CC BY
59
ИГРА КАК ОДИН ИЗ ПРИЕМОВ СОЗДАНИЯ ОБРАЗА ПЕРСОНАЖА В КОМЕДИИ А.Н. ОСТРОВСКОГО «БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
Н.А. Коломлина
Kolomlina N.A. Intrigue as a device to create a character conception in A.N. Ostrovsky’s comedy “Money to Burn.” The article analyses elements of intrigue in the nature and behaviour of the main character in A.N. Ostrovsky’s comedy “Money to Burn,” which helps to understand the playwright’s attitude towards him.
В диалоге Платона «Законы» имеется одно из самых ранних сопоставлений человеческой жизни с игрой, а человека - с куклой богов, «сделанной ими либо как их игрушка, либо для какой-нибудь серьезной цели; ведь это нам неизвестно».
В «Эннеадах» Плотина также находим сопоставление мира с игрой, а человека - с игрушкой.
«Исходя из этих трактовок Создателя и «человека-игрушки» (равно как и «человека играющего»), автора можно уподобить всеведущему творцу, который играет своими героями, помещая их в те или иные ситуации, наблюдая за тем, какие свойства человеческой натуры при этом проявляются, и тем самым демонстрируя людям, каким образом должно вести себя в тех или иных случаях» [1]. Это утверждение в полной мере относится и к А.Н. Островскому, всю свою жизнь писавшему для театра. Писатель чувствовал и отмечал склонность русского народа к театру, связь с обрядово-игровыми традициями. «Как отказать народу в драматической и тем более в комической производительности, когда на каждом шагу мы видим опровержение этому и в сатирическом складе русского ума, и в богатом метком языке; когда нет почти ни одного явления в народной жизни, которое не было бы схвачено народным сознанием и очерчено бойким, живым словом; сословия, местности, народные типы - все это ярко обозначено в языке и запечатлено навеки. Такой народ должен производить комиков, и писателей и исполнителей» [2]. Таким образом, А.Н. Островский, говоря о склонности русского народа к театру, к комическим жанрам, фактически подчеркивал связь литературных произведений, возникших на русской почве, с игровыми формами познания мира (театром и игрой).
После выхода в свет пьесы «Бешеные деньги» характер ее главного героя Василькова вызвал споры и подвергся строгой критике. Н.В. Шелгунов в статье «Бессилие творческой мысли» [3], желая доказать полную неспособность А.Н. Островского выйти за пределы избранного круга, разбирает образ Василькова. Этот персонаж, по мнению критика, результат чисто механической операции писателя. Он взял образ Большова и перевернул его вверх ногами. Там, где Большов сердечен, Васильков холоден; старый делец жил бессознательно, новый трезво рассудителен и так далее. И хотя он как будто бы честен, Васильков все же «посадил свою душу в свой собственный бумажник и дальше этого бумажника не позволяет ей выйти никуда» [4]. Н.В. Шелгунов видит в образе Василькова подтверждение неспособности А.Н. Островского изобразить новые социальные типы, рожденные в России буржуазным прогрессом.
А.М. Скабичевский задает вопрос, насколько же комедии А.Н. Островского соответствуют современной действительности, и приходит к отрицательным выводам [5]. Жизнь породила новые формы деспотизма, и старая комедия уже не в состоянии осветить их. Это доказывает комедия «Бешеные деньги», которая, по мнению критика, является неудачной попыткой изобразить новый тип капиталиста. Образ Василькова представляется ему не соответствующим новым типам реальной жизни, и «новые» люди выглядят сколком с людей «темного царства». А.М. Скабичевский приходит к прямому осуждению Василькова.
Родственный взгляд на Василькова находим у Л.М. Лотман, которая считает, что главное в образе Василькова - это умение «добывать» деньги. Лотман пишет: «Остров-
ский подчеркивает «бесстрастие» своего героя, отсутствие в его характере авантюризма, а тем более и демонических черт. Все его действия основаны на расчете. «В практический век честным быть не только лучше, но и выгоднее», - заявляет он. Соблюдая законы и пользуясь безупречной репутацией, Васильков оказывается хитрее, приспособленнее к современной жизни, чем целая компания развратных, безнравственных людей, желающих «играть злодеев» в отношении его. ...Весь ход пьесы Островского показывает, что не авантюристы, прожигатели жизни и демонические ростовщики являются наиболее характерной и наиболее «роковой» фигурой современного общества, а подобные Василькову спокойные, трезвые, расчетливые предприниматели, ведущие торговые и промышленные дела в разных концах России и за границей» [6].
Действительно ли в характере Василькова отсутствует авантюризм? Да, если исходить из прямого значения этого слова, обозначающего «поведение, характеризующееся рискованными беспринципными поступками ради достижения легкого успеха, выгоды; склонность к авантюрам, то есть к сомнительным предприятиям, рассчитанным на случайный успех без учета реальных возможностей» [7]. Трудно представить себе Василькова, не учитывающего «реальных возможностей», поступающего необдуманно. И принцип жизненного поведения героя звучит в пьесе четко и уверенно: «Я даром денег не бросаю. Ни боже мой» [8]. В то же время Васильков оказывается непосредственным участником авантюры - затеи Глумова выдать его Чебоксаровым как миллионщика и планам Чебоксаровых мгновенно разбогатеть и устроить свою жизнь за счет глупого и легковерного зятя и мужа. Таким образом, положение Василькова оказывается двойственным: отсутствие авантюризма в характере персонажа и невольная вовлеченность в авантюру путем искусственного придания герою черт и манеры поведения авантюриста. Иными словами, Глумов обманывает Чебоксаровых, те верят, а в итоге обманщиком считают Василькова, якобы специально вводившего в заблуждение Лидию и ее мать. Надежда Антоновна, узнав правду об отсутствии миллионов и золотых приисков, восклицает с горечью и недоумением: «Зачем же
вы нас обманули так жестоко!» [8, с. 237]. Васильков не обманывал, он всего лишь оказался в роли, которую ему придумал Глумов. Таким образом, Глумов может рассматриваться как создатель, сценарист, моделирующий новую ситуацию (план подшутить над Васильковым и Чебоксаровыми), а Васильков как участник игры, невольно в нее вовлеченный. Положение Василькова становится игровым: ему назначают роль, он же, находясь в неведении, играет эту роль.
«Игра в структуре поведения как внутренний план (еще или уже нереализованная деятельность) составляет основу ролевого поведения личности, его двуплановость (реальность и условность).
Игра в теориях зарубежных социологов рассматривается как модель поведения в ситуации деятельности на выигрыш. Она необходима в выработке стратегии поведения в условиях соперничества, граничащего с конфликтом» [9]. Отсюда выбор такой формы игры, где роль, взятая на себя героем, приводит к максимальным результатам при минимальном риске. Глумов выбирает роль авто-ра-наблюдателя, злого гения. «Мы будем играть злодеев, по крайней мере я...», - заявляет он Телятеву [8, с. 210]. Василькову же отводится, навязывается роль простодушного провинциала-простофили.
«В обыденном сознании ролью обычно называют такой аспект поведения, деятельность лица, который не является для него органичным, переживается как нечто внешнее, ненастоящее, отличное от «подлинного Я». «Быть в роли» - значит притворяться, играть, сознавая искусственность собственного поведения» [10]. В социальной психологии понятие роли используется для описания повторяющихся, стандартизированных форм и способов поведения человека. В обычной жизни социальные и индивидуально-психологические «определители» поведения, как правило, выступают слитно. «Таким образом, в человеческом поведении всегда есть нечто «заданное», стандартизированное (обществом, ситуацией, предшествующим опытом), делающее человека как бы «актером»... В любом человеческом поведении присутствует момент представления, игры. Ожидания окружающих и собственные представления личности об этих ожиданиях «давят» на личность, заставляя ее — осознанно
или неосознанно учитывать их в своем поведении. Отсюда неизбежная стандартизация повторяющейся деятельности и вытекающая из нее стереотипность восприятия человека человеком - «деперсонализация», то есть человека воспринимают стереотипно, сквозь призму выполняемых им социальных ролей и своего собственного отношения к этим ролям» [10, с. 169-170, 172]. Исходя из вышесказанного, Васильков и Глумов играют роли. Разница лишь в том, что Глумов добровольно выбирает себе роль злодея, а Василькову роль навязывается. Таким образом, оба они становятся «актерами», несущими в своих характерах заданное, стандартизированное начало. Элемент игры, следовательно, присутствует в поведении обоих героев. В характере Глумова игровой элемент возникает на фоне собственных представлений персонажей («Мы будем играть злодеев...») [8, с. 210]. Поведение же Василькова становится игровым благодаря ожиданиям окружающих, заставляющим персонаж неосознанно играть роль миллионщика.
Васильков - провинциал. Его новые знакомые почти ничего не знают о нем, о его прошлой жизни, о его делах. Глумов, воспользовавшись этим, создает вокруг Василькова атмосферу таинственную и потому притягательную. В тайне ярко проявляет себя обособленность игрового пространства, внутри которого царят свои законы. «Тайна неотделима от мысли о замкнутости людских сообществ, об одиночестве и взаимном непонимании, обусловленных многочисленностью «игр» и их «правил», бытующих в мире...» [1, с. 117]. Таким образом, создавая вокруг Василькова ореол таинственности (ведь на самом деле никто не знает, какое состояние у приезжего), Глумов и идущий у него на поводу Телятев вызывают у Чебокса-ровых определенные ожидания, связанные с реализацией роли миллионщика. А поскольку Васильков имеет достаточно денег, он неосознанно оказывается в этой роли, причем внешне все выглядит очень правдоподобно.
Характеру Василькова, в отличие от остальных персонажей, игровые черты присущи в меньшей степени. Литературоведы в один голос говорят о практицизме данного персонажа и противопоставляют его другим героям. «Василькову свойственны многие положительные качества, отличающие его от
аморального паразитирующего дворянства, -трудолюбие, простота, верность данному слову, искреннее чувство. Но главное в нем -предприимчивость дельца, подчиняющего все свои поступки железному закону «бюджета» [11].
Васильков прямодушен, честен, ему претят обман и лицемерие, поэтому деньги для него не становятся самоцелью. «Деньги, деньги... В одних случаях они «умные» - в руках деловых людей, умеющих наживать их, находить им выгодное применение; в других случаях они «бешеные» - для тех, кто, не наживая их, только безрассудно тратит, сорит деньгами...» [12].
Главный герой пьесы «Бешеные деньги» Васильков, «обучавшийся за границей «экономическим законам», занимается «частными предприятиями», берет подряды, последний из них сулит ему миллион. Он образован и умен, хорошо говорит по-французски, знает по-гречески. Он влюблен в красавицу Лидию Чебоксарову, но, как он сам говорит о себе, «как бы ни увлекался - из бюджета не выйду». И все же Васильков не из тех «негоциантов», для которых «бюджетом» покрывается все в его жизни. Ведь без «бюджета» не было бы и дела, а оно, дело, для Василькова не сводится к ротшильдовским хищным вожделениям. В пьесе не раз упоминается Ротшильд - имя завидное и модное среди деловых людей, как будто занесенное денежной чумой на русскую землю. «Да что ж, миллионы-то, как грибы растут? Или вы Ротшильдам племянник, тогда и разговаривать нечего», - поясняет один герой другому в пьесе. Легион таких племянников вышел на добычу со своими «экономическими законами», поклоняясь денежному идолу, попирая всякую мораль, насаждая культ предпринимательства, наживы» [12, с. 258-259]. Васильков - рационалист, практичный, не склонный к авантюризму, соблюдающий моральные и нравственные законы.
Однако и в характере Василькова, этого честного дельца, проступают элементы игры, хотя и выраженные, на первый взгляд, не столь ярко, как у других персонажей. Во-первых, все свои поступки Васильков обдумывает, кладет в основу их «честный расчет». Последний в свою очередь тесно связан с игрой: расчет - это план с установкой на выигрыш, а следовательно, расчет - это сво-
его рода игра. Таким образом, поведение героя становится поведением игровым, несмотря на всю серьезность и внешнее отсутствие игры в действиях Василькова. Игра присутствует в его характере скрыто, подспудно, реализуясь в плане-расчете жениться на Чебоксаровой, а к концу пьесы оформляясь в тактический план, обнаруживающий конечную цель первоначального расчета. «У меня в Петербурге, по моим делам, есть связи с очень большими людьми, сам я мешковат и неуклюж; мне нужно такую жену, чтоб можно было завести салон, в котором даже и министра принять не стыдно. У вас все есть для этого, только вам надо будет отучиться от некоторых манер, которые вы переняли от Телятева и прочих» [8, с. 278]. Во-вторых, как видим, Васильков не только определяет цель игры для себя, но и включает в свои планы Лидию, составляя и для нее программу действий и поведения. Пьеса завершается примирением Лидии и Василькова, но оно более походит на сделку, деловое соглашение, напоминает временные уступки с обеих сторон для того, чтобы в конечном итоге достичь желанной цели. Теперь Васильков уже не играет роли, навязанной ему, наоборот, он становится автором, создателем роли для своей жены. Причем формирует эту роль от начала и до конца, предлагая Лидии пройти путь от «экономки» в деревне под началом его «маменьки-старушки» до хозяйки блестящего петербургского салона [8, с. 277-278]. В-третьих, Васильков чувствует шаткость своих отношений с Лидией и поэтому справедливо замечает: «Я чувствую, что буду игрушкой женщины, ее покорным рабом. Хорошо еще, что у меня довольно расчета, и я никогда не выйду из бюджета» [8, с. 217]. То есть сам герой осознает свое положение как игровое, предвидит свою предстоящую роль игрушки и в то же время еще раз подчеркивает свою расчетливость, служащую ограничителем в исполнении данной роли.
Противостояние Лидии и Василькова в финале пьесы заканчивается выигрышем последнего. Но выигрыш Василькова - это всего лишь часть более глобальной игры, которая должна уже будет продолжиться, по замыслу Василькова, в Петербурге. «Существенная особенность игры - это ее кульминация: выигрыш. Предварительные ходы делаются именно для того, чтобы подготовить
ситуацию, обеспечивающую выигрыш, однако при этом ходы планируются с таким расчетом, чтобы каждый следующий шаг в качестве побочного продукта тоже приносил максимально возможное удовлетворение» [13]. А так как Васильков и планирует предварительные ходы (во-первых, женитьба на Лидии, затем «перевоспитание» строптивой супруги), то становится очевидным наличие в характере персонажа игровых черт.
«Элемент страсти, удачи, риска одинаково свойствен и экономическому предприятию, и игре» [14]. На основании этого Василькова можно считать игроком и в прямом смысле этого слова. Он по складу характера игрок. Доказательством, в первую очередь, является то, что он играет на бирже и в карты. «Неопределенность границ между игрой и серьезным нигде не выступает так резко, как в следующем. Люди играют в рулетку, но играют и на бирже. В первом случае играющий признает, что его действие есть игра, во втором - нет. Покупка и продажа акций в шаткой надежде на подъем либо падение цен считаются частью «деловой жизни», экономической функции общества. В обоих случаях людьми движет стремление получить выигрыш. В первом случае в общем признается чистая случайность шансов, однако не до конца, ибо есть разные «системы» выигрывания. Во втором случае играющий тешит себя иллюзией, что он в состоянии предвидеть будущие колебания денежного рынка. С точки зрения ментальной различие в позициях тут незначительно» [14, с. 68]. Во-вторых, Васильков склонен к азартным спорам: он предлагает пари Глумову, Кучумову и Теля-теву на три тысячи, утверждая, что добьется взаимности от Лидии обязательно. «Я полюбил Чебоксарову и женюсь на ней непременно. Что я сказал, то и будет, я даром слова не говорю...» [8, с. 219]. Таким образом, азартность Василькова, проявляющаяся в повседневных его занятиях (биржевая и карточная игра) и в дерзком вызове соперникам (предложение поддержать пари на деньги), сближает непосредственно характер Василькова с миром игры, в частности, миром игры азартной. В довершение всего и жизненное кредо героя облекается в формулу-план, положенный в основу поведения и служащий «правилом игры», по которому живет и действует Васильков: «...я как бы не увлекался, из бюджета не выйду» [8, с. 217].
Постоянно соизмеряя свои поступки с данным «правилом», Васильков, как ни странно, на всем протяжении комедии остается искренним в своих речах и действиях. Наигранность, как следствие искусственного ограничения своих желаний и потребностей жестким «правилом», не выявляется в поведении и характере персонажа. Следовательно, план-формула, составленная Васильковым, это истинное, реальное выражение позиции героя, взгляд, образующий всю систему отношений персонажа к жизни и другим людям. Таким образом, связь характера Василькова с игрой через формулу-план оказывается теснейшей. Характер и игра организуют друг друга: игра в виде «правила»-плана ложится в основу характера, который в свою очередь ведет к составлению и реализации этого плана.
Итак, характер Василькова самым тесным образом оказывается связанным с игрой. Доказательствами служат, во-первых, ролевое поведение персонажа, навязываемое или выбираемое сознательно им самим (роль игрушки в руках женщины, роль провинциала-простофили, роль обладателя золотых приисков, роль «автора» судьбы Лидии, роль обманываемого мужа, роль дельца, роль спасителя своей жены); во-вторых, связь ролевого поведения с неотъемлемым проявлением игрового мира - тайной; в-третьих, плановость поведения Василькова, его задан-ность, создание персонажем «правила игры» для самого себя («...из бюджета не выйду» [8, с. 217]); в-четвертых, азартность Василькова (игра на бирже, пари на деньги, карточные игры); в-пятых, планирование предстоящих событий, расчет, стремление к выигрышу и, наконец, цепь предварительных ходов, должных привести к достижению более масштабной цели (планы Василькова о
жизни в Петербурге). Таким образом, наличие данных элементов игры в характере и поведении главного героя комедии «Бешеные деньги» позволяет приблизиться к пониманию авторского отношения к Василькову и свидетельствует о неповторимости и разнообразии приемов создания образов персонажей в поэтике А.Н. Островского.
1. Потанина Н.Л. Игровое начало в художественном мире Чарльза Диккенса. Тамбов, 1998. С. 157.
2. Островский А.Н. Поли. собр. соч.: В 16 т. М., 1949-1953. Т. 12. С. 14.
3. Шелгунов Н.В. // Цит. по: Аникст А.А. Теория драмы в России от Пушкина до Чехова. М., 1972. С. 435.
4. Денисюк Н. Критическая литература о произведениях А.Н. Островского. М., 1906. Вып. 3. С. 163.
5. Скабичевский А.М. II Цит. по: Аникст А.А. Теория драмы в России... С. 445.
6. Лотман Л.М. А.Н. Островский и русская драматургия его времени. М.-Л., 1961. С. 316-317.
7. Современный словарь иностранных слов. СПб., 1994. С. 12.
8. Островский А.Н. Собр. соч.: В 3 т. М., 1987. Т. 2. С. 276.
9. Гайкович В.И. II Эстетическая деятельность в социалистическом обществе. М., 1986. С. 94.
10. Кон И. II Новый мир. 1970. № 12. С. 168.
11. Ревякин А.И. Искусство драматургии А.Н. Островского. М., 1974. С. 168.
12. Лобанов М.П. Александр Островский. М., 1989. С. 258.
13. Берн Э. Игры, в которые играют люди: Психология человеческих взаимоотношений; Люди, которые играют в игры: Психология человеческой судьбы. М., 1988. С. 49.
14. Хейзинга Й. Ното ЬиёепБ. В тени завтрашнего дня. М., 1992. С. 67.
