CC BY
67
УДК 321.6/.8
ИГРА В ИМИТАЦИЮ: ФЕНОМЕН ПОЛИТИЧЕСКОГО ПАСТИША
К. О. Телин
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова Ленинские горы, д. 1, Москва, 119991, Россия
В данной статье автор пытается внедрить в политические исследования понятие «па-стиш», тесно связанное с идеологией и современными особенностями публичной политики. Опираясь на практику гибридных политических режимов и их накопленный к настоящему моменту исторический опыт, автор определяет пастиш как «детерриториализирующий» элемент идеологических практик, выражающий склонность режима к имитации серьезных решений и формально-декоративному обращению к дискурсу «традиции» и «особого пути». Пастиш понимается как максимально публичная и наглядная внешняя составляющая идеологии, направленная на создание симулякров и декоративных политических форм, подкрепляющих ложное представление о реальности. Исследование такого феномена особенно важно в современных условиях политического процесса с его трендами глобализации и снижения легитимности органов законодательной власти как в развитых, так и в развивающихся странах. Статья посвящена выделению различных видов политического пастиша, их функций и актуальных примеров во внутренней и внешней политике некоторых государств. Исследуется генезис пастиша, его динамика и причинно-следственные связи, важные в рамках исследования этого явления. Особое внимание уделяется рассмотрению возможностей и угроз, связанных с «внутренним» пастишем и его популярностью среди современных политических элит как в России, так и за рубежом.
Ключевые слова: идеология, политическая элита, политический режим, традиция, конструктивизм, политический процесс, пастиш.
В современных культурологических исследованиях, в особенности исследованиях массового кинематографа и телевизионных проектов, нередко встречается понятие «пастиш». Ф. Джеймисон определял пастиш как «имитацию единичного стиля... мимикрию под стиль и стилистические излишества» (Джеймисон, 2010), т. е. обыгрывание некой внешней формы без целостного и артикулированного обращения к содержанию. Вспоминая знаменитое высказывание В. И. Ленина о том, что «важнейшим из искусств для нас является кино» (Ленин, 1970, с. 579), нелишне заметить, что сегодня, проистекая из подобных культурологических моделей, пастиш становится все более значимым и для политического процесса. Е. М. Шульман, например, отмечает, что гибридный политический режим — «авторитаризм на новом историческом этапе», «электоральный авторитаризм с декоративными демократическими институтами» — является, по сути, имитационным: «Легко заметить, что демократический фасад сделан из папье-маше, трудно понять, что сталинские усы тоже накладные» (Шульман, 2014). Пастиш как фигура умолчания и инструмент подобной имитации плотно входит в политическую практику, причем не только в петрократиях или failed states.
Понятие политического пастиша. Политический пастиш, по-видимому, необходимо определять как понятие, тесно связанное с идеологией. Однако если последняя может быть представлена как форма ложного сознания, интерпретирующая и обусловливающая действительность социально-политическими целями и интересами, как социально обусловленное видение реальности (Ман-гейм, 1995) или даже «воображаемые отношения индивидуумов с реальными условиями их существования» (Альтюссер, 2011), то пастиш может быть охарактеризован как принципиально «детерриториализирующий» (термин Ж. Делеза) элемент идеологии, создающий внешнюю видимость реальности и обоснованности идеологических категорий. В соответствии с произведенным нами заимствованием термина из культурологии, мы можем подразумевать под политическим пастишем именно внешнюю, атрибутивную составляющую идеологии, направленную на создание симулякров и декоративных политических форм, подкрепляющих ложное представление о реальности. Пастиш всегда публичен и нагляден, сама его задача состоит в искажении реальности — для того чтобы политические силы, использующие подобные решения, могли на основе сконструированного воображаемого поддерживать и закреплять свое господство.
Серьезно упрощая соотношение пастиша и идеологии, их взаимное положение можно определить условной формулой «любой пастиш идеологичен, но не каждая идеология включает в себя пастиш». Не случайно Г. Дебор, чья установка на то, что общественный порядок легко поддается «господству кажимостей», лежит в основе понимания пастиша, все же уточнял, что «идеологические догматы никогда не были просто химерами» (Дебор, 1999); Л. Альтюссер отмечал, что «идеология обладает материальным существованием» (Альтюссер, 2011); К. Мангейм, в конце концов, полагал, что «социально обусловленное познание не повисает в пустоте», а «понятие идеологии не следует отождествлять с иллюзионизмом» (Мангейм, 1995). Пастиш же представляет собой именно иллюзию, ритуальное и в основе своей безосновательное явление, возникновение которого обусловливается лишь волюнтаризмом политического актора. Как указывает Джеймисон, пастиш есть «нейтральная мимикрия... пародия, которая потеряла свое чувство юмора» (Джеймисон, 2000), имитация без заимствования сопричастного смысла.
Таким образом, если в культуре пастиш является подделкой чужого стиля, позволяющей оттенить чуждое этому стилю содержание и разрушить некие содержательные связи между формой и идеей, которая ранее была облечена в эту форму, то в политике пастиш выступает как воображаемая (конструируемая) действительность, призванная поместить объект воздействия в систему ложных категорий и вызвать у него безосновательную оценку реальности с точки зрения тех категорий, которые в ней на деле отсутствуют, однако глубоко укоренены в общественном сознании. Упомянутая же выше делезовская «детеррито-риализация» как черта пастиша подчеркивает тот факт, что образы последнего намеренно контрастируют с окружающим социальным контекстом, искажают восприятие этого контекста и разрушают возможность целостного восприятия действительной системы социально-политических отношений. Следуя подобной логике, Э. Колиг, например, называет пастишем некий воображаемо целост-
ный «исламский мир» (Kolig, 2012, p. 280), представляющий собой опасную для исследователя иллюзию; Т. Де Зенготита использует термин «пастиш» по отношению к образу Б. Обамы, указывая на то, что последний воспринимается «своим» у значительного количества принципиально различных целевых аудиторий (De Zengotita, 2011), а следовательно, теряет некую действительную самобытность.
В целом же проблему пастиша в современной политической практике можно представить в двух аспектах или вариантах, каждый из которых представляет отдельный интерес.
Во-первых, пастиш традиционно возникает в ходе демократического транзита, когда заимствование институтов, не укорененных в поведенческих моделях и основах, так скажем, социального габитуса, не приводит к трансформации реальной политической практики, а лишь создает декоративный и стилистический фон для воспроизводства прежних форм властвования и господства. Подобный, условно «транскультурный», пастиш характерен для постколониальных государств, сохраняющих высокую степень «похожести» на стандарты демократических систем, но содержательно остающихся носителями архаичных и спорных политических решений. Значимой особенностью транскультурного пастиша является (возможно, временное) отсутствие внутреннего сопротивления и некоей стандартно-национальной альтернативы, поэтому примерами данного вида имитации могут быть не только soft states африканского континента (от Центрально-Африканской Республики до Эфиопии), но и такие государства, как послевоенная Япония (как минимум до 1952 г., а возможно, и до середины 1960-х годов), Китайская Республика 1911-1915 гг. или даже Российская Федерация начала 1990-х годов.
Во-вторых, возможен — и куда более интересен — условно «внутренний» пастиш, представляющий собой самоцитирование, воспроизводство неких традиционных культурных особенностей в не подходящей для этого новой политической реальности. Упоминание традиции в данном случае заслуживает пояснения: внутренний пастиш представляет собой обращение не столько к реальной традиции сообщества (если таковая вообще существует), но к выраженным в сознании населения мифам — псевдоестественным конструкциям, подчеркивающим «вневременные» и «непреходящие» истины в социальных явлениях. Джеймисон называет подобное состояние «плагиаторской практикой по отношению к известным сюжетам»; мы же можем охарактеризовать внутренний пастиш как стремление объяснить актуальную действительность некими мифологемами универсального характера — «борьбой за самобытность», «кознями внешнего врага», «народным духом» и пр. При этом стилистическая составляющая, естественно, по-прежнему является ключевой: в рамках внутреннего па-стиша важна не реальность, а видимость объяснения, не смысловая завершенность, а устоявшаяся иллюзия последней.
На первый взгляд, отношения двух видов пастиша можно представить в виде специфической противоположности: ведь если транскультурное заимствование, особенно в ходе демократического транзита, понуждает лидеров использовать новые и непривычные обществу элементы, то внутренний пастиш представляет
собой некую имитацию консерватизма, попытку объяснить и легитимизировать насаждаемые политические практики через иллюзорные «национальные архетипы» и установки «народного духа». Однако именно имитационный характер любого пастиша делает озвученное вначале предположение верным лишь наполовину: бесспорно, отличия между транскультурным и внутренним пастишем касаются характера взаимодействия с внешней средой, но, во-первых, и сами «традиционные практики» в рамках внутреннего пастиша являются симулякром, не имеющим действительного историко-культурного основания, и, во-вторых, транскультурный пастиш может быть элементом «фазы привыкания» в рамках политической трансформации, а следовательно, плацдармом для заимствования не только формы, но и содержания (например, тех же демократических процедур). Внутренний же пастиш, и вправду нередко являясь попыткой политических игроков ответить на вызов демократизации и сохранить свою власть в изменившихся условиях, обречен оставаться только имитацией без какого-либо шанса на превращение в национальную традицию.
Еще одно отличие заключается в том, что транскультурный пастиш может охватывать все общество в целом — как политический класс, так и прочее население; в случае же внутреннего пастиша его инициаторы и конструкторы, как правило, подвержены действию совершенно иных установок и практик. Имитация «традиционного духа» является, таким образом, способом замолчать и «спрятать» действительность, сделав невозможным достоверное познание политической реальности.
Впрочем, функции пастиша представляются одинаковыми вне зависимости от вида последнего: и тут и там он выступает пропагандистским инструментом, позволяющим, во-первых, легитимизировать действия режима, во-вторых, трансформировать систему восприятия происходящих событий (именно поэтому пастиш чаще всего возникает в период кризисов или проблем развития) и, в-третьих, мобилизовать некоторую часть населения, преодолевая тем самым «авторитарную ловушку»1 и создавая некую гарантию хотя бы воспроизводства легитимационной схемы, если не кадрового состава элиты и механизмов ее ротации. Вместе с тем функциональное сходство не является основанием для того, чтобы не рассматривать разновидности пастиша более подробно.
Транскультурный пастиш и демократический транзит. Заимствование каких-либо институтов в ходе политического транзита, конечно, не является чем-то удивительным и экстраординарным: по сути, сама модернистская трактовка развития требует от менее развитых политических культур заимствования инновационных элементов культур более развитых, а то, что на определенном этапе это заимствование носит символический характер, связано с невозможностью мгновенного переобучения и ресоциализации. Это вполне укладывается в так называемую динамическую модель демократизации Д. Растоу с ее заключительной «фазой привыкания» (Растоу, 1996) или в предположение Х. Линца
1 Подобная ловушка, по нашему мнению и согласно взглядам Г. Алмонда и Б. Пауэлла (А1топ^ Powell, 1966), заключается в неспособности авторитарных режимов к интенсивной мобилизации населения.
и А. Степана о том, что демократическая консолидация должна быть не только «конституционной», но и ценностно-поведенческой (приводится по: Мелвиль, 2007). Тезис, согласно которому для закрепления в массовых убеждениях демократизация требует определенного институционального и структурного предвосхищения, можно аргументировать и замечаниями О. Янга (Young, 1967) или Я. Триски (Triska, Finley, 1969), согласно которым вследствие спешки или недостатка времени для трансформации система может столкнуться с кризисом, а не с качественным обновлением. Примеры демократизации, обернувшейся дисфункцией в условиях чрезмерной скоротечности, можно найти в истории России, Украины (Попов, 2011, с. 12-20), Египта или Перу (Демократизация., 2015, с. 314).
Тем не менее показательно, что в целом ряде случаев элиты остаются прямо заинтересованными в отсутствии какого-либо углубления производимых реформ, своими действиями замораживая демократизацию именно на уровне па-стиша и декоративных по сути институтов, чье наличие никак не отражается на ходе политического процесса. Подобные примеры достаточно подробно обсуждаются Ф. Закарией (Закария, 2004), Т. Карозерсом (Карозерс, 2003) и Л. Дай-мондом (Diamond, 2002); однако для пояснения того, как именно пастиш позволяет новому режиму «зависать» на гибридно-декоративном уровне, больше подходит концепция «демокрадуры» Г. О'Доннелла и Ф. Шмиттера (O'Donnell, Schmitter, 1986).
«Демокрадурой» указанные авторы называют «демократизацию без либерализации», т. е. положение, когда транзит сопровождается сохранением старых или даже появлением новых ограничений народовластия для удержания тех или иных тем за пределами общественного обсуждения или определенных людей (или групп людей) у власти. Выборы — ключевой для демократии институт — сопровождаются различными гарантиями победы конкретной силы, исключением определенных участников, ограничением индивидуальных или групповых политических прав. Почему же подобная «прививка авторитарных приемов вновь возникающему режиму» (O'Donnell, Schmitter, 1986) является приемлемой иллюстрацией возможностей транскультурного пастиша в политическом процессе?
Пастиш, как мы уже определили, представляет собой бессодержательное заимствование стилистических особенностей; «демокрадура» же, по сути, означает именно формальную трансформацию политического режима, т. е. конструирование одного лишь институционального фасада, за границей которого может укрепляться автократия или одиозные формы политической манипуляции. Элита при этом может быть совершенно не заинтересована в создании повестки, альтернативной обещаниям демократического транзита; например, для властей центральноазиатских республик, как отмечает П. Дж. Луонг, даже в случае с демократическими реформами 1990-х годов «единственным аргументом "за" стало желание сохранить свой собственный потенциал» (Luong, 2002, p. 1718). При этом транскультурный пастиш может подкрепляться многочисленными структурами, имитирующими не только демократические реформы «сверху», но демократическое участие «снизу»: к их числу относятся создаваемые госу-
дарством «институты гражданского общества» (что само по себе оксюморон), подконтрольные доминирующим партиям профсоюзные ассоциации и пр. Все эти фрагменты пастиша направлены на деполитизацию общества и снижение самостоятельного политического участия при полной иллюзии того, что диалог власти и населения выстроен в полном соответствии с демократическими идеалами и процедурами.
Нельзя отрицать и возможности того, что транскультурный политический па-стиш может иметь своей причиной естественное сопротивление среды, которое будет препятствовать целостному усвоению чуждых норм и правил. Оценка этого сопротивления зависит от позиции исследователя, принимающего модернистские установки транзитологии или отвергающего их, однако главное заключается в том, что процесс транзита может приостанавливаться на уровне декоративного заимствования и без артикулированного противостояния ему со стороны элиты. Вероятно, можно согласиться с тезисом Е. Б. Шестопал о том, что именно «власти необходимо добиться укоренения демократических ценностей в сознании и поведении большинства граждан» (Шестопал, 2003, с. 179). Без подобной поддержки, на которую указывали также Х. Линц (Linz, 1990) и А. И. Соловьев (Соловьев, 1998), а тем более в условиях прямого противодействия демократизации последняя обречена как минимум столкнуться с серьезными трудностями. В случае же если демократизация не сопровождается ни поддержкой элиты, ни историческими или социально-политическими предпосылками, вероятность того, что она преодолеет границы обыкновенного транскультурного пастиша, близка к нулю.
Внутренний пастиш: консервация и традиционализм. Вне зависимости от того, переживала ли страна демократический транзит или по-прежнему связана с устойчивыми образцами авторитарного правления, у политической элиты может сформироваться своеобразный ответ на потенциальные внешние и внутренние вызовы, которым и является внутренний пастиш. Мы могли бы более подробно раскрыть содержание этого процесса, представляя его, во-первых, через феномен неотрадиционализма и псевдомифов национального развития («особый путь»), а во-вторых, в рамках попытки режима сформировать «нооло-гическую функционализацию», о которой писал Мангейм.
То, что внутренний пастиш — воспроизводство неких «самобытных» и «традиционных» культурных маркеров в чужеродной для них политической реальности — тесно связан с использованием традиционной и тем более мифологической составляющей культуры, было уже подчеркнуто выше. Однако между ним и «ревитализацией культурных символов, традиций, ритуалов», как определяет неотрадиционалистские практики Л. В. Анжиганова (Анжиганова, 2011, с. 95-96), существует значительное отличие, которого мы касались еще в момент определения самого пастиша: он не начинает «функционировать» в новых для традиции условиях, а лишь имитирует обращение к традиции или даже искажает само представление о последней. Такой пастиш связан с масштабной интервенцией государственного аппарата в культурно-историческую сферу, где формируются особые порядки «политики памяти» (Шеррер, 2009) (или «режима историчности» (Hartog, 2003; Артог, 2008)): финансируется деятельность ангажированных
интеллектуалов (Матвеев, 2013), принимаются нормативные акты, догматизирующие определенную трактовку исторических событий, проводятся специализированные выставки и конференции, устанавливаются памятники и монументы, трансформируется музыкальная культура и даже архитектурная стилистика. При этом подобные декоративные изменения имеют своей целью именно внедрение в общественное мнение псевдомифов (Кереньи, 2012) — искусственных конструкций, общих с подлинными (Хюбнер, 1996; Kerenyi, 1967) мифами по структуре и форме, но при этом не имеющих для человека какой-либо эмоциональной значимости и не образующих реальные основы поведения какой-либо социальной группы (Шевелева, 2015).
Д. Гэлван указывает, что неотрадиционализм представляет собой рекомпи-ляцию старой культуры, практик и институтов для использования их в политическом процессе при допущении, что особенности политического режима тесно связаны с локальными представлениями об истории, культуре и социальном действии (Galvan, 2006, p. 599-601). Однако внутренний пастиш не подразумевает реального укоренения устоявшихся традиционных практик в политической жизни, а нацелен лишь на формальное их использование в публичном пространстве: псевдомифологическая его составляющая заключается в создании иллюзорного обрамления имеющихся в обществе дискуссий и «фрейминга» (Яноу, Ван Хульст, 2011, с. 96, 98, 103; Snow, Benford, 1992) последних в интересах власть имущих. Характерным примером подобного различия является ситуация в СССР периода «застоя», когда, по мнению целого ряда исследователей (Зиновьев, http://www.zinoviev.ru; Шубин, 2007; Медушевский, 2010), «реальные проблемы общества утаивались», а к идеологическим инициативам власти «относились с безразличием, иногда с сарказмом: они стали символом невозможности для общества познать самое себя» (Боффа, 1996). «Инсценирующая диктатура», как обозначает советский режим А. Н. Медушевский, на определенном этапе своего существования обернулась «информационным шоком», широкими повседневными девиациями от идеологического курса и откровенным двоемыслием в социальных взаимодействиях (Медушевский, 2010). Как указывает В. И. Головченко, «массированное и постоянное информационно-коммуникационное воздействие на граждан не могло не привести к определенным результатам», однако «внедрение постулатов "развитого социализма" во многом носило формальный характер, привычными становились двоемыслие и двоеречие, что разрушало идеологическую устойчивость общества» (Головченко, 2009, с. 27). Из этого примера можно сделать логичный вывод о том, что внутренний пастиш подразумевает высокую степень контроля за информационным пространством, для того что избежать разоблачения и потенциальных обвинений в «иллюзорности» и имитации.
СССР, впрочем, не может являться бесспорным примером внутреннего па-стиша, поскольку он в большей степени, чем иные кейсы (в том числе рассматриваемые ниже), касался радикального социального конструирования, а не (пусть даже условного) обращения к ранее существовавшей традиции: так, Г. Ал-монд и Б. Пауэлл прямо называют советский политический режим «радикально-тоталитарным», а не «консервативным» (Almond, Powell, 1966). Гораздо более
показательны в данном отношении примеры Индонезии, Ливии, современных республик Центральной Азии или даже КНР, где «утрата смысловых компонентов в ритуальной форме бытования аутентичной традиции» редуцирует ее даже не до «уровня обычая как постоянно и массово воспроизводимой формы» (Николаева, 2007), но именно до уровня пастиша — иллюзорной и содержательно пустой формы табуирования социальной действительности.
Опыт внутреннего пастиша: традиции и иллюзии. Положение в КНР, идеологический и социально-экономический портрет которой до сих пор называется «социализмом с китайской спецификой», многим представляется не столь однозначным и требующим куда более сложного анализа, чем «кошачья» метафора архитектора китайских реформ 1980-х годов Дэн Сяопина2. Хуан Яшен, например, прямо называет современную систему «капитализмом с китайской спецификой» (Huang, http://www.cambridge.org), а Н. Нёсселт замечает, что китайское позиционирование себя как «социалистической» страны не подходит для влиятельного капиталистического актора мировой экономики (Noesselt, 2014, p. 5). Такие авторы, как Го Баоган, указывают, что для легитимации современного положения Коммунистической партии Китая (КПК) и социалистического (коммунистического) пути страны в целом сегодня используется ряд традиционных для несоциалистической культуры концептов — от «небесного мандата» (tiänmlng, ^ fà ) до «человечности» (rén, t) (Guo, 2003), что укладывается в идею «тройного представительства», озвученную Цзян Цзэминем (Речь Цзян Цзэминя..., http:// russian.people.com.cn; Holbig, https://giga.hamburg), однако с трудом вписывается в более фундаментальные социалистические конструкции. Ван Хуэй и Ши Юанькан одинаково пессимистично, пусть и отдельно друг от друга, оценивают подобное положение. По мнению первого, радикальное использование рыночных принципов и ригидность властных структур делают китайский режим, по сути, неолиберальным. Ши Юанькан же указывает на то, что деполитизиро-ванная экономика, лишенная этического стержня политика и освобожденная от религии мораль «противоречат фундаментальным установкам конфуцианской культуры» (цит. по: Бергер, 2008). Кроме того, наряду с использованием социалистической догматики и конфуцианских идей в «посттоталитарном технократическом неоавторитаризме», как определяет режим КНР Сяо Гунцинь (ШЙШ, http://wenku.baidu.com), встречаются вкрапления государственно-националистической риторики (Saich, 2010; Lieberthal, 2004; Cabestan, 2005), либеральных принципов (Jenco, 2010; Fewsmith, 2010), а также республиканских взглядов, обращающихся к роли Сунь Ятсена в развитии страны. При всем этом синкретичном сочетании конституция КНР не подразумевает какой-либо двусмысленности в трактовке Китая как «социалистического государства демократической диктатуры народа, руководимого рабочим классом» (ст. 1 Конституции КНР), однако в последние годы даже ритуальная часть общественно-политической жизни становится, по замечанию И. Е. Денисова, «подвижной» (Денисов, http://www.
2 «Неважно, какого цвета кошка, главное, чтобы она ловила мышей» — этот знаменитый ответ Дэн Сяопина на вопрос о природе китайской экономики до сих пор популярен в среде китайских интеллектуалов.
globalaffairs.ru), а исторические нарративы и символические элементы культуры все чаще становятся неким «общим фреймом» для идентичности современного Китая (Noesselt, 2014, p. 6).
Кроме того, уровень политического участия в Китае, вероятно, может быть оценен как низкий (Low political participation., http://www.chinadaily.com.cn), хотя исследователи отмечают при этом высокий уровень желания принимать более активное участие (Zheng, 2013). Э. Мерта, например, предполагает, что, несмотря на продолжающуюся в отношении Китая уместность термина «фраг-ментированный авторитаризм» (Lieberthal, 1992) и отсутствие в стране полноценных выборов, некоторые начала демократизации все же усиливаются (Mer-tha, 2009); Хе Баоган и C. Тёгерсен, в целом разделяя подобную позицию, все же уточняют: «Практика китайского смешанного режима заключается в следовании схеме, где авторитарные элементы определяют содержание (политики), в то время как демократические представляют собой формальные инструменты и процедуры. такая схема обеспечивает одновременное сохранение тоталитарного наследия Китая и доминирование авторитарного режима с небольшой долей демократических элементов» (He, Th0gersen, 2010). Б. Уомэк также полагает, что «неотрадиционализм и клиентелизм формируют общую картину базовых властных отношений в Китае» (Womack, 1991). Таким образом, мы можем резюмировать, что некоторая демократизация китайского режима, чаще заключающаяся в расширении обсуждения имеющихся проблем или предоставлении большей свободы действий руководителям на местах, во-первых, не сопровождается системными институциональными изменениями, а во-вторых, соседствует с уже упоминавшимся трендом на декоративную легитимацию режима (Billioud, 2007) через использование «традиционных ценностей», «исторических особенностей» и «национальной специфики». Последний феномен мы, по сути, и называем «внутренним пастишем».
Соотношение пастиша и уровня политического участия представляется достаточно неоднозначным: по-видимому, имитационное обращение к «традиционным» установкам и чрезмерное обращение к ним в ходе работы с публичным пространством является одновременно и причиной, и следствием недостаточной политической активности. Причиной — поскольку «традиционный» (например, конфуцианский) импульс, как правило, подавляет демократические начала в массовом политическом поведении, следствием — поскольку именно отсутствие плюрализма и неспособность выражать артикулированные политические позиции дали тем же китайским властям и КПК возможность монопольно трансформировать информационное пространство, причем как через фрейминговые инструменты, так и при помощи непосредственного контроля и фильтрации информационных потоков.
Примеры внутреннего пастиша в разное время могут быть обнаружены в истории республик Центральной Азии в постсоветский период, ливийских экспериментах М. Каддафи, «боливаризации» Венесуэлы в период президентства У. Чавеса, «неоосманизме» Р. Эрдогана и пр.
Так, ливийская джамахирия М. Каддафи, формально следовавшая теоретическим выкладкам его «Зеленой книги» с идеями «народных конгрессов» и ре_ 85
ПОЛИТЭКС 2016. Том 12, № 2
лигиозно-ритуальным «Законом общества» (Каддафи, http://kaddafi.ru), по сути дублировала демократические институты «революционными комитетами», обладавшими реальной полнотой власти (Егорин, 1999, с. 563). Во внешней политике, агрессивно обличая капитализм и империализм, «лидер революции» тем не менее охотно продавал нефть Италии и ФРГ, получая взамен машины и оборудование. Многочисленные эксцентричные жесты, вроде «капитализации социализма» 1988 г или «ликвидации госструктур» 1992-1993 гг., сопровождались на редкость оппортунистическими действиями, в том числе пересмотром ранее объявленных инициатив и даже открытием ливийской элитой счетов в западных банках. Ввиду «новаторства» Каддафи пастиш здесь представляется достаточно зыбким, но все же присутствует: даже смена декораций ливийской политики была крайне противоречивой («непреодолимый анахронизм и странное смешение во времени», по выражению Р. Ферст (First, 1974)), оправдывалась «естественными законами» и опиралась в том числе на «анахроническое самосознание бедуинов», по выражению Д. Бланди и Э. Лайсетта (Blundy, Lycett, 1987). При этом масштабы реальной трансформации политического процесса оказались явно недостаточными, и в волнениях 2011 г. не последнюю роль сыграла именно сохранившаяся племенная идентичность (Вилков, 2015); никакого укоренения «третьей всемирной теории» не произошло.
Несмотря на то что политика У. Чавеса, президента Венесуэлы с 1999 по 2013 г., рядом исследователей оценивается как действительный качественный скачок в развитии национального политического процесса (Кусакина, 2007), более распространена точка зрения, согласно которой ни боливаризм, ни чавизм не представляют собой целостной системы идей, являясь, по сути, популистской стратегией и инструментом манипуляции (Corrales, Penfold, 2015; Варенцова, 2014; Дабагян, 2005). Так, Э. С. Дабагян отмечает, что воззрения «боливарийцев» весьма эклектичны, а исторические идеалы Чавеса, озвучиваемые публично, обращаются к первой половине XIX в., все последующие исторические периоды рисуя «сплошной черной краской» (Дабагян, 2005). Цитируемые Дабагяном венесуэльские авторы еще более критически воспринимают правление Чавеса: М. Лопес Майя отмечает, что возглавляемые Чавесом движения «с большим или меньшим успехом интерпретируют некоторые мифологические черты национальной души» (Lopez Maya, 1996, p. 149-150), а Т. Петкофф прямо указывает, что «глава государства в угоду собственным интересам искажает, вульгаризирует и мифологизирует историю Венесуэлы в расчете на малообразованных людей, имеющих о ней смутное понятие» (Petkoff, 2000, p. 68-72). К.Хокинз и Д.Хансен оспаривают и главный аргумент сторонников чавизма: по их мнению, действительной демократизации венесуэльского общества по боливарианским рецептам не произошло, поскольку курс Чавеса заключался в создании клиентельных отношений между государством и патронируемым его структурами «гражданским обществом» (Hawkins, Hansen, 2006). Иными словами, многочисленные инициативы Чавеса, среди которых было и переименование страны, и формирование новых ветвей власти, и демонтаж прежних структур представительной демократии, привели среди прочего к усилению позиций государства и лично президента (McCoy, Myers, 2004, p. 295; Irazábal, Foley, 2010); стабильного рас-
ширения политического участия не произошло. На основании этого Чавеса порой относят к типу так называемых псевдотрансформационных лидеров (Lind-field, http://www.apsa2015.org).
Еще одним специфическим примером «традиционно-авторитарного режима» (Wiarda, Haynes, 1998), злоупотребляющего внутренним пастишем, можно считать современную Турцию, где Р. Т. Эрдоган проводит курс, называемый некоторыми исследователями «неоосманизмом» (Hartmann, 2013; Danforth, 2008; Taspinar, 2008). Эта политика, у истоков которой многие видят нынешнего премьер-министра страны А. Давутоглу, представляет собой использование культурных маркеров османского периода истории Турции для идеологических целей: подобно французскому «голлизму», она предполагает более широкий горизонт дипломатического и экономического влияния, а также консолидацию общества вокруг «традиционных» для османского периода столпов национальной идентичности. Несомненно, эти установки в современных условиях выглядят как минимум спорно; однако ключевым моментом является тот факт, что обращение к османскому наследию и его своеобразная «ревитализация» происходят в «антидемократическом, репрессивном и поляризирующем ключе» (Zencirci, 2014), особенно в части национальных особенностей истории гражданского общества. Как указывает Г. Зенчирчи, «усилия Партии справедливости и развития в формировании ассоциаций с османским наследием серьезно упрощают последнее по причине селективного прочтения имперского прошлого, что ведет к частичной деполитизации гражданского общества Турции» (Ibid.). Кроме того, громкие решения Эрдогана и Давутоглу — снятие запрета на ношение религиозной атрибутики, ограничения на финансирование культуры — касаются, как правило3, не фундаментальных, а лишь резонансных в публичном пространстве вопросов и соседствуют с прежней ориентацией на тесное сотрудничество с Европейским Союзом и интеграцию Турции в мировую экономику. Это позволяет экспертам предполагать, что популистские действия режима направлены не на реализацию некоего османо-мусульманского проекта, а на укрепление «электорального авторитаризма» самого Эрдогана.
Кроме того, c 2011 года Партия справедливости и развития, основателем которой является Эрдоган, в работе с избирателем делала ставку на экономические достижения, а не на культурно-ценностные ориентиры (Саетов, http:// russiancouncil.ru). При этом костяком электората как упомянутой партии, так и ее лидера остаются жители Центральной Анатолии и Черноморского региона (Poushter, 2015; Tillman, http://blogs.lse.ac.uk; Саетов, http://russiancouncil.ru). Их благосостояние действительно резко выросло за последнее десятилетие. Вследствие этого обстоятельства, равно как и вследствие сравнительно низкого уровня образования (Hale, Ozbudun, 2010, p. 42), их не слишком заботят противоречия во взглядах и заявлениях нынешнего президента, которого, по образному выражению В. Шабловского, «в Европе считают успешным реформатором
3 За исключением, пожалуй, пресловутого разоблачения «заговора военных» («дело Эрге-некон»), посредством которого Эрдоган смог существенно ограничить потенциал армии как стабилизатора социально-политических отношений.
и поборником вхождения в Евросоюз, а исламские страны чаще видят... своего глашатая» (Шабловский, 2015, с. 128). Таким образом, возвращаясь к словам Т. Де Зенготиты, можно заметить, что не один только образ Б. Обамы представляет собой пастиш — правящий режим Турции за более чем десятилетие своего правления отлично научился мимикрировать.
Реальность и имитация: актуальность и перспективы пастиша. Как указывает В. А. Ачкасов, актуализация традиции «происходит в ответ на актуализацию вопроса об отношении к изменениям, которые индивид или социальная группа не хотят принять и потому вынуждены искать обоснование своей позиции» (Трансформация традиций и политическая модернизация., 2004). Пастиш, бесспорно, имеет ту же природу, но сопрягается с двумя значимыми обстоятельствами: во-первых, он не подразумевает действительного обращения к некоему историческому канону, ограничиваясь декоративными и формальными изменениями, а во-вторых, его использование подчеркивает эксклюзивную, авторитарную природу гибридных режимов, поскольку отражает разницу между позициями элиты и установками, распространяемыми среди населения.
Каковы перспективы транскультурного и внутреннего пастиша в современном мире? По разным причинам значительными представляются и те и другие: транскультурный пастиш, как мы постарались показать, достаточно часто сопровождает демократический транзит, внутренний же пастиш по-прежнему представляет собой сценарий, привлекающий многих авторитарных лидеров и представителей анократии. Популизм, упрощение, унификация общественного мнения «под сенью органического нарратива» (Урбинати, 2016, С. 252), который на самом деле представляет собой псевдомиф о Sonderweg (нем. «особый путь»), заботливо сконструированный для деполитизации общества, — все это представляет собой куда более простую и выгодную элитам модель политических изменений, нежели реальная демократическая трансформация или выстраивание долгосрочной стратегии национального развития.
Вместе с тем внутренний пастиш несет в себе и определенные риски для режима, который использует его, поскольку внутри поляризованного общества некоторые радикализированные группы могут более чем всерьез воспринять декоративные установки и потребовать от власти их скорейшей эскалации и углубления. Нелишним в связи с этим будет вспомнить характерный конфликт философа М. де Унамуно с фалангистским военачальником Х. Мильян-Астра-ем. Изначально симпатизировавший франкистам, Унамуно, столкнувшись с их шовинизмом и фанатизмом, раскритиковал слепоту и агрессию радикально мыслящего оппонента (который, к слову, был министром прессы и пропаганды), а в конце жизни заметил: «Нет ничего хуже союза казарменного слабоумия и жесткости ризницы» (Preston, 2012; цит. по: Constenla, http://elpais.com). Режим, который так критиковал Унамуно, просуществует еще 40 лет после его смерти — пусть и в смягченной, а позднее даже либерализованной форме; тем не менее на опасность, которую вызывает неконтролируемое обращение к па-стишу, не стоит закрывать глаза. Как указывает Л. Д. Гудков, «чем выше уровень концептуальных "предметностей", тем выше опасность неконтролируемого ценностного постулирования, гипостазирования или натурализации идеологиче-
ских или групповых представлений» (Гудков, 2002). Пастиш же представляет собой абстракцию не только в теории, но и на практике. Из части идеологического аппарата государства он легко превращается в маргинальную утопию, а поляризация общества, как уже подчеркивалось, лишь усиливает возможность трагического поворота имитационного эксперимента.
Литература
Альтюссер Л. Идеология и идеологические аппараты государства (заметки для исследования) // Неприкосновенный запас. 2011. № 77(3). С. 14-58.
Анжиганова Л. В. Этнокультурный неотрадиционализм как ресурс развития региона: проблемы и противоречия // Новые исследования Тувы. 2011. № 2-3. URL: http://www.tuva.asia/ engine/download.php?id=586 (дата обращения: 28.03.2016).
Артог Ф. Порядок времени, режимы историчности // Неприкосновенный запас. 2008. № 3(59). С. 19-38.
Бергер Я. М. Перспективы политической реформы в современном Китае // Отечественные записки. 2008. № 3 (май-июнь). С. 8-27. URL: http://www.strana-oz.ru/2008/3/perspektivy-politicheskoy-reformy-v-sovremennom-kitae (дата обращения: 20.03.2016).
Боффа Дж. От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964-1994 / пер. с итал. Л. Я.Хаустовой. М.: Международные отношения, 1996. 320 с.
Варенцова О. Б. Три волны популизма в Латинской Америке // Вестник МГИМО. 2014. № 6 (39). С. 153-160.
Вилков А. А. Родоплеменной и религиозный фактор в технологиях современных «цветных революций» (на примере Ливии) // Известия Саратовского университета. Сер. Социология и Политология. 2015. Т. 15, № 1. С. 53-59.
Головченко В. И. Партийно-идеологический фактор трансформации современной России: монография. Саратов: Изд. центр «Наука», 2009. 237 с.
Гудков Л. Д. Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам // Отечественные записки. 2002. № 3(4). C. 87-102.
Дабагян Э. С. Государства — сколько необходимо, рынка — сколько возможно (мировоззрение боливарийцев) // Латинская Америка. 2005. № 11. C. 18-34.
Дебор Г. Общество спектакля / пер. с фр. С. Офертаса, М. Якубович. М.: Логос, 1999. 224 с.
Демократизация: учеб. пособие / сост. и науч. ред. К. В.Харпфер, П. Бернхаген, Р. Ф. Ин-глхарт, К. Вельцель; пер. с англ. под науч. ред. М. Г. Миронюка; предисл., сост. указателя М. Г. Миронюка. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015. 708 с.
Денисов И. Е. Новая символическая политика Китая. URL: http://www.globalaffairs.ru/glob-al-processes/Novaya-simvolicheskaya-politika-Kitaya-17711 (дата обращения: 21.03.2016).
Джеймисон Ф. Постмодернизм и общество потребления // Логос. 2000. № 4. С. 63-77.
Егорин А. З. История Ливии. XX век. М.: Институт востоковедения РАН, 1999. 563 с.
Закария Ф. Возникновение нелиберальных демократий // Логос. 2004. № 2 (42). С. 55-70.
Зиновьев А. А. Кризис коммунизма. URL: http://www.zinoviev.ru/ru/zinoviev/zinoviev-krisis. pdf (дата обращения: 24.03.2016).
Каддафи М. Зеленая книга. URL: http://kaddafi.ru/zelknig1.html (дата обращения: 18.02.2016).
Карозерс Т. Конец парадигмы транзита // Политическая наука. 2003. № 2. C. 42-65.
Кереньи К. Мифология. М.: Три квадрата, 2012. 496 с.
Кусакина М. В. «Боливарианский проект» развития Венесуэлы // Власть. 2007. № 11. C. 114-117.
Ленин В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. М.: Изд-во политической литературы, 1970. Т. 44. 725 c.
Мангейм К. Идеология и утопия. М.: Юрист, 1995. URL: http://krotov.info/libr_min/13_m/an/ heim0.html (дата обращения: 30.01.2016).
Матвеев И. А. По ту сторону «чистой науки» и философского созерцания // Социологическое обозрение. 2013. Т. 12, W 1. С. 24-33.
Медушевский А. Н. Сталинизм как модель социального конструирования // Российская история. 2010. W 6. С. 3-29.
Мельвиль А. Ю. Демократические транзиты // Политология: Лексикон / под ред. A. И. Соловьева. М.: РОССПЭН, 2007. URL: http://mgimo.ru/files/31076/31076.pdf (дата обращения: 13.03.2016).
Николаева Е. Н. Неотрадиционализм в российской культуре рубежа XX-XXI веков // Медиа-культура новой России: методология, технологии, практики. М., 2007. С. 230-238. URL: http:// www.ural-yeltsin.ru/usefiles/media/Nikolaeva.doc (дата обращения: 30.03.2016).
Попов В. В. Стратегии экономического развития. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2011. 336 с.
РастоуД. Переходы к демократии: попытка динамической модели // Полис. Политические исследования. 1996. W 5. С. 5-15.
Речь Цзян Цзэминя на торжественном собрании по случаю 80-й годовщины со дня создания КПК (Пекин, 2001). URL: http://russian.people.com.cn/200107/02/rus20010702_47733.html (дата обращения: 30.03.2016).
Саетов И. Г. От электората к «Халифату». URL: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=6831 topcontent (дата обращения: 15.03.2016).
Соловьев А. И. Causae и каверзы политической демократии // Общественные науки и современность. 1998. W 6. С. 71-84.
Трансформация традиций и политическая модернизация: феномен российского традиционализма // Философия и социально-политические ценности консерватизма в общественном сознании России (от истоков к современности): сб. ст. / под ред. Ю. Н. Солонина. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. Вып. 1. С. 173-191.
Урбинати Н. Искаженная демократия. Мнения, истина и народ. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. 448 с.
Хюбнер К. Истина мифа. М.: Республика, 1996. 448 с.
Шабловский В. Убийца из города абрикосов. М.: Corpus, 2015. 304 c.
Шевелева В. А. Политическая мифология в контексте современной российской политики. М.: МГУ, 2015. URL: www.polit.msu.ru/vkr/2016/sheveleva.doc (дата обращения: 29.03.2016).
Шеррер Ю. Отношение к истории в Германии и Франции: проработка прошлого, историческая политика, политика памяти // Pro et Contra. 2009. W 3-4(46). С. 89-108.
Шестопал Е. Б. Взаимоотношения граждан и власти в ходе демократического транзита в России: теоретические проблемы // Логос. 2003. W 4-5(39). C. 178-185.
Шубин А. В. СССР в апогее: как мы жили // Неприкосновенный запас. 2007. W 2(52). URL: http://magazines.russ.ru/nz/2007/2/sh2.html (дата обращения: 25.01.2015).
Шульман Е. М. Царство политической имитации // Ведомости. 15.08.2014. W 3653. URL: http://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2014/08/15/carstvo-imitacii (дата обращения: 20.03.2016).
Яноу Д., Ван Хульст М. Фреймы политического: от фрейм-анализа к анализу фреймирова-ния // Социологическое обозрение. 2011. Т. 10, W 1-2. С. 87-113.
^тёшштяшт-.жш^тт^тш-тщ тш
URL: http://wenku.baidu.com/view/8694c11252d380eb62946dfb.html (дата обращения: 29.02.2016).
Almond G., Powell B. Comparative Politics: A Developmental Approach. Boston, 1966, 348 p.
Billioud S. "Confucianism", "cultural tradition" and official discourses in China at the start of the new century // China perpectives (Online). 2007. N 3. URL: http://chinaperspectives.revues. org/2033 (дата обращения: 11.03.2016).
Blundy D., Lycett A. Qaddafi and the Libyan revolution. London: Weidenfeld & Nickolson, 1987. 230 p.
Cabestan J.-P. The Many Facets of Chinese Nationalism // China Perspectives. 2005. N 59, May-June. URL: http://chinaperspectives.revues.org/2793 (дата обращения: 04.01.2016).
Constenla T. The Spanish Holocaust // El Pais. 04.04.2011. URL: http://elpais.com/el-pais/2011/04/04/inenglish/1301894444_850210.html (дата обращения: 22.02.2016).
Corrales J., Penfold M. Dragon in the Tropics: the legacy of Hugo Chavez. 2nd ed. Brookings, 2015. 224 p.
Danforth N. Ideology and Pragmatism in Turkish Foreign Policy: from Atatürk to the AKP // Turkish Policy. 2008. Vol. 7, N 3. URL: http://turkishpolicy.com/pdf/vol_7-no_3-danforth.pdf (дата обращения: 03.03.2016).
De Zengotita T. On the Politics of Pastiche and Depthless Intensities: The Case of Barack Obama // The Hedgehog Review. Spring 2011. Vol. 13, N 1. URL: http://www.iasc-culture.org/THR/ THR_article_2011_Spring_Zengotita.php (дата обращения: 26.02.2016).
Diamond L. Thinking About Hybrid Regimes // Journal of Democracy. 2002. N 13. P. 25-31.
Fewsmith J. China Today, China Tomorrow: Domestic Politics, Economy & Society. Rowman & Littlefield, 2010. 344 p.
First R. Libya: the Elusive Revolution. London, 1974, 294 p.
Galvan D. Neo-traditionalism // Encyclopedia of Governance / ed. by M. Bevir. London: Sage, 2006. P. 599-601.
Guo B. Political Legitimacy and China's Transition // Journal of Chinese Political Science. 2003. Vol. 8, N 1-2. P. 1-25.
Hale W., Ozbudun E. Islamism, Democracy and Liberalism in Turkey: The Case of the AKP. Rout-ledge, 2010. 240 p.
Hartmann D. The Centre of World Politics? Neo-Ottomanism in Turkish Foreign and Domestic Politics. Budapest, 2013. URL: www.etd.ceu.hu/2013/hartmann_daniel.pdf (дата обращения: 12.03.2016).
Hartog F. Régimes d'historicité, présentisme et experiences du temps. Paris: Editions du Seuil, 2003. 272 p.
Hawkins K., Hansen D. Dependent Civil Society. The Círculos Bolivarianos in Venezuela // Latin American Research Review. 2006. Vol. 41, N. 1. P. 102-132.
He B., Th0gersen S. Giving the People a Voice? Experiments with consultative authoritarian institutions in China // Journal of Contemporary China. 2010. Vol. 19, N 66. P. 675-692.
Holbig H. Ideological Reform and Political Legitimacy in China: Challenges in the Post-Jiang Era // GIGA Research Program: Legitimacy and Efficiency of Political Systems, Working Paper N 18, March 2006. URL: https://giga.hamburg/de/system/files/publications/wp18_holbig.pdf (дата обращения: 22.03.2016).
Huang Y. Capitalism with Chinese Characteristics. Massachusetts Institute of Technology, 2008. URL: http://www.cambridge.org/us/catalogue/catalogue.asp?isbn=9780521898102 (дата обращения: 22.01.2016).
Irazábal C., Foley J. Reflections on the Venezuelan Transition from a Capitalist Representative to a Socialist Participatory Democracy: What Are Planners to Do? // Latin American Perspectives. 2010. Vol. 37, N 1. P. 97-122.
Jenco L. Chinese Liberalism // Encyclopedia of political theory / ed. by M. Bevir. London: Sage, 2010. P. 164-166.
Kerenyi K. Die Eroffnung des Zugangs zum Mythos. Darmstadt, 1967. 291 S.
Kolig E. Conservative Islam: a Cultural Anthropology. Lexington Books, 2012, 381 p.
Lieberthal K. Introduction: the "fragmented authoritarianism" model and its limitations // Lieberthal K., Lampton D. Bureaucracy, Politics, and Decision Making in Post-Mao China. Berkeley: University of California Press, 1992. P. 1-30.
LieberthalK. Governing China: From Revolution to. Reform. 2nd ed. New York; London: W.W. Norton, 2004, 528 p.
LindfieldN. Is there a relationship between leadership style and regime type? The case of Venezuela. University of New South Wales, 2015. URL: http://www.apsa2015.org/uploads/4/5/1/9/45190879/ natasha_lindfield_-_is_there_a_relationship_between_leadership_style_and_regime_type.pdf (Дата допуска: 14.03.2016).
Linz J. Transitions to Democracy // The Washington Quarterly. 1990. Vol. 13, N 3. P. 143-164.
Lopez Maya M. Nuevas representaciones populares en Venezuela // Nueva Sociedad. Caracas. 1996. N 144. P. 138-151.
Low political participation among Chinese // Xinhua. 01.09.2012 URL: http://www.chinadaily. com.cn/china/2012-09/01/content_15726714.htm (дата обращения: 01.09.2015).
Luong P. J. Institutional Change and Political Continuity in Post-Soviet Central Asia. Cambridge, 2002. 344 p.
McCoy J., Myers D. The Unraveling of Representative Democracy in Venezuela. Baltimore, 2004. 376 p.
Mertha A. "Fragmented Authoritarianism 2.0": Political Pluralization in the Chinese Policy Process // The China Quarterly. 2009. Vol. 200. P. 995-1012.
Noesselt N. China and Socialist Countries: Role Change and Role Continuity // GIGA Research Programme: Legitimacy and Efficiency of Political Sytems, Working Paper N 250. 2014. URL: https:// giga.hamburg/en/system/files/publications/wp250_noesselt.pdf (дата обращения: 14.03.2016).
O'Donnell G., Schmitter P. Transition from Authoritarian Rule: Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. Baltimore, 1986. 96 p.
Petkoff T. La Venezuela de Chavez. Una segunda opinion. Caracas, 2000. 178 p.
Poushter J. Deep Divisions in Turkey as Election Nears // Pew Global. 15.10.2015. URL: http:// www.pewglobal.org/2015/10/15/deep-divisions-in-turkey-as-election-nears (дата обращения: 28.03.2016).
Preston P. The Spanish Holocaust: Inquisition and Extermination in Twentieth-Century Spain. London, 2012. 736 p.
Saich A. Governance and Politics of China. Palgrave Macmillan, 2010. 400 p.
SnowD., Benford R. Master Frames and Cycles of Protest // Frontiers in Social Movement Theory / eds. A. Morris, C. Mueller. New Haven; London: Yale Univ. Press, 1992. P. 133-153.
Taspinar O. Turkey's Middle East Policies Between Neo-Ottomanism and Kemalism // Carnegie Middle East Center. 2008. N 10. URL: http://carnegieendowment.org/files/cmec10_taspinar_final. pdf (дата обращения: 10.03.2016).
Tillman E. The AKP's working class support base explains why the Turkish government has managed to retain its popularity during the country's protests // URL: http://blogs.lse.ac.uk/europ-pblog/2014/05/29/the-akps-appeal-to-the-working-class-explains-why-the-turkish-government-has-managed-to-retain-its-support-during-the-countrys-protests (дата обращения: 19.03.2016).
Triska J., Finley D. Soviet Foreign Policy. Macmillan, 1969. 518 p.
Wiarda H. J., Haynes K. A. Authoritarianism, Democracy, and Development: The Corporative Theory of Howard J. Wiarda // Latin American Perspectives. 1998. Vol. 15, N 3. P. 131-150.
Womack B. Transfigured Community: Neo-Traditionalism and Work Unit Socialism in China // China Quarterly. 1991. N 126. P. 313-332.
Young O. The Intermediaries: Third Parties in International Crises. Princeton, 1967. 438 p.
ZencirciG. Civil Society's History: New Constructions of Ottoman Heritage by the Justice and Development Party in Turkey // European Journal of Turkish Studies. 2014. Vol. 19. Heritage Production in Turkey. Actors, Issues, and Scales. Part I. URL: https://ejts.revues.org/5076 (дата обращения: 13.03.2016).
Zheng H. When Huntington Meets China: Analysis of Chinese People's Desire for Political Participation. Tokyo, 2013. URL: https://ricas.ioc.u-tokyo.ac.jp/aasplatform/achivements/pdf/2013_ ab_10.pdf (дата обращения: 15.03.2016).
Телин Кирилл Олегович — кандидат политических наук, научный сотрудник;
kirill.telin@gmail.com
Статья поступила в редакцию 15 января 2016 г.;
рекомендована в печать 7 апреля 2016 г.
Для цитирования: Телин К. О. Игра в имитацию: феномен политического пастиша // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2016. Т. 12, № 2. С. 77-97.
THE IMITATION GAME: PHENOMENA OF A POLITICAL PASTICHE Kirill O. Telin
Lomonosov Moscow State University
Leninskie Gory, 1, Moscow, 119991, Russia; kirill.telin@gmail.com
In this article the author tries to introduce the concept of "pastiche" to contemporary political science. "Pastiche" seems to be closely linked to the contemporary features of ideology and public policy. Basing on the practice of "hybrid" of political regimes and referring to corresponding historical experience, the author defines "pastiche" as "deterritorializational" element of ideological practices, expressing a tendency mode to simulate the major decisions and formal decorative treatment to the discourse of "tradition" and "special path. "Pastiche" is understood as the most public and external visual component of ideology aimed at creating simulacra of political and decorative forms, reinforcing a false picture of reality. The study of this phenomenon is particularly important in the current consequences of the political process with its trends of globalization and reducing of the legitimacy of the legislature in developed and developing countries both. The article is devoted to the allocation of different types of political pastiche, their functions and current examples of domestic and foreign policies of some states. Particular attention is paid to the genesis of "pastiche", its dynamics and cause-effect relationships that are particularly important in the study of this phenomenon. Author closely considers opportunities and risks associated with "internal" pastiche and its popularity among today's political elites, both in Russia and abroad.
Keywords: ideology, political elite, political regime, tradition, constructivism, political process, pastiche.
References
Almond G., Powell B. Comparative Politics: A Developmental Approach. Boston, 1966. 348 p. Althusser L. Ideologiia i ideologicheskie apparaty gosudarstva (zametki dlia issledovaniia) [Ideology and Ideological State Apparatuses (Notes towards an Investigation)]. Neprikosnovennyi zapas [Emergency Reserve], 2011, no. 77 (3), pp. 14-58. (In Russian)
Anzhiganova L. V. Etnokul'turnyi neotraditsionalizm kak resurs razvitiia regiona: problemy i protivorechiia [Ethnocultural neotraditionalism as a resource for development of the region: problems and contradictions]. Novye issledovaniia Tuvy [NewResearch of Tuva], 2011, nos. 2-3. Available at: http://www.tuva.asia/engine/download.php?id=586 (accessed: 28.03.2016). (In Russian)
Berger J. M. Perspektivy politicheskoi reformy v sovremennom Kitae [Prospects for political reform in modern China]. Otechestvennye zapiski [Notes of the Fatherland], 2008, no. 3 (May-June), pp. 8-27. Available at: http://www.strana-oz.ru/2008/3/perspektivy-politicheskoy-reformy-v-sovremennom-kitae (accessed: 20.03.2016). (In Russian)
Billioud S. "Confucianism", "cultural tradition" and official discourses in China at the start of the new century. China perpectives (Online), 2007, no. 3. Available at: http://chinaperspectives.revues. org/2033 (accessed: 11.03.2016).
Blundy D., Lycett A. Qaddafiand the Libyan revolution. London, Weidenfeld & Nickolson, 1987. 230 p.
Boffa G. Dall'Urss alla Russia. Storia di una crisi non finita. 1964-1994 [From the USSR to Russia. History of unfinished crisis. 1964-1994]. Roma, Laterza, 1995, 434 p. (Russ. ed.: Boffa G. Ot SSSR k Rossii. Istoriia neokonchennogo krizisa. 1964-1994. Transl. from Italian L.Y Khaustova. Moscow, International Relations Publ., 1996. 320 p.).
Cabestan J.-P. The Many Facets of Chinese Nationalism. China Perspectives. May-June 2005, no. 59. Available at: http://chinaperspectives.revues.org/2793 (accessed: 04.01.2016).
Carothers T. The End of the Transition Paradigm. Journal of Democracy, 2002, vol. 13, no. 1, pp. 5-21 (Russ. ed.: Carothers T. Konets paradigmy tranzita. Politicheskaia nauka [PoliticalScience], 2003, no. 2, pp. 42-65).
Constenla T. The Spanish Holocaust. El Pais. 04.04.2011. Available at: http://elpais.com/el-pais/2011/04/04/inenglish/1301894444_850210.html (accessed: 22.02.2016).
Corrales J., Penfold M. Dragon in the Tropics: the legacy of Hugo Chavez. Brookings, 2015. 2nd ed. 224 p.
Dabaguian E. Gosudarstva — skol'ko neobkhodimo, rynka — skol'ko vozmozhno (mirovozzrenie bolivariitsev) [States — as much as you need, market — as much as possible (Bolivian outlook)]. Latinskaia Amerika [Latin America], 2005, no. 11, pp. 18-34. (In Russian)
Danforth N. Ideology and Pragmatism in Turkish Foreign Policy: from Atatürk to the AKP. Turkish Policy, 2008, vol. 7, no. 3. Available at: http://turkishpolicy.com/pdf/vol_7-no_3-danforth.pdf (accessed: 03.03.2016).
De Zengotita T. On the Politics of Pastiche and Depthless Intensities: The Case of Barack Obama. The Hedgehog Review. Spring 2011, vol. 13, no. 1. Available at: http://www.iasc-culture.org/THR/ THR_article_2011_Spring_Zengotita.php (accessed: 26.02.2016).
Debord G. La Société du Spectacle [The Society of the Spectacle]. Paris, Buchet-Chastel, 1967. First edition, second printing (3 March 1969). 176 p (Russ. ed.: Debord G. Obshchestvo spektaklia. Moscow, Logos Publ., 2000. 224 p.).
Demokratizatsiia: ucheb. posobie [Democratization] (with Bernhagen P., Haerpfer C., Inglehart R., Welzel C.). Ed. by M. G. Mironyuk. Moscow, Higher School of Economics Publ., 2015. 708 p. (In Russian)
Denisov I. E. Novaia simvolicheskaia politika Kitaia [Newsymbolic policy of China]. Available at: http://www.globalaffairs.ru/global-processes/Novaya-simvolicheskaya-politika-Kitaya-17711 (accessed: 21.03.2016). (In Russian)
Diamond L. Thinking About Hybrid Regimes. Journal of Democracy, 2002, no. 13, pp. 25-31.
Egorin A. Z. Istoriia Livii. XX vek [History of Libya. XX century]. Moscow, Institute of Oriental Studies Publ., 1999. 563 p. (In Russian)
Fewsmith J. China Today, China Tomorrow: Domestic Politics, Economy & Society. Rowman & Littlefield, 2010. 344 p.
First R. Libya: the Elusive Revolution. London, 1974. 294 p.
Gaddafi M. Zelenaia kniga [The Green Book]. Available at: http://kaddafi.ru/zelknig1.html (accessed: 18.02.2016). (In Russian)
Galvan D. Neo-traditionalism. Encyclopedia of Governance. Ed. by Mark Bevir. London, Sage, 2006, pp. 599-601.
Golovchenko V. I. Partiino-ideologicheskii faktor transformatsii sovremennoi Rossii: monografiia [Party-ideological factor of political transformation of modern Russia]. Monograph. Saratov, Publishing Center "Science", 2009. 237 p. (In Russian)
Gudkov L. D. Russkii neotraditsionalizm i soprotivlenie peremenam [Russian Neotraditionalism and Resistance to Change]. Otechestvennye zapiski [Notes of the Fatherland], 2002, no. 3 (4), pp. 87-102. (In Russian)
Guo B. Political Legitimacy and China's Transition. Journal of Chinese Political Science. 2003, vol. 8, nos. 1 & 2, pp. 1-25.
Hale W., Ozbudun E. Islamism, Democracy and Liberalism in Turkey: The Case of the AKP. Rout-ledge, 2010. 240 p.
Hartmann D. The Centre of World Politics? Neo-Ottomanism in Turkish Foreign and Domestic Politics. Budapest, 2013. Available at: www.etd.ceu.hu/2013/hartmann_daniel.pdf (accessed: 12.03.2016).
Hartog F. Poriadok vremeni, rezhimy istorichnosti [Regimes of Historicity: Presentism and Experiences of Time]. Neprikosnovennyizapas [Emergency Reserve], 2008, no. 3 (59). pp. 19-38. (In Russian)
Hartog F. Régimes d'historicité, présentisme et experiences du temps [Regimes of Historicity: Presentism and Experiences of Time]. Paris, Editions du Seuil, 2003. 272 p.
Hawkins K., Hansen D. Dependent Civil Society The Círculos Bolivarianos in Venezuela. Latin American Research Review. 2006, vol. 41, no. 1, pp. 102-132.
He B., Th0gersen S. Giving the People a Voice? Experiments with consultative authoritarian institutions in China. Journal of Contemporary China. 2010, vol. 19, no. 66, pp. 675-692.
Holbig H. Ideological Reform and Political Legitimacy in China: Challenges in the Post-Jiang Era. GIGA Research Program: Legitimacy and Efficiency of Political Systems, Working Paper no.
18, March 2006. Available at: https://giga.hamburg/de/system/files/publications/wp18_holbig.pdf (accessed: 22.03.2016).
Huang Y Capitalism with Chinese Characteristics. Massachusetts Institute of Technology, 2008. Available at: http://www.cambridge.org/us/catalogue/catalogue.asp?isbn=9780521898102 (accessed: 22.01.2016).
Hübner K. Die Wahrheit des Mythos [Truth of Myth]. Munich, 1985, 465 s. (Russ. ed.: Huebner K. Istina mifa. Moscow, The Republic Publ., 1996. 448 p. (In Russian)
Irazabal C., Foley J. Reflections on the Venezuelan Transition from a Capitalist Representative to a Socialist Participatory Democracy: What Are Planners to Do? Latin American Perspectives. 2010, vol. 37, no. 1, pp. 97-122.
Jameson F. Postmodernism and Consumer Society. Brooker P. Modernism/Postmodernism. New York, Longman, 1992, pp. 163-179 (Russ. ed.: Jameson F. Postmodernizm i obshchestvo potre-bleniia. Logos, 2000, no. 4, pp. 63-77).
Jenco L. Chinese Liberalism. Encyclopedia of political theory. Ed. by M. Bevir. London, Sage, 2010, pp. 164-166.
Kerenyi K. Die Eroffnung des Zugangs zum Mythos [The Truth of Myth] Darmstadt, 1967, 291 p. (In German)
Kerenyi K. Einführung in das Wesen der Mythologie. Gottkindmythos eleusinische Mysterien [Essays on a Science of Mythology. The Myth of the Divine Child and the Mysteries of Eleusis]. Amsterdam, Pantheon Akademische Verlag, 1941, 251 p. (Russ. ed.: Kerenyi K. Mifologiia. Moscow, "Three squares" Publ., 2012. 496 p.).
Kolig E. Conservative Islam: a Cultural Anthropology. Lexington Books, 2012. 381 p.
Kusakina M. V. "Bolivarianskii proekt" razvitiia Venesuely ["Bolivarian project" of the Development of Venezuela]. Vlast' [Power], 2007, no. 11, pp. 114-117. (In Russian)
Lenin V. I. Poln. sobr. soch [Complete works]. 5th ed. Moscow, Publishing House of Political Literature, 1970. Vol. 44. 725 p. (In Russian)
Lieberthal K. Governing China: From Revolution to Reform. 2nd edition. New York, London, W. W. Norton, 2004. 528 p.
Lieberthal K. Introduction: the "fragmented authoritarianism" model and its limitations. Lieberthal K., Lampton D. Bureaucracy, Politics, and Decision Making in Post-Mao China. Berkeley, University of California Press, 1992, pp. 1-30.
Lindfield N. Is there a relationship between leadership style and regime type? The case of Venezuela. University of New South Wales, 2015 Available at: http://www.apsa2015.org/up-loads/4/5/1/9/45190879/natasha_lindfield_-_is_there_a_relationship_between_leadership_style_ and_regime_type.pdf (accessed: 14.03.2016).
Linz J. Transitions to Democracy. The Washington Quarterly. 1990, vol. 13, no. 3, pp. 143-164.
Lopez Maya M. Nuevas representaciones populares en Venezuela. Nueva Sociedad. Caracas. 1996, no. 144, pp. 138-151.
Low political participation among Chinese. Xinhua. 01.09.2012. Available at: http://www. chinadaily.com.cn/china/2012-09/01/content_15726714.htm (accessed: 01.09.2015).
Luong P. J. Institutional Change and Political Continuity in Post-Soviet Central Asia. Cambridge, 2002. 344 p.
Mannheim K. Ideologie und Utopia [Ideology and Utopia]. Bonn, Verlag von Friedrich Cohen, 1929. 251 s. (Russ. ed.: Mannheim K. Ideologiia i utopiia. Moscow, Lawyer Publ., 1995. Available at: http://krotov.info/libr_min/13_m/an/heim0.html (accessed: 30.01.2016)).
Matveev I. A. Po tu storonu "chistoi nauki" i filosofskogo sozertsaniia [Beyond "pure science" and philosophic contemplation]. Sotsiologicheskoe obozrenie [SociologicalReview], 2013, vol. 12, no. 1, pp. 24-33. (In Russian)
McCoy J., Myers D. The Unraveling of Representative Democracy in Venezuela. Baltimore, 2004. 376 p.
Medushevskii A. N. Stalinizm kak model' sotsial'nogo konstruirovaniia [Stalinism as a model for social construction]. Rossiiskaia istoriia [Russian history], 2010, no. 6, pp. 3-29. (In Russian)
tfOßtfTKC. 2016. TOM 12, № 2
Melville A.Yu. [Democratic transition]. Politologiia: Leksikon [Politics: Lexicon]. Ed. by A. I. So-lovyov. Moscow, ROSSPEN Publ., 2007. Available at: http://mgimo.ru/files/31076/31076.pdf (accessed: 13.03.2016).
Mertha A. Fragmented Authoritarianism 2.0: Political Pluralization in the Chinese Policy Process. The China Quarterly, 2009, vol. 200, pp. 995-1012.
Nikolaeva E. N. [Neo in Russian culture abroad 20th-21st centuries]. Mediakul'tura novoi Rossii: metodologiia, tekhnologii, praktiki [Media Culture of the new Russia: methodology, technologies and practices]. Moscow, 2007, pp. 230-238. Available at: http://www.ural-yeltsin.ru/usefiles/media/ Nikolaeva.doc (accessed: 30.03.2016). (In Russian)
Noesselt N. China and Socialist Countries: Role Change and Role Continuity. GIGA Research Programme: Legitimacy and Efficiency of Political Sytems, Working Paper no. 250, 2014. Available at: https://giga.hamburg/en/system/files/publications/wp250_noesselt.pdf (accessed: 14.03.2016).
O'Donnell G., Schmitter P. Transition from Authoritarian Rule: Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. Baltimore, 1986, 96 p.
Petkoff T. La Venezuela de Chavez. Una segunda opinion. [Venezuela of Chavez. The Second Opinion]. Caracas. 2000, 178 p. (In Spanish)
Popov V. V. Strategii ekonomicheskogo razvitiia [Economic Development Strategies]. Moscow, Higher School of Economics Publ., 2011. 336 p. (In Russian)
Poushter J. Deep Divisions in Turkey as Election Nears. Pew Global. 15.10.2015. Available at: http://www.pewglobal.org/2015/10/15/deep-divisions-in-turkey-as-election-nears/ (accessed: 28.03.2016).
Preston P. The Spanish Holocaust: Inquisition and Extermination in Twentieth-Century Spain. London, 2012. 736 p.
Rech' Tszian Tszeminia na torzhestvennom sobranii po sluchaiu 80-i godovshchiny so dnia sozdaniia KPK (Pekin, 2001) [Jiang Zemin's Speech at the Meeting Celebrating the 80th Anniversary of the Founding of the Communist Party of China]. Available at: http://russian.people.com. cn/200107/02/rus20010702_47733.html (accessed: 27.02.2016).
Rustow D. Transitions to Democracy: Toward a Dynamic Model. Comparative Politics], vol. 2, no. 3 (Apr., 1970), pp. 337-363 (Russ. ed.: Rustow D. Perekhody k demokratii: popytka dinamiche-skoi modeli. Polis. Politicheskie issledovaniia [POLIS. Political studies], 1996, no. 5, pp. 5-15).
Saetov I. Ot elektorata k "Khalifatu" [From Electorate to Caliphate]. Available at: http://russian-council.ru/inner/?id_4=6831 top-content (accessed: 15.03.2016). (In Russian) Saich A. Governance and Politics of China. Palgrave Macmillan, 2010. 400 p. Scherrer J. Otnoshenie k istorii v Germanii i Frantsii: prorabotka proshlogo, istoricheskaia politi -ka, politika pamiati [Germany and France: Processing the Past]. Pro et Contra, 2009, no. 3-4 (46), pp. 89-108. (In Russian)
Shestopal E. B. Vzaimootnosheniia grazhdan i vlasti v khode demokraticheskogo tranzita v Rossii: teoreticheskie problemy [Government-citizen relations in the course of democratic transition in Russia: Theoretical Issues]. Logos, 2003, no. 4-5 (39), pp. 178-185. (In Russian)
Sheveleva V. A. Politicheskaia mifologiia v kontekste sovremennoi rossiiskoi politiki [Political Mythology in the Context of Contemporary Russian Politics]. Moscow: Moscow State University, 2015. Available at: www.polit.msu.ru/vkr/2016/sheveleva.doc (accessed: 29.03.2016). (In Russian)
Shubin A. V. SSSR v apogee: kak my zhili [The Soviet Union at the peak: How we lived]. Nepri-kosnovennyi zapas [Emergency Reserve], 2007, no. 2 (52). Available at: http://magazines.russ.ru/ nz/2007/2/sh2.html (accessed: 25.01.2015). (In Russian)
Shulman E. M. Tsarstvo politicheskoi imitatsii [The Kingdom of Political Imitation]. Vedomosti, 15.08.2014. N 3653. Available at: http://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2014/08/15/carstvo-imitacii (accessed: 20.03.2016). (In Russian)
Snow D., Benford R. Master Frames and Cycles of Protest. Frontiers in Social Movement Theory. Eds. A. Morris, C. Mueller. New Haven; London, Yale Univ. Press, 1992, pp. 133-153.
Solovyov A. I. Causae i kaverzy politicheskoi demokratii [Causae tricks and political democracy]. Obshchestvennye nauki i sovremennost' [Social Studies and the Present], 1998, no. 6, pp. 71-84. (In Russian)
Szablowski W. Ubiitsa iz goroda abrikosov [The Assassin from Apricot City]. Moscow, Corpus Publ., 2015. 304 p. (In Russian)
Taspinar O. Turkey's Middle East Policies Between Neo-Ottomanism and Kemalism. Carnegie Middle East Center. 2008, no. 10. Available at: http://carnegieendowment.org/files/cmec10_ taspinar_final.pdf (accessed: 10.03.2016).
Tillman E. The AKP's working class support base explains why the Turkish government has managed to retain its popularity during the country's protests. Available at: http://blogs.lse.ac.uk/europ-pblog/2014/05/29/the-akps-appeal-to-the-working-class-explains-why-the-turkish-government-has-managed-to-retain-its-support-during-the-countrys-protests (accessed: 19.03.2016).
[Transformation of traditions and political modernization: the phenomenon of Russian traditionalism]. Filosofiia i sotsial'no-politicheskie tsennosti konservatizma vobshchestvennom soznanii Rossii (ot istokov k sovremennosti): sb. st. [Philosophy and social-political values of conservatism in the Russian public consciousness (from the beginnings to the present)]. Ed. by Yu. N. Solonin. St. Petersburg State University Press, 2004, vol. 1, pp. 173-191. (In Russian) Triska J., Finley D. Soviet Foreign Policy. Macmillan, 1969. 518 p.
Urbinati N. Democracy Disfigured: Opinion, Truth, and the People. Harvard University Press, 2014. 320 p. (Russ. ed.: Urbinati N. Iskazhennaia demokratiia. Mneniia, istina i narod [Democracy Disfigured: Opinion, Truth, and the People]. Moscow, Gaidar Institute Publ., 2016. 448 p.).
Varentsova O. B. Tri volny populizma v Latinskoi Amerike [Three waves of populism in Latin America]. Herald of MGIMO, 2014, no. 6 (39), pp. 153-160. (In Russian)
Vilkov A. A. Rodoplemennoi i religioznyi faktor v tekhnologiiakh sovremennykh «tsvetnykh revo-liutsii» (na primere Livii) [Tribal and Religious. Factor in Technology of Modern "Color Revolutions" (on the Example of Libya)]. Izvestiia Saratovskogo universiteta. Ser. Sotsiologiia i Politologiia [Proceedings of the University of Saratov, a series of Sociology and Political Science], 2015, vol. 15, no. 1, pp. 53-59. (In Russian)
Wiarda H. J., Haynes K. A. Authoritarianism, Democracy, and Development: The Corporative Theory of Howard J. Wiarda. Latin American Perspectives, 1998, vol. 15, no. 3, pp. 131-150.
Womack B. Transfigured Community: Neo-Traditionalism and Work Unit Socialism in China. China Quarterly, 1991, no. 126, pp. 313-332.
Xiaogongqin. Zhongguo hou quanneng xing de quanwei zhengzhi: Fazhan zhong de youshi yu xian jiang (wangzhan) /xiaogongqin. Baidu wenku. Zhuanye zTliao. Renwen she ke. Junshi, zhengzhi [Xiao Gongqin: China post-totalitarian type of political authority: Development of the advantages and pitfalls]. Available at: http://wenku.baidu.com/view/8694c11252d380eb62946dfb.html (accessed: 29.02.2016). (In Chinese)
Yanow D., Van Hulst M. From Policy "Frames" to "Framing": Theorizing a More Dynamic, Political Approach. The American Review of Public Administration. 2014, vol. 46, pp. 92-112 (Russ. ed.: Yanow D., Van Hulst M. Freimy politicheskogo: ot freim-analiza k analizu freimirovaniia. Sotsiologiches-koe obozrenie [Sociological Review], 2011, vol. 10, nos. 1-2, pp. 87-113. (In Russian)
Young O. The Intermediaries: Third Parties in International Crises. Princeton, 1967. 438 p. Zakaria F. Vozniknovenie neliberal'nykh demokratii [The Rise of Illiberal democracy]. Logos, 2004, no. 2 (42), pp. 55-70. (In Russian)
Zencirci G. Civil Society's History: New Constructions of Ottoman Heritage by the Justice and Development Party in Turkey. European Journal of Turkish Studies, 2014, vol. 19. Heritage Production in Turkey. Actors, Issues, and Scales, part I. Available at: https://ejts.revues.org/5076 (accessed: 13.03.2016).
Zheng H. When Huntington Meets China: Analysis of Chinese People's Desire for Political Participation. Tokyo, 2013. Available at: https://ricas.ioc.u-tokyo.ac.jp/aasplatform/achivements/ pdf/2013_ab_10.pdf (accessed: 15.03.2016).
ZinovievA. A. Krizis kommunizma [The Crisis of Communism]. Available at: http://www.zinoviev. ru/ru/zinoviev/zinoviev-krisis.pdf (accessed: 24.03.2016). (In Russian)
For citation: Telin K. O. The Imitation Game: Phenomena of a Political Pastiche. Political Expertise: POLITEX. 2016, vol. 12, no. 2, pp. 77-97.
tfO_M!m3ftCC. 2016. TOM 12, № 2
