CC BY
68
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2012. № 6
Ф.Г. Пыхарев
(аспирант кафедры истории России XIX — начала XX в. исторического
факультета МГУ имени М.В. Ломоносова)*
ИДЕЙНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ ЛЬВА ТИХОМИРОВА
(1852-1923) В ОЦЕНКАХ ЕГО БЫВШИХ
СОРАТНИКОВ - СОЦИАЛИСТОВ
Статья посвящена одной из важных проблем, связанных с творчеством политического мыслителя и публициста Льва Александровича Тихомирова. Анализируются воспоминания, переписка и публицистика, в которой присутствует характеристика мировоззренческой позиции и личности Тихомирова как периода развития им идеологии «Народной воли», так и времени служения монархической идее. Автор показывает, что противоречивость в оценках фигуры Тихомирова бывшими соратниками связана с тем, что генезис его монархических идей своими корнями уходит в «народовольческое» прошлое.
Ключевые слова: Л.А. Тихомиров, «Народная воля», народничество, монархическая идея, консерватизм.
The article presents one of the major problems associated with the work of a political thinker and writer Lev Tikhomirov. The memories, letters and essays, considering his outlook and personality are analyzed, including the period of «People's Will» («Narodnaya Volya»), so as the time of serving the monarchical idea. The author shows that the discrepancy in the estimates of Tikhomirov by former associates was due to the fact that the genesis of his monarchical ideas rooted in the «People's Will» past.
Key words: L.A. Tikhomirov, «Narodnaya Volya», populism, the monarchic idea, conservatism.
* * *
Споры относительно мировоззренческой позиции известного публициста Льва Тихомирова (1852—1923) — «монархиста от Народной Воли»1 — не утихают до сих пор. Существуют совершенно противоположные точки зрения на этот вопрос.
Часть исследователей считают Тихомирова «духовным наследником» Н.Я Данилевского, И.С. Аксакова, М.Н. Каткова, К.Н. Леонтьева2. Путь Тихомирова, эволюционировавшего «от семейной религиозности — к безверию и революции — к политическому монархизму и патриотизму — и, наконец, к странничеству на земле,
* Пыхарев Филипп Геннадьевич, тел. (495) 458-85-71; e-mail: [email protected]
1 Чесноков С. Около Тихомирова. Н. Новгород, 1998. С. 23.
2 Смолин М. От Бога все его труды // Тихомиров Л.А. Тени прошлого. М., 2000. С. 10.
к Царству не от мира сего», представляют как «зеркало русской революции»3.
Ключ к разгадке Льва Тихомирова, который в 1888 г. неожиданно для соратников «перестал быть революционером», многие исследователи пытаются найти в самой монархической доктрине. Тихомирова видят основателем «действительно самобытной, вдохновляемой научными целями, а не политико-идеологическими интенциями государственно-правовой науки»4. Поэтому столь большое внимание уделяется юридическим аспектам в монархической теории Тихомирова. Профессор П.Е. Казанский в 1903 г. отмечал: «Л.А. Тихомиров, изучавший в своем главном труде монархическую политику, имел в виду в особенности русскую государственную жизнь, русское государственное право, даже в тех случаях, в которых прямо на них не ссылается»5. В таком представлении Тихомиров видится не идеологом, а ученым, нетитулованным академиком в области права, политологии и истории, а его «Монархическая государственность» (1905) являет собой труд академический, а не идеологический.
Существует альтернативная трактовка идейной эволюции Тихомирова. Так, исследуя ее внутренние причины, С. Чесноков развивает доводы, обозначенные еще в диссертации советского историка В.Н. Костылева. В Тихомирове данный исследователь видит стремление на монархической почве достигнуть постулатов социализма, Лев Александрович представляется неким «Солоневичем до Соло-невича»6.
Между тем многочисленные трактовки предлагались и современниками Тихомирова — в первую очередь его бывшими соратниками по социалистическому движению (П. Лавровым, Г. Плехановым, Н. Морозовым, А. Бахом, В. Фигнер, А. Прибылевой-Корба). Их размышления в публицистике, воспоминаниях и переписке проливают свет на причины и характер эволюции Тихомирова.
Среди социалистов, знавших Тихомирова-народовольца, особого внимания заслуживает первый русский марксист Георгий Плеханов, подвергавший критике как взгляды Тихомирова, отраженные в «Вестнике Народной Воли», редактором которого он был в 1883—1886 гг., так и народничество в целом. Плеханов обвиняет Тихомирова в «бакунизме» и «ткачевизме» одновременно, говоря, что «наш автор выбрал ту разновидность бакунизма, которая выродилась в "программу" П.Н. Ткачева». Интересно, что статью Ти-
3 Карпец В.И. Зеркало русской революции // Путь. 1994. № 1.
4 Верещагин В.Ю. Доктрина монархической государственности Л.А. Тихомирова. Ростов н/Д, 2003. С. 3.
5 Казанский П.Е. Власть Всероссийского Императора. М., 1999. С. 29.
6 Чесноков С. Указ. соч. С. 23.
хомирова «Чего нам ждать от Революции» публицист сравнивает с «Открытым письмом Фридриху Энгельсу» Ткачева. Тихомирова Плеханов критикует в контексте народничества в целом, поэтому Лев Александрович и оказался между Бакуниным и Ткачевым — двумя противоположными, казалось бы, течениями народничества.
В своем проекте 1884 г. Тихомиров отстаивал создание в России «социалистической организации в сфере обмена» путем «перехода общины в ассоциацию». Эту систему ассоциаций Плеханов называет бакунинской «организацией производства снизу вверх»7. Факт государственного регулирования этой социалистической организации Плеханов объявляет заимствованием «программы» Ткачева. По всей видимости, идея регулируемой государством «социалистической организации» легла в основу будущей концепции корпоративного государства Тихомирова. Насколько Тихомиров заимствовал свои идеи у Ткачева или Бакунина — вопрос спорный, однако важно отметить, что Плеханов в последующем «ренегатстве» Тихомирова увидел не изменение, а развитие его прежних взглядов.
Друзья по партии пребывали в недоумении, когда в 1888 г. Тихомиров отрекся от идей революции, Плеханов писал: «Во взглядах г. Тихомирова на социальное и политическое положение России, действительно, не произошло никакого существенного изменения... Г. Тихомиров изменил только вытекающие из этих взглядов практические выводы, верность которых он и прежде признавал лишь условно, лишь поскольку верил в возможность захвата власти революционерами. Теперь ему кажется более вероятным, что власть очутится в руках какого-нибудь новейшего Киселева, и потому он старается выработать новую программу»8. В этих словах все верно. То, что взгляды его претерпели именно развитие, Тихомиров и сам признавался в брошюре «Почему я перестал быть революционером». А программа «новейшего Киселева» не замедлила появиться в ближайшее время в виде его монархической концепции.
Плеханов делает и другие важные обобщения, которые могут послужить в какой-то степени прологом к нашей работе: «...основные посылки программы названной партии ["Народная воля"] крайне двусмысленны и притом скорее ведут к реакционным, чем к революционным выводам...»9. «Реакционный», а, если выразится точнее, реставрационный характер программы социалистов-народников — это тот важнейший факт, который объясняет появле-
7 Плеханов Г.В. Колебания Л. Тихомирова между бланкизмом и бакунизмом // Плеханов Г.В. Соч. Т. II. М., 1928. С. 319, 321.
8 Плеханов Г.В. Неизбежный поворот Революция или Эволюция? // Плеханов Г.В. Соч. Т. II. С. 37.
9 Там же. С. 38.
ние «реставрационного» проекта монархической государственности Тихомирова. «Он не критиковал народничество, он только довел до крайности его основные положения», — пишет Плеханов10.
Среди народовольцев, близко знавших Тихомирова, весьма важным является взгляд П. Лаврова. Для него, сотрудничавшего с Львом Александровичем в «Вестнике Народной Воли», с одной стороны, было необходимо отразить личную позицию в отношении новых взглядов Тихомирова, с другой стороны — Лавров предъявляет ему обвинительный акт от лица всех русских революционеров-народников. «Отступничество» Тихомирова вызвало у Лаврова, и не напрасно, серьезные опасения о дальнейшей судьбе дела народовольцев. Пытаясь доказать частный характер поступка Тихомирова, Лавров не мог не сознавать, что «отступничество человека, пользовавшегося такою громкою репутациею, таким сильным влиянием на все революционные умы в России, может вызвать в них смуту своею неожиданностью, особенно в умах молодых, еще не установивших прочно задачи своей жизни и своей общественной деятельности»11. Пытаясь отмежевать позицию Тихомирова от общих целей русских революционеров, Лавров проводит мысль, что после своей брошюры «Почему я перестал быть революционером» тот перешел на сторону врага и стал вне критики. «Он — чужой... С ним могут спорить и полемизировать относительно верности частностей его способа поддержки самодержавия лишь те, которые теперь стоят на общей с ним почве». Таким образом, Лавров открыто заявляет, что у русских социалистов не может быть отныне общей почвы с Тихомировым. Казалось бы, что на этом обличение ренегатства Льва Александровича можно было бы и закончить. Но, противореча своим собственным словам, Лавров начинает полемику с «отступником»: «Врагам не отвечают негодованием. Их опровергают логическими рассуждениями», — пишет автор «Письма...»12.
Значит, все-таки «общая почва» есть. И, как следует из дальнейших рассуждений, этой общей почвой является критерий прогресса, применяемый народниками в социологии. Лавров сам указывает на многие точки соприкосновения с «новой» доктриной Тихомирова. Так, Петр Лаврович приводит следующие «некоторые стороны того направления», торжество которого желал бы видеть Тихомиров в России: «Нужен общий пересмотр наших социальных и политических взглядов... Развитие русской мысли, науки, особенно в столь отставших областях социальной и политической,
10 Плеханов Г.В. Новый защитник самодержавия, или горе г. Л. Тихомирова // Плеханов Г.В. Соч. Т. II. С. 37.
11 Лавров П.Л. Письмо товарищам в России. Женева, 1888. С. 1.
12 Там же. С. 4, 8.
изучение страны, обновление русского образования, развитие и упорядочение прессы — это главнейшие задачи. Рядом с ними стоят развитие производительности труда, техники, улучшение форм труда и т.п. Наконец, улучшение в организации разных слоев населения, во главе чего стоит, конечно, придание серьезного и строго-практичного характера самоуправлению». Лавров сознается: «Весьма многие из этих пожеланий и частностей программы Л.А. Тихомирова весьма верны...». «"Культурная работа", "культурная деятельность", "законный прогресс", какие гуманные, успокоительные слова», — восторгается Лавров. Все сводится к одному «но»: самодержавие. Поэтому Лавров отказывается видеть логическую связь между взглядами Тихомирова-народовольца и Тихомирова-монархиста. Сколько бы Тихомиров ни уверял, что он «собственно нисколько не изменился»; что «на его революционизме лежал уже отпечаток положительности»; что его даже «в революционной среде отличали вполне сложившиеся идеи общественного порядка и твердой государственной власти»; что его мысль пошла только дальше и глубже, чем мысль его товарищей; что он «не отказался от своих идеалов общественной справедливости: они стали только стройней и ясней»; что он «один из немногих, кто не боится дать себе отчет в своем опыте и в своих ощущениях»; что он обращается к совести и к разуму»; что он «все и всегда отдавал и теперь готов отдать за то, что он считает истиной», — сколько бы Тихомиров ни говорил о своей эволюции, он останется для Лаврова предателем, врагом. Поэтому-де Тихомирову только «кажется, будто он не изменился»: «Он видел и отвернулся. Он был в первых рядах и отступил»13.
Описывая Тихомирова в эмиграции (в 1880-е гг.), Николай Русанов увидел в его личности существенные перемены, а именно появившуюся в нем особенную пытливость ума: «Куда девалась его питерская манера рассуждать декретами. Такого вдумчивого и внимательного собеседника мне редко приходилось встречать. У него был теперь даже какой-то особый, сократический прием рассуждать, заставляя рассуждать вас самих путем вопросов и развития ваших мыслей. Во время этих бесед он мне никогда не предлагал сразу своего готового решения, но как будто колеблясь, как будто перебирая мнения за и против, рассматривал интересовавшую нас задачу с разных сторон»14. Это замечание Русанова находит подтверждения в «Воспоминаниях» самого Тихомирова об этом периоде и в его брошюре «Почему я перестал быть революционером», где он говорит о начавшихся тогда сомнениях и поис-
13 Там же. С. 5—6, 19—20, 28, 31.
14 Русанов Н.С. В эмиграции. М., 1929. С. 108.
ках «реального» в жизни. Не случайно в своей брошюре Тихомиров упрекает «революционную пропаганду» в том, что она уклонилась от живого творчества и поиска истины, что ее «пронизывает дух иезуитизма и нетерпимости». «Общей причиной ошибочных теорий является полуобразованность нашей интеллигенции, у которой отсутствует собственная работа мысли», — отмечал Тихомиров15.
Эта открытость Тихомирова к постоянному диалогу, живой поиск истины очень понравились Русанову. «Скоро мы стали большими друзьями... Я ужасно полюбил Тихомирова», — вспоминал он. Отдельные места этих философских бесед, продолжавшихся по нескольку часов, Николай Русанов упоминает в своих мемуарах. Так, например, он акцентирует внимание на увлеченности Тихомирова идеями Руссо, которые сыграют в будущем большую роль в его монархической концепции. Льва Александровича занимает в это время тезис о «сознательном участии первобытных людей в выработке форм общежития»16. Впоследствии в своей монархической концепции Тихомиров будет рассматривать государство как акт сознательного действия людей, а не механического подчинения: «Создавая государство, мы, вместо подчинения стихийным силам, подчиняемся тому, что сами сознаем необходимым, т.е. выходим из слепого подчинения обстоятельствам и приобретаем независимость, первое условие действительной свободы»17. Однако, признавая в Тихомирове талантливого теоретика и отмечая его идейное развитие, Русанов объясняет переход на монархические позиции не идейной эволюцией, а физической немощью: «Была однако, у тогдашнего Тихомирова особенность, которая от времени до времени проскальзывала у него и которую я всячески старался не замечать или по крайней мере объяснять в благоприятном смысле. То была его физическая трусость, которую он как человек умный, старался обыкновенно скрывать, но которая прорывалась у него порою с неприятною напряженностью»18.
Однако все же нужны были более весомые аргументы. А.Н. Бах формулирует две точки зрения на причину ренегатства Тихомирова, к которым склонялись так или иначе многие народовольцы: 1) «психическое расстройство»; 2) «Тихомиров никогда не был настоящим революционером». Каждого из этих положений должно было быть достаточно для ответа на вопрос. Однако, что важно,
15 Тихомиров Л.А. Почему я перестал быть революционером // Тихомиров Л.А. Россия и демократия. М., 2007. С. 38, 50, 60.
16 Русанов Н.С. Указ. соч. С. 108.
17 Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения // Тихомиров Л.А. Церковный собор, единоличная власть и рабочий вопрос. М., 2003. С. 45.
18 Русанов Н.С. Указ. соч. С. 110.
выдвигаются сразу оба. В качестве доказательств «психического расстройства» Тихомирова народовольцы, как правило, видят его религиозность и суеверие. «Он был религиозен до ханжества и суеверен как уездная купчиха», — пишет А.Н. Бах. Основой религиозности Тихомирова служила с одной стороны, его родословная: «...со времени императора Павла в семье Тихомировых прошло более двух сот попов, диаконов и другого церковного люда», — замечает Бах и делает отсюда вывод: «Неудивительно, что у него получились такие психические данные, преодолеть которые он не был в состоянии». В качестве примеров суеверия Тихомирова Бах приводит веру последнего в приметы и «паническое отношение к шпикам»19.
Эти же аргументы приводит Вера Фигнер, причем связывает их с тяжелым материальным положением семьи Тихомирова и болезнью сына: «Симптоматичны признаки развития суеверия, веры в предзнаменования, сны и предчувствия. Дело доходит до того, что, зная, где на горизонте взойдет молодая луна, он непременно встанет у окна так, чтобы увидеть ее справа. Чаша отчаяния переполняется, когда ребенок находится при смерти, когда измученный отец с угрозами и сжатыми кулаками заставляет сына пить лекарство, силой разжимая его челюсти. Громкий плач жены; ни сантима на лекарство и доктора; гибель в России, неприятности и расхождения в эмиграции, — все состоялось, чтобы доканать человека...». На психологическом состоянии Тихомирова сказывалось, по мнению Фигнер, и влияние жены: «Его жена давно уже отошла от революционного движения. Неглупая, но неподвижная, любящая покой и домашний уют, она была узко материалистична и не могла, и не хотела переносить лишений. В самом деле, если не иметь высших стремлений, то во имя чего бедствовать и терпеть унижение нищеты? Понятно, что она могла портить уже в конец испорченную жизнь мужа, и при всей сдержанности Тихомирова относительно внутреннего уклада его семейной жизни у него порой вырывается стон: "Нигде поддержки, нигде утешения..."»20.
В искренность религиозных чувств Тихомирова Фигнер не верит, а видит лишь обрядоверие, рождающееся от тяжелых материальных условий: «Он подлинный, не знающий этого, лицемер, обманывающий своего Бога, у которого только и вымаливает материальные блага. Деньги, деньги и деньги — так и мелькают в записях изо дня в день. Их все недостаточно, все не хватает; обеспечения семьи — нет; ее будущее шатко. Посты, говенье, крестные ходы и молебны — вот, что занимает его ум, и в чем состоит его религиозная жизнь. Это одна внешность без всякого внутреннего содержа-
19 БахА.Н. Записки народовольца. М.; Л., 1929. С. 203—204.
20 Фигнер В. По поводу записок Л. Тихомирова // Тихомиров Л.А. Воспоминания. М., 2003. С. 24—25.
ния». Фигнер делает вывод: «Он положительно болен — психически болен; и его болезнь — наихудшая форма mania relegiosa»21.
Некоторые народовольцы утверждали, что Тихомиров никогда не был настоящим революционером. «Если бы Народная Воля процветала, если бы она победила, Тихомиров, конечно, не стал бы ренегатом», — так обосновывает свою точку зрения Бах. И добавляет: «В революцию он пошел не по собственной инициативе, не потому, что у него было непреодолимое стремление к революционной работе, а как будто был вовлечен в нее пассивно»22. Ему вторит и В. Фигнер, практически дублируя его слова: «...он сделался материалистом, революционером и социалистом совершенно механически, без всякой внутренней работы, без борьбы, без того, чтоб у него возникали какие-нибудь сомнения или недоумения; сделался лишь потому, что кругом все были либерально или революционно настроены; все ругали все порядки, и он заразился чужими идеями, как заражаются тифом или холерой и заболевают не по своей вине, а потому, что вблизи находятся от заразы. Он социалист как-то непроизвольно, революционер как-то бессознательно...». Однако Фигнер тут же делает оговорки: «...если Тихомиров не клевещет на себя» и «если верить личным воспоминаниям автора»23. Выводы о слабоволии Тихомирова сделаны народовольцами прежде всего на основании его собственных слов. Действительно, в своих «Воспоминаниях» Тихомиров представлял таким образом картину становления своего сознания. Про школьные годы Лев Александрович замечал: «Мы были не господами, а рабами изучаемого предмета <...> Не мы выбирали предмет, а предмет нас»24. «В истории, — отмечал Тихомиров, — я учил только, что времена монархии есть времена "реакции", времена республики "эпоха прогресса", что "мир развивается революциями"»25.
Многими народовольцами было также отмечено влияние на Льва Александровича старых революционных товарищей. «...Воли у него было мало. Попав в блестящую плеяду борцов Народной Воли первого призыва, он поддался их влиянию, жил волевыми импульсами, которые от них исходили, и применил свой талант для служения революционному делу. Но, когда их не стало, он остался без поддержки и заметался...», — пишет Бах26. Основания для подобного взгляда опять-таки дает сам Тихомиров в своих
21 Там же. С. 27—28.
22 БахА.Н. Указ. соч. С. 203, 206.
23 Фигнер В. Указ. соч. С. 18.
24 ТихомировЛ.А. Воспоминания. С. 60.
25 Там же. С. 63.
26 Бах А.Н. Указ. соч. С. 206.
«Воспоминаниях», говоря о влиянии на него А. Михайлова и А. Желябова.
Итак, догадки разоблачителей строились на признаниях самого Тихомирова. Кроме того, подобные рассуждения затрагивали лишь внешние обстоятельства и не касались идейной эволюции Тихомирова по сути. Между тем в самом революционном лагере были и такие, кого концепция «сумасшествия» и «несамостоятельности» не устраивала. Многие народовольцы признавали за Львом Александровичем крупный литературный талант, ум, нравственные достоинства. «Тихомиров был, несомненно, умный, талантливый и притом честный человек», — пишет Бах. «Я знала, что он не лгал ради самосохранения, я знала, что он давно молчаливо носил нравственную смерть в своей душе, но я знала также, что если он купил себе свободу ценою своего личного достояния, ценою своего имени, то вверенные его чести свобода и жизнь товарищей не войдут в эту цену, не пострадают», — отмечала Ольга Любатович27.
Исключение среди народовольцев составляет Н. Морозов, доказывавший, что слава Тихомирова создана во многом искусственно: «...после гибели всех выдающихся членов "Народной Воли" в 1881—1883 гг., он оказался единственным наследником их деятельности, это временно окружило его ореолом, а затем a posteriori это было распространено и на его прошлый облик». Л.А. Тихомирова как бы поставили «насильно на ходули, а потому нельзя удивляться и тому, что он, наконец, с них соскочил и пошел своей настоящей дорогой»28. Однако мнение Морозова во многом обусловлено его субъективным отношением к Тихомирову как редактору «Вестника Народной Воли», не пропускавшему статьи Морозова, в которых постулировались террористические методы борьбы.
Практически все народовольцы свидетельствуют о том, что теоретические взгляды Тихомирова постоянно находились в динамике. Его собственные слова в брошюре «Почему я перестал быть революционером» о том, что он «собственно нисколько не изменился», но при этом его взгляды эволюционировали, подтверждаются свидетельствами самих народовольцев. Бах вспоминал, что после разгрома партии Тихомиров «ворочал в голове планы какой-то новой организации»: «У него и возникла мысль о создании широкой партии, охватывающей все прогрессивные элементы русского общества, но умеренной без террора... и, наконец, признал, что царская власть является единственной общественной силой и что вне ее нет спасения»29. Именно попытка найти общественную силу, спо-
27 Любатович О. Далекое и недавнее. М., 1930. С. 65.
28 Морозов Н.А. Повести моей жизни. Т. 2. М., 1961. С. 684.
29 Бах А.Н. Указ. соч. С. 201.
собную объединить все общество, закончилась признанием самодержавия.
На развитии взглядов Тихомирова акцентирует внимание А.Ф. Филиппов, который заметил не только искренность в мотивации Тихомирова, но и присутствие в его последующей деятельности прежних, народовольческих импульсов. Сравнивая в письме Фигнер Тихомирова с Гапоном, он писал, что их «роднит одно: попытка (у обоих одинаково неудачная) через самодержавие и его аппарат достигнув самых верхов и используя личность самодержца, особенно такого, каким представляется Николай II, достичь ровно того самого, что удалось сделать Ленину для народных масс и что уже вывело нашу страну из положения второразрядного и унизительного угнетенного после 1914—1915 г. состояния духа и что должно вывести уже новые поколения на новый путь — не простого благосостояния, или официального "благоденствия", а в такую ширь расцвета народной энергии и духа, которая бы звучала как музыка: ведь это то самое, с чем Вы шли, когда были молоды, на свой первый подвиг и о чем мечтали в конспиративных заседаниях...»30.
В целом можно заключить, что русские социалисты при всех оговорках и противоречиях все же отмечали искренность перехода Тихомирова в монархический лагерь и его нравственную честность. Все контраргументы оказывались поверхностными и не затрагивавшими сути вопроса. Несмотря на версию о помешательстве, бывшими соратниками Льва Александровича также признавалась закономерность эволюции теоретических взглядов Тихомирова и, что самое главное, его желание на монархической почве достичь социалистических идеалов. Это замечали и консерваторы, для которых такой подход был, однако, слишком радикален.
Список литературы
1. Казанский П.Е. Власть Всероссийского Императора. М., 1999.
2. Карпец В.И. Зеркало русской революции // Путь. 1994. № 1.
3. Смолин М. От Бога все его труды // Тихомиров Л.А. Тени прошлого. М., 2000.
4. Чесноков С. Около Тихомирова. Н. Новгород, 1998.
Поступила в редакцию 14 сентября 2011 г.
30 РГАЛИ. Ф. 1185. Оп. 1. Д. 797. Л. 1 об.
