CC BY
93
СОЦИОЛОГИЯ
УДК 316
С.Н. Грибов, ассистент, (4872) 33-23-45, serg@inbox.ru (Россия, Тула, ТулГУ),
С.Е. Юрков, д-р филос. наук, проф., (4872) 33-23-45, serg45@inbox.ru (Россия, Тула, ТулГУ)
ИДИВИДУАЛИЗАЦИЯ ТИПОВ ЛИЧНОСТЕЙ НА ОСНОВЕ ИНФОРМАЦИОННОГО ПОДХОДА
Анализируются типологии личностей на основании современных подходов: постиндустриального (Д. Белл); общества «третьей волны» (Э. Тоффлер, Ж. Бодриаяр), а также средств современной среды масс-медиа.
Ключевые слова: информационное общество, современная массовая культура, масса и власть, дефрагментация массы.
Современное общество в его определениях характеризуется не только предикатом «массового» или «общества потребления». Во второй половине ХХ века за ним устойчиво закрепились дефиниции «постиндустриального» (Д. Белл), «общество третьей волны» (Э.
Тоффлер), наконец, «информационное общество» (Ё. Масуда). В связи с масштабным развитием сложных коммуникационных технологий, компьютеризацией, расширением области «виртуальных пространств», происходящей технологической революции, термин, предложенный японским футурологом Масудой (в 1972 г., по другим данным автором является профессор Токийского технологического института Ю. Хаяши, представивший в 1969 г. своему правительству доклад «Японское информационное общество: темы и подходы») в наши дни уверенно выбивается в лидеры в сравнении с альтернативными (причем, разговор ведется о «глобальном информационном обществе», консолидируемом именно массовой коммуникацией). Как пишут исследователи В. А. Лисичкин и Л.А. Шелепин, в эпоху «третьей мировой войны» (т.е. «холодной», длившейся с 1946 по 1991 гг.), появились технические средства и методы массовой пропаганды, позволяющие манипулировать
сознанием не только отдельных личностей, а целых народов»... «Задача состоит в том, чтобы заставить массы действовать в нужном направлении даже против своих интересов» [1] .
С информационным обществом связывается будущее человечества, потому представляется актуальным и необходимым отдельно рассмотреть вопрос о механизмах «омассовления» социума, действующих в разряде информационных структур, и каналов информации в целом. Специально подчеркнем, существующий теоретический материал по данной проблематике обширен и разносторонен, потому позволяет, в рамках нашего исследования, обратиться лишь к наиболее концептуальным положениям.
Теоретическая модель «информационное общество» приобрела настолько емкое содержание, что приписать его авторство только лишь единственному мыслителю, можно лишь условно. Например, в 60-е гг. прошлого столетия, во времена начала складывания теории информационного общества, одним из первых рассуждать о радикальных цивилизационных и культурных сдвигах, определяемых изменением в средствах коммуникации, попытался канадский философ М. Маклюэн. Если терминологически данное определение принадлежит Масуде, то содержательно оно разрабатывалось его коллегами по теории: Д. Беллом, Э. Тоффлером, Д. Рисманом, А. Туренном, М. Кастельсом, Ж. Бодрийяром и др. (из них мы рассмотрим наиболее концептуальные позиции - Белла, Тоффлера, Бодрийяра).
В трудах американского социолога Даниела Белла информационное общество интерпретируется в модусе общества «постиндустриального». В отличие от индустриального общества, где системообразующим принципом является производство товаров с помощью машин и частная собственность, информационное общество основано на производстве и использовании информации с применением компьютерной обработки, что означает повышение ставок в расчете на научное знание. Структурообразующим экономическим звеном делается не промышленность, но сфера услуг. Специально подчеркнем, Белл не обходит вниманием и проблему массы, выделяя при этом пять значений этого термина: 1) масса - недифференцированное множество, в
противоположности организованности социальных классов; 2) масса -воплощение невежества; 3) масса - механизированное общество, феномен технической деятельности; 4) масса - бюрократизированная среда, внутри которой личность теряет свою индивидуальность, подчиняясь стадности; 5) масса - толпа, которая склонна не рассуждать, а повиноваться страстям [2]. В данном случае интерес представляет лишь одно (прочие фактически повторяют в иных выражениях то, что сообщалось ранее рассмотренными нами философами): масса как недифференцированное множество. В целом
же под дефиницию массы подпадает подавляющая часть населения, характеризующаяся однородностью и удовлетворенностью собственным положением, что обуславливает его пассивность и инертность в плане потенций к какой-либо социальной борьбе или выражению недовольства, из чего делается вывод о деидеологизации современной массовой культуры и складывании единообразной системы идей, выстроенной преимущественно на стремлении к развлечениям. Основными параметрами субъекта, представителя массы признается безответственность, конформизм, утрата индивидуальности, но главное -выделяется роль средств массовой информации, снабжающей единообразными данными все группы населения, что в итоге моделирует специфическую личность, мало сходную с реальной.
За детализацией соотношения «информация - масса» обратимся к работе Белла «Социальные рамки информационного общества». В техническом плане стимулом к порождению массового общества автор полагает внедрение в повседневный быт электрических приборов, позволивших чрезвычайно расширить социальные связи и взаимодействия. Появление же компьютера настолько обновило механизм обработки социальной информации, адаптированный под ее неуклонный рост, что теоретик соглашается назвать его «инструментом управления массовым обществом». Параллельно с теорией «знание - власть», разрабатываемой Фуко, американский социолог указывает, как наиболее важный, политический концепт информатизации общества: «Информация - это власть. Доступ к информации есть условие свободы», из чего следует фундаментальное положение по поводу функций обращения знания и информации в постиндустриальную эпоху - отныне они играют роль стратегических ресурсов и агентов современного социума. В числе прочих проблем, находимых в этой связи исследователем - урбанизация мира и урбанизированный образ жизни, для которого характерна повышенная интерактивность, мобильность, децентрация (заметим, подобные факты вполне катализируют процессы, укрепляющие субстанциальные основания существования масс) и вместе с тем нарастание угрозы полицейского и политического наблюдения за индивидами с использованием тех же передовых достижений информационной техники.
Однако наиболее существенная для нашего рассмотрения проблема, также фиксируемая Беллом, - новая расстановка акцентов в диспозиции «элита» и «масса». В противоположность традиционным (закрытым), современное общество приобретает принципиально открытый характер, поскольку в постиндустриальном обществе элита («аристократия») составляется из технически компетентных и знающих людей, с которыми, ввиду тесного переплетения политических и технических вопросов, вынуждена считаться политика (впрочем, право сказать окончательное
«да» или «нет» автор все же оставляет собственно за политиками). Речь идет о своеобразной форме эгалитаризма (но не о демократии), лишь предполагающей наличие не единственной, а множества трудно поддающихся взаимной координации элит.
Э. Тоффлер анализирует информационное общество в терминах его принадлежности обществу «третьей волны», и основанием для соответствующих классификаций служит как раз отношение и доступ индивидов к источникам информации. Так, «первая волна»
специфицируется практическим отсутствием средств «масс-медиа», это сельскохозяйственный уклад жизни, в котором информация извлекалась из непосредственного контакта с ее реальным (в противоположность виртуальному) носителем: школьным учителем, священником,
официальным лицом, членом семьи, что предполагало необходимость консенсуса и, как следствие, давление с целью обеспечения конформизма. «Вторая волна» расширяет диапазон информационных каналов, прежде всего газет, популярных журналов, радио, позднее и телевидения (последнее признается самым мощным и массовым каналом массовой информации), для нее характерна стереотипизация и стандартизация образов, бытующих в культуре, что, по Тоффлеру, оказывается причиной распространения гомогенной массовой идеологии и ментальности. «Третья волна» радикально меняет ситуацию (собственно ей и посвящена работа), основанием чего является революционное преобразование носителей и накопителей информационных данных, т.е. масштабное освоение и внедрение компьютерной техники и технологий. Тоффлер с нескрываемым упоением повествует о достоинствах, открываемых возможностями компьютерной инженерии (в том числе и тех, которые он успел почувствовать на себе во время работы над текстом). В их числе ускорение информационных потоков, стимуляция производства новых социальных образов, трансформация глубинной структуры информации, что ведет и к трансформации наших ежедневных действий
Два существенных момента (применительно к проблематике нашего исследования) заслуживают здесь повышенного внимания: первое
- изменение параметров культуры мышления, приход новой, по терминологии Тоффлера, «клиповой» культуры; второе - отчетливо оптимистическая оценка происходящих изменений по критерию «демассификация» общества, в связи с появлением новых, «немассовых» средств передачи информации.
И первое, и второе положение логически увязаны между собой, что демонстрируется на феномене «клип-культуры». СМИ эпохи второй волны управлялись централизованно и потому подчинялись единому контролю в воспроизводстве образов, чем объясняется и стереотипизация восприятия, порождающая недифференцированное массовое сознание (проще говоря,
именно вторая волна занималась формированием массы). С появлением совершенных коммуникационных технологий наблюдается «демассификация» средств информации, вслед за чем
«демассифицируется» и сознание: «Сегодня не массы людей получают одну и ту же информацию, а небольшие группы населения обмениваются созданными ими самими образами», мнения становятся менее унифицированными (и тинэйджеры, и пенсионеры, и аквалангисты, и любители тенниса или скейт-борда - все находят информационное «свое»), а это означает закат эры масс. Впрочем, философ обнаруживает и сопряженную с данной тенденцией очередную проблему, - объем находящейся в обороте информации оказывается столь масштабен, что ее логизированное и рационализированное усвоение оказывается едва ли выполнимым. Субъект находится под бомбардировкой отрывков: минутный клип новостей, рекламный ролик, мультфильм, компьютерная графическая заставка, фрагмент песни и т.д., в результате сама культура делается фрагментарной, потребитель уже не получает готовую модель реальности, что было свойственно централизованной подаче информации, но вынужден форматировать ее сам. Мозаика образа мира собирается «наобум», но в синтез итоге оказывается несостоятельным, в чем и заключается трудность для «информационного общества» с его символом
- компьютером. Параллельно, пусть и «вскользь», Тоффлер обозначает еще одну проблему, колоссальная острота которой, впрочем, была осознана лишь позже: «По мере того, как мы все большим и большим интеллектом накачиваем материальную среду, не атрофируется ли наш собственный разум?» [5], а вслед за ней и проблему грамотности, спрос на которую будет неуклонно возрастать, в противном случае обществу угрожает масштабное образование страты «лишних людей».
Компьютеризация экономики и промышленности со своей стороны также катализируют процесс «демассовизации». Экономика «второй волны» вынуждалась к производству миллионных серий унифицированных, стандартизированных продуктов. Современные технологии предоставляет возможность выпуска небольших серий или даже штучного товара под индивидуальный заказ. По Тоффлеру, подобная революционизация средств производства неизбежно влечет за собой и ряд изменений (вплоть до «улучшения состояния головного мозга») в каждом слое общества, в целом и характеризуемую в вышеуказанном качестве -демассовизации.
Следует учесть, что работа вышла в 1980 году, т.е. фактически на заре компьютерной эры (в смысле налаживания массового выпуска индивидуальных ПК), по этой причине не находится резонов отдельно анализировать труд ученого по сходной проблематике «Шок будущего», написанный еще десятилетием ранее, хотя многие его смысловые оттенки
предопределили расстановку акцентов в «третьей волне», например, когда речь идет о «смерти технократии», захвате главенства сферой услуг у сферы промышленного производства, утраты контроля над обществом и появление иных демократических форм в результате совершенствования техники, технологий и стратегий воздействия на потребителя [6]. И понятно, американский футуролог никак не мог предвидеть того блока проблем, которые обрушила на голову повседневного обывателя тотальная информатизация культурной сферы, тем более в дополнительной связи с изобретением «всемирной паутины» или внедрения мобильной телефонной связи. Однако и то явное, что присутствует в суждениях Тоффлера, вызывает откровенные возражения.
В первую очередь, это ставка автора на новые возможности взаимодействия информационной системы «отправитель - получатель». Индустрия видеоигр, видеомагнитофоны, внедрение интерактивного общения в телевидение, по радужному прогнозу исследователя, позволяет рядовому потребителю информации перейти от роли пассивного восприемника к активному взаимодействию с информационными службами, буквально: «В этом процессе из пассивных получателей информации они превращаются в ее отправителей. Пожалуй, они манипулируют телевидением, а не телевизор ими» [6]. Заметим, ни по какой логике институты власти не оставят без своей опеки СМИ, и свобода «манипуляций» в данном случае - не более чем демократическая иллюзия, о чем, в частности, писал Фуко, разбирая вопрос об основаниях современного «исповедывающегося» общества.
Ссылаясь на мнения некоторых исследователей, можно полагать, что наличие обратной связи в информационной коммуникации только способствует эффекту управления людьми, с помощью информационного воздействия, потому в развитых странах непрерывно и происходит мониторинг общественного мнения [1]. Далее, разнообразие, спецификация и адресация каналов информации вполне когерентно соотносится с унифицированной подачей идей и образов, нужная власти кодифицированная истина только проносится под другим «соусом», отличие от приемов презентации «второй волны» заключается лишь в совершенстве камуфляжа (сам Тоффлер в «Шоке будущего» выделял новационные изменения в тактиках психологического воздействия на потребителя товаров и идеологической продукции [6, с. 243-262], хотя в «третьей волне» данный аспект уже заметно завуалирован).
Ж. Бодрийяр пишет «Прозрачность зла» десятилетием позже, чем Тоффлер «третью волну», а потому его тезис «Мы живем, основываясь, по крайней мере, на двух принципах: на принципе сексуальной свободы и на принципе коммуникации и информации» [7, 97], позволяет усматривать возрастание пафоса, направленного против разоблачения современного
общества как массового. В частности, в пользу квалификации сохраняющейся, даже растущей массовости свидетельствует такой аргумент Бодрийяра (причем, выраженный с явной уверенностью, тогда как у Тоффлера это лишь обозначается как потенциальная проблема): успех искусственного разума вызван тем, что этот разум освобождает нас от разума природного [7, с.86], т.е. задействование компьютерных технологий совершенно совместимо с паразитизмом и пассивностью массового сознания и отнюдь не устраняет его.
У французского философа мы найдем далеко не единственный веский довод, девальвирующий гипотезу Тоффлера о «демассовизации» общества. Еще одно конструктивное возражение на данный счет. Если Тоффлер полагает, что возможности нынешних СМИ расширяют поле интерактивного контакта, так, что уже получатель электронных знаков и образов манипулирует их источником, то Бодрийяр констатирует противоположное: «Человек Телематический предназначен аппарату, как и аппарат ему, по причине их сплетенности друг с другом, преломления одного в другом. Машина делает лишь то, чего от нее требует человек, но взамен человек выполняет то, на что запрограммирована машина» [7, с. 83].
Отталкиваясь от опыта осмысления современной «инфосферы», есть достаточные основания полагать, что развитие высоких коммуникационных технологий не только не снижает, но и всячески стимулирует процессы дальнейшего «омассовления». Информация сопряжена со знанием, хотя и не тождественна ему, а то, что власть имеет мощную тенденцию сращивания со знанием, убедительно показал в своих работах М. Фуко [8]. Следовательно, данная область никак не может оставаться без внимания властных институтов, а факт заинтересованности власти в производстве массы с ее податливостью, управляемостью, склонностью к подчинению и жаждой авторитета, отмечен и подтвержден многими исследователями (в том числе, рассмотренными ранее) согласно постулату «масса есть спутник власти». В данной связи формальный выход СМИ из-под централизованного контроля на самом деле, по Бодрийяру, оборачивается рассеянным, неявным проникновением власти в капилляры информационных структур и более циничным воздействием на обывателя - во-первых, ввиду снятия цензуры с каналов доступа к запретным темам: порнографии, насилию, экзальтированным и
перверсивным формам агрессии и секса, т.е. того, что всегда животворило телесность массы, во-вторых, по причине кодификации информации под замыслы распорядителей ее производства, проще говоря, расширением возможностей искажений истины. Так, у Бодрийяра читаем: «Сейчас слишком легко забывают, что вся наша реальность, в том числе и трагические события прошлого, была пропущена через средства массовой информации. Это означает, что сейчас уже слишком поздно все проверять и исторически осмысливать, так как для нашей эпохи, для конца нашего
века весьма характерно исчезновение всех средств для выяснения исторической правды» [8, с. 134].
Думается, и без ссылок на выдающегося философа становится ясно
- по мере разветвления каналов информации, пропуска через дополнительные фильтры и точки диверсификации, «на выходе»
реципиент уже сталкивается с продуктом мифотворчества, чем с результатом попыток ее объективного преподнесения (разумеется, в пределе всякая «мысль изреченная есть ложь», но речь идет о намеренных тенденциях - либо в сторону приближения к истине, либо к уклонению от нее), а то, что нынешний социальный субъект живет в атмосфере разрастающихся мифов, прекрасно продемонстрировал Р. Барт в «Мифологиях». Тотальное погружение в мир информации вообще, согласно Бодрийяру, чревато катастрофой и только опасность информационного вируса удерживает нас от этого окончательного шага.
Сказанное позволяет сделать предварительный вывод: совершенствование информационных технологий не ослабляет, но интенсифицирует процессы производства массы в современном социуме. Конкретизируем данную мысль. В очередной раз вспомним Бодрийяра с его утверждением: «Информация - не знание, а то, что заставляет знать» [8, с. 68]. В каком преимущественно контексте следует интерпретировать понуждение к знанию? Если не иметь ввиду форму подачи информации, насыщенную коннотативом эстетически упакованного внушения (что максимально распространено, но все же не главное), то остается механизм соблазна, многократно усиленный схемой функционирования нынешних СМИ (включая электронные коммуникационные технологии), - один полюс коммуникации традиционно закреплен за потребителем, на другом пребывают все виды (недоступные в «реале», но доступные виртуально) удовольствий, количество которых бесконечно возрастает в соответствии с принципом неиссякаемости желаний (не нужно для этого долго штудировать страницы веб-сайтов, после нескольких нажатий клавиш предложения услуг ищут тебя сами). Поскольку энергией жизни массы является желание, а соблазн его конструкцией, то потенциал информационных средств в отношении производства массы в данном случае увеличивается по экспоненте. Индивидуализация и персонализация запросов на товары и услуги, усиливающие, по Тоффлеру, процессы «демассовизации», на деле лишь подогревают силу желаний бесконечностью предложений. По большому счету, если идти за Тоффлером, можно согласиться только с одним суждением - адресное обращение к конкретной группе потребителей или единственной персоне действительно фрагментирует массу, сокращая меру ее неопределенности (т.е. придавая ей некоторую структурность), однако это ничуть не ослабляет ее субстанционального основания - жажды удовольствий и по
возможности легкого их удовлетворения. И те же самые, фокусированные в каналах информации аттракторы желаний, моментально узурпируются центрами невидимо присутствующей власти, растаскивающими фрагментированное тело массы по зонам своих интересов и, разумеется, в интересах тех же институтов контроля и управления придать субстрату массы определенную порцию аморфности (дискомфорта неопределенности) - тем более готовой она будет к течению в нужном направлении и цели.
Свое определение «информационного общества» Тоффлер выстраивает, прежде всего, основываясь на факте «огромного скачка объема информации, которой мы обмениваемся друг с другом» [5], т.е. преимущественно на количественном подходе к проблеме. Однако, если привлечь и качественную интерпретацию, в интересующем нас ракурсе (массы), то, отталкиваясь от суждений Бодрийяра о «мелодраме различий», необходимости поиска Другого, слиянность информации и массы становится ясной. Причастность к информации и обеспечивает присутствие виртуального Другого (причем, в нужной мере пластичного, подстраиваемого под интересы массы; опять же по Бодрийяру - человек начинает мечтать о гениальных машинах, когда исчерпывает собственную оригинальность), пусть искусственного, но контакта, что в целом только способствует поддержанию ее жизнеспособности в данной экзистенциальной плоскости.
Правомерно ли в таком случае соглашаться с Тоффлером в суждении о «демассовизации», обусловленной повышением интерактивных возможностей СМИ, ведущих к персонализации? В какой то мере, но до тех пор, пока электронные технологии не продемонстрировали потенциалы сети Интернет, внутри которой появились «чаты» и другие программы приватной коммуникации, типа ICQ, QIP и прочих. Информацией подобный обмен назвать сложно, поскольку степень ее новизны (информативности) близка к нулю, а иногда и просто типу «ирреальности», если помнить о включении в виртуальное общение роботов-«ботов», вполне способных за счет
запрограммированного набора вопросов и ответов поддерживать разговор на среднем, для данной формы коммуникации, уровне. Сюда же добавляется сведение сверхвербальной насыщенности информации, свойственной естественному общению «лицом к лицу» (жесты, мимика, язык одежды, манеры держаться) к знакам формализованным и нивелированным, если учесть использование готовых «смайлов», или язык иконок «zlango», предложенный программой ICQ для нагляднографического сопровождения эмоций, точнее, их замещения.
Обращаясь еще раз к Бодрийяру, обнаруживаем, философ еще до времен широкого распространения «мировой паутины» (его
«Прозрачность зла» издана в 1990 г.) сумел предугадать грядущие деформации в области коммуникации, - в одном случае, когда замечает: «чтобы информация была передана как можно лучше и в кратчайший срок, надо, чтобы ее содержание находилось где-то на грани очевидного и несущественного» [5, с.73], - а именно скорость считается одним из достоинств современных средств ее доставки! - в другом, когда различает специфику природного и искусственного применительно к человеческому мышлению. Подлинное - это «искусство тела, охваченного страстью, искусство знака в обольщении, двойственности в жестах, эллипсиса в языке, маски на лице, искусство фразы, искажающей смысл...» [5, с. 7677]. Именно последнего - «искусства тела» недостает виртуальному общению, превращенного из общения значениями в обмен данными, причем в форме бесконечных ротаций, повторений, создающих в этом случае некий глобальный информационный «клон» самой структуры массы, тем самым подкрепляющий ее бытийную легитимацию в стиле «new» или «next».
Анализ теорий данных мыслителей дает основания констатировать: «массовое общество» не является транзитивным звеном перехода к информационному обществу, поскольку последнее адекватно «снимает» его в себе, они вполне совместимы и комплиментарны в отношении друг к другу, т.е. и в информационном статусе оно продолжает оставаться массовым. Массовое общество, соединяясь с информацией, порождает и «массовую информацию», а ее доступность, распространенность, рассредоточенность по искусственным каналам, что и делает ее предметом массового потребления, является одним из неотъемлемых признаков информационного общества. По этой причине рядовой потребитель, ощущающий свое место в виртуальном мире как «одно из» миллиона присутствующих, только сознательно или неосознанно укрепляется в роли атомарного элемента массы. Сверх того, ослабленный контроль (иногда просто технически неосуществимый) предоставляет возможность как для творческой самореализации, так и не в меньшей степени, высвобождения асоциальных форм поведения (хакерство, взлом баз конфиденциальных данных, создание вирусов и троянских программ, детское порно и многое другое), выброса деструктивной эмоциональной энергии, что в целом, опять же адаптирует информационное пространство под удобную среду обитания массового человека.
Следующая фундаментальная проблема, постоянно затрагиваемая аналитиками массы, - «масса и власть», но в данном случае в ракурсе приложения к «инфосфере». Насколько мировая сеть прозрачна для проникновения рентгеновских лучей власти? Казалось бы, виртуальное сообщество - царство абсолютной демократии, причем более неограниченной, чем в реальной жизни, поскольку внутри него право на
высказывание, на доступ к источникам и услугам одинаково распределено между любыми пользователями - от школьника до академика. Некоторые нюансы проблемы раскрыты в исследованиях Маркова [11, с. 472]. Так, ссылаясь на Ю. Хабермаса, указанный автор суммирует требования, отвечающие правилам демократической коммуникации: равенство
участников коммуникации и свобода от давления; темой дебатов являются общие проблемы, которые значимы для всех; запрет на ограничения дискурса и возможность его возобновления по желанию участников [11, с. 472]. Далее следует контраргумент в доказательство наличия ограничений, соответствующий общей стратегии Интернет. Сеть вовсе не упраздняет иерархию, она вполне предполагает фигуру лидера - в лице владельца сайта в отношении пользователей, ниже следуют те, кто имеет право говорить и предлагать информацию - получается, те, кто технологически и технически лучше вооружен, а в целом доминируют компьютерные интеллектуалы, профессионально занимающиеся подбором тематики, фокусировкой актуальных проблем, терминологическим и
аксиологическим оснащением дискурсов и прочее (можно добавить: «открытая», т.е. по-настоящему демократическая сеть, скорее всего, быстро превратится в свалку никому не нужной информации и потеряет своих посетителей). В масштабе отдельных групп «по интересам» также четко выделяется фигура ведущего, вокруг которого постепенно складывается «защитный пояс» приверженцев и поклонников, охраняющих и поддерживающих его авторитет. Существуют сайты для «избранных», с ограниченным доступом. Марков опять же подчеркивает: «очевидно, что невозможна гомогенная компьютерная сеть и необходимы границы, разделяющие различные сообщества. Так глобальная сеть превращает город в систему гетто...» [11, с. 472]. Для примера, приведем мнение постоянных сотрудников сайта «Нетократия» (специальный сайт, посвященный проблемам власти сети Интернет) Александра Барда и Яна Зодерквиста: «Весьма забавно, что Интернет преподносится как
инструмент, который будет способствовать окончательному триумфу демократии» <...> Информационное общество не знает равенства. И его неравенство выглядит более «естественным», чем в прежние времена, поскольку его меритократический элемент велик, власть не поддается локализации, а механизмы самовыражения так неочевидны» [12]. В числе аргументов выдвигаются - новый язык инструментального общения, построенный на английской лексикографии и вытесняющий региональные языки, англо-саксонское лидерство в сфере музыки и индустрии развлечений и прочее.
Причем здесь, как сказано, стратегия Интернет? Дело в том, что и при отсутствии выраженного заказа на запреты и подавление (который едва ли возможен), обычный «юзер» в условиях тотальной многоголосной
какофонии обрекается на обезличенность, стирается его национальное, культурное своеобразие (вплоть до нивелировки половой
принадлежности), на смену индивидуальности приходит анонимность, уравнивающая его с множеством подобных, т.е. культивируется «масса» сетевых пользователей, по поводу которой также справедлив предикат «симулякра» (как замечает цитируемый автор, имя Интернет - «пустой сигнификат, который служит для идентификации любых акций и сообществ» [12, с. 468]).
Имеются и совершенно крайние позиции: Интернет не только не способствует усилению демократии, но и знаменует ее закат. Так, тот же Марков пишет: «Интернет и демократия скорее амбивалентны, чем внутренне присущи друг другу» [13, с 268], и подобная точка зрения свойственна не единицам теоретиков, например, к ней склоняется современный историк и политолог А. Елисеев, имея в виду даже не Интернет, а содержание всей информационной эпохи в целом.
Каковы доводы в ее пользу? Для иллюстрации кратко обратимся к одной из публикаций Елисеева, размещенной на сайте Агентства Печати Новости (АПН), вполне авторитетном источнике [14].
Автор исходит из тезиса - массой («толпой») легко манипулировать, и это становится еще более легким по мере развития СМИ, позволяющих властным институтам умело камуфлировать диктаторскую сущность, а массе становиться более доверчивой и дезориентированной. Волю народа не учитывают, ее формируют, опять же процесс упрощается благодаря возможностям разветвленных СМИ. Народом как «большинством» по-прежнему управляет верхушка «меньшинства» (монарх, аристократия, представители финансового
капитала) и так в истории было всегда (если не иметь в виду античную полисную или военную демократию), речь идет только о различной степени автономии, предоставляемой «низам». Тогда отчего требуется демократическое обращение к массам, убеждение, апелляция к высшим ценностям? Проблема в том, что масса склонна противиться явному правлению собой (но вспомним Бодрийяра - одно из искусств власти заключается в умении скрываться). Осознав себя огромной общностью -массой, данное социальное образование не позволяет меньшинству открыто руководить собой без должных реверансов и игр (в избрание собственных слуг из числа политиков). Современные же средства информации существенно упрощают приемы влияния для претендентов на управленческий пост, поскольку методика политического обольщения и соблазна делается значительно утонченнее. Отсюда констатация: «демократия стремительно уходит в прошлое. Причем ее хоронит, в немалой степени, развитие информационных технологий» [14].
Список литературы
1. Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Третья мировая информационно-психологическая война. М., 1999. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://malchish.org/lib/ politics/infwar.htm.
2. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального проектирования. М., 2004. 578 с.
3. Белл Д. Социальные рамки информационного общества// Новая технологическая волна на Западе /под ред. П.С. Гуревича. М.: Знание, 1986. 492с.
5. Тоффлер Э. Третья волна. М., 1999. [Электронный ресурс]: http://www. Predirin.ru/load/ 1-019.
6. Тоффлер Э . Шок будущего. М.: АСТ, 2002. 560 с.
7. Бодрийар Ж. Прозрачность зла / пер. С. Зенкина. М.: Добросвет, 2000. 387 с.
8. Фуко М. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью / пер. С. Ч. Офертаса; под общ. ред. В. П. Визгина, Б. М. Скуратова. М.: Праксис, 2002. 384 с.
9. Марков Б.В. Знаки бытия. СПб.: Наука, 2001. 567 с.
11. ЗондерквистД. Секс и племенной строй, виртуальное образование и перерераспределене умов [Электронный ресурс]: http//www.gilbo.ru.index.php? rage-netokratiya. Materialistbalt=2897.
12.Елисеев А. Информационное общество и прощание с массами [Электронный ресурс]: http//www. apn.ru/pablicartfitions/artist 103288htm.
S.N. Gribov, S E. Yurkov
INDIVIDUALIZATION OF PERSONALITY TYPES BASED ON INFORMATION APPROACH
Analyzed tipologgii individuals on the basis of modern approaches: on-stidustialnogo (D. Bell) company "Third Wave" (Toffler, E., J. Bodriayar), as well as the tools of modern media environment.
Key words: information society, the modern mass culture, mass and power defrag mass.
Получено 26.04.2012
