CC BY
109
ИДЕОСТИЛИСТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ СУБЪЕКТНЫХ ФОРМ В ЛИРИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО
®2011 Гасанова М.А.
Дагестанский государственный университет
Статья представляет собой идеостилистический и типологический анализ лирических произведений Владимира Высоцкого и субъектных форм повествования. Своеобразие жанра авторской песни требует специфического подхода к выделению типов персонажей и дифференциации автора и героя. Критерием для классификации служит содержание поэтического образа и характер речи.
The article gives a typological and ideostilistic analysis of Vladimir Vysotsky’s lyrics and subjective narrative forms. Peculiarities of authorial song genre require specific approach to identification of the subject of speech and differentiation of the author and the protagonist. Poetic image and speech characteristics stand for criteria of classification.
Ключевые слова: Высоцкий, идеостиль, автор, поэтический образ, лирический герой, субъект повествования.
Keywords: Vysotsky, ideostyle, author, poetic image, lyrical character, subject of narrative forms.
Создание художественного образа человека возможно двумя способами: субъективным, когда
автор как бы сливается в одно лицо с созданным образом, и объективным, когда автор скрыт и созданный им образ действует как бы самостоятельно. То есть герой произведения может быть
лирическим, близким автору, или одним из персонажей ролевой лирики, человеком,
дистанцированным от автора. Однако, несмотря на видимое разграничение, в созданном
художественном образе, будь он лирическим или эпическим, объективное от субъективного неотделимо и целостно. Поскольку художественное творчество есть результат преломления объекта в сознании субъекта, то есть объективной действительности в субъективном восприятии, это две
полярные точки единого процесса, одна из которых в зависимости от выбора автора становится отправной точкой творческого акта. То есть художник начинает от себя (от субъекта) и идет к создаваемому художественному образу человека или в процессе творчества отталкивается от самой
действительности (от объекта), постепенно приближая его к себе и вживаясь в создаваемый образ.
В творчестве Владимира Высоцкого присутствует немало песен, в которых наблюдается близость литературного персонажа автору в силу явных автобиографических параллелей с исторической личностью и фактами жизни автора в поэтических текстах. Такой персонаж читателю сложно дифференцировать от его создателя.
Исследуя образ лирического героя в поэзии В. Высоцкого, мы условно
выделили в нем три разновидности. К первой группе отнесли лирического героя, максимально близкого автору, в образе которого прослеживаются явные автобиографические черты («Певец у микрофона», «Мой друг уехал в Магадан...»).
Вторую группу составили лирические герои в классическом литературоведческом понимании. Впервые термин «лирический герой» использован Ю. Н. Тыняновым по отношению к творчеству А. Блока, в последующем термин стали применять к анализу творчества любого автора, подразумевая под ним одну из форм «проявления авторского сознания в лирическом произведении; образ поэта в лирике, выражающий его мысли и чувства, но не сводимый к его житейской личности; субъект речи и переживания, в то же время являющийся главным объектом изображения в произведении, его идейно-темати-ческим и
композиционным центром» [4] («Нить Ариадны», «Лирическая», «Дом хрустальный»).
Третью разновидность данного типа персонажа мы обозначили термином «скрытый» лирический герой, так как он является ролевым лишь по форме, но лирическим по содержанию. Он отделен от автора либо спецификой профессии, либо исторической конкретностью, но под ролевой маской может скрываться лирический герой, как, например, в военной лирике барда.
Степень близости героя и автора может быть различной: от
выражения героем сходных, родственных автору идей до почти полного их сближения.
Лирический герой Высоцкого отличается жизненным
максимализмом. Для него есть только два цвета: черный и белый. Добро и Зло у него всегда «сидят на разных берегах» [2. С. 77]. Такая жесткая жизненная позиция лирического героя противостоит мнению большинства людей, которых устраивает существующий жизненный уклад. Отсюда идет конфликт и
драматическое противостояние героя с окружающим его миром, а порой и с самим собой.
Критерием для определения лирического героя может служить содержание поэтического образа. Подчас подсказкой в этом вопросе может выступить заглавие стихотворения. Если произведения ролевой лирики, как правило, имеют заглавие, в котором часто называется действующее лицо, то у лирических стихотворений оно в большинстве случаев отсутствует. Лирический герой часто не имеет и портретного описания, автор с помощью разных форм речи (метрических, ритмических,
строфических, монологических, диалогических конструкций и т.д.) создает представление о субъекте речи, позволяет обрести героям, хотя бы частично, так недостающую им предметность.
Ориентация ролевой лирики Высоцкого на разговорную речь сказалась на широком
стилистическом диапазоне
стихотворного материала: от
архаизмов и возвышенной лексики до грубого просторечия и даже бранных слов. В лирических же произведениях эта
«разношерстность» стилей
несколько сглаживается, но полностью не исчезает. Например, в песне «Певца у микрофона» мы можем обнаружить наряду с книжными поэтическими словами (миссия, образа, лампада, душа) и разговорно-просторечные (опостылеть, соврать, плевать, влепить, не в ударе). С высокими поэтическими и, напротив, словами просторечными, встречаются слова публицистического и делового стиля: интервью, партнер, агитатор, пресса, дебаты, инстанция, организация, протокол, чин, ранг и т.д. В стихотворении «Я бодрствую, но вещий сон мне снится...» можно найти элементы всех перечисленных выше стилей.
Основным способом определения типа литературного персонажа является «характер речи героя
(произнесенная - непроизнесенная) и ситуация, действующим лицом которой он является» [1. С. 120]. В лирических произведениях сюжетная сторона произведения отходит на второй план, уступая место внутренним переживаниям героя. События служат здесь своего рода фоном для выражения субъектных ощущений. Ситуация может предстать как метафора и иметь символически обобщенный смысл: «Кони привередливые», «Горизонт», «Нить Ариадны».
Не во всех лирических песнях
действие может быть наполнено символическим содержанием. Как верно подметила М. В. Воронова, в стихотворениях, «где повествуется о реальных событиях, происходивших или происходящих с самим Высоцким, лирический герой близок к биографическому автору» [1. С. 122] («Ноль семь», «Случай», «Что сегодня мне суды и заседанья?..», «Мой друг уехал в Магадан...»). В этом случае обычно размытый образ лирического героя обретает черты личности самого барда, становясь конкретно осязаемым.
Следовательно, монолог
лирического персонажа можно обозначить как «непроизнесенный». Это разговор героя с самим собой, своего рода исповедь. Традиционно, лирические стихотворения не рассчитаны на конкретных
слушателей, а обращения носят
риторический характер. Однако особенности творчества барда нарушают устоявшиеся каноны классической поэзии. Среди песенного репертуара Высоцкого, большую часть которого составляют ролевые песни, были и лирические произведения, исполняемые перед широкой аудиторией. Но
значительное превалирование в
репертуаре ролевых произведений все же говорит об исповедальности и интимности лирических песен для творчества Высоцкого.
Монолог лирического героя
поэтичнее речи ролевых
персонажей. Даже при наличии
разных стилей в рамках одной
лирической песни, что вообще характерно для поэзии Высоцкого, это не так «режет» слух, оно фонетически и стилистически менее конфликтно; Я дышал синевой, белый пар выдыхая.../ Он летел, становясь облаками. / Снег скрипел подо мной, поскрипев, - затихал, / А сугробы прилечь завлекали [2. С. 53].
Немалую группу лирических
произведений составляет любовная
лирика барда. Значительная часть этих песен посвящена французской актрисе русского происхождения и последней жене Владимира
Высоцкого Марине Влади.
Лирический герой в анализируемых произведениях максимально
приближен к автору. Произведения носят явный автобиографический характер: «Я верю в нашу общую звезду...», «Люблю тебя сейчас...», «Маринка! Слушай, милая
Маринка...», «Лирическая», «Нет
рядом никого, как ни дыши...».
Ранняя ролевая лирика носит характер стилизации под тюремный, городской фольклор и женский образ заметно снижен, что во многом объясняется уголовной средой,
которая отнимает у героинь такие качества, как женственность, обаяние, нежность и хрупкость, которые и привлекают, восхищают мужчин в женщине. В более поздних песнях мы видим иные отношения между возлюбленными, особенно это касается женского образа. Герой преклоняется перед женщиной, возводя ее на пьедестал. На
любимую женщину, как на богиню, герой смотрит снизу вверх. За право любить и быть рядом, лирический герой готов заплатить любую цену: «Я для тебя готов пойти в тюрьму
- / Пусть это будет за тебя награда».
В любовных песнях перед нами предстает литературный персонаж в современной трактовке традиционносредневекового образа рыцаря: время нынешнее, а готовность сложить все к ногам своей дамы сердца, включая собственную жизнь, из того легендарного времени. Решительность и готовность героя к
любым действиям во имя любимой подчеркивается глаголами
совершенного вида: заберу, унесу, выплесну, украду.
Любовная лирическая тема не является основной для поэзии
Высоцкого. Но, «как без второстепенных действующих лиц нельзя понять все произведение, так и без второстепенных тем невозможно почувствовать
мироощущение поэта в целом, представить его лирического героя во всем богатстве духовного мира, осмыслить его отношение к окружающему, понять до конца авторскую позицию» [3. С. 321].
Таким образом, лирический герой Владимира Высоцкого не идеален и не гармоничен, подобно герою Булата Окуджавы. В этом плане он скорее близок лирическому герою Александра Галича. Но для Галича носителем Зла является Система, стоит ее сменить - все наладится. Для Высоцкого и его героев
тоталитарный режим не
воспринимается носителем
абсолютного зла, он в песнях не раз весело критикуется. У Высоцкого понятие Зла носит более глобальный и масштабный характер. А Зло
Системы лирический герой видит, вслед за автором, в нравственных компромиссах людей и в их отказе от внутренней свободы, собственной индивидуальности. Проблема кроется не в тоталитарном режиме, а в людях, которые безоговорочно принимают подобный порядок вещей. Ведь Система - это сами люди.
В лирических песнях тема жизни и смерти зазвучала иначе, нежели в ролевых произведениях, герою которых не стоило особого труда пересекать даже границу двух миров. Лирическому герою страшна не столько сама смерть, которая неизбежна и является частью жизни («В рожденье смерть проглядывает косо...»), а преждевременность ее прихода. Герою Высоцкого одной жизни мало. Оттого он находится в «непрерывном движении», «спешит»
жить, стараясь успеть и познать как можно больше.
Высоцкий рассматривает тему смерти двояко: как физическую и духовную. Духовная смерть для автора и его лирического героя страшнее, так как она неизбежно влечет за собой вторую. Запущенный процесс саморазрушения уничтожит человека, тогда как физическая смерть не затрагивает памяти о человеке, которая продолжает жить и после его смерти. А шанс на вторую жизнь герой может получить, лишь следуя этическим и нравственным законам.
С усилением лирического начала в песнях поэта сильнее звучит мотив веры/безверия. Герой превратился из незамысловатого персонажа «уголовных» песен в лирического героя с трагическим,
экзистенциальным мироощущением. Лирический герой барда - это его современник, и мир, в котором он живет, подробен и узнаваем. Герой Высоцкого раздираем внутренними противоречиями, а по-другому быть и не может, ведь мир, в котором живет лирический герой, расколот, трагичен и проблемен. Он жаждет веры и успокоения, но в нем сильно «зерно сомнения», которое не даст ему обрести их.
Постепенно, с усилением лирического в поэзии Высоцкого, герой песен все чаще замечает несовершенство мира, в котором он живет. Все сильнее болит его душа, из-за раздробленности и бездуховности общества.
Лирический герой все сильнее жаждет найти в себе веру, а не найдя ее, приходит к разладу с самим собой, что заставляет его горестно восклицать; «Света -тьма, нет Бога!», «Все не так, как надо!». Оттого лирическому герою и чудится, что «ангелы поют такими злыми голосами», а сами райские кущи предстают местом «гиблым и злым», напрямую ассоциируясь с тюремной зоной, что, в частности, сказалось в стиле произведения, где
наряду с возвышенной лексикой встречаются тюремно-жаргонные слова.
Свою близость к народу, свой патриотизм Высоцкий передал и лирическому герою. Но любовь Высоцкого, а вслед за ним и его лирического героя не слепа и возвышенна, не выливается в хвалебные дифирамбы. Их любовь «многослойна» и неоднозначна. Чувства не мешают герою видеть. О трезвом взгляде героя говорят поставленные в один ряд противоположные по значению
эпитеты, которые используются при описании им своей родины в песне «Купола»: Я стою, как перед вечною загадкою / Перед великою да сказочной страною./ Перед солоно -да горько-кисло-сладкою, / Голубою, родниковою, ржаной [2. С. 76].
Лирического героя Высоцкого
можно назвать «белой вороной». Он всячески противится «стадности» современного ему общества, не желая идти по жизни «туда, куда толпа». Тема «белой вороны» в различных вариациях Высоцким в песнях не раз обыгрывалась: от легкой ненавязчивой интерпретации в ролевой песне «Про белого слона» («Средь своих собратьев белый слон / Был, конечно, белою вороной») до отчаянного крика-протеста лирического героя. Если в жизни словосочетание «белая ворона» употребляется несколько иронично, даже с некоторым
негативным оттенком, то у Высоцкого мы видим противоположный результат. «Белая ворона» -синоним индивидуальности, которая противопоставляется обезличенной толпе.
Желание лирического героя не быть частью толпы говорит не об эксцентричности и эгоизме, а о здоровом желании быть духовно независимой личностью, которая требует уважение к своим жизненным принципам и готова уважать интересы другой личности. Лирический герой не чувствует себя
абсолютно свободным, даже когда он перешагнул черту («Я из повиновения вышел -/ За флажки, жажда жизни сильней!») и добился личной свободы, ведь народ в большинстве своем остался ограниченным в правах.
Часто среда, в которой находится лирический герой, оказывается враждебной ему, ситуация может быть тупиковой. Попытки пробить лбом «глухую стену» жизненных обстоятельств могут озлобить героя, открыть в нем «второе дыхание» или, напротив, лишить его надежды, но, как правило, лишь на время.
Высоцкий не раз в своих произведениях подчеркивает
вневременной фактор
существования этических норм, нравственных «ориентиров», а точнее их универсальность для всех времен. Лирический герой не идет на компромиссы со своей совестью. Он видит правду поступков, как бы ни стремились ее завуалировать: «Закладывать» - обычнейшее слово, / А в то же время значит -«предавать».
Лирический герой может выступать в произведении не только от своего лица, но и от имени своего поколения, как, например, в «Балладе о детстве» или «Я никогда не верил в миражи...». В песне «Я никогда не верил в миражи...» мы видим процесс превращения, переход лирического «я» в лирическое «мы». В начале произведения перед нами лирический герой («Но свысока глазея на невежд, / От них я отличался очень мало...»), образ которого затем обобщается, и перед нами уже целое поколение «страшных лет России» [2. С. 123].
Жесткая жизненная позиция лирического героя противостоит мнению большинства людей, принявших такой компромисс. Отсюда и идет конфликт и драматическое противостояние героя лирики Высоцкого с окружающим его миром, а порой и с самим собой: «Маски», «Случай в ресторане»,
«Мне судьба - до последней черты, до креста...», «Гамлет», «Дурацкий сон, как кистенем» и др. Для достижения цели все средства хороши - это девиз не для героя Высоцкого. Добро, не прибегая ни к каким уловкам, способно победить злые силы в честном бою («Песне о сентиментальном боксере»).
Зло для лирического героя не только конкретное действие, но и пассивное наблюдение за происходящим.
Одним из программных и ключевых для творчества барда стало такое произведение, как «Кони привередливые». Тема «гибельного восторга», отразившаяся в песне Высоцкого, имеет свои корни в русской литературе. Без труда на ум приходят пушкинские строки: «Все, все, что гибелью грозит, / Для сердца смертного таит / Неизъяснимы наслажденья».
Герой «Коней привередливых» не бесшабашный удалец, что без страха и упрека мчится навстречу гибели. В нем одновременно с желанием заглянуть в глаза бездны просыпается реальный человеческий страх смерти. Оттого он, подстегивая лошадей, одновременно умоляет их: «Чуть помедленнее, кони, / Чуть помедленнее...» [2. С. 34].
Гибельный восторг, к которому мчится наездник, находится на самом краю бездны, у той черты, переступив которую переходишь со смертью на «ты». Риск для героя - это не суицидный порыв, а как ни парадоксально, желание познать и ощутить всю полноту жизни, что становится в этот миг конкретноосязаемой, подобно пьянящему воздуху свободы из песни «В тайгу...»: «И я / Воздух ем, жую, глотаю...» [2. С. 102].
Примечания
1. Воронова М. Стилистические средства маркировки лирического и ролевых героев В. С. Высоцкого // В. С. Высоцкий: Исследования и
материалы. Воронеж, 1991. 2. Высоцкий В. С. Избранные песни и стихи. В 5 т. / сост. JI. Корякина. М., 1991. 3. Копылова Н. И. Лирический герой и
герои Высоцкого на rendez-vous. Мир Высоцкого: Исследования и материалы. Вып. 2. М., 1998. 4. NLIT.RU - Новая литературная энциклопедия.
URL:http://www.nlit.ru/l/liricheskij geroj.htm
Статья поступила в редакцию 16.06.2011 г.
УДК 82+821.35
О СПОСОБАХ ОБРАЗОВАНИЯ ДАГЕСТАНСКИХ ТОПОНИМОВ, ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В РУССКОЯЗЫЧНОЙ ПРОЗЕ
®2011 Гасанова С.Х. Дагестанский государственный педагогический университет
В работе рассматриваются топонимы Дагестана, используемые в
произведениях художественной, исторической прозы. Произведена
тематическая классификация топонимов, выделены микротопонимы, несущие определенную стилистическую нагрузку. Затрагивается вопрос об
образовании ряда топонимов. Перечислены тенденции, ведущие к
формированию русскоязычной топонимической системы.
The author of the article considers Dagestan toponyms, used in fiction and historical prose works. She performs the thematic classification of the toponyms, singles out the microtoponyms, bearing the certain stylistic loading. She touches upon the problem of formation of the number of toponyms, lists the trends conducting to the formation of the Russian-language toponymic system.
Ключевые слова: микротопонимы, ойконимы, топонимическая система, страноведческая информация, дагестанские топонимы, основные тенденции.
Keywords: microtoponyms, oyconym, toponymic system, country-specific study information, Dagestan toponyms, main trends.
Топонимы, обладая несомненным теоретическим и практическим значением, приобретают особую
актуальность, становясь
принадлежностью русскоязычного художественного произведения, атрибутом его лексики. В художественном тексте топонимы не только несут страноведческую
информацию, но и приобретают контекстуальную художественноэстетическую информацию.
Топонимы разных дагестанских
народов в художественной
русскоязычной литературе отражают следствие взаимодействия русского и дагестанских языков. Выявление закономерностей вхождения слов дагестанских языков, в том числе и топонимов, в русский текст
способствует освещению одного из аспектов национально-русского двуязычия.
Мы выбирали топонимы из русскоязычных литературных
произведений дагестанских
писателей с точки зрения их тематической отнесенности,
анализировали их образование. Такой подход позволил установить особенности освоения дагестанской топонимии русским языком, характер транслитерации, мотивы включения в художественный текст национального топоназвания в качестве варваризма и т.д.
При тематической классификации наблюдается тенденция к
приспособлению дагестанских
национальных топонимов к
структурным особенностям русской топонимии, например, названия Араканы, Амузги, Игали, Хуты, Сунчи, Хорохи приобретают грамматический статус имен существительных plural ia tan-turn. В языках-источниках они не имеют таких же параметров, тем более финали -ы. Наблюдается тенденция к унификации звуко-буквенного облика разноязычных топонимов по модели частотных единиц, например, по образцу топонимов с финалью -ух (Анцух, Уркух, Сиух в соответствии с законом ряда употребительной в русской речи стала форма Кумух, чуждая родному языку обитателей села).
Исследование дагестанских
топонимов в русскоязычном художественном тексте методом
тематической классификации дает основание утверждать, что освоение названий сопровождается
опрощением. Например, случаи употребления оронимов гора Кахаб-меэр. гора Чика-Сизул-меэр свидетельствуют о том, что детерминирующий апеллятив меэр
ав. «гора» в русском тексте не воспринимается в этом значении, он сохраняется, хотя его функцию выполняет русский эквивалент гора.
Отметим, что географические имена образуются еще и от апеллятивов. Кроме этого,
наименованиями объектов могут
выступать и слова, не имеющие апеллятивного значения, то есть имена и фамилии людей, другие
собственные имена. Компоненты
топонимов всегда бывают в какой-то связи, отношении друг с другом. Исходя из словообразовательных возможностей какого-либо
определенного языка, мы обязаны выделить все аффиксы и все типы словосложения, и каждая
мельчайшая рубрика будет своего рода типом или подтипом.
Большинство типов тюркских
топонимов состоит из двух слов.
Однословных типов сравнительно
немного. Имеются топонимические названия, состоящие из трех,
четырех и пяти компонентов. А. В. Суперанская причину возникновения
двухсловных и многословных
топонимов видит в том, что «люди просто не могут дать всем объектам, находящимся на данной территории, совершенно особые, не похожие друг на друга, названия. Это, возможно, связано и с особенностью памяти человека, так как потребовало бы запоминания большого числа не похожих друг на друга слов. Потому названиям нужно было дать новые определения, то есть
дополнительные элементы».
Многословные топонимы по принципу ЯЗЫКОВОЙ экономии для удобства употребления постепенно сокращались, и некоторые из них стали однословными. Такой вывод, по крайней мере, можно сделать на основе исследования тюркских топонимов. В качестве примеров приведем такие микротопонимы, как Тюе батгъан «место, где утонул верблюд», Къоян аркъа (къоян «заяц» + аркъа «склон) «место, где бывает много зайцев», Йылкъы тав (йылкъы «табун» + тав «гора») «гора, где пасли табуны лошадей», Оъгюз тав (оьгюз «бык, вол» + тав «гора» «гора, где пасли быков» и др.
Совершенно очевидно, что многие однословные топонимы являлись определениями и произносились в сочетании с именем. С течением времени имена отпали, а прилагательные
субстантивировались и стали
однословными топонимическими наименованиями. Такими могли выступать географические термины типа Сырт «возвышенность», Тала «поляна», Инчке «тонкий», но их, видимо, было очень немного, так как географические объекты с одинаковыми названиями легко могли спутать друг с другом. А топонимы, как известно, нередко состоят из двух, трех, а иногда и из нескольких компонентов.
Необходимо подчеркнуть, что из всех средств - корневых слов, словообразовательных аффиксов, средств сочетания - в образовании топонимов участвуют не все, а лишь определенные. Эта избирательность в выборе словообразовательных средств, изменения топонимов по строгим закономерностям дают право сделать вывод о существовании какой-то системы. Ю. А. Карпенко говорил: «Единая топонимическая
система охватывает всю территорию распространения одного языка или даже группы близкородственных языков. Так, территория
распространения русского,
украинского и белорусского языков представляет, по-видимому, одну систему. Однако это не означает факультативности топонимической системы. Определение действия этой системы как тенденции, а не как закона объясняется тем, что есть множество случаев, в которых по требованию системы, казалось бы, должно произойти изменение, однако изменение не происходит. Другими словами, есть множество нарушений системы» [6. С. 56].
Наблюдается тенденция к обозначению селения простым, одноосновным названием, если данное селение широко известно в Дагестане, например: Гимры, Гуниб, Казикумух, Яраг. Однако во избежание омонимической аттракции обыкновенно пишут: аул Ахульго и гора Ахульго, аул Гуниб и гора Гуниб. Конкретизация подобного рода не затрагивает случаев синкретичного обозначения топонимом и региона,
общества, и селения, например, Акуша - это собирательное название, как и Авария, Мехтула, Табасарань, и комоним. Среди комонимов выделяются такие,
которые указывают на время создания, например: Новый Ирганай, Новый Чиркей, Старое Ахульго.
Апеллятив «аул» как бы навязан дагестанской топонимии традицией, восходящей к произведениям А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого и др. Они использовали экзотизм «аул» для придания повествованию кавказского колорита Это слово звучало тогда эффектно. Благодаря авторитету великих
русских поэтов и писателей, впервые «обрусивших» тюркизм «аул», он закрепился за поселением дагестанского типа. Слово «аул» бытует в художественной литературе, но не вошло в дагестанские языки, оно не стало и принадлежностью
общеупотребительной лексики
русского языка.
В отдельных художественных произведениях «аул» приобретает контекстуальную коннотацию,
обозначая старое селение.
Среди микротопонимов
выделяются такие, которые в художественном тексте ситуативно несут определенную стилистическую нагрузку. Этот аспект ярко представлен на примере книги Э. Капиева «Поэт», в которой, в частности, содержится целый монолог, художественно
описывающий Москву. Или интерферированные топонимы в устах необразованного Сулеймана дополняют его речевой портрет.
Ю. О. Карпенко считает, что в микротопонимию входят не только названия незаселенных объектов -оврагов, речных перекатов, но и заселенных, например, кварталов городов или частей сел, то есть требуются только малые размеры объекта - абсолютные, а не относительные размеры. Например, названия государств Ватикан и
Монако не микротопонимы. Специфика микротопонимов
выясняется в их источниках, строении и в их судьбе. К источникам микротопонимов он относит: 1)
названия нарицательных имен без каких-либо словообразовательных изменений, 2) личные имена людей и другие категории слов. Если говорить о судьбе микротопонимов, то сфера их известности ограничена, они известны лишь относительно немногим людям [6. С. 15-16].
Рассматривая топонимы
конкретного языка, ученые
руководствуются методологией, позволяющей вскрыть синхронные и диахронические связи их
образования со
словообразовательной системой языка вообще, в необходимых случаях обращаясь к
соответствующим
словообразовательным системам родственных языков, а нередко и неродственных.
Топонимы, используемые
писателями как обычные слова, так или иначе связаны со
стилистической установкой, с
соотнесением географического объекта с изображаемыми в
произведении событиями, поэтому не во всех случаях точно воспроизводится исконная структура, особенно художественных
произведений, переложенных на русский язык переводчиками, не
знающими жизни дагестанцев.
В зависимости от стиля изложения в употреблении топонима доминировать могут коннотационные оттенки, в связи с чем внимание оказывается недостаточно
концентрированным на структурной адекватности передачи
национального названия
географического общества.
Выделим топонимы, которые транслитерированы с разных дагестанских языков, без труда семантизируются: Атлы-Боюн -
кумыкск. «перевал всадника», Данг-авлах - кумыкск. «Данг - степь»,
Няскент - кумыке, «грязный аул», Тезекент - «новый аул», Улу-Чай -кумыке, «большая река»; гидронимы из даргинского языка Кача-Бихан -«уносящая теленка», Улилла-шин -«исцеляющая глаз вода», то есть целебный источник, а также ороним Жаллад-Шура - буквально «палач-скала»; аварские: Бакдаб - «под солнцем», название аула, Кахаб-Росо
- «белое селение» - название аула, широко известное не только в Дагестане, но и далеко за его границами. Такую известность получило оно в связи с тем, что служит нисбой великого аварского барда Махмуда из Кахаб-Росо. Нисба превратилась в псевдофамилию, или псевдонимную фамилию, как например Гамзат Цадаса, то есть «из Цада», Сулейман Стальский, то есть «из селения Стал», Тагир Хрюгский и т.д.
Компонентами топонимических названий в тюркских языках могут выступать существительные,
прилагательные, числительные и другие части в разных сочетаниях, с аффиксами и без аффиксов.
Глагольные наименования также довольно разнообразны, приведем примеры, не вдаваясь в подробности: Оздурмас бет
(оздурмас «не провожать (до которого)» + бет «склон»), Гюн тиймес (гюн «солнце» + тиймес «не попадет») «название леса», Тюебасгъан («верблюд наступил») и ДР-
Глагольные топонимы составляют большую группу топонимов селения Уллубийаул: Синган сув
«минеральный источник», Ирк гоътерген тоъее «возвышенность, поднятая бараном», Нарт басган таш «камень, на которую наступил Нарт», Аюв оьлтюрген «лощина, где был убит медведь», Ябув урган тоъве «братская могила», Авган яр «сваленная, опрокинутая скала», Жаливгъажи гъайдаган
«Джаливгаджи вспахал», Гьасанали къырган (орфографич. къыргъан) «(место) очищенное Гасанали»,
Къади къазган «Кади вспахал», ...Таш чыгъараганлар «место, где добывают камень», Сув
чыгъараганлар, «воду добывающие», Шагъ турган (орфографии, тургъан) «место, где жил шах» [7. С. 122].
Данный тип топонимов часто встречается и в соседнем карачаево-балкар-ском языке: Бий елген
(дорбун) «пещера, где погиб хозяин (господин, князь)», Элия ургъан «где молния ударила», Хажбийни чана басхан «(местность), где Хажбия задавили сани», Туз къуйуучу «где соль дают (животным)»,
Айгырбаткан «жеребец утонул»,
Кумерказган «уголь копали»,
Дашкесан «камень резали», Янгантау ян - «горсть»+ тау -«гора», Аманкелды «здоровым вернулся», Худайберды «бог дал», Хангельды «хан пришел (вернулся)», Атыр-Олбют «жеребец пропал»,
Евкочар «враг побежит»,
Барсакелъмес «пойдет, не вернется» и другие [11. С. 186].
В отдельный разряд выделяются топонимы, в которых наблюдается десемантизация, формализация постпозитивного значимого
топоэлемента: гора хребта Арактау, гора Таркитау, хребет Салатау. В этих оронимах кумыкское село «гора» утратило свое значение, чем и вызывается сопровождение топонима апеллетивами гора, хребет. Аналогичное явление наблюдаем в орониме гора Хонотль-даг, в котором гора и даг «гора» дублируют одно и то же значение.
Составными топонимами мы считаем те, которые состоят из двух или более слов. Составными
являются топонимы,
представляющие собой
словосочетание, в котором атрибутивный компонент выражен относительным прилагательным с суффиксом -с/ск- и его
разновидностями -тек-, -енск-, -стек-, -овск-. Среди них численно преобладают топонимы,
определяющая часть которых содержит суффикс -ск-. Это
оронимы: Малатавские горы,
Самурский хребет, Кавказский хребет, Кадарский перевал; гидронимы: Аграханский залив,
Каспийское море, Хазарское море; дримонимы: Агачаульский лес,
Алисинкипульские леса, Герзельский лес; хоронимы: Ногайские степи,
Кумыкская степь, Прикаспийский край, Самурский округ, ханство Дербентское; микротопонимы:
Дживальский мост, Пролетарская улица.
Продуктивности суффикса -ск- в образовании относительных
прилагательных способствует такое историческое явление в системе русского словообразования, как возникновение возможности
сочетания этого суффикса с топоосновами, оканчивающимися на задненебные согласные г, к, х. Как известно, такое сочетание в прошлом противоречило
морфонологическим законам
словообразования русского языка, что суффикс -ск- первоначально имел в своем составе редуцированный гласный переднего ряда -ь (-ьск-\ перед которым по палатализации задненебные
согласные смягчались и переходили в шипящие. Впоследствии это фонетическое явление превратилось в морфологический закон чередования: г//ж, к//ч, х//ш.
Например: Волг(а) - волжский, враг -вражеский, дворник - дворнический, пастух - пастушеский.
Однако в Х\/111-Х1Х веках, когда в русский язык начали поступать топонимические названия народов Кавказа, возникла тенденция сохранения без морфологических альтернаций иноязычных основ, оканчивающихся на задненебные согласные: Дульчидагский перевал, Кумыкская плоскость, Кумыкское предгорье, Сулакский каньон, Сулакская ГЭС. Численно превосходят топонимы, в которых конечный согласный основы сочетается с суффиксом -ск-, например: Кахский уезд, Казикумухское ханство,
Хунзахское взгорье, Хунзахская
крепость, Мочохские высоты.
Проникновение в русский язык иноязычных названий, основа которых оканчивается на
задненебный согласный - лишь условие для реализации
имманентных фонологических
тенденций, в частности, к независимости релевантных
признаков согласных от воздействия соседних согласных.
Относительно немногочисленны составные топонимы, атрибутивный элемент которых оформлен сложным суффиксом -инск-: Шуринские ворота (Шура), Кубинская губерния (Куба), Мехтулинское ханство (Мехтула), Сирагинские горы. В последнем случае происходит частичное наложение на стыке основы Сираги -суффикса -инск. С помощью суффикса -овск- образованы определительные компоненты
топонимов: Гумбетовский район.
В составном топониме -Буйнакский район - наблюдаем аппликацию гаплологически
дублирующих морфоэлементов: Буйнакск + ский - не Буйнакскский, а Буйнакский.
Отмечены топонимы, созданные по модели «Притяжательноотносительное прилагательное +
апеллятив»: Волчьи ворота. Медвежий хребет. Верблюжья гора. В этих названиях прилагательные не выполняют функций отношения или принадлежности и, очевидно, мы имеем дело с метафорическим использованием названий животных.
В исследованных произведениях художественной литературы
образований, созданных по модели «качественное прилагательное +
существительное», немного. Это Большая Чечня. Малая Чечня, Верхний Дженгутай. Нижний Дженгутай, Новый родник. Новый Ирганай, Новый Чиркей. Старый Чиркей, Старый Дарго, Новый Дарго. Красные скалы. Черные скалы и др.
Ойконимы, состоящие из определяющей части Новый и
названия аула, появляются в
ойконимиконе Дагестана в связи с разного рода событиями. Это и переселение с гор жителей аула, которые решили дать имя своего исконного поселения новому, и постройка нового населенного пункта вследствие разрушения старого землетрясением, затопления
водохранилищем при строительстве гидроэлектростанции, например,
комоним Новый Чиркей появился, когда Старый Чиркей оказался под водой Сулака при строительстве Чиркейской ГЭС.
Небольшое количество топонимов образовано в виде сочетания апеллятива с последующим несогласованным определением, например: ущелье Черной реки,
пещера Бессмертных, пещера Курбана, пещера Святого Али, улица Марлинского, улица Чехова, улица Гоголя, Долина женихов, Мост жестокости. Последние возникли, по-видимо-му, как искусственные, вымышленные авторами
произведений.
Значительно количество так называемых аппозитивных топонимов, составные части которых не связаны между собой грамматически и по сути представляют собой приложение и слово, к которому оно относится, другими словами, апеллятив и собственное имя аула, горы, реки и т.д.: аул Баян, аул Буглен, аул Буурак, аул Гачада, аул Гимры, аул Дусрех, аул Дылым, аул Загадка, аул Зурхаб, аул Кадар, аул Канитль, аул Карха, аул Кубачи, аул Кудали, аул Мачада, аул Сулевкент, аул Тавозень, аул Цовкра, аул Чарах, аул Эрпели; селение Магар, селение Куппа и т.д.
К этому же разряду относим и названия крепостей, которые могут быть неверно истолкованы: крепость «Грозная», крепость «Внезапная», крепость «Бурная». Эти сочетания нельзя трактовать как атрибутивноименные с постпозитивным согласованным определением, так как невозможны Грозная крепость, Бурная крепость, Внезапная крепость.
Приведенные составные
топонимы не характерны для номинационной системы
дагестанских языков, они созданы на русской языковой почве. На языках народов Дагестана им соответствуют сочетания с обратным порядком компонентов, как например, Герзель-аул, Андрей/Эндирей-аул, Каранай-аул, Уллубий-аул. Это подтверждают многочисленные комонимические названия аварцев с постпозитивным апеллятивом (Кахаб-росо «Белое село»), лезгин (Коч-хюр), кумыков (Кая-кент, Кар-лан-юрт), даргинцев (Кака-махи, Ая-махи, Хаджал-махи).
Хоронимы типа Авария, Андия, встречающиеся в литературе, а также нередкие в местной прессе, научной и научно-популярной информации образования Лакия, Лезгиния и подобные возникли по аналогии с Грузия, Армения, Осетия. Формирование названий стран, территорий, регионов по латиноевропейскому образцу, то есть с инициалью -мя, - относительно позднее явление в русском языке.
По типу собирательных имен существительных русского языка формировались названия с обобщающе-собирательной семантикой Акуша, Мехтула.
Обращает внимание фигурируемое наряду с ними необычное имя Табасарань, которое, может быть, появилось не без ассоциативного влияния названий Кубань,
Астрахань.
Топонимы с конечным согласным х; Геджух, Кумух, Моксох, Хунзах, Хосрех. В исконных их соответствиях не всегда присутствует согласный -с, в частности в лакских комонимах Кумух, Хосрех.
Топонимы с финалью -и воспринимаются как формы сугубо множественного числа и
употребляются, как правило, во всех парадигматических формах как существительные Р1игаНа 1апШт. Например: Алмаки, Белиджи,
Доргели, Долохари, Гурдали, Игали, Ихали, Ицари, Кумли, Курчали,
Мискинджи, Мукарки, Тарки, Ури, Урцеки. Они употребляются так же, как и Дубки. Интерес представляет этнотопоним Кубани. С точки зрения словообразовательной структуры напоминает существительное
басмачи - басмач. Тюркское басма «наступить» + ни суффикс лица единственного числа: басмачи
«наступивший». Но образование, созданное по модели тюркских языков, русским языковым сознанием воспринято было как форма множественного числа, в
соответствии с которой образована форма единственного числа -басмач.
Аналогичным образом название Кубачи «кольчугоделатель (куба «кольчуга» + чи-суффикс лица единственного числа) стало существительным только
множественного числа (ср.: формы
косвенных падежей из Кубачей, в Кубачах).
В этой же группе укажем
топонимы с финалью -ы: Гимры,
Ишкарты, Гижды, Талкы. Эти формы не свойственны дагестанским языкам: в них нет
противопоставленных твердых и мягких согласных, следовательно, нет и гласного звука [ы]. Единичны гидронимы с финалью -к(а):
Березовка, Ольховка, Ашильтинка.
Немногочисленны производные топонимы, созданные по
арабоязычной деривационной
модели: имамат, вилаят, вилает,
вилайет, зиярат.
Таким образом, дагестанские топонимы представляют структурное многообразие и являются богатейшим материалом для
исследования языковедов.
Примечания
1. Абдуллаев А. А. О некоторых особенностях русской речи в Дагестане / РЯШ. 1984. №3. 2. Абдуллаев И. X. Словообразовательные модели ойконимов
Дагестана / Ономастика Кавказа. Махачкала, 197 6. 3. Байрамукова А. И.
Этнокультурный аспект концептосферы / Мат-лы региональной научной конференции. Нальчик : КБГУ, 2004. 4. Гасанова С. X. Топонимия в
дагестанской русскоязычной (оригинальной и переводной) художественной литературе. Махачкала, 2010. 5. Имя нарицательное и собственное / отв.
ред. А. В. Суперанская. М., 197 8. 6. Карпенко Ю. А. О синхронической
топонимике // Принципы топонимики. М., 1970. 7. Кочакаева М. И.
Уллубийаульский говор кумыкского языка. Махачкала, 2 009. 8. Лезина И. Н., Суперанская А. В. Ономастика. Словарь-справочник тюркских родоплеменных названий. М., 1994. 9. Мурзаев Э. М. Образ места // Русская речь. 1993. № 4. 10. Мурзаев Э. М. Тюркские географические названия. М., 1996. 11.
Мусукаев Б. X. Очерки балкарской ономастики. Нальчик : Изд-во РАН, 2 0 07. 12. Подольская Н. В. Типовые восточнославянские топоосновы. Словообразовательный анализ. М. : Наука, 1983. 13. Ященко А. М. Топонимы
и географическая среда // Географическая среда и географические названия. Л., 1974.
Статья поступила в редакцию 24.06.2011 г.
