CC BY
138
УДК 94(430) (049.3) ББК 63.3(4Гем)я1 М 21
00!: 10.24411/2409-1413-2018-10052
Владислав Мальцев
[ИГОРЬ БАРИНОВ. АЛЬФРЕД РОЗЕНБЕРГ. ЖИЗНЬ КАК МИФ. М., 2017. 376 С.]
АННОТАЦИЯ
Книга посвящена биографии, как личной, так и политической, Альфреда Ро-зенберга, автора книги «Миф ХХ века» и одного из основных идеологов и вождей германского национал-социализма, военного преступника, ответственно-го,наряду с другими нацистскими руководителями, за проведение «восточной политики» на оккупированных территориях СССР в годы Великой Отечественной войны. Привлекая большие массивы архивных документов, в том числе не использовавшихся ранее, автор книги показал становление и эволюцию личности и идейных взглядов Розенберга.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
Альфред Розенберг; национал-социализм; нацизм; немцы; Третий рейх; Российская империя; Прибалтика; оккупационная политика; оккупация; русофобия.
ЭТА КНИГА посвящена одному из ключевых идеологов национал-социализма, входившему в состав руководства Третьего рейха и занимавшему в том числе столь непосредственно касавшийся нашей страны пост министра восточных оккупированных территорий. При этом — детально не описанному в отечественной литературе. Как отмечает историк Игорь Баринов, российские «публикации, посвященные ему за последние двадцать лет, можно пересчитать буквально по пальцам рук» (с. 17), и то все перечисленные им публикации — это статьи в достаточно малочитаемых периодических изданиях. И это при том, что другие вожди Третьего рейха описаны в доступной у нас литературе достаточно хорошо. Давно уже переведены на русский язык западные монографии (и даже многотомные, как трилогии Иоахима Феста1 или Ричарда Эванса2), посвященные Адольфу Гитлеру (целиком биографические или на фоне развития национал-социализма и Третьего рейха), а также Генриху Гиммлеру и Йозефу Геббельсу. А вот Ро-зенберга при этом обходят стороной.
Стоит уточнить, что в изданиях середины 1930-х гг., посвященных нацизму в Германии, — например, в нашумевшей книге Эрнста Генри (псевдоним сотрудника Коминтерна Леонида Хентова, более известного под журналистским псевдонимом Семен Ростовский) «Гитлер над Европой?» (1934 г.)3, выдержавшей в СССР целый ряд изданий, — Розенберг упоминается часто как влиятельнейший идеолог Третьего рейха, формулирующий его внешнюю политику и, помимо прочего, возглавляющий работу с иностранными нацистскими организациями. В 1933-1934 гг. о Розенберге регулярно писали (и даже с биографической справкой) главные советские газеты «Известия» и «Правда» (с. 256, 294), более того, «материалы о его деятельности и месте Внешнеполитического управления (в системе Третьего рейха. — ВМ.) ложились на стол Сталину, а положения работы "Будущий путь германской внешней политики» разбирались на конференциях советской компартии" (с. 295). Однако вскоре Розенберг исчезает из поля внимания советских вождей и пропагандистов. Скорее всего, потому что после первоначального взлета он быстро проиграл аппаратную борьбу и был оттеснен соперниками от реальных рычагов власти, а после отрицательно воспринятого им пакта Молотова — Риббентропа пропагандиста и вовсе «задвинули в чулан» от греха подальше. Начало войны с Советским Союзом Розенберг воспринял как «свой час», возглавив Министерство восточных оккупированных территорий, но советская пропаганда, а за ней и историческая наука его «не заметили», концентрируясь прежде всего на ставших привычными для нее фигурах Гитлера, Гиммлера и Геббельса, к которым за предвоенные годы добавились также Иоахим фон Риббентроп и Герман Геринг. С тех пор — молчание.
Исключение на этом фоне в нашей историографии — это работы уральского историка Валентина Буханова (умер в 1995 г.), который, как отмечается в вводной статье к очередному переизданию в 2013 г. его монографии «Гитлеровский новый порядок в Европе и его крах (1933-1945 гг.)», «пожалуй, первый и единственный российский историк, попытавшийся заглянуть в лабораторию нацистских идеологов. В центре его внимания оказалось одно из наиболее влиятельных подразделений национал-социализма — так называемая служба Розенберга»4. Буханов в своих исследованиях Третьего рейха и «нового порядка в Европе» ставил на первый план теоретическую и практическую деятельность именно Розенберга и его близкого сподвижника Вернера Дайца5, расширяя с каждым новым изданием хронологический охват и число источников. И отсутствие упоминаний о работах Буханова (пусть и посвященных не персонально Розенбергу, а его деятельности в Третьем рейхе) в книге Баринова — очевидный минус.
Равно как отсутствие упоминаний об опубликованном в 2015 г. фондом «Историческая память» переводе «Политического дневника» Розенберга, сопровожденном достаточно информативной вводной статьей Игоря Петрова6, а также оригинальными и содержательными примечаниями к тексту. Справедливости ради надо отметить, что часть вводной статьи Петрова,
вопреки названию «Биография», посвящена судьбе не самого Розенберга, а непосредственно его дневника. Но не упомянуть это издание, имевшее разнообразные отклики и рецензии7 в научной среде, можно было, лишь реально или притворно от него абстрагируясь...
Следует отметить, что выпуск в свет российского научно-комментированного издания «Политического дневника» (едва не опередив германских коллег, которым не нужно было уделять время тяготам и тонкостям научного перевода) был делом непростым. Опишу такой эпизод — когда в том же 2015 г. я предложил сделать рецензию на него в «Независимой газете», где работал тогда штатным обозревателем, мне было категорически отказано в этом с подниманием бровей и словами о том, что «это нельзя, это же экстремизм!». При том что газета регулярно и охотно публиковала рецензии на книги, посвященные различным аспектам истории Третьего рейха. Надо ли сделать вывод, что Розенберг до сих пор находится в России в некоей «темной зоне»?
Напомню, что и свою книгу Баринов издал лишь, по сути, в самиздате (издательство в данных книги не указано, лишь в конце говорится, что книга printed in Russia by Indie Science Press, да и бумага, на которой она издана, отнюдь не стандартная офсетная). И при том, что книга производит ошеломляющее впечатление тем уровнем детализации источников, с которым подошел к своему предмету автор. Например, уточняя родословную или даже просто детали учебы Розенберга в Рижском политехническом институте, Баринов привлекает не только печатные издания и периодику начала века и 1930-х гг., выходившие в разных странах на разных языках, но и документы российских (Российский государственный исторический архив, Российский государственный военный архив, Архив востоковедов института восточных рукописей РАН, Центральный государственный архив Москвы), эстонских (Национальный архив Эстонии, Эстонский исторический архив, Таллинский городской архив), латвийских (Латвийский государственный исторический архив), азербайджанских (Государственный исторический архив Азербайджанской Республики), немецких (Государственный архив Берлина, Государственный архив Нюрнберга). Более того, он даже нашел дом, в котором в 1910-1911 гг. проживал молодой Ро-зенберг в Риге, и пообщался с его нынешней домовладелицей, чтобы уточнить, в какой именно его части жил будущий рейхсляйтер (с. 82). Такого рода детализация позволяет уточнить максимум деталей об исследуемом объекте, устранить ошибки в опубликованных о нем данных и развеять некоторые мифы.
Книга не случайно названа «Жизнь как миф», ибо Розенберг был не только автором «Мифа ХХ века», ставшего в Германии при национал-социалистах самой популярной и тиражируемой книгой, выдержавшей с 1930 по 1944 г. 249 изданий общим тиражом более 1 млн экземпляров (с. 11), по которой даже учили детей в государственных школах (с. 281), но и сам был окружен огромным числом мифов, а точнее, слухов и кривотолков, кур— 232 -
сирующих в исторической литературе до сих пор. Один из них, едва ли не самый популярный — о еврейском происхождении идеолога национал-социализма. Подталкивало к этому и то, что после введения в СС строгого требования предоставления генеалогии до 1750 г. Розенберг был исключен из организации, патронирующим членом которой он являлся до июня 1934 г. от НСДАП, ввиду невозможности либо отказа доказать с документами в руках свое чисто арийское происхождение (с. 37).
Дело в том, что фамилия Розенберг была достаточно популярна среди немецких евреев — другое дело, она не входила в число собственно еврейских (таких как Шапиро), а была воспринята в ходе эмансипации XVIII-XIX вв., когда евреи принимали немецкие фамилии с «благородным» звучанием, как, например, Розенталь («розовая долина»). Так, например, им очень понравилась немецкая фамилия Адлер («орел»), которая в итоге к началу ХХ века также ассоциировалась в Германии исключительно с евреями. Но точно так же фамилия Розенберг была популярна у остзейских (прибалтийских) немцев.
Как показывает с документами в руках Баринов, предки Розенберга фиксируются уже в конце XVII в., причем все они происходили из Германии — один (по фамилии Копп) из Нижней Франконии, другой (по фамилии Шмидт, которую он латинизировал в Фабрициуса) из Передней Померании, откуда они перебрались в Прибалтику, в то время принадлежавшую шведам (с. 24-25). Здесь к его генеалогическому древу добавились шведы, затем потомки французских гугенотов (по фамилии Сире, или Зире), переселившихся в королевство Пруссию после отмены в 1685 г. Людовиком XIV Нантского эдикта о веротерпимости, голландцы, эстонские и латышские крестьяне и бюргеры. Собственно, Розенбергами потомки этой пестрой национальной смеси стали лишь в 1820-1830-е гг., и происхождение этой фамилии, вероятнее всего, связано с возвышенностью Розен рядом с лиф-ляндским городом Дикельн, где они проживали.
«К слову, если кто-то действительно задастся целью отыскать у Розенберга еврейские корни, то делать это, видимо, следует скорее со стороны деда по матери, нежели со стороны отца, — отмечает Баринов. — Дело в том, что фамилия Сире фге) нехарактерна для французского языка и является заимствованной. Она распространена, например, в регионе Лангедок-Руссильон на юге Франции (где соседними коммунами с XVIII века и по сию пору управляют различные должностные лица с этой фамилией) и этимологически может быть испанской или еврейской» (с. 37). В популярной антимасонской литературе, которую Розен-берг мог читать в начале ХХ в. в России, имелись весьма недвусмысленные высказывания по поводу дворянства этого региона, правда, по состоянию на XIII в.: «Южное дворянство состояло из детей евреев или сарацинов и резко отличалось от, правда, невежественного, но благочестивого и благородного рыцарства на севере... Эта "французская Иудея" (так прозвали современники Лангедок) походила в действительности на настоящую Иудею не только своими маслинами и оливками»8.
Q. П
В связи с этим нельзя не упомянуть такой интересный момент — в своем «Мифе ХХ века» Розенберг очень комплиментарно отзывается об альбигойцах Лангедока, как и о гугенотах («История альбигойцев, вальденсов, манихеев, арнольдистов, штетигеров, гугенотов, кальвинистов, лютеран описывает, наряду с историей мучеников свободного исследования и изображением героев нордической философии, поднимающуюся картину гигантской борьбы за ценности характера»), представляя первых как потомков германского племени готов, то есть чистейшей нордической расы. Вот как он описывает суть альбигойской войны: «Частично воплощенная древняя идея германцев стоила всей Южной Франции ее лучшей крови и была с ее истреблением в этой области навсегда задушена.. Как последний остаток культуры западных готов здесь находится еще единственная протестантская высшая школа Франции — Монтобан». И далее про гугенотские войны: «Итем не менее казалось, что древнегерманский характер стремился пробиться. Уже один раз (королевский. — В.М.) двор принадлежал гугенотам». Не примерял ли Розенберг все описанное персонально на себя как потомка гугенотов с Юга Франции (и знал ли об этой детали своей родословной)? Очень интересный момент, который Бариновым упущен, хотя про эти симпатии есть краткое упоминание (с. 231).
Статья в латышском журнале под заголовком: «Родоначальник теоретика национал-социализма Альфреда Розенберга — латыш», в которой рассказывается о деятельности рижского генеалогического бюро, популярного среди немцев из-за проверки «арийского происхождения». В качестве клиента этого бюро указывается и Альфред Розенберг. Сообщается, что «исследования, однако, показали, что родоначальник Розенберга около 1700 года был — чистокровный латыш, к тому же крепостной, живший в Диклях и звавшийся Мартиньшем». Müsu Majas Viesis. 1938. № 16. 14. apr. 7. lpp. (Ред.)
А вот слухи про эстонско-латышское крестьянское происхождение Ро-зенберга были обоснованы, хотя речь не идет буквально о том, что, как язвили его враги, он происходил «от рабочих-эстонцев, взявших немецкую фамилию своего помещика» (с. 37-38). Как пишет Баринов: «Происхождение Розенберга со стороны отца указывает на его латышские и эстонские корни — об этом свидетельствуют имена и фамилии его предков. Помимо этого, информация о них содержалась не в "немецком" (деттат), а в "селянском" (хпвгш) деле» архивов (с. 47). Вследствие успешной адаптации на протяжении нескольких поколений в ряды городского среднего класса (повышая свой социальный статус и до-
о.
Статья об Альфреде Розенберге в латышской многотомной энциклопедии «ЬаЫеЗи копуегБасцаБ уа^-пТса» (1939), где в первых же строках отмечается: «Отец происходил из латышей С[еверной] Видземе, мать немка»*
Налицо «соревнование» латышских публикаторов с интерпретациями эстонского происхождения А. Розенберга — за этнизированную причастность к родословной нацистского идеолога в условиях укрепления отношений Латвии и Эстонии с Германией, увенчавшихся пактами Мунтерса—Риббентропа и Сельтера—Риббентропа от 7 июня 1939 г. (Прим. ред.).
ходы, одновременно они германизировали свои имена и фамилии) отца идеолога национал-социализма «Вольдемара Розенберга, наполовину латыша, наполовину эстонца, окончившего (немецкую. — ВМ.) гимназию и работавшего в немецкой компании, уже никто не воспринимал иначе, как немца... культура сделала то, что Альфред Розенберг впоследствии упорно приписывал крови» (с. 41). Сам Альфред Розенберг позже порой делал при письме на немецком грубые ошибки (например, путая роды слов), а его оппоненты в НСДАП заявляли, что по-русски он говорит лучше, чем по-немецки, и описывали его немецкий на момент эмиграции в 1918 г. как «ломаный» (с. 51-52).
К сожалению, автор книги не учел в анализе личности Розенберга то, что он не мог не знать с учетом занимаемых должностей о латышских публикациях про его происхождение.
Распространенность фамилии Розенберг среди прибалтийских немцев привела к тому, что позже Розенберга путали с его однофамильцами, оставившими свой след в истории до- и революционной России. Так, в одном из произведений послевоенной советской беллетристики он появляется как «бывший ротмистр царской армии» и координатор белогвардейского подполья в Петрограде — будущего рейхсляйтера спутали с видным деятелем белого движения на северо-западе России Владимиром Германовичем фон Розенбергом (с. 102). Ему приписывали и редакторство московской черносотенной газеты «Русское знамя», путая еще с одним однофамильцем — Владимиром Александровичем Розенбергом, известным публицистом, примыкавшим к левому крылу партии конституционных демократов (в 1906 г. он даже редактировал их официальный печатный орган — газету «Народное дело»), с 1912 г. являвшегося редактором московской либеральной газеты «Русские ведомости» (с. 104).
Баринову удалось также дать более-менее удовлетворительный ответ на вопрос о том, почему же выросший в русскоязычной и русскокультур-ной среде (исследователи даже говорят о его «обрусении» к 1917 г.) Альфред Розенберг, очарованный великолепием имперского Петербурга, восхищавшийся Пушкиным, Гоголем и Тургеневым, читавший Достоевского и «Слово о полку Игореве», а «Войну и мир» и «Анну Каренину» Льва Толстого даже позже называвший «великими романами европейской литературы» (с. 61-62), превратился в последовательного врага России и русской культуры, мечтавшего об окончательном уничтожении Российской империи (новой формой которой он считал Советский Союз) и призывавшего для этого к поддержке национализма и сепаратизма малых народов? Аналогичный вопрос я в предыдущем номере журнала адресовал к авторам книги о Брониславе Каминском, так и не сумевшим объяснить, вследствие чего описанный ими «чистокровный поляк» стал позже злейшим врагом польского народа9.
До 1870-х гг. прибалтийские губернии жили по законам, действовавшим здесь еще в годы орденского владычества, представляя собой некое государство в государстве, в котором правило немецкое дворянство. Такой status quo существовал со времен Петра Первого и его наследников, присоединивших
Прибалтику к Российской империи, и его следствием была в том числе верная служба немцев в российской армии. После появления в 1871 г. единого германского рейха существование подобной аномалии на западных границах стало вызывать беспокойство в Петербурге, после чего в регионе были введены новые, единые с прочей страной законы, языком образования в учебных заведениях вместо немецкого стал русский, началась кампания по повышению в обществе роли латышского и эстонского населения. Все это остзейские немцы восприняли, во-первых, как вероломный обман, во-вторых, как попытку взорвать ситуацию в регионе, в котором они видели исключительно в себе цивилизаторскую и, как следствие, правящую функцию.
Все это чем-то походило на описанную в «Унесенных ветром» с точки зрения южан силовую и административную «реконструкцию» северянами штатов бывшей Конфедерации, не желавших отказываться от «старых порядков». «Особое раздражение молодого Альфреда вызывала государственная политика "позитивной дискриминации" ненемцев Балтики... Розенберг не без гордости указывал, что попытка русских властей грубо вторгнуться в немецкий мир "при помощи мощных гарнизонов и бесчисленных чиновников" разбивалась о "традиционную сплоченность" балтийцев» (с. 68).
Вторым обстоятельством стала идеализация облика Германии, которую Розенберг, как и многие балтийские немцы, представляли в романтизированном средневековом ключе, опираясь на образцы местной готической архитектуры, героические сказания и т.д.
Финальной стадией стали события 1915 г., когда в ходе немецкого наступления в Польше и Прибалтике по стране прокатилась череда немецких погромов, самый мощный из которых начался в Москве 27-го и бушевал до утра 29-го мая. Очевидец так описал его последствия: «Проезжая с Николаевского вокзала... я был поражен видом московских улиц. Можно было подумать, что город выдержал бомбардировку вильгельмовских армий. Были разрушены не только почти все магазины, но даже разрушены некоторые дома, как оказалось затем, сгоревшие от учиненных во время погрома поджогов»10. Погромщиками были убиты пять немцев, при усмирении погромщиков войсками погибло еще 16 человек. Эти события настолько врезались в память Розенберга, что он вспомнит о них 12 сентября 1941 г., узнав о депортации немцев в Советском Союзе: «За действия Сталина ответственность несет не только большевизм, но и русский народ. На плодотворную работу (немецких. — ВМ.) колонистов он все время смотрел глазами, полными зависти. В1914 году русские напали на н[емецких] колонистов на юге, грабили их, убивали скот... В1914 году немецкие погромы прошли по всем городам. Московский начальник полиции сам подстрекал эту ораву уничтожать немецкие магазины (это были магазины русск[их] граждан с немецкими именами). То, чем занимается большевизм, — лишь радикальное продолжение этих проявлений инстинкта неполноценности»11.
Среди прочего в 1914 г. пострадали родственники Розенберга — его дядя Иоганн Фабрициус был арестован по обвинению в шпионаже и выслан из
Батума в Терскую область (с. 92). Немецкое меньшинство в западных губерниях стало интерпретироваться не иначе как «пятая колонна». Позже Розенберг будет утверждать, что в 1915 г. его товарищи по студенческой корпорации «Рубония» во время наступления германской армии распространяли в их поддержку немецкие газеты и листовки, а сам он пел с ними родные немецкие песни, когда «за одно немецкое слово высылали в Сибирь» (с. 95-96).
При этом, правда, вызывает вопрос упоминание далее Бариновым того, что в эмигрантской антисемитской публицистике Розенберга (ссылка дана на опубликованную в 1921 г. брошюру «Преступления масонства») «русские и немцы у него представали двумя наиболее выдающимися народами Европы, которые должны совместно бороться с «еврейским большевизмом» (с. 156-157). Отмечено и то, что первые четыре года проживания в Германии Розенберг сохранял российское гражданство (с. 165). «Вполне возможно, что Розенберг не исключал при благоприятных условиях возвращения на старую родину в новом качестве. В любом случае, до 1922 г. революция и приход к власти большевиков в России рассматривались им как действие неких "темных сил", о которых предупреждали еще Толстой и Достоевский. Когда же исход Гражданской войны стал очевиден всем, Розенберг резко изменил свою позицию, заклеймив напускную святость русских и кроющееся под ней лицемерие. Автор отмечал, что когда он думает о русской революции, то вспоминает эпизод из романа Достоевского "Идиот", когда крестьянин убивает своего соседа за понравившиеся серебряные часы, не забыв перед этим перекреститься» (с. 178). С другой стороны, это ложится в систему взглядов Розенберга, где главной угрозой остзейским немцам были не столько русские чиновники и военные, сколько поощряемое ими агрессивное «антинемецкое движение» латышей и эстонцев (с. 126). А во время Гражданской войны в 1919 г. русские белогвардейцы и немецкие добровольцы вместе воевали против независимой Латвийской Республики.
Далее, судя по всему, русофобия Розенберга пережила еще одну трансформацию, которая Бариновым не описана, кроме упоминания о том, что в годы войны Розенберг говорил об угрозе нашествия «новых гуннов» с востока, подчеркивая изначальную опасность русских для Европы (с. 313). «Освободить немецкий народ на грядущие столетия от чудовищного гнета 170 миллионов» — так рейхсляйтер описывает 1 июня 1941 г. в дневнике суть «всей работы над решением восточных вопросов»12 в ходе войны с Советским Союзом. И позже, 1 сентября 1941 г.: «Нужно сделать все, чтобы навсегда предотвратить очередное сплочение всех народов и рас между Вислой и Владивостоком. Это представляется мне главной задачей моей восточной деятельности»13. Это традиционная фобия европейцев, наблюдавших «нависавшую» на карте над ними Российскую империю, но никогда не видевших ее и ее жителей вблизи. А выходец из Российской империи Альфред Розенберг был для европейцев одной из частичек этого мира (и при определенных обстоятельствах мог бы оказаться в армии), во время поездок в Петербург,
Москву и Баку хорошо видел страну и ее жителей; малая плотность расселения отнюдь не «нависала» над соседним густонаселенным континентом.
Очевидно, это была дальнейшая попытка адаптироваться к германским реалиям, как в плане принятия для себя традиционных черт чаемой им Германии, так и в плане практического выживания («сойти за своего» в стране, где уже косо смотрели на российского гражданина). Такие черты мимикрии — вплоть до использования в речи местных баварских диалектизмов — автор книги отметил у Розенберга (с. 52).
В этой ситуации представители прибалтийских народов превращались уже в союзников против России, хотя еще недавно Розенберг считал их национализм, поощряемый Петербургом/Петроградом (когда латышские и эстонские крестьяне во время революции 1905 г. жгли усадьбы немецких помещиков), главным злом. Теперь же и он готов был видеть в прибалтах союзников против России (разумеется, без предоставления им независимости и даже самостоятельности), выделяя «расовую полноценность» эстонцев (запись в дневнике от 14 сентября 1941 г.: «Из трех балт[ийских] народов эстонцы — лучшие: больше шведской и н[емецкой] крови, сдержаннее прочих и гораздо надежнее»14), несколько меньшую латышей и гораздо меньшую (вследствие смешения с восточными славянами) у литовцев (с. 313).
Достаточно подробен у автора рецензируемой книги рассказ о деятельности (крайне неудачной) Розенберга в руководстве национал-социалистической партии, а дальше детализация словно начинает уменьшаться — описание его работы и аппаратной борьбы на высоких постах в Третьем рейхе уже дана менее подробно, а разбор его работы на посту министра восточных оккупированных территорий и вовсе лаконичен (и посвящен в большей степени его переживаниям, а не принимаемым в этой должности решениям), хотя ее значение гораздо выше подробностей о том, жил ли он в годы студенческой юности на чердаке дома в Риге или нет. Это хочется поставить в минус книге, хотя автор еще в начале определяет ее как аналог документального фильма — вот тут-то камера следит за всем, а здесь мельком...
1 Фест И. Адольф Гитлер. В 3 т. / Пер. с нем. А. А. Фёдорова, Н. С. Летнева, А. М. Андронова. Пермь: Алетейя, 1993.
2 Эванс Р. Третий рейх: Зарождение империи. 1920-1933 / Пер. с англ. Б. Кобрицова. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010. 640 с.; Эванс Р. Третий рейх: Дни триумфа. 1920-1933 / Пер. с англ. Б. Кобрицова и А. Галактионова. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2011. 958 с.; Эванс Р. Третий рейх. Дни войны. 1939-1945 / Пер. с англ. А. Л. Уткина. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2011. 942 с.
3 Henri E. Hitler over Europe? N. Y.: Simon & Schuster, 1934. 207 p.
4 Михайленко В. И. От научного редактора // Буханов В. А. Гитлеровский новый порядок в Европе и его крах (1933-1945 гг.). Издание второе, дополненное. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2018. С. 7.
5 Буханов В. А. Гитлеровский новый порядок в Европе и его крах. 1939-1945 гг. (идейно-политические проблемы). Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1994. 168 с.
6 Петров Игорь. Биография // Политический дневник Альфреда Розенберга, 1934-1944 гг. / Под ред. И. Петрова; пер. с нем. С. Визигиной, И. Петрова; комм. С. Визигиной, А. Дюкова, В. Симиндея, И. Петрова; предисловие А. Дюкова; сопроводительная статья И. Петрова. М.: Историческая память; Русская книга, 2015. С. 8-24.
7 До издания книги И. Баринова только на русском языке вышли следующие рецензии: За-лесский К.А. «Розенберг, теперь настал ваш час!» (дневник идеолога нацизма) // Проблемы национальной стратегии. 2016. № 1. С. 247-252; Золов А.В. Рец.: Политический дневник Альфреда Розенберга, 1934-1944 гг. М.: Фонд «Историческая память», Ассоциация книгоиздателей «Русская книга», 2015 // Историческая экспертиза. 2016. № 2. С. 117-122; Радченко Ю. Дневник нацистского идеолога и бюрократа Альфреда Розенберга // Ab Imperio. 2016. № 1. С. 367-388; Суржик Д.В. Не «партийный теоретик», а один из моторов Второй мировой войны // Новые исторические перспективы: от Балтики до Тихого океана. 2015. № 1. С. 58-61.
8 Селянинов А. Тайная сила масонства. СПб.: Отечественная типография, 1911. C. 166. Автор книги цитирует известную работу историка XIX в. Жюля Мишле «История Франции».
9 Мальцев В. [Рец.:] Бургомистр и палач: Тонька-пулеметчица, Бронислав Каминский и другие / Дмитрий Жуков, Иван Ковтун. — М.: Пятый Рим, 2017 // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2018. № 3. С. 191.
10 Харламов Н. Избиение в Первопрестольной. Немецкий погром в Москве в мае 1915 года / Публикация В. Григоренко // Родина. 1993. № 8/9. С. 127.
11 Политический дневник Альфреда Розенберга, 1934-1944 гг. / Под ред. И. Петрова; пер. с нем. С. Визигиной, И. Петрова; комм. С. Визигиной, А. Дюкова, В. Симиндея, И. Петрова; предисловие А. Дюкова; сопроводительная статья И. Петрова. М.: Историческая память; Русская книга, 2015. С. 325.
12 Там же. С. 308.
13 Там же. С. 322.
14 Там же. С. 327.
МАЛЬЦЕВ ВЛАДИСЛАВ ВЛАДИМИРОВИЧ — журналист, исследователь истории и современного развития национализма (maltcev.v@gmail.com). Россия.
