Иисус Арнольда Тойнби. Вычислительная герменевтика и непрерывная традиция классической средиземноморской цивилизации Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Олкер Х.Р.-мл., Ленерт В.Дж., Шнайдер Д.К.

ИИСУС АРНОЛЬДА ТОЙНБИ. ВЫЧИСЛИТЕЛЬНАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА И НЕПРЕРЫВНАЯ ТРАДИЦИЯ КЛАССИЧЕСКОЙ СРЕДИЗЕМНОМОРСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ1

В работе «Предназначение волшебства» Б. Бетельгейм утверждает, что «величайшая наша потребность и самая трудноразрешимая задача -найти смысл в своей жизни» [Bettelheim, 1977, р. 3]. Похоже, что большинство американцев уже достигли этой цели - по крайней мере частично - благодаря Иисусу Христу. Из 1509 опрошенных в ходе недавнего обследования Института Гэллапа американцев 9/10 признались, что Иисус повлиял на них как духовный и нравственный учитель, 3/4 верили, что Иисус жив и пребывает на небесах, почти столько же указали, что их личное общение с Богом углубляется, а 2/3 полагали, что без веры в Христа невозможно обрести вечную жизнь. «По свидетельству Института Гэллапа, при выборке в 1500 человек предел погрешности составляет от 2 до 3%» [Briggs, 1983]2.

1 Alker H.R.jr., Lehnert W.G., Schneider D.K. Toynbee's Jesus: Computational herme-neutics and continuing presence of classical Mediterranean civilization // Alker H.R. Rediscoveries and reformulations. Humanistic methodologies for international studies. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1996. - P. 104-144.

Перевод печатается по: Олкер Х.Р.-мл., Ленерт В.Д., Шнайдер Д.К. Иисус Арнольда Тойнби: Вычислительная герменевтика и непрерывная традиция классической средизем-номоской цивилизации / Пер. с англ. П. Б. Паршина // Полис. - 2001. - № 6. - С. 65-96.

Настоящий текст представляет собой пересмотренные и исправленные извлечения из коллективной работы [Alker, Lehnert, Schneider, 1985], подготовленной при поддержке Национального научного фонда США (грант IST-8217502). Принимая во внимание чрезвычайно существенный вклад моих соавторов, я во всех соответствующих местах сохранил местоимение первого лица множественного числа «мы». Вместе с тем я не обращался к ним с просьбой санкционировать внесенные мною изменения, за погрешности которых они, тем самым, не несут никакой ответственности.

2 Приводимые цитаты и цифры взяты из статьи Бриггза, который, в свою очередь, ссылается на доклад Института Гэллапа.

347

Но смысл христианского послания куда более расплывчат и вариативен, нежели можно предположить на основании данной выборки. Из того же опроса Гэллапа следует, что в мире найдется немного стран, которые были бы столь же набожными, как Америка, и одновременно столь же невежественными в том, что касается догматов христианской религии. Почти три пятых американских респондентов не имели представления о Нагорной проповеди, а 46% не смогли назвать четыре Евангелия, в которых все ученые видят важнейший из сохранившихся источник сведений о жизни и учении Христа. Более того, треть респондентов «полагала возможным обрести вечную жизнь и без веры в Иисуса, а почти четверть считала, что можно быть "истинным христианином", не веря при этом в божественную сущность Христа» [Briggs, 1983].

Если бы мы попытались провести аналогичный опрос где-нибудь за пределами США или же попробовали мысленно реконструировать результаты, которое дало бы подобное обследование 100, 500 либо 1900 лет тому назад, то, безусловно, обнаружили бы еще более глубокие различия и расхождения. Вместе с тем не исключено, что отчасти именно многообразие интерпретаций обеспечило истории Иисуса столь поразительный успех в качестве духовного путеводителя, политического учения или культурного идеала. Ни один другой текст в истории западной цивилизации - будь то художественный или научный, религиозный или светский - так часто, широко и устойчиво не наполнял смыслом жизни отдельных индивидов и / или крупные исторические движения. При всех серьезных модификациях его влияние сказалось как минимум на четырех фундаментально разных способах производства (на античном рабовладении, феодализме, капитализме начала Нового времени и восточноевропейском социализме).

Когда в качестве специалистов в области социальных дисциплин и информатики мы размышляем над собственной религиозной социализацией, то неизбежно упираемся в следующие вопросы. Какие адекватные научные методы - в свете как традиционных, так и более новых исследовательских подходов - позволили бы точно установить те смыслы и значения, которые мы и другие люди находим и чувствуем в истории Иисуса? В чем вдохновляющая сила и притягательность этой истории, или «мифа»?1 Какой базовой структуре (или структурам) и каким инфицирующим,

1 Мы употребляем слова «миф», «героическая история», «легенда», «волшебная сказка» и «фольклор» как сугубо технические термины гуманитарных наук, без какого-либо предвзятого мнения по поводу конечной, религиозной обоснованности христианства. Вообще, нам хотелось бы, чтобы нас рассматривали в рамках «гуманистической» традиции, которая стремится к независимости в определении предмета и критериев научного изучения религиозных проблем, и гуманитарных наук, претендующих на автономию по отношению к естественным наукам в плане познавательных задач, методологии и исследовательского инструментария.

348

самореплицирующимся, «вирусным» свойствам1 обязана она своей силой? Возможно ли воспроизводимым образом выявить некоторые из механизмов, посредством которых эта глубинная структура была преобразована во «внешние» тексты, и эмпирически проверить полученные результаты? Или же эти «переработки», обсуждением которых заняты многие тради-ционалистски настроенные ученые, различаются в своей основе? Какие версии истории Христа (если видеть в ней поддающуюся воспроизведению героическую историю) и в каких личностных, культурных, экономических и политических контекстах - современных или исторических - обладали большей либо меньшей притягательностью? В частности, почему так много американцев, да и не только американцев, считают историю Иисуса преисполненной значения для себя лично даже в тех случаях, когда весьма поверхностно знакомы со Священным Писанием? Как - с методологической точки зрения - отобразить эти значения истории Иисуса или других харизматических религиозных и политических фигур на культурной и политической карте мира? Перечисленные вопросы настолько важны, что одно это уже служит оправданием наших бесспорно гуманитарных и, конечно же, несовершенных научных попыток найти на них адекватные ответы.

В настоящей статье представлено комплексное обоснование нашего подхода, в котором делается упор не на исследовании данных опросов, а на выявлении аналитически воспроизводимых, суггестивных мотивацион-но сюжетных структур, имплицитно присутствующих в текстах истории Иисуса, когда их читают или слушают самые разные люди. Здесь будут приведены и критическо-герменевтическим образом сравнены две независимо составленные и проанализированные с помощью компьютерных методов кодировки, без какого-либо априорного предположения о том, что в действительности истинна только одна из них. Кодировка истории Иисуса В. Ленерт отталкивается от схематического очерка А. Тойнби, опубликованного в приложении к книге «Постижение истории»; более пространная кодировка Олкера-Шнайдера опирается, помимо этого, на цитируемые Тойнби стихи из Библии [ТоупЬее, 1946, р. 376-539]. Наши выводы указывают на преемственность между использованной нами формой герменевтического исследования на основе компьютерных методов, т.е. вычислительной герменевтикой, и более традиционными для социальных наук формами анализа текстов, зачинателем которых выступил Тойнби. Настаивая на необходимости соединения в герменевтическом анализе исследовательских усилий человека и возможностей компьютера, мы полагаем, что предлагаемый подход - со всеми необходимыми поправками - может внести методологический вклад в эмпирическое, критическое и конструк-

1 Некоторые из этих биологических терминов почерпнуты нами из дерзкой, но не лишенной серьезных изъянов фантазии «Метамагические темы: вирусоподобные предложения и самореплицирующиеся структуры» Д. Хофстадтера [Ыо£81аё1ег, 1983].

349

тивное обсуждение многообразных проявлений неизменного присутствия в нашей (и не только в нашей) жизни классической средиземноморской цивилизации.

Новый подход к старой теме

Учитывая, сколь велик объем научной литературы, посвященной исследованию значений и смыслов истории Иисуса, было бы трудно оправдать какой-либо новый подход, не выявив его связей с прежними подходами и - одновременно - наличия в этих последних лакун. Наш подход ориентирован на разъяснение ряда нерешенных вопросов, обнаруженных нами в некоторых весьма почтенных гуманитарных традициях, а именно: в религиозной истории, психоанализе и герменевтической философии. Он предполагает (и использует) соединение традиционного поиска миметических сюжетных структур с новой, еще только развивающейся компьютерной методологией нарративного резюмирования (narrative summarization) и анализом эмоциональных сюжетных единиц (affective plot units) [Lehnert, 1981; Lehnertetal, 1981; Lehnert, Loiselle, 1985]1. Это делается в надежде на то, что экплицитность, гибкость форм и потенциальная куму-лятивность методов компьютерного анализа текстов сможет поднять на новый уровень конструктивную строгость критического изучения как самих классических текстов и более поздних их интерпретаций, так и кросс-национального и кросскультурного распространения этих текстов, их изменчивости и долговечности.

1 Более полный обзор так или иначе сопоставимых и поддающихся эмпирической проверке подходов к резюмированию и интерпретации повествовательных структур приведен в восьмой главе книги, в которую входит настоящая работа. Ранние версии данной главы, изначально называвшейся «Волшебные сказки и способы изложения мировой истории», были написаны в 1970-х - начале 1980-х годов, еще до того, как я натолкнулся на работы Ленерт. Поэтому, хотя в конечном итоге эта глава была опубликована в 1987 г. [Alker, 1987], т.е. после появления первой версии представленного здесь материала [Alker, Lehnert, Schneider, 1985], она может служить компаративным введением к нему. Мы с Ленерт учились у Р. Абельсона и были восторженными поклонниками как связанного с его и Р. Шенка именами направления в компьютерном моделировании понимания текста, так и более частных работ Абельсона по динамике политически релевантных систем убеждений [см.: Abelson, Reich, 1969; Schank, Abelson, 1977].

[Работа Олкера «Волшебные сказки, трагедии и способы изложения мировой истории» вышла в русском переводе в 1987 г. в сборнике «Язык и моделирование социального взаимодействия» (М.: Прогресс); там же с некоторыми сокращениями была опубликована работа Р. Абельсона 1973 г. «Структуры убеждений», фактически являющаяся предварительной краткой версией упомянутой выше работы 1977 г. Термины «summary» и «summarization» в переводе 1987 г. передавались специально созданными неологизмами «свертка» и «сворачивание». В настоящем переводе используются более привычные выражения -«резюме» и «резюмирование» с их скорее семантическими, нежели синтаксическими коннотациями. - Прим. пер.]

350

Религиозная история

Религиозная история стремится удовлетворить потребность своих слушателей или читателей в постижении смысла жизни через описания замыслов и деяний Бога (или богов), а также тех, кем двигало божественное вдохновение. Конечно, стремление увидеть Божий промысел или провидение в великих исторических событиях, получившее широкое развитие в иудеохристианской традиции, было присуще не только ей. Хорошо известен миссионерский пыл ранней (и современной) исламской цивилизации; то же самое относится и к весьма туманному «Небесному Мандату», легитимировавшему власть ранних китайских правителей. Гегельянская философия рассматривает историю как разворачивающееся самопознание Разума. Марксистская философия, несмотря на свою атеистическую позицию, тоже содержит в себе драматические поворотные моменты в духе христианства: она предрекает замещение старого порядка новым после героической борьбы, в которой рабочий класс примет на себя роль спасителя человечества. В рамках всех этих традиций в той или иной мере присутствуют писаные истории, почитаемые рассказы о ключевых персонажах или группах, жизнеописания которых предлагаются в качестве средства более глубокого постижения (сути учения) самими его последователями и модели, в соответствии с которой те должны строить собственную жизнь. Тем не менее, согласно Й. Галтунгу, восприятие истории как развития с кризисными поворотными моментами и кладущими ей конец сошествиями Бога на Землю - отличительная черта западных, но не восточных «социальных космологий» [Galtung, 1980].

С точки зрения целей данной работы в предлагаемой Тойнби религиозной трактовке истории особый интерес представляет даже не многоступенчатая сравнительная концептуализация цивилизационной истории, где различные героические фигуры добиваются или не добиваются успеха в формировании обновляющих ответов на вызовы, с которыми сталкиваются их цивилизации. Гораздо важнее его производный и более конкретный тезис, а также аргументация, касающиеся роли Евангелий в развитии единой и относительно устойчивой эллинистическо-сирийско-христианской народной культуры в пределах греко-римского мира. Выявление тех компонентов истории Иисуса, которые делают ее притягательной сегодня, есть способ изучения непрерывности и трансформаций в таких цивилизационных сообществах.

Сопоставление исходных черт повествований о Сократе и Геракле, о героических спартанских царях, римских реформаторах (особенно о Грак-хах), о предводителях восстаний рабов и об Иисусе приводит Тойнби к заключению, что «из самих перекличек [между этими описаниями] вырисовывается одна и та же драма, которая, похоже, лежит - по крайней мере в наиболее существенных и общих своих чертах - в основе всей этой группы героических историй, как языческих, так и христианских» [Toyn-

351

bee, 1946, р. 406]. Почему это так? «Евангелия содержат значительное число встроенных в них разнообразных элементов, которые были принесены туда потоком [эллинистической, сирийской и т.д.] "народной памяти"» из «изменчивых подземных течений находящейся в вечном движении примитивной психической жизни» [Toynbee, 1946, р. 457]. Из этих подземных течений примитивной психической жизни «элементы, присущие одной культуре, могут проникать в тело другой культуры даже в те времена, когда на утонченной поверхности жизни две культуры, которые таким образом эффективно коммуницируют [на народном, или пролетарском уровне]... сознательно враждебны по отношению друг к другу» [Toynbee, 1946, р. 447]. Взятые вместе, эти элементы было бы, наверное, правильно охарактеризовать как «эпический цикл эллинистического внутреннего пролетариата; а эпическая поэзия находится [где-то] посередине между ментальными областями "фольклора" и истории» [Toynbee, 1946, р. 448].

Нельзя сказать, чтобы тойнбиевская рамка героического повествования в одинаковой степени подходила ко всем реконструкциям раннехристианского опыта. Если в самом начале христиане, по-видимому, сражались главным образом с иудейскими властями, то вопрос о мере ответственности за казнь Иисуса иудейских и римских властей до сих пор не имеет ответа, оставаясь дискуссионным. Высказывался довод о том, что относительно неблагосклонная трактовка Евангелиями иудейских властей есть явная попытка скрыть поддержку Иисусом еврейских «зелотов», восставших против Рима [Brandon, 19791]. Вместе с тем очевидно, что главной мишенью первых мучеников, вдохновленных Иисусом, была власть римского императора2.

Религиозная история также указывает склонному к рефлексии ученому на то, что христианские интерпретации наделяли значением самые разные политические движения. Появление более долгосрочной, менее хилиастической и пацифистской, более консервативной трактовки римского владычества примерно совпало по времени с обращением в христианство императора Константина. После этого самыми серьезными врагами христианской истории стали те, кто атаковал Римскую империю (или защищался от нее). Средневековые представления о пропасти между Градом Божиим и Градом земным поддерживали религиозное отступление в направлении более совершенных (но авторитарных) монашеских сообществ и подготовки к первостепенно важной потусторонней жизни на небесах или в аду. Новая эра ассоциируется с переориентацией религиозной энергии с Крестовых походов христианского мира против «неверных турок» на тотальные священные войны между католиками и протестантами или даже

1 Мы признательны У.Д. Бернхему за то, что он обратил наше внимание на это исследование.

2 Очень яркое, глубокое по мысли и подкрепленное источниками описание мученичества в раннехристианской церкви [см.: Pagels, 1979, сЬ. 4].

352

на преследование одного протестантского течения другим, как это было накануне и во время гражданской войны в Англии [см. особенно: Johnson, 1975, 1981]. Отсюда бегство пилигримов и основание Нового Иерусалима, «града на холме». Другие новые города получили названия типа Провиденс («Провидение») и Филадельфия (греч. «братская любовь»). Этим событиям отведено важное место в литературе по американской истории.

Психоаналитические трактовки волшебных сказок, мифов, сновидений и утопий

Несмотря на многочисленные критические замечания, которые нам или кому-либо еще хотелось бы высказать по поводу приложения к монографии Тойнби, мы считаем продемонстрированный там исследовательский подход как достойным подражания примером действительно строгого гуманитарного научного исследования, так и предвестником многих гораздо более поздних работ. Например, обратимся снова к известному психоаналитическому сочинению Б. Бетельгейма, где рассматривается роль мифов, волшебных сказок и фольклорных легенд в удовлетворении нашей потребности в придании жизни смысла. Никак не цитируя Тойнби, Бетель-гейм примечательным образом дополняет его аргументацию и тем самым усиливает ее.

«Мифы и тесно связанные с ними религиозные сказания дают материал, из которого дети формируют свои представления о происхождении мира и его назначении, а также о социальных идеалах, которым ребенок мог бы следовать... Таковы образы непокоренного героя Ахиллеса и хитроумного Одиссея; Геракла, чье жизнеописание показывает, что чистка самых грязных конюшен не унижает достоинства сильнейшего человека; святого Мартина, который разрезал свой плащ пополам, чтобы одеть несчастного нищего... Миф, подобно волшебной сказке, может в символической форме выражать внутренний конфликт и подсказывать, как этот конфликт мог бы быть разрешен... Миф величественно подает свой предмет; он исполнен духовной мощи, а божественное представлено и переживается в нем в виде обладающих сверхъестественными возможностями героев, предъявляющих постоянные требования к простым смертным» [БейеШет, 1977, р. 24-26]1.

1 Иную психоаналитическую трактовку мифов о герое-спасителе см.: [Еёе1шап, 1967, р. 217-228]. Эдельман доказывает, что «мифы и метафоры позволяют людям жить в мире, где причины просты и четко очерчены, а лекарства очевидны. На место сложного для понимания эмпирического мира человек ставит относительно немногочисленные, простые, классические, архетипические мифы, в центре которых находятся враг-заговорщик и всемогущий герой-спаситель» [Еёе1шап, 1967, р. 228]. Конформистскому взгляду Эдельмана следует противопоставить радикальные и консервативные подходы, которые будут рассмотрены ниже.

353

И историк, и психиатр находят в сфере бессознательного индивидуальной психики, со всеми ее мощными символами, фундаментальными конфликтами и интегрирующими компромиссами, релевантную основу устойчивых религиозных мифов. Черпая примеры как из эллинистической, так и из иуде-охристианской традиции, оба они считают, что социальные потребности -возрождение дезинтегрирующихся цивилизаций или же социализация будущих поколений в их культурном наследии - дифференциально удовлетворяются героическими сказаниями казалось бы детского, или «примитивного», фольклора. И оба позитивно оценивают поиски интегративных, направляющих смыслов человеческого бытия через анализ мифологических или литературных повествований, взаимодействующих с жизнью своих аудиторий1.

Герменевтическая философия

Сторонник новаторских методов в области гуманитарных наук В. Дильтей видел в герменевтике искусство интерпретации текстов. Герменевтической философии он определил родственную задачу - «поиск объективных методов, которые могли мы подтвердить интерсубъективность посредством критической интерпретации используемых людьми оборотов речи» [Маккгее1, 1975, р. 258-260, 327, 345-357]2. Выдающийся современный практик такого искусства и такой философии П. Рикёр утверждал, что «способность строить и воспринимать нарративные схемы -искусство, скрытое в глубинах человеческой души, и извлечь его подлинный механизм из природы, дабы иметь перед глазами, всегда будет трудно» [Исоеиг, 1981]. Тем не менее его метод критического герменевтического анализа иллюстрирует третью гуманитарную традицию - герменевтическую философию. Эта традиция оказывается для нас особенно полезной, когда мы пытаемся очертить контуры тойнбиевско-бетельгеймовской области мифа и фольклора, расположенной где-то между поэтическим вымыслом, глубинно-психологическими символическими значениями, научной историей и культурологическими исследованиями.

Подобно своим предшественникам, Рикёр стремится обнаружить ту реальность, ту подлинную истину мифологических или легендарных повествований, которые не поддаются адекватному, эмпирически аккуратному

1 Стоит отметить религиозное обоснование такой трактовки, предлагаемое Тойнби: «Но можно ли поверить в то, что Бог должен проявлять себя в фольклоре?.. Именно в фольклоре, если где-либо вообще - ибо уж точно не в избирательных бюллетенях - "глас народа" становится "гласом Божиим"... "В тот час возрадовался духом Иисус и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам; ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение" (Лука x. 21; Матфей xi. 25-26)» [Toynbee, 1946, р. 538].

2 Указаны страницы, откуда взяты приводимые в данном разделе цитаты и пересказываемые положения.

354

историческому анализу. Он хочет найти освобожденный от мистического ореола способ отличать историю от художественного вымысла при сохранении более широкого их единства и присущих им специфических значений истинности (truth values). «Раскрывая нас по отношению к чему-то иному, - утверждает Рикёр, - история открывает нас возможному, тогда как художественная литература, раскрывая нас по отношению к воображаемому, подводит нас к тому, без чего нет реальности» [Ricoeur, 1981, р. 296].

В схематической форме аргументацию Рикёра можно передать следующим образом. Принимая некую разновидность тезиса У. Гэлли о том, что «история - лишь вид по отношению к повествованию как роду» [цит. по: Ricoeur, 1981, р. 272], Рикёр признает наличие сложной проблемы, связанной с конфликтом между возможными психоаналитическими интерпретациями одних и тех же свидетельств. Ни неопозитивистские версии исторического объяснения, ни вневременные структуралистские модели нарративной структуры не кажутся ему адекватными. Как в исторических и художественных сочинениях, так и в опыте их слушателя / читателя Ри-кёр усматривает конфигуративный, последовательный элемент нарратива. Обе формы нарратива предопределяют также чувствительную к контексту (но не привязанную к нему) когнитивную заинтересованность в коммуникативном понимании.

Дильтей говорил, что «поэт - это провидец, интуитивно постигающий смысл жизни». Он согласился бы с точкой зрения Рикёра, что у исторических сочинений есть свои «поэтические» свойства, и поддержал бы его поиск сюжетоподобных организационных схем. По мнению Рикёра, к ним относятся: четыре фундаментальных типа «сюжетных воплощений» (фраевские романтические сочинения, трагедии, комедии и сатиры); различная формальная аргументация (позитивистские или диалектические логические законы); противостоящие друг другу гипотезы о мироустройстве (вроде формизма, органицизма, механицизма и контекстуализма С. Пеппера1) и альтернативные идеологические мобилизующие схемы (такие, как консерватизм, радикализм, либерализм и анархизм по К. Мангейму). Художественная литература - это аристотелевский mimesis, не просто имитационное копирование, но «продуктивное воображение», «реактивация человеческих действий», «образное приращение» («iconic augmentation») реального, расширяющее присущие ему возможности. Mimesis возникает лишь тогда, когда поэтическая деятельность создает сюжеты, подобные mythos («что означает речь, вымысел и сюжет, вместе взятые») трагической поэмы. «Таким образом, с помощью понятия mythos из аристотелевской "Поэтики" мы открываем то, что существенно в нашей концепции

1 Эти гипотезы, основанные на четырех не поддающихся логическому основанию «базовых метафорах» («сходство», «организм», «машина», «историческое событие»), были предложены в кн.: Pepper S. World Hypotheses. A Studyin Evidence. Berkeley, LosAngeles, 1942. - Прим. пер.

355

сюжета в истории: соединение вероятности и результата, хронологии и конфигурации, последовательности и следствия» [Исоеиг, 1981, р. 292-294].

В последние годы Рикёр углубил и расширил свои представления о миметических сюжетных структурах. Вместе с тем в его позднейших книгах, включая «Живую метафору» и «Время и повествование», по-прежнему виден интерес к порождающим и синтетическим семантическим структурам. «Семантическая инновация, - говорит он по поводу нарративов, - заключается в изобретении некоего сюжета, что само по себе является синтезом: благодаря сюжету цели, причины и случайности объединяются в рамках темпорального единства всеобъемлющего и завершенного действия. Именно этот синтез разнородности позволяет сравнивать нарратив и метафору» [Шсоеиг, 1983, р. 15]1.

При всех очевидных различиях в референции вымышленные повествования и традиционные исторические сочинения связываются весьма сходными конфигурационными элементами. Рикёр дает обзор дебатов между Броделем, Дреем, Гэлли, Гемпелем и их последователями, используя для дальнейшего развития своей позиции расширенное, трехступенчатое понятие мимесиса как префигурационной, конфигурационной и рефи-гурационной имитации жизни.

Переформулировка проблематики

Хотя мы и не исчерпали всего списка релевантных гуманитарных прозрений, приведенный выше комплексный обзор указывает на некоторые сходящиеся пути, позволяющие подступиться к поставленным нами вопросам. Если мотивационно продуктивные миметические сюжетопо-добные структуры помогают наполнить смыслом рассказы для детей, религиозные мифы и исторические повествования, то основной научной целью должна стать их операциональная идентификация посредством тщательного анализа текстов. Когда такая идентификация проведена, требуется рассмотреть, каким образом «повествовательный схематизм» проецирует эти структуры в жизнь соответствующих слушателей / читателей.

Несмотря на то что настоящее изыскание заимствует у традиционных подходов герменевтический прием подробного текстуального анализа и отталкивается от тойнбиевского списка из 87 элементов повествования, сконструированные этим ученым схематические резюме историй об античных героях ставят перед ориентированным на использование компьютерных методов аналитиком текста множество проблем. Есть немало во-

1 Рикёр пространно обсуждает аристотелевские теории поэтики, гэллиевское понятие «следуемости» («ТоПошаЪПйу») в повествовательных текстах, гемпелевскую номологи-ческую трактовку исторических законов и «квазисюжет» броделевской истории структур, циклов и событий [Шсоеиг, 1983, р. 298 Й-.].

356

просов, не получивших в исследовании Тойнби удовлетворительных ответов. Например, как мы должны репрезентировать и идентифицировать смысловые компоненты истории Иисуса? Все пронумерованные Тойнби элементы представляются весьма сложными, но не в одинаковой степени. Нет ли в его героической версии истории Иисуса таких характерных или ключевых элементов, которые были автором проигнорированы, неверно постулированы или чрезмерно акцентированы? Не являются ли какие-то из элементов более «необходимыми», чем другие, более существенными или первичными? Можно ли экономнее или глубже передать анализ самого Тойнби? Если мы найдем некую привлекательную глубинную сюжетопо-добную структуру данной истории, как мы узнаем, что это - корректная, самая глубокая, самая истинная, абсолютно или хотя бы относительно лучшая интерпретация сложного «внешнего» текста? Не будут ли читатели, принадлежащие разным культурным средам, но читающие одни и те же Евангелия, усматривать разное содержание в выделенных Тойнби эпизодах? Как на уровне индивидуальных жизней проверить его обобщения относительно средиземноморской цивилизации? И где следует поставить под сомнение его культурологическую реинтерпретацию самой истории Иисуса?

Новые подходы, несомненно, могут оказаться полезными в заполнении этих лакун. Поэтому, заинтересовавшись смыслом истории Иисуса, мы обратились к появившейся в последние годы литературе по компьютерному резюмированию повествований и моделированию аналогической и метафорической аргументации, результатом чего и стало сотрудничество авторов настоящей работы. Мы надеемся, что, используя содержащиеся в этой литературе выводы, конвенциональные нормы, технические приемы и программы, мы сумеем совместно выработать некоторые ответы на перечисленные вопросы.

Теперь можно более четко подвести итог предшествующему обсуждению, сформулировав несколько пожеланий относительно дальнейшего научного исследования поставленной проблемы1.

1. Позитивистское рассмотрение элементов истории Иисуса как истинных или ложных (что подлежит выяснению) утверждений упускает из виду их исторически подтвержденную мотивационную притягательность, символически проявляющуюся, по крайней мере отчасти, на досознатель-ном или бессознательном психическом уровне. Эмоциональная структура истории Иисуса требует дальнейшего, более детального исследования.

2. Описательные элементы повествования должны прочитываться как поддающиеся воспроизведению и при этом модифицируемые рецепты человеческого поведения.

1 Приводимый ниже список пожеланий, как и следующий раздел настоящей работы, взяты (с определенными изменениями) из предварительного отчета о нашем исследовании [ЬеЬпей, А1кег, 8сЬпеМег,1983, р. 358-367].

357

3. Разнообразие исторических контекстов, в которых проявлялась упомянутая мотивационная сила (на основе одних и тех же или почти одних и тех же евангельских текстов, хотя и не всегда одинаково эффективно), убедительно свидетельствует о наличии одной или нескольких глубинно-структурных репрезентаций ее существенных элементов, которые могут быть по-новому переписаны во многих, но не во всех конкретных ситуациях.

4. Тем главным глубинным источником инфицирующей, «вирусной», самореплицирующейся силы истории Иисуса, поисками которого мы занимаемся, вполне может оказаться некая разновидность миметической сюжетной структуры.

5. Удостоверившись в существовании точных версий базовых текстов, необходимо рассмотреть операциональные стратегии обнаружения глубинных сюжетоподобных структур и рационализированные процедуры выявления относительных достоинств последних как инструментов резюмирования более сложных текстов.

6. Если для структурной характеристики соответствующих повествований используется индуктивная стратегия, следует ясно и четко разъяснить процедуры распознавания и комбинирования первичных тематических элементов.

7. При изучении соперничающих и / или сближающихся интерпретаций мотивационной притягательности базовых религиозных повествований целесообразно подвергнуть каждый такой текст в отдельности воспроизводимым процедурам резюмирования эмоционального сюжета. Конечно, извечных герменевтических споров подобные резюме не разрешат, но они должны обеспечить точные и строгие основания для дальнейшего обсуждения и последующих обобщающих исследований.

Резюмирование на базе сюжетных единиц как способ удовлетворить пожелания к научному исследованию поставленной проблемы

К счастью, поиск миметической сюжетной структуры истории Иисуса оказался если и не во всех деталях, то уж, во всяком случае, в существенных чертах близок исследовательской программе резюмирования повествования с использованием эмоциональных сюжетных единиц (affective plot units), развернувшейся с начала 1980-х годов (при участии Ленерт) [Lehnert, 1981]. Задействованные в ней ученые кодируют элементы повествования в эмоциональных терминах; более того - субстантивным оказывается и выведение из детальных кодировок текста обобщающих сюжетных структур. Это отличает их модели от типичных для инициированного Д. Румельхартом подхода, строящегося на «грамматиках повествования» (story grammars), синтаксических моделей [Rumelhart, 1975, 1977]. Вместе с тем онтологически важным свойством любого описания

358

сюжетных единиц на языке LISP является то, что оно легко допускает ре-цептоподобную процедурную интерпретацию. Поэтому можно утверждать, что такой подход открывает потенциальные возможности для реализации первых двух из перечисленных выше пожеланий.

А как обстоит дело с третьим и четвертым нашими пожеланиями, т.е. с миметической адекватностью получаемой на основе сюжетных единиц характеристики повествования и перспективой «реалистического» переписывания этой глубинной структурной характеристики - как минимум в идеализированных версиях различных (но не всех) личностных и исторических контекстов? Предварительные эмпирические сопоставления с грамматико-повествовательными репрезентациями показали, что эмоциональные сюжетные структуры лучше предвычисляют хранимые в памяти повествования, чем «грамматические» резюме [Lehnertetal, 1981]. Из этого следует, что подход Ленерт действительно в какой-то мере схватывает эмоциональную организацию человеческой памяти о рассказанном. В дальнейшем мы подробнее расскажем об инфицирующих, «вирусоподобных» свойствах резюме на базе сюжетных единиц, однако несомненно, что исключительное мотивационное воздействие истории Иисуса во многом обусловлено именно ими. Учитывая недостаточную тонкость методов разграничения эмоциональных состояний, которыми располагают сегодня исследователи имеющих эмоциональные корни сюжетных структур, а также радикальное понижение когнитивной содержательности текста вследствие подобного кодирования, рассчитывать на получение в скором времени окончательных результатов не приходится. Было бы воистину замечательно, если бы заранее разработанные процедуры выведения резюмирующих сюжетных структур оказались в состоянии значимо и красиво справляться со столь же сложными сводами повествований, как те, с которыми имел дело Тойнби.

Очевидно, что конкретные исследования миметической (или «имитационной») адекватности определяются нашей способностью моделировать контекстно-зависимые переписывания сюжета и - в пределах достоверности - тестировать их мобилизующие эффекты. Более того, эти эффекты станут поддаваться научному анализу только при условии надлежащей экспликации синтаксиса, семантики и прагматики человеческого опыта генерирования и понимания повествований. Поскольку многие попытки решить сходную задачу на основе других глубинно-структурных характеристик сюжета увенчались успехом, по крайней мере частично1, и был достигнут прогресс в конструировании порождающих грамматик повествования для опирающихся на сюжетные единицы резюме [см.: Tonfoni, 1985], мы верим, что в итоге такого рода генеративная апробация

1 Дж. Миэн [Meehan, б.г.] ссылается на давнюю работу Ш. Клайна из Висконсин-ского университета в Мэдисоне; кроме того, мы имеем в виду труды П. Уинстона, Б. Катца и их коллег из Массачусетского технологического института [см.: Winston, 1982].

359

извлеченных из текста сюжетных структур окажется возможной и, вероятно, даст вполне конкретные и поддающиеся обобщению результаты.

Достоинством повествовательно-резюмирующего подхода Ленерт является не только легкость эмпирического сопоставления используемых в нем кодировочных процедур с другими аналогичными методами. Его дополнительное преимущество заключается в том, что сперва вводится открытый для исправлений перечень четко определенных первичных и комплексных сюжетных компонентов, а также сопутствующий набор воспроизводимых процедур для индуктивного составления более или менее интегрированного сюжетного резюме текста конкретного повествования. И то, и другое было полностью представлено в предшествующих публикациях Ленерт, особенно в ее совместной работе с С. Луазель [см.: ЬеЬпей, Loise11e, 1985]. Таким образом, данный подход вполне отвечает пятому и шестому из высказанных нами пожеланий.

Чрезвычайно интересные (и противоречивые) аргументы, выдвинутые Тойнби на основе его собственного нарративного резюме истории Иисуса, делает сам этот схематический текст весьма заманчивым объектом разумной величины для нашей первой попытки провести повествовательное резюмирование. Затем путем более пространного анализа библейских текстов, цитируемых ученым в подкрепление своего резюмирующего изложения, будет исследован вопрос о том, воспроизводимы ли независимым образом резюме Тойнби и наши его кодировки. Тем самым, в конечном счете может быть удовлетворено и последнее из перечисленных выше пожеланий - но только в контексте более широких герменевтических обсуждений.

Первый поиск миметической сюжетной структуры

Первоначальное кодирование истории Иисуса, осуществленное Ленерт

Когда мы обратились к Ленерт с вопросом, нельзя ли закодировать тойнбиевское 87-членное схематическое изложение истории Иисуса, ее ответом стало двоякого рода сотрудничество: она решила не только провести кодирование сама, но и обучить двух других авторов настоящей работы необходимым процедурам, с тем чтобы обеспечит возможность независимого воспроизведения результатов. В данном разделе представлена наша совместная интерпретация первоначальных результатов Ленерт, а в следующем приведен краткий отчет о кодировании Олкера - Шнайдера, дополнивших тойнбиевскую схематическую версию истории Иисуса прочтением цитируемых им библейских текстов.

Используемые процедуры не предполагают различения оттенков эмоциональных состояний; фиксируются лишь грубые различия между «позитивными» и «негативными» событиями, а также ментальными собы-

360

тиями с нейтральной или нулевой эмоциональной составляющей; вместе с тем эти события маркируются с позиций каждого из включенных в рассмотрение существенно важных акторов. В соответствии с четкими процедурами, описанными в ее работе 1981 г. [см.: ЬеЬпей, 1981], первым ко-дировочным решением Ленерт стало выделение следующих особых акторов повествования: Бог; существующие (иудейские) религиозные / политические Власти; Герой (Иисус); Массы (жители Иудеи и Самарии), к которым Герой изначально обращается; его Ученики; Предатель (Иуда); Иноземный Властелин (Пилат) и Фанатичный Последователь (Павел), который играет столь важную роль после смерти Героя1.

Затем был построен результирующий граф из 37 позитивных, 28 негативных и 55 эмоционально нейтральных ментальных состояний, а эти эмоциональные состояния, соответственно, соединены теми пятью видами связей, которые на данный момент допускает анализ по сюжетным единицам: мотивационными (помечаемыми буквой «т»), актуализацион-ными («а»), терминационными («1»), эквивалентности состояний («е») и недифференцированными межличностными (е-связи Ленерт - Луазель, оставленные без маркировки). Таблица 1 отражает синтаксически возможные типы связей и, кроме того, дает мнемонические имена первичным сюжетным единицам, используемым при анализе. Здесь следует заметить, что элементы текста, содержащие лишь описательные подробности (вроде ссылок на царское происхождение героя и его генеалогию), равно как и чисто визуальные его компоненты (тойнбиевские иллюстрации), в коди-ровочных процедурах Ленерт явным образом игнорировались.

Кодирование эмоциональных состояний и связей между ними требует высокой квалификации, и этот важный этап проведенного Ленерт анализа текста тойнбиевского схематического резюме заслуживает некоторых комментариев. Во-первых, следует подчеркнуть, что при выделении сюжетных единиц делался упор на эмоционально насыщенное и ориентированное на достижение некой цели поведение, сопряженное с личным успехом или неудачей, с межличностным сотрудничеством или соперничеством. Включение в граф любой конкретной связи фактически означает признание того, что в рассматриваемом тексте присутствует первичная сюжетная единица - одна из перечисленных в таблице 1. Именно из таких эмоционально насыщенных и предполагающих ориентацию достижения

1 Эта терминология, отчетливо выраженная в тойнбиевском резюме, предопределяет те способы, которыми ученый пытается обобщить историю Иисуса и сопоставить ее с другими современными ей героическими историями. Хотя при выделении акторов учитывались некоторые общие принципы (связанные с вероятной ролью данных персонажей как независимых агентов, влияющих на развитие сюжета), принятое Ленерт решение все же заставило нас задуматься о том, не следует ли отдельно закодировать тойнбиевскую роль «Предшественника» (Иоанн Креститель) и отграничить Римских Солдат (как потенциальных будущих христиан и символических членов греко-римского внутреннего пролетариата) от иудейских Масс и Властелина (римского наместника).

361

цели (affective and purposive) первичных сюжетных единиц на основе заранее установленного списка возможных комплексных единиц конструируются все более сложные сюжетные структуры.

Первичные сюжетные единицы

А. Монадические (задаваемые в терминах связей между эмоциона.1ьными состояниями одного персонажа)

М

ь

+

Успех М

М

Упорство

Неудача +

Ь

Двусмысленное благо

у m

М

Проблема +

Скрытое благо

+

m

М

Активация

Негативный комплекс

Таблица 1

М

Моги вайи я

+ 1=

Позитивный комплекс

+

Решимость

Утрата

Позитивный компромисс

Б. Диадические (задаваемые в терминах связей между змоциона.1ьными состояниями двух персонажей)

Негативным компромисс

м м

Изменение намерений

Негативная реакция

Позитивная реакция

М

Внешняя проблема

М

Дан мни извне возможность

М

Внешним мотивация

Во-вторых, исследование показало, что обычный читатель / слушатель привносит в любой новый текст некий набор когнитивных структур высшего порядка или «предельного уровня», используемых при интерпретации данного текста. Поэтому квалифицированный кодировщик должен быть хорошо знаком с рядом сложных сюжетных единиц и искать их в тексте. При аккуратном осуществлении подобного кодирования шансы на успех последующего поиска сюжетных единиц высшего порядка (или более глубоких) возрастают.

В-третьих, при построении графа эмоциональных состояний существует важное грамматическое ограничение, заключающееся в том, что любое отображаемое там конкретное эмоциональное состояние не может соединяться с другими более чем одной исходящей от него или направленной к нему связью каждого из допустимых типов. Неопытные кодировщики часто исчерпывают лимит вариантов для установления некоторых связей (особенно m-связей) до того, как осознают наличие более важных повествовательных сопряжений. В результате им приходится проводить процедуру заново.

362

Вместе с тем даже многоопытным кодировщикам зачастую приходится делать трудный выбор между несколькими возможными связями, символически предполагаемыми некоторыми текстами. В настоящее время для большинства подобного рода случаев имеются достаточно точные и надежные эвристические и грамматические правила кодирования, однако полностью запрограммированные и проверенные в работе кодировоч-ные алгоритмы отсутствуют. При первоначальных обсуждениях ленертов-ских правил кодирования (которые Олкер и Шнайдер, прежде чем подступиться к библейским текстам, применили под ее руководством к одной хорошо известной сказке) особенно интересным оказалось для нас то, как е-связи позволяют отображать символически богатые эмоциональные эквивалентности и противоречия. Наиболее важными на этом этапе кодирования были, пожалуй, расхождения в количестве и типах е-связей, следствием которых могли стать серьезные различия в топологической структуре взаимосвязей сюжетных единиц, попадающих в центр внимания на более поздних этапах ленертовского анализа. Поэтому можно говорить о том, что потребность в реалистичной и детальной разработке определенных ограничений (и, возможно, модификации существующих) на использование е-связей, маркирующих эквивалентность состояний, сверх тех, которые отмечены в работе Ленерт и Луазель, все еще сохраняется.

Автоматическое выведение резюмирующей эмоциональной сюжетной структуры

На этом этапе важную роль в нашем исследовании сыграла йельская версия разработанного Ленерт Генератора Графов Сюжетных Единиц (ГГСЕ). На основании ранее определенного множества из 45 возможных комплексных сюжетных единиц (по большей части входивших в более детальный перечень комплексных сюжетных единиц, приведенный в Приложении к работе Ленерт и Луазель) компьютерными методами были выявлены все комплексные единицы, содержавшиеся в графе эмоциональных состояний рассматриваемого текста. В ленертовской кодировке «Страстей Господних» присутствуют 199 молекулоподобных структур с эмоциональным значением, половину которых (реально - 100) компьютерный алгоритм поиска позднее отнес к «единицам высшего уровня» (т.е. к свободным от доминирования со стороны других единиц).

К счастью для нас, восемь сюжетных единиц высшего уровня, включенных в ленертовскую кодировку истории Иисуса, оказались, как видно из рисунка 1, сопряжены друг с другом, что отражает очевидную повествовательную когерентность стержневых компонентов жизни Христа. Кроме того, были обнаружены еще пять кластеров сюжетных единиц высшего уровня: десять связанных между собой единиц, касающихся действий Фанатичного последователя (Павла); состоящая из семи единиц совокупность взаимоот-

363

ношений между иудейскими Властями и Властелином (римским наместником); два небольших кластера, затрагивающих Иисуса и его Учеников, и один - Иуду и Учеников. В чем-то нарушающая равновесие (и одновременно -упрощающая ситуацию) раздельность этих кластеров послужила стимулом к добавлению дополнительных е-связей к текущей версии программы ГГСЕ.

Рис. 1

Страсти Христовы в интерпретации А. Тойнби (шесть кластеров сюжетных единиц высшего уровня в кодировке В. Ленерт)

364

Что находится в центре главного нарративного кластера, представленного на рис. 1? Содержится ли в этой сложной конфигурации что-либо такое, что можно было бы считать базовой цепочкой мотивационных ко-донов1, «вирусной», крайне инфекционной, самореплицирующейся стержневой молекулярной структурой [Hofstadter, 1983]? Придерживаясь стратегии, разработанной для резюмирования наиболее мотивационно значимых элементов в сложных нарративных структурах, Ленерт выделила три единицы высшего уровня в качестве ключевых - в том смысле, что их исчезновение рассоединило бы более 10% единиц высшего уровня в оставшейся части главного нарративного кластера.

Данным свойством обладают следующие единицы: МОТИВАЦИЯ Иисуса воззвать к массам, РОЖДЕННЫЙ-ИЗ-НЕПРИЯТНОСТЕЙ-УСПЕХ (SUCCESS-BORN-OF-ADVERSITY)2 властей, которым все-таки удалось схватить его, и их ВОЗМЕЗДИЕ (RETALIATION) Иисусу за его дерзкие ответы через вынесение ему смертного приговора. Эти единицы с указанием кратчайшего пути между ними выделены на рис. 1 и отрезюми-рованы в табл. 2. В более дробном и детализированном виде эти три сюжетные единицы (одна атомарная, или первичная, другие молекулярные, или комплексные) представлены на рис. 1 а.

V , >11!1 ■ лишить / доверия власти / предержащие)

М4 (обращение к народу)

7 МОТИВАЦИЯ

| ИУДЕЙСКИЕ) ИИСУС

аллсти

—4 • Иисусом М19

/ меня и 1 храма) "

rll

V "

Ml [ (конфликт по поводу I того, что делать jn с Иисусом)

+ 18 (Иисус В1НТ под стражу)

-57 РОЖДЕННЫЙ ИЗ-НЕПРИЯТНОСТЕЙ-УСПЕХ

1ИУЛЕЙСКИЕ1 ВЛАСТИ

f -18 (раздраженный суд)

М40 (цель: убить / Иисуса)

V Ml (расПЯ! 1ГП/ Христа)

ВОЗМЕЗДИЕ

Рис. 1 а

Три ключевые сюжетные единицы в кодировке В. Ленерт

Следующий шаг заключался в поиске кратчайшего пути, связывающего эти ключевые сюжетные единицы, для индуктивного выведения мо-тивационного ядра эмоциональных сюжетных единиц высшего уровня. Хотя компьютерной программы для проведения такой процедуры пока

1 Кодон - единица генетического кода, образуемая последовательностью из трех нуклеотидов в молекуле ДНК или РНК. - Прим. перев.

2 Более адекватно смысл данного определения, вероятно, передает выражение: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». - Прим. перев.

365

нет, ее результаты были однозначно детерминированы. Эти крайне многообещающие результаты отражены в таблице 2. Восемь приведенных там сюжетных единиц не только передают суть истории Иисуса, который был послан Богом сразиться с действующими, но незаконными властями, но и указывают на воистину политический характер его конфликта с властями, а также на важную в религиозном (и мотивационном) плане сопряженность его целей с его собственным (несправедливым) распятием. Предание казни, предусмотренной для тех, кто восстает против римских властей, парадоксальным образом обернулось для Иисуса успехом с точки зрения его исходных устремлений, к которым, согласно первоначальной кодировке Ленерт, относилось и стремление быть Спасителем, имеющим религиозных последователей. Особого внимания заслуживает СКРЫТОЕ БЛАГО, ассоциированное с этим актом самопожертвования, - е-связь, соединяющая смерть Иисуса с последующим поклонением ему. Можно предположить, что эта эмоционально мощная особенность Иисусова мифа обнаружится и в других христианских повествованиях, хотя «эгоистический» аспект мученичества вряд ли будет входить в них в качестве бесспорного компонента.

Предварительная оценка полученных результатов

Ленертовская версия глубинной эмоциональной сюжетной структуры героической истории Иисуса оказывается, таким образом, чрезвычайно важным и весьма неожиданным открытием - во всяком случае, для тех, кто обучался в воскресных школах, отодвигавших на задний план радикальные политические интерпретации истории Иисуса. Полученные Ле-нерт результаты подтверждают те политические и религиозные трактовки христианского мифа, которые подчеркивают легитимированный свыше революционный историко-политический характер содержащихся там рецептов преисполненного смыслом действия, поддающихся воспроизведению, но при этом модифицируемых. Именно поэтому в предыдущем своем докладе мы утверждали, что приблизились к «инфицирующей» стержневой структуре «Иисусова вируса» (термин, подсказанный работой Хоф-стадтера [Нс^аЛег, 1983]).

Беглый обзор ряда исторических конфликтов указывает на несколько случаев довольно эффективного использования такого рода рецептов, «вирусных текстов», героических моделей или миметических сюжетных структур: разрыв раннего христианства с иудаизмом; сопротивление первых христианских мучеников римским властям, требовавшим признания императора богом; начальные этапы лютеранской и кальвинистской Ре-формаций, направленных против продажного папства; противостояние «Солидарности» советско-польской коммунистической партийной ортодоксии. И хотя мы склонны отвергнуть подобную трактовку крестовых

366

походов (в том числе попытки отвоевать Иерусалим), на ум все же приходят и такие примеры, как «теология освобождения», поддержанное священнослужителями восстание против Сомосы в Никарагуа и резкие выступления многих христианских лидеров против властей, высказывавшихся в период «холодной войны» в защиту ядерных стратегий ведения военных действий.

Эта интерпретация тойнбиевской истории Иисуса с помощью компьютерных методов подтверждает психоаналитическую догадку о том, что религиозные мифы ориентированы прежде всего на развитие супер-эго. Минусы для «ид» (как, например, телесные страдания) сопряжены с моральными и духовными плюсами (скажем, с праведным поведением). В построенном Ленерт эмоциональном графе Иисус обретает духовное вознаграждение в виде посмертного поклонения, что знаменует собой частичное достижение его высших целей. Ленертовское резюме этого графа высвечивает молекулу СКРЫТОГО БЛАГА, чью психоаналитическую значимость мы только что обосновали.

Получив такой результат, мы достигли первого приближения к искомой многогранной миметической сюжетной структуре героической истории Иисуса. И это позволяет нам поставить другие существенные вопросы по поводу только что описанной миметической сюжетной структуры Тойн-би - Ленерт. Прежде всего, радикально пуританский характер структуры, представленной в таблице 2, гармонирует с точкой зрения о том, что христианство должно быть более эффективным при оппозиции незаконным властям, нежели при их поддержке. Таким образом, таблица 2 раскрывает суть того, что стало одним из наиболее важных «формирующих сообщество (сстти-пйу-егеай^) политических мифов» современной эпохи.

Консервативные религиозные мыслители, несомненно, найдут основания, чтобы оспорить такое суждение1. Э. Вёглин, например, стал бы утверждать, что таблица 2 отражает радикальные взгляды тех пуритан (а также их либеральных и марксистских последователей), которые разделяют «гностическое заблуждение», будто «опыт [революционного] выхода за пределы бытия... отвечает природе человека» [цит. по: McKnight, 1978; АийеМ, 1978]2.

1 В своей весьма полезной для нас рецензии на первоначальный вариант данной работы А. Вилдавски упрекнул тойнби-ленертовскую интерпретацию в том, что согласно ей в Царствие Небесное войдут только радикалы!

2 В передаче С. Макнайта одобрительно цитируемое Вёглином хукеровское ироническое изложение сути пуританства выглядит следующим образом: «Политическое движение инициируется кем-то, у кого есть "дело" ("cause") и кто стремится осуществить его, привлекая на свою сторону "массы" путем указания на социальное зло и жесткой критики высших слоев общества. Затем он направит враждебность масс против существующего правительства. После того как доверие к этому правительству окажется в достаточной мере подорвано, будет предложена новая форма правления. Пуританин старается изложить свое

367

Таблица 2

Глубинная структура Иисуса как героя в колировке В,Ленерт

Свят между сю- Сюжетные единицы жетными единицами (с указанием акторов)

Текстуальное резюме (с указанием релевантных элементов по А/Гойнби)

\

МОТИВАЦИЯ (Иисус)

П0ЛУЧЕ11ИЕ ПОЛНОМОЧИИ ([Иудейские] Власти) СОПЕРНИЧЕСТВО (Иисус против {иудейских] Властен)

ВОЗМЕЗДИЕ (tor против [нудей скнх] Властей)

РОЖДЕН НЫ И-ИЗ-

НВПРИЯТИОСТЕЙ-

У СП ЕХ{ [ Иудейские] Власти)

ВОЗМЕЗДИЕ ([Иудейские] Власти против Инсуса)

СКРЫТОЕ БЛАГО (Иисус) УСПЕХ (Иисус)

Цель лишить доверия алзст предержащие мотивирует сто обращение к народу (Т 7,8,9,10)'

Признание их власти мотивирует желание удержать власть ( Г 18 и т.п.) Мотивированное, принципиальное и вызывающе дерзкое поведение Иисуса направлено на дискредитацию властей > т.е. соиерннчаег с повелением, которое движимо желанием удержать власть (Т 7, 14, 18 и т.н.) Недостаточное почтение к Когу. обусловленное признанием незаконных властей, мотивирует Его цель вернуть себе уважение. Его ноля исполняется, когда Иисус изгоняет менял из храма (Т 7, 17 и т.п.)

Действия Иисуса, оскорбляющие власти, приводят к спорам по поводу того, что с ним делать, которые разрешаются посредством взятия его под стражу (Т 17. ! 8, 49 и т.п.) Вызывающие ответ ы Иисуса мотивируют стремление властей убить его, которое осуществляется с преданием его смерти через распятие на кресте (Т 52. 53. 69. 74) Казнь Иисуса компенсируется поклонением ему (Т 69, 74, 76. 83) Своевременное обращение Иисуса к народу вознаграждается поклонением ему (Т 10, 76.83)

* Удаление любого из этих ключевых узлов приведет к разрушению как минимум 10% связей основного графа, представленного на рисунке 1.

Ленертовское резюме на основе сюжетных единиц схематического текста Тойнби смыкается с ним еще в одном важном отношении. Тойнби-

"дело" в письменной или печатной форме, дабы завоевать приверженцев, которые это "дело" слепо примут» [McKnight, 1978, р. 53].

Данный пассаж тут же вызывает в памяти «теологию освобождения» и сводное резюме Тойнби - Ленерт, равно как и практику апостола Павла и пуритан. Вместе с тем он далеко не полностью корреспондирует с действиями иудеохристиан (Jewish Christians) [см.: Brandon, 1979], которые сохраняли связи с религиозными властями Иерусалимского храма, веруя не в божественность природы Христа, а в то, что он был обещанным еврейскому народу Мессией. Тем не менее, поскольку эта категория христиан открыто поддержала восстание против Рима, инспирированное зелотами через несколько лет после смерти Иисуса, к моменту разрушения Иерусалимского храма (70 г. н.э.) она была полностью истреблена.

368

евская трактовка Иисуса-героя опускает его воскресение, но зато включает в себя тот факт, что он (подобно другим античным героям) стал в дальнейшем объектом поклонения. В чем-то аналогичным образом крайне ин-струменталистская, целевая ориентация Йельской школы искусственного интеллекта находит отражение в целевой1 направленности анализа по сюжетным единицам, который фиксирует скорее то, что Вебер назвал бы рациональностью целей и средств, чем логику абсолютных целей (logic of absolute ends). Поэтому Ленерт смогла обойти остающийся спорным вопрос о том, чего добивался Иисус, провоцируя собственное распятие (с психоаналитической точки зрения - это суицидальный мазохизм, тогда как с религиозной - вера в то, что такова Божья воля, и, возможно, в последующее воскресение), постулировав изначальное мотивационное состояние «идеалистических целей», из которого была выведена подцель «борьба с системой». (В кодировке Олкера - Шнайдера, обсуждаемой ниже, Иисусу аналогичным образом приписывается цель «быть Спасителем».) Присутствие в наших независимо выполненных кодировках финальной части истории Иисуса, несмотря на многочисленность несомненно негативных для него событий, молекул «СКРЫТОГО БЛАГА» и «УСПЕХА», указывает на внутренне противоречивый, ориентированный на драматическое развитие ситуации мотивационный комплекс. Однако ни тойнбиев-ская рамка классической героической истории, ни наши ее кодировки, ни психоаналитические теории не ухватывают в полной мере непостижимой мощи этой драмы. Мы вернемся к обсуждению комической, трагической или трагикомической значимости этих повествовательных развязок в заключительном разделе нашей работы.

Второй поиск миметической сюжетной структуры.

Кодирование тойнбиевской схемы и связанных с ней библейских текстов, осуществленное Олкером и Шнайдером

Выбранные Олкером и Шнайдером «персонажи» тоже во многом отвечали тойнбиевской общей номенклатуре главных ролей во фрейме героической истории, хотя в их состав были дополнительно введены Римские Солдаты и Мать Иисуса в качестве особых, пусть редко появляющихся персонажей. Гораздо более важным было другое. Использование Олкером и Шнайдером цитируемых Тойнби евангельских текстов (при появлении ссылок на несколько библейских источников особое внимание уделялось Евангелиям от Марка и Матфея) означало существенное увеличение размеров созданного ими графа эмоциональных состояний. Свою

1 В оригинале используется выражение purposive, подчеркивающее не столько достижение абстрактной внешней цели, сколько реализацию некоторого внутреннего замысла. - Прим. перев.

369

роль в этом сыграло и включение в поле анализа тойнбиевских иллюстраций (отброшенных Ленерт на том основании, что в них не отражалось никаких действий) за счет предпосланных им библейских текстов.

Олкер и Шнайдер провели немало часов, обсуждая с Ленерт свои предварительные результаты, и под влиянием ее критики перекодировали в своем графе ряд мест. В конечном итоге был построен граф из 109 позитивных, 57 негативных и 149 эмоционально нейтральных ментальных состояний. Иными словами, полученный граф оказался более чем в три раза объемнее ленертовского; и воспроизвести его в настоящей работе невозможно. Особо следует отметить, что Олкер и Шнайдер создали в пять с лишним раз больше m-узлов, чем Ленерт.

Специального внимания заслуживает и тот факт, что в процессе кодирования Олкеру и Шнайдеру удалось довольно естественным образом разбить рассматриваемый текст и эмоциональные взаимодействия в его пределах на ряд содержательно мотивированных частей повествования -сцен, или актов. Иногда эти части оказывались тесно связанными, иногда между ними находилось несколько переходных узлов. Предложенные для этих сцен названия (в последовательном порядке) таковы: Рождество и Крещение; Раннее Пастырство Иисуса; Нападки Властей (Старейшин) и Предательство Иуды; Тайная Вечеря; Гефсимань и Арест Иисуса; (Первый) Суд [Trial] Властей; (Второй) Суд Пилата; (Третий) Суд Толпы; Распятие и Похороны; Исполнение [Fulfillment].

В качестве основы для обсуждения серьезных различий в соответствующих уровнях сложности мы приводим одну сцену, или акт, из истории Иисуса, закодированную двумя разными способами. Воспитанные в позитивизме социальные исследователи видят в подобных сопоставлениях главным образом способ измерения надежности независимого воспроизведения кодировочных процедур. Помня о такого рода соображениях, но не забывая при этом и герменевтический тезис о том, что изменение угла зрения может дать обоснованно разные прочтения одного и того же текста, а также сознавая, что в кодировке Олкера - Шнайдера была использована более богатая текстовая база, мы представляем для сравнительного обсуждения рисунки 2 и 3, каждый из которых отталкивается от текста, приведенного в таблице 3.

В таблице 3 представлены пять элементов сцены допроса и осуждения Иисуса иудейскими Властями, извлеченных из исходного тойнбиев-ского перечня компонентов обобщенной истории Иисуса, с соответствующими ссылками на Библию. Хотя мы не приводили выписок из Библии, каждому, кто внимательного читал цитируемые тексты, будет ясно, что одному элементу Тойнби обычно сопутствует несколько стихов, часто в чем-то отличных по расстановке акцентов.

370

Таблица 3

Пять выделенных А. Тойнби элементов, относящихся к суду над Иисусом (с указанием соответствующих ссылок на Библию)

(Т 49) Героя берут под стражу и в ту же ночь предают импровизированному суду. Матф. XXVI 57, Марк XIV. 53, Лука ххи. 54, Иоанн хуш. 13, 24

(Т 50) Враги бессовестно искажают истинное высказывание героя, вкладывая в него крайне дискредитирующий последнего смысл. Матф. ххгу. 1-2, Марк хш. 1-2, Лука хх1. 5-6 Матф. хи. 6 Матф. XXVI 60-61, Марк XIV. 57-58

(Т51) На дознании власти бранят героя за неуважение к суду. Матф. XXVI. 62-63, Марк XIV. 60-61

(Т52) Когда герою задается вопрос, открывающий перед ним путь к отступлению, тот не использует предоставленную ему возможность, но вместо этого умышленно выбирает вариант ответа, который вызовет максимальное раздражение суда. Матф. XXVI. 63-64, Марк XIV. 61-62, Лука ххи. 66-70

(Т 53) На основании ответов героя на два контрольных вопроса суд незамедлительно выносит ему смертный приговор. Матф. XXVI. 65-66, Марк XIV. 63-64, Лука ххи. 71

Источник. Toynbee A. A Study of History. - L.; N.Y., 1946. - Vol. 6, part 5. - C. (11). P. 392-395.

Рис. 2

Сцена первого суда (кодировка В. Ленерт)

371

Кодировка элемента Т51 из таблицы 3 в его сопряжении с остальными элементами позволяет обнаружить четко выраженное различие между ленертовской и олкеро-шнайдеровской кодировками 87-членной схемы Тойнби. В диаграмме на рисунке 2 Ленерт объединяет презрительное молчание Иисуса (Т51) с его отказом опровергнуть утверждение о своей божественной природе (Т52), вызвавшим раздражение властей. Согласно ее трактовке этого объединенного действия, такой провоцирующий ответ был мотивирован переживанием Иисусом лжесвидетельства; далее предполагается, что реакцией суда на ответ Иисуса стала новая цель - убить его. Ни одна из этих объединяющих, или мотивационных, связей не представлена в тексте Тойнби в явном виде, хотя каждую их них можно обоснованно из него вывести.

Рисунок 3 отражает довольно отличающуюся от предыдущей концепцию, основанную как на более детальной декомпозиции элементов тойн-биевской схемы, так и на прочтении сопутствующих библейских текстов. Во-первых, обратите внимание, насколько более сценична диаграмма на рисунке 3 (в том смысле, что начальные цели двух главных акторов заявлены в самом начале их взаимодействия). Во-вторых, две трехступенчатые цепочки ментальных состояний (обозначаемые, напомним, знаком «М») соединяют общие «сценические» цели с гораздо более подробным, «трех-серийным» описанием суда над Иисусом. По Марку (х1у. 56; у Матфея упоминания об этом нет), лжесвидетели по большей части опровергали сами себя, давая противоречивые показания, - отсюда состояние «-1», вытекающее (на рис. 3) из состояния «М2» и символизирующее НЕУДАЧУ [иудейских] Властей. Что же касается презрительного молчания, которое демонстрирует Иисус и которое Олкер и Шнайдер точно кодируют, то ни один из цитируемых отрывков из Библии (Матфей XXVI. 62-3, Марк хге. 60-1) явным образом не указывает на подразумеваемое Тойнби (Т51) выражение презрения, упоминая лишь раздражение Властей молчанием Иисуса и их решимость попробовать осудить его другим способом. Несомненно, что мотивация отомстить Иисусу возникает у них задолго до середины этой сцены.

Поединок между Иисусом и Властями занимает центральное место как в ленертовском резюме, так и в расширенной кодировке Олкера и Шнайдера. Обсуждая сцену за сценой, Олкер и Шнайдер делают акцент на мотивационной преемственности между ними. Поэтому они считают, что мотивация Иисуса к подтверждению своей божественности («М9») тоже родилась намного раньше. На рисунке 3 эта связь показана с помощью пунктирной линии, идущей от неких неспецифицированных предшествующих ментальных состояний («шз») к состоянию «М9». В кодировке Олкера и Шнайдера и Иисус, и Власти проявляют настойчивость, упорствуя в стремлении достичь своих целей.

372

Рис. 3

Первая сцена суда (кодировка Олкера - Шнайдера)

Трактовке Олкера - Шнайдера присущи и другие свойства драматического произведения. Заметьте, как кодируется обмен аргументами между Иисусом и Властями. Обратите внимание на исключительно мощный риторический ход Иисуса, упомянутый Матфеем (ххуг 64), но не Марком.

373

Иисус прерывает молчание словами «Ты сказал», чтобы вынудить власти подтвердить его фамильное родство с Богом, самому не совершив богохульства. Он заставляет своих оппонентов произнести соответствующие слова так, что они указывают на его правоту. В глазах сторонников христианства он «побеждает» в этой сцене, хотя в буквальном смысле и проигрывает (будучи осужден и распят)1.

Таким образом, успеха добиваются и Иисус, и Власти, но каждая сторона по-своему. Драма антагонистических целей продолжается. Более того, в конце этой сцены (и некоторых других в расширенной кодировке) возникает СКРЫТОЕ БЛАГО для Иисуса. Здесь мы получаем ритуалисти-ческое напоминание об обобщающем резюме евангельского сюжета по Ленерт: за некой версией представленного там фундаментального антагонизма между Иисусом и властями следует успех этих последних, который Иисус каким-то образом обращает в свою пользу. По крайней мере, в одном отношении рис. 2, несмотря на опущенные там детали, лучше, чем рис. 3, отражает основообразующее качество сводного нарративного резюме Ленерт, приведенного в табл. 2: обе ее кодировки начинаются с посланий от Бога. Некоторые компоненты этого миметического качества, схваченного в ее резюме, похоже, воспроизводятся в отдельных сценах истории Иисуса. Мы поражены глубинной самореплицирующейся силы нарративного резюме, которое было создано в результате ленертовской первоначальной кодировки и последующего синтеза2.

1 Согласно С. Брандон [Brandon, 1979], в реальной истории иудейские власти вовсе не обязаны были обращаться к римскому наместнику за утверждением всех смертных приговоров. Так, они могли приговаривать к смерти через побивание камнями за серьезные религиозные преступления. Поэтому центральное место сцены у Пилата в истории Иисуса, скорее всего, объясняется какими-то другими причинами, в частности необходимостью примирить тот факт, что Иисус был подвергнут наказанию (распятию), предусмотренному для политических бунтовщиков, со стремлением христиан обратить в свою веру последователей римской государственной религии. В нашей кодировке сцены у Пилата и ее последствий (далее здесь не обсуждаемой), безусловно, больше положительных связей между христианами и римлянами, чем между христианами и иудеями. Тем самым она во многом подтверждает брандоновскую интерпретацию библейского рассказа о суде над Иисусом в указанных политических терминах.

2 Эта монадическая идея основообразующей части, воспроизводящей культурное целое, безусловно, занимает центральное место в иудеохристианских представлениях о божественном порядке и в христианском ритуале причастия. Будучи главной в художественных исследованиях культурных единств, она проявляется при разборе многих эпизодов героических повествований у Тойнби, К. Берка, Дж. Кэмпбелла и др. См., в особенности, слова У. Эко о Супермене: «Сегодня мы видим в его жесте манифестацию универсальной культурной модели, способной обновляться в каждом из своих мельчайших аспектов» [Eco, 1976, р. 35; в оригинале цитируется по-французски].

374

Резюме главного связного подграфа Олкера - Шнайдера, полученное смешанным методом

Поскольку резюмирование сцены первого суда над Иисусом [см.: Alker et al, 1985, fig. 4-5] дало пробуждающие мысль, но не вполне удовлетворительные результаты, не приходилось рассчитывать, что при применении сходных процедур резюмирования к наибольшему связному подграфу, автоматически выведенному из олкеро-шнайдеровской кодировки всей той-нибиевской версии истории Иисуса, позволит получить нечто равноценное. Следовало ожидать, что более сложные структуры олкеро-шнайдеровского графа также потребуют неких методологических инноваций.

Проблемы, связанные с эти начинанием, были громадными, но удивительная когерентность результатов заставляет нас думать, что игра стоила свеч. Здесь представлено лишь краткое предварительное описание [его итогов]. При первом проходе было идентифицировано не менее 504 сюжетных единиц, 197 из которых были единицами высшего уровня, а 138 входили в главный связный подграф, где в качестве первой и последней единицы выступали УСПЕХ Бога и УСПЕХ Иисуса. Соотношение 138 к 801 говорит о структуре, высший уровень которой примерно вдвое сложнее сопоставимой структуры Ленерт, отображенной на рисунке 1. Проведение этого грандиозного анализа с использованием подмножества сложных сюжетных единиц 2.0 ГГСЕ и гибких определений единиц при опущении сложностей, связанных с транзитивностью e-связей, и соблюдении условия Ленерт - Луазель, исключающего трактовку элементарных диадических связей как единиц высшего уровня, потребовало почти двух часов компьютерного времени. Здесь будут представлены его сводные результаты [более пространное обсуждение см.: Alker et al, 1985].

Прежде чем приступить к сюжетному резюмированию, Олкер и Шнайдер воспользовались смешанным методом сценической идентификации. В итоге обнаружилось, что стержневые смысловые единицы должны вычисляться с учетом специфики конкретных сцен (а может, и точек зрения конкретных акторов). Тогда центральное место Пилата в его «большой сцене», а Иисуса - в сцене Распятия будут выглядеть более естественно. Отдельные сцены обычно выделялись исходя из высших уровней их тематической взаимосвязанности. При этом, однако, нередко возникали трудности с определением момента завершения одной сцены и начала (не обязательно синхронного) другой - что-то вроде тех разрывов, которые были зафиксированы Олкером и Шнайдером при исходной маркировке сцен в ходе кодирования истории Иисуса. Представляется, например, что новые сцены часто отграничиваются от старых связями эквивалентности состояний, конституирующими подтверждение целей, и существует уме-

1 80 узлов содержит главный связный подграф на рисунке 1. - Прим. перев.

375

ренно сложная переходная последовательность, соединяющая сцены первого и второго судов над Иисусом.

Таблица 4

Некоторые центральные и переходные сюжетные единицы в тематическом резюме Олкера - Шнайдера

Акт и его обозначение

I Ранее пастырство Иисуса

II [Иудейские] Власти жаждут мести ПЕРЕХОД

III Тайная Вечеря ПЕРЕХОД

IV Предательство в Гефсимани

V Арест и ПЕРЕХОД

VI Суд [Иудейских] Властей и ПЕРЕХОД

VII Суд перед лицом Пилата и народа

VIII Распятие на кресте

Сюжетные единицы высшего уровня и их основные персонажи

Будучи МОТИВИРОВАН целью быть Спасителем, Иисус пропагандирует новый порядок, требует себе сана Царя Небесного и проявляет УПОРСТВО в своих действиях. Имея целью уничтожить Иисуса, Власти демонстрируют УПОРСТВО ПОСЛЕ НЕУДАЧИ и устойчивую МОТИВАЦИЮ схватить и осудить его.

Иисус выказывает УПОРСТВО и МОТИВАЦИЮ в достижении своих целей (быть Спасителем, претерпеть несправедливую жертвенную смерть, готовиться к аресту и смерти). Достижение целей Вечери приводит к ре-АКТИВАЦИИ Иисусовой цели подготовки к аресту и смерти. Иуда, преследуя цель заключить «сделку» с Властями, оказывает УСЛУГУ ЗА УСЛУГУ, найдя и опознав Иисуса в обмен на 30 сребреников.

Иисус проявляет УПОРСТВО в подготовке к аресту и несправедливой жертвенной смерти.

Власти УБИВАЮТ ДВУХ ЗАЙЦЕВ СРАЗУ, заставив Иисуса подтвердить свою божественную сущность и совершить богохульство; одновременно с реализацией своих целей (вести себя так, чтобы его осуждение выглядело несправедливым и чтобы его действия согласовывались с его убеждениями) Иисус достигает и ВЛОЖЕННЫХ ПОДЦЕЛЕЙ-2.

ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЫЕ ПОДЦЕЛИ Пилата, заключающиеся в том, чтобы быть добрым правителем, приводят его к признанию Иисуса невиновным и к обращению, в соответствии с обычаем, ко мнению толпы.

В поведении Иисуса проявляются его ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЫЕ ПОДЦЕЛИ, а именно: быть несправедливо обвиненным, следовать своим убеждениям, претерпеть незаслуженную жертвенную смерть, умереть как подобает Спасителю; дурные предзнаменования во время его казни.

Вводная, промежуточная и итоговая (postscript) темы были идентифицированы с помощью программы качественного поиска критических, или переходных, узлов повествования. При этом критически важной редко оказывалась какая-то отдельная сюжетная единица, гораздо чаще практически полностью отвечающими за фильтрацию, выстраивание последовательности и подтверждение целей высшего уровня представали две смежные единицы. Иногда «топологически» полезным для определения границ

376

между сценами оказывалось направление связей между единицами, например, когда они были обращены в самую сердцевину новой сцены. Наконец, в некоторых неоднозначных случаях помогало знание специфического содержания глубинных сюжетных единиц или эмоциональных состояний, выступавшее в качестве последнего средства относительно четкого разграничения сцен. Примерные границы сцен с присвоенными им названиями (в основном аналогичными тем, что вошли в первоначально предложенный список) приведены в таблице 4. Дабы больше гармонировать с величавым размахом и драматичностью Иисусовой эпопеи, для обозначения основных сцен мы используем слово «акт».

Для идентификации центральных действующих лиц и сюжетных единиц, представленных в таблице 4, были взяты максимально связанные сюжетные единицы в каждом из этих актов; результат оказался на редкость осмысленным. Отвлекитесь пока от сюжетных единиц, помеченных как переходные, и обратите внимание на персонажей и сюжетные единицы в центральной - ядерной, или стержневой - части каждой сцены. При наличии определений сложных молекул (приведенных на рис. 3а) большинство позиций в таблице 4 самоочевидны [см. также: ЬеЬпей, Ьш8е11е, 1985].

Рис. 3а

Некоторые сложные сюжетные единицы в кодировке Олкера - Шнайдера

Отметив, что текст для смысловой молекулы ВЛОЖЕННЫЕ ПОД-ЦЕЛИ-2, расположенной в крайне правой части рис. 3а, может быть воссоздан из рисунке 3, мы предлагаем читателю, отталкиваясь от приводимых нами деталей, попытаться реконструировать операциональные основы ол-керо-шнайдеровского резюме истории Иисуса, представленного в таблице 4. Эти детали расширяют рамки данного резюме вполне ожидаемым обра-

377

зом. Вместе с тем специфическое содержание сцены Ареста (Акт V) представлено в нем не лучшим образом. В глазах христианина центрообра-зующим в этой сцене, где звучит, несомненно, одно из самых поворотных, пацифистских высказываний Иисуса: «Ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (Матфей XXVI. 52) - опять же оказывается упорство последнего.

Здесь мы отошли от прежней ленертовской структурной сфокусированности на ключевых единицах, дабы учесть те единицы или пары единиц, удаление которых полностью или почти полностью разъединило бы крупные блоки главного связного подграфа. Процедура выявления подобного рода ключевых, или переходных, единиц не была абсолютно строго топологической - при ее проведении принималось во внимание и содержание сюжетных единиц, которые могли трактоваться в качестве таковых.

В комплексной диаграмме поддавались идентификации четыре ключевых, или переходных, узла [см.: Акег е! а1, 1985, р. 83 й.]. Обнаружилось (и это весьма примечательно), что каждое из ключевых звеньев касалось упорной, превосходящей самою себя мотивации Иисуса достичь преобразующей ситуацию победы даже в поражении, «выиграть» и умирая унизительной смертью. Таким образом, мы вышли на критически важную для всей истории Иисуса тему воскресения даже тогда, когда (вслед за Тойн-би) опустили в ней само Воскресение!

Если бы невероятно упорная мотивация Иисуса в каком-либо из указанных пунктов рухнула, это изменило бы его историю до неузнаваемости. В этом (по меньшей мере), похоже, и состоит сущностное значение ключевых, или переходных, узлов в графе сюжетных единиц высшего уровня. Коль скоро каждая ключевая / переходная единица предполагает устойчивую мотивацию, которая была выведена Олкером и Шнайдером для того, чтобы смонтировать события в рамках конкретной сцены или последовательности сцен, справедливо утверждать, что в этом варианте вычислительной герменевтики человеческие интерпретации кодировки занимают не менее важное место, чем в классическом анализе текста. Тем не менее то поразительное структурное единство, которое подобные мотивации придают сцене за сценой в истории Иисуса, оказалось неожиданным открытием.

Сравнительный комментарий

Насколько различны и насколько сопоставимы приведенные выше интерпретации Тойнби - Ленерт и Тойнби - Олкера - Шнайдера, основанные, соответственно, на таблице 2 и таблице 4? Хотя кодировались не полностью идентичные корпусы текстов, мы все же можем - исходя из заявления Тойнби, что он резюмировал цитируемые им выдержки из Евангелий, -задаться вопросом: действительно ли наша вторая кодировка надежно подтверждает первую либо она, напротив, опровергает ее? Или же, в более

378

герменевтическом ключе, мы можем поставить вопрос о различных интерпретационных перспективах, получаемых при графическом отображении наших когнитивно-эмоциональных представлений. Позволяет ли передача тойнбиевской интерпретации с точки зрения эмоциональных сюжетных единиц сказать что-либо дополнительно о ней самой? Здесь будет уместно сделать несколько замечаний.

В основе обеих интерпретаций лежало предположение, что история жизни Иисуса фактически была его откровением. И это не только онтологическая тенденция программирования на языке LISP в искусственном интеллекте, когда данные могут рассматриваться как процедуры, но и постулат о том, что правильно понятый Иисусов текст был бы, наверное, весьма миметическим во многих, но не во всех ситуациях. Тогда встает более широкая проблема: созвучна ли жизнь Иисуса, как она резюмирована здесь в проактивных, морально суггестивных, эмоциональных терминах или представлена у Тойнби либо в самой Библии, идеям, этическим нормам, иносказаниям, принципам, которые он, насколько можно судить, реально проповедовал?

В качестве некоего приближения при применении ленертовских синтетических резюмирующих процедур возникло то, что мы назвали «вирусным текстом», инфицирующим, способным репродуцироваться в других местах и ситуациях, но требующим иных биологических «хозяев». Олкеру и Шнайдеру действительно удалось найти ряд подобных тематических структур, воспроизводившихся в нескольких независимо закодированных ими сценах, однако копирование не было буквальным: особенно интересно, что, как показано на рис. 3, эти сцены часто завершались СКРЫТЫМ БЛАГОМ и превратным, двусмысленным успехом. Кроме того, следует отметить, что в завершающей части олкеро-шнайдеровского эмоционального графа истории Иисуса присутствуют плюсы и минусы, УСПЕХИ и НЕУДАЧИ, но там нет подлинно синтетического СКРЫТОГО БЛАГА - возможно потому, что из анализа выпущено Воскресение.

Олкеро-шнайдеровская интерпретация, ассоциирующаяся с таблицей 4, отличалась от ленертовской тем, что ее смысловые элементы концентрировались в нескольких местах: 1) в ключевых / переходных молекулах, состоявших обычно из выведенных кодировщиком целей внутри M-состояний;

2) в посценовых резюме (как в табл. 4), которые писались «вокруг» особых содержательных резюме (contentsummaries), связанных с выявленными посредством кластеризующих топологических процедур центральными молекулами, после того как сами сцены были надлежащим образом установлены;

3) в символических названиях, которые, подобно ритуальным остановкам на крестном пути, использовались для обозначения последовательности сцен.

Учитывая сложности, с которыми столкнулись Олкер и Шнайдер при поиске в списке Ленерт - Луазель центральных интерперсональных значимых единиц высшего уровня, способных адекватно резюмировать их версию тойнбиевского повествования, необходимо продолжить работу по

379

детальному разъяснению культурно-специфических и кросскультурно значимых интерперсональных тем. Пожалуй, можно было бы отказаться от жесткого следования исходной посылке, согласно которой первичные интерперсональные эмоциональные единицы не должны рассматриваться как сущности высшего уровня, или же дать этим единицам более богатые определения (в русле тех соображений, которые будут изложены ниже). Уточнение формулировки кодировочных эвристик, вероятно, могло бы обеспечить построение графических изображений, более тесно корреспондирующих друг с другом, нежели две кодировки первой сцены суда, представленные на рисунках 2 и 3, однако было бы неразумно рассчитывать на достижение полного согласия между кодировщиками относительно самих правил кодирования или получаемых в результате их применения высокоуровневых кодировок. Огромная герменевтическая сила ленертовской процедуры проистекает как раз из ее ориентированности на пробуждение заложенных в человеке сил: и эмоциональные сюжетные отношения, и «вручную» установленные сущностные целевые узлы были вызваны к жизни применявшими ее людьми. Поэтому не следует под предлогом научности ожидать, что в результате кодирования непременно обнаружатся одни и те же структуры восприятий.

Возникает впечатление более сложной и дифференцированной биохимии миметических эффектов. Ситуация развивается почти так, как если бы в голове Иисуса было все идейное содержание (message) рассматриваемого повествования, да и вся история его жизни: его превозмогающие самих себя и возвышающиеся над обстоятельствами обязательства (self-and situation-transcending committments) занимали центральное место в ол-керо-шнайдеровском интерпретационном синтезе. Их, Олкера и Шнайдера, трактовка истории Иисуса была в чем-то интровертнее, духовнее, тогда как ленертовская - экстравертнее и революционнее. И обе эти трактовки отражали особые темы в протестантской социализации авторов. Для полной реализации наших реконструктивно-аналитических целей может понадобиться более масштабное, многомерное богатство рекурсивной самореплицирующейся структуры.

При более глубоком изучении внутренних смыслов жизни Иисуса мы были поражены тем, что ни в одной из основанных на Тойнби кодировок нет эпизода Воскресения. Возможно, проявившаяся в версии Олкера - Шнайдера тенденция к воссозданию этого центрального «таинства» Иисусовой драмы также говорит о ее большей интерпретационной неоднозначности, допускающей множество различных личностных и исторических толкований. Задумаемся, например, над разнообразием убедительных «христианских» трактовок личностного уровня, отталкивающихся от уроков воскресной школы, которые, вероятно, изобиловали сентенциями и моральными притчами, приписываемыми Иисусу, а также посвященными ему псалмами и отрывками из Писания. Христианских солдат учат, подобно мученикам, идти в бой, не страшась смерти. Больные изумляются чудесной целительной силе Иисуса,

380

«чуду» второго рождения. Юные любовники узнают свою собственную трансцендентную радость в высказывании «Бог есть любовь». Набожные спортсмены, свершая свои сверхъестественные подвиги, ликующе думают об «огненных колесницах»1. Радикалы презирают неправедных властителей или помышляют об изгнании менял из храма. Мать, заботящаяся о ребенке-калеке, превозмогает свое горе, воображая себя Марией.

Согласно пиетистской интерпретации истории Христа, Иисус - не просто (или, как сказали бы иные консерваторы, совсем не) революционный политический деятель, поднявшийся над окружающей его действительностью, а, скорее, та фигура, благоговейное подражание которой меняет ритуалистический смысл нашей собственной жизни. Если принять во внимание широкий комплекс социальных и исторических причин, обусловивших взлет и упадок христианства в Америке, подобный довод, функционально говоря, помогает объяснить парадоксальные результаты опросов общественного мнения, упоминавшиеся в начале работы. В свою очередь, сила второй из приведенных выше трактовок заключается в том, что ее сфокусированность на различных формах самопреодоления указывает именно в этом направлении - с учетом тех ограничений, которые накладывают несамореферентные репрезентации значения сюжетных единиц.

В обеих интерпретациях, однако, почти совсем не зафиксировано столкновение мотивов, внутренняя борьба в умах Иисуса и [иудейских] Властей, наличие которой естественно было бы предположить. Несомненно, что драматическая сила рассматриваемой истории, ее способность проникать в своих читателей / слушателей и мотивировать их отчасти обусловлена теми дилеммами принципиального поведения, которые вставали прежде всего перед Иисусом. Хотя богатство противоречивых целей Пилата (быть справедливым правителем и при этом уживаться с иудейскими властями) и нашло некоторое отражение в олкеро-шнайдеровской кодировке сцены Суда перед Пилатом, по отношению к Иисусу упоминания о чем-либо подобном уже по большей части отсутствуют; а в случае иудейских властей их нет вообще. Эмоциональные, внекогнитивные ментальные состояния не в состоянии отдать должное этим порождаемым рефлексией травмам: сюжетные единицы не сочатся кровью.

Особо следует отметить (и это, пожалуй, наиболее важно для политологов), что ни одна из основанных на тойнбиевской схеме трактовок не выявила в истории Иисуса конфликта между кодировкой его действий как агрессивных, нацеленных на соперничество, даже злонамеренных и нашей интерпретацией того, что он говорил, в особенности политического пацифизма его Нагорной проповеди. В частности, нам не удалось в полной мере отразить его сознательное смирение в момент ареста. Его собственное послание - это (по крайне мере отчасти) революционная политика; в то же

1 Имеется в виду коллизия из своеобразной спортивно-религиозной драмы - фильма режиссера Х. Хадсона «Огненные колесницы» (Великобритания, 1981). - Прим. перев.

381

время содержанием этого послания, до того как оно исторически трансформировалось в конвенциональную религию, было и этическое, жертвенное, революционное ненасилие, вдохновлявшее впоследствии столь несхожие фигуры, как Св. Франциск, Ганди, Мартин Лютер Кинг-мл., Л. Валенса и Б. Акино. Нагорная проповедь включает в себя парадоксальное, но страстное предписание: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Матфей v. 44). Добавление Ленерт и Луазель ЖЕРТВЫ к входившим в их изначальный список сложных сюжетных единиц БЛАГОДЕЯНИЮ и ДОБРОВОЛЬНОЙ ПОМОЩИ хотя и знаменует собой шаг к установлению различных сочетаний эгоистической, самоотверженной и возвышающейся над ситуацией любви, вряд ли исчерпывает тему [в связи с этим см.: Yoder, 1972; Haley, 1969].

Следующие шаги

Выходя за пределы настоящего анализа, мы хотели бы наметить некоторые более общие направления последующей работы. Ни одно из них нельзя назвать очень простым, и все они стимулированы нынешней попыткой обнаружить миметическую сюжетную структуру в ярком религиозно-политическом тексте. Каждое из них предполагает новые шаги в рамках программы искусственного интеллекта, нацеленной на выявление и резюмирование эмоциональных сюжетных единиц. Иными словами, мы помышляем о дальнейшей работе в области компьютеризованной герменевтики. Два предшествующих опыта интерпретации отчетливо показали, что компьютеры могут оказаться весьма полезными на стадиях фокусировки, прояснения, критической оценки и экспликации, но они не в состоянии заменить человека-интерпретатора.

Одно из принципиальных различий между двумя представленными выше интерпретациями заключалось в том, что во второй из них был сделан больший акцент на эпизодной структуре повествования. Грамматические правила, касающиеся последовательностей эпизодов, являются ядром современных грамматик повествования. Поэтому, чтобы иметь возможность отличать «синтаксическое» содержание от «семантического», выделять формально и субстантивно важные переходные сюжетные единицы, видимо, необходимо соединить эти правила с сущностно ориентированным подходом, предполагающим анализ по сюжетным единицам. Это помогло бы нам, например, справиться со сложной проблемой определения границ между эпизодами, с которой мы столкнулись на подготовительном этапе олкеро-шнайдеровского анализа. Вероятно, был бы уместен синтез двух подходов к организации памяти и пробуждению в ней нарративных воспоминаний - по крайней мере для некоторых целей [Black, Wilensky, 1979, р. 213-229; Mandler, Johnson, 1980, р. 305-312].

382

Возможности рекурсивного переписывания

В вышеприведенном обсуждении нам часто приходилось распутывать структуры последовательных и вложенных целей, дабы добраться до содержания глубинных смысловых или эмоциональных атомов. Было бы интересно посмотреть, можно ли сделать используемые при этом поисковые операции более рекурсивными, с частично определенными молекулами, имеющими не вполне специфицированные «слоты», которые бы заполнялись в процессе пополнения выведенных значений. Не исключено, что это позволило бы уменьшить разнообразие независимо выделенных сюжетных единиц в приложении к работе Ленерт - Луазель. Конечно, здесь может возникнуть множество вычислительных сложностей, но идея заслуживает изучения [Abelson, Reich, 1969].

Иногда выводные значения, обнаруженные посредством стандартных процедур резюмирования, требуют осмысления всей рассматриваемой сцены. При описании миметических сюжетных структур отмечалось, что они могут порождать новые интерпретации в некоторых, но не во всех новых контекстах. Однако для реализации такой возможности тоже нужна определенная способность к рекурсивному переписыванию. Мы подозреваем, что при наличии некоего мотивационного «вирусного текста» удачные программы генерирования повествования в конце концов «научатся» самореференциальным образом осуществлять рефлексивное самопереписывание.

Следует, однако, добавить, что, как показали наши предварительные изыскания, основополагающие идеи, составляющие ядро важных религиозно-политических текстов, с трудом и далеко не полностью поддаются подобным усилиям. Плодотворная символическая неоднозначность помогает мимесису через различных людей и в различных контекстах. Религиозная вера и приверженность политической законности отнюдь не обязательно нейтральны в содержательном плане (content-free). Остается проблема адекватного отображения морального, когнитивного и эмоционального содержания, осложненная необходимостью установить, какие ситуационные особенности помогают внушать, вызывать к жизни трансцендентные, приспособленные для коллективного использования сценарии действий или предотвращать их появление.

К более богатой эмоциональной таксономии различных возможностей сюжетного воплощения

Одна из сильных сторон ленертовских формализмов заключается в том, что они, похоже, часто отслеживают те потаенные дефекты, те целевые и эмоциональные особенности, которые организуют наши воспоминания. Кроме того, ее метод помогает отыскивать морально или политически

383

«заряженные» тексты, связанные с эмоциональными и когнитивными состояниями, имеющими первостепенное, критически важное значение для последующих действий. Полученные результаты допускают множественные толкования, и в этом смысле они миметически неоднозначны, но герменевтически и практически надежны.

Задумаемся, например, над той центральной ролью, которую играет молекула СКРЫТОГО БЛАГА в столь многих христианских рассказах -включая рассказ О'Генри «Дары волхвов», каким он предстает из анализа Ленерт [ЬеЬпей, 1981]1. Выше мы предложили несколько различных вариантов того, как религиозные или политические процессы самопреодоления и / или преобразования ситуации могут увенчиваться успехом и в дальнейшем интерпретироваться именно в терминах успеха. Но в условиях, когда структурные репрезентации во многом определялись цепочками неослабных - вложенных и последовательных - целей, было сложно содержательно дифференцировать эмоциональные сюжетные единицы.

Еще одна проблема возникла, когда мы попытались на языке эмоциональных сюжетных единиц установить, является ли история Иисуса «трагедией», «комедией» или (если в финале представлены комплексные эмоциональные состояния ДВУСМЫСЛЕННОГО либо СКРЫТОГО БЛАГА) «трагикомедией». Удалось ли нам адекватно определить эти жанровые категории в терминах эмоциональных сюжетных единиц? Подозреваем, что нет. Вспомните гипотезу Рикёра о наличии такого измерения «сюжетного воплощения», где комедии отличаются от трагедий, сатир и романтической литературы. Как приспособить к нашим целям последние две категории?

В поиске ответов на эти вопросы может оказаться полезным рисунок 4, в основу которого положен осуществленный П. Хернади синтез литературоведческих работ по поэтике «жанров». Синтез этот опирается на идеи некоторых из тех теоретиков литературы, на которых ссылается Рикёр. Позвольте нам объяснить этот рисунок, а затем предложить использовать его в последующих исследованиях эмоциональных сюжетных единиц.

Рисунок 4 легко поддается интерпретации в переводе на язык смеющихся и плачущих масок древнегреческих комедии и трагедии при различении смеха или плача с кем-то, с одной стороны, и смеха над кем-то и плача по кому-то - с другой. Так, Аристотель в своей «Поэтике» характеризует трагедию с точки зрения оппозиции и синтеза эмоций, связанных с плачем с кем-то (страх) и плачем по кому-то (жалость). Провести такие различия при использовании нынешних методов кодирования по сюжетным единицам или правил анализа невозможно, не добавив по меньшей мере еще одно измерение.

1 Изложение и интерпретацию этого анализа см.: Цымбурский В. Л. Макроструктура повествования и механизмы его социального воздействия // Настоящее издание. -Прим. ред.

384

Рис. 4

Непрерывная классификация драматических жанров с точки зрения эмоционального отклика аудитории на их развлеченческие обязательства

Пояснение. Вертикальная ось отделяет то, что доставляет удовольствие, от того, что неизбежно приносит страдание, исходя из самоутверждающей ориентации на долговечность. Горизонтальная ось задает ориентацию на самопреодолевающую приверженность изменениям. Справа расположены пьесы, в которых предложены (или подразумеваются) рецепты корректирующих социальных или политических действий, слева - те, которые направлены на поиск личностного или религиозного самопреодоления.

Источник: Рисунок построен на основе материала работы: Hernadi P. Entertaining commitments: A reception theory of literary genres // Poetics. - Amsterdam, 1981. - Vol. 10. -P. 195-211.

385

Несколько по-иному эксплицировать основу хернадиевской непрерывной таксономии вариантов эмоциональной притягательности драматических произведений, а следовательно - и самих этих произведений, можно следующим образом. Представьте себе кого-либо, получающего удовольствие или переживающего лишения, т.е. находящегося в позитивном («+») или негативном («-») эмоциональном состоянии. Используя политическую терминологию, это различие можно описать как различие между «победителями» и «побежденными», которые обычно (но не всегда) выступают в паре. Как вы, читатель, определите свою позицию по отношению к этим двум сторонам? С кем вы солидаризуетесь - в принципе или в каком-либо конкретном случае - с победителями или с побежденными? Если вы отождествляете себя с победителями, довольными, счастливыми, то поместите себя в верхнюю половину круга; но ежели вам ведомы боль и страдания (хочется надеяться, облагораживающие), выпадающие на долю побежденных, ваше место - в нижнем полукружии.

Теперь спросите себя, как вообще, в самых общих чертах относитесь к победителям и побежденным: любите ли вы их, разделяете ли их счастье и радость или же вы их ненавидите, презираете и испытываете к ним отвращение? Там самым будет введено второе измерение эмоциональной ориентации. В описании Хернади это измерение является в высшем смысле религиозным и политическим. Революционная приверженность изменению мира как одна крайность противостоит почтительным, конформистским религиозным или личностным переоценкам самих себя; и обе эти позиции сопряжены с самопреодолевающим (и, потенциально, преобразующим ситуацию) изменением. Это разграничение удивительно созвучно, если не идентично, той теме, которая обозначилась у нас в ходе сравнительного обсуждения разницы в акцентах в анализе Ленерт и Олкера -Шнайдера.

Непрерывно сменяющим друг друга сочетаниям того, что Хернади обобщающе определил как страх, жалость, радость и осмеяние, обязаны своим появлением все двенадцать эмоциональных состояний, или настроений аудитории, отображенных на рисунке. Обычный анализ по сюжетным единицам и близко не подходит к такому богатству координат, ибо имеет дело только с одной (вертикальной на этом рисунке) осью удовольствий-лишений.

На наш взгляд, описанные нами двусоставные эмоциональные состояния позволяют распознавать различные типы миметического сюжетного воплощения. В свете эмоциональной таксономии, представленной на рис. 4, перечитайте, например, приведенный выше список персональных «воскресений» - от солдата, преодолевающего страх, до матери, превозмогающей отчаяние, вызванное тем, что ее ребенок оказался калекой. Сам Хернади классифицирует в указанных терминах многие квазирелигиозные драматические произведения; названия этих и некоторых других пьес приведены на рисунке 4 с целью проиллюстрировать такое прочтение драматиче-

386

ской литературы. Таким образом, поединки Фауста с дьяволом, мученичество Эдипа, наполненная чудесами и весьма католическая Шекспирова «Буря», радикальная и сатирическая «Святая Иоанна» Шоу могут быть проанализированы с точки зрения характерных для них эмоциональных посылов.

Как и большинство других великих эпопей, история Иисуса является трагикомической, содержащей важные элементы трагедии, комедии, социальной или политической сатиры и романтического сочинения. Прочтенная как драма, она предлагает большое разнообразие конкретных сюжетных воплощений. Непреходящие смыслы Иисусова СКРЫТОГО БЛАГА, безусловно, допускают все эти интерпретации. Неоднозначность этой истории с точки зрения моральных норм, ее развлеченческая и убежденче-ская притягательность (термины Хернади) способствуют ее отображению на все квадранты схемы Хернади - на празднества, равно как и на пьесы о мучениках, на сатиры и романтические сочинения. Можно было бы предположить, что представленная выше интерпретация Тойнби - Ленерт относится скорее к сфере социальной и политической сатиры, тогда как интерпретация Тойнби - Олкера - Шнайдера, в чем-то более трагикомическая по своему суммарному воздействию, больше походит на фаустианский роман. В некотором смысле сродни фаустианскому роману и сама наша исследовательская деятельность: наше «развлеченческое обязательство» [entertaining-commitment] заключалось в том, чтобы объединить Прометееву науку (искусственный интеллект или компьютерный анализ текста) с невыразимостью любви, эгоистической и возвышающейся над собой.

Мы были в достаточной степени воодушевлены и одновременно посрамлены приведенными выше результатами, чтобы наметить на этих нескольких последних страницах направления дальнейшего развития и углубления нашего анализа. Наше унижение усугублялось осознанием того, что философы-герменевты давным-давно очертили общие контуры того интерпретационного пути, на который мы ступили. В лучшем случае, мы можем надеяться на то, что нам удалось найти способы, позволяющие в более точной и поддающейся эмпирической проверке манере определять многообразие такого рода интерпретаций. Взыскуя объективных методов, которые могли бы подтвердить общность интерпретаций, Дильтей утверждал, что конечная цель герменевтики заключается в том, чтобы проанализировать исходную точку любых возможных правил понимания [Makkreel, 1975, р. 259]. Именно этим мы и занимались, разрабатывая и применяя лексику и грамматику анализа по сюжетным единицам. Более того, без малого век назад Дильтей, развивая свою мысль, отмечал: «Если мы хотим, чтобы объяснение приносило максимально возможный результат для нашего знания духовного мира, важнее всего подтвердить обоснованность этой формы в ее автономии. Драматическое представление состоялось... После этого объяснение обращается на контекст сюжета, на характеры протагонистов, на комбинацию тех моментов, которые предопределили

387

изменение судьбы» [Маккгее1, 1975, р. 327]. Как же близко наше собственное понимание вычислительной герменевтики подошло к такой точке зрения!

Предлагаемые нами дальнейшие шаги обусловлены как ощущением того, что анализ сюжетных единиц действительно эффективно вскрывает основные и даже порождающие смыслы в широком разнообразии нарративных текстов, так и осознанием его нынешних недостатков. Его грубые эмоциональные разграничения и упрощенная комбинаторная грамматика при отсутствии конкретного когнитивного содержания в правилах автоматической обработки ограничивают точность, на которую могут уверенно претендовать резюме типа представленных на рис. 4 и в табл. 2 и 4. Но с учетом того более глубокого понимания, которого мы добились, создавая и пересматривая приведенные выше интерпретации, мы с энтузиазмом смотрим на дальнейшую работу в области вычислительной герменевтики и приложение ее усовершенствованной методологии к кросскультурным контекстам1. С помощью подобных исследований могут быть более точно (и эмпирически) установлены масштабы, разнообразие и пределы тех форм, в которых морально-политически-религиозные образцы тойнбиев-ской классической средиземноморской культуры, или цивилизации, продолжают наполнять смыслом жизни наших современников.

Литература

AbelsonR.P., Reich C.M. Implication Molecules: A Method for Extracting Meaning from Input Sentences // Proceedings of the International Joint Conference on Artificial Intelligence / Walker D.E., Norton L.M. (eds.). - Boston, 1969.

AlkerH.R., Jr. Fairy Tales, Tragedies and World Histories: Towards Interpretive Story Grammars of Possibilist World Models // Bihaviormetrika. - 1987. - Vol. 21.

AlkerH.R., Jr., Lehnert W.G., SchneiderD.K. 1985. Two Reinterpretations of Toynbee's Jesus: Explorations in Computational Hermeneutics. - Tonfoni G. (ed.) Artificial Intelligence and Text Understanding: Plot Units and Summarization Procedures. Quaderni di RicercaLinguis-tica 6. Turin.

1 В этом отношении наиболее важным для нас был, пожалуй, интерес со стороны А. Вежбицкой, лингвиста из Австралийского национального университета. В ходе глубокого, но еще не оконченного исследования элементарных значимых единиц (семантических примитивов) в различных культурных сообществах она и ее сотрудники идентифицировали как языковые универсалии, так и специфические культурные особенности, выраженные в этих первотерминах [Ш1егиЫска, 1992 а,Ь]. Во время встречи с Олкером в августе 1993 г. Вежбиц-кая выразила желание попытаться представить идейный смысл истории Иисуса или хотя бы некоторых из его речей через собственную универсалистскую версию кросскультурных когнитивно-эмоциональных языковых примитивов. Полученные ею результаты подтверждают (с кое-какими интересными модификациями) ряд заключений Р. Шенка. В своих усилиях по выражению культурно-специфических чувств и нравов в терминах универсально применимого концептуального языка Вежбицкая следует лебницианскому образцу, что не может не вызвать восхищения у адептов вычислительной герменевтики.

388

Aufricht H. 1978. A Restatement of Political Theory: A Note on Voegelin's «The New Science of Politics». - McKnight S.A. (ed.) Eric Voegelin's Search for Order in History. Baton Rouge, L.

Bettelheim B. 1977. The Uses of Enchantment: The Meaning and Importance of Fairy Tales. N.Y.

Black J.B., Wilensky R. 1979. An Evaluation of Story Grammars. - Cognitive Science, vol. 3.

Brandon S.G. 1979. The Trial of Jesus of Nazareth. N. Y.

Briggs K.A. 1983. Gallup Poll Finds Image of Jesus Somewhat Murky. - N.Y. Times, 3.04.

Eco U. 1976. Le Mythe de Superman. — Communications, vol. 24.

Edelman M. 1967. The Symbolic Uses of Politics. Chicago.

Galtung J. 1980. Western Social Cosmologies. Cambridge, MA.

Haley J. 1969. The Power Tactics of Jesus Christ and Other Essays. N.Y.

Hofstadter D.R. 1983. Metamagical Themes: Virus-Like Sentences and Self-Replicating Structures. - Scientific American, vol. 218, № 1.

Johnson J.T. 1975. Ideology, Reason, and the Limitation of War. Princeton.

Johnson J.T. 1981. Just War Tradition and the Restraint of War. Princeton.

Lehnert W.G. 1981. Plot Units and Narrative Summarizations. - Cognitive Science, vol. 4.

Lehnert W.G., Black J.B., Reiser B.J. 1981. Summarizing Narratives. Proceedings of the 7 th International Conference on Artificial Intelligence.Vancouver.

Lehnert W.G., AlkerH.R., Jr., SchneiderD.K. 1983. The Heroic Jesus: The Affective Plot Structure of Toynbee's «ChristusPatiens». - Burton S.K., Short D.D. (eds.) Proceedings of the Sixth International Conference on Computers and the Humanities. Rockville.

Lehnert W.G., Loiselle C. 1985. Plot Unit Recognition for Narratives. - Tonfoni G. (ed.) Artificial Intelligence and Text Understanding. Quaderni di RicercaLinguistica 6. Turin.

Makkreel R.A. 1975. Dilthey: Philosopher of the Human Studies. Princeton.

Mandler J.M., Johnson N.S. 1980. On Throwing Out the Baby with the Bathwater: A Reply to Black and Wilensky's Evaluation of Story Grammars. - Cognitive Science, vol. 4.

McKnight S.A. (ed.) 1978. Eric Voegelin's Search for Order in History. Baton Rouge, L.

Meehan J.R. (6.r.). Using Planning Structures to Generate Stories. - American Journal of Computational Linguistics, Microfiche 33.

Pagels E. 1979. The Gnostic Gospels. N.Y.

Ricoeur P. 1981. Hermeneutics and the Human Sciences. Cambridge.

Ricoeur P. 1983. Temps etrecit. Paris.

Rumelhart D.F. 1975. Notes on a Schema for Stories. - Bobrow D.G., Collins A.M. (eds.) Representation and Understanding. N.Y.

Rumelhart D.F. 1977. Understanding and Summarizing Brief Stories. - Laberge D., Samuels S. (eds.) Basic Processing in Reading, Perception and Comprehension. Hillsdale.

SchankR.C., AbelsonR.P. 1977. Scripts, Plans, Goals and Understanding: An Inquiry into Human Knowledge Structures. Hillsdale.

Tonfoni G. (ed.) 1985. Artificial Intelligence and Text Understanding: Plot Units and Summarization Procedures. Quaderni di RicercaLinguistica 6. Turin.

Toynbee A. 1946. A Study of History.Vol. VI, Part V.L., N.Y.

Wierzbicka A. 1992 a. Defining Emotional Concepts. - Cognitive Science, vol. 16.

Wierzbicka A. 1992 b. Semantics, Culture, and Cognition: Universal Human Concepts in Culture-Specific Configurations. N.Y.

Winston P.H. 1982. Learning New Principles from Precedents and Exercises. - Artificial Intelligence, vol. 19.

Yoder J.H. 1972. The Politics of Jesus. Grand Rapids.

389