CC BY
78
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 4 (20). С. 77-92. УДК 930.1
DOI 10.25513/2312-1300.2018.4.77-92
А. И. Клюев, А. В. Свешников
«ИГРА В CРЕДНЕВЕКОВЬЕ»: ОПЫТ РЕКОНСТРУКЦИИ ОБРАЗА ЭПОХИ ПО МАТЕРИАЛАМ ДВИЖЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ
В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ*
Статья посвящена анализу образа прошлого, конструируемого в деятельности медиевальных клубов движения исторической реконструкции Западной Сибири. В статье анализируются истоки, механизм формирования и основные элементы образа западноевропейского средневековья, создаваемого историческими реконструкторами.
Ключевые слова: движение исторической реконструкции; образ прошлого; Средние века; формы работы с прошлым; историческая память; медиевализм; живая история.
A. I. Klyuev, A. V. Sveshnikov
"THE GAME IN THE MIDDLE AGE": THE EXPERIENCE OF RECONSTRUCTION OF THE IMAGE OF THE EPOCH ON THE MATERIALS OF MOVEMENT OF HISTORICAL RE-ENACTMENT IN WESTERN SIBERIA
The article is devoted to the analysis of the image of the past, constructed in the activity of medieval clubs of historical re-enactment of Western Siberia. The article analyzes the origins, the mechanism of formation and the main elements of the image of the Western European Middle Ages, created by historical re-enactors.
Keywords: the movement of historical re-enactment; the image of the Past; Middle ages; forms of work with the past; historical memory; medievalism; living history.
Предварительные замечания
По мнению многих исследователей, занимающихся изучением «исторического сознания» и «исторической памяти», современная культура характеризуется беспрецедентным многообразием форм и способов «работы с прошлым». Профессиональная академическая историческая наука в силу различных причин давно уже перестала быть единственным (да, пожалуй, никогда и не была) и самым авторитетным способом конструирования исторического знания. Как это не прискорбно признавать профессиональным историкам, но авторитет академической науки в обществе неуклонно и устойчиво сни-
жается. Траектория этого движения, конечно, не «крутое пике», но «посадка на бреющем». Хотя, пусть это и выглядит несколько парадоксально, снижение авторитета к словам и деятельности профессиональных историков, вовсе не означает ослабление интереса к прошлому. Он неизменно растёт. Достаточно посмотреть на большинство публичным дискуссий современной России, которые, независимо от повода (будь то вопросы большой политики, ЖКХ или обсуждение персоналий), неизбежно скатываются на обсуждение исторических сюжетов. Из многочисленных аспектов процесса трансформации знаний о прошлом в современной культуре
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ, проект № 17-31-00021.
© Клюев А. И., Свешников А. В., 2018
нам хотелось бы указать на один, имеющий для наших дальнейших рассуждений принципиальное значение. В условиях «демократизации» культуры постмодерна «обычный человек», «непрофессионал», интересующийся историей, не хочет быть, по словам Дж. де Гру, пассивным потребителем готового исторического знания [1, р. 105-122; 2]. Ему важно и интересно самому принимать участие в его конструировании. И современная культура, наряду с такими «упаковками» знания о прошлом, как художественная литература, исторические фильмы и сериалы, ТВ-шоу, коммуникативная стратегия которых предполагает пассивную стратегию реципиента, предоставляет человеку и формы (исторический театр, поисковые отряды, специализированные Интернет-форумы, «новое» краеведение) дающие возможность сменить «пассив» на «актив».
Представляется, что в этой ситуации профессиональной историографии вовсе не следует скорбно «посыпать голову пеплом» и «накрываться саваном», оплакивая себя заживо. Её задача, как рефлексивной культурной формы, провести анализ различных форм, способов и методов «работы с прошлым» современного общества с целью определения возможности работы с ними от публичной критики до сотрудничества. Успешность такой стратегии, на наш взгляд, подтверждает бурное развитие во многих странах мира в последнее десятилетие так называемой публичной истории, делающей акцент на выработку нового (более демократичного) коммуникативного режима как в «получении» знаний о прошлом, так и в его репрезентации (о публичной истории см., например: [3-7]).
Попытку анализа одной из «современных» форм «работы с прошлым» с «активным» коммуникативным режимом, а именно так называемого движения исторической реконструкции (далее - ДИР) мы и попытаемся предпринять в нашей статье.
Сами реконструкторы в попытках масштабных самоописаний выводят истоки своей деятельности чуть ли не из римских гладиаторских боев, но с этим, конечно, вряд ли можно согласиться. В существующем виде ДИР - это продукт массовой культуры и дитя постмодерна, а подобный поиск истоков -
это обычное, описанное Э. Хобсбаумом «изобретение традиции» [8].
Строго говоря, в терминах современной социологии культуры, ДИР - это типичное сообщество «культуры соучастия», со всеми признаками, характерными для этого феномена. Обычное, да не совсем. В отличие от многих других сообществ культуры соучастия (сообществ поклонников косплея, фэн-тези и аниме, фанатов музыкальных групп, культовых книг и фильмов, футбольных фанатов, даже наиболее близких к ним «роле-виков») исторические реконструкторы «титульно» работают с прошлым. Если «в лоб» спросить любого реконструктора «Чем он занимается?», вы гарантированно получите чёткий ответ: «Реконструкцией прошлого». Именно в силу этой специфики ДИР представляет для нас интерес в свете обозначенной выше проблемы анализа современных форм «работы с прошлым».
Несмотря на то, что ДИР достаточно недавно превратилось в заметное массовое явление, существует уже достаточно большое количество научных исследований, посвя-щённых деятельности ДИР (см. основные: [9-18]). Социологи, философы, антропологи изучают культурные установки и поведенческие ценности реконструкторов, экономический и «воспитательный» потенциал движения. Но при этом, как это не парадоксально, сам механизм «работы с прошлым» движения исторической реконструкции, практически не попадал в поле внимания отечественных аналитиков ДИР. В зарубежной науке такие работы есть, но понятно, что зарубежные исследователи зарубежные формы ДИР и изучают (см.: [19-27]). В современной России ДИР, конечно появилась в результате культурного трансфера, будучи перенесённой в качестве культурной формы из западной культуры. Но при этом понятно, что любой трансфер означает существенную трансформацию переносимого явления в результате его адаптации к условиям и ожиданиям принимающей стороны. Историческая реконструкция в России с неизбежностью обладает своей спецификой и специфика эта велика.
Таким образом, целью нашей статьи является анализ собственно того образа прошлого, который присутствует в «реконструк-
ции прошлого», осуществляемой ДИР в современной России. В силу этого мы попытаемся последовательно рассмотреть откуда он берется, как конструируется и из каких элементов состоит.
Некоторые методологические соображения
Под образом в нашей работе мы понимаем целостное, эмоционально окрашенное и не до конца отрефлексированное представление того или иного объекта. Понятно, что можно изучать только тот образ, который репрезентирован в том или ином тексте (не только «словесном»). И дело не только в том, что мы «не можем залезть в голову» реконструктора и посмотреть, что он «думает» о прошлом на «самом деле». Дело в том, что в этой голове «пред-текстового образа» не существует. Он создаётся только в тексте и в какой-то степени можно сказать «создаётся текстом», по его правилам и законам жанра, в рамках заданного им (текстом) дискурса. И, следовательно, образы прошлого в «биографическом» интервью реконструктора, в его комментариях на специализированном Интернет-форуме, в его «выступлении» на реконструкторском фестивале и попытке непубличной саморефлексии «для себя» будут отличаться. Можно конечно гипотетически предложить, что это не разные образы, а различные аспекты одного единого образа, получающие в разных формах разные выражения. Но в этом случае уже необходимо конкретно смотреть, насколько эти «разные выражения» оказываются непротиворечиво синтезируемыми. Мы попытаемся это сделать, подводя итоги нашего исследования.
Пока же следует отметить, что сама деятельность ДИР во многом ориентирована на публичную текстовую репрезентацию. Одной из основных форм деятельности (не единственной, но без неё ДИР имела бы иной принципиально характер) являются ре-конструкторские фестивали. С точки зрения выбранного нами угла рассмотрения, рекон-структорские исторические фестивали - это текст, создаваемое визуально-поведенческими средствами театрализованное действие, представляющее прошлое «как оно было на самом деле» без «словесного опосредования». Прошлое, которое можно увидеть глазами и потрогать руками. Аутентичная мате-
риальность и телесность - в этом, в самоманифестациях реконструкторов, заключается их преимущество над «продуктом» академической профессиональной историографии. Прошлое реконструкторов неискаженно опосредованием в слове. Оно (как бы) непосредственно. И потому, хотя не только поэтому, интересно.
И в этом плане в определённой степени можно согласиться с Р. Шнайдер, сближающей деятельность реконструкторов с некоторыми современными арт-практиками (см.: [28; 29]). Реконструкторские фестивали - это перфоманс, конструирующий образ прошлого по своим «жанровым» законам.
Кроме того, естественно сама категория образа прошлого в нашем случае не может не быть «идеально-типической». Реконструк-торское движение многообразно по формам деятельности, значимым для них вариативным социальным, культурным, интеллектуальным контекстам, составу их количеству участников. У каждого из них есть свой образ прошлого, который, естественно, с течением времени меняется. Меняется и его репрезентация. Осознавая эту проблему, мы попытаемся выявить в нашем исследовании, естественно, редуцированные общие значимые черты реконструкторского образа прошлого, конструируемого в различных формах репрезентации, отдавая себе отчёт в условности подобного хода.
И «образ прошлого», и ДИР оказываются достаточно широкими категориям для статьи ограниченного объёма. В силу этого в качестве объекта анализа нами выбран конкретный case - медиевальные клубы ДИР четырёх крупных городов Западной Сибири.
Этот выбор обусловлен следующими моментами. Совершенно очевидно, что ДИР имеет свою локальную специфику, связанную с уникальной конфигурацией, влияющей на её развитие политических, экономических, социальных и культурных факторов от уровней доходов населения и пресловутой «стабильности» в регионе до наличного состояния регионального сообщества профессиональных историков. Для «бескрайних просторов России» это актуально вдвойне. Есть своя локальная специфика и у ДИР в Западной Сибири. Во-первых, реконструк-торское движение появляется здесь доста-
точно поздно, позднее чем не только в столицах и европейской части России, но даже на «Востоке». В Иркутск и Красноярск оно пришло раньше. Во-вторых, западносибирское ДИР не пользуется в реконструкторских кругах «по гамбургскому счёту» таким авторитетом, как движение крупных центров, в результате чего активно заимствует созданные там формы. В-третьих, при этом оно оказывается достаточно автономным, проводя свои «западносибирские» фестивали. В-четвёртых, ДИР оказывается здесь весьма своеобразным по тематике реконструируемых эпох. В частности, в тематике западносибирских клубов исторической реконструкции большое место занимает не столько реконструкция своей национальной и локальной истории, что позволяло бы говорить о ДИР как о формах бытования исторической памяти, сколько реконструкция «чужой истории», в частности западноевропейского средневековья. Нет, «своя» история тоже есть, от дружин Ермака до сибирских частей на фронтах Великой Отечественной войны, но её существование объяснимо и понятно. А вот значительность медиевального сегмента вызывает вопросы. Получается, что он никак не укладывается в те публично декларируемые цели движения, вроде «формирования патриотизма и любви к Родине» о которых говорят реконструкторы, обращаясь, в том числе и за финансовой поддержкой. И в силу этого, медиевальная реконструкция оказывается самодостаточной - это реконструкция ради реконструкции, - и специфичной, как с точки зрения содержания реконструируемого образа прошлого, так и с точки зрения самого механизма конструирования.
А медиевальные клубы исторической реконструкции в Западной Сибири есть, и насчитывается их довольно много. Едва ли не большинство. В четырёх крупных городах Западной Сибири, ставших объектом нашего полевого исследования - Новосибирске, Омске, Томске и Тюмени - нам удалось обнаружить более десяти клубов исторической реконструкции медиевальной тематики. В Омске медиевальная реконструкция представлена такими клубами как «Братина», «Тевтонский орден», «Орден Святого Георгия», «Дагмар» и «Ш£Га^», в Новосибирске «Бер», «Северный берег» и «Дом Ордена
Святого Иоанна Иерусалимского», в Томске «АБО», в Тюмени «Ильвинг» и «Мидгард». Во многих городах, кроме того, существуют «отделения» иркутского клуба «Дортмунд», занимающегося реконструкцией городской жизни Дортмунда второй половины XIV -начала XV в.. Кроме того, медиевальная тематика присутствует и в некоторых «мультиве-ковых» клубах. В целом, медиевальный сегмент в реконструкторском движении Западной Сибири достаточно заметен и активен. Представители этих клубов как правило знают друг друга, обмениваются опытом, приезжают на устраиваемые «соседями» фестивали, сами участвуют соорганизаторами и так далее, создавая таким образом некоторую коммуникативную сеть (подробнее см.: [30; 31]).
Основными источниками нашего исследования послужили, во-первых, неформализованные интервью с представителями движения, собранные в течение 2017-2018 гг. Во-вторых, медиа-контент специализированных сайтов и страницах клубов исторической реконструкции в социальных сетях. В-третьих, это материалы включенного наблюдения, которые проводились нами в 2017 г. на фестивалях «Сибирский огонь» в Новосибирске, «Щит Сибири» в Омске и «Абалак-ское поле» в Тобольске.
Истоки образа
Говоря в общем, основным источником первоначально интереса к западноевропейскому средневековью у большинства реконструкторов является тот образ этой своеобразной эпохи, который конструируется массовой (советской, пост-советской или глобальной) культурой. Этот образ, безусловно, имеет романтические истоки (замки, рыцари, Прекрасные Дамы), а то, почему он оказался в состоянии «зацепить» будущих реконструкторов связано в первую очередь с неким дефицитом значимых смыслов современной культуры. ДИР в значительной степени формируется как компенсаторное хобби [32]. Впрочем, вопрос, почему образ западноевропейского средневековья, создаваемый массовой культурой, оказался способен в такой степени срезонировать с жизненным опытом будущего реконструктора - это вопрос всегда решаемый индивидуально.
Безусловно, следует отметить некую динамику форм современной культуры, по-
рождающих первоначальный интерес к средним векам. Время становления медиевальной реконструкции в Западной Сибири приходится на начало 1990-х гг., когда Интернет-технологии не были настолько распространены как сейчас, а возможности путешествий в Западную Европу фактически отсутствовали. В этой связи фактически единственными формами репрезентации западноевропейского средневековья в массовой культуре были художественные и научно-популярные кинофильмы, телепрограммы, учебная, научно-популярная и художественная литература. Особенно велика была роль последней. В биографических интервью «основоположники» ре-конструкторского движения в Западной Сибири постоянно называют в качестве первоначального толчка зарождения своего интереса к средневековью именно эти формы:
«Я для себя как-то выбрал, что мне Европа нравится. Сказалось детство - все эти сказки про Айвенго, Ланселота, Ричарда. Так что европейский доспех мне сразу в душу запал, я стал делать Европу. Начал делать Европу и сразу у меня сформировался образ именно немецкого рыцаря» [33].
«Да. Просто нравились фильмы, книги про рыцарей и всех т. п. [...] Книжки были какие-то энциклопедии на тот момент, детские, наверно, там просто картинки красочные были на тот момент. Точно помню "Что есть что: крестоносцы", она прямо очень сильно в голову влезла. А потом -вообще все подряд фильмы, советские, несоветские. "Робин Гуд ", там ещё Высоцкий на озвучке идёт, шведские фильмы, "Викинги" он назывался. Я не помню, кто там играет, старые актёры» [34].
«Наверное, я впитал её в раннем детстве вместе с фильмами и рассказами, увлекаясь английскими легендами, ну и, конечно же, такими шедеврами отечественного кинематографа, как "Стрелы Робин Гуда", "Баллада о доблестном рыцаре Айвенго". Я не особо читающий человек, никогда им не был, не могу похвастать прочтением большого количества романов, но помню из детства такую историю: когда ёлки выносили во двор, мальчишки делали мечи и пики, и делали шлемы из картона...» [35].
«Это очень сложно сейчас восстановить, но допустим, это такой замечатель-
ный автор, как Вальтер Скотт. Конечно, в тот момент, когда я начал этим всем заниматься, была популярна трилогия "Властелина колец", книжки по "Властелину колец". И дальше всё закрутилось, завертелось, я уже сейчас не вспомню, сколько было авторов, книг, фильмов и всего такого, что сильно повлияло. Туда можно и "Айвенго" включить и всё остальное» [36].
Для тех, кто пришёл в ДИР позднее (в 2000-2010-е гг.) первоначальный толчок часто оказывается связан с другими (новыми) культурными формами. Это, во-первых, Интернет и другие информационные технологии, например, компьютерные игры [37]. А, во-вторых, возникшие клубы ДИР достаточно успешно «продвигают образ» средневековья и самих себя. Другими словами, если «старшему» поколению реконструкторов приходилось создавать свои сообщества «с нуля», то «младшее» приходит в уже созданные объединения.
Впрочем, «старые» формы конструирования образа средневековья (фильмы, книги) никуда не делись, и по-прежнему, остаются для многих значимыми в качестве «первоначального толчка», а образ средневековья, конструируемый «новыми» формами, по-прежнему скроен по романтическим лекалам. В пользу этого свидетельствует то, что приведенные выше фрагменты интервью, взяты из бесед с представителями совершенно разных поколенческих групп реконструкторов.
Источники формирования образа
«Придя в реконструкцию» и начав заниматься «максимально аутентичным воссозданием» прошлого, реконструктор обнаруживает, что тексты произведений Р. Л. Стивенсона и В. Скотта, а так же «исторические фильмы» ему мало в этом могут помочь. Впрочем, это не значит, впрочем, что он про них забывает. Сохранив память об источнике «первой любви» (часто, с иронической или критической дистанцией) он с неизбежностью обращается к поиску других источников информации о средних веках. И в этом поиске неизбежно приходит к профессиональной историографии.
Фактически информационные материалы, которые использует реконструктор в своей деятельности, можно разделить на две группы: научно-исследовательские и научно-
популярные работы и то, что на языке профессиональных историков называется «историческим источником» (подробнее см.: [38]). Стоит отметить, что граница между этими двумя группами в некоторой степени условна: западносибирский медиевальный реконструктор читает Григория Турского не в первоначальном дошедшем до нас списке, а в переводе на русский язык в академическом комментированном издании 1987 г., которое является плодом усилий профессиональных историков.
Впрочем, восприятие профессиональной модели конструирования знания о прошлом оказывается у представителей ДИР весьма специфическим.
Тексты профессиональных историков, порой, независимо от жанра (монографии, статьи, научно-популярные тексты) реконструктор воспринимает как «места содержания» готового знания, без историографического и теоретико-методологического контекста. В этих текстах, в восприятии реконструкторов, в первую очередь содержится информация «об открытых исторических фактах».
Тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что у реконструктора будет в особой чести не историк, стремящийся к обобщениям или предлагающий новые теоретические модели, но исследователь, который реконструировал доспех, детально проанализировал процесс покраски ткани или рыцарский турнир и т. д. В этой связи даже можно сказать, что существует определённая иерархия исторических специальностей, среди которых пальму первенства будут уверенно держать археологи. Подтверждением этого тезиса служат не только книги и их авторы - историки, вспоминаемые реконструкторами в числе первых (например, А. Н. Кирпичников) или выкладываемые на специализированных ре-конструкторских Интернет-форумах, но также и такие продукты «теневой историографии», как содержание «журналов для реконструкторов» (например, Livet i Birka och Haithabu), в которых публикуются значимые по мнению реконструкторов любительские переводы статей западных специалистов по определённой тематике или фотографии археологических артефактов. Реконструкторы ищут в трудах историков «конкретику», и чем «конкретнее», тем лучше.
Здесь же нужно отметить, что непосредственный диалог между реконструкторским медиевальным сообществом и профессиональной историографией в западносибирском регионе не перешёл в стадию активного взаимодействия. Причин этого, конечно, можно найти несколько. Дело в том, что в западносибирском регионе фактически, пожалуй, только за исключением Тюмени, отсутствуют центры по изучению западноевропейского средневековья. К этому нужно добавить и тот момент, что исходя из смысла реконструкторского движения, не каждая работа медиевиста может быть «пригодна» для ремесла реконструктора. Ко всему прочему не стоит сбрасывать со счетов и личностный момент, когда нарождающееся сотрудничество «разбивается» об амбиции сторон.
«Вообще не контактирую с ними. Мы когда "Pax et bellum" делали - это был совместный фестиваль, два раза. Первый раз я там участвовал как организатор. [...]. Там, наверно, из всего этого комитета я с уважением отношусь к [...] Г[...] - самый адекватный и здравомыслящий человек там. Но мы как-то с этим комитетом разошлись, я ушёл, громко хлопнув дверью. Не хотите -не делайте. Как итог - фестиваль загнивает. Это уже их проблемы, а не мои. [...] Б[...] - он по геральдике специалист, но, как бы, кабинетный» [33].
Тем не менее, такой диалог возможен, о чём ярко свидетельствует пример клуба «Кованая рать», специализирующегося на реконструкции истории Сибири эпохи Ермака и, одновременно, пожалуй, самого успешного клуба западносибирского региона.
«В тот момент я встретился с [. ] Т[...], и, собственно, он мне начал мозги вправлять. Довправлялся до того, что мы сейчас с этой темы уже не слезаем. [. ]. Почему я ушёл в Сибирь? Потому что западная Европа - это перепаханное поле на сто пятьдесят раз. [...]. Наша же тема открывается благодаря нашим, нынешним археологам и великий им поклон, что они сделали эту археологию научным достоянием. И каждый год - находки, и с этим ещё десятилетия работать и реконструировать. То есть мы, по большому счёту, занимаемся исследовательской работой. [...]. Да, оно началось с прошлого года всё. Мы начали
ездить, и в этом году у него побывали, и сейчас это только по-нарастающей. Скажу честно, у меня тоже мышление меняется, т. е. ещё 1,5-2 года назад я по-другому думал. Я был в этой теме - а сейчас я ещё дальше. И сейчас мне становится понятно, насколько актуально это всё, нужно, необходимо, что мы делаем важное дело, открывая Сибирь в таком виде. Исследовательские работы - они сплошь и рядом. На самом деле, тот же Семён Ульянович Ремизов, «Чертёжная книга» - она далеко не исследована, не понята и недооценена. Великий изобразительный источник, дошедший до нас. И, судя по тому, как они активно копают сейчас - Т[...] и вся его группа - ну столько ещё в земле лежит, всё это так интересно, так сладко для реконструкции. Нас там ещё сенсации ждут и ждут. [...] Да было, конечно. Всё это лежит на поверхности, мы к этому уже упёрлись, начали срастаться. Если Т[...] к нам очень настороженно в течение 5 лет относился, грузил нас этим всем, всё равно - сейчас все открылись, мы уже дружески общаемся, всё больше и больше нас туда затягивает. Есть такие мысли, скажу честно. Надо бы уже к художественному образованию - я же художник по образованию - прибавлять какое-то такое. А исследовательских моментов очень много - в плане исследования оружия (что использовали, как использовали, где использовали, почему), быта, понимания процессов, как они двигались. Это такое далеко не исследованное поле» [39].
Приведённый выше фрагмент интервью достаточно чётко показывает, как должно строиться, по мнению реконструктора, идеально взаимодействие с профессиональным историком. Историк, который обязательно должен быть «практиком» (а не «кабинетным теоретиком»), должен «давать» реконструктору «готовый» наглядный материал, а затем «подталкивать» и направлять к самостоятельному исследовательскому поиску.
Впрочем, случай «Кованой рати» - это особый случай. У медиевального реконструктора в Сибири «под ногами» нет западноевропейского средневековья, а «под боком» профессионального медиевиста, занимающегося изучением конкретно-исторических сюжетов.
Во многом в силу знакомства с трудами профессиональных историков у представителей ДИР сформировались определённые представления о принципах и способах «работы с прошлым», например, о необходимости критики источников. И если по отношению к читаемым трудам историков этот принцип применяется далеко не всегда, то в отношении своей собственной деятельности (или, точнее деятельности своих «коллег», других реконструкторов) необходимость критики постоянно декларируется.
Правда, принимает она достаточно своеобразные формы. Помимо взаимной критики, а практически у каждого реконструктора есть пример оппонента, клуба «неправильно», т. е. «неадекватно» реконструирующего прошлое, методика адаптации критики источников находит выражение, например, в процедуре допуска участников на крупные фестивальные мероприятия ДИР. В теории, каждый участник должен предоставить фото своего гражданского или боевого комплекта, привязанного территориально и по времени, иными словами, подтвердить его «историчность». Специальное жюри, состоящее из авторитетных реконструкторов, должно рассмотреть этот комплект, установить его «аутентичность» и вынести решение о допуске или не допуске участника на фестиваль. Впрочем, в действительности, получается, что (если судить по системе допуска на «Щит Сибири - 2017» [40]) подтверждением «историчности» комплекта служит в лучшем случае приложение участником фотографии какой-нибудь средневековой миниатюры, взятой из современного издания или сети Интернет. Диалог же между жюри и претендентом на участие чаще всего ограничивается рекомендациями членов жюри «доработать» комплект со ссылками на фотографии такого же типа. В результате, оказывается, что, как правило, все, подающие заявки на участие, оказываются допущенными на фестиваль.
Сибирское средневековье
Итак, что же представляет собой средневековье, конструируемое реконструкторами в ходе фестивалей (частично данный вопрос уже поднимался в литературе, см., например: [41; 42])?
Однако, прежде чем, обратиться непосредственно к анализу основных элементов
конструируемого образа средневековье, необходимо сделать два общих замечания.
Во-первых, в этой реконструкции, очевидно, присутствует печать нескрываемой условности, которая не очень то и камуфлируется. Это средние века, которые реконструируются здесь и сейчас, т. е. в XXI в. и в местных, западносибирских, условиях. И в силу этого, все понимают, что в отличие от помпезных празднований юбилея Боро-
динской битвы на Бородинском поле, т. е. в «аутентичном» месте, данное средневековое «поселение» находится «под Новосибирском», «под Абалаком» и т. д. Конечно, места для реконструкторских фестивалей, как правило, не являются спонтанными и, как правило, имеют свою символическую нагрузку, которая, естественно, никакого отношения к предмету реконструкции не имеет (рис. 1).
Рис. 1. Вид на полевой лагерь
«Парк Победы - это вообще Мекка, Иерусалим, альма-матер не только для тех, кто вышел из ролевой среды, т. е. она подпитывала и продолжает подпитывать реконструк-торское движение сейчас. И в Парке Победы часто проходят так называемые маневры по каким-то своим лёгким и простым правилам, либо просто поэтический вечер, когда собираются за столом, готовят что-то по аутентичным рецептам, допускают более широкую публику, общаются просто» [35].
Ну а такие, порою довольно сюрреалистические картинки, вроде «Прекрасной Дамы с фотоаппаратом», «рыцаря с сотовым телефоном», «викинга с тетрапаком», микрофон у ведущего фестиваля, да и сама фигура ведущего, конечно, только подтверждает тот факт, что речь должна идти о версии западноевропейского средневековья, создаваемой в XXI в. (рис. 2).
Это как в театре - условности есть, их не прячут, но они не должны мешать «увидеть главное».
Реконструируемое средневековье не тотально. Оно открытая, незавершенная конструкция, в силу этой незавершенности впускающая в себя современность. В силу этого, посетители фестиваля (на сленге реконструкторов «гражданские») могут посмотреть, потрогать, попробовать, даже купить работы «средневековых мастеров». Так сказать, приобщиться к средневековью.
Во-вторых, основная задача реконструкции, по словам самих реконструктов заключается в «воссоздании» в первую очередь материальной культуры «реконструкируемо-го» средневекового общества. Правильно пошить костюм, «по законам жанра» приготовить средневековое блюдо - вот на чём делается акцент. Всё остальное может быть
Рис. 2. Прекрасная Дама с фотоаппаратом
потом «приложится». При всей декларируемой «любви» к средним векам, большинство реконструкторов высказывались весьма критично о возможности «познать дух средневековья» в ходе «реконструкции».
«Не знаю, мне сложно сказать, что я себя чувствую средневековым человеком, потому что, по хорошему, на мне всё то же бельё современное. Я встану, чищу зубы с утра» [43].
«Историческая реконструкция, если в классическом её понимании - это воссоздание, прежде всего, материальной культуры. Другое дело, что я считаю, и не только я, что воссоздание сугубо материальной культуры бессмысленно без понимания менталитета. С третьей стороны, мы очень, очень, очень приблизительно представляем, что двигало этими людьми. Это такие вещи, где вопросов больше, чем ответов. И оно всё, в основном, в некоторой плоскости, где очень много наших фантазий, и они с реальной действительностью связаны как божий
дар с яичницей. Поэтому не могу сказать, что мы сможем когда-нибудь точно воспроизвести духовный мир той эпохи. Это достаточно краткий период, около 50 лет, и утрачено колоссальное количество источников. Большую часть того, что мы знаем о гуситах, мы знаем от тех, кто подавил гуситскую религиозную революцию. С другой стороны, при должном подходе можно много узнать. Много, но не всё. [...] Нет. Меня, конечно, это всё воодушевляет, но говорить такими обобщениями космических масштабов, космической глупости я оперировать не стану» [44].
Далее нужно сказать, что средневековье Западной Европы реконструируется и вне языкового ландшафта эпохи. Латыни посетитель фестиваля не услышит. Никакой! Ни академической, ни кухонной!
А теперь перейдём к рассмотрению собственно специфических элементов образа.
Мультивековой характер большинства проводимых фестивалей на территории За-
падной Сибири, который проводится на пространствах, зачастую находящихся в черте современного города («Щит Сибири» в Омске) или в незначительном отдалении от крупного центра, имеет своим следствие тот факт, что средневековье реконструктора локализовано в условиях полевого лагеря. В этом средневековье нет городов, в нём нет и деревень. Полевой лагерь задаёт и своеобразный военизированный образ средневековья, выражающийся, помимо собственно полевых условий, в большом количестве рыцарей и военной экипировки.
Кроме того, реконструируемое средневековье дискретно, причём в двух смыслах. С одной стороны, каждый реконструктор «реконструирует» какой-то очень конкретный локализованный во времени и пространстве объект (например, Ломбардия XV в. или Германия XIV в.), в отношении которого он достаточно эрудирован. А с другой стороны, реконструируемый хронотоп оказывается как бы изолированным, самодостаточным, замкнутым и лишённым контекста Большого внешнего мира и пространства.
Реконструкторское средневековье, скажем так, слабо сословно или относительно демократично. За одним столом на фестивале
можно увидеть и исландца-«ранятника», и горожанина из Дортмунда XIV в., и ломбардского рыцаря XV в. и крестьянку из Хедебю, и даже гуссита - все сидят за одним столом, едят общую пищу и ведут беседу (рис. 3).
В конце концов, реконструкторское средневековье статично. В нём, за исключением имеющих очень условный нарративный сценарий «исторических игр» (например, взятие крепости), ничего не происходит. Это мир, который не меняется (рис. 4).
Если вспомнить хорошо известную профессиональным медиевистам «трёхчленку» Ж. Дюби - «те, кто молятся, те, кто воюют, и те, кто пашет землю» и попытаться приложить её к реконструируемому средневековью, то получится, что реконструкторское средневековье секулярно. В нём нет религиозного дискурса, молитв, религиозных ритуалов и представителей духовенства, за исключением, пожалуй, членов рыцарских монашеских орденов, которые, понятно востребованы вовсе не в качестве церковнослужителей и крайне незначительных элементов религиозной символики (например, креста). В этом средневековье вообще нет церкви. Отчасти в связи с этим напрочь отсутствует латынь.
Рис. 3. Дневная трапеза
Рис. 4. Штурм крепости
При этом оно, как это не странно, «не-аграрно». В нём нет крестьян (совсем!), нет сельскохозяйственных работ и необходимого для них инвентаря, нет даже следов домашнего скота (как и рыцарских коней). Средневековую «трудовую» деятельность ведут лишь «горожане-ремесленники», которые в условиях полевого лагеря зарабатывают «на хлеб», продавая «своим» и гражданским предметы своей деятельности: изделия из кожи, браслеты и прочие вещи (рис. 5), а также женщины, выполняющие работу по дому (что важно, в условиях полевого лагеря, т. е. там, где дома нет). Из трёх средневековых ordo, реконструируемых в известной модели Ж. Дюби здесь присутствуют лишь «те, кто воюет». Фактически, когда ты попадаешь на фестиваль, ты, как правило, видишь праздно «шатающихся» рыцарей, ожидающих своей номинации. В силу тех причин, о которых мы говорили выше, рыцари также имеют свою специфическую черты. В реконструируемом средневековье рыцарь является пешеходом (рис. 6). У него нет коня!
Тем не менее, рыцарство численно преобладает. Это объясняется, с одной стороны влиятельностью романтического образа средневековья, а с другой стороны, наличием
в реконструкторском средневековье достаточно специфического элемента. Это так называемый «исторический средневековый бой». Фехтование, единоборство с применение средневекового «оружия». «Исторический средневековый бой» (далее - ИСБ) -одна из тех вещей, ради которой, по собственным словам, многие приходят в реконструкцию, и главная «фишка» собственно ме-диевальной реконструкции. Это соревнование, в прямом смысле слова, спортивная дисциплина. Здесь есть правила, международные стандарты, существуют судьи, которые проходят соответствующую сертификацию, проводятся разнообразные турниры, в которых бои ведутся в разных номинациях: «Щит - щит», «щит - меч», «три на три», бугуртные номинации (сходки пять на пять). Есть даже женские номинации. И, соответственно, здесь есть все атрибуты современных спортивных соревнований - турнирная сетка, необходимость физической готовности и технического мастерства владения средневековым оружием, вырабатываемых на многочисленных «тренировках», тактические хитрости, болельщики и многое другое. Старожилы реконструкции очень любят рассказывать о международной федерации ИСБ
Рис. 5. Ремесленная мастерская
Рис. 6. Сражение
Рис. 7. Рыцарский турнир
и крупных (всероссийских и международных) турнирах, на которых, естественно, наши победили. Для многих реконструкторов турнир - это ключевое событие фестиваля, азарт, адреналин и т. д. Более того, некоторые апологеты ИСБ заявляют, что только в азарте (чтобы не сказать, в экстазе) соревновательного боя, можно приблизиться к пониманию средневекового человека. Приобрести его опыт, на секунду им стать (рис. 7).
«Единственное, я когда к истории прикасаюсь - это только в бою. Ты начинаешь сражаться и думать только о том, что сражаешься, а не о том, кто как на тебя посмотрит, что подумает, какие у тебя ботинки, шовчик. Вот когда сражаешься, ты думаешь только о бое. Ладно, когда один на один - там определённые навыки нужны, а когда бугурт - там суматоха, толпа, пыль, и бывает, что в эти 15-20 секунд ты переносишься в то время, те чувства понимаешь, воинов тех времён» [45].
Правда, есть реконструкторы, из числа принципиальных сторонников living history, для которых ИСБ - это не реконструкция. Но в реальности, на любом западносибирском
(специализированно медиевальном или муль-тивековом) фестивале турнир присутствует. За пределами Западной Сибири ИСБ и living history часто оказываются разведены. Здесь же на фестивалях присутствует и то, и другое.
Условное средневековье. Эпилог
Таким образом, подводя итоги проведенного нами анализа, следует констатировать следующее.
Во-первых, образ средневековья, репрезентируемый на фестивалях ДИР оказывается весьма своеобразный. Он очевидно отличается от того образа, который конструируют научно-исследовательские, учебные и научно-популярные тексты, написанные профессиональными учёными. Более того, «мате-риально-перфомативный» образ фестивалей существенно отличается и от того «воображаемого» средневековья, которое в «словесных» формах (в нашем случае, в интервью) конструируют сами реконструкторы, проговаривая свои представления. Зазор между ними оказывается довольно большим. В этом плане следует говорить не одном образе, а о двух по меньшей мере. Реконструкторы это сами осознают. Наличие зазора они объ-
ясняют либо «объективными» причинами -«Где мы тебе фьёрды и рыцарских коней возьмём? Какой смысл на фестивале, проходящем два дня, пахать землю? Не рубить же друг друга мечом до смерти?» - либо «субъективными» - никому не интересно «быть» монахом или, как ни странно, Прекрасной Дамой, выучить латынь «всё недосуг», а спортивная форма турниров интереснее «аутентичной». В какой-то степени наличие зазора объясняется как следствие «разумного компромисса». Они - результат публичности и невозможности герметичного «ухода в средневековье». Наличие, например, биотуалетов, банкоматов и торговых точек на территории фестиваля должно объясняться наличием посетителей фестиваля, а сотовые телефоны, фотоаппараты и зубные щетки у самих реконструкторов - «здравым смыслом». «Средневековье» должно быть комфортно, «без фанатизма». Условное средневековье. Тем не менее, и в таком «условно-театральном» виде конструирование образа средневековья, по мнению участников ДИР, имеет смысл.
Во-вторых, создание фестивального образа средневековья является результатом длительной подготовительной работы, которую ведут реконструкторы. Работы, которая требует гораздо больше времени и сил, чем само проведение фестивалей. Сбор информации о прошлом, изготовление «исторического комплекта», тренировки - эти «рекон-структорские будни» длятся гораздо дольше, чем «праздники»-фестивали. Порой, они приобретают в глазах самих реконструкторов автономный смысл («это самый смак исторической реконструкции, именно здесь я узнаю о прошлом»). Порой, перерастают в настоящий бизнес, приносящий доход в «реальном» мире (об этом подробнее см.: [46]). Но необходимость проведения фестивалей, на которых только и возможно публично репрезентировать образ, это не отменяет. Реконструкция существует для того, что создать образ.
В-третьих, образ средневековья реконструкторов оказывается вторичным, производным по отношению к тому, который создаёт профессиональная историография. Ме-диевальный сегмент ДИР без академической науки невозможен. И сами реконструкторы
это тоже осознают. Они читаю работы профессиональных историков и используют в реконструкторской деятельности содержащуюся в них информацию. Странно, но читают. Авторитет профессиональных историков, преимущественно «узких специалистов» и «вещеведов» достаточно большой. Более того, чем дольше человек участвует в ДИР, тем более критическим становится его отношение к другим «непрофессиональным» формам репрезентации знания о прошлом и с большим уважением он относится к профессиональным исследованиям. Реконструктор в большинстве своём, вполне отдаёт себе отчёт, что его интерес к средневековью зародился, например, в результате знакомства с историческим романом или художественным фильмом. Но сейчас говоря об этом, он сделает акцент на том, насколько «наивным» и «неточным» является образ средневековья в этом, когда-то значимом для него тексте. В отличие от работ профессиональных историков. А, следовательно, для последних есть «свет в конце тоннеля». С ДИР, как и с другими формами современной «упаковки» знания о прошлом, можно и нужно работать!
ЛИТЕРАТУРА
1. De Groot J. Consuming History. Historians and Heritage in Contemporary Popular Culture. - Abingdon : Routledge, 2009. - 292 p.
2. Де Гру Дж. Сопереживание и участие. Популярные истории // Гефтер [Электронный ресурс]. - 2012. - URL: http://gefter.ru/archive /6239 (дата обращения: 18.03.2017).
3. Аккерманн Ф., Аккерманн Я., Литке А., Нис-сер Ж., Томанн Ю. Прикладная история, или Публичное измерение прошлого // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. - 2012. - № 3. - С. 233-244.
4. Завадский А., Исаев Е., Кравченко А., Склез В., Суверина Е. Публичная история: между академическим исследованием и практикой // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. - 2017. - № 2. - С. 22-34.
5. Исаев Е. М. Публичная история в России: научный и учебный контекст формирования нового междисциплинарного поля // Вестник Пермского университета. - 2016. - № 2. -С. 7-13.
6. Репина Л. П. Наука и общество: публичная история в контексте исторической культуры эпохи глобализации // Учёные записки Казанского университета. Гуманитарные науки. -2015. - Т. 157. - Кн. 3. - С. 55-67.
7. Савельева И. М. Профессиональные историки в «публичной истории» // Новая и новейшая история. - 2014. - № 3. - С. 141-156.
8. Hobsbawm E., Ranger T. The Invention of Tradition. - Cambridge : Cambridge University Press, 1992. - 322 p.
9. Божок Н. С. Время исторической реконструкции // Инновационная деятельность. - 2015. -№ 4 (35). - С. 74-80.
10. Божок Н. С. Культура сплоченности: дискурс исторической реконструкции // Инновационная деятельность. - 2016. - № 4. - С. 92-104.
11. Божок Н. С., Ярская В. Н. Перспектива поколения: движение исторической реконструкции // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия «Социология. Политология». -2014. - Т. 14, № 2. - С. 19-26.
12. Дёмина А. В. Движение исторической реконструкции: пути и решения // Вестник Костромского государственного университета. -2012. - Т. 18, № 5. - С. 45-48.
13. Донская В. К. Организационные формы движения исторической реконструкции // Фундаментальные исследования. - 2014. - № 5-2. -С. 411-414.
14. Кадер А. М. Развитие движения исторической реконструкции на постсоветском пространстве: аналитический обзор литературы // European Social Science Journal. - 2015. -№ 6. - С. 237-242.
15. Каплуненко А. Е. Об адекватности термина «историческая реконструкция» в контексте неформального молодёжного движения роле-виков // Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. - 2013. -№ 4 (25). - С. 70-76.
16. Коренев Д. М. Социальные аспекты движения исторической реконструкции // Вестник Орёл-ГИЭТ. - 2009. - № 4 (10). - С. 133-136.
17. Славко М. А. Патриотическое воспитание молодёжи и движение исторической реконструкции в современной России // Гуманитарные науки в XXI веке. - 2015. - № 5. - С. 3440.
18. Ткаченко Д. В. Социологические аспекты движений исторической реконструкции // Вестник Северо-Кавказского федерального университета. - 2011. - № 2. - С. 192-197.
19. Carstensen J., Meiners U. Living History in Museum: Möglichkeiten und Grezen einer populären Vermittlungsform. - Münster : Wax-mann, 2008. - 176 S.
20. Gapps S. Out of Time, Out of Place: Reenacting the Past of Foreign Country // Public History Review. - 2001. - № 9. - P. 61-69.
21. Goodacre B., Balduin G. Living the Past: Reconstruction, Recreation, Re-enactment and Education of Museum and Historical Sites. - London : Middlesex University Press, 2002. - 224 p.
22. Hochbruck W. Between "Living History" and Pageantry: Historical Reenactments in American Culture // Beyond the Mainstream. Contemporary Theatre and Drama in English / ed. by P. P. Schierer. - Trier : Wissenschaftlicher Verlag Trier, 1997. - P. 93-105.
23. Hochbruck W. Geschichtstheatheatre. Formen der "Living History". Eine Typologie. - Bielefeld: Verlag für Kommunikation, Kultur und soziale Praxis, 2013. - 152 S.
24. Hochbruck W. Zwischen Ritterspiel und Muse-umstheatre. Perfomative Aneignung von Geschichte // History Sells! : Angewandte Geschichte als Wissenschaft und Markt. - Stuttgart : Steiner Verlag, 2009. - S. 163-173.
25. Mageissen S. Living History Museums: Undoing History Through Perfomance. - New York : Scarecrow Press, 2007. - 252 p.
26. O'Brien Backhouse M. Re-enacting the Wars of the Roses: History and Identity // People and Their Past. Public History Today / ed. by P. Ashton, H. Kean. - New York : Pelgrave Mac-millan, 2009. - P. 113-130.
27. Roselt J., Otto U. Theater als Zeitmaschine: Zur perfomativen Praxis des Reenactments. Theater-und kulturwissenschaftliche Perspektiven. -Bielefeld : Verlag für Kommunikation, Kultur und soziale Praxis, 2012. - 260 S.
28. Schneider R. Performing Remains. Art and War in Times of Theatrical Reenactment. - New York : Routledge, 2011. - 272 p.
29. Engelke H. Geschichte Wiederholen. Strategiendes Reenactment in der Gegenwartskunst. OmerFast, Andre Geyer und Rod Dickenson. -Bilefeld ; Transcript, 2017. - S. 63-102.
30. Дик А. И. Движение исторической реконструкции в г. Омске: зарождение и развитие // Древность и средневековье: вопросы истории и историографии : материалы IV Всероссийской научной конференции студентов, аспирантов и молодых учёных. - Омск : ОмГУ, 2015. - С. 183-187.
31. Дик А. И., Клюев А. И., Свешников А. В., Фе-дяева В. О. Движение исторической реконструкции в Омске: попытка исследования // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». - 2017. - № 3. - С. 319-328.
32. Свешников А. В. Зачем сибирскому сварщику средние века? или социальные функции движения исторической реконструкции // Историческая память и культурные символы национальной идентичности : материалы Международной научной конференции (Пятигорск, 18-20 октября 2017 г.). - Ставрополь ; Пятигорск : Изд-во ПГУ, 2017. - С. 246-248.
33. Интервью с респондентом Ж (дата записи: 04.08.2017).
34. Интервью с респондентом Г (дата записи: 06.06.2017).
35. Интервью с респондентом Б (дата записи: 22.05.2017).
36. Интервью с респондентом В (дата записи: 26.05.2017).
37. Панфилов Ф. М. Средневековые песочницы: медиевализм в компьютерных играх начала XXI века // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. - 2016. - № 3. -С. 64-77.
38. Клюев А. И. Исторический источник в пространстве исторической реконструкции (на примере движения исторической реконструкции города Омска) // Актуальные проблемы исторических исследований: взгляд молодых учёных : сборник материалов Всероссийской молодёжной научной школы-конференции. -Новосибирск : ИПЦ НГУ, 2017. - С. 22-30.
39. Интервью с респондентом М (дата записи:
10.08.2017).
40. Заявки (фото) на «Щит Сибири» - 2017 // Официальная группа фестиваля «Щит Сибири» [Электронный ресурс]. - 2017. - URL: https://vk.com/budet_bitva (дата обращения:
01.05.2018).
41. Дик А. И., Федяева В. О. Визуальная репрезентация европейского средневековья в виртуальной реконструкторской среде (на материалах клубов исторической реконструкции Западной Сибири // Актуальные проблемы исторических исследований: взгляд молодых учёных : сборник материалов Всероссийской молодёжной научной школы-конференции. -Новосибирск : ИПЦ НГУ, 2017. - С. 13-21.
Информация о статье
Дата поступления 9 сентября 2018 г.
Дата принятия в печать 12 ноября 2018 г.
Сведения об авторах
Клюев Артём Игоревич - преподаватель кафедры всеобщей истории Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а
E-mail: kluevartem@mail.ru
Свешников Антон Вадимович - д-р ист. наук, профессор кафедры всеобщей истории Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а E-mail: pucholik@rambler.ru
Для цитирования
Клюев А. И., Свешников А. В. «Игра в средневековье»: опыт реконструкции образа эпохи по материалам движения исторической реконструкции в Западной Сибири // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 4 (20). С. 77-92. DOI: 10.25513/23121300.2018.4.77-92.
42. Федяева В. О. «Западное средневековье» в Западной Сибири: попытка гендерного анализа // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». - 2018. - № 3. -С. 120-127.
43. Интервью с респондентом Е (дата записи: 08.07.2017).
44. Интервью с респондентом И (дата записи: 05.08.2017).
45. Интервью с респондентом Д (дата записи: 20.06.2017).
46. Клюев А. В., Свешников А. В. Движение исторической реконструкции - от хобби к бизнесу. Эссе по экономической антропологии // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. - 2018. - № 1. - С. 187-201.
Article info
Received
September 9, 2018 Accepted
November 12, 2018 About the authors
Klyuev Artem Igorevich - teacher of the Department of World History of Dostoevsky Omsk State University (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: kluevartem@mail.ru
Sveshnikov Anton Vadimovich - Doctor of Historical Sciences, Professor of the Department of World History of Dostoevsky Omsk State University (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: pucholik@rambler.ru For citations
Klyuev A. I., Sveshnikov A. V. "The Game in the Middle Age": The Experience of Reconstruction of the Image of the Epoch on the Materials of Movement of Historical Re-Enactment in Western Siberia. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2018, no. 4 (20), pp. 77-92. DOI: 10.25513/2312-1300.2018.4.77-92 (in Russian).
