CC BY
115© И.В. Великанова, 2006
ИДЕЙНО-ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ И ПОЭТИКА ПЕЙЗАЖА В ПРОЗЕ Б. ЕКИМОВА
И.В. Великанова
Неотъемлемым компонентом прозы Б. Екимова, во многом определяющим ее своеобразие, является поэтическое изображение природы донского края. Красота окружающего мира в различных ее проявлениях открыта наблюдательному взгляду художника, и он наделяет этим вйдением своих персонажей. Лучшие герои писателя обладают способностью не просто воспринимать красоту природы, но и ощущать свое родство с нею, глубоко переживать гармонию мироздания.
В своем понимании нерасторжимого единства, родства человека и природы Б. Екимов близок многим современным прозаикам (В. Астафьеву, В. Распутину, Г. Троепольс-кому, В. Белову, Ч. Айтматову и др.), своеобразие позиции которых Г. Белая видит в том, что «они — не вне природы, а как бы внутри ее, для них природа — не объект покорения или преобразования и не роковая противостоящая сила. В тональности их книг господствует нота родственной близости человека и природы, чувство предельной слитности, общей судьбы»1.
Жизнь екимовских героев оказывается естественным образом вписанной в извечный круговорот природы, благодаря чему и сама предстает как завершенный цикл. В повести «Наш старый дом» автор уподобляет разные периоды жизни человека временам года. Старость, закат жизни, соотносится с осенью, воспринимается как закономерное и естественное завершение природного цикла. Именно поэтому мысли о смерти лишены печати трагизма, окрашены ее мудрым приятием — этим настроением проникнуты завершающие повесть строки: «Скоро, скоро, мой старый дом, и нам уплывать туда, в странствие вечное. Уплывем. И кто-то другой с теплой земли будет следить наш путь»2.
Изображение природы в значительной степени обостряет эмоциональное звучание екимовских произведений, позволяет глубже передать основное настроение. В рассказе «Фе-
тисыч» доминирует ощущение неустроенности, тоскливости жизни на вымирающем хуторе, символом которой становятся коробки порушенных зданий с черными проемами вместо окон. Пейзаж дополняет картину всеобщего запустения и усиливает общее эмоциональное впечатление. На протяжении всего рассказа автор рисует картины ненастной осени, господствующим в которых является серый цвет: серая «невидь», серая мгла, серые дома. Сравнения, к которым прибегает автор (осень — «словно грязная старуха» и т. п.), усиливают общее настроение уныния и беспросветности. Именно пейзаж выступает в рассказе эмоциональным камертоном, воплощает общее впечатление от той жизни, вопреки которой поступает девятилетний мальчик Яков.
Изображение бытия человека в его соотнесенности с природным миром позволяет автору глубоко мотивировать психологическое состояние героя и одновременно раскрывать существенные особенности его мировоззрения. Мир природы, исполненный стройной гармонии и внутреннего смысла, нередко контрастирует с неупорядоченной жизнью людей. Именно созерцание природы помогает екимовским персонажам осознать нарушение естественного хода жизни, задуматься о его причинах. Так происходит с героем рассказа «Тарасов», в художественной системе которого роль пейзажа исключительно велика. В кульминационный момент повествования автор вводит описание речки, скованной льдом, по-зимнему неуютного берега. Главным в этом описании является образ старой вербы: вид могучего дерева наводит героя на размышления о жизни, о месте человека в этом мире, помогает осознать важные истины. Изображение природы оказывается тесно переплетенным с размышлениями самого Тарасова, оттеняет их по контрасту. Герой думает о вечности окружающего мира, который дан человеку изначально, существовал задолго до его рождения и так же будет
существовать после его ухода: «Что жизнь его перед этой землей, перед старой вербой? Он пришел — верба шумела зелеными листами, он уйдет, а древо все так же будет стоять, неколебимо; будет покойно плыть через новые зимы и весны, через новые и новые лета»3. Если жизнь могучего дерева предстает в глазах Тарасова исполненной глубокого внутреннего смысла, а сама верба — символом вечно неувядающей природы, неисчерпаемости бытия, то жизнь человеческая в сравнении с этим кажется «какою-то странной и непонятной» (соч. в 3 т., т. 1, с. 79).
Пейзаж в рассказе «Тарасов» соотносится с нравственно-философскими размышлениями героя, кристаллизует эти мысли, служит их наглядно-вещественным эквивалентом и тем самым помогает выразить главную идею произведения: жизнь человека, подчиненная им же самим установленным законам, в сравнении с природным устройством оказывается неупорядоченной, неразумной.
Соотнесение человеческого бытия с миром природы наполнено в произведениях Б. Екимова глубоким внутренним смыслом: если «цикличность в изображении жизни природы придает ей устойчивое равновесие и не-подвластность времени», то на этом фоне «жизнь человеческая с ее тяготами, горестями, вынужденным “пошехонством” кажется “разлаженной”, противоестественной»4. С особой остротой эта проблема представлена в рассказе «Мальчик на велосипеде», герою которого внезапно открывается мудрость природы, совершенство ее творений, над которыми она трудится тысячи лет. Активное неприятие Виктора вызывает тот факт, что человек в своей бесконечной самонадеянности сам воображает себя творцом. «Но то, что природа создает лишь дыханием, естественно, человек лепит огромным трудом. Он землю уродует, тратит столько сил, а для чего?» (соч. в 2 т., т. 1, с. 195).
Причину неразумного устройства жизни человека герой Б. Екимова видит в забвении простой истины: он (человек) тоже часть природы, «брат птицы и насекомого». В итоге размышлений герой приходит к более глубокому осознанию смысла жизни: «Человеку, в общем-то, нужен кусок хлеба и кружка воды. Остальное — лишнее. Хлеб и вода... И душу живую... И вся мудрость мира, все лучшие люди его из века в век твердят: живите проще. Высшая мудрость в том, чтобы не мудрить. Главное вам дано — жизнь» (соч. в 2 т., т. 1, с. 195).
Очевидно, не следует прямолинейно отождествлять полемические высказывания героя рассказа с позицией автора, но в глубине поставленных вопросов усомниться невозможно. Природа и цивилизация — каково разумное соотношение между ними? Размышляя над угрозой, которая таится в материальных достижениях человечества, А. Швейцер писал: «...массы людей в результате коренного преобразования условий их жизни из свободных превращаются в несвободных... они утрачивают элементарную свободу человека, живущего в собственном доме и непосредственно связанного с кормилицей землей. Кроме того, в новых условиях им больше не присуще живое, несокрушимое сознание ответственности людей, занимающихся самостоятельным трудом. Следовательно, условия их существования противоестественны»5.
Антиномия «человек и природа», безусловно, занимает важное место в проблематике современной литературы. «Можно с уверенностью сказать, — отмечает Г. Белая, — что после длительного периода депоэтизации природы наступила пора романтической ее идеализации, с одной стороны, и тревожных размышлений о грозящих ей опасностях — с другой»6. Эта тенденция развития современной русской литературы находит выражение и в творчестве Б. Екимова.
Как справедливо заметил А. Горловский, характеризуя гражданскую и художническую позицию писателя, все его творчество направлено «в защиту живого, в защиту жизни»7. Как сохранить глубоко нравственное начало в душе человека, уберечь его от забвения истинных ценностей? — эти вопросы постоянно остаются в центре внимания Б. Екимова.
Не случайно из всех видов описаний наиболее значимым в художественном мире Б. Екимова является пейзаж, который предстает, с одной стороны, как способ отражения объективной действительности, а с другой — как воплощение субъективного начала, поскольку объективная изобразительная сторона не исчерпывает его сущности. Н.Д. Иванова особо выделяет такое свойство пейзажа, как способность вмещать в себя «сверхэмпирические, ассоциативно-символические смыслы, которые превращают его из обычного фона повествования в полноправное средство выражения содержания произведения, его центральных идей и зачастую и авторской концепции в целом»8.
Изображение окружающего мира у Б. Екимова подчинено утверждению идеи са-
моценности жизни. Являясь одной из основных в его творчестве, эта идея во многом определяет принципы изображения внешнего мира, главными бытийными параметрами которого являются время, пространство, движение. Писатель тяготеет к изображению открытого, разомкнутого пространства, поэтому одной из наиболее часто встречающихся в его произведениях форм пейзажа являются картины-панорамы, данные крупным планом и отличающиеся обширностью перспективы. Их характерная особенность — полнота обозрения всех составляющих элементов, распространенность наблюдения во всех возможных направлениях.
Представление о безграничности природного мира у Б. Екимова естественным образом переплетается с ощущением его вечности. Наиболее отчетливо оно выражено в рассказе «Чужой». Автор чрезвычайно чуток и точен в своих наблюдениях. Созерцание бескрайних просторов не только дает человеку ощущение безграничного, ничем не стесняемого пространства, но и словно бы стирает границы времени, рождает представление о вечности, незыблемости всего сущего: «Просторная родная земля и ты, живая душа, — и все. Вечная земная твердь, а над нею — вечные же небеса и ветер — тоже без времени — и ты» (соч. в 2 т., т. 2, с. 270). Настойчивое возвращение к мысли о вечности и бес-крайности окружающего мира в произведениях Б. Екимова не случайно (рассказы «Горький ветер земли», «Стенькин курган», «Голос неба» и др.). Такого рода организация художественного времени-пространства, его «разомкнутость» в разных измерениях призвана передать важную авторскую мысль. Человек должен хотя бы иногда «отрываться» от земли, соотносить свою жизнь с вечным, высоким, и тогда ему откроются сокровенные тайны бытия, станет понятным смысл собственного существования. В рассказе «Чужой» эта мысль принадлежит автору, завершает лирическое отступление: «И словно уходит из души человечье — суета и тлен, иная кровь начинает стучать в жилах, иные, высокие думы вдруг посетят, даруя неведомую сладость. И кажется, пусть только кажется, что и ты каплю вечного испил, на радость ли, на муку...» (соч. в 2 т., т. 2, с. 270).
Картины-панорамы не являются единственной формой описания природы в прозе Б. Екимова. Гораздо чаще в его произведениях встречаются так называемые микропейзажи. Выполняемые ими идейно-художествен-
ные функции во многом определяются жанровой разновидностью и стилем произведения. Так, в рассказах и повестях с отчетливо выраженной фабулой микропейзажи, как правило, служат обрисовке места действия либо выполняют характерологическую функцию. В лирической прозе такие описания являются более емким выражением авторского отношения к природе, что, в свою очередь, способствует воплощению глубоких авторских идей.
Микропейзажи отличаются от картин-панорам как объектом изображения, так и выбором художественных средств для их создания. Внимание автора направлено на описание того малого пространства, в котором непосредственно находится герой. Природа в произведениях Б. Екимова — это не только огромный, бескрайний мир, но и тот маленький уголок земли, на котором стоит родной дом, где нередко проходит большая часть жизни человека.
Описание такого пространства отличается особой насыщенностью, уплотненностью, взгляд наблюдателя не упускает ни одной мельчайшей подробности. Этим объясняется обилие реалистических деталей, служащих одним из основных средств создания микропейзажа. Вот один из многих примеров такого рода — описание деревенского двора летним утром: «Ранним утром, на нежарком еще солнышке, сижу посреди двора, чуя благость теплых лучей... Хорошо так сидеть. Птичий посвист в ветвях деревьев: садовая славка журчит, иволга просвистит. Редкий петушиный крик. Тишина. Весь двор, от сарая до вишен, в золотой россыпи цветов одуванчика: так хороши они на зеленой скатерке. А возле крыльца — невеликий клочок степи: пастушья сумка, легкий вейник, овсяница, мышиный горошек — словно мягкая постель. В тени, под вишней да сливою, зеленая гущина ландышей с белыми колокольцами. Утреннее солнце, зелень, тишина, в небе ласточек щебетанье» (соч. в 3 т., т. 1, с. 574—575). Пространство, доступное взгляду наблюдателя, здесь ограничено пределами двора, но как много вмещает это описание: цветы, деревья, мягкий солнечный свет, пение птиц. Пространственная узость масштаба в данном случае как бы восполняется обилием подробностей.
Еще одна особенность поэтики микропейзажа у Б. Екимова — стремление к точности и лаконичности языка, особенно отчетливо проявляющееся в использовании определений. Наряду с эпитетами (а также срав-
нениями, метафорами) автором широко используются определения, отличающиеся конкретностью в указании на тот или иной признак (чаще всего цветовой). «Теплынь. Рядом сад и огород. Зеленые кусты помидорные, на них тяжелые гроздья плодов; острые луковые перья; шершавые, даже на взгляд, листья огурцов, в их сени — пупырчатые крепыши; высокие зонты укропа, желтоватые, спеющие. Чуть далее — отягченная краснобокими плодами яблоня-яндыковка. Тишина. Выше яблони просторное вечернее небо с розовеющими облаками» (соч. в 3 т., т. 1, с. 457). Простота и лаконичность описаний такого рода становится особенно заметной, если сопоставить их с картинами-панорамами, для которых характерно богатство и многообразие изобразительно-выразительных средств.
Конкретность определений, употребление их в прямом, а не переносном значении сочетается в микропейзаже с ярко выраженным стремлением к номинативности синтаксических конструкций: «В округе — лето. Полдень. Зыбится жаркое марево. У родника кров божий, зелень ветвей. По земле зеленая же мурава и пестрая радуга цвета. Белое, розовое, голубое... Пахучий холодок мяты, синеглазый батог, желтая дрема, корзинки тысячелистника и рябинки... Сколько их... Травы и травы, медовый пахучий цвет. Сонное гуденье пчелы, стрекот кузнечика, негромкое птичье пение, журчанье воды, пресный живительный дух ее» (соч. в 3 т., т. 1, с. 585). В этом описании обращает на себя внимание преобладание назывных предложений при почти полном отсутствии глагольных форм (исключение составляет глагол «зыбится»). Синтаксическое единообразие в сочетании с неизменной позицией наблюдателя и отсутствием изменения перспективы подчеркивает равную ценность каждой детали, из которых складывается данное описание. Само же обилие реалистических подробностей свидетельствует о присущем автору чувстве полноты и значимости жизни природы.
Изображение природного мира в произведениях Б. Екимова отличается реалистичностью, предельной достоверностью, что является результатом особой организации художественного времени-пространства. Помимо предметной детализации следует отметить внутреннюю динамику описаний, а также тот факт, что окружающий мир предстает в изображении автора видимым, слышимым, осязаемым — он наполнен красками, звуками, ароматами.
В произведениях писателя широко использованы возможности цветописи. Автор стремится запечатлеть посредством слова не только все богатство цветовой палитры, но и тончайшие оттенки, неуловимые переходы от одного цвета к другому.
Один из наиболее часто встречающихся компонентов пейзажа у Б. Екимова — изображение неба. Его описание в «Памяти лета» начинается характерным для писателя замечанием: «небесный окоем здесь просторен» (соч. в 3 т., т. 1, с. 573), вновь обращающим к мыслям о бескрайности, безграничности природного мира. Автору недостаточно указания на то, что небо — синее, он отмечает любое изменение, игру цветовых оттенков. «Облаков невесомые громады» снизу подсинены, а сверху являют миру «сияющую белизну». В городе же, где видимое пространство ограничено крышами домов, облака представляют собой «синие кляксы». На закате облака меняют свой цвет — они пронизаны «золотистым и розовым, потом алым и багряным цветом» (соч. в 3 т., т. 1, с. 573).
Автор внимателен не только к смене цветовых оттенков, он детально воспроизводит причудливо меняющиеся очертания облаков. Выразительная пластика описания в сочетании с его многокрасочностью придает пейзажу особую поэтичность.
В рассказе «Голос неба» внимание к тончайшим нюансам, цветовым оттенкам, их смене и взаимопереходу проявляется в еще большей степени. Небесная синева предстает «густой, сочной, бездонной», но может светлеть, «переходя в нежную голубизну, в бирюзу, а потом и вовсе в лазурь» (соч. в 3 т., т. 2, с. 620). Подобно художникам-импрессионис-там, писатель стремится передать все те изменения, которые происходят в окружающем мире в течение суток. Даже в таком небольшом рассказе небо показано ранним утром, днем, на вечерней заре, ночью; фиксация смены освещения позволяет автору использовать в описании неба богатейшую цветовую палитру: «Ранним утром перед восходом солнца облака недолго полыхают, горят, переливаясь алым и розовым... Заря вечерняя величавей, царственней. В ней больше красок тяжелых: багрец, золото, пурпур. Но есть в закатном полыхании какая-то печаль, тревога. Это — свет уходящий, он гаснет не скоро... На западе сгустилась темная синь ночи ли, ненастья; тонкие нити молнии беззвучно нижут далекую тьму. В северной стороне — просторная полынья светлой, промытой дож-
дем лазури в сизых, с багровостью, берегах. Над головой высоко и далеко — сказочные золотые плесы, золотистые же гряды летучих облаков и фиолетовые громады тучевых утесов с сияющими вершинами. Ночью небесный купол вовсе огромен. Он прекрасен, порой жутковат, а иной раз и страшен» (соч. в 3 т., т. 2, с. 620—621).
В приведенном описании (как и в рассказе в целом) отчетливо ощущается авторская субъективность, которая проявляется, в частности, благодаря широкому использованию оценочных эпитетов (сказочное зрелище; величавая, царственная заря и др.), в прямом указании на вызванные созерцанием вечернего неба чувства (печаль, тревога). Возвышенный настрой, особое состояние души определили необычайную поэтичность описания. Помимо эпитетов, в нем широко представлены метафоры (тонкие нити молнии нижут далекую тьму; просторная полынья лазури; небесный купол и др.). Наличие же инверсий и ритмизованных фрагментов («Это — свет уходящий, он гаснет не скоро») вызывает прямые ассоциации с поэтической речью.
Как всегда, у Б. Екимова описание природного мира, при всем его богатстве и красоте, важно не само по себе, а в сопоставлении с жизнью людей. Звездное небо выступает как символ самых возвышенных устремлений человека. Рассказ «Голос неба» завершается авторским словом, раскрывающим сокровенную мысль: «Но порой даже в обыденной жизни: в городской толчее, домашних заботах, случайно поднимешь глаза и замрешь, обо всем забывая. Виной тому — далекое небо, облако или вечерняя звезда: глазам — отдых, сердцу — покой, душе — великое утешенье. Это — высокий голос, который порою зовет нас, поднимая от хлябей земных, чтобы помнили: на белом свете живем под белым небом» (соч. в 3 т., т. 2, с. 621). Величественная природа является для человека неиссякаемым источником мудрости, душевной гармонии, возвышенных чувств.
Многоцветные, красочные картины природы в произведениях Б. Екимова не являются единственной чувственной формой пейзажа — описания нередко включают в себя и слуховые образы. Таков, в частности, рассказ «И услышим...». В нем основу пейзажной картины составляют именно слуховые образы. Рассказ начинается с авторского признания в том, что к его написанию подтолкнули строки А. Блока:
Похоронят, зароют глубоко,
Бедный холмик травой порастет.
И услышим, далеко, высоко На земле где-то дождик идет.
Слова эти стали поводом для серьезного размышления, в итоге которого родилось несогласие с поэтом: слушать надо сейчас, пока живем. С присущей ему мягкой иронией Б. Екимов пишет о разнообразных звуках и шумах, день и ночь раздающихся в многоквартирном городском жилье, после которых особенно хочется тишины. Наблюдательность и необычайная чуткость художника и проявляются в умении слушать тишину, которая не может быть немой, пустой, мертвой. Вдали от города тишина совершенно особая: «она — звучная, потому что живая» (соч. в
3 т., т. 2, с. 616).
Большая часть рассказа «И услышим...» посвящена описанию настоящей симфонии звуков — им внимает лирический герой, замечающий свой «голос» у каждой птицы, у каждого живого существа. «Петух прокричит и смолкнет. Стонет горлица. Чирикает воробей. Редкий посвист синицы да славки. Просвистит, прожурчит и смолкнет... прощебечет ласточка на лету» (соч. в 3 т., т. 2, с. 616). В этом многоголосом хоре не теряется гуденье пчел, стрекотанье кузнечика. Лирический герой замечает и беззвучный полет бабочки, и мягкий трепет птичьих крыльев, и шелест листвы, шуршание трав. Некоторая парадоксальность созданной автором слуховой картины заключается в том, что все многообразные звуки «зеленой мирной жизни... смыкаются в благостную тишину...» (соч. в 3 т., т. 2, с. 617). В этом ощущении слитности звучания и тишины проявилось своеобразие авторского ми-ровидения. Вместе с тем в создании слуховых образов использованы те же приемы, что и в описании цветовых картин. В частности, острота наблюдательности находит выражение в предельной насыщенности, уплотненности пространства (в данном случае — слуховыми образами), в стремлении к точности и конкретизации. Детализация образов вновь (как и при создании многокрасочных пейзажей) сочетается с использованием номинативных конструкций, нераспространенных предложений, что свидетельствует о равновеликой значимости всех деталей, в совокупности своей создающих целостную завершенную картину. Соприкосновение с природным миром, умение услышать его звуки и тайны рождает ощущение покоя, гармонии в душе лирического ге-
роя: «Полнозвучие этой жизни в лад душе» (соч. в 3 т., т. 2, с. 616).
Представление о характерных особенностях екимовских описаний природы будет неполным, если не упомянуть обонятельные образы, которые, как правило, выступают в качестве составных компонентов целостного пейзажа. Чаще всего такие образы представляют собой элементы описания весенней или летней природы, показанной в период цветения, полноты проявления жизненных сил. Вот один из примеров такого рода: «Вечернее солнце греет, покой. Доцветает смородина, купаясь в сладко-приторном духе, и гудят шмели. Они любят смородину и возятся там, тяжелые, мохнатые, в золотой пыли. Груша — в белом цвету и светлой зелени, яблони — в розовых бутонах. Вишня, груша да яблоня — они будто не пахнут, но пройдет вольный ветер — и тонешь в нежном духе цветенья. И допоздна, до заката, пчелы гудят в чашах цветов и возле. Белое дерево поет будто живое. Весенняя благодать» (соч. в 3 т., т. 1, с. 488). Умение передать в слове не только игру света, переливы цветовых оттенков, но и тончайший аромат, которым напоен весенний воздух, придает этой картине почти реальную осязаемость, позволяет передать ощущение душевного покоя и радости от общения с природой.
Своеобразие пейзажных картин Б. Еки-мова во многом определяется соотношением их динамических и статических характеристик. Писатель тяготеет к созданию динамических образов природы (жизнь которой и раскрывается в движении), для него характерно отображение естественных циклических процессов, в частности, тех изменений, которые происходят в зависимости от времени года, суток.
Изображая цветущее дерево («Цветенье садов»), автор не просто восхищается его красотой, но с тонкой наблюдательностью отмечает все изменения, которые происходят в течение дня. Пейзажная картина включает в себя большое количество чувственных образов — цветовых, обонятельных, слуховых: «Ранним утром цветущая вишня тонко-душиста и белоснежно-чиста; днем, под солнцем, ее бель ослепительна. В полуденной теплыни дерево гудит, словно живое; все в желтых, по-весеннему нарядных пчелах. Вечером, в темном сумраке, когда понемногу скрадывает тьма ветви и листья, вишневая бель словно вскипает. Встает над землей белое облачко. И долго оно светит, а потом брезжит во тьме»
(соч. в 3 т., т. 1, с. 576—577). Сочетание в пределах небольшого по объему описания различных чувственных образов является основой цельности созданной картины, которая в то же время лишена статичности. Ход времени оказывается тесно сопряженным с изменениями, происходящими в пространстве, неотделимым от них.
Одним из средств преодоления статичности описания, характерным для Екимова-пейзажиста, становится прием совмещения двухразличньх временных пластов в пределах одного пейзажа, а именно: на фабульное время переживаемой героем ситуации (то, что происходит сейчас) накладывается время хроникально-бытовое (то, что происходит обычно, всегда). Иными словами, движение времени по горизонтали в какой-то точке совпадает с его вертикальным наполнением, что и приводит к динамизации статичной картины. Подобные эпизоды нередки в произведениях Б. Екимова, один из них включен в повествование в рассказе «Враг народа». Тарасов выходит во двор, предается воспоминаниям, нелегким раздумьям. Его взгляд падает на старую грушу, одиноко растущую посреди двора. И здесь наряду с той картиной, которую видит персонаж в данной ситуации, в данный конкретный миг бытия [«Вековая груша мощным столпом поднималась от земли, легко держа могучую крону: огромный скирд суковатых ветвей и веток» (соч. в 3 т., т. 2, с. 76)], автор вводит изображение этого дерева в разные времена года: «Летом в доброй тени ее спасались от жары скотина и люди. Осенью груш хватало на всех. <...> По весне пахучее белое облако вздымалось над подворьем, гуд-ливое от пчел. Сейчас, в зимнее время, теплила взгляд соразмерная мощь ствола и могучей кроны, обнаженная, видная глазу, от подножия, к старым дюжим ветвям до легких нынешних “выгонок” с нежной ребячьей корою» (соч. в 3 т., т. 2, с. 76).
Широкие возможности для преодоления статичности описания открывает перед автором изображение переходных состояний в жизни природы: это может быть смена времени года, суток. В рассказе «Птицы божьи» передано смутное волнение, восхищение, удивление героя перед таким закономерным, многократно повторяющимся и в то же время всякий раз воспринимаемым по-новому и переживаемым как бы впервые явлением, как весеннее пробуждение природы. Писатель стремится запечатлеть именно те мгновения, когда зима еще не отступила вовсе,
но приметы весны видны повсюду. Переходность состояния природы передана посредством сочетания контрастирующих образов. Автор (вместе со своим героем) замечает: на земле местами еще лежит серый снег, который покрыт мутной талой водой; повсюду видны прошлогодняя мертвая трава, палая листва, заросли сухого репейника. Важную роль здесь играют эпитеты, лишенные «цветности», передающие ощущение безжизненности (палая листва, мертвые шишечки ольхи, сухой мертвый молочай и др.).
В описании пробуждающейся природы использованы совсем другие изобразительновыразительные средства: это и цветовые образы, передающие многокрасочность окружающего мира («изжелта-зеленоватый» цвет почек, «серебряные» сережки тальника и др.), и яркие образные сравнения: «малой яркой вишенкой сверкнула в сухих стеблях трав божья коровка»; «пушистые сережки были нежно-желты, словно новорожденные цыплята» (соч. в 3 т., т. 2, с. 458, 459). Пейзажная картина обогащается слуховыми и обонятельными образами: пчелы «гудели» в ветвях тальника; «от цветущего куста наносило тонким, едва уловимым ароматом» (соч. в 3 т., т. 2, с. 459). Изменяется эмоциональная окраска эпитетов, которые теперь подчеркивают торжество оживающей природы (ясный слепящий свет; мягко-знойный солнцепек; набухшие зрелые сережки, живущие в своей самой счастливой поре, и др.). Широкое использование глагольных форм также подчеркивает множественные изменения, движение в природе: «почки уже лопнули, и полезли наружу изжелта-зеленоватые культяпки еще свернутого цвета»; «лезли на белый свет зеленые травинки» (соч. в 3 т., т. 2, с. 458); «из подножия кустика сухого мертвого молочая пробиваются зеленоватые живые стрелки. Какие-то крохотные, в мышиный глазок, белые цветочки с четырьмя лепестками устилали землю. И всякая другая безымянная мурава лезла на свет» (соч. в 3 т., т. 2, с. 459— 460). Прибегнув к приему накопления деталей, использовав разнообразные изобразительно-выразительные средства, создав многокрасочные чувственные образы, автор сумел передать ощущение неизбежности торжества пробуждающейся природы.
Постоянное стремление отобразить всю изменчивость, подвижность окружающего мира, запечатлеть многообразие жизненных процессов, происходящих в нем, приводит к тому, что авторскому «видению» становится
доступным самое таинство зарождения природного организма. В рассказе «Жар-уголь» автор силой художественного воображения проникает в недоступный в реальной жизни человеческому наблюдению процесс рождения цветка: «Степной мак раскрывает свои цветы за полночь, в глухой тьме, словно прячась, таясь; при звездах лопается и спадает зеленый плотный чехол бутона, до поры берегущий нежную шелковистую ткань лепестков, смятую в тесноте заточенья. Невзрачный комок на стебле в считанные минуты, словно живой, шевелясь, расправляется. И вот уже в ночной тьме, задолго до рассвета, наклонясь к земле, красуется никем не видимый алый колоколец о четырех лепестках» (соч. в 3 т., т. 2, с. 619).
Во всех рассмотренных произведениях статичность пейзажных картин преодолевается, они предстают внутренне подвижными, динамичными. Жизнь, понятая как движение, — одна из особенностей мировидения автора.
Таким образом, изображение природы является важной составной частью художественного мира Б. Екимова, и это определяет особую роль пейзажа в системе художественных средств. Пейзаж в екимовской прозе выступает как одна из важнейших форм выражения авторского сознания. Картины природы способствуют раскрытию нравственно-философского смысла произведения, его главной идеи; могут усиливать общее эмоциональное звучание, основное настроение. Нередко пейзаж выступает как средство авторской оценки героя, помогает раскрыть его психологическое состояние.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Белая Г.А. Художественный мир современной прозы. М., 1983. С. 127—128.
2 Екимов Б.П. Сочинения: В 3 т. Т. 1. Волгоград, 2000. С. 525. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием номера тома и страницы.
3 Екимов Б.П. Сочинения: В 2 т. Т. 1. Волгоград, 1998. С. 78. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием номера тома и страницы.
4 Смирнова А.И. «Не то, что мните вы, природа...»: Русская натурфилософская проза 1960— 1980-х годов. Волгоград, 1995. С. 13.
5 Швейцер А. Культура и этика // Упадок и возрождение культуры. Избранное. М., 1993. С. 290.
6 Белая Г.А. Указ. соч. С. 123.
7 Горловский А. По праву любви // Литературное обозрение. 1985. № 3. С. 45.
8 Иванова Н.Д. Содержание и принципы филологического изучения пейзажа // Филологические науки. 1994. №° 5—6. С. 77.
