CC BY
9
УДК 1
йй! 10.24147/1812-3996.2023.28(2).14-21
ИМПЕРИЯ ЦИТИРОВАНИЯ. ФИЛОСОФСКО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭТЮД. Часть II. Средние века и Возрождение
Г. Ч. Синченко
Омская академия МВД России, г. Омск, Россия
Информация о статье
Дата поступления 12.01.2023
Дата принятия в печать 14.06.2023
Дата онлайн-размещения 27.06.2023
Аннотация. На основе выделения предметно ориентированного и ресурсно ориентированного типов цитирования, принципа единства исторического и логического и тезиса Р. Мертона о двойном назначении стандартных методологических операций проведен анализ исторического массива философской и научной литературы. Показано, что в Средние века наступил расцвет ресурсных заимствований из высокостатусных источников и начала формироваться культура ссылок. При этом структуры цитирования залегают на более глубоком смысловом уровне, чем тот, на котором текст можно разобрать на дискретные аргументационные конструкции. В эпоху Возрождения стабильной ориентации на определенную модель цитирования не выявлено.
Ключевые слова
Цитата, текст, заимствование, источник, автор, Средневековье, Возрождение
Благодарность
Автор выражает благодарность доктору философских наук Е. В. Сальникову (г. Орел) и кандидату философских наук Е. Ю. Воробьевой (г. Омск) за ценные замечания и соображения, высказанные в ходе работы над рукописью
CITATION EMPIRE. A PHILOSOPHICAL AND HISTORICAL SKETCH. Part II. The Middle Ages and the Renaissance
G. Ch. Sinchenko
Omsk Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Omsk, Russia
Article info Abstract. Based on the identification of subject- and resource-oriented types of citations,
Received the principle of unity of historical and logical and R. Merton's thesis about the dual purpose
12.01.2023 of standard methodological operations, the analysis of the historical array of philosophical
and scientific literature was carried out. In the Middle Ages resource borrowing from high-Accepted status sources flourished and a culture of referencing began to take shape. At the same time
14.06.2023 the structures of citation lie at a deeper semantic level than that at which the text can be
parsed into discrete argumentative constructions. In the Renaissance there is no stable Available online orientation to a particular model of citation.
27.06.2023
Keywords
Citation, text, borrowing, source, author, Middle Ages, Renaissance
Acknowledgements
The author thanks to the Doctor of Philosophical Sciences
E. V. Salnikov (Orel) and Candidate of Philosophical Sciences E. Yu. Vorobyeva (Omsk) for valuable comments and suggestions during the work on the manuscript
Понятия о предметно ориентированном и ресурсно ориентированном типах цитирования (цитатах-окнах и цитатах-картинах) и главные теоретико-методологические установки исследования были сформулированы в первой части статьи [1]. Там же был изложен авторский взгляд на древнейший период истории пересечений и диалогов между текстами. Займемся анализом Средневековья и Ренессанса.
III. Средневековый «христианский мир». Ipse
dixit
В хронологической последовательности комментаторов ни Порфирий, ни Боэций не занимают первых мест. Эта традиция складывалась постепенно, и расцвет ее приходится на эпоху, подведшую под нее онтологический базис, т. е. на эпоху Средних веков. Поскольку мир сотворен по слову Божию и представлен в тексте Писания «как запись творческого Первослова», постольку миропознание есть толкование - длительный многослойный процесс, благодаря которому «природные объекты шестидневной рабочей недели Бога возвысились до хорошо откомментированных объектов словесных» [2, с. 76, 77]. Или как пишет тот же автор в другой работе: «Зрительно воспринимаемый фрагмент природы предстает как заменитель слова, его, так сказать, видимый экран. То же и живописный жест. То же - поступок-жест.... Все это комментируемо, преподаваемо и потому всегда разноречиво, разномыс-ленно, хотя и нацелено на единомыслие по отношению к запредельному смыслу» [3, с. 218]. Отсюда, если продолжить идею фрактальности, культура Средневековья есть способ строить универсум, части которого, как и универсум целиком, выступают формами бытия Слова, или Текста, Книги.
Толкование-комментирование текста претворяется снова в тексте. И по мере того, как новое пристраивалось, вклинивалось и прорастало через старое, в области их пересечения конституировалась цитата. При этом не столько цитирующее произведение впитывало частицы цитируемого, сколько последнее напитывалось интерпретациями и сохранялось внутри новообразования в остаточной форме.
Проиллюстрируем этот механизм примером из юриспруденции.
Во второй половине XI в. в Болонье ритор Ирне-рий приступил к изучению и преподаванию Дигест (Пандектов) - документа, представляющего собой сто пятьдесят тысяч строк отрывков (цитат) из тридцати девяти классических римских юристов. Университетская лекция по римскому праву была тем, чем лекция является буквально, т. е. чтением. Лектор зачитывал Дигесты, а студенты следили за ним по своим копиям. До Галактики Гутенберга1 оставались еще столетия, книги стоили дорого. Поэтому рукописи обычно арендовались, а у кого пустовал карман, тем приходилось заполнять память и заучивать наизусть. Декламация сопровождалась лекторскими разъяснениями - глоссами. Слушатели записывали их на свободных участках пергамента, и так как манускрипты переходили из рук в руки, глоссы накапливались, постепенно приобретая вес наряду с оригиналом. Таким путем, с одной стороны, коллективный студенческий конспект становился прообразом учебника, с другой, появлялись глоссаторы - первая научная юридическая школа. Аккурсий в XIII в. выпустил сборник избранных глосс болонских правоведов, к которому суды обращались наравне с законом; без знания трудов еще одного представителя того же направления, Ацо, не всюду можно было претендовать на должность судьи. Обособившись от первоисточника, глоссы также стали источником, их, в свою очередь, принялись глоссировать, в результате чего в XIV в. на смену глоссаторам пришли постглоссаторы.
«.Мы не вправе приписывать вещи больше, чем содержится в понятии, выражаемом словом», -утверждал св. Фома [5, с. 63]. Соответственно, «ученое Средневековье только и делало, что вгоняло дух в букву и, зная, что джин в бутылке, вкушало этот джин странным образом: поглаживая и потряхивая старые-престарые сосуды слов; реторты слогов, флакончики-пузырьки букв» [2, с. 18]. Такое, согласно летучей, словно эфир, «алхимической» метафоре В. Л. Рабиновича, потряхивание-цитирование выступало способом аргументации по схеме ipse dixit (буквально - «он сказал»), т. е. довода к авторитету:
«Функция приводимых цитат декларируется как подтверждение истинности излагаемых тезисов. Система аргументации строится на соответствующей основе: один священный текст объясняется на основании другого. Соотнесение с внетекстовой реальностью минимально, и, как правило, связано с категорией "прописных истин"церковного предания. В конечном итоге, теолог-схоласт работает исключительно с текстами, следовательно, цитирование и, шире, интертекст играет важнейшую роль в архитектонике его произведений» [6, с. 92].
«Всетекстуальность» мира, каким его открывал для себя средневековый человек, во всяком случае человек ученый, превосходно стилизована в «Имени розы» У. Эко. Главный герой заводит познавательную беседу о растениях с травщиком Северином, оперативно, тем более что его подталкивает к этому любопытство и миссия детектива, переводит внимание на библиографию по обсуждаемому предмету и касается столь отдаленно связанного с флорой вопроса, как авторство метафизического трактата, числящегося за Аристотелем, после чего направляется к зданию библиотеки, которой весь монастырский огород, все хозяйство, да и все аббатство служат периферией и материальной оболочкой [7, с. 47-50].
Обратимся снова непосредственно к теме. Итак, Средние века - время расцвета императивной, повелительной цитаты. Разумеется, она относится к категории ресурсно ориентированных заимствований, однако тонкость в том, что как раз такие картины и несли функцию вербальных окон во Вселенную Книги подобно тому, как иконы служили визуальными цитатами ее духовной текстуры.
Конкретизируя сказанное, отметим, что структуры цитирования залегают на более глубоком смысловом уровне, чем тот, на котором текст можно разобрать на дискретные аргументационные конструкции. Апелляция к Св. Писанию или Преданию, скорее, не всегда первый и последний, а всегда опорный пункт схоластического мышления. Аквинат шагал по цитатам, как следопыт по кочкам на болоте: «Представляется, что пророчество может происходить естественным образом. Ибо Григорий в Четвертом "Диалоге" говорит, что "сама душевная сила (vis) благодаря своей простоте предвидит нечто". И Августин в 12-й части "О книге Бытия" буквально утверждает, что человеческие души, будучи свободны от телесных чувств, способны предвидеть будущее. Но это относится и к пророчеству. Следовательно, душа естественным образом способна достичь пророчества» [8, с. 139-140]. Абеляр в одной
ситуации, о которой упоминалось в первом разделе, заткнул рот своему богословскому оппоненту выдержкой из только что названного Отца Церкви, в другой процитировал его же: «В прологе книги III "О Троице" Августин пишет: "В моих же книгах не запоминай крепко того, что раньше не считал за достоверное, если только не поймешь, что оно достоверно"» [9, с. 118]. Очевидно, что это тоже довод персонального характера, но такой, который не закрывает спорного вопроса, а, напротив, открывает его для самостоятельного диалектического рассуждения (замысел, наиболее полно воплощенный в «Да и нет»)2.
Поскольку схоласты и доказывали, и опровергали, постольку имеет смысл остановиться на цитате в ее критической функции. Так, в «Сумме истины католической веры против язычников» позиция идеологов противоположного лагеря маркируется у Ак-вината по преимуществу безадресно («те, кто утверждает...», «другие же придерживаются мнения.»), и лишь эпизодически идейные недруги называются по именам («совершенно несправедливо утверждает Авиценна», «Этим же опровергается безумие Давида Динантского» [5, с. 71, 99].). Еще более отчетливо подмеченная черта проходит через «О единстве разума против аверроистов», по строкам которого Философ (Аристотель) шествует во главе свиты закавыченных своих суждений и указаний на источники, а «превратно толкующий Комментатор и его последователи» (Аверроэс и аверроисты) такой чести не удостоены [12].
Главную пружину объяснения мы видим в принадлежащем Мертону, на центральное место в социологии науки которого под влиянием воззрений М. Вебера было выдвинуто понятие этоса, положению о двойном назначении методологии: «.Методологические каноны часто представляют собой как технические приемы, так и моральные принуждения» [13, с. 768]. Моральный аспект цитации развернут, в свою очередь, Ю. Гарфилдом: «В общем виде процитировать кого-либо означает признать воздействие цитируемого автора на твою работу» [14]. Вид и правда настолько общий, что пробная проекция на далекую эпоху, пожалуй, не будет заведомым анахронизмом, позволяя допустить, что за обхождением с принципиальными противниками согласно полному цитатному этикету Св. Фомой ощущалась некая отдающая серой опасность их авторизовать в смысле признания за их концепциями теологических полномочий и тем потворствовать «инфицированию» собственного ума их образом мыслей. Как
будто своеобразная пифагорейская гармония отвечает за то, чтобы гипертрофированной повелительной цитате пропорционально сополагалась аморфная критическая3.
Для раскрытия следующего концептуального аспекта средневековой цитаты потребуется еще раз обратиться к схоластике в области права.
В представлениях о научной революции XVII в. сформировался стереотип, согласно которому она представляет собой такой синтез математического анализа и экспериментального подхода в колбе естествознания, из спектра катализаторов которого социогуманитарный когнитивный комплекс выпадает ввиду того, что его вступление на магистраль науки отстает на столетия. Г. Дж. Берман в фундаментальной «Западной традиции права» развивает альтернативную идею: «.Правовая наука западноевропейских юристов XII в. была прародительницей всех современных наук Запада. ни наука XVII в., ни наука века XIX не состоялись бы без научного метода, когда-то созданного юристами XII в.» [15, с. 153, 157].
В самом кратком изложении логика Бермана такова. Глоссаторы сосредоточились на изучении и упорядочении мира явлений и, пользуясь особым видом опытной проверки, трактовали определенные вопросы в качестве не политических либо нравственных, а юридических, чем предполагалась критическая установка в отношении авторитетных источников. «Эти тексты были "фактами", а уж дело юристов было организовать их и извлечь смысл. Применяемые для этого методы немногим отличались от тех, которые позже использовали ученые для исследования и синтеза естественнонаучных данных» [15, с. 156].
С обозначенной позицией хорошо согласуется замечание С. Фуллера о юридической родословной и методологическом значении таких ныне освоенных философией и социологией науки терминов, как «эксперт» и «экспертиза», снова (вспомним юридически нагруженный Аристотелев топ «свидетельство») связанных с дачей свидетельских показаний. Фуллер пишет: «Само понятие "эксперт", являющееся юридическим изобретением конца XIX в. и представляющее собой сокращение от слова "experienced" ("опытный"), позволило расширить идею "прямого знакомства" так, чтобы включить людей с определенным образованием, благодаря которому у них есть право на основе своего опыта делать индуктивные обобщения, относящиеся к рассматриваемому в данный момент вопросу <...> было бы
ошибкой считать, что современное понятие было создано специально для научного исследования. Скорее, оно выступало переложением процедуры инквизиции, использовавшейся в Европе для выявления еретиков и ведьм. В Англию эту процедуру импортировал Фрэнсис Бэкон, юрист короля Якова I4, считавший, что природа сама скрывается от закона, слишком долго пряча свои секреты от человечества. Поэтому нужны были особые суды, которые бы заставили природу расстаться с ее обычной двусмысленностью и выбрать между двумя взаимоисключающими ответами. Бэкон называл такие судебные расследования experimentum crucis (решающим опытом), а Карл Поппер тремя столетиями позже превратил их в золотой стандарт научного метода» [16, с. 53-54, см. тж. с. 256-257].
Если идея о влиянии юридической культуры на становление научного познания природы верна (или в той степени, в которой она верна), то проведенная М. Хайдеггером параллель между естественнонаучным экспериментом и критикой источников в гуманитарных науках [17, с. 45] помещается в хронологическую систему отсчета, а цитирование источников права глоссаторами вместе с определенными процедурами судебного следствия становятся в общий методологический ряд со способами получения, фиксацией и обработкой данных в ходе научного опыта Галилеем и его последователями.
В настоящем исследовании не место специальному зондированию гипотетических перспектив микрореволюции в философских воззрениях на первую глобальную научную революцию. Зато мы можем констатировать, что именно в Средние века оформился наш главный термин, т. е. «цитата», восходящий к латинскому citare, citatum - провозглашать, приводить (а если прослеживать этимологию далее, то, возможно, к санскр. cyavate - возбуждает себя, идет), и эволюция его семантики вряд ли оставляет сомнения в том, что без юриспруденции здесь, в очередной раз, не обошлось. Согласно англоязычному этимологическому онлайн-словарю, изначально, в XIV и XV вв., цитата - это повестка, письменное уведомление о необходимости явиться (ср. старофранц. citation - повеление), а группа значений «приводимый отрывок, цитата, акт цитирования» и, в области собственно права, «ссылка на решенные дела или законы», приходится на XVI и XVII столетия5.
Таким образом, крушение Древнего Рима не пресекло проникновения юридических импульсов в критическое мышление и книжную культуру. Масштаб этого процесса остается под вопросом, а чтобы
исчерпать его в рамках статьи, забежим вперед во времени в XIX и XX вв. и укажем, что юридический индекс цитирования Ф. Шепарда (Shepard's Citations) почти на сто лет опережает Индекс научного цитирования Ю. Гарфилда и в качестве прецедента повлиял на его разработку6.
Наряду с нашим ключевым словом в эпоху Средневековья появились ссылки. Комментируемые цитаты «нужно было приводить точно, потому что безграмотные ересиархи часто выдумывали якобы цитируемые изречения пророков, Христа и Аристотеля. Отсюда возникла система ссылок на текст, удержавшаяся до настоящего времени» [18, с. 19].
Итак, Средние века накопили значительно более массивный цитатный комплекс, чем приняли от Античности, придали ему четкую ресурсную ориентацию и начали прошивать его библиографической инфраструктурой. Вместе с тем нелишне подчеркнуть, что культура цитирования складывалась и развивалась в общей атмосфере с плагиатом, который не считался чем-то зазорным, и обратным ему явлением, в одной из публикаций названным нами контрплагиатом, - выдачей собственных сочинений за написанные другими, древними и именитыми деятелями [19]. Отнюдь не цитирование, но контрплагиат есть высшая и последняя, настолько же сфабрикованная, насколько и тотальная, стадия ipse dixit. «Словно неодолимая потребность творчества, подавляемая почтением к прошлому, брала естественный реванш, заставляя выдумывать это прошлое», -высказался по ее поводу французский историк М. Блок [20, с. 56].
IV. Ренессанс. Между ipse dixit и in médias res
Тонкий знаток Возрождения А. Ф. Лосев отвергал идею подвести его эстетику под единый знаменатель ввиду того, что стихия человеческого самоутверждения тогда еще не выработала для себя дифференцированных форм [21, с. 47]. Чем хуже, тем лучше. В отсутствии стабильной конфигурации устоявшихся смыслов, мешающем вывести содержательный принцип, в то же время ясно просматривается формальный принцип чистой динамики, безостановочного движения между дрейфующими полюсами. Эта пустая структура может интерпретироваться разнопланово: как попытка «синтезировать необходимую в тогдашние времена и вдохновенно переживаемую духовность с материально понимаемой жизнью, тоже переживаемой с глубоким вдохновением.» [21, с. 68], или как «причудливое соединение неоплатонизма и гуманизма, понимание которого в отдельных случаях требует весьма немалых
усилий» [22, с. 681]. По нашему мнению, с ней также согласуются развитая М. М. Бахтиным в «Творчестве Рабле» концепция гротескного реализма, в частности утверждения о незавершенности и амбивалентности гротескного образа, где «в той или иной форме даны (или намечены) оба полюса изменения - и старое и новое, и умирающее и рождающееся, и начало и конец метаморфозы» [23, с. 31], высказывания А. В. Шлегеля и А. А. Аникста о живописности, динамизме и смешении трагического и комического в пьесах В. Шекспира [24, с. 8-9], а равно и тезис А. Шастеля о возвращении к Античности как следствии смутного стремления к новому. «Столь активно, - полагал он, - обращаются к прошлому именно потому, что устремляются к будущему и хотят овладеть настоящим. То, чего ожидают, определяет собою то, чего ищут» (приводится по кн.: [21, с. 71]). Как раз в данном высказывании мы видим подходящий ключ к ренессансному цитированию.
Показательный пример встречи старого и нового - кругозор и интересы Николая Кузанского. З. А. Тажуризина пишет о нем: «При построении своей системы Кузанец обращался к огромному арсеналу учений, существовавших в разные времена в разных странах. Гуманистическая ориентация Кузанца сказалась в обостренном интересе к античной философии. Пифагор, Демокрит, Платон, Аристотель, неоплатоники Прокл и Боэций - вот неполный перечень авторов, цитируемых им <...> Однако в его сочинениях обнаруживается влияние прежде всего Платона и неоплатоников. Обращение к платоновской философии в XV в. было свидетельством свободомыслия <...> Приверженность платонизму была характерна для большинства гуманистов <...> Сан не позволял Кузанцу критиковать "столпа схоластики"; он ссылается на Фому и даже заимствует у него отдельные формулировки. Однако дух сочинений Николая противоречит учению Фомы» [25, с. 11-12].
Логика включения цитирования в дискурс также изменялась. В трактате Кузанца «Об ученом незнании» находим: «Но последняя точность сочетаний в телесных вещах и однозначное приведение неизвестного к известному настолько выше человеческого разума, что Сократ убедился, что он знает только о своем незнании; премудрый Соломон утверждал, что все вещи сложны и неизъяснимы в словах; а еще один муж божественного духа сказал, что мудрость и место разума таятся от глаз всего живущего. Поскольку это так и даже глубочайший Аристотель пишет в "Первой философии", что природу самых очевиднейших вещей нам увидеть так же
трудно, как сове - солнечный свет, то ясно, если только наши стремления не напрасны, что все, чего мы желаем познать, есть наше незнание» [26, с. 51]. Заметим ход мысли ренессансного автора: не природа вещей скрыта потому, что так утверждал Аристотель, а она скрыта, о чем «глубочайший Аристотель» и писал. Возможно, переход цитирования из регистра ipse dixit в подчинение стратегии in medias res в глаза не бросается. И все-таки он не только реален но и, если вдуматься, знаменателен: Николай ссылался на Аристотеля в той же модальности, в которой тот ссылался на Антисфена и Мелисса (см. второй раздел), благодаря чему вчерашняя цитата-картина начинала функционировать в режиме окна.
Мягкая трансформация не осталась единственным способом перенастройки системы цитирования. В дело пошли прямые выпады против схоластической традиции. У Рабле Пантагрюэль следующими словами подытожил свое обучение на юридическом факультете: «На всем свете не сыщешь такой прекрасной, такой цветистой и такой изящной книги, как тексты Пандектов, а вот отделка их, то бишь глоссы Аккурсия, до того грязная, противная и вонючая, точно это отбросы и нечистоты» [27, с. 177]. Это совсем не голый художественный вымысел, а почти документалистика. Скончавшийся за десять лет до выхода первой части романа немецкий гуманист «Ульрих фон Гуттен не переставал нападать на жадную, невежественную, педантичную толпу юристов, которые затемняют самые простые вопросы и пользуются своим претенциозным образованием,чтобы выжимать соки из бедного люда» [28, с. 93-94] (см. тж. напр.: [29, с. 91]).
Нельзя отрицать, что такой «аттитюд» было бы немыслимо перенести на Св. Писание и святоотеческую традицию. Зато было по силам держаться от них на почтительном расстоянии, как и поступил Леонардо, которому принадлежат фраза «И не тронь венчанных писаний» (цит. по: [30, с. 105]), предпочтение личного опыта чужим мнениям7 и широко разошедшаяся из «Спора живописца с поэтом, музыкантом и скульптором» постановка живописи на высшую ступень творчества8. Под стать Леонардо его младший современник знаменитый ваятель, ювелир, художник Б. Челлини, чьи слова «у нас не имеется других книг, чтобы научить нас искусству, кроме
природной» [33, с. 366] отзовутся у крупнейших деятелей следующего века.
Императивность религиозных истин микшировалась и растворялась в жадном до жизни во всех ее проявлениях калейдоскопе имен, времен, событий и сюжетов. Мифологические и библейские персонажи, греческие философы и историки, римские поэты, арабские мыслители, носители папской тиары, мусульманский Магомет и сам Бог с прямым его «цитированием»: «Не даем мы тебе, о Адам, ни своего места, ни определенного образа, ни особой обязанности...» [34, с. 221] сошлись на страницах «Речи о достоинстве человека» - короткого, едва ли дотягивающего до полутора авторских листов сочинения Пико делла Мирандолы. Эразму монашеский постриг не помешал собрать в «Оружии христианского воина» пеструю компанию ссылок и цитат из пророков, ап. Павла, Августина, Горация, Вергилия, Гомера, Гесиода, богослова Иеронима, комедиографа Теренция и приправить их «милейшим стишком» Овидия [35]. У Н. Макиавелли в «Государе» база исторических данных и упоминаемых деятелей вообще абсолютно светская, а один-два эпизода из библейской истории не выходят за рамки образованности и не несут специальной мировоззренческой нагрузки [36].
Десхоластизация и определенная секуляризация мышления все же не означали победоносной монополии предметного цитирования. В. П. Зубов, к чьему труду о Леонардо да Винчи мы уже обращались, проводит границу между гуманистами - носителями веры в высшее достоинство человека и гуманистами - ревнителями античного гуманитарного наследия, и приводит направленные против последних возмущенные слова как Леонардо, так и, казалось бы, бесконечно далекого от него Дж. Савонаролы: «Некоторые настолько стеснили себя и настолько подчинили свою собственную мысль тирании древних, что не только не желают утверждать ничего, что шло бы вразрез с их обычаем, но ничего и такого, чего бы те уже не сказали» [31, с. 43, см. тж. с. 27-28, в т. ч. сн. 23].
Таким образом, произошло не исчезновение цитат-картин, а ревизия коллекции престижных имен и сочинений. В ренессансном цитировании было все, и все было в подвижном виде. В такой кондиции оно досталась будущему.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Получившее громкую известность метафорическое заглавие книги М. Мак-Люэна (Маклюэна, Ма-клюена) [4].
2 Вопреки ригоризму учебников формальной логики ipse dixit так и не удалось свести к логической ошибке в чистом виде. Будучи ошибкой доказательства (т. е. акоммуникативной трактовки аргументации), он является амбивалентным приемом аргументации (т. е. коммуникативной трактовки доказательства). Подробнее об этом см.: [10, с. 90-94; 11, с. 229, 269-272].
3 Ср. крылатое изречение о «Докторе Живаго» Б. Пастернака: «Не читал, но осуждаю».
4 Ф. Бэкон избрал юридическое поприще еще в начале карьеры - настолько успешной, что в конце концов пост лорд-канцлера возвел его на вершину судебной пирамиды.
5 Cite | Etymology, origin and meaning of cite by etymonline. URL: www.etymonline.comhttps://www.ety-monline.com/word/cite?ref=etymonline_crossreference. Кстати сказать, стилистический прием оммажа, с которого началась наша статья, также имеет юридическую генеалогию. В Средние века оммаж - это установление правовой связи между сюзереном и вассалом в форме клятвы верности последнего первому.
6 URL: https://en.wikipedia.org/wiki/Shepard%27s_Citations. Именно этот цитатник и зубрили американские студенты-юристы (см. первый раздел).
7 «Мои предметы более, чем из чужих слов, должны быть почерпнуты из опыта» (цит. по кн.: [31, с. 64]).
8 «И поистине, живопись - наука и законная дочь природы» [32, с. 57].
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Синченко Г. Ч. Империя цитирования. Философско-исторический этюд. Часть I. Методология исследования. Архаика и Античность // Вестн. Ом. ун-та. 2023. Т. 28. № 2. С. 4-13.
2. Рабинович В. Л. Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух. М. : Книга, 1991. 496 с.
3. Рабинович В. Л. Ученый человек в средневековой культуре // Наука и культура. М. : Наука, 1984. С. 199-234.
4. Мак-ЛюэнМ. Галактика Гутенберга: Сотворение человека печатной культуры. Киев : Ника-Центр, 2004. 432 с.
5. Фома Аквинский. Сумма против язычников. Кн. 1. М. : Ин-т философии, теологии и истории Св. Фомы, 2004. 440 с.
6. Братухин А. Ю., Братухина Л. В. Интерпретация библейских и святоотеческих текстов в латинской схоластике (на примере проповедей Фомы Аквинского) // Вестн. Перм. ун-та. Рос. и зарубеж. филология. 2010. Вып. 2. С. 92-104.
7. Эко У. Имя розы. М. : АСТ, 1980. 672 с.
8. Фома Аквинский. Сумма теологии / Пер. с латыни и комментарии иерея Евгения Шилова. Ч. II-II. Вопр. 172 «О причине пророчества» // Философия религии: аналитические исследования. 2019. Т. 3. № 1. С. 139152.
9. Абеляр П. История моих бедствий. М. : Изд-во АН СССР, 1959. 256 с.
10. Алексеев А. П. Аргументация. Познание. Общение. М. : Изд-во МГУ, 1991. 150 с.
11. Алексеев А. П. Философский текст: идеи, аргументация, образы. М. : Прогресс-Традиция, 2006. 328 с.
12. Фома Аквинский. О единстве разума против аверроистов // Соч. Изд. 5-е. М. : Едиториал УРСС, 2011. С. 2-117.
13. Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М. : АСТ : АСТ МОСКВА : ХРАНИТЕЛЬ, 2006.
873 с.
14. Гарфилд Ю. Можно ли выявлять и оценивать научные достижения и научную продуктивность? // Вестн. Акад. наук СССР. 1982. № 7. С. 42-50. URL: http://www.prometeus.nsc.ru/science/citation/garfild.ssi 31.08.2022).
15. Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. 2-е изд. М. : Изд-во МГУ : Издат. группа ИНФРА^М - НОРМА, 1998. 624 с.
16. Фуллер С. Постправда: Знание как борьба за власть. М. : Изд. дом Высш. шк. экономики, 2021. 368 с.
20 -
Herald of Omsk University 2023, vol. 28, no. 2, pp. 14-21
17. Хайдеггер М. Время картины мира // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М. : Республика, 1993. С. 41-62.
18. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. М. : Мишель и Ко, 1993. 503 с.
19. Синченко Г. Ч., Николаенко Н. М. Плагиат - контрплагиат - антиплагиат // Науч. вестн. Ом. академии МВД России. 2013. № 3. С. 49-54.
20. Блок М. Апология истории. М. : Наука, 1986. 256 с.
21. Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения // Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. Исторический смысл эстетики Возрождения. М. : Мысль, 1998. С. 5-640.
22. Лосев А. Ф. Исторический смысл эстетики Возрождения // Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. Исторический смысл эстетики Возрождения. М. : Мысль, 1998. С. 641-735.
23. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. 2-е изд. М. : Худож. лит., 1990. 543 с.
24. Аникст А. Вильям Шекспир // Шекспир В. Трагедии. Сонеты. М. : Худож. лит., 1968. С. 5-22.
25. Тажуризина З. А. Николай из Кузы // Николай Кузанский. Соч. : в 2 т. Т. 1. М. : Мысль, 1979. С. 5-45.
26. Николай Кузанский. Об ученом незнании // Соч. : в 2 т. Т. 1. М. : Мысль, 1979. С. 47-184.
27. Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. М.. : Худож. лит., 1973. 784 с.
28. Виноградов П. Г. Римское право в средневековой Европе. М. : Изд. А. А. Карцева, 1910. 99 с.
29. Моддерман В. Рецепция римского права. СПб. : типо-лит. А. Е. Ландау, 1888. 116 с.
30. Горфункель А. Х. Философия эпохи Возрождения. М : Высш. шк., 1980. 368 с.
31. Зубов В. П. Леонардо да Винчи. 1452-1519. 2-е изд., доп. М. : Наука, 2008. 350 с.
32. Леонардо да Винчи. Спор живописца с поэтом, музыкантом и скульптором // Избр. произв. : в 2 т. М. : Изд-во Студии Артемия Лебедева, 2010. Т. 2. С. 55-99.
33. Челлини Б. Жизнь Бенвенуто... М. : Худож. лит., 1987. 495 с.
34. Пико делла Мирандола. Речь о достоинстве человека // Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Древний мир - эпоха Просвещения / сост. П. С. Гуревич. М. : Политиздат, 1991. С. 220-238.
35. Эразм Роттердамский. Оружие христианского воина // Эразм Роттердамский. Философские произведения. М. : Наука, 1987 С. 90-217.
36. Макьявелли Н. Государь // Макьявелли Н. Сочинения исторические и политические. Сочинения художественные. Письма. М. : НФ «Пушкинская библиотека», ООО «Изд-во АСТ», 2004. С. 58-135.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
Синченко Георгий Чонгарович - доктор философских наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ, профессор кафедры философии и политологии, Омская академия МВД России, 644092, Россия, г. Омск, пр. Комарова, 7; e-mail: gsinchenko@rambler.ru.
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ
Синченко Г. Ч. Империя цитирования. Философско-исторический этюд. Часть II. Средние века и Возрождение // Вестн. Ом. ун-та. 2023. Т. 28, № 2. С. 14-21. DOI: 10.24147/1812-3996.2023.28(2).14-21.
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Sinchenko Georgij Chongarovich - Doctor of Philosophical Sciences, Professor, Honored Worker of Higher School of the Russian Federation, Professor of the Department of Philosophy and Political Science, Omsk Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia, 7, pr. Komarova, Omsk, 644092, Russia; e-mail: gsinchenko@rambler.ru.
FOR GTATIONS
Sinchenko G. Ch. Citation empire. A philosophical and historical sketch. Part II. The Middle Ages and the Renaissance. Vestnik Omskogo universiteta = Herald of Omsk University, 2023, vol. 28, no. 2, pp. 14-21. DOI: 10.24147/1812-3996.2023.28(2).14-21. (in Russ.).
