CC BY
32
УДК 130. 2
ИММАНЕНТНОЕ И КОНТИНУАЛЬНОЕ КАК ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ КОНСТРУИРОВАНИЯ ОБРАЗОВ ДЕТСТВА В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
В статье раскрывается репрезентативный потенциал художественной литературы, позволяющий осмыслить онтологию детства в гуманитарном знании. Определяется возможный подход к философскому осмыслению литературной репрезентации детства. В качестве оснований конструирования феномена детства автор видит категории имманентного и континуального, применение которых на основе идеи Ф. Шеллинга о конструировании искусства как универсума, проясняет и бытийную эмпирику феномена детства. Литература при этом определяется как неспецифическая форма философствования. Позиция автора основывается на анализе трудов ряда русских и западных философов.
Ключевые слова: детство, художественная литература, имманентное, континуальное, репрезентация, формы философствования.
Л. К. Нефедова L. K. Nefedova
IMMANENT AND CONTINUOUS AS THE PHILOSOPHICAL FOUNDATION OF CONSTRUCTING IMAGES OF CHILDHOOD IN FICTION
The article reveals the representative capacity of fiction to reflect the ontology of childhood in the Humanities. A possible approach to philosophical reflection on literary representation of childhood is defined. The author considers the categories of immanent and continuous as the basis of design of the phenomenon of childhood. Based on the ideas of F. Schelling of constructing art as the universe, the application of these categories also clarifies the existential empirics of the phenomenon of childhood. Thus, literature is determined as the non-specific form of philosophizing. The author's position is based on the analysis of the works of a number of Russian and Western philosophers.
Keywords: childhood, fiction, immanent, continuous, representation, forms of philosophizing.
Художественная литература во все времена имела антропологическую направленность, исследуя природу и возможности человека, сущее и должное в нем, репрезентируя в имплицитной форме теорию личности, характерную для той или иной эпохи. Художественная литература осмысляет не только взрослого человека, но и «нормативный образ ребенка и неразрывно связанные с ним цели, задачи и методы воспитания, <...> которые всегда зависят и во многом производны от присущей культуре имплицитной теории человека» [1, с. 110]. Значимость литературной репрезентации детства признана не только в литературоведении, фольклористике, но и в сфере педагогики, психологии, психиатрии, этнографии. Так, И. С. Кон обращался к художественной литературе, определяя методологические основы этнографии детства, полагая, что чистая этнография, социология или история детства практически невозможны, так как сравнительно-историческое изучение детства не может не быть междисциплинарным. Действительно, именно художественная литература выявляет акупунктуру представлений о детстве в качестве общей основы для дальнейших обращений к истории и теории детства в гуманитарных исследованиях в различные исторические периоды в разных типах культуры. К образам детства в словесном творчестве обращается и философия на всем протяжении своего существования от Античности до наших дней: от Гераклита до Ж. Батая в западной философии, от русской сказки и Поучения Владимира Мономаха до Н. Федорова в русской философии.
К началу XX века детство как бытийный факт было осмыслено прежде всего именно художественной литературой, которая ставила и решала не только собственно эстетические задачи, связанные с развитием художествен-
ной формы, но и непосредственно раскрывала содержание феномена детства. Литература пластически зримо представила протяженность и протекание возрастного периода детства, его социальные и национальные детерминанты, семантику оппозиций: дети-взрослые, дети-дети, ребенок-взрослый, ребенок-дети, дети-общество, ребенок-общество, ребенок-универсум. Литература раскрывает и внутренний мир ребенка, картины непосредственного проживания им своей жизни, и отношение к ребенку, к детству со стороны взрослых. Будучи искусством слова, литература оперирует как образом, так и понятием. Опыт детства и его художественное рациональное осмысление - все это накапливалось в литературе и определяло направление гуманитарных исследований. Так, например, тема детства в творчестве В. Гюго имплицитно определила направления развития этнографии, психологии и педагогики детства в континентальной Европе. Осмысление детства в творчестве Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. П. Чехова, В. Г. Короленко обусловило характер развития русской семейной и школьной педагогики. В американской литературе середины XX века раскрывался аспект детства в гендерном дискурсе. Тем не менее в гуманитарном знании звучит весьма спорная, на наш взгляд, мысль о позднем открытии детства и ребенка в художественной литературе [2, с. 10-14]. Сторонники этой позиции полагают, что проявление интереса к детству в истории культуры говорит о достаточно высоком уровне социального развития, о сформированном социальном самосознании и указывают, что Античность и Средневековье сохранили мало свидетельств о детстве [2, с. 10-14]. Однако Ф. Арьес не считал отсутствие свидетельств результатом явного пренебрежения к детству: «Это не значит, что детьми вообще пренебрегали и не заботились о них. Поня-
тие «детство» не следует смешивать с любовью к детям: оно означает осознание специфической природы детства, того, что отличает ребенка от взрослого и даже молодого» [3, с. 13]. Таким образом, вопрос об «открытии» детства и об отнесении открытия детства к строго определенному историческому периоду представляется весьма спорным. Полагаем, что говорить об «открытии» детства все равно, что говорить об открытии человека как такового. На наш взгляд, значение имеет характер представлений о детстве и ребенке, соотношение имплицитного и проявленного как в содержании самих представлений, так и в формах их репрезентации, в частности, имеет значение мера образного и понятийного в понимании и выражении понимания феномена детства в литературе и в философии. Иными словами, возникает вопрос о философских основаниях репрезентации феномена детства в художественной литературе. Таковыми мы определили имманентное и континуальное начала в самом детстве и ребенке.
Имманентное и континуальное как философские основания конструирования феномена детства представляют собой форму понимания процессов объективации содержания феномена детства в литературе и имеют непосредственную прагматическую значимость как аналитический инструментарий не только в философском, но и в культурологическом и филологическом анализе. Основания имманентное/континуальное вытекают из самого состава феномена детства, который представлен в литературе в образе ребенка (субъект детства), в образах поколенческих генераций, в образах экзистенциальных состояний детства. Формы литературного выражения здесь могут быть чрезвычайно разнообразны: целостный образ, символ, знак, интеллектуальная метафора, экзистенциальный поток существования, емкая пластическая картина мира, раскрывающая онтологический смысл детства в целом. Смысл детства может раскрываться через образ отдельного ребенка и совокупную множественность детей как возраст и состояние души, акцентированные в качестве духовной ипостаси детства в мироощущении взрослого человека. Литература в отличие от других видов искусства, философии и гуманитарных наук располагает наиболее широким спектром возможностей всесторонней репрезентации феномена детства, обращаясь в равной мере к явлению и сущности, внешнему и внутреннему, имманентному и трансцендентному в детстве. Рефлексия детства в литературе возможна с позиций субъекта и объекта с акцентами на историческом и социальном, психологическом и физиологическом, духовном и телесном содержании.
Литература отражает не только содержание феномена детства, но процесс его познания: «наше познавательное отношение к этому миру (детству) внутренне противоречиво. Интерес к детству, как и к историческому прошлому, возникает лишь на определенном этапе индивидуального и социального развития <...> общество не может познать себя, не поняв закономерностей своего детства, и не может понять мир детства, не зная истории и особенностей взрослой культуры [1, с. 6].
Подчеркнем, что обращение к проблеме философских оснований конструирования феномена детства в литературе актуализирует вопрос о взаимосвязи литературы и фи-
лософии, поскольку исследование литературной репрезентации предполагает применение опосредованных методов анализа, отражающих понимание феномена детства как бытийного факта и как факта иной, уже художественной, словесной реальности [4, с. 114-117].
Философскую значимость непосредственного содержания литературы, способность литературы первой нащупывать и актуализировать художественными средствами ту или иную идеологему, значимую также и для философской рефлексии, отмечал М. М. Бахтин. «Познавательные и иные содержания литература берет не из системы познания и этоса, не из отстоявшихся идеологических систем <...> но непосредственно из самого процесса живого становления познания, этоса и других идеологий. Поэтому литература так часто предвосхищала философские и этические идеологемы, - правда, в неразвитом, необоснованном, интуитивном виде» [5, с. 199].
Действительно, «интеллектуальное созерцание должно быть направлено единственно на сокровенную для чувственного взора и открытую лишь духу истину» [6, с. 44], а именно литературный текст, более чем какой-либо иной, является носителем истины детства и ребенка, а литература выступает в качестве неспецифической формы философствования [7].
М. М. Бахтин в качестве существенной особенности литературы полагал, что «литература входит в окружающую идеологическую действительность как самостоятельная часть ее, занимая в ней место в виде определенно организованных словесных произведений со специфической, им лишь свойственной структурой. Эта структура преломляет становящееся социально-экономическое бытие и преломляет его по-своему. Но в то же время литература в своем «содержании» отражает и преломляет отражения и преломления других идеологических сфер (этики, познания, политических учений, религии и пр.), т.е. литература отражает тот идеологический кругозор в его целом, частью которого она сама является» [5, с. 199].
Мы не склонны рассматривать литературу как «замкнутое, ограниченное целое» [6, с. 51], этого не позволяет уже сама исследуемая нами тема детства, имеющая сложную конфигурацию пересечений множества гуманитарных дисциплин, социальной практики и художественного творчества. В предметном полифонизме проблемы детства мы руководствуемся позицией Ф. В. Й. Шеллинга: «формы искусства суть формы вещей в себе, вещей, каковы они в первообразах» [6, с. 47], позволяющей обнаружить истину детства в художественной литературе.
Таким образом, обоснование имманентной природы детского бытия - чистого бытия, абсолютного бытия в себе [8] детства и его континуальности как способа укоренения в наличном бытии для всех как оснований его репрезентации в художественной литературе подтверждается исторически сложившейся рефлексией коррелята литературы и философии. Имманентное и континуальное определяют представление феномена детства в художественной литературе в целом, независимо от исторической эпохи создания литературных произведений, от жанровой литературной формы, в которой они представлены, от национальной специфики, обусловившей развитие той или иной литера-
туры, а также от индивидуального авторского мировидения. Имманентное и континуальное являются наиболее общими качествами, определяющими сам факт детства в действительности. Детство имманентно; внутреннее в нем, определяющее его диалектику, остается скрытым, неявным для любых рациональных научных исследований. Детерминированность детства историко-культурными, социальными, психологическими и иными факторами, а также результат любого воспитательно-образовательного воздействия на ребенка и на период детства в целом никогда не остается полностью в сфере рационального, обусловленного явными причинами. Проникновение в глубины состояния детства, в психику ребенка непременно актуализирует метафизическую проблематику. Так, Л. Н. Толстой, решая для себя вопрос о сущности детства, выяснял, возраст оно или состояние души? Вопрос о метафизической части детской души возникал у В. В. Зеньковского. «Детская душа так медленно развивается, так постепенно выявляет различные силы, ей присущие, черты своеобразия личности определяются в столь сложном процессе <... > Детская личность еще лишь задана, <...> закрыта, не оформлена, как бы окутана каким-то туманом» [9, с. 312]. Детская личность имеет метафизический корень, она «не только дана, но и задана» [9, с. 307].
Детство - континуально; оно имеет вполне определенные проявления в историческом, социальном, индивидуальном как процесс вполне очевидного взросления, осуществляемый в пространстве и времени. Ребенок нуждается во взращивании, которое помогло бы имманентному началу укорениться и осуществиться в бытии. «Становясь личностью, дитя медленно раскрывается» [9, с. 312]. «Человек никогда не бывает только дан, он никогда не закончен, он всегда и «задан», перед ним всегда раскрыта бесконечная перспектива духовного развития <...> из глубины души его поднимаются все новые и новые движения» по его укоренению в бытии [9, с. 311].
Итак, имманентное мы полагаем как начало, определяющее детство само из себя, а континуальное - как начало, определяющее укоренение детства в бытии.
Имманентное и континуальное мы полагаем как фундаментальные положения, конституирующие конструирование феномена детства в художественной литературе. В их обосновании мы обращаемся к рефлексии категорий возможность/действительность, внешнее/внутреннее, сущность/явление, имманентное/трансцендентное, а также основание и обоснованное в трудах Аристотеля, И. Канта, Г. В. Ф. Гегеля, Д. В. Пивоварова, В. В. Чешева, А. Н. Кни-гина. Придерживаясь устоявшихся и определенных в современном философском знании позиций, мы исходим из детерминизма парных категорий и, вслед за Д. В. Пивова-ровым, рассматриваем данные парные категории как «определяющее условие и его воздействие на определяемую реальность» [10, с. 612].
Примеры детерминизма парных категорий как инструмента философского анализа явления широко известны: причина и следствие, сущность и явление, общее и единичное, необходимое и случайное, внутреннее и внешнее. «Каждая такая пара категорий характерным для нее образом преломляет в себе содержание связи основания и обос-
нованного. Например, основание может обернуться изнутри самораскрывающимся бытием, а обоснованное станет тогда внешним, предметным бытием» [10, с. 619].
Однако прежде, чем рассматривать детерминированность категорий имманентного/континуального, следует обосновать сам отбор данных категорий в качестве адекватного инструментария в исследовании оснований репрезентации феномена детства в художественной литературе и их соотношение с иными близкими им категориями. Категории имманентного/континуального представляют собой категории-дериваты, производные от категорий сущность/явление, внутреннее/внешнее, имманентное/ трансцендентное.
Категории имманентного и континуального в применении к духовно-телесному становлению человека явно и имплицитно употребляются в трудах Сенеки, Августина, И. Канта, Г. В. Ф. Гегеля, А. Шопенгауэра, И. Г. Фихте, Ж.-П. Сартра, Ж. Батая. При этом непосредственно в качестве парных категорий они не рассматривались. Категория «имманентное» рассматривается в философии как парная категории «трансцендентное». Сложилась убедительная рефлексия данных категорий, выявляющая их универсальный характер [11, с. 333-334]. Однако в исследовании оснований репрезентации феномена детства в художественной литературе аппарат категорий имманентное/трансцендентное представляется слишком общим и потому недостаточным, хотя и позволяет на уровне чистой абстракции рассматривать детство как трансцендентное самому себе в преодолении имманентного и с его сохранением.
Полагаем, что данный универсальный уровень абстрагирования оснований конструирования феномена детства в литературе, хотя и акцентирует основной логический механизм проявления детства, не раскрывает онтологической специфики живого явления - детства человека, сводя его к механистическому пониманию.
К тому же, имманентное в детстве и ребенке является не просто основой трансцендентного как проявления сущности детства и ребенка и выхода этой сущности за границы внутреннего, во вне. Абстракция трансцендентного в случае осуществления ее в человеческом детстве как возрасте и духовно-телесном состоянии конкретизируется направленностью пространственно-временного континуума детства во взрослость. Трансцендентность детства осуществляется специфически континуально как процесс укоренения в бытии, а имманентное в детстве определяет эту континуальность. Укоренение ребенка в бытии имеет специфику. Континуум взросления не линеарен, а концент-ричен, при этом в континуальных конфигурациях большое значение имеет не только универсальное, но индивидуальное, единичное.
В смысл категорий имманентное/континуальное интегрирован смысл категорий внутреннее/внешнее, которые также входят в инструментарий философского анализа репрезентации феномена детства в художественной литературе. Названные категории являются дериватами [12, с. 218-226] по отношению к категориям сущность/явление. При рассмотрении онтологических оснований репрезентации феномена детства данные категории позволяют актуализировать состояние детства, переживаемое субъектом
изнутри, суверенно и отражение этого состояния как объективной реальности автором.
В осмыслении оснований репрезентации детства в художественной литературе имеют значение и категории сущность/явление. Однако и они в чистом виде являются слишком общими, а потому недостаточными для исследования философских оснований репрезентации феномена детства. Их универсальное содержание также отчасти интегрировано в содержание категорий имманентное/континуальное. Таким образом, выявление категорий имманентного/ континуального как оснований репрезентации феномена детства представляется нам целесообразным, поскольку философское исследование конструирования феномена детства в литературе неизбежно предполагает не просто логико-философский анализ, но опосредованные методы анализа, а также синтез и взаимопроникновение методов. Соответственно и категориальный аппарат предполагает определенную доводку и тонкую настройку в соответствии с исследуемым предметом, диктующим выбор путей его постижения и анализа; содержание рассматриваемого нами предмета - репрезентации феномена детства в художественной литературе - равным образом принадлежит философии, художественному творчеству, гуманитарным наукам и непосредственно отражает реальную практику детства в жизни [13, с. 11].
Обращение к категориям имманентного/континуального как основаниям образно-понятийного конструирования детства в литературе позволяет определить содержание феномена как самораскрывающееся детское бытие, в котором предполагается нечто первоосновное, абсолютное. «Одна из важнейших задач всякой философии заключается в поиске абсолюта, первоосновы всего сущего, предельных оснований (принципов) бытия и мышления. Будучи основанием всех оснований, абсолют <...> не требует для себя какого-либо обоснования, его бытие безусловно» [11, с. 620]. В качестве такой первоосновы, абсолютного детского бытия мы определили имманентность и континуальность субъекта детства и детства как духовно-телесного состояния, возраста, фазы развития. В связи с этим предлагается следующая экспликация категорий имманентное/континуальное.
Имманентная природа детства и ребенка определяется как абсолютность начала, его тождественность Единому, нераздельность с Божественной самостью, а следовательно, и тождественность Божественной самости; имманентное в детстве мыслится нами как тождественное Первое-диному. Континуальность детства (ребенка) определяется его развитием и укоренением в бытии и проявляется в том, что, определяясь в себе самом, детство определяет свой бытийный континуум. Смысл имманентного начала детства есть абсолют, единое, самость. Смысл континуального начала детства есть укоренение самости в бытии, различение и осуществление ее. Младенец, представляя чистую нераздельность, сохраняя в своей самости божественность и единство с абсолютом, укореняясь в бытии, осуществляет различие внутри самости, единого, дифференцируясь, что и определяет континуальность. В понимании имманентного как основания репрезентации феномена детства в литературе мы опираемся на понимание категории «имманентное» Г. В. Ф. Гегелем, И. Г. Фихте, А. Шопенгауэром, Д. В. Пиво-
варовым, которые рассматривали имманентное как «пребывающее в чем-либо, свойственное чему-либо, то, что атрибутивно предмету, внутренне присуще вещи или процессу» [11, с. 333-334].
Континуальное мы понимаем как атрибут континуума -непрерывное, сплошное, совокупность всех точек прямой или какого-нибудь отрезка [14, с. 357]. В нашем случае континуальность является дихотомичным, парным понятием по отношению к понятию «имманентное». Еще раз подчеркнем, что мы не можем воспользоваться устоявшейся дихотомией имманентное - трансцендентное, поскольку понятие «трансцендентное» в настоящее время получило достаточно развернутую и филигранную экспликацию, в которой актуализирован специфический смысл вкладываемого в понятие значения выхода из внутреннего, за его пределы. Понятие «трансцендентное» употребляется в контексте с виртуальным, онтическим [15], с когитарным и экзистенциальным [16, с. 199-201]. При этом «понимание трансцендентного только как выхода за пределы чего-либо является предельно широким <...> Понимание трансцендирования только как перехода границы приводит к ряду абсурдных положений» [16, с. 201]. В связи с предельной широтой понимания трансцендентного мы и обращаемся к понятию-деривату «континуальное».
Данные основания взаимообусловлены и определяют друг друга. Они представляют внешнее и внутреннее рассматриваемого нами феномена детства, объективированы во всех образах детства в художественном творчестве, следовательно, позволяют определить онтологическую специфику детства. Таким образом, обозначенные основания имманентное/континуальное «в логическом (и в некотором онтологическом) смысле первичны по отношению к обоснованному» [11, с. 620].
1. Кон И. С. Ребенок и общество. М.: Наука, 1988. 270 с.
2. Кон И. С. Этнография детства. Историографический очерк // Этнография детства. Традиционные формы воспитания детей и подростков у народов Восточной и Юго-Восточной Азии. М.: Наука, 1983. С. 9-50.
3. Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. Екатеринбург, 1999. 416 с.
4. Лосев А. Ф. Диалектика художественной формы // Лосев А. Ф. Форма - Стиль - Выражение. М.: Мысль, 1995. С. 6-296.
5. Бахтин М. М. Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику // Бахтин М. М. (под маской) Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт. 2000. С. 185-348.
6. Шеллинг Ф. В. Философия искусства. М.: Мысль, 1999. 608.
7. Трубина Е. Г. Философия литературы // Современный философский словарь / под общей ред. д-ра филос. наук проф. В. Е. Кемерова. Лондон; Франкфурт-на-Майне; Париж; Люксембург; М.; Минск: ПАНПРИНТ. 1998. С. 965-970.
8. Гегель Г. В. Ф. Наука логики // Гегель Г. В. Ф. Сочинения. Т. 5. М.: Гос. соц.-эконом. изд-во, 1937. 814 с.
9. Зеньковский В. В. Психология детства. М.: Академия, 1996. 346 с.
10. Пивоваров Д. В. Основание и обоснованное // Современный философский словарь / под общей ред. д-ра филос. наук, проф. В. Е. Кемерова. Лондон; Франкфурт-на-Майне; Париж; Люксембург; М.; Минск: ПАНПРИНТ. 1998. 1064 с.
11. Пивоваров Д. В. Имманентное и трансцендентное // Современный философский словарь / под общей ред. д-ра филос. наук, проф. В. Е. Кемерова. Лондон; Франкфурт-на-Майне; Париж; Люксембург; М.; Минск: ПАНПРИНТ. 1998. 1064 с
12. Книгин А. Н. Учение о категориях. Томск: Изд-во Томского ун-та. 2002. 292 с.
13. Кислов А. Г. Оправдание детства: От нравов к праву. Екатеринбург: Изд-во Рос. гос. проф.-пед. ун-та, 2002. 165 с.
14. Словарь иностранных слов / под ред. И. В. Лехина и проф. Ф. Н. Петрова. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1954. 856 с.
15. Хоружий С. С. Человек и его три дальних удела. Новая антропология на базе древнего опыта // Вопросы философии. 2003. № 1. С. 38-54.
16. Денисов С. Ф. Библейские и философские страте-гемы спасения: Антропологические этюды. Омск: Изд-во ОмГПУ. 2004. 216 с.
© Нефёдова Л. К., 2016
УДК 115
О ВЕЧНОСТИ
Автор кратко обсуждает различные аспекты религиозно-философского понятия вечности и сопоставляет альтернативные воззрения на природу вечности. В статье рассмотрены главные учения о вечной жизни и вечной смерти. Также автор анализирует две конкурирующие концепции (пантеистическую и монотеистическую) соотношения вечности и времени. В заключение он перечисляет различные виды эсхатологии.
Ключевые слова: вечность, время, вечное существо, вечная жизнь, вечная смерть, эсхатология.
Д. В. Пивоваров D. V. Pivovarov
ABOUT ETERNITY
The author briefly discusses different aspects of the religious and philosophical concept of eternity and compares alternative views on the nature of eternity. The article considers the main doctrines of eternal life and eternal death. The author also analyzes two competing concepts (pantheistic and monotheistic) of relationship between eternity and time. Finally, he lists the different types of eschatology.
Keywords: eternity, time, eternal being, eternal life, eternal death, eschatology.
1. Понятие вечности.
Вечность (лат. aetas, aetemitas, aerum) - 1) вневремен-ность абсолютного существа, содержащего в себе сразу, нераздельно и постоянно всю полноту своего бытия; 2) «абсолютное настоящее» (Гегель); 3) бесконечная длительность, продолженность или повторяемость некоторого бытия во времени, не имеющего ни начала, ни конца; 4) всегдашнее и непреходящее бытие; 5) неопределенно долгий и бессрочный период времени; 6) бессмертие, будущая загробная духовная жизнь. Максимальная противоположность вечности - мгновение, т. е. точка «сейчас» между прошлым и будущим [1].
Начиная с Платона, хроносу (аморфному времени) противопоставляют понятие эона (греч. век, вечность), «вечно сущего», целостного и самозамкнутого жизненного века. Эон - в поздних античных мифах, возникших под влиянием иранских мифов, повелитель времени (Зерван), старец с головой льва, обвитый змеей. По этим мифам, вся история и судьба всего человечества - это один эон. В гностицизме эон - это силы, исходящие от божества, а в астрономии - это период времени, в течение которого точка равноденствия проходит весь зодиак, т. е. ровно 26 тыс. лет. В монотеизме вечность таинственно многомерна, в отличие от одномерного времени. Напротив, в пантеизме (скажем, у Николая Кузанского) вечность - это
свернутый свиток времени, а время - развернутый свиток вечности.
В индуизме нет понятия вечности: «День Брамы» (бытие мира как торжество майи и Мары) исчисляется в годах, а «Ночь Брамы» (полное исчезновение космоса в темных глубинах Абсолюта) численно неизмерима. Христиане веруют, что вечность - это раскрытие полноты истинной жизни в присутствии Бога. Напротив, для буддистов нирвана - отсутствие бытия, пустота, ничто как «темный негатив вечности».
Одни мыслители постулируют, что мир возник «из ничего» после ничто; другие утверждают, что мир возник во времени после вечности и из вечности; третьи полагают, что любое начало мира помыслить совершенно невозможно. Так, согласно Платону, «первообразом же для времени послужила вечная природа, чтобы оно уподобилось ей, насколько возможно» [2, с. 440]. Этот первообраз (аюп) пребывает в потустороннем мире неподвижных идей. Аристотель, напротив, полагал вечность посюсторонней и пронизывающей вещи. По его мнению, время безначально и бесконечно, а физический мир вечен. Время не может возникнуть или уничтожиться: «ведь если нет времени, то не может быть и "раньше" и "после"» [3, с. 327]. Материалисты обычно фокусируют внимание на материальной временности, а идеалисты стремятся отыскать вечное в эпохах,
