CC BY
67
М. В. Жукова
ИКОНОГРАФИЯ АПОКАЛИПСИСА В РОМАНЕ А. КУБИНА «ДРУГАЯ СТОРОНА»
В фантастической прозе конца XIX — начала XX вв., отмеченной повышенным интересом к теме смерти, спектр причин гибели мира расширяется за счет войн, инопланетных вторжений, а также разнообразных технических изобретений. Например, мотив нехватки воздуха, ведущей к глобальной катастрофе, который в романе англичанина М. Ф. Шиля «Пурпурное облако» (1901) был обусловлен природным катаклизмом, получает десятилетие спустя новую трактовку: в двухтомном сочинении австрийца К. Х. Штробля «Элеагабаль Куперус» (1910) миллионер Томас Бецуг планирует искусственными средствами создать монополию на кислород, необходимый для дыхания.
В отличие от своего соотечественника писатель и художник Альфред Кубин (18771959) в романе «Другая сторона» (1909), основным объектом изображения в котором является терпящий крушение город Перле, столица расположенного в Центральной Азии царства грез, следует, скорее, традиционной иконографии апокалипсиса. Наряду с образами вавилонской блудницы и бледного коня, мотивами пожара, потопа, эпидемий и моральной деградации человека1 в романе возникают картины засилья животного мира: «Никто не мог понять, откуда взялось такое изобилие фауны. Звери стали подлинными хозяевами города и, похоже, сами чувствовали себя таковыми» [3, с. 187]. Кроме хищников и грызунов, город в романе наводняют различные насекомые: тучи саранчи, за одну ночь объевшие замковый парк [3, с. 182], «клопы, уховертки, вши», делавшие жизнь невыносимой [3, с. 183], тараканы, чьи черные спинки напоминают рассказчику «архитектурное украшение» [3, с. 191], а также полчища муравьев, опасность от которых, как будет показано ниже, не ограничивается масштабами биологической катастрофы: «В довершение всего нахлынули муравьи! Их можно было найти в любой щели и складке, в одежде, в портмоне, постельном белье. Встречались три вида: черные, белые и кроваво-красные. Черные, самые крупные, водились в стенах и на открытом воздухе. Белые, куда более зловредные, превращали в труху деревянные балки. Хуже всех, без сомнения, были красные, ибо для своего обитания они облюбовывали человеческие тела. Поначалу чесаться еще считалось неприличным. Но как быть, если тебя грызут заживо? Во Французском квартале уже давно чесались все. Мы смеялись над ними, но вскоре занялись тем же» [3, с. 189].
Инновативность А. Кубина при разрабатывании апокалипсических образов состоит в их иронической интерпретации, а также в их многозначности, постулируемой самим автором, предполагающим возможность многопланового раскодирования текста. Клеменс Брунн в этой связи сообщает, что необыкновенно начитанный А. Кубин, вероятно, пытался облечь свои богатые знания в «форму загадки», он также неоднократно указывает на «аллюзивную структуру» романа, на его многочисленные контекстуальные связи [4, S. 92].
1 О традиции библейского апокалипсиса в романе см. отдельно [1, 8. 138; 2, 8. 106]. © М. В. Жукова, 2011
Ниже мы продемонстрируем семантическую многозначность мотива муравьиной угрозы, которая наряду с фантастической коннотацией приобретает в тексте статус иносказания, иллюстрирующего определенные тенденции, характерные для культурной жизни рубежа веков. Такое переосмысление фантастических мотивов будет характерно для литературы экспрессионизма2, где используемый А. Кубиным мотив насекомого, окончательно утратив свою генеалогическую связь с фантастикой, перейдет в статус метафоры, характеризующей экзистенциальную ситуацию человека в окружающем его мире [6, 8. 100-102].
Источником мотива биологической угрозы со стороны насекомых мог послужить для А. Кубина рассказ Г. Уэллса «Царство муравьев» (1905) [7]3, где повествуется о проигранной борьбе капитана Жерилло с особым видом высокоинтеллектуальных муравьев, оккупировавших речушку Батемо в Бразилии и постепенно выживших из этой местности человека. Возникающие в конце рассказа апокалипсические пророчества, предвещающие «к 1950 или самое позднее к 1960 году» [10, с. 556] завоевание муравьями Европы, сформировались, скорее всего, под влиянием теории эволюции Ч. Дарвина [11]. Еще в 1894 г. в одной из своих научных статей Г. Уэллс выражает большие сомнения в будущем человечества, лишенного, в отличие от многих животных, способности приспосабливаться к меняющимся внешним условиям: «Настоящими наследниками будущего станут маленькие, плодовитые и активно развивающиеся существа; те малоизвестные, бесчисленные, быстро адаптирующиеся биологические виды, представители которых погибают в несметных количествах, но число их несмотря ни на что не убывает...» [12, р. 656]4. Возможно, образ поглощающих человеческий мир муравьев был почерпнут и А. Кубиным, и Г. Уэллсом напрямую из труда Ч. Дарвина «Происхождение человека и половой отбор» (1871, нем. перевод тогда же) [13], в котором английский ученый высоко оценивает умственные способности этих насекомых, узнающих «товарищей после четырехмесячной разлуки», определяющих «промежутки времени между повторяющимися событиями», владеющих своим языком, позволяющим передавать друг другу мысли [14, с. 123]5.
В отличие от рассказа Г. Уэллса в «Другой стороне» внимание акцентируется скорее на физическом, чем на интеллектуальном господстве насекомых, а сопротивление жителей города их засилью отражено в ряде комических ситуаций. Так, герой по имени Брен-дель укрывается от напасти в положенном на пол платяном шкафу, обильно посыпанном порошком против насекомых, в то время как сердобольные завсегдатаи городского кафе помогают справиться с зудом двум увлеченным игрой шахматистам, установив «обычай при входе и выходе из кафе почесывать обоих господ» [3, с. 194]. Однако зловещий образ съеденных заживо игроков, превратившихся прямо за шахматной доской в два муравейника, из которых «проглядывали белые косточки» [3, с. 217], типологически близок образу мертвецов с куберты «Санта Роза» в рассказе Г. Уэллса: «По раскинутым рукам,
2 Например, о фантастическом образе живого мертвеца в экспрессионизме см. отдельно [5].
3 Высокоинтеллектуальные существа селениты, напоминающие своим внешним видом, биологическими особенностями и повадками муравьев, правда, живущие на Луне, встречаются уже в романе Г. Уэллса «Первые люди на луне» (1901), который был опубликован на немецком языке в 1905 г. [8].
Ф. П. Греве (1879-1948) был одним из основных переводчиков Г. Уэллса в Германии, он учился в 1898-1901 гг. в Мюнхене, был дружен со Ш. Георге и К. Вольфскелем, с которыми общался и А. Кубин.
Об этом см.: [9, 8. 126-184].
4 Анонимная статья, написанная Г. Уэллсом. Об этом см.: [11, 8. 80].
5 См. также о муравьях у Ч. Дарвина: [14, с. 192].
на которых клочьями висело мясо, видно было, что трупы подверглись какому-то необычному процессу разложения» [10, с. 547].
Наряду с биологической угрозой затронутая в романе тема трансформации города в муравейник6, а также отождествление людей с насекомыми отсылают к литературному топосу мира-муравейника, характерному для так называемой иронической фантастики или менипповой сатиры [16, 8. 31-39]. Обращаясь в своем романе к древнему топосу, А. Кубин преследует те же задачи, что и Лукиан в «Икаромениппе» (ок. 161) или Бона-вентура в «Ночных бдениях» (1804): развенчать «кажимость человеческого величия», создать «ироническую дистанцию» по отношению к устоявшимся нормам и представлениям [16, 8. 31]. Метафору людей-насекомых А. Кубин использует при характеристике моральной деградации жителей царства, усматривая в их зловещих оргиях «нечто сродное с миром насекомых» [3, с. 211]; муравьиной царицей названа в романе мужская угодница Мелитта Лампенбоген, что позволяет домыслить образы жителей ее «царства», которые и в самом деле обнаруживают много общего с уже известными в литературе типами человекообразных существ, например, с дрессированными блохами Левенгука в сказке «Повелитель блох» (1822) Э. Т. А. Гофмана, полная версия которой была опубликована в 1908 г. [17], когда А. Кубин работал над «Другой стороной». Как и для блох у Гофмана, для жителей Царства «не было ничего важнее, чем что-то собою представлять, хотя бы даже вора или мошенника» [3, с. 60]7. Как замечает Криста-Мария Бердслей [20, 8. 179], в результате дрессировки Левенгук превращает своих подопечных в ненавистных Гофману филистеров, которые заняты тем, что обеспечивают себя вещами, приличествующими их званию и положению в обществе: униформой, оружием, шпорами, сапогами для верховой езды, посудой и одеждой. Те же черты филистерского благополучия отличают жизнь в государстве Патеры: «В царстве грез... обеспечиваются все материальные потребности людей» [3, с. 10], там есть «все, что нужно для жизни: хорошая еда... люди живут благоустроенно... к вашим услугам всегда найдется хорошая кофейня. Чего еще можно пожелать?» [3, с. 21]. Свой прототип в эпохе романтизма обнаруживают и съеденные муравьями шахматисты, которые променяли жизнь на игру, а многообразие мира на поле в черно-белую клетку. Как и книжные черви в «Ночных бдениях» Бонавентуры, формирующие образ кабинета-гроба чиновника, даже ночью подписывающего смертные приговоры и напоминающего «механическую фигуру», «марионетку», «заживо засыпанного снегом лапландца» [21, 8. 31], у А. Кубина поедающие героев муравьи и блохи отсылают к нечеловеческой сущности этих «живых мертвецов». Возможно, в лице шахматистов А. Кубин чинит суд над венцами, для которых, по мнению Германа Бара, все является шахматной игрой, а любая ситуация разыгрывается «по правилам», навсегда оставаясь при этом «упражнением», но не самой жизнью [22, 8. 76]. Превращение героев в муравейники в контексте их тотального отказа от жизненной действительности становится уже не только фантастическим превращением, но и гротескным символом давно постигшей их духовной смерти. Процесс сужения жизненного пространства персонажа, которое в итоге превращается в его могилу, отсылает и к рассказу Гофмана
6 О сходстве города с муравейником, ульем, термитником на основании тождества социальных функций см.: [15, S. 4, 126].
7 Ср. нем. текст у Э. Т. А. Гофмана и А. Кубина: “die höhere Kultur, die er (Leuwenhoek. — М. Ж.) uns aufzwang, bestand aber vorzüglich darin, daß wir durchaus was werden, wenigstens was vorstellen mußten” [18, S. 52]; “und darauf kam es in diesem Land an: etwas vorzustellen, irgend was, meinetwegen einen Tagedieb oder Strolch” [19, S. 61].
«Хайматохара» (1819). «Трагическую» судьбу заморского насекомого, сменившего экзотические леса острова О-Ваху на оклеенную золотой бумагой крошечную коробочку, ставшую ему впоследствии гробом, в «Другой стороне», кроме шахматистов, повторяет книжная вошь Acariña Felicitas8.
Одновременно муравьиную напасть в романе А. Кубина можно истолковать и как метафору, связанную с опасностью американизации Европы. Быстро развивающийся индустриальный мир Америки получает в литературе данного периода двойственную трактовку: это и «страна неограниченных возможностей», и источник угрозы, исходящей от прогрессистской цивилизации [23, с. 229]. Деятельность предприимчивого американца в Европе носит, как правило, разрушительный характер, связанный с пагубным влиянием техники, изобретений, идей, власти денег. В рассказе Г. Майринка «Г. М.» (1904) побывавший в Америке европеец вносит смуту в умы своих бывших соотечественников мыслью о скрытых под пражской землей золотых реках, в результате чего люди разрушают свои собственные дома; в романе Г. Г. Эверса «Ученик чародея» (1909) европеец вывозит из Америки сектантские идеи и проповедует их жителям горных итальянских деревень, лишая последних воли и разума. Появление американца Геркулеса Белла в Царстве грез называют одной из основных причин его крушения [24, S. 243]. «Мясоконсервный король» с фамилией изобретателя телефона и рациональной логикой предпринимателя, Геркулес Белл является в романе воплощением идеи прогресса. Он вводит в Царстве грез новую валюту, просвещает жителей по поводу технических достижений современности, агитирует за новую жизнь и призывает к свержению основателя государства Патеры. Одновременно с появлением американца в городе происходит ряд немотивированных изменений, в результате которых «провинциальное гнездо» грозит превратиться в метрополию: увеличивается число жителей [3, с. 162], развиваются психические и нервные расстройства [3, с. 169], растет число различных союзов и партий [3, с. 161] — обычно спокойный Перле приобретает «искусственную видимость оживленного города» [3, с. 164]. Эпидемия сонливости и появление в городе многочисленных животных также сопутствуют приезду Белла. По аналогии с рассказом К. Х. Штробля «Триумф механики» (1907), где американец наводняет европейский город искусственными кроликами, которые размножаются естественным способом, животных в романе А. Кубина, одержимых тем же «элементарным инстинктом размножения» [3, с. 183], можно трактовать как один из результатов «сатанинской» деятельности американца.
Метафора муравейника в контексте американизации города может быть также истолкована в духе идей мюнхенской литературно-художественной среды, к которой принадлежал и А. Кубин. В частности, писатель Карл Вольфскель (1869-1948) обнаруживал влияние Америки в коммерциализации жизни, обезличивании общества, утрате человеком индивидуальности [25, S. 7]; представители кружка Штефана Георге (1868-1933) писатель и литературовед Фридрих Гундольф (1880-1931) и историк Фридрих Вольтерс (1876-1930) в предисловии к издаваемому ими ежегоднику “Jahrbuch für die geistige Bewegung” за 1912 год ассоциируют американское влияние с распространением муравьев, которые расплодятся в скором времени во всех уголках мира: «Если в последующие пятьдесят лет продолжающегося прогресса не появится никаких других субстанций, не отмеченных прогрессистским клеймом, если прогрессистское заражение города транспортом,
8 Тема, находящая продолжение в «Превращении» (1912/1915) Кафки, где Грегор Замза, покорившись судьбе и утратив жизненную волю, позволил себе превратиться в жука, укрывшегося в своей «комнате-могиле» [16, S. 125].
газетой, школой, фабрикой и казармой доберется до самого дальнего уголка вселенной, то эти последние остатки старых субстанций исчезнут, и по-сатанински искаженный мир Америки, муравьиный мир, окончательно вступит в свои права» [26, S. VIII]. Три приведенные в «Другой стороне» типа муравьев — белые, красные и черные, отсылающие к трем цветам флага Германской империи [24, S. 244], — указывают на Германию как на конкретную жертву нависшей американской угрозы.
Таинственный процесс муравьиного нашествия, ставший одной из причин разрушения города в романе Кубина, выступает отражением целой совокупности различных страхов человека, связанных и с чисто биологической опасностью, и с подавляющим влиянием других культур, и с внутренними трансформациями самой человеческой личности. Такая полисемантичность фантастических образов, неожиданное соположение смыслов и возможность их различного толкования, характерные для «Другой стороны», определяют, по мнению Анреи Гнам, специфику фантастики конца XIX — начала XX вв., которая вовлекает реципиента в «бесконечный процесс расшифровки смысла» [27, S. 200].
Литература
1. Jablkowska J. Literatur ohne Hoffnung. Die Krise der Utopie in der deutschen Gegenwartsliteratur. Wiesbaden, 1993. 246 S.
2. Lippuner H. Alfred Kubins Roman “Die andere Seite”. Bern, 1977. 220 S.
3. Кубин А. Другая сторона. Екатеринбург, 2000. 290 c.
4. Brunn C. “Ja warum kam ich da nicht selbst längst dahinter”. Zur Mainländer Rezeption Alfred Kubins // Müller-Seyfarth W. H. (Hg.) Was Philipp Mainländer ausmacht: Offenbacher Mainländer-Sym-posium 2001. Würzburg, 2002. S. 89-110.
5. De Vos J. Lebendig begraben. Analyse einer Metapher im expressionistischen Drama. F. a. M., 1983. 122 S.
6. Cosentino Ch. Tierbilder in der Lyrik des Expressionismus. Bonn, 1972. 190 S.
7. Wells H. G. The Empire of the Ants. Strand Magazine. 1905. Dez.
8. Wells H. G. Die ersten Menschen im Mond. Vom Autor genehmigte deutsche Übertragung von Felix Paul Greve. Bruns, 1905. 326 S.
9. Martens K. Felix Paul Greves Karriere. Frederick Philip Grove in Deutschland. St. Ingbert, 1997. 407 S.
10. Уэллс Г. Царство муравьев // Уэллс Г. Рассказы. М., 1981. С. 539-556.
11. Barber O. H. G. Wells’ Verhältnis zum Darwinismus. Reprint. Leipzig, 1934. 81 S.
12. Rate of Change in Species // Saturday Review. 1894. Dec. 15 th. Р. 655-656.
13. Darwin Ch. Die Abstammung des Menschen und die geschlechtliche Zuchtwahl: in 2 Bd. Stuttgart, 1871. Bd 1. 377 S.; Bd 2. 418 S.
14. Дарвин Ч. Происхождение человека и половой подбор // Дарвин Ч. Полное собрание сочинений / под ред. проф. М. А. Мензбира. М.; Л., 1927. Т. 2, кн. 1.
15. Mumford L. Die Stadt. München, 1979. 673 S.
16. Koppenfels W. von. Der andere Blick oder das Vermächtnis des Menippos. München, 2007. 320 S.
17. Hoffmann E. T. A. Meister Floh. Zum ersten Male vollst. hrsg. von Hans von Müller. Berlin, 1908. 261 S.
18. Hoffmann E. T. A. Meister Floh. Letzte Erzählungen // Hoffmann E. T. A. Werke: in 4 Bd. F. a. M., 1967. Bd 4. S. 5-149.
19. Kubin A. Die andere Seite. München, 1975. 276 S.
20. Beardsley Ch.-M. E. T. A. Hoffmanns Tierfiguren im Kontext der Romantik. Bonn, 1985. 376 S.
21. Bonaventura. Die Nachtwachen. F. a. M., 1974. 221 S.
22. Bahr H. Wien. Stuttgart, 1906. 136 S.
23. Шульц Д. Образы Америки в немецкой литературе // Литература в контексте культуры: межвузовский сб. / отв. ред. А. Г. Березина. СПб., 1998. С. 224-238.
24. Stockhammer R. Zaubertexte. Die Wiederkehr der Magie und die Literatur 1880-1945. Berlin, 2000. 304 S.
25. Wolfskehl K. “Weltanschauung” des Jahrbuchs // Jahrbuch für die geistige Bewegung. 2 Jg. Berlin, 1911. S. 4-9.
26. Einleitung der Herausgeber // Jahrbuch für die geistige Bewegung. 3 Jg. Berlin, 1912. S. III-VIII.
27. Gnam A. Erkenntnisformen des Fantastischen. Okkulte Vorstellungswelten in G. Meyrinks «Golem» und A. Kubins «Die andere Seite» // Musil-Forum 29. 2007. S. 190-206.
Статья поступила в редакцию 20 ноября 2010 г.
