. 2007: Произведения торевтики и ювелирного искусства в Северном Причерноморье. II в. до н.э. - II в. н.э. Симферополь-Бонн.

Мордвинцева, В.И., Хабарова, Н.В. 2006: Сарматское золото. Ювелирные украшения и предметы торевтики сарматского времени из фондов Волгоградского областного краеведческого музея. Симферополь.

Мордвинцева, В.И., Шинкарь, О.А. 1999: Сарматские парадные мечи из фондов Волгоградского областного краеведческого музея. НАВ 2, 138-149.

Мыськов, Е.П., Кияшко, А.В., Скрипкин, А.С. 1999: Погребение сарматской знати с Есау-ловского Аксая. НАВ 2, 149-167.

Обельченко, О.В. 1978: Шахривайронская пряжка. В кн.: O.B. Обельченко, Д.М. Овезов, Т. Хожанязов (ред.), История и археология Средней Азии. Ашхабад, 68-81.

Обельченко, О.В. 1992: Культура античного Согда. М.

Ольховский, В.С. 2005: Монументальная скульптура населения западной части евразийских степей эпохи раннего железа. М.

Отчет Российского Исторического Музея 1916: Отчет Императорского Российского Исторического Музея имени императора Александра III в Москве за XXVлет (18831908). М.

Пилипко, В.Н. 2001: Старая Ниса. Основные итоги археологического изучения в советский период. М.

Подушкин, А.Н. 2012: К этнической истории государства Кангюй II в. до н.э. - I в. н.э. (по материалам могильников Орлат и Культобе). Stratum plus 4, 31-53.

Пшеницына, М.Н. 1992: Тесинский этап. В кн.: М.Г. Мошкова (ред.), Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 224-235.

Раев, Б.А. 2017: Гагатовые пряжки из Жутовского могильника. Археологические признаки миграций. В кн.: Л.Б. Вишняцкий (ред.), Ex Ungue Leonis. Сборник статей к 90-летию Льва Самуиловича Клейна. СПб., 291-305.

Раев, Б.А., Дворниченко, В.В. 2014: Азиатские элементы обряда захоронения у с. Коси-ка (Косика-2). В кн.: А.А. Бисембаев (ред.), Материалы IVМеждународной научной конференции «Кадырбаевские чтения - 2014». Актобе-Астана, 170-174.

Самашев, З. 2013: Казахское искусство: в 5-ти томах. Т. 1. Древнее искусство. Алматы. http://archeo-astana.kz/monograph/ezhelgi-oner/#/1/

Самашев, З., Джумабекова, Г., Базарбаева, Г., Онгар, А. 2007а: Древнее золото Казахстана. Алматы.

Самашев, З., Кушербаев, К., Аманшаев, Е., Астафьев, А. 2007б: Сокровища Устюрта и Манкыстау. Алматы.

Симоненко, А.В. 2015: Сарматские всадники Северного Причерноморья. Киев.

Скворцов, Н.Б., Скрипкин, А.С. 2008: Погребение сарматской знати из Волгоградского Заволжья. НАВ 9, 98-116.

Скрипкин, А.С. 2000: Новые аспекты в изучении истории материальной культуры сарматов. НАВ 3, 17-40.

Скрипкин, А.С. 2006: К проблеме соотношения ранне- и среднесарматской культур. В кн.: А.С. Скрипкин (ред.), Раннесарматская и среднесарматская культуры: проблемы соотношения. Вып. 1. Волгоград, 5-27.

Скрипкин, А.С. 2014: О восточных связях сарматов во II-I вв. до н.э. В кн.: Л.Т. Яблонский, Н. С Савельев (ред.), Сарматы и внешний мир: Материалы VIII Международной научной конференции «Проблемы сарматской археологии и истории» (УАВ, 14). Уфа, 218-222.

Скрипкин, А.С. 2015: Об одном типе раннесарматских курильниц. РА 1, 106-111.

Скрипкин, А.С. 2017: Сарматы. Волгоград.

Скрипкин, А.С. 2019: Кочевой мир юга Восточной Европы во II-I вв. до н. э. (восточные инновации, факты, причины, последствия). Вестник ВолГУ. Серия 4, История. Реги-оноведение. Международные отношения 24.1, 20-34.

Скрипкин, А.С., Клепиков, В.М. 2004: Хронология раннесарматской культуры Нижнего Поволжья. В кн.: Б.А. Раев (ред.), Сарматские культуры Евразии: Проблемы региональной хронологии. Доклады к 5 международной конференции «Проблемы сарматской археологии и истории». Краснодар, 95-106.

Скрипкин, А.С., Шинкарь, О.А. 2010: Жутовский курган № 27 сарматского времени в Волго-Донском междуречье. РА 1, 125-138.

Смирнов, К.Ф. 1975: Сарматы на Илеке. М.

Смирнов, К.Ф. 1976: Савромато-сарматский звериный стиль. В кн.: Скифо-сибирский звериный стиль, 74-89.

Спицын, А.А. 1909: Фалары Южной России. ИАК 29, 18-53.

Тетерин, Ю.В. 2015: Поясные подвески хуннской эпохи Южной Сибири. Вестник Новосибирского гос. университета. Серия: История, филология. 14.5: Археология и этнография, 51-60.

Тишкин, А. А., Матренин, С.С. 2017: Изделия из художественного металла в поясных гарнитурах кочевников Алтая хуннуского времени (по материалам памятника Яломан-II). КСИА 247, 74-87.

Трейстер, М.Ю. 2007: Торевтика и ювелирное дело в Северном Причерноморье. II в. до н.э. - II в. н.э. (эллинистическая традиция). В кн.: В. И. Мордвинцева, М. Ю. Трейстер. Произведения торевтики и ювелирного искусства в Северном Причерноморье. II в. до н.э. - II в. н.э. Том 1. Симферополь, Бонн, 15-194.

Трейстер, М.Ю. 2010: Ремонт, «усовершенствование» инокультурных вещей в скифской и сарматской среде и использование инокультурного орнамента в декоре собственных произведений скифов и сарматов (на примере памятников художественного металла). АВ 16, 72-94.

Трейстер, М.Ю. 2011: Серебряные фалары c изображением Беллерофонта и Химеры из сарматского погребения в Володарке (Западный Казахстан). Еще раз к вопросу о так называемом греко-бактрийском стиле в эллинистической торевтике. Scripta antiqua 1, 90-146.

Трейстер, М.Ю. 2014: К находке фалара из медальона эллинистической чаши в кургане № 20 могильника Ноин-Ула (Северная Монголия). ВДИ 2, 125-150.

Трейстер, М.Ю. 2018а: Китайские «импорты» в погребениях кочевников Восточной Европы во второй половине I тыс. до н. э. - первых веках нашей эры. Stratum plus 4, 153-200.

Трейстер, М.Ю. 2018б: Парфянские и раннесасанидские «импорты» в погребениях кочевников Восточной Европы (II в. до н.э. - III в. н.э.). МАИАСК 10, 109-201.

Трейстер, М.Ю. 2019: Позднеэллинистические литые в формах стеклянные сосуды и их фрагменты из погребений кочевников Азиатской Сарматии. В кн.: А. Д. Васильев (ред.), III Международная научная конференция. Исторические, культурные, межнациональные, религиозные и политические связи Крыма со Средиземноморским регионом и странами Востока. Том 1. Москва, 260-264.

Филанович, М. 2010: Древний Чач на пути евразийских миграций номадов. В кн.: К. Аб-дуллаев (ред.), Традиции Востока и Запада в античной культуре Средней Азии. Сборник статей в честь П. Бернара. Ташкент, 204-216.

Фирсов, К.Б. 2004: Золотая пластина сарматского времени из Кочковатки (технологические наблюдения). В кн.: Проблемы археологии Нижнего Поволжья. IМеждународная Нижневолжская археологическая конференция. Волгоград, 167-171.

Харинский, А.В. 2014: Елгинские захоронения Прибайкалья. Известия Лаборатории древних технологий 3(12), 20-44.

Шилов, В.П. 1954: Отчет о раскопках Калиновского отряда Сталинградской археологической экспедиции ИИМК АН СССР. - Архив ВОКМ, № 7 (А-7 а).

Шилов, В.П. 1956: Погребение сарматской знати I в. до н.э. - I в. н.э. СГЭ 9, 42-45.

Шилов, В.П. 1959: Калиновский курганный могильник. В кн.: Е.И. Крупнов (ред.), Древности Нижнего Поволжья. 1 (МИА 60). М., 323-523.

Шилов, В.П. 1975: Очерки по истории древних племен Нижнего Поволжья. Л.

Юсупов, Х.Ю. 1975: Исследование курганных памятников вдоль верхнего Узбоя весной 1973 г. Успехи Среднеазиатской Археологии 3. Л., 48-51.

Ягодин, В.Н. 1978: Памятники кочевых племен древности и средневековья. В кн.: С.К. Ка-малов (ред.), Древняя и средневековая культура Юго-Восточного Устюрта. Ташкент, 79-198.

Яценко, С.А. 2006: Костюм древней Евразии. М.

Abdullaev, K.A. 2008: Bactrian Gold Buckle with the Contest Between a Hero and a Centaur (Herakles and Nessos?). Parthica 10, 135-149.

Belanova, P. 2016: Ancient Adornments of Central Asia Influenced by the Greek Jewellery of the Classical and Hellenistic Period. Studia Hercynia XX.1, 111-126.

Bespaly, E.I. 1986: Barrows with Roman Imports excavated by the Expedition of the Azov Regional Museum in 1979-84. In: B.A. Raev, Roman Imports in the Lower Don Basin (BAR Intern. ser. 278). Oxford, 75-78.

Boardman, J. 2010: The Relief Plaques of Eastern Eurasia and China. The 'Ordos Bronzes', Peter the Great's Treasure, and their kin (Beazley Archive Occasional Paper). Oxford.

Boardman, J. 2012: Tillya Tepe: Echoes of Greece and China. In: Afghanistan: Forging Civilizations,, 102-111.

Brosseder, U. 2011: Belt Plaques as an Indicator of East-West Relations in the Eurasian Steppe at the Turn of the Millennia. In: U. Brosseder, B.K. Miller (eds.),Xiongnu Archaeology. Multi-disciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia (Bonn Contributions to Asian Archaeology 5). Bonn, 349-424.

Brosseder, U. 2013: Austausch und Kommunikation durch die eurasischen Steppen in den Jahrhunderten um Christi Geburt. In: LVR - Landesmuseum Bonn (Hrsg.), Die Krim. Goldene Insel im Schwarzen Meer. Griechen - Skythen - Goten. Bonn, 2013, 89-101.

Bunker, E.C. 1988: Lost Wax and Lost Textile: An Unusual Ancient Technique for Casting Gold Belt Plaques. In: R. Maddin (ed.), The Beginning of the Use of Metals and Alloys: Papers from the Second International Conference on the Beginning of the Use of Metals and Alloys, Zhengzhou, China, 21-26 October 1986. Cambridge, Mass., 222-227.

Bunker, E. C. 1997: Ancient Bronzes of the Eastern Eurasian Steppes from the Arthur M. Sackler Collection. New York.

Bunker, E.C., Ternbach, J. 1970: A Variation of the "Lost-Wax" Process. Expedition 12.3, 41-43.

Cat. Daoulas 1995: Entre Asie et Europe. L 'or des Sarmates. Nomades des steppes dans l'antiquité. 17 juin - 29 octobre 1995. Abbaye de Daoulas.

Cat. Mantua 1998: L'uomo d'oro. La cultura delle steppe del Kazakhstan dall'età del bronzo alle grandi migrazioni. Venezia.

Cat. Miho 2002: Treasures of Ancient Bactria. Miho Museum. Miho.

Cat. Milan 1995: M.G. Curletti (ed.), Tesori delle Steppe. Cimmeri, Sciti, Sarmati, Unni, Avari e Cazari. Milan.

Cat. New York 1975: From the Lands of the Scythians (Bulletin of the Metropolitan Museum of Art 32.5, 1973/1974). New York.

Cat. Paris 2001: V. Schiltz (ed.), L 'or des Amazones. Paris.

Cat. Rimini 1995: Dal Mille al Mille. Tesori e popoli dal mar Nero. Rimini, 5 marzo - 25 giugno 1995. Milan.

Cat. Rome 2005: L. Anisimova, G.L. Bonora, C. Franchi, L. Karavaeva, V.V Plakhov (eds.), I Tesori della steppa di Astrakhan. Milan.

Cat. Tokyo 1991a: The Treasures of Nomadic Tribes in South Russia. Tokyo.

Cat. Tokyo 1991b: G.A. Pugachenkova, E.V. Rtveladze, K. Kato (eds.), Antiquities of Southern Uzbekistan. Tashkent.

Cat. Triest 2001: A. Popescu, A. Alekseev, J. Piotrovskij (eds.), Siberia. Gli uomini dei fiumi ghiacciati. Milan.

Cat. Venice 1993: B.A. Litvinskij (ed.), Oxus. Tesori dell'Asia Centrale. Rome.

Cat. Washington 2006: C. Chang, K. Guroff (eds.), Of Gold and Grass. Nomads of Kazakhstan. Washington.

Chandra, R.G. 1979: Indo-Greek Jewellery. New Delhi.

Charrière, G. 1974: Die Kunst der Skythen. Köln.

Collon, D. 1995: British Museum. Ancient Near Eastern Art. London.

Curtis, VS. 2001: Parthian Belts and Belt Plaques. IrAnt XXXVI, 299-327.

Damm, I.G. 1990: Ein baktrisches Goldarmband mit Tierfries. Kölner Jahrbuch für Vor- und Frühgeschichte 23, 239-243.

The Dawn of Art 1974: The Dawn of Art. Palaeolithic, Neolithic, Bronze Age and Iron Age Remains found in the territory of the Soviet Union. The Hermitage Collection. Leningrad.

Fless, F., Treister, M. 2007: Schmuck im Polychromen Stil - Zur Typologie und Entwicklung einer Schmuckform im nördlichen Schwarzmeergebiet vom 1. Jh. v. Chr. bis ins frühe 2. Jh. n. Chr. In: A. Bresson, A. Ivanchik, J.-L. Ferrary (eds.), Une koinè pontique. Cités grecques, sociétés indigènes et empires mondiaux sur le littoral nord de la Mer Noire (viie s. a.C. -IIIe s. p.C.)' (Ausonius Éditions, Mémoires 18). Bordeaux, 165-187.

Francfort, H.P. 2011: Tillya Tépa (Afghanistan) la sépulture d'un roi anonyme de la Bactriane du 1er siècle P.C., Topoi 17/1, 277-347.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Francfort, H.P. 2014: Les nomades installés dans la bactriane (Ile s. av. J.-c.-Ier s. ap. J.-C.): Nouvelles découvertes. CRAI IV (2013-2014), 1543-1576.

Ghirshman, R. 1979: La ceinture en Iran. IrAnt 14, 166-196.

Gruber, M., Il'yasov, J., Kaniuth, K. 2012: A Decorated Ivory Belt from Tilla Bulak, Southern Uzbekistan. ACSS 18, 339-375.

Guerra, M.F., Demortier, G., Vitobello, M.L., Bobomulloev, S., Bagault, D., Borel, T., Mirsai-dov, I. 2009: Analytical Study of the Manufacturing Techniques of Kushan Gold Jewellery (National Museum of Antiquities of Tajikistan). Archeosciences. Revue d'archeometrie 33, 177-185.

Guguev, V. 1996: The Gold Jewelry Complex from the Kobyakov Pit-Burial. In: A. Calinescu (ed.), Ancient Jewelry and Archaeology. Bloomington-Indianapolis, 51-61.

Gutsalov, S. 2012: On Links between the Ancient Nomads in the Southern Foothills of the Urals and Central Asia. ACSS 18, 29-50.

Hickman, J. 2012: Bactrian Gold: Jewelry Workshop Traditions at Tillya Tepe. In: Afghanistan: Forging Civilizations, 78-87.

Ilyasov, J. 2003: Covered Tail and "Flying" Tassels. IrAnt XXXVIII, 259-325.

Ilyasov, J.Ya., Rusanov, D.V. 1998: A Study on the Bone Plates from Orlat. SRAA 5, 107-159.

Invernizzi, A. 1999: Sculture di metallo da Nisa. Cultura greca e cultura iranica in Partia (Acta Iranica, XXXI). Louvain-la-Neuve.

Jäger, U. 2009: Some Remarks on Horses on the Ancient Silk Roads Depicted on Monuments of Art between Gandhara and the Tarim Basin. In: B.G. Fragner, R. Kauz, R. Ptak, A. Schottenhammer (Hrsg.), Pferde in Asien. Geschichte, Handel und Kultur (Veröffentlichungen zur Iranistik, 46). Wien, 75-82.

Jäger, U., Kansteiner, S. 2011: Ancient Metalwork from the Black Sea to China in the Borowski Collection. Ruhpolding, Mainz.

Kat. Berlin 1983: U. Gehrig (Hrsg.), Tierbilder aus vier Jahrtausend. Antiken der Sammlung Mildenberg. Mainz.

Kat. Bochum 2013: T. Stöllner, Z. Samasev (Hrsg.), Unbekanntes Kasachstan: Archäologie im Herzen Asiens. Katalog der Ausstellung des Deutschen Bergbau-Museum Bochum vom 26. Januar bis zum 30. Juni 2013. Bochum.

Kat. Bonn 1997: L. Barkova, Ju. Kalasnik (Hrsg.), Zwei Gesichter der Eremitage. Die Skythen und ihr Gold. Bonn.

Kat. Bonn 2010: Gerettete Schätze Afghanistan. Die Sammlung des Nationalmuseums in Kabul. Bonn.

Kat. Frankfurt 2003: B. Gossel-Raeck, D. Stutzinger (Hrsg.), Steppengold. Grabschätze der Skythen und Sarmaten am unteren Don. Frankfurt.

Kat. Hamburg 1993: R. Busch (Hrsg.), Gold der Skythen. Schätze aus der Staatlichen Eremitage St. Petersburg. Neumünster.

Kat. Leoben 2009: W. Seipel (Hrsg.), Das Gold der Steppe. Fürstenschätze jenseits des Alexanderreichs. Wien.

Kat. Mannheim 2009: S. Hansen, A. Wieczorek, M. Tellenbach (Hrsg.), Alexander der Grosse und die Öffnung der Welt. Regensburg.

Kat. München 1996: G. Zahlhaas, Aus Noahs Arche. Tierbilder der Sammlung Mildenberg aus fünf Jahrtausenden. Mainz.

Kat. Schleswig 1991: R. Rolle, M. Müller-Wille, K. Schietzel (Hrsg.), Gold der Steppe. Archäologie der Ukraine. Schleswig.

Kat. Wien 1996: W. Seipel (Hrsg.), Weihrauch und Seide: alte Kulturen an der Seidenstrasse. Kunsthistorisches Museum Wien, 21. Jänner bis 14. April 1996. Wien.

Kat. Zürich 1989: J. Rickenbach (Hrsg.), Oxus. 2000 Jahre Kunst am Oxus-Fluss in Mittelasien. Neue Funde aus der Sowjetrepublik Tadschikistan. Museum Rietberg Zürich. Zürich.

Kat. Zürich 1993: M. Karabelnik (Hrsg.), Aus den Schatzkammern Eurasiens. Zürich.

Kidd, F. 2011: Complex Connections: Figurative Art from Akchakhan-Kala and the Problematic Question of Relations between Khorezm and Parthia. Topoi 17.1, 229-276.

Kidd, F., Betts, A.VG. 2010: Entre le fleuve et la steppe: Nouvelles perspectives sur le Khorezm ancient. CRAI II (avril-juin), 637-686.

Kidd, F., Negus Cleary, M., Baker Brite, E. 2012: Public vs. Private. Perspectives on the Communication of Power in Ancient Chorasmia. In: C. Hartley, G. Bike Yazicioglu, A.T. Smith (eds.), Regimes and Revolutions: Power, Violence, and Labor in Eurasia Between the Ancient and the Modern. Cambridge, 91-121.

Korolkova, E. 2006: Camel Imagery in Animal Style Art. In: J. Aruz, A. Farkas, E. Valtz Fino (eds.), The Golden Deer of Eurasia. Perspectives on the Steppe Nomads of the Ancient World. New York, 196-207.

Korolkowa, E.F. 2009: Sarmatischer Schmuck und Sibirisches Gold antiker Nomaden. In: Kat. Leoben 2009, 42-57.

Kost, C. 2014: The Practice of Imagery in the Northern Chinese Steppe (5th -1st Centuries BCE) (Bonn Contributions to Asian Archaeology 6). Bonn.

Linduff, K.M. 2009: Chinese Production of Signature Artifacts for the Nomad Market in Zhou China. In: J. Mei, T. Rerhen (eds.), Metallurgy and Civilisation: Eurasia and Beyond. L., 90-96.

Mantsevich, A.P. 1982: Finds in the Zaporozhe Barrow: New Light on the Siberian Collection of Peter the Great. AJA 86, 469-474.

Marcenko, I.I., Limberis, N.J. 2008: Römische Importe in sarmatischen und maiotischen Denkmälern des Kubangebietes. In: A. Simonenko, I.I. Marcenko, N.J. Limberis, Römische Importe in sarmatischen und maiotischen Gräbern (Archäologie in Eurasien. 25). Mainz, 267-400.

Marshak, B.I. 2002: Pre-Islamic Painting of the Iranian Peoples, and its Sources in the Sculpture and the Decorative Arts. In: E. Sims, B.I. Marshak, E.J. Gruber (ed.), Peerless Images. Persian Painting and its Sources. New Haven-London, 7-19.

Marshall, J. 1951: Taxila. Cambridge.

Mordvinceva, V.I. 2001: Sarmatische Phaleren (Archäologie in Eurasien 11). Rahden.

Mordvintseva, VI. 2010: Tillya-Tepe Gold Jewellery and its Relation to the Sarmatian Animal Style of the Northern Black Sea Area. Anabasis 1, 175-207.

Mordvintseva, V.I. 2016: Barbarians of the North Pontic Region and their Contacts with Centres of Antique Civilization from the 3rd Century BCE to the mid-3rd Century CE (According to the Research of the Elite Burials). In: V. Cojocaru, A. Rubel (eds.), Mobility in Research on the Black Sea Region. Cluj, Napoca, 381-432.

Olbrycht, M. 2015: Arsacid Iran and the Nomads of Central Asia - Ways of Cultural Transfer. In: J. Bemmann, M. Schmauder (eds.), Complexity of Interaction along the Eurasian Steppe Zone in the First Millennium CE (Bonn Contributions to Asian Archaeology, 7). Bonn, 333-390.

Otchir-Goriaeva, M. 2002: Das sarmatische Grab von Jaskul', Kalmykien. EurA 8, 353-387.

Peterson, S. 2012: Parthian Aspects of Objects from Grave IV, Tillya Tepe, with Particular Reference to the Medallion Belt. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: https://www.aca-demia.edu/1485067/Parthian_Aspects_of_0bjects_from_Grave_IV_Tillya_Tepe.

Pfrommer, M. 1993: Metalworkfrom the Hellenized East. The J. Paul Getty Museum. Catalogue of the Collections. Malibu.

Polosmak, N.V. 2012: Embroideries on Garments from Kurgan 20 of the Noil-Ula Burial Ground. Anabasis 3, 267-288.

Pougatchenkova, G. 1978: Les trésors de Dalverzine-Tépé. Leningrad.

Rehm, E. 1992: Der Schmuck der Achämeniden. Münster.

Rudenko, S.I. 1962: Die Sibirische Sammlung Peters I. (Sammlung archäologischen Quellen D3-9). Moskau, Leningrad.

Safar, F. Mustafa, A.M. 1974. Hatra: The City of the Sun God [al-Hadr, madlnat al-shams]. Baghdad.

Salmony, A. 1948: Sarmatian gold collected by Peter the Great. III. The early group with winged circle sockets. Gazette des Beaux-Arts, 6th series XXXIII, 321-326.

Sarianidi, V.I. 1985: Baktrisches Gold. Leningrad.

Sassetskaja, I.P. 2009: Goldschmuck aus dem Kurgan Chochlatsch. Klassische Beispiele für den polychromen Tierstil. In: Kat. Leoben 2009, 58-73.

Schiltz, V. 1994: Die Skythen und andere Steppenvölker. München.

Schiltz, V. 2015: Ariane, Artémis, Cybèle et autres Nana. In: V. Schiltz (ed.), De Samarcande à Istanbul: étapes orientales. Hommages à Pierre Chuvin - II. Paris, 71-91.

Shu Takahama ЖШ, Щ 2002:

Щ [Kanazawa University. College of Human and Social Sciences.Departamental Bulletin Paper] 26, 50-63,https://kanazawau.repo.nii.ac.jp/?action=pages_view_main&active_ action=repository_view_main_item_detail&item_id=6507&item_no=1&page_ id=13&block_id=21

Shu Takahama ЖШ, ^ 2012:

OlT. [On the Belt Plaques of the Western Eurasian Steppes in the Xiongnu].^?^^^ = Archaeology Bulletin, Kanazawa University 33, 23-34.

Simonenko, A.V. 2001: Bewaffnung und Kriegswesen der Sarmaten und der späten Skythen im nördlichen Schwarzmeergebiet. EurA 7, 187-327.

Sono, T., Fukai, Sh. 1968: Dailaman III. The Excavations at Hassani Mahale and Ghalekuti 1964 (The Tokyo University Iraq-Iran Archaeological Expedition Report) 8. Tokyo.

Treister, M. 2002: Late Hellenistic Bosporan Polychrome Style and its Relation to the Jewellery of Roman Syria (Kuban Brooches and Related Forms). SRAA 8, 29-72.

Treister, M. 2004: Eastern Jewellery in Sarmatian Burials and Eastern Elements in the Jewellery Production of the North Pontic Area in the 1st Century AD. IrAnt 39, 297-321.

Treister, M. 2016: On the Find of a Phalera made from the Medallion of a Hellenistic Cup in Barrow No. 20 of the Noin-Ula Burial-ground (Northern Mongolia). ACSS 22.2, 55-95.

Winkelmann, S. 2003: Eurasisches in Hatra ? Ergebnisse und Probleme bei der Analyse parther-zeitlicher Bildquellen. In: Mitteilungen des SFB 586 „Differenz und Integration" 4,1, 21-140.

Yagodin, VN., Betts, A.V.G., Kidd, F., Baker Brite, E., Khozhaniyazov, G., Amirov, S., Yagodin, V.V., Fray, G. 2009: Karakalpak-Australian Excavations in Ancient Chorasmia. An Interim Report on the Kazakly-yatkan Wall Paintings: the "Portrait" Gallery. Journal of Inner Asian Art and Archaeology 4, 7-41.

REFERENCES

Abdullaev, K.A. 2008: Bactrian Gold Buckle with the Contest Between a Hero and a Centaur (Herakles and Nessos?). Parthica 10, 135-149.

Akbulatov, I.M. 1998: Novo-Kalkashskiy II kurgannyy mogil'nik na r. Sterlya [Novo-Kalkash-II Tumuli Necropolis on River Sterlya]. Ufimskiy arkheologicheskiy vestnik [Ufa Archaeological Journal] 1, 121-137.

Artamonov, M.I. 1971: Voprosy khronologii skifo-sibirskogo zolota. Sovetskaya arkheologiya [Soviet archaeology] 3, 40-57.

Artamonov, M.I. 1973: Sokrovishcha sakov [The Treasures of Saka]. Moscow.

Belanova, P. 2016: Ancient Adornments of Central Asia Influenced by the Greek Jewellery of the Classical and Hellenistic Period. Studia Hercynia XX.1, 111-126.

Berlizov, N.E. 2014: Fenoman srednesarmatskoj kul'tury' i problema migratsii iz CentraTnoj Azii [The Phaenomenon of the Middle Sarmatian Culture and the Problem of Migration from Central Asia]. Vestnik Rossijskogo Universiteta dryzhby narodov [Journal of the Russian University of Peoples Friendship], seriya Vseobschaya istoriya [Series World History] 4, 60-68.

Berkhin, I.P. 1959: Sarmatskoe pogrebenie u s. Salomatina [Sarmatian Burial near the Village Salomatino]. Soobshcheniya Gosudarstvennogo Ermitazha [Reports of the State Hermitage] XV, 37-41.

Bespaly, E.I. 1986: Barrows with Roman Imports excavated by the Expedition of the Azov Regional Museum in 1979-84. In: B.A. Raev (ed.), Roman Imports in the Lower Don Basin (BAR Intern. ser. 278). Oxford, 75-78.

Bespalyy, E.I. 1992: Kurgan sarmatskogo vremeni u g. Azova [A Burial-Mound of Sarmatian Period near the City of Azov]. Sovetskaya arkheologiya [Soviet archaeology] 1, 175-190.

Bespalyy, E.I., Luk'yashko, S.I. 2018: Drevnee naselenie mezhdurech'ya Dona i Kagal'nika. Kurgannyy mogil'nik u s. Novoaleksandrovka [The Ancient Population of the Interfluve of Don andKagal'nik. The Kurgan Necropolis near the Village of Novoaleksandrovka] (Mate-rialy i issledovaniya po arkheologii Yuga Rossii [Materials and Studies in the Archaeology of South Russia]. Iss. I. Vol. 2). Rostov-on-Don.

Boardman, J. 2010: The Relief Plaques of Eastern Eurasia and China. The 'Ordos Bronzes', Peter the Great's Treasure, and their kin (Beazley Archive Occasional Paper). Oxford.

Boardman, J. 2012: Tillya Tepe: Echoes of Greece and China. In: Afghanistan: Forging Civilizations,, 102-111.

Bogdanov, E.S. 2006: Obraz khishchnika v plasticheskom iskusstve kochevnikov narodov TsentraVnoj Azii [The Image of Predator in the Plastic Art of the Nomads of Central Asia]. Novosibirsk.

Bogdanova-Berezovskaya, I.V 1975: Khimicheskiy sostav metallicheskikh predmetov iz Arauk-tausskogo, Kokkumskogo i Babashovskogo mogil'nikov [The Chemical Composition of the Metal Objects from Arauktau, Kokkum and Babashov Necropoleis]. In: A.M.Mandelshtam, Pamyatniki kochevnikov kushanskogo vremeni v Severnoy Baktrii [The Monuments of the Nomads of the Kushan Period in North Bactria]. Leningrad, 193-202.

Brosseder, U. 2011: Belt Plaques as an Indicator of East-West Relations in the Eurasian Steppe at the Turn of the Millennia. In: U. Brosseder, B.K. Miller (eds.),Xiongnu Archaeology. Multi-disciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia (Bonn Contributions to Asian Archaeology 5). Bonn, 349-424.

Brosseder, U. 2013: Austausch und Kommunikation durch die eurasischen Steppen in den Jahrhunderten um Christi Geburt. In: LVR - Landesmuseum Bonn (Hrsg.), Die Krim. Goldene Insel im Schwarzen Meer. Griechen - Skythen - Goten. Bonn, 2013, 89-101.

Bunker, E.C. 1988: Lost Wax and Lost Textile: An Unusual Ancient Technique for Casting Gold Belt Plaques. In: R. Maddin (ed.), The Beginning of the Use of Metals and Alloys: Papers from the Second International Conference on the Beginning of the Use of Metals and Alloys, Zhengzhou, China, 21-26 October 1986. Cambridge, Mass., 222-227.

Bunker, E. C. 1997: Ancient Bronzes of the Eastern Eurasian Steppes from the Arthur M. Sackler Collection. New York.

Bunker, E.C., Ternbach, J. 1970: A Variation of the "Lost-Wax" Process. Expedition 12.3, 41-43.

Cat. Daoulas 1995: Entre Asie et Europe. L'or des Sarmates. Nomades des steppes dans l'antiquité. 17 juin - 29 octobre 1995. Abbaye de Daoulas.

Cat. Mantua 1998: L'uomo d'oro. La cultura delle steppe del Kazakhstan dall'età del bronzo alle grandi migrazioni. Venezia.

Cat. Miho 2002: Treasures of Ancient Bactria. Miho Museum. Miho.

Cat. Milan 1995: M.G. Curletti (ed.), Tesori delle Steppe. Cimmeri, Sciti, Sarmati, Unni, Avari e Cazari. Milan.

Cat. Moscow 2005: T.A. Gabuev, Alanskiy vsadnik. Sokrovishcha knyazey I-XII Vekov [Alanian Horseman. Princely Treasures of the 1st-12th Centuries]. Moscow.

Cat. Moscow 2014: Tyva - v bege vremeni. Vserossiyskiy muzey dekorativno-prikladnogo i narodnogo iskusstva [Tyva - in the Running of Time. All-Russian Museum of Decorative Applied and Folk Art]. Moscow.

Cat. New York 1975: From the Lands of the Scythians (Bulletin of the Metropolitan Museum of Art 32.5, 1973/1974). New York.

Cat. Paris 2001: V Schiltz (ed.), L'or des Amazones. Paris.

Cat. Rimini 1995: Dal Mille al Mille. Tesori e popoli dal mar Nero. Rimini, 5 marzo - 25 giugno 1995. Milan.

Cat. Rome 2005: L. Anisimova, G.L. Bonora, C. Franchi, L. Karavaeva, VV Plakhov (eds.), I Te-

sori della steppa di Astrakhan. Milan.

Cat. St. Petersburg 2004: M.B. Piotrovskiy (ed.), Iran v Ermitazhe. Formirovanie kollektsiy [Iran in the Hermitage. The Formation of Collections]. Saint Petersburg.

Cat. St. Petersburg 2008: Sokrovishcha sarmatov. Katalog vystavki. K 100-letiyu so dnya rozh-deniya B.B. Piotrovskogo [Treasures of the Sarmatians. Catalogue of the exhibition to the 100-Anniversary of the Birth of B.B. Piotrovskiy]. Saint Petersburg.

Cat. Tokyo 1991a: The Treasures of Nomadic Tribes in South Russia. Tokyo.

Cat. Tokyo 1991b: G.A. Pugachenkova, E.V. Rtveladze, K. Kato (eds.), Antiquities of Southern Uzbekistan. Tashkent.

Cat. Triest 2001: A. Popescu, A. Alekseev, J. Piotrovskij (eds.), Siberia. Gli uomini dei fiumi ghiacciati. Milan.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Cat. Venice 1993: B.A. Litvinskij (ed.), Oxus. Tesori dell'Asia Centrale. Rome.

Cat. Washington 2006: C. Chang, K. Guroff (eds.), Of Gold and Grass. Nomads of Kazakhstan. Washington.

Chandra, R.G. 1979: Indo-Greek Jewellery. New Delhi.

Charrière, G. 1974: Die Kunst der Skythen. Köln.

Collon, D. 1995: British Museum. Ancient Near Eastern Art. London.

Curtis, VS. 2001: Parthian Belts and Belt Plaques. IrAnt XXXVI, 299-327.

Damm, I.G. 1990: Ein baktrisches Goldarmband mit Tierfries. Kölner Jahrbuch für Vor- und Frühgeschichte 23, 239-243.

Davydova, A.V. 1996: Ivolginskiy arkheologicheskiy kompleks. Vol. 2. Ivolginskiy mogil'nik [Ivolga Archaeological Complex. Vol. 2. Ivolga Necropolis] (Arkheologicheskie pamyat-niki syunnu [Archaeological Monuments of Xiongnu] 2). Saint Petersburg.

Davydova, A.V, Minyaev, S.S. 1993: Novye nakhodki nabornykh poyasov v Dyrestuyskom mogil'nike [New Finds of Composite Belts in the Dyrestuy Necropolis]. Arkheologicheskie vesti [Archaeological News] 2, 55-65.

The Dawn of Art 1974: The Dawn of Art. Palaeolithic, Neolithic, Bronze Age and Iron Age Remains found in the territory of the Soviet Union. The Hermitage Collection. Leningrad.

Dvornichesko, V.V., Demidenko, S.V., Demidenko, Yu.V. 2008: Nabor pryazhek iz pogrebeniya znatnogo sarmatskogo voina v mogil'nike Krivaya Luka VIII. In: M.G. Moshkova (ed.), Problemy sovremennoy arkheologii. Sbornik pamyati V.A. Bashilova [The Problems of Modern Archaeology. The Collection of Articles dedicated to the Memory of V.A. Bashilov] (Materialy i issledovaniya po arkheologii Rossii [Materials and Investigations in the Archaeology of Russia] 10). Moscow, 239-242.

Dvornichesko, V.V., Fedorov-Davydov, G.A. 1989: Pamyatniki sarmatskoy aristokratii v Nizh-nem Povolzh'e. In: K. A. Smirnov (ed.), Sokrovishcha sarmatskikh vozhdey i drevnie goroda Povolzh'ya [The Treasures of Sarmatian Chieftains and the Ancient Cities of Volga Basin]. Moscow, 5-13.

Dvornichesko, VV, Fedorov-Davydov, G.A. 1993: Sarmatskoe pogrebenie skeptukha I v. n.eh. u s. Kosika Astrakhanskoy oblasti [A Sarmatian Burial of the 1st Century AD Skeptuchos near the Village Kosika in the Astrakhan Region]. Vestnik drevney istorii [Journal of Ancient History] 3, 141-179.

Demidenko, S.V., Demidenko, Yu.V 2012: K voprosu o svyazyakh Zavolzh'ya, Severnogo Pri-kaspiya i Sredney Azii v poslednie veka do n.e. In: D.V Zhuravlev, K.B. Firsov (eds.), Evraziya v skifo-sarmatskoe vremya. Pamyati Iriny Ivanovny Gushchinoy [Eurasia in the Scytho-Sarmatian Period. To the Memeory of Irina Ivanovna Gushchina] (Trudy Gosu-darstvennogo Istoricheskogo muzeya [Proceedings of the State Historical Museum] 191). Moscow, 79-89.

Devlet, M.A. 1980: Sibirskie poyasnye azhurnye plastiny. II v. do n.eh. -1 v. n.e. [The Siberian Open-Worked Belt Plaques. 2nd Century BC - 1st Century AD] (Svod arkheologicheskikh istochnikov [Corpus of Archaeological Sources] A4-7). Moscow.

Filanovich, M. 2010: Drevniy Chach na puti evraziyskikh migratsiy nomadov. In: K. Abdullaev (ed.), Traditsii Vostoka i Zapada v antichnoy kul'ture Sredney Azii. Sbornik statey v chest' P. Bernara [The Traditions of East and West in the Ancient Culture of the Middle Asia. The Collection of Articles in Honor of P. Bernard]. Tashkent, 204-216.

Firsov, K.B. 2004: Zolotaya plastina sarmatskogo vremeni iz Kochkovatki (tekhnologicheskie nablyudeniya). In: Problemy arkheologii Nizhnego Povolzh'ya. I Mezhdunarodnaya Nizh-nevolzhskaya arkheologicheskaya konferentsiya [The Problems of Archaeology of the Lower Volga Region. I International Lower Volga Archaeological Conference]. Volgograd, 167-171.

Fless, F., Treister, M. 2007: Schmuck im Polychromen Stil - Zur Typologie und Entwicklung einer Schmuckform im nördlichen Schwarzmeergebiet vom 1. Jh. v. Chr. bis ins frühe 2. Jh. n. Chr. In: A. Bresson, A. Ivanchik, J.-L. Ferrary (eds.), Une koinè pontique. Cité grecques, sociétés indigènes et empires mondiaux sur le littoral nord de la Mer Noire (VIIe s. a.C. - IIIe s. p.C.)' (Ausonius Éditions, Mémoires 18). Bordeaux, 165-187.

Francfort, H.P. 2011: Tillya Tépa (Afghanistan) la sépulture d'un roi anonyme de la Bactriane du Ier siècle P.C., Topoi 17/1, 277-347.

Francfort, H.P. 2014: Les nomades installés dans la bactriane (IIe s. av. J.-c.-Ier s. ap. J.-C.): Nouvelles découvertes. CRAI IV (2013-2014), 1543-1576.

Ghirshman, R. 1979: La ceinture en Iran. IrAnt 14, 166-196.

Glebov, VP. 2016: Pryazhki s zoomorfnymi izobrazheniyami v rannesarmatskoy kul'ture Nizhnego Podon'ya. In: Konstantin Fedorovich Smirnov i sovremennye problemy sarmatskoy arkheologii. Materialy IXMezhdunarodnoy nauchnoy konferentsii «Problemy sarmatskoy arkheologii i istorii», posvyashchennoy 100-letiyu so dnya rozhdeniya Konstantina Fedo-rovicha Smirnova [Konstantin Fedorovich Smirnov and the Modern Problems of Sarmatian Archaeology. Materials of the IX International Scientific Conference "The Problems

of Sarmatian Archaeology and History", dedicated to the 100-anniversary of Birthday of Konstantin Fedorovich Smirnov]. Orenburg, 69-79.

Glebov, V.P., Babeshko, I.G. 2012: Rannesarmatskoe pogrebenie s zoomorfnoy pryazhkoy iz mogil'nika Krasnogorovka III. In: A.A. Gorbenko (ed.), Istoriko-arkheologicheskie issle-dovaniya v Azove i na Nizhnem Donu v 2010 g. [Historical and Archaeological Studies in Azov and in the Lower Don Area in 2010] 26. Azov, 281-291.

Gorbunova, N.G. 2001: Skotovody Baktrii, Sogda i Tsentral'nykh Kyzylkumov. Arkheologiches-kiy Sbornik Gosudarstvennogo Ermitazha [Collection of Articles on Archaeology of the State Hermitage] 35, 126-151.

Gordin, I.A. 1988: Otchet ob arkheologicheskikh raskopkakh kurganov u s. Chaltyr'iz kurgan-nogo mogil'nika «Khapry» v zone stroitel'stva oroshaemogo uchastka Myasnikovskogo rayona Rostovskoy oblasti [Report on Archaeological Excavations of the Burial-mounds near the Village Chaltyr' in the Burial-ground "Khapry" in the Construction Zone of the Irrigated Area of the Myasnikov District of the Rostov Region].

Archive of the Institute of Archaeology, Russian Academy of Sciences, P-1, .№12939 (A-12940).

Gorodtsov, V.A. 1912: Obzor vazhneyshikh pamyatnikov v Moskovskom istoricheskom muzee. Doistoricheskiy Otdel [A Survey of the Most Important Monuments in the Moscow Historical Museum. Pre-Historic Department]. Moscow, 23-74.

Grakov, B.N. 1950: Skifskiy Gerakl [Scythian Herakles]. Kratkie soobscheniya Instituta istorii material'noy kul 'tury [Brief Reports of the Institute of the History of Material Culture] XXXIV, 7-18.

Gruber, M., Il'yasov, J., Kaniuth, K. 2012: A Decorated Ivory Belt from Tilla Bulak, Southern Uzbekistan. ACSS 18, 339-375.

Guerra, M.F., Demortier, G., Vitobello, M.L., Bobomulloev, S., Bagault, D., Borel, T., Mirsai-dov, I. 2009: Analytical Study of the Manufacturing Techniques of Kushan Gold Jewellery (National Museum of Antiquities of Tajikistan). Archeosciences. Revue d'archeometrie 33, 177-185.

Guguev, V. 1996: The Gold Jewelry Complex from the Kobyakov Pit-Burial. In: A. Calinescu (ed.), Ancient Jewelry and Archaeology. Bloomington, Indianapolis, 51-61.

Gushchina, I.I. 1969: Yanchokrakskiy klad. In: L.A. Evtyukhova (ed.), Drevnosto Vostochnoy Evropy (Materialy i issledovaniya po arkheologii SSSR) [Antiquities of Eastern Europe] (Materials and Investigations in the Archaeology of the USSR 169). Moscow, 43-51.

Gutsalov, S.Yu. 2009: O tsentral'noaziatskikh kul'turnykh komponentakh v pogrebeniyakh ko-chevnikov Yuzhnogo Priural'ya III v. do n.e. [On the Central Asian Cultural Components in the Burials of the Nomads of the Foothills of South Urals in the 3rd Century BC]. Problemy istorii, filologii, kul'tury [Problems of History, Philology, Culture] 3, 104-115.

Gutsalov, S.Yu. 2011: Nekotorye materialy iz raskopok G.A. Kushaeva na territorii ural'skogo levoberezh'ya [Some Materials from G.A. Kushaev' Excavations in the Territory of the Left Bank of Ural River]. Ufimskiy arkheologicheskiy vestnik [Ufa Archaeological Journal] 11, 16-27.

Gutsalov, S. 2012: On Links between the Ancient Nomads in the Southern Foothills of the Urals and Central Asia. ACSS 18, 29-50.

Gutsalov, S.Yu. 2013: Pozdneprokhorovskoe pogrebenie iz Nagornenkogo kurgannogo mogil'nika v Zapadnom Kazakhstane [Late Prokhorovka Burial from the Nagornenskiy Tumuli Necropolis in Western Kazakhstan]. Rossiyskaya arkheologiya [Russian archaeology] 3, 108-113.

Gutsalov, S.Yu., Maryksin, D.V. 2011: Pogrebeniya iz Zapadnogo Kazakhstana (k voprosu o svyazyakh drevnikh kochevnikov Yuzhnogo Priural'ya s naseleniem Tsentral'noy Azii) [The Burials from Western Kazakhstan (to the Question of Relations of the Ancient Nomads of the Foothills of South Urals with the Population of Central Asia)]. Vestnik drevney istorii [Journal of Ancient History] 3, 192-206.

Hickman, J. 2012: Bactrian Gold: Jewelry Workshop Traditions at Tillya Tepe. In: Afghanistan: Forging Civilizations, 78-87.

Ilyasov, J. 2003: Covered Tail and "Flying" Tassels. IrAnt XXXVIII, 259-325.

Il'yasov, J.Ya. 2015: Poyasnye nabory kochevnikov Sogda. In: A.V. Omel'chenko, D.K. Mirza-akhmedov (eds.), Bukharskiy oazis i ego sosedi v drevnosti i srednevekov'e: na osnove materialov nauchnykh konferentsiy 2010 i 2011 gg. [The Bukhara Oasis and its Neighbors in Antiquity and the Middle Ages: based on the materials of scientific conferences held in 2010 and 2011] (Trudy Gosudarstvennogo Ermitazha [Proceedings of the State Hermitage] LXXV). Saint Petersburg, 63-67.

Ilyasov, J.Ya., Rusanov, D.V 1998: A Study on the Bone Plates from Orlat. SRAA 5, 107-159.