CC BY
89
УДК 811.161.1 ББК 81.2Р
Голайденко Лариса Николаевна
доцент кафедра русского языка Башкирский государственный педагогический университет
им. М. Акмуллы г. Уфа
Gоlaydenko Larisa Nikolaevna
Assistant professor The Department of Russian Language The Bashkir State Pedagogical University of M. Akmulla
Ufa
golaydenko@mail.ru
Именительный представления и лексика когнитивной семантики: особенности взаимодействия в художественной прозаической речи The nominative of imagination and recollection and the vocabulary of cognitive semantics: features of interaction in prose
Категория представления квалифицируется как структурно-семантическая категория в современном русском языке. В качестве специального синтаксического средства выражения семантики воспоминания / воображения рассматривается именительный представления, который, взаимодействуя в художественных прозаических контекстах со словами когнитивной семантики, отражает специфику соответствующего наглядно-чувственного образа, осуществляющего переход от восприятия к понятию и совмещающего в себе свойства чувственных и абстрактных форм познания действительности.
The category of the imagination and recollection is qualified as a structural semantic category in the modern Russian language. The nominative of imagination and recollection is considered as a special syntactic means of expression of the semantics of recollection/imagination, which interacts in artistic prose contexts with the words of cognitive semantics, reflects the specificity of the corresponding visual-sensory image, making the transition from the perception to the concept and combining sensory properties and abstract forms of understanding reality.
Ключевые слова: представление, структурно-семантическая категория представления в современном русском языке, именительный представления, лексика когнитивной семантики.
Keywords: performance, structural and semantic category of imagination and recollection in contemporary Russian Studies, the nominative of imagination and recollection, the vocabulary of cognitive semantics.
Взаимосвязь и взаимодействие чувственных и абстрактных форм отражения действительности в человеческом сознании обеспечивается посредством представления, которое в философии и психологии традиционно квалифицируется как наглядно-чувственный образ, извлекаемый из памяти или конструируемый в воображении на основе переработки данных ощущений и восприятий.
Классическая философско-психологическая категория представления впервые рассматривается нами как структурно-семантическая. Основанием этого служит утверждение, что семантика представления, весьма актуальная для носителей русского языка, получает выражение на всех уровнях языковой системы [5].
Специальным синтаксическим средством выражения данной семантики в современном русском языке является именительный представления [3; 8]. Он предназначен для того, чтобы, называя предмет речи, вызывать в сознании слушающего / читающего соответствующий наглядно-чувственный образ [2, с. 403-427].
В отечественном языкознании, начиная с трудов А.С. Попова, заменившего предложенный А.М. Пешковским термин «именительный представления» [13, с. 367-369] термином «именительный темы» [2, с. 428], активизируются исследования, посвящённые вопросам дифференциации / отождествления этих именительных.
Причём одни лингвисты последовательно разграничивают именительный представления и именительный темы, подчёркивая особенности каждой синтаксической конструкции и, соответственно, необходимость адекватного употребления в научной речи обоих терминов; другие используют данные термины как синонимичные, понимая под ними единую разновидность односоставных номинативных предложений; четвёртые, не интересуясь проблемой соотношения именительного представления и именительного темы, априори принимают как факт параллельное существование в современной русистике двух терминов.
Пятые же, к сожалению, спекулируют сложившейся ситуацией и, дифференцируя или отождествляя именительный представления и именительный темы, в качестве иллюстративного выбирают только тот речевой материал, который наилучшим образом «подходит» к принятой научной позиции, не вызывает сомнений, не требует дополнительных комментариев. В результате вне поля зрения остаётся множество очень интересных, уникальных, неоднозначных примеров функционирования в речи таких синтаксических конструкций с именительным падежом в своей основе, которые отражают специфику и многоплановость самой категории представления, занимающей промежуточное положение между восприятием и понятием, а значит, совмещающей в себе признаки чувственного и абстрактного познания мира.
Учитывая синкретичный характер представления и средств выражения семантики воспоминания / воображения в современном русском языке, мы, вслед за В.В. Бабайцевой [2, с. 405], считаем научно оправданным сохранение в метаязыке синтаксиса «освящённого традицией» [2, с. 428] термина «именительный представления» и нецелесообразным его замену термином «именительный темы»: данное А.М. Пешковским название «прямо указывает на коммуникативное назначение» [2, с. 406] именительного представления.
К тому же термин «именительный представления», на наш взгляд, шире и универсальнее термина «именительный темы». Именительный представления в зависимости от лексического наполнения и контекста, актуализирующего в его семантике либо наглядно-чувственный, либо понятийный компонент или гармонизирующего эти компоненты, способен не только вызывать соответствующее (более «чувственное» или более абстрагированное) представление в сознании слушателя / читателя, но и называть тему последующего текста. Именительный представления характерен и для устной, и для письменной речи; может использоваться в текстах разной жанрово-стилевой принадлежности; активно участвует в текстообразовании и может занимать в структуре текста различное
положение; разнопланов по цели высказывания и эмоциональной окраске, что находит выражение в его различном пунктуационном оформлении на письме.
Именительный представления, таким образом, полифункционален, а именительный темы, по нашему мнению, есть своеобразное функциональное проявление не только именительного представления, но и любого номинативного бытийного предложения, способного в определённых контекстуальных условиях называть тему последующего текста или микротему его фрагмента.
Мы с большой осторожностью и сомнением относимся к параллельному (сознательному или инерционному) использованию в научной речи термина «именительный темы», усматривая в нём, во-первых, акцент на понятийном компоненте в когнитивной структуре всё того же представления; во-вторых, максимальную актуализацию коммуникативного аспекта в исследовании подобных предложений и плотное «наложение» на это исследование теории актуального членения; в-третьих, доминирование текстоцентрического подхода при анализе синтаксических единиц и концентрацию внимания на их текстообразо-вательных функциях.
Думается, что термин «именительный темы» возник в русистике несколько искусственно, по принципу вычленения частного из общего и на фоне усиления интереса к вопросам коммуникативного синтаксиса. Но даже если термин «именительный темы» имеет право на существование, обоснования этого права в современном языкознании должны быть более вескими по сравнению с теми, что обнаруживаются сегодня в научной лингвистической литературе.
Исходя из таких соображений, мы, анализируя в данной статье синтаксические конструкции с именительным падежом в центре, предназначенные в русском языке для того, чтобы вызывать в сознании слушающего / читающего наглядно-чувственные образы воспоминания / воображения, и называющие при этом тему последующего текста, используем традиционный (классический) термин «именительный представления».
Картотека нашего исследования, включающая 15 642 фрагмента, иллюстрирующего различные средства выражения семантики воспоминания / воображения, из 880 художественных прозаических произведений 110 писателей 1921 веков, содержит 838 примеров употребления именительных представления (5,4 %). Очевидно, что это отнюдь не частотное синтаксическое средство выражения семантики представления в художественной прозе. Но тем ярче, выразительнее его функционирование в художественном тексте, тем значимее каждое обращение к нему того или иного писателя.
Рассмотрим особенности взаимодействия именительного представления со словами, имеющими в русском языке значения восприятия, воспоминания / воображения, интеллектуальной деятельности [6], и обусловленную этим взаимодействием специфику выражения именительным представления семантики воспоминания / воображения в художественной прозаической речи.
В отличие от инфинитива представления, при котором в контексте никогда не бывает слов со значением воспоминания, поскольку вызываемый данным предложением наглядно-чувственный образ - «это не «след» памяти как таковой, а картина, сконструированная в сознании на основе обобщения и переработки большого количества «следов» памяти, то есть картина воображённая, максимально абстрагированная в границах представления», но «обычно используются слова со значением воображения и интеллектуальной деятельности» [4, с. 247], именительный представления употребляется в художественной прозе с когнитивной лексикой без каких-либо ограничений. Это «высвечивает» универсальность именительного представления в выражении семантики воспоминания и воображения; в отнесении вызываемого им наглядно-чувственного образа к плану прошлого и будущего; в актуализации связи представления с восприятием и понятием [3].
Данное предложение выступает в русском языке как уникальное синтаксическое средство, отражающее когнитивную специфику самой категории
представления, переходной по своей сути и потому динамичной, многоаспектной и полисемантичной.
Близость представления к восприятию подчёркивается использованием в художественном контексте при соответствующей синтаксической конструкции слов со значением зрительного / слухового восприятия: <...> Она вдруг увидела свой неповторимый странный номер: на большой высоте медленно вздымалась и опускалась над манежем доска поперёк каната <...>. Доска на канате?! Что за бред! Номер смертельный <...> (Д. Рубина. Почерк Леонардо); В ушах его ещё стоял грохот и свист невероятной дороги. Самолёт Певек - Магадан, самолёт Хабаровск - Москва, самолёт Москва - Ленинград. Двадцать четыре часа грохота и свиста! <...> (В. Аксёнов. Сюрпризы).
В первом отрывке глагол увидела (видеть - "2. Воспринимать зрением" [12, с. 86]), употребляясь в значении "Вообразила", проявляет чувственную природу представления: воображение, граничащее с понятием, максимально абстрагированное по сравнению с воспоминанием от непосредственной данности объектов действительности, не может оторваться от неё абсолютно и оперирует наглядно-чувственными образами когда-то воспринятых предметов, модифицируя эти образы или по-новому их комбинируя.
Во втором фрагменте словосочетание в ушах стоял структурно и семантически соотносится с фразеологизмом звучать в ушах, то есть "Помниться, вспоминаться" [7, с. 31]. Предложно-падежная форма в ушах (ухо - "1. Орган слуха, а также наружная часть его (у человека - в форме раковины)" [12, с. 842]) в составе словосочетания в ушах стоял акцентирует внимание на диалектической связи воспоминания с восприятием: воспоминание - это образ восприятия, зафиксированный и обработанный в памяти, приобретший наглядный, более отвлечённый характер и воспроизводимый в мыслях без участия объекта восприятия.
Немаловажно, что «озвученное» воспоминание вызывается именительным представления благодаря употреблению в сего составе «звуковых» суще-
ствительных грохота (грохот1 - "Сильный шум с раскатами" [12, с. 150]) и свиста (свист - "3. Звук, производимый быстро рассекающим воздух предметом, резким движением воздуха" [12, с. 702]).
Следует указать, что в художественной прозе именительные представления чаще всего сопровождаются лексикой со значением воспоминания (помнить, память, вспомнить, воспоминание, напомнить и др. [6]), что объясняется субстантивной основой данных синтаксических конструкций.
Предметный денотат существительного, образующего именительный представления, в отличие от процессуального, ситуативного денотата глагола в инфинитиве представления, характеризуется в большинстве случаев чёткостью воспринимаемых границ, конкретностью, расчленённостью и отражается в сознании человека в виде «следа» памяти, адекватного обобщённым и синтезированным в одно целое образам восприятия. Наглядно-чувственный образ предмета ближе к восприятию, тогда как представление действия ближе к понятию. А поскольку восприятие есть прошлый чувственный опыт и фундамент воспоминания, то именительный представления в художественном произведении преимущественно задаёт описания наглядно-чувственных образов-воспоминаний, отнесённых в план прошлого. Например: Кто-то ему уже говорил это... Лёва рылся в углу памяти, <...>... Дед! Но дед совсем не то говорил (А. Битов. Пушкинский дом); Вспомните, как спорили Иосиф Волоцкий с Нилом Сорским. Иосиф Волоцкий был большим политиком. А Ослябя и Пересеет? Вот настоящий ответ монахов-воинов, когда Родина погибает (А. Богатырёв. Беда. В сенях или при дверях?); Воспоминания Алиханова стали ещё менее отчётливыми. Наконец замелькали какие-то пятна. Обозначились яркие светящиеся точки. Похищенные у отца серебряные монеты... Растоптанные очки после драки на углу Литейного и Кирочной... <...> (С. Довлатов. Зона); Это были письма, которые когда-то вода принесла к нам на двор в почтовой сумке. Долгие зимние вечера, когда тётя Даша читала их вслух, припом-
нились мне <...>! Чужие письма! Кто знает, где теперь эти люди, что писали их? (В. Каверин. Два капитана).
Во всех приведённых примерах слова со значением памяти, воспоминания актуализируют в семантике именительного представления наглядно-чувственный компонент, а образ, вызываемый соответствующим предложением, отличается яркостью, свежестью, зримостью мысленного восприятия.
Часто такой эффект усиливается благодаря одновременному употреблению в контексте с именительным представления слов со значением памяти, воспоминания и восприятия: <...> Это ворочается Илья - он сегодня спал в избе. Вот и Илья... Что ей выбрать о нём из долгой материнской памяти, на что взглянуть, чтобы не обидеть ни его, ни себя? Сегодня и воспоминания должны быть тихие, светлые, согласные <...> (В. Распутин. Последний срок).
В данном примере глагол взглянуть ("1. Обратить взгляд, посмотреть" [12, с. 84]) подчёркивает тесную связь воспоминания с восприятием и в ситуации выбора наглядно-чувственных образов придаёт выбираемому зрительному представлению особенную важность.
Художественный контекст с именительным представления в центре может «высвечивать» неразрывность воспоминания и воображения в рамках единой, целостной категории представления, их постоянное взаимодействие и «перетекание» одного в другое. Например: <...> Жизнь была бы по силам, я бы вынес борьбу с ней... А любовь? Она цвела пышным цветом и напоминала бы всю жизнь мою <...> (И. Гончаров. Обыкновенная история); Он навсегда запомнил первого покупателя - толстого господина, который попросил мяч. Мяч... В ту же минуту этот мяч в его воображении запрыгал, размножился, рассыпался <...> (В. Набоков. Король, дама, валет).
В первом отрывке глагол со значением воспоминания напоминала бы употребляется в форме сослагательного наклонения, которая выражает значение ирреальной модальности, поддерживающей и усиливающей семантику воображения: литературный герой предполагает, что любовь в будущем стала бы
для него источником живительных воспоминаний, жизненной энергии, вдохновения - напоминанием о жизни вообще и её истинном смысле в частности.
Заметим, что категория представления и категория модальности на когнитивном уровне связаны очень тесно: «Реальный мир модален, так как по существу мы имеем дело не с независимым миром, а с картиной этого мира, состоящей из совокупности субъективных образов этого мира, которые есть результат отношения субъекта к миру. Модальность - область субъективных осмыслений, сфера субъективации объективного» [11, с. 6].
Особенно сильна связь между модальностью и воображением - наиболее абстрагированной формой существования представления: «Для того чтобы писатель или рассказчик, творя свой воображаемый мир, регулировал его отношения с действительностью, а говорящий определял меру подлинности произносимого, язык выработал категорию модальности» [10, с. 16].
Во втором фрагменте при именительном представления Мяч... одновременно используются глагол со значением памяти запомнил и предложно-падежная форма в воображении, которые наглядно демонстрируют, как силой воображения видоизменяются, «обновляются» «следы» памяти, как воспоминание трансформируется в воображаемую персонажем картину.
Неслучайно именительный представления, проявляя сложную структуру соответствующей когнитивной категории, способен вызывать в сознании фантазийный наглядно-чувственный образ, который в художественной прозаической речи довольно часто описывается с помощью слов, имеющих в русском языке значение воображения: мечтать, мечта, придумывать, воображать, воображение и др. [6]. Например: На работе она забывала о том, что у неё есть дом. А дети... Она ведь так мечтала о собственных детях и могла родить (М. Трауб. Руками не трогать); Гениально просто, но именно в этом и заключается самая суть поэзии. Антагонизм литературных направлений. Не выдумка ли это? По-моему, не существует никаких литературных направлений. <...> (В. Катаев. Трава забвения); Касим ехал в Петербург. Петербург!
Далёкий город за небом. Есть ли он на самом деле, или его придумали люди, чтобы не так грустно было жить? (С. Чураева. Ниже неба: акварели); - <...> Ну вот, в глазах воображения возникает дворник с длинной бородой и его внук - мальчик одних лет с моим Васей. Мой Вася! Он увидит, как музыкант целует его мать (Л. Толстой. Крейцерова соната).
В приведённых высказываниях лексика со значением воображения указывает на то, что представление воображаемое и поэтому оно отнесено к плану будущего, сопряжено с желаниями литературных героев, вполне конкретно, реально и осуществимо или, наоборот, отвлечённо, абстрактно, оторвано от объективной действительности.
Так, в первом примере воображаемый наглядно-чувственный образ, вызываемый именительным представления А дети., - мечта, желание героини, которое могло бы исполниться при определённых условиях: художественный контекст содержит модальный глагол могла (родить) (мочь1 - "Быть в состоянии, иметь возможность (делать что-н.)" [12, с. 366]: возможность - "1. см. возможный - "1. Такой, который может произойти, мыслимый, осуществимый, допустимый" [12, с. 96]).
Во втором фрагменте антагонизм литературных направлений воспринимается и оценивается повествователем как нечто далёкое от реальности, придуманное, ложь.
Интересно, что субстантив выдумка - синтаксический дериват глагола выдумать, который в русском языке имеет значение воображения (выдумать -"2. Измыслить то, чего нет, не было, придумать (во 2 знач.)" [12, с. 116]), но образуется от глагола думать с общеязыковым значением интеллектуальной деятельности ("1. Направлять мысли на кого-что-н., размышлять" [12, с. 185]: мысль - "1. Мыслительный процесс, мышление. 2. То, что явилось в результате размышления, идея. 3. То, что заполняет сознание, дума" [12, с. 370]; дума - "1. Мысль, размышление" [12, с. 185]; идея - "3. Мысленный образ чего-н., поня-
тие о чём-н. (книжн.)" [12, с. 239]; размышлять - "Углубляться мыслью во что-н." [12, с. 648]).
Такой принципиальный с когнитивной точки зрения семантический сдвиг в процессе лексической деривации подчёркивает близость воображения - правой «границы» представления - к понятию, его высокий уровень абстрагиро-ванности. То же самое наблюдается при образовании от глагола думать глагола придумать, обозначающего "2. Выдумать, вообразить" [12, с. 588]) и функционирующего в третьем отрывке при именительном представления Петербург!.
Существование в русском языке глаголов выдумать и придумать и их активное употребление в речи в общеязыковом значении воображения показывает теснейшую связь всех форм познания действительности: не только воображение тяготеет к понятию, но и понятие постоянно обнаруживает свою на-гля дно-чувственную природу. Отсюда подобные семантические преобразования в значениях однокоренных глаголов, находящихся в отношениях лексической производности.
В четвёртом примере воображаемая картина, в центре которой наглядно-чувственный образ, вызываемый именительным представления Мой Вася!, получает особенно «чувственный», зримый характер благодаря функционированию словосочетания в глазах воображения, где предложно-падежная форма в глазах имеет значение зрительного восприятия (глаз - "1. Орган зрения, а также само зрение" [12, с. 135]).
Воображение - специфическое проявление представления: с одной стороны, воображение «стремится» к понятию и даже диалектически отрицает представление (особенно воспоминание), но, с другой стороны, вне представления не существует. Отнесённость в план будущего, что, кстати, в последнем отрывке актуализируется благодаря употреблению глагола увидит в форме будущего времени, не означает, что воображение не получает «подпитки» из плана прошлого: источником воображаемых картин всегда служат целостные воспоминания или их отдельные компоненты.
Если в художественной прозе в одном контексте с именительным представления используется глагол представлять / представляться, то его общеязыковая нейтральная семантика [6] обычно конкретизируется и он начинает функционировать в значении воображения, делая при этом акцент либо на наглядно-чувственной основе воображения, либо на его предпонятийном статусе. Ср., например: - Представляешь, - говорил отец <...>. - Лес!.. - <...> - В лесу, оказывается, не просто много деревьев, а лес - это сообщество! (А. Битов. Улетающий Монахов) и Мы, литераторы, <...> потом выковываем из этого сплава «золотую розу» - повесть, роман или поэму. Золотая роза Шамета! Она отчасти представляется мне прообразом нашей творческой деятельности (К. Паустовский. Золотая роза).
От первого фрагмента ко второму наблюдается усиление абстрактного характера воображения: золотая роза Шамета не столько зрительно воображается повествователем, сколько отвлечённо понимается, оценивается, квалифицируется как прообраз писательского труда.
Одновременное функционирование с глаголом представлять / представляться слов со значением восприятия проявляет в воображении его наглядно-чувственное начало: - Лежу, а сама представляю: стол у нас в комнате. С работы пришли, обедать садимся. Борщ, мясо с гречневой кашей... Да так увижу ясно, прямо запах мне будто слышится (Е. Чижова. Время женщин).
В приведённом примере воображаемая (исходя из более широкого контекста) картина воспринимается героиней в сознании и зрением благодаря использованию глагола увижу, и обонянием, что передаётся существительным запах и глаголом слышится (слышаться - "2. Восприниматься (слухом или обонянием)" [12, с. 731].
Максимально возможный для представления абстрагированный характер носит воображаемая картина, описываемая с помощью субстантива представление [6] - ключевой, базовой когнитивной номинации - в следующем прозаи-
ческом отрывке: «Бог, смерть, любовь, братство людей», - говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего-то (Л. Толстой. Война и мир).
Следующий за именительным представления контекст содержит существительное слово, которое имеет значение "1. Единица языка, служащая для наименования понятий, предметов, лиц, действий, состояний, признаков, связей, отношений, оценок" [12, с. 728], и подчёркивает тяготение воображаемой картины к понятию. Вызываемые именительным представления Бог, смерть, любовь, братство людей наглядно-чувственные образы - это практически понятия. Их вообразить весьма сложно. Неслучайно данные представления смутные (смутный - "1. Неясный, неотчётливый" [12, с. 735]), размытые, они не связаны с конкретными объектами действительности, на что указывает неопределённое местоимение чего-то.
Вместе с тем писатель употребляет существительное представления, а не понятия, хотя одно из лексических значений номинатива представление -"5. Знание, понимание чего-н." [12, с. 580], а существительного понятие -"2. Представление, сведения о чём-н." [12, с. 559]. На наш взгляд, автору важно показать, что его герой пытается вообразить, приложив к себе, спроецировав на себя, то, что стоит за абстрактными словами Бог, смерть, любовь, братство людей, ибо представления - показатель работы человеческой души, основа её диалектики.
К тому же представления персонажа не только смутные, но и радостные (радостный - "1. Полный радости, веселья, выражающий радость. 2. Доставляющий радость" - "1. Весёлое чувство, ощущение большого душевного удовлетворения" [12, с. 638]). Радость - это эмоция, а эмоции - «один из видов ощущений»: «реальных» (непосредственных) и «воскрешённых в памяти или предвкушаемых» [16, с. 115], то есть представлений. Таким образом, высказывание с именительным представления Бог, смерть, любовь, братство людей и существительными словами и представления в художественном контексте со-
храняет свой наглядно-чувственный ореол и воспринимается как редуцированное описание воображаемой картины предпонятийного характера.
Подчеркнём, что степень абстрагированности вызываемого именительным представления наглядно-чувственного образа, в частности конструируемого в воображении, зависит не только от контекста, но и лексического наполнения самой синтаксической конструкции, морфологических особенностей имени, образующего данное предложение. Ярким свидетельством этого являются два предыдущих прозаических фрагмента: образы борща, мяса с гречневой кашей намного конкретнее и нагляднее, чем представления Бога, смерти, любви, братства людей.
Слова со значением интеллектуальной деятельности (думать, рассуждать, размышление, мысль, понимать и др. [6]), функционируя в одних прозаических контекстах с именительными представления, тоже отражают разную степень отвлечённости описываемых в художественных произведениях воображаемых картин. Например: А ей судьба - быть матерью Петрухи. <...> Люди... Катерина стала думать, следует ли ей стыдиться перед людьми <...> (В. Распутин. Прощание с Матёрой); Я задумался. Время... Наше земное время идёт к смерти - это ясно; бессмертие души останавливает небесное время -его там попросту нет; но третье время - время между мной и Машей - вероятно, существует? <...> (П. Храмов. Инок); <...> Когда я слышу о переделке жизни, я теряю власть над собой и впадаю в отчаяние. Переделка жизни! Так могут рассуждать люди, <...> ни разу не узнавшие жизни, не почувствовавшие её духа, души её (Б. Пастернак. Доктор Живаго).
Глаголы (стала) думать, задумалась, (могут) рассуждать актуализируют понятийный компонент в структуре представления, указывают на максимально возможную для данного наглядного образа отвлечённость от непосредственно воспринимаемых объектов действительности. Вместе с тем используемые глаголы не нивелируют чувственную природу представления: в каждом случае именительный представления «удерживает» художественное описание в
рамках воображаемой картины. Наглядно-чувственный фон описаний не ослабевает: персонажи размышляют, представляя определённые действия и ситуации, то есть думают посредством наглядно-чувственных образов.
Пожалуй, самой абстрагированной является воображаемая картина, вызываемая именительным представления, в одном контексте с которым используется глагол понять: «Противиться нельзя, - говорил он себе. - Но хоть бы понять, зачем это? <...> Нет объяснения! Мучение, смерть... Зачем?» (Л. Толстой. Смерть Ивана Ильича).
Высокую степень отвлечённости описываемой наглядно-чувственной картины задают в данном отрывке не только абстрактные субстантивы, образующие именительный преставления Мучение, смерть., и глагол понять, но и существительное объяснения (объяснение - "1. см. объяснить. 3. То, что разъясняет, помогает понять что-н.": объяснить - "Растолковать кому-н. или осмыслить для самого себя, сделать ясным, понятным" [12, с. 439]). Но объяснения литературный герой не находит и не понимает, что такое смерть, поэтому пытается её вообразить как своё неизбежное будущее.
Наглядно-чувственный фон описания поддерживается модальной семантикой желательности, которая выражается инфинитивным предложением хоть бы понять. Таким образом, перед нами пусть очень абстрагированная, но всё же воображаемая картина. Кстати, её содержание передаётся посредством художественно изображённой внутренней речи персонажа. Основа этой речи -именительный представления, и он показывает, что литературный герой думает, говорит про себя и воображает одновременно.
Особый интерес вызывают случаи контекстуального «сопровождения» именительного представления существительным мысль, которое требует специального комментария.
С когнитивной точки зрения мысль, хоть и квалифицируется обычно как базовый и самый яркий «представитель» интеллектуальной деятельности человека, приводящий в движение понятийную сферу последнего («результат про-
дуктивного мыслительного акта, выраженный в форме суждения и умозаключения» [9, с. 246]), представляет собой «картину (наше подчёркивание) какого-то факта реальности, которая является совокупностью возможных ситуаций (фактов)» [16, с. 32], то есть мысль по своей природе всегда наглядно-чувственна: картина - синтезированный многокомпонентный образ, высокая, но не абсолютная отвлечённость которого от непосредственно воспринимаемых объектов действительности определяется совокупностью ситуаций (фактов), отражённых в человеческом сознании, в контексте высказывания - в воображении. Такая картина и есть представление, которое одной из форм своего существования в мышлении человека - воображением - особенно тяготеет к понятию.
Добавим, что мысль - это ещё и идея [15, с. 280] - «в собственном смысле слова зрительный образ, наглядный образ» [15, с. 170]. Представление (особенно воображение) в силу роста своего обобщённого характера является основой мысли. Мысль по происхождению восходит к представлению, она оперирует наглядно-чувственными образами, «впитывает» их, «сливается» с ними или максимально отвлекается от них, но никогда не отрывается абсолютно.
В результате употребление существительного мысль в одном контексте с именительным представления в большей или меньшей степени «оживляет» наглядно-чувственный фон описания мысленной картины, которая может быть не только воображаемой, но и вспоминаемой. Ср., например: Обратно ехали мимо кладбища <...>. «Неужели все эти люди жили для карьера? - снова настигла меня та страшная мысль. - Или всё-таки карьер жил для них?» Жизнь человеческая... Неужели после неё остаётся только карьер - гигантская яма, словно рана, в теле Земли? (М. Чванов. Карьер); <...> Надо было, наконец, привыкнуть к ужасной мысли, что я совершил новое преступление <...>. Жалоба Мими, единица и ключик! Хуже ничего не могло со мной случиться (Л. Толстой. Отрочество); Мысль его быстро обежала жизнь вне его любви к Анне.
«Честолюбие? Серпуховской? Свет? Двор?» Ни на чём он не мог остановиться (Л. Толстой. Анна Каренина).
Данная последовательность художественных фрагментов демонстрирует усиление наглядно-чувственного компонента в семантике именительных представления: номинатив мысль в каждом случае подчёркивает, что наглядно-чувственные образы являются неотъемлемой частью мыслительного процесса, его фундаментом.
Наглядно-чувственный компонент в семантической структуре именительного представления актуализируется также с помощью субстантивированного местоимения это, которое в художественном контексте обычно находится в постпозиции по отношению к именительному представления и сохраняет значение указательности, доминирующее в его сложной синкретичной семантике и дополняющееся «субстантивными семами предметности и идентификации» [1, с. 37]: Пряник конём! Это ж мечта всех деревенских малышей. Он белый-белый, этот конь. А грива у него розовая <...> (В. Астафьев. Последний поклон); Любовь населения... Уважение. Ночные поездки. Аутотранспланта-ция. <...> Благодарность старушки, её смешная, искренняя молитва за молоденького неверующего врача... Всё это представилось в один миг, вдруг, отчётливо, с радостью (В. Шукшин. Шире шаг, маэстро!); Может, он сидит где-нибудь в Дельфах, над расщелиной, <...> и вещает, <...>, невесть что. Невесть, в том-то... Встречи! Об этом только и мечтала (М. Кучерская. Среднестатистическое лицо).
В первом примере субстантивированный прономинатив это имеет предметный денотат и «отсылает к предмету, названному препозитивным» [1, с. 45] словосочетанием, образующим именительный представления. В остальных фрагментах это обнаруживает ситуативный денотат, связанный, как и предметный, «с миром предметных реалий» [1, с. 49], и «относит к калейдоскопу наглядно-чувственных образов, отражающих ситуацию» [1, с. 47], - в данных контекстах - воображаемых картин.
Вмещая содержание именительного представления, субстантивированное местоимение это «указывает на наглядно-чувственные образы» [1, с. 34] и включает их в структуру мысли, выражаемой предложением, следующим за именительным представления.
Достаточно же частотное при субстантивированном прономинативе это местоимение всё с семантикой неопределённой обобщённости «усиливает то обобщение, которое уже содержит указательное это» [1, с. 49].
Приведённые отрывки из художественных произведений интересны и в плане модальной окрашенности наглядно-чувственных образов, вызываемых именительными представления: воображаемые литературными героями картины отражают их самые сильные желания. Семантика желательности в первом и третьем примерах задаётся посредством однокоренных слов мечта ("2. Предмет желаний, стремлений" [12, с. 353]) и мечтала, а во втором - с помощью прилагательного молоденький, которое информирует читателя о том, что персонаж только недавно начал врачебную практику и потому мечтает о любви, уважении и благодарности людей, гипотетически им вылеченных.
Важно отметить, что прозаические контексты с именительными представления в основе почти всегда содержат оценочную лексику: бред, ненавидел, с печалью, с ужасом и восхищением, с радостью, в отчаяние, горько всхлипывая и др. Это объясняется тесной когнитивной связью категории представления с категорией оценки.
«Оценочный подход к объекту внешнего мира предполагает прежде всего восприятие его органами чувств, затем оценочное познание находит своё завершение в выражении отношения субъекта к оцениваемому предмету, которое и проявляется в оценке» [14, с. 9]. Начальный этап оценивания - восприятие - и конечный - собственно оценка ("хорошо - плохо", "красиво - безобразно", "нужно - не нужно" и т. п.) - связываются процессом «перетекания» чувственного образа, непосредственно «привязанного» к действительности, в осознанное, получившее чёткое словесное воплощение оценочное понятие. В этом
процессе «перетекания» чувственного в абстрактное ведущую роль играет именно представление. Поэтому человеку свойственно оценивать то, что он представляет, и представлять то, что он называет оценочным словом. Например: <...> И прежде даже чем он вспомнил, что случилось, он знал уже, что случилось что-то важное и хорошее. «Катюша, суд». Да, и надо перестать лгать и сказать всю правду (Л. Толстой. Воскресение); Лаврецкий прислушался... «Звёзды, чистые звёзды, любовь», - шептал старик. «Любовь», - повторил про себя Лаврецкий, задумался, - и тяжело стало у него на душе (И. Тургенев. Дворянское гнездо).
Слова с семантикой оценки что-то важное и хорошее, правду, тяжело стало (на душе) усиливают наглядно-чувственный ореол описаний вспоминаемых (в данных контекстах) картин, акцентируя внимание на образах, вызываемых именительными представления, ибо характеристика не может существовать без предмета характеризации.
Итак, именительный представления в традиционном (классическом) понимании, являясь в русском языке специальным синтаксическим средством выражения семантики представления, используется в художественной прозе для описания и вспоминаемых, и воображаемых картин - более «чувственных» / достаточно отвлечённых наглядных образов, отнесённых к плану прошлого / будущего, обычно модально окрашенных и охарактеризованных в аспекте положительной / отрицательной оценки.
Прозаический контекст, содержащий слова со значением восприятия / представления / интеллектуальной деятельности, обусловливает актуализацию в семантике именительного представления наглядно-чувственного или понятийного компонента.
Чаще всего при именительном представления употребляется лексика со значением памяти, воспоминания, что объясняется особенностью предметного денотата существительного, образующего данное предложение. Предметный денотат отражается в памяти человека в виде достаточно чёткого «следа», об-
наруживая близость к восприятию - прошлому чувственному опыту. Поэтому степень «чувственности» / абстрагированности вызываемого именительным представления наглядного образа зависит не только от коммуникативного контекста, но и от лексического наполнения синтаксической конструкции и морфологической специфики базового субстантива.
Очень часто поддерживает образный фон художественного описания представления субстантивированное местоимение это, которое, находясь преимущественно в постпозиции по отношению к соответствующему предложению, имея предметный / ситуативный денотат, вбирает в себя содержание именительного представления и выражает «указательно-чувственную семантику» [1, с. 49].
Активно взаимодействуя с художественным контекстом в целом и словами со значением восприятия / представления / интеллектуальной деятельности в частности, отражая при этом синкретизм и переходный характер наглядно-чувственного образа, именительный представления выступает универсальным синтаксическим средством выражения семантики воспоминания / воображения и ярким доказательством взаимосвязи и взаимопроникновения чувственных и абстрактных форм познания действительности.
Библиографический список
1. Бабайцева, В.В. Местоимение это и его функциональные омонимы: Монография. -М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. - 168 с.
2. Бабайцева, В.В. Система односоставных предложений в современном русском языке: Монография. - М.: Дрофа, 2004. - 512 с.
3. Голайденко, Л.Н. Именительный представления и инфинитив представления в семантической оппозиции «восприятие / прошлое / воспоминание - воображение / будущее / понятие» (на материале художественной прозы) // Актуальные вопросы теории и практики филологических исследований: Материалы 3 международной научно-практической конференции 25-26 марта 2013 г. - Прага: Vedecko vydavatelske centrum «Sociosfera-CZ», 2013. -С. 113-119.
4. Голайденко, Л.Н. Инфинитив представления и лексика когнитивной семантики: особенности взаимодействия в художественной прозе // Вестник Челябинского гос. пед. унта. - Челябинск: ЧГПУ, 2014. - № 9. - С. 243-262.
5. Голайденко, Л.Н. Категория представления как структурно-семантическая (на материале художественной прозы) // Вестник Томского гос. пед. ун-та. - Томск: ТГПУ, 2013. -№ 3 (131). - С. 140-145.
6. Голайденко, Л.Н. Лексика со значением представления в современном русском языке (на материале художественной прозы): Монография. - Уфа: Изд-во БГПУ, 2013. -142 с.
7. Голайденко, Л.Н. Лексико-фразеологические средства выражения семантики представления в современном русском языке (на материале художественной прозы): Монография. - Уфа: Издательство БГПУ, 2012. - 72 с.
8. Голайденко, Л.Н. Сравнительный анализ именительного представления и инфинитива представления: лингвистический и методический аспекты // Русский язык в школе. -2013. - № 9. - С. 36-40.
9. Еникеев, М.И. Психологический энциклопедический словарь. - М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2006. - 560 с.
10. Золотова, Г. А. О категории модальности // Модальность в языке и речи: новые подходы к изучению: Сб. науч. тр. / Под ред. С.С. Ваулиной. - Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2008. - С. 16-20.
11. Калашян, А.П. Коммуникативные аспекты категории модальности: Автореф. дисс. ... канд. филол. н. - Ереван: ЦНИпоОН, 1992. - 22 с.
12. 12. Ожегов, С.И. Словарь русского языка: 70 000 слов / Под ред. Н.Ю. Шведовой. - 23-е изд., испр. - М.: Рус. яз., 1991. - 917 с.
13. Пешковский, А.М. Русский синтаксис в научном освещении: Учебное пособие. -Изд. 9-е. - М.: Кн. дом «ЛИБРОКОМ», 2009. - 432 с.
14. Скаженик, Е.Н. Категория оценки в лингвокультурологическом и лингвокогни-тивном аспектах (на материале речи студентов): Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. - Таганрог: ТГПИ, 2002. - 20 с.
15. Философский энциклопедический словарь / Ред.-сост. Е.Ф. Губский, Г.В. Кораб-лёва, В.А. Лутченко. - М.: ИНФРА-М, 2006. - 576 с.
16. Шаховский, В.И. Лингвистическая теория эмоций: Монография. - М.: Гнозис, 2008. - 416 с.
Bibliography
1. Babaytseva, V.V. Pronoun it and its functional homonyms: Monograph. - M.: Flint: Science, 2014. - 168 p.
2. Babaytseva, V.V. The system of single-composition sentences in modern Russian: Monograph. - Moscow: Drofa, 2004. - 512 p.
3. Golaydenko, L.N. The nominative of imagination and recollection and the infinitive of imagination and recollection in the semantic opposition «perception / past / recollection - imagination / future / concept» (based on fiction) // Actual problems of the theory and practice of philological research: Proceedings of the 3rd International Scientific and Practical Conference March 25-26, 2013. - Prague: Vedecko vydavatelske centrum «Sociosfera-CZ», 2013. - P. 113-119.
4. Golaydenko, L.N. The infinitive of imagination and recollection and the vocabulary of cognitive semantics: features of interaction in prose // Bulletin of the Chelyabinsk State Pedagogical University. - Chelyabinsk Chelyabinsk State Pedagogical University, 2014. - № 9. - P. 243-262.
5. Golaydenko, L.N. The category of imagination and recollection as a structural-semantic (based on fiction) // Bulletin of Tomsk State Pedagogical University. - Tomsk: Tomsk State Pedagogical University, 2013. - № 3 (131). - P. 140-145.
6. Golaydenko, L.N. Lexicon with the meaning of recollection and imagination in modern Russian (based on fiction): Monograph. - Ufa: Izd BSPU, 2013. - 142 p.
7. Golaydenko, L.N. Lexical and phraseological means of expressing the semantics of imagination and recollection in the modern Russian language (based on fiction): Monograph. - Ufa: Publishing BSPU, 2012. - 72 p.
8. Golaydenko, L.N. Comparative analysis of the nominative imagination and recollection and infinitive of imagination and recollection: linguistic and methodical aspects // Russian language at school. - 2013. - № 9. - P. 36-40.
9. Enikeev, M.I. Psychological encyclopedia. - Moscow: TC Welby, PH Prospect, 2006. -
560 p.
10. Zolotova, G.A. About the category of modality // Modality in language and speech: new approaches to the study: Collection of scientific papers / Ed. S.S. Vaulina. - Kaliningrad: RSU of I. Kant, 2008. - P. 16-20.
11. Kalashyan, A.P. Communicative aspects of the category of modality: The dissertation ... the candidate of Philological Sciences. - Yerevan: TsNIpoON, 1992. - 22 p.
12. Oshegov, S.I. Russian dictionary: 70 000 words / Ed. N.Y. Shvedova. - 23 th ed., rev. -M.: Rus. lang., 1991. - 917 p.
13. Peshkovski, A.M. Russian syntax in a scientific light: Textbook. - Ed. 9th. - M.: Book House «LIBROKOM», 2009. - 432 p.
14. Skazhenik, E.N. The category of evaluation in linguistic and cultural science and linguistic and cognitive aspects (based on the speech of students): The dissertation ... the candidate of Philological Sciences. - Taganrog: TGPI, 2002. - 20 p.
15. Encyclopedic Dictionary of Philosophy / Ed.-comp. Gubsky E.F., Korableva G.V., Lut-chenko V.A. - Moscow: INFRA-M, 2006. - 576 p. - (LIB D «INFRA-M»)
16. Shahovsky, V.I. Linguistic theory of emotions: Monograph. - M.: Gnosis, 2008. -
416 p.
