CC BY
12
ХРОНИКА НАУЧНОЙ ЖИЗНИ
III Всероссийской социологический конгресс
21—24 октября 2008 г. в Москве состоялся III Всероссийский социологический конгресс «Социология и общество: пути взаимодействия». Его организаторами были Институт социологии и Институт социально-политических исследований РАН, соорганизаторами — Государственный университет — Высшая школа экономики и Российское общество социологов. В рамках съезда прошло более 130-ти заседаний по 20 сессиям, 36 секциям, 28 круглым столам. Публикуем тезисы докладов и сообщений сотрудников Левада-Центра на этом съезде.
Сессия 18. Российское общество в зеркале общественного мнения
Л.Д. Гудков. Пределы и характер трансформации российского общества. Двадцать лет исследований Левада-Центра. За 20 лет — а это почти целая активная жизнь одного демографического поколения — удалось приступить к изучению политических, экономических и социальных аспектов жизни российского общества. Сегодня гораздо более понятно, почему в России не осуществилась трансформация восточноевропейского типа. Главная причина этому — консерватизм советского человека. Ощущение стабильности и преобладание позитивных социальных настроений являются результатом сокращения бедности, но вместе с тем существующий консенсус власти и общества во многом организован. Сегодняшний социальный порядок держится во многом на массовой апатии, равнодушии, привычной зависимости от каналов и средств телевизионного развлечения. Наряду с рекордно высокими рейтингами президента и правительства в обществе преобладает убеждение, что увеличился разрыв между народом и властью, между богатыми и бедными, но контроль общества над властью не вырос. Большинство респондентов характеризует чиновников как людей, озабоченных лишь своей карьерой. Одним из главных событий 2007 г.
люди называли неконтролируемый осенний скачок цен на продовольствие.
М.Д. Красильникова. Цели перспективного развития страны и социальная база их реализации. В последние годы в России на государственном и экспертном уровне идет широкое обсуждение долгосрочных перспектив развития страны, разработка стратегий развития на годы вперед. При этом цели такого развития почти всегда формулируются в терминах перехода к «инновационному типу развития». Решение таких задач предъявляет высокие требования к характеру имеющейся социальной базы, человеческого капитала. Анализ динамики социальной структуры российского общества за годы преобразований и ее характера в настоящий момент показывает, что имеются значительные трудности реализации поставленных задач. Они связаны (1) со сложившейся социальной структурой общества, в которой доминируют относительно бедные (в материальном и в социальном смысле) слои, и (2) с характером ценностных ориентаций, преобладающих в обществе (их «бедной» структурой и преобладанием изоляционистских и иждивенческих установок). Складывающиеся тенденции развития российского общества не всегда отвечают задачам перехода к инновационному типу. Для преодоления этих несоответствий необходимы значительные институциональные изменения, которые пока не происходят.
Л.А. Хахулина. Динамика отношения населения к экономическим реформам (анализ молодежных когорт). Общий курс на переход от административной к рыночной экономике пользовался поддержкой населения в течение всего переходного периода, хотя уровень поддержки в разные его моменты был неодинаковый. С чем связана столь устойчивая поддержка рыночной экономики в России, а вместе с ней
и тех идей, которые составляют основу «рыночного мировоззрения»?
Ответ на этот вопрос мы попытались найти через анализ изменений ориентаций и установок в разных возрастных группах, и прежде всего молодежных.
Российское общество в последние почти 20 лет находится в стадии глубокой экономической и политической трансформации, которая коренным образом изменила уклад жизни и менталитет российского населения. Люди разных возрастных групп оказались под мощным воздействием этих трансформационных процессов, в результате чего им пришлось столкнуться с реалиями, которые были для них совершенно новыми.
К началу 90-х гг. многие идеи и представления, связанные с рыночной экономикой, существовали скорее как отвлеченные, слабо связанные с конкретным опытом и повседневной практикой понятия («частная собственность», «рыночная экономика», «предпринимательство», «безработица», «инфляция», «конкуренция»), многие из которых имели в массовом сознании скорее негативное содержание, навязанное советской идеологией. В течение прошедших почти 20 лет с начала реформ многие идеи превратились в реальность, в рамках которой большинству людей пришлось ориентироваться, действовать и вырабатывать не только собственные стандарты поведения, но и оценки этих явлений и свое отношение к ним.
Естественно было ожидать, что именно молодежь окажется более открытой к освоению новых практик и связанных с ними представлений, идей, чем люди более старших поколений, чья система ценностей и установок была сформирована в дореформенные советские времена.
Нас интересовали следующие вопросы.
— В какой мере молодежь начала 90-х годов была ориентирована на идеи рыночной экономики, в какой мере она разделяла ее основные ценности?
— Отличались ли в этом отношении молодежные группы от более старших возрастных групп, если принять во внимание общий настрой на положительные перемены, на реформы, который был характерен для общественного мнения в конце 80-х и начале 90-х гг.?
— Как сказался почти 20-летний опыт реформирования экономики на «молодежной» группе: сохранили ли они приверженность идеям рыночной экономики или же те экономические и социальные трудности, с которыми столкнулось население России, заставили
их «вернуться» к прежним представлениям о преимуществе административной экономики, основанной на государственной собственности и распределении?
— Какие идеи и взгляды разделяет молодежь нынешнего десятилетия? Насколько установки на развитие рыночной экономики, частной собственности и других, связанных с ней элементов экономической жизни, о которых говорилось ранее, распространены среди нынешних молодежных групп?
Ответы на поставленные вопросы составляют содержание доклада.
Б.В. Дубин. СМИ и общественное мнение
1. Сегодняшняя России как «общество зрителей».
2. Основной социальный процесс — расслоение и дробление социума, различных коммуникативных аудиторий. Можно выделить следующие уровни и круги: межличностная коммуникация «своих» — Интернет для флеш-моб соообществ — радио и печать для более или менее рассеянных групп — телевидение как средство интеграции «наших», «всех».
3. Предельно ослабел или почти отсутствует групповой уровень консолидации и саморе-презентации, равно как меж- и надгрупповое публичное пространство, в котором эта репрезентация могла бы происходить. Характерно, что максимальная потеря тиражей и наименьшее число регулярных потребителей сегодня — у журналов.
4. Дефицит или предельно малая влиятельность коммуникативных авторитетов. В обществе (среди журналистов, писателей, актеров, спортсменов и т. д.) сегодня нет влиятельных, привлекающих к себе внимание людей. Отсюда — вялость массового восприятия текущей реальности, слабая коллективная память даже о недавних событиях за отсутствием смысловых рамок их восприятия, оценки и запоминания.
5. На фоне коллективного согласия (в котором есть разные планы — зависимости, равнодушия, сплочения против образа врага, консолидации вокруг первого лица и др.) наблюдаются эпизодические импульсы к ad Иос объединениям по интересам или в реакции на текущие события в Интернете (отклики на Кавказскую кампанию, вокруг помилования С. Бахминой). Однако основным модусом взаимодействия в Сети остается присоединение к сложившимся сообществам, агрессия против «чужих», забалтывание проблемы в бесконечных комментариях не по теме.
6. В обществе преобладает адаптация к наличному и кратковременная реакция на происходящее. Остаются проблемой автономные социальные формы, универсальные ценности, универсалистские критерии идентичности. Строго говоря, приходится констатировать крайнюю слабость или практическое отсутствие права и правовой культуры, культуры как таковой, общества и общественного мнения.
Круглый стол 08. Результаты исследования проблем «элиты» в российском обществе
Л.Д. Гудков. В состоянии ли нынешние «элиты» в России проводить курс на модернизацию страны? Идея элиты возникла и стала распространяться в постсоветской России примерно с середины и особенно к концу 1990-х гг. по мере того, как все более очевидным становилась невозможность собственно политической деятельности в стране — выявлялись атрофия свободной конкуренции партий и лидеров, сужение информационного пространства, сферы публичности и дискуссий, сворачивание других институтов, составляющих демократическое общество. Чем дальше от центра событий и влияния отодвигались группы вчерашних реформаторов и заинтересованных в реформах социально-политической системы, тем чаще были слышны разговоры об элите как внеин-ституциональной силе или группе (интеллектуалов, специалистов, предпринимателей, носителей другого морального сознания), способной если не порождать, то хотя бы внедрять в сознание масс новые идеи, ценности и образцы.
О том, что мы имеем дело с социальной мифологемой, свидетельствует то, что в большинстве случаев понятие «элита» не предполагает теоретических разработок. Не уточняется, кто составляет элиту, каковы функции этой группы, в чем отличие европейских элит от верхушечных группировок и кланов в советской системе и постсоветской России. Понятие элиты в подобных работах сводится к представлению о некоторой группе, которая занимает ключевые социальные позиции в государстве либо обслуживает власть, обеспечивая ее поддержкой, технологиями управления, легитимацией; иными словами, это те, кто «принимает решения» или их «готовит». При этом остаются без внимания механизмы включения в элиту (отбор, кооптирование, назначение), признания авторитетности данной группы (кто, по каким основаниям и критериям может зачислять кого-либо в элиту), а также то, чем в сущности занимается элита и каковы последствия ее деятельности.
В условиях усиливающегося в последние годы административного произвола в образованной части российского населения почти автоматически восстанавливается старая вера в силу просвещенных людей, способных нравственно и интеллектуально влиять на народ и власть, а тем самым воздействовать и на политическое либо социальное поведение.
Б.В. Дубин. Можно ли говорить об «элитах» в современной России?
1. Если судить по данным исследования российских элит, которое было проведено Левада-Центром в 2005—2006 гг., механизмов элитного отбора в России по-прежнему нет. Так называемые элиты в России — группы, которые назначили или которым «позволили быть», ориентированные на адаптацию к сложившемуся порядку и не обладающие автономией, автономным авторитетом и влиянием, признанием законности их прав на элитные позиции.
2. В особенности это относится к политическим и административным «элитам», к крупному бизнесу. Их базовые установки, принципиальные представления о настоящем и будущем страны несильно отличаются от массовых.
3. Несколько более критичную позицию по отношению к центральной власти, сформированному ею социально-политическому порядку, перспективам российского социума занимают представители среднего бизнеса, работники массмедиа (особенно печати), представители выборной власти на местах, имеющие связь с избирателями и сохраняющие определенную лояльность по отношению к ним. Их функция по преимуществу критическая, от принятия важнейших решений и проведения их в жизнь основных групп населения эти люди отстранены или, по крайней мере, сильно отдалены.
4. Всё описанное вместе с закупориванием большинства каналов социального продвижения кроме номенклатурных и контролируемых сверху ставит под вопрос провозглашенную властью стабильность, указывает на дефицит институциональных механизмов поддержания сложившегося порядка, равно как обостряет проблему ресурсов и траекторий социальной динамики, необходимой для решения назревших вопросов (технологический прорыв, устойчивое развитие, уровень жизни людей, социальная и правовая защищенность, властный произвол, коррумпированность бюрократических организаций и социальных служб, межнациональные напряжения и агрессия, экологическая ситуация).
Секция 16. Социология культуры
Л.Д. Гудков. Специфика массовой исторической памяти в посттоталитарном обществе. На
основе исследований Левада-Центра, проводимых с 1988 г., рассматривается структура массового исторического сознания и особенности удержания памяти о наиболее значимых событиях ХХ в. Наиболее важные черты этого процесса репродукции:
1. Двойственность символических значений истории, воспроизводимых, с одной стороны, официальными учреждениями и институтами, которые контролируются властями и в этом смысле сохраняют инерцию, а отчасти и характер тоталитарной организации, своеобразие идеологических ресурсов и техники пропаганды, а с другой — неформальными, квазитради-ционными, повседневными (гемайшафтными) структурами родственных и межличностных отношений и связей. Официальной, упорядоченной, институциональной закрепленной интерпретации событий здесь противостоит аморфное переживание и воспоминание, обусловленное контекстом личностных проблем, особенностями семейной хроники. Это последнее понимание выстроено как альтернативное, дополняющее или опровергающее понимание событий «большой истории». Специфика его организации заключается в том, что оно построено вокруг частных и конкретных, пар-тикуляристских отношений. Если первые представляют собой рационализированное, систематизированное знание, обеспечивающее легитимацию основных государственно-властных институтов, тотального и вертикально организованного социального порядка, то значения второго типа или слоя массовой памяти заданы интересами выживания, адаптации к репрессивному социуму, организацией повседневных структур взаимодействия. Подобное двоемыслие накладывает отпечаток на всю систему и характер культурного воспроизводства.
2. Центральными символами коллективности становятся осевые события коллективного целого (Великая Отечественная война, а значит, и устойчивая мифология врага, жертвы, спасения, героизма; революция — мифологическое время творения нового порядка и его символические герои). Они выступают в качестве элементов патерналистской легенды коммунистической власти. Значения второго порядка определяются фактами семейных преданий и хроник — гибели, страданий и всего того, что образует комплекс «терпения», т. е. пассивного приспособления к режиму. Конец этого ком-
плекса мифов, образующих материю и содержание коллективной истории и коллективной идентичности, включает разнообразные фобии и переживания, вызванные распадом СССР
3. Все, что выходит за рамки основного мифа истории советской страны, интерпретируется как малозначимые и вытесняемые из коллективного сознания события. Попытки настаивать на их фактичности порождают сильные травматические реакции общества.
4. Вытесняемые или табуированные события (массовые репрессии, агрессия и преступления против других стран и народов, как, например, Катынь, подавление Пражской весны, венгерского восстания 1956 г., чеченские войны, репрессии против прибалтийских и кавказских сепаратистов, ГУЛАГ, цена Отечественной войны, сталинские репрессии и т. п.) не исчезают из массовой памяти, но сохраняются в ней в качестве своего рода коллективных травм, рубцов, «нечистой совести», хотя и не «вины». Попытки бередить эти комплексы или работать с ними вызывают сильнейшее раздражение и ступор, астению, циническую оценку происходящего. Сохранение представлений о прошлом в нера-ционализированном состоянии коррелирует с распространением нигилизма, реакций обесценивания и аморализма, сочетающихся с примитивными, часто архаическими, механизмами поддержания символов изоляционистского «мы» (ксенофобией, имперским комплексом превосходства, расовыми предрассудками).
5. Нерационализированность прошлого функционально связана с недиффиренциро-ванностью основных социальных институтов
и, прежде всего, с тотальным характером власти, отсутствием системы сдержек и противовесов, контроля за ее действиями. Следствием этого становится постепенное забвение даже недавнего прошлого, неспособность удерживать события, не получающие групповой или институциональной оценки. Память предполагает определенную моральную и ценностную работу, а ее как раз нет, поскольку существующие группы, претендующие на хранение и работу с прошлым, либо оказываются сервильно настроенными по отношению к власти, либо интеллектуально недееспособны, так как их социальная организация блокирует возможности рационализации и автономного отношения к прошлому. Массовое беспамятство — производное от конституции интеллектуальных групп в тоталитарном и посттоталитарном обществе-государстве.
А.Г. Левинсон. Приватное и публичное в отечественной культуре
1. В докладе рассматриваются некоторые культурные предпосылки возникновения и функционирования частного бизнеса в России в конце XX — начале XXI вв.
Источником сведений по этому вопросу являются исследования (преимущественно качественные), осуществленные при участии автора во ВЦИОМ (в 1988—2003 г.) и Левада-Центре.
2. У современного малого и крупного бизнеса в России во многом разная социальная предыстория.
2.1. Для советской социальной и культурной предыстории малого бизнеса характерно существование двух пространств — «личной жизни» как одного типа социального пространства и «государства» как другого типа социального пространства.
2.2. Начало 1990-х — кризис, поражающий оба пространства. И в том и в другом пространстве — кризис отцовской (попечительской) роли. Пока государственная власть находилась в коме, существовала ситуация «бедствия», действовала альтернативная система ролей и их ценностных обоснований. Ее наличие сделало возможным массовый переход советских рабочих и служащих на роли частных предпринимателей практически без ресоциализации. (Аналогия «мешочников» и «челноков».)
2.3. В результате этих социальных трансформаций в последние десятилетия XX в. происходит выделение четырех жизненных пространств: интимного, приватного, публичного, государственного.
2.4. Развитие массового предпринимательства (малого бизнеса) совершается в сфере приватного. Выход в сферу публичного (гражданского) крайне затруднен.
3. Некоторые предпосылки возникновения крупного бизнеса.
3.1. В качестве предыстории современного госкапитализма рассматривается так называемая «теневая экономика» в СССР во второй половине XX в. В начале XXI в. происходят действия по приватизации государственного. Образуются корпорации, принимающие вид государственных.
3.2. Приватизация в самом конце XX—начале XXI в. — процесс появления приватных отношений внутри государственных. Рассматриваются в четырех вышепомянутых (п. 2.3.) пространствах токи «сверху вниз» (превращение госструктур в частные, крупный бизнес) и «снизу вверх» (образование частных структур по частной инициативе, малый и средний бизнес).
3.3. Рассматривается роль неформальных структур и отношений в рамках формальных организаций, в том числе тех, которые принято относить к коррупционным — связи кумовства, знакомства, «блата» и других приватных отношений в публичной сфере. Они рассматриваются постольку, поскольку являются средствами либо условиями постоянного или регулярного получения дохода, в отличие от средств разового решения жизненных проблем.
3.4. Рассматриваются идеально-типические модели «западного» и «восточного» капитализма как две возможности, открывавшиеся для нарождавшегося российского бизнеса.
3.5. Образовавшийся российский госкорпо-ративный капитализм (государственный социализм, по Энгельсу) — новый синтетический тип.
Б.В. Дубин. Формы социальности и типы культур в сегодняшней России.
1. В самом общем плане можно говорить о нескольких уровнях или формах социальности, социальной идентичности в современной России:
- неформальные, партикуляристские отношения родных и близких (сети «своих»);
- стигматизированные сообщества обделенных (просители о тех или иных благах, защитники собственного имущества, прав и проч.);
- формирующиеся сообщества потребителей, носителей тех или иных значимых преимуществ (клубы, компании, сети, включая информационные);
- уравнительное государственно-державное целое «всех и каждого», «всех как одного» (мифологизированное, виртуальное «мы», «общество телезрителей»).
Это, обобщенно говоря, сообщества, основанные на адаптации («понижающей адаптации») и демаркации (сегрегации «других» как «чужих»). Автономия и состязательность, доверие и солидарность как проблемы и дефициты.
2. Таким образом, допустимо говорить о феноменах продолжающегося дробления и фрагментации социума как о выражении процессов разложения, распада советского и позднесоветского социально-политического и социокультурного устройства, совокупности составляющих его групп, механизмов их поддержания и воспроизводства.
3. Приходится констатировать отсутствие или крайне слабое, точечное присутствие в современной России собственно культуры как совокупности ценностей и значений действия, (а) соотнесенного с самостоятельным субъектом, (б) ориентированного на общие, надындивидуальные или универсальные образцы и меж-
групповые цели, (в) содержащего императивный момент повышения качеств действующего лица, его сознания и поведения в их связи с (г) взаимодействием, интеграцией со значимыми другими и (д) процессами и механизмами воспроизводства (повышающей репродукции). Идеальный проект культуры в обществах модерна (модернизирующихся обществах), советская «госкультура» и ее нынешние реликты (начальная и средняя школа; толстые журналы; массовые библиотеки; советское кино и эстрада по нынешнему телевидению).
4. Два типа массовой культуры — массовомобилизационная, директивная и массоворазвлекательная, потребительская.
5. Характеристики современного российского человека (адаптирующийся и лукавый; уравнительный и подозрительный; ориентированный на власть, но не доверяющий ей и никому вообще; изолированный и ксено-фобный; полуприсутствующий и виртуальносозерцательный). Отсутствие автономных, ответственных современных элит, невозможных вне принципов субъективности, конкуренции и кооперации, универсальности и воспроизводимости. Господствующий тип социальности — изоляционистский, построенный на отделении своих от чужих («другой» воспринимается только через модальный барьер, снижающий его оценку и ориентиры действия по отношению к нему как чужаку; базовое недоверие; ускользание от субъективности и ответственности за субъективный выбор). Непризнание — в том числе «элитами» — раскола в обществе при нарастании дробления и самоизоляции сообществ «своих» (социум перегородок, переборок).
6. Типы нынешних российских «культур» или, скорее, цивилизационных укладов (по функциональному значению, адресату, организации взаимодействия, формам пространственно-временной записи) для описания наличной ситуации:
- рассеивающая-собирающая массовая; ее медиум — телевидение;
- дегустирующая слоевая групповая; ее медиум — глянцевый журнал;
- точечные или эфирные сообщества, маркирующие свои границы и культивирующие их непроницаемость, свою недоступность; их формы общения — клуб, салон, кружок, малый журнал или альманах.
7. Новый контекст — глобализация (кино, музыка, литература). Интернет как тип коммуникации и форма сообщества: нет лидерства и символической иерархии, а значит, принципов отбора и выбора, поэтому нет идеи классики, начал авангардного поиска, форм динамики и накопления достижений, установок на учебу, ее разные стратегии, этапы и стадии.
8. Типы коммуницируемых образцов, основные ценностные конфликты и коллизии современной российской «культуры»:
- мы—они (Запад, ближнее зарубежье, «свои чужие» — модель «раскола» или «гражданской войны», тема насилия как базового кода социальности, формы социального действия; формы дисквалификации образа чужака — агрессия, унижение, пародия и др.);
- центр-периферия (столица-провинция);
- низы-верхи (власть, суд, право и бесправие, блеф);
- здешнее и запредельное (православие без веры и без дел).
Архаичность подобных оппозиций, пробле-матизируемых или репрезентируемых в модерне и постмодерне разве что в исключительных состояниях (война, катастрофа, общая угроза социуму, модели - отклик на 11 сентября в США, на террористические акты в Испании и др.). Проблема российской реальности — в отсутствии универсализма, в непонимании или вытеснении самой данной проблемы, замена ее мифологией особого пути и особого характера русского человека.
9. Задачи выработки исследовательских средств для дальнейшего социологического описания и понимания «культур» в современной России.
АВТОРЫ НОМЕРА
ДАФФЛОН Дени (Швейцарская академия развития, SAD) ДУБИН Борис Владимирович (Левада-Центр) КРАСИЛЬНИКОВА Марина Дмитриевна (Левада-Центр) МОНУСОВА Галина Алексеевна (ГУ-ВШЭ)
БОРУСЯК Любовь Фридриховна (ГУ-ВШЭ)
