CC BY
769DOI: 10.24411/2218-1229-2019-13214 ВОПРОСЫ НАЦИОНАЛИЗМА 2019 № 1 (3 2)
ВАХТАНГ Шотович СургуЛАДЗЕ
кандидат философских наук, ведущий эксперт Аналитической группы С.Т.К.; [email protected]
ИДЕОЛОГИЯ и ПРАКТИКА НЕМЕЦКОГО НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМА!
КОГДА НАЦИЯ ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ПО рАСОВЫМ ПРИЗНАКАМ
Аннотация: В статье рассматриваются идеологические и политические особенности немецкого национал-социализма. Анализируется политическая роль биологической концепции нации, социальная база нацистов и их восприятие народных масс. Особое внимание уделяется роли идеологии в политической и военной практике руководства Третьего рейха. Даётся историко-политическая и психологическая критика нацизма и идеологий фашистского типа.
Ключевые слова: немецкий национал-социализм, нацизм, фашизм, Германия, Третий рейх, Италия, Адольф Гитлер, Бенито Муссолини, Франсиско Франко, НСДАП, социализм, нация, средний класс, авторитаризм, милитаризм, психология масс.
Abstract: The article discusses the ideological and political features of German national socialism. It analyzes the political role of the biological concept of the nation, the social base of the Nazis and their perception of the role of the masses. It pays particular attention to the role of ideology in the political and military practice of the Third Reich's leadership. Besides that the paper proposes a Historical, political, and psychological criticism of Nazism and other fascist-type ideologies.
Keywords: German National Socialism, Nazism, Fascism, Germany, Third Reich, Italy, Adolf Hitler, Benito Mussolini, Francisco Franco, NSDAP, socialism, nation, middle class, authoritarianism, militarism, mass psychology.
Страна с энтузиазмом меняла свободу на веру.
Николай Устрялов
Национал-социализм и другие режимы фашистского типа
Италия Муссолини была живым эталоном для всех тоталитарных военизированных диктатур, противостоявших коммунистическому интернационализму, в том числе для Германии Гитлера и Испании Франко. На заре по_ литической карьеры Адольфу Гитлеру
200 льстило, когда его называли немецким _ Муссолини. В середине 1920-х гг. он
даже обратился в итальянское посольство в Берлине с просьбой прислать фотографию с его подписью, однако Министерство иностранных дел в Риме ответило на эту просьбу отказом1. «Марш на Берлин» он хотел устроить по образцу фашистского марша на Рим. Однако этот замысел не удался. В ноябре 1923 г. демонстрация нацистов к Фельдхеррнхалле была расстреляна баварской полицией. После прихода Гитлера к власти европейские
1 Ридли Д. Муссолини. М.: АСТ, 1999. С. 219. См. также с. 267, 292-294.
газеты изображали его как жалкую карикатуру на исполина Муссолини, но такое отношение продолжалось недолго.
Рассматривая становление национал-социализма в Германии в более широком международном контексте, уместно отметить ряд фактов. Так, например, в Испании идеология именовалась национал-синдикализмом, который был очень близок итальянскому фашизму с его корпоративным государством. Так же близко и сопоставимо было положение диктаторов — итальянского дуче, немецкого фюрера и испанского каудильо. Как и в Италии, национализм испанских фалангистов был в значительной степени гражданско-правовым, государственно-патриотическим, а не биологическим, как это имело место в национал-социалистической Германии. Внешняя стилистика также похожа — римский салют в качестве приветствия, обращение друг к другу на «ты». Как и НСДАП и Национальная фашистская партия Италии, Испанская фаланга приняла активное участие в уличной борьбе с различными левыми движениями.
Эти режимы, которые принято относить к политическим режимам фашистского типа, носили охранительный антикоммунистический, или, как часто говорили (намекая на роль СССР в мировом социалистическом движении), антибольшевистский характер.
Теоретическая база идеологии режимов фашистского типа была довольно примитивна. Везде упор делался на пропаганду, внешние образы, массовое восприятие. Режимы должны были сохранить традиционные ценности, пусть и в гипертрофированном, преувеличенном, подчас архаизированном виде. И, в силу этого, не предлагали масштабной программы социального переустройства мира. Все инструменты были стары — крепкая семья, работа, война, рассматривавшиеся в качестве высшего проявления силы нации, залога сохранения национальных
традиций. В ситуации, когда режим скорее ориентирован на сохранение существующего, а не достижение будущего «коммунистического рая», можно было пожертвовать разработанной догматикой. Положения партийной программы национал-социализма были весьма условными, а черты присущего ей практического догматизма не были научно обоснованы.
Идеологический эклектизм режимов фашистского типа особенно наглядно проявился в названии партии Франсиско Франко — Испанская фаланга традиционалистов и хунт (советов) национал-синдикалистского наступления (Falanga Española Tradicionalista y delas Juntasde Ofensivas Nacional Sindicalistas). Это название объединило в себе большую часть тех ценностей и взглядов на жизнь, которые отстаивал Франко и которые разделяли буржуазные католические слои испанского общества, на которые он опирался2. В сокращённом варианте партию именовали Движением или Фалангой. Партию поддерживали многие монархисты, традиционалисты, церковные круги и антисоциалистические силы.
В результате победы в гражданской войне и объединения всех правых партий Франко сосредоточил в своих руках власть, сопоставимую с властью Гитлера в Германии и намного превосходящую полномочия Муссолини в Италии.
Национальная фашистская партия Италии, добившись власти, была вынуждена на практике, в режиме реальной политики, вырабатывать теоретические основания своей идеологии. Иначе сложилась судьба движения, которое начало именно с теории, — партии Гитлера. Основой её идеологии стал не просто фашизм, а фашизм с расовым компонентом, когда реальная
2 Ходжес Г.Э. Франко: Краткая биогра- _
фия. М.: АСТ; Ермак, 2003. С. 126, 144, 183- 201 186. _
202
или мифическая биологическая принадлежность легла в основу представлений о нации и гражданине. В Италии фашисты сначала захватили власть (в октябре 1922 г.), а уже потом стали разрабатывать свою доктрину, в связи с чем Муссолини можно вполне обоснованно считать удачливым и талантливым конъюнктурным политиком-демагогом, который, чувствуя веяния времени и следуя собственным властолюбивым мечтам и темпераменту, был готов изменять свои взгляды или по крайней мере не превращать их в догму и не придавать им первостепенного и самостоятельного значения.
В Германии была обратная ситуация. Гитлер стал канцлером в 1933 г., не захватывая власть, а победив на выборах, т.е. придя с программой, которая вызревала на протяжении многих лет, хотя и носила при этом глубочайшие черты личности вождя национал-социализма. Эта разновидность фашизма получила название «нацизм» и в целях более точного разделения этих двух во многом схожих, но в то же время и очень отличных друг от друга идеологий. Далее в тексте, говоря о национал-социалистическом режиме Третьего рейха, мы будем говорить о нацистах. Именно это определение лучше всего характеризует идеологию национал-социалистической Германии и отличает её от других авторитарных режимов, которые также могли проводить этнические чистки, но никогда не практиковали их в столь широких масштабах и не заявляли о своей социал-дарвинистской концепции государственности и гражданства так открыто, расчётливо и жестоко.
Если Муссолини был человеком модерна, своеобразным носителем футуризма и идей развивающихся промышленных городов с их своеобразным творческим порывом, то Гитлер был скорее фанатичным человеком Средневековья, который ненавидел современные города и порождённый ими стиль жизни, включая и все модные в
начале ХХ века «дегенеративные», по его мнению, направления искусства. По своему консерватизму, во многом имевшему корни в романтизме и консервативных эстетических предпочтениях, по своему мировоззрению Гитлер был радикальным выразителем негодования деревни по отношению к городу.
После прихода к власти Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (НСДАП) вобрала в себя целый ряд правых партий, в том числе «Стальной шлем» — националистическую организацию бывших фронтовиков Первой мировой войны, и Немецкую национальную народную партию (Deutschnationale Volkspartei, DNVP).
В отличие от Муссолини первых лет фашистского режима в Италии, много говорившего о национальном самосознании и чувстве общности исторической судьбы и определённо отрицавшего биологический подход к определению национальной общности, Гитлер был последователен в расовом понимании нации. В этом смысле теорию и практику его режима сложно обвинить в непостоянстве, зыбкости, изменчивости или неоформленности. Всё было предельно ясно.
За тринадцать лет до того, как Гитлер добился поста канцлера, Готфрид Федер, на которого Гитлер полагался в экономических вопросах, набросал двадцать пять пунктов нацистской повестки дня. «Двадцать пять пунктов» не были чёткой и глубоко проработанной доктриной, а скорее представляли собой пропагандистски-агитационный документ, декларацию партии о своих целях и задачах. Однако они были объявлены программой Национал-социалистической рабочей партии Германии на партийном собрании в парадном зале мюнхенской пивной Хоф-бройхаус в феврале 1920 г., а в 1926 г. эти принципы были провозглашены неизменными. Четвёртый принцип звучал следующим образом: «Никто, кроме членов нации, не может быть граж-
данином государства. Никто, кроме тех, у кого немецкая кровь, вне зависимости от их вероисповедания, не могут быть членами нации»3. А пятый пункт предполагал фактическое изгнание из Германии всех немцев: «Любой, кто не является гражданином государства, может жить в Германии только как гость и должен быть признан субъектом законов для иностранцев». Так расизм и антисемитизм заявлялись совершенно открыто и недвусмысленно. Впоследствии эти принципы были подтверждены и развиты в Политической и экономической программе НСДАП.
Программа партии была во многом революционна — прежде всего с точки зрения международных отношений, так как первым же пунктом утверждала пангерманистские стремления по объединению всех немцев в едином государстве, то есть в первую очередь объединение Австрии и Германии в единое государство.
В программе НСДАП не было ничего откровенно нового и оригинального, кроме той степени демагогической силы, с которой проповедовались изложенные в ней принципы, и тех последствий, которые повлекла эта программа. Однако в середине 1920-х годов пункты национал-социалистической программы не вызывали впечатления чего-то большего, чем простой демагогии.
Эта программа была создана для всех классов и слоёв общества, была результатом баланса самых разнообразных и противоречивших друг другу интересов: «Для всех немцев — Великая Германия. Для шовинистов — антисемитизм. Для баронов — чистота германской расы. Для среднего клас-
3 Hitler: The Twenty Five Points // Oakeshott M.J. The Social and Political Doctrines of Contemporary Europe. Р. 190-193. См. также: Устрялов Н.В. Германия. В круговороте фашистской свастики. М.: Алгоритм, 2012. С. 15-18; Курылёв О.П. Энциклопедия символов Третьего Рейха. М.: Эксмо, 2010. С. 10.
са — здоровое среднее сословие" и немедленное обобществление больших универсальных магазинов. Для крестьян — принудительное безвозмездное отчуждение земель общего пользования, отмена арендной платы и т.д. Для рабочих — национализация трестов и разделение прибылей. Для всех трудящихся — уничтожение нетрудового дохода и задолженности... Для имущих классов — борьба с марксизмом и, в частности, коммунизмом. Наконец, всем женщинам Гитлер в речах своих обещает "вместо равноправия — мужей"»4. Так охарактеризовал пёструю национал-социалистическую программу в 1933 г. Н.В. Устрялов.
Как и Муссолини в Италии, Гитлер балансировал на грани противоречивых интересов и сумел использовать их таким образом, чтобы прийти к власти. Причём и в итальянском, и в немецком случае прихода к власти фашистов решающим фактором была «коммунистическая угроза», противоядие против которой судорожно искали представители привилегированных классов. Примечательно, что промышленники и буржуазия обнаруживали тенденцию не доверять радикальной риторике вождей обеих фашистских революций, так как видели в ней только популистские уловки, необходимые для того, чтобы завладеть душами масс. За будоражащими толпу выступлениями Гитлера представители крупного капитала не увидели свойственной ему веры в своё признание, посчитав его только хорошим артистом, оратором, готовым на компромисс политиканом без убеждений.
На практике же оказалось, что имущие классы недооценили реальной подоплёки этой риторики, не поняли, что за ней скрываются не только демагогия и популизм, но и вера в свой мессианизм преобразователя общества и
4 Устрялов Н.В. Германия. В круговороте _
фашистской свастики. М.: Алгоритм, 2012. 203 С. 19. _
борца с коммунизмом и любителями беззаботной жизни. Представители имущих классов Италии и Германии просто не могли представить образ мыслей поддерживаемых ими народных вождей, каждый из которых имел богатый жизненный опыт полуголодных блужданий по городским улицам. Однако у Гитлера мессианизм был истинно фанатичным, бешеным и непримиримым. Этой непримиримостью и фанатизмом он заметно отличался от Муссолини.
22 августа 1939 года Гитлер произнёс речь на секретном совещании высшего генералитета вермахта, в которой выразил эти чувства следующим образом: «Ввиду моих политических способностей всё в значительной мере зависит от меня, от моего существования. Ведь это факт, что никто, пожалуй, не пользуется таким доверием немецкого народа, как я. В будущем, верно, никогда не будет другого такого человека, который имел бы авторитет больший, чем имею я. Следовательно, моё существование есть фактор огромного значения. Но я могу быть в любой момент уничтожен каким-нибудь преступником, каким-нибудь идиотом... Никто не знает, как долго я ещё проживу. Поэтому пусть лучше столкновение произойдёт сегодня. В сущности — только три великих государственных деятелей во всём мире: Сталин, я и Муссолини. Муссолини — слабейший. Сталин и я — единственные, кто видит будущее»5.
Показательно, как откровенно, холодно, цинично и в то же время подробно останавливался Гитлер на вопросах управления сознанием масс. Гитлер выразил взгляды Густава Ле-бона языком практика, уличного агитатора, пропагандиста митингов и пивных. Если бы Гитлер не был осуждён
204
5 Цит. по: Гизевиус Г.Б. До горького конца. Записки заговорщика. Смоленск: Русич, 2002. Примечание на с. 356-358. См. также: Ридли Д. Муссолини. С. 371.
историей, а его книга не была признана экстремистской, то те её разделы, которые посвящены работе с массовым сознанием, могли бы стать учебником по политической рекламе, пропаганде и связям с общественностью.
Подход Гитлера к управлению массами можно суммировать следующим образом. Масса не состоит из профессоров и дипломатов, она не видит нюансов и полутонов, она инстинктивна, косна и бездумна, а значит, нуждается в страсти, чувстве, фанатизме, вере, а не разуме, во впечатлении, а не в знании. Массы не нуждаются в объяснениях, но жаждут утверждений. Именно в силу этого свойства речи на митингах национал-социалистов сейчас кажутся такими плоскими и банальными, наполненными общими фразами и восклицаниями, без глубоких мыслей и сложных конструкций. Эти речи не ставили целью тронуть разум, а должны были пробудить эмоции, для чего и сопровождались факельными шествиями, соответствующей атрибутикой и особым стилем самого их произнесения.
Вождь национал-социализма презирал массы, которым нужно было дать лучших вождей. Массовость партии по мысли Гитлера сама по себе давала право на власть. Парламент рассматривался идеологами национал-социализма как безответственный и аморальный институт, в силу чего национал-социалистическая партия не воспринималась своими членами как парламентская партия, и парламент был ей нужен только на первых порах.
Как и итальянский фашизм, национал-социализм Германии был вызван к жизни реакцией на коммунистическую опасность со стороны буржуазных классов и стал одним из результатов Первой мировой войны. Победители итальянцы выиграли эту войну, но чувствовали себя обманутыми и проигравшими, немцы войну проиграли, но чувствовали, что могли победить. Крах империи Гогенцоллернов
объяснялся в этих условиях не слабостью войск, не военным поражением, а революцией в тылу.
Являясь представителем мелкобуржуазной среды, Гитлер умело сочетал эксплуатацию патриотических чувств с социалистической риторикой. Патриотическое чувство побеждённой и оскорблённой Германии было синтезировано с насущными потребностями масс.
Как и Муссолини, Гитлер оказался правым политическим деятелем нового типа. Прежние юнкерские элиты не имели его мелкобуржуазного чутья и не умели так эксплуатировать социальные темы, как это удавалось ему6. Именно Гитлеру удалось соединить великодержавную риторику потомственного высшего чиновничества Пруссии с чаяниями народных масс, выходцем из которых он был.
Средний класс: социальная база фашизма и реальная экономическая подоплёка победы нацизма
Несмотря на мелкобуржуазную социальную базу, привели Гитлера к власти прежде всего промышленные круги — крупнейший военно-химический концерн «И.Г. Фарбениндустри» и крупнейшая металлургическая монополия Германии «Стальной трест» («Ферайнигтештальверке»), возникшая в Германии в 1926 г. в результате слияния металлургических и горнодобывающих компаний Тиссена, Вольфа и обанкротившегося концерна Стинне-са. Консолидация «Стального треста» проходила с помощью американских банкиров, предоставивших организации долгосрочные займы более чем на 100 млн долларов. На момент прихода Гитлера к власти в 1933 г. «Стальной трест» контролировал 20% производства угля, 50% — чугуна и 40% — ста-
6 О мелкобуржуазном характере идей Гитлера см.: Райх В. Психология масс и фашизм. М.: АСТ, 2004. С. 82, 87-97, 99 и др.
ли Германии. В годы Второй мировой войны «Стальной трест» был одной из наиболее мощных монополий нацистской Германии, тесно связанной с концернами «И.Г. Фарбениндустри», «Сименс» и др.
«Фарбениндустри» и «Стальной трест» были теми мощными и скрытыми пружинами, которые материально (деньгами) и социально (своими связями) обеспечили Адольфу Гитлеру его политический триумф. Интеллектуалы — Карл Хаусхофер, Готфрид Фе-дер и другие — были представителями тонкого слоя носителей идеологии, завесой идеологических смыслов поверх примитивного движения, скрывающими мощные рычаги грубой экономической силы и экономического интереса монополий. Причём далеко не всегда интеллектуалы, связываемые с нацизмом, ему симпатизировали или разделяли все идеологические установки гитлеризма, хоть он и пытался апеллировать к их авторитету. К таким авторитетам можно отнести, например, Освальда Шпенглера и Артура Мёлле-раван ден Брука.
Потребности промышленного капитала и поддержанная массами идеология нацизма привели Гитлера к власти. Две эти мощные силы — промышленные магнаты и социальная база нацистов в лице представителей мелкой буржуазии — объединились, стали работать на Гитлера. Причём средние классы общества, массы электората не знали об этой второй силе, выдвигавшей Гитлера вперёд. Опираясь на эти силы, Гитлер стал канцлером, а затем и президентом, сосредоточив в своих руках беспрецедентную власть.
Он пришёл к власти демократическим путём, но укреплял её, изменяя законы и прибегая к террору. Он не был общенациональным лидером в демократическом, неавторитарном понимании, как, например, Махатма Ганди. Его власть покоилась на штыках СС, концентрационных лагерях и поддержке со стороны отдельных,
205
пестуемых государством групп населения — членов партии, околопартийных организаций, чиновников, силового блока.
Гитлера активно поддерживала консервативная, крайне правая и радикальная интеллигенция. Либеральная немецкая интеллигенция пассивно стояла в стороне и наблюдала за происходившим. Во многом это объяснялось тем обстоятельством, что последователей Гитлера, как и его самого, недооценили и считали меньшим злом, чем торжество коммунистов.
Особенностью союза нацистов с промышленниками было то, что его стороны плохо понимали друг друга, у них были разные мотивы и разные цели. Промышленники и банкиры, так же как и аристократические круги, полагали, что Гитлер куплен, считали, что он обычный и при том недалёкий экспрессивный демагог. Если они и читали его книгу, то не придавали ей значения, что не удивительно, так как подобная дикость не могла восприниматься образованными людьми всерьёз. И именно здесь они просчитались. Привыкнув всё измерять деньгами, они не смогли понять, что всё написанное Гитлером говорилось всерьёз.
«В то время, — вспоминал глава немецкой разведки В. Шелленберг, — тысячи людей с самым разным прошлым и по совершенно различным причинам поспешно примкнули к национал-социалистическому движению. Как и большинство этих людей, я был уверен, что Гитлер — реалист в политике и что, добившись власти, он откажется от наиболее экстремистских и неразумных аспектов своей программы, таких, как меры против евреев. Эти средства, возможно, были хороши для того, чтобы вербовать сторонников в прошлом, но, разумеется, они не могли служить принципиальной основой управления современным государством»7. Точно
206
7 Шелленберг В. Лабиринт. Мемуары гитлеровского разведчика. М.: Дом Бируни,
так же думало большинство финансовых воротил и промышленников, обеспечивавших приход Гитлера к власти.
В 1933-1934 гг. даже такой прозорливый аналитик, как Эрнст Генри, не мог отойти от повсеместно распространённых экономически детерминированных оценок утверждавшегося нацистского режима8. Он, как и большинство, рассматривал Гитлера с точки зрения обычного «здравого смысла» и экономической подоплёки внутриполитической борьбы в Германии.
«Привилегированные классы рассчитывали, — отмечал Эрих Фромм, — что нацизм направит угрожавший им эмоциональный заряд в другое русло, и в то же время поставит нацию на службу их собственным экономическим интересам. В целом их ожидания оправдались, хотя они и ошиблись в некоторых деталях. Гитлер и его бюрократия не стали таким орудием, которым круппы и тиссены могли бы командовать как хотели; им пришлось разделить свою власть с нацистской бюрократией, а в ряде случаев и подчиниться ей. Однако нацизм, принёсший экономический ущерб всем остальным классам, заботливо опекал интересы наиболее мощных групп германской промышленности»9.
В высшей степени показательна судьба Фрица Тиссена, человека, которого в первые годы правления Гитлера называли истинным королём Германии. Сразу после прихода нацистов в 1933 г. к власти Фриц Тиссен был назначен на массу руководящих и почётных должностей, в том числе пожизненным членом Государственного Совета Пруссии и депутатом рейхстага
1991. С. 16. О расовой картине мира Гитлера и её значении для принимаемых решений см.: С. 104-105, 113, 227-228.
8 Генри Э. Гитлер над Европой? Гитлер против СССР. М.: Русский раритет, 2004.
9 Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для себя. М.: АСТ, 2004. С. 225.
от НСДАП. Позднее гауляйтеры Эссена, Дюссельдорфа и Северной Вестфа-лии признали право Тиссена налагать вето на любые решения, принятые в сфере экономики. Однако уже в 1939 году Тиссен покинул Германию, что не спасло его от нацистских концлагерей — заксенхаузена, Бухенвальда и Дахау10. Процесс сращивания государства и партии, партии и бизнеса проходил по нацистским правилам государственного капитализма, а бывшим спонсорам партии, благодаря которым фюрер пришёл к власти, пришлось либо смириться со своей судьбой, либо уйти с государственной сцены.
Между тем ответы на многие вопросы лежали в книге самого фюрера. Его мотивы были не в плоскости экономики. Социальной базой НСДАП между мировыми войнами выступали нижние слои среднего класса11, мелкая буржуазия — то есть преимущественно те люди, которых Владимир Ильич Ленин едко и уничижительно именовал «хозяйчиками»12. При этом Гитлер пытался заигрывать и с рабочими, и с высшими классами. Его политическая программа и агитация были в высшей степени эклектичным балансированием на острие интересов самых разных социальных групп и их оттенков. Само название партии — Национал-социалистическая рабочая партия Гер-мании13 — было продиктовано желани-
10 Тиссен Ф. Я заплатил Гитлеру. Исповедь немецкого магната, 1939-1945. М.: Центрполиграф, 2008.
11 Современный событиям анализ социальной базы, позволившей нацистам прийти к власти, предпринял Николай Устрялов: Устрялов Н.В. Германский национал-социализм. М.: Вузовская книга, 1999.
12 См., напр.: Ленин В.И. О праве наций на самоопределение // Ленин В.И. Полное собрание сочинений: в 58 т. 5-е изд. М.: Изд-во политической литературы, 1967-1975. Т. 25. С. 262.
13 В советской литературе старались пи-
сать «национал-социалистская», пытаясь
ем переманить на свою сторону немецкий пролетариат.
Если выбросить из книги Адольфа Гитлера все человеконенавистнические размышления о евреях, призвании арийского человечества и прочую иррациональную, пронизанную эмоциональным накалом патетику в стилистике жёлтой прессы и теорий кон-спирологических заговоров и мировой закулисы, то получится практическое пособие по политическому пиару, политической рекламе и политической психологии. Самое интересное, что вдохновляли Гитлера. коммунисты14. В своей книге Гитлер описывал, как однажды попал на массовую демонстрацию коммунистов. Обилие красных знамён и гвоздик, энтузиазм людей и яркость зрелища в целом настолько поразили его, что именно красный цвет лёг в основу партийного флага НСДАП. Остро чувствовавший массы Гитлер приложил максимум усилий к тому, чтобы внешние формы его партии были близки пролетариату Германии, несмотря на все мелкобуржуазные пункты партийной программы.
Внешняя сторона массовой работы и пропаганда были чрезвычайно успешны. Соединив несоединимое, Гитлер добился успеха, в котором сомневались прозорливейшие из аналитиков. Сомневался Николай Устря-лов, сомневался Эрнст Генри. Идеолог национал-большевизма Устрялов считал, что программа и социальная база национал-социализма настолько пестры, что удержаться у власти будет чрезвычайно сложно. В бестселлере
заретушировать гитлеровский «социализм» и пресечь любые возможные нежелательные ассоциации, которые могли бы связать в сознании читателей особенности социально-экономической политики в Третьем рейхе и СССР.
14 Гитлер А. Моя борьба. Каунас: Ода,
б/г. Входит в «Федеральный список экстре- _
мистских материалов» № 604. Решение Ки- 207 ровского районного суда г. Уфы от 24.03.2010. _
Эрнста Генри «Гитлер над Европой?» говорилось о том, что Гитлер, по-видимому, обречён на уничтожение в ходе внутрипартийных склок с Герингом и Геббельсом либо в результате восстания штурмовых отрядов (СА). Тем не менее ему удалось уцелеть.
Придя к власти, Гитлер стал проводить политику великогерманского национализма и забыл обо всех обещаниях, которые столь щедро раздавал своим сторонникам из среды мелкой буржуазии. В плоскости реализации программных планов НСДАП довольно быстро выяснилось, что обещания нацистских лидеров не имеют ничего общего с реальностью.
Интересную социальную картину представляли собой штурмовые (СА) и охранные (СС) отряды. СС формировались из верхов среднего класса, представителей интеллигентных и наиболее состоятельных слоёв общества, были «белой костью» и презирали как пролетариат, так и мелких хозяйчиков. Между тем именно из околопролетарских кругов и нижних слоёв среднего класса формировались штурмовые отряды, которые настаивали на реализации 25 пунктов мелкобуржуазной партийной программы НСДАП. Штурмовые отряды во главе с Рёмом требовали «второй революции», истинного социализма, укрепления своей роли в государственном аппарате, доведения начатого до конца, хотели обещанных перемен к лучшему, начинали угрожать и бастовать. Именно в противовес этой неудовлетворённой массе усиливались охранные отряды (СС). 30 июня 1934 г. в результате Ночи длинных ножей Гитлер решил эту про-блему15, ликвидировав радикальное крыло нацистского движения, представители которого слишком серьёзно воспринимали социалистический
аспект национал-социализма16. В результате штурмовики, те, кто пришёл в партию под влиянием социалистических и мелкобуржуазных лозунгов, перестали быть опасной политической и военной силой.
Единственной задачей Гитлера было укрепление собственной власти, чтобы добиться реализации своих мессианских идей. Трудовые и концентрационные лагеря, мобилизация в армию, в СС, СА, партийный аппарат и другие государственные и окологосударственные структуры были призваны обеспечить социальную и экономическую базу нового режима. Ставка делалась на бюрократию, класс государственных людей и крупный капитал, который стал срастаться с партией и государством.
Уровень жизни падал, питание становилось скуднее, права и свободы испарялись, уступая место новым «почётным» обязанностям, повсеместной милитаризации и перекосу развития экономики в сторону тяжёлой промышленности.
Расовая концепция нации и антисемитизм
Антисемитизм, опора на средние классы, нападки на крупный капитал (особенно финансовый и международный) стали отличительными характеристиками социально-экономической и политической программы нацистов.
Антикапиталистическая риторика была направлена прежде всего в адрес мирового капитала и успешно ложилась на уже подготовленную коммунистами почву массового сознания. Национал-социалисты только иначе расставили в этом вопросе акценты и добавили расизма. Ненависть обнищавших масс к мировому капиталу была дополнена пестуемой всеми спо-
208
15 Генри Э. Гитлер над Европой? // Генри Э. Гитлер над Европой? Гитлер против СССР. М.: Русский раритет, 2004. С. 178-193.
16 Шелленберг В. Лабиринт. Мемуары гитлеровского разведчика. М.: Дом Бируни, 1991. С. 19. Ср.: Додд У. Дневник посла Додда 1933-1938. М.: Соцэкгиз, 1961. С. 398.
собами ненавистью к «мировому еврейству» и провозглашением расовой исключительности немцев. Национал-социализм выступал против мирового капитала в той же мере, как и против интернационализма. Более того, интернациональный «еврейский» капитал рассматривался в качестве угрозы для нации и связывался с интернациональным марксизмом. Капитал и коммунизм, по мысли гитлеровской пропаганды, являли собой две стороны одной медали, были двумя составляющими одного процесса — порабощения мира еврейством. Основная цель марксизма в нацистском понимании состояла в упразднении всех нееврейских государств. Борьба «еврейского марксизма» с «еврейским капиталом» была в глазах идеологов НСДАП фикцией, призванной заставить мир поверить в теорию классовой борьбы и уничтожить «арийский» мир.
Преобладание евреев в ряде отраслей и профессий имело глубокие исторические корни и являлось следствием социально-политической, экономической и религиозной истории этой части Европы. Однако в цели нацистской пропаганды и политики не входил поиск истинных причин и анализ следствий. Имевшее место преобладание евреев на руководящих постах в хозяйственной жизни Германии и международном социалистическом движении было бесспорным, но объяснялось не реальным сложным комплексом исторических причин, а мифологизированными иррациональными представлениями о заговоре против «чистой» крови, абсолютизацией и противопоставлением «арийского добра» и «сионистского зла».
Политическая программа немецкого нацизма воплотилась в понятную массам и зловещую форму теории всемирного заговора. В целом антисемитская риторика национал-социалистов могла казаться очередным старым и вульгарным инструментом пропагандистской уличной борьбы. Однако книга
Гитлера производила совершенно другое впечатление искреннего и последовательного антисемитизма. Откровенность и честность книги Гитлера сбивала с толку ухищрённых политиков бисмарковской школы. Поверить в то, что изложенные в ней взгляды можно фанатично проводить в жизнь и исповедовать с полной убеждённостью в своей мессианской правоте, а придя к власти, оставаться последовательным в достижении поставленных целей, было для большинства политиков старой школы невозможно. Практика оказалась страшнее любых домыслов. Впоследствии Гитлер с фанатичным упоением загонял Германию в зверский тупик проводимой на практике зоологической идеологии.
Логике доктрины расового превосходства немцев была чужда мысль о том, что возможна какая-либо солидарность между рабочими разных рас. Сами слова «раса» и «национальность» приобрели в речах национал-социалистов изрядную долю биологизма, которого эти понятия, как правило, были лишены прежде. У Муссолини на протяжении большей части его политической карьеры, Густава Лебона, Ипполита Тэна слово «раса» встречалось повсеместно, но означало, как правило, только исторически сложившуюся общность людей с особой культурой, традициями и бытом. Слово «раса» в этих случаях выступало как эквивалент слова «народ» и было совершенно лишено какого-либо первостепенного внимания к антропометрическим характеристикам человека и его крови.
То же мы видим и при сопоставлении гитлеризма с идеологией франкистской Испании. Если Гитлер концентрировал ненависть режима на евреях и коммунистах, то Франко использовал в этих целях коммунистов и масонов, мнимыми заговорами которых объяснялись все беды Испании. Если Гитлер связывал международный капитал с международным еврейством
209
и лживыми либеральными демократиями, то Франко добавил в этот перечень фашистских объектов ненависти международное масонство, которое, воплотившись (по его мнению) в сверхгосударство, отдавало приказы правительствам Великобритании и США и стремилось уничтожить Испанию за её верность католической вере.
В отличие от других режимов фашистского типа, германский национал-социализм сразу ставил «расу» превыше всего и отделял её от государства. Именно биологическая народность была для Гитлера высшей ценностью истории, в то время как для Муссолини первое место занимало обожествляемое государство, вне которого был немыслим народ. Биологический императив был положен в основу всей политики нацистской Германии. «Так демагогический биологизм научного полусвета служит службу зоологиз-му в социологии и расизму в политике», — писал Н.В. Устрялов17.
Спекуляции нацистских идеологов на тему расового превосходства, прикрывавшиеся псевдонаучными аргументами из области биологии, сопровождались постоянными ссылками на божественный замысел, провидение, судьбу. Расовая теория, таким образом, оказывалась насквозь пронизанной мистицизмом и иррационализмом. В этом отношении германский национал-социализм повторял мистический путь итальянского фашизма. Обе доктрины изобиловали мистически-провиденциальной риторикой, успешно внедрявшейся в сознание масс. Образ и чувство, а не суждение и мысль являлись здесь основным содержанием воздействия на массы.
Ещё до всех ужасов Второй мировой войны и холокоста в глаза бросалась несообразность IV и V пунктов национал-социалистической програм-
мы, практическая немыслимость проведения в жизнь политики определения гражданской принадлежности по чистоте крови. Где критерий этой чистоты? В 1933 г. значение этих пунктов ещё ставилось под сомнение и вызывало искреннее недоумение с политической точки зрения.
«Не без основания иронизируют, — писал в этой связи Н.В. Устрялов, — что ближайшее окружение самого вождя подлежало бы тогда (при реализации расистских пунктов на практике. — В.С.) основательной и чуть ли не сплошной чистке; некоторые сомневаются, подошёл бы и сам он под понятие "соплеменника". Южные немцы значительно отличны от северных по антропологическому типу. Ранке нашёл в Баварии всего 1% длинночереп-ных и 83% широкочерепных. Остальные 16 попадали на смесь тех и других. Известно, что среди немцев широкочерепные более распространены, чем среди англичан: отчего бы тогда не править миром именно англичанам? То же и относительно "белокурости": даже среди северогерманцев 38-50% темноволосы; а среди южных германцев процент брюнетов поднимается до 70-99%. Северная треть Франции и половина Бельгии с этой точки зрения более "германские", нежели южная Германия. Лютер, Гёте и Бетховен не могут быть причислены к "германскому типу"; Шиллер, Шуман, Лист, Ницше тоже весьма подозрительны по своему "расовому" корню»18. Расовая концепция нации не только отличалась от подавляющего большинства научных представлений о природе национальных государств, но и вызывала опасения превращения того государства, которое попытается провести такую политику в жизнь, в сумасшедший дом.
Мир реальной политики первой трети XX столетия, как казалось многим
_ 17 Устрялов Н.В. Германия. В круговоро-
210 те фашистской свастики. М.: Алгоритм, 2012. _ С. 22-23.
18 Устрялов Н.В. Германия. В круговороте фашистской свастики. С. 24.
современникам, не представлял возможности проведения расовой чистки в Европе. Деление собственных граждан на «своих» и «чужих» по расовому принципу выглядело невероятным. Колониальные государства Европы были знакомы с расовой дискриминацией колониальных народов, однако было в высшей степени странно подходить с той же меркой к населению, веками проживавшему на территории одного государства, говорившему на одном языке, имевшему сходное образование, но отличавшемуся отдельными, произвольно избранными в качестве эталонных, антропологическими чертами.
Однако на бытовом уровне антисемитизм и расизм являлись питательной средой традиционного национализма, потребность в укреплении которого чувствовалась тем сильнее, чем более униженной оказалась Германия после поражения в Первой мировой войне.
Широкий успех национал-социалистической пропаганды в первую очередь был связан с тем, что движение провозглашало готовность возродить Германию, расистский же характер его идеологии на общем фоне патриотической риторики становился приемлемым и для консервативных слоёв общества. Представители консервативных кругов морщились от уличного характера и плебейских ужимок нацистских вождей, но были готовы это терпеть, так как отход от угрозы пролетарской революции и интернациональной марксистской идеологии предполагал укрепление национального немецкого государства, возвращение ему прежних позиций в мире и самоуважения нации. В создававшейся нацистами картине мира за Германией было не только великое прошлое в виде Священной Римской империи германской нации и Германии Бисмарка, но и великое будущее, которого она достигнет, преодолев все препятствия и вступив в новую эру могущества. Третья империя должна была
стать «тысячелетним рейхом», зенитом славы немецкого народа. И одним из первых шагов на пути к этому величию было уничтожение федерации. Отныне Германия должна была стать унитарным государством.
Национал-социализм сочувственно воспринимался массами Германии и Австрии, так как позволял преодолеть чувство утраченной имперской полноценности, преодолеть постимперский синдром. Первая мировая война положила конец двум немецким империям-соперницам — Австро-Венгерской и Германской. В условиях послевоенного краха мысль о новом великом общенемецком единстве, объединении всех немцев в один Великогерманский рейх была совершенно естественной. Тем более что с начала XX века не утихали дискуссии о национальных государствах и государствах национальностей. В многолетних попытках сохранить многонациональную Австро-Венгрию общество постепенно приучалось мыслить национальными категориями. Мировая война сняла с повестки дня вопрос о сохранении империи Габсбургов, эта империя исчезла, и возник новый, созвучный духу времени, логичный, естественный и правомерный вопрос о самоопределении немцев в условиях отсутствия былых препятствий на пути объединения двух рейхов — Австрийского и Германского.
Подход к объединению на основании общности исторической судьбы, общности культуры и языка, а также этнической принадлежности был понятен и объясним. Однако особенностью национал-социализма, выступавшего двигателем объединения, был его паталогически расистский характер. В принципе призыв к построению новой национальной немецкой империи был понятен, ясным было стремление преодолеть историческое разделение немцев на два государства, два соперничавших центра немецкого политического могущества и культуры, но расистский мессианизм, доведённые до
212
крайности шовинизм и нетерпимость загоняли режим в тупик. Идеология оказалась чрезвычайно негибкой и одиозной.
В принципе, проявления расизма были частым явлением на Западе. Народы-колонизаторы, как правило, были не склонны «церемониться» с небелым населением своих колоний, а в «демократических» Соединённых Штатах «за людей» не считали потомков чёрных рабов. Однако в случае идеологии нацистской Германии немцы ставились выше и других белых европейских народов. Положение усугублялось тем, что пропагандистская истерия Гитлера была искренней, а значит, никаких шансов на видоизменение режима при нём быть не могло. Ненавистническая идеология оказалась, таким образом, неотъемлемой частью персоналистского режима, а отнюдь не демагогическим трюком, направленным на затуманивание сознания масс и внутриполитическое потребление.
Национал-социалистическая программа и многие взгляды Гитлера, изложенные в его книге, не были риторической уловкой. Всё говорилось совершенно серьёзно, внедрялось в практику и имело последствия. В результате всё то сильное и реалистичное, что можно было заметить в годы становления нацистского режима, оказалось отравлено псевдонаучными фантазиями возомнившего себя мессией вождя и его фанатичного окружения.
Мессианизм, вождизм и иерархия
Как и Муссолини, Гитлер старался привить массам близкие ему мессианские устремления. Неудовлетворённость послевоенного общества не оправдавшей прежних надежд демократией привела к тому, что резкие, жёсткие, но понятные речи Гитлера заворожили народ. Как и Муссолини, фюрер нещадно клеймил парламентаризм как систему полумер и безот-
ветственности. Безответственности многих противопоставлялась ответственность вождя. Как и в Италии, эти речи многим нравились, людям хотелось уверенности и установки на конкретные дела, ясные заявления, чёткие цели. Весь вызывающий пафос как фашистской, так и национал-социалистической идеологии отвечал этим желаниям самым лучшим образом.
Если бы демократия в Италии и Германии не испытала на себе тяжесть войны и в обществах не накопилось бы столько противоречий и недовольства сложившимся положением дел, то у режимов фашистского типа не было бы питательной среды для развития. Именно неблагоприятные для демократии обстоятельства привели к её падению и беззащитности перед лицом фашистских режимов. Сами массы устали от демократии, которая была не в состоянии представить людям ясную и целостную картину происходящего. В демократии всё было неясно и зыбко, а в мировоззрении фашистских режимов на все вопросы можно было получить свои простые ответы.
Как и итальянский фашизм, национал-социализм был пронизан вождизмом и идеей иерархичности общества. Если в Советском Союзе лидер был неформальным вождём, вождём de facto, а не de jure, и сам никогда не подчёркивал собственной выдающейся роли, то Гитлер был вождём и формальным, и неформальным. Если в РКП(б) принцип демократической выборности был повсеместным, то в NSDAP и PNF главенствовал принцип единоначалия и единоличных назначений.
Сравнивая идеологии авторитарных режимов России, Италии и Германии, можно увидеть, что идеология в СССР была по форме демократической. Сталин никогда не позволял себе риторику личного превосходства. Всё возвеличивание советского вождя в качестве гения всех времён и народов, проводившееся на практике, никак не
отражалось на риторике самого вождя и озвучиваемых им подходах к оценке своей роли и места в истории революции. Ясно, что наедине с собой Сталин мог иметь любые иные мнения и мысли, отличавшиеся от устно делавшихся заявлений по поводу социальной обусловленности своего положения во власти. Тем не менее то, что он говорил и писал о роли личности в истории, всегда отвечало ортодоксальным положениям марксизма. Такое социально ориентированное, классовое понимание места вождя в обществе и истории в корне отличалось от личного мессианства Муссолини и особенно Гитлера, сетовавшего на вероятность того, что его убийство приведёт к краху всего режима, гибели государства, и спешившего начать войну, пока у него ещё есть силы и не пришла дряхлая старость.
Социализм Муссолини и Гитлера состоял не в признании решающей роли масс, а в утверждении необходимости вести их к общему благу под знамёнами партии и вождя. С точки зрения марксистского исторического материализма это был совсем не социалистический взгляд на власть. В фашистской идеологии никакой роли не отводилось классам, политическим культом был культ вождя и партии.
Никаких попыток черпать легитимность в массах не допускалось. Массы признавались ведомыми. Какими бы ценными они ни были в расовом отношении, с позиций нацистской идеологии это не давало массам права притязать на власть. Демагогия национал-социализма откровенно отвергала какое-либо народное представительство. Это был чистой воды бонапартизм, вождизм, цезаризм. В то же время странно было бы ожидать иного отношения к массам в условиях систем, вожди которых позиционировали себя и рассматривались официальной идеологией в качестве концентрированной воли своих наций. Если вождь официально и идеологи-
чески признавался мессией, то ждать одобрения масс было немыслимым. По фашистским и нацистским понятиям не вождь идёт за массами, а массы следуют за вождём.
И Гитлер, и Муссолини настолько свыклись со своими ролями вождей, что сами не чувствовали и не желали чувствовать ослабления мнимых уз с нацией. Многочисленные мемуары людей, окружавших Гитлера и Муссолини, свидетельствуют о том эфемерном, отвергающем внешнюю реальность мире, в котором они жили. Уверенность в незыблемости политического аппарата и властных структур позволяла не замечать происходящих процессов. В результате недовольство общества не считалось критическим.
Высокомерно-героическое и иерархическое, карлейлевское видение мира немецкого национал-социализма исходило из тех же посылок, из которых исходил и итальянский фашизм. Разница заключалась в оценках и формах. В Германии роль вождя выделялась жёстче, резче, агрессивнее, и вся доктрина оказалась особенно вычурной, так как в значительной степени являлась результатом особенно острого морального надлома послевоенного общества.
Национал-социалистическая картина мира признавала избранность меньшинства. И это меньшинство должно было воплощать в себе всё лучшее, что было в немецком народе. Предполагалось, что если герои, гении, выдающиеся личности творят историю, то этого уже достаточно для сосредоточения в руках единиц всей власти над массами. А чтобы массы были покорны, существовали пропаганда и соответствующие меры по сохранению режима.
Милитаризм
Милитаризм нацистского режима проявлялся не только в любви к дарвинистскому пониманию социальных и политических вопросов и зоологическом, жестоком и бескомпромиссном
расизме, но и в агрессивной внешнеполитической программе.
Как и в Италии, в Германии стояла проблема роста народонаселения. Этот вопрос предполагалось решить посредством территориальных приобретений. В Италии ставку делали на колониальную войну на неевропейском континенте, а национал-социалистический режим в Германии пошёл путём завоевания «жизненного пространства» в Европе, при этом подкрепляя захватническую политику ссылками на расовую неполноценность покоряемых или предполагаемых к покорению народов. Если для Муссолини в качестве варваров выступали абиссинцы, то для Гитлера варварами были славяне. Причём во втором случае проявление расовой нетерпимости казалось особенно диким, так как речь шла о белом населении сопредельных восточноевропейских государств. Всё же относиться к чехам, полякам и русским как представителям колониальных народов было для Европы первой трети XX столетия нонсенсом.
Расовую нетерпимость проявляли в колониях на других континентах и к собственному небелому населению, если таковое имелось (как в Соединённых Штатах), но провозгласить расовую политику в качестве основного источника легитимности собственных притязаний на мировое господство, и притом в самом сердце Европы, было невиданным анахронизмом, тем более что нетерпимость рядилась не в культурно-историческое цивилизаци-онное превосходство, а в превосходство именно расовое, биологическое, из которого якобы проистекает превосходство моральное и культурное.
Подобная, предельно жёсткая био-логизация всемирной истории и политики приводила к тому, что у «неарийских» в понимании Гитлера народов не было никаких шансов на инкорпорацию в нацистское общество. Постановка вопроса о варварах и культурных народах была известна ещё в
древности, но и там она играла подчинённую роль, так как владение латинским или греческим языком, соответствующий уровень образованности и специальные юридические процедуры могли сделать из человека гражданина Римской или Византийской империи. Тем более расовый подход нельзя было сравнить с концепцией определения национальной принадлежности по исповедуемой религии. Национал-социалистический расизм оказался совершенно выдающимся явлением, проявлением крайней антинаучности, культурной и политической узости и варварства, аналог которого непросто отыскать.
Нацистский крестовый поход на Восток должен был проходить по стопам средневековых рыцарских орденов Прибалтики. Геополитическое возвышение Германии прежде всего предполагалось осуществить за счёт России. «Культурная отсталость» России обосновывалась норманнской теорией, якобы отсутствующим у русских государственным инстинктом. Нацистские идеологи придерживались мнения, что Россия как государство обязана своим возникновением немцам, ведь не только государство Русское создалось благодаря призванию норманнов-варягов, но и управлялось оно этнически нерусской, подчас действительно имевшей германские корни элитой. Более того, доказательством мнимой расовой неполноценности русских Гитлеру служила многовековая культурная пропасть между образованными классами русского общества и народными массами.
В русле этой логики российская революция 1917 года давала ещё больше идеологических поводов к нападению Германии на СССР. Во-первых, советский режим покончил с бывшими привилегированными классами общества, теми слоями преимущественно неславянского происхождения, которые и были интеллектуальной, политической и культурной элитой Рос-
сии. То есть Россия после революции, по мысли Гитлера, стала совершенно варварской и полностью «расово неполноценной страной», качества населения которой были одинаково низки как в народных массах, так и в новом правящем слое. Во-вторых, новый коммунистический режим был носителем идей интернациональной классовой солидарности, которая в рамках национал-социалистической доктрины рассматривалась как обратная сторона господства мирового еврейского капитала. В соответствии с нацистской концепцией, этот капитал ниспроверг немецкую династию Дома Романовых при помощи коммунистов, чтобы подчинить себе громадную страну, сделав из неё базу для дальнейшего завоевания и разложения развитых национальных государств Европы.
Нацистская геополитика была пропитана средневековым, дохристианским, чисто языческим романтизмом, была самоубийственной и утопической мечтой воссоздания воображаемого идеального мира далёкого прошлого, в котором земля непосредственно кормила людей. Это был кровавый идеализм, сочетавший в себе пасторальную романтику фермерской жизни с железной решимостью стереть с лица земли народы, не вписывавшиеся в эту идиллическую картину.
Социализм Гитлера
Как и Муссолини, Гитлер не имел возможности игнорировать многочисленный рабочий класс. Партию поддерживали средние классы, мелкая буржуазия и крупные капиталисты, видевшие в ней альтернативу и противоядие коммунизму, но пренебречь пролетариатом было нельзя. Именно в целях расширения разношёрстной социальной базы движения партия была названа не только национал-социалистической, но и рабочей. И так же как и Муссолини, Гитлер желал солидаризироваться с рабочими, перетянув их на свою сторону. Использование в
названии партии слов «социализм» и «рабочая» носили пропагандистский, внешний характер. Единственное толкование социализма, которое могло подходить к NSDAP, было связано с культом жертвы личности на общее благо коллектива — то есть тем социализмом, который подразумевал Освальд Шпенглер, ставя знак равенства между социализмом и пруссачеством и противопоставляя оные англо-саксонскому либерализму. Шпенглер достаточно верно отмечал специфически английский опыт социально-философских размышлений Маркса, как и тот факт, что Маркс не увидел роли государства и, сам того не того осознавая, оказался в плену либеральных, индивидуалистических и эгоистических англо-саксонских представлений о ценностях социальной жизни. Истинный социализм по Шпенглеру, и в этом его поддерживали национал-социалисты, заключался в идеалах армейской жизни, служения государству, в институтах государственной власти, в чиновничестве, во Фридрихе Великом.
Особенно важно для победы нацистской партии было то, что подобное старопрусское понимание социализма было удобным для олигархии и правящих верхов. При всём накале уличной агитации и общей нереспектабельности нацистских вождей их понимание «социализма» не внушало опасений. Гитлер в качестве оплота против большевизма вызывал доверие. Его ненависть к коммунистам была более сильной, чем антикапиталистические выпады. Тем более успокоительной казалась мысль, что Гитлер играет заученную роль, а не искренне верит в то, что говорит. Его речи и его книга были слишком экстравагантны и вульгарны, чтобы принимать их всерьёз. В то же время капиталистов держали в постоянном напряжении. Гитлер, как и Муссолини, регулярно намекал на возможность социализации предприятий недостаточно преданных государству собственников.
Пафос общественного служения был характерен и для итальянского фашизма. И, как и в случае с итальянским корпоративизмом, суть германского национального социализма отличалась плакатным характером без какого-либо теоретического и реального социально-политического и экономического содержания. Избрание названия национал-социалистической партии вызывает в памяти образ возникшей в России в 1990-х гг. Либерально-демократической партии России, которая никогда не имела никакого отношения к либерализму и по сути выступала резко антилеби-ральной силой, однако использовала «либерализм» в названии, исходя из политической конъюнктуры. Как справедливо отмечал Вильгельм Райх, называя себя «социалистическим» и «революционным», фашизм присвоил себе нереализованные функции европейского социализма19.
Идеологи нацизма позиционировали движение как третий путь — синтез национализма и социализма. Но упор в нацистской партийной агитации делался на чувства, а не на разум, форма повсеместно превалировала над содержанием. Движение развивалось по правилам политической рекламы и агитации, учитывая все известные рекомендации по манипуляции массовым сознанием. Сочетание мистики, героической риторики и традиционных ценностей делало национал-социализм приемлемым для молодёжи и средних классов. Гитлер претендовал на то, что национал-социализм — единственный и истинный социализм, который отстаивает национальные интересы Германии и не отдаст страну в руки марксистов-интернационалистов, по версии Гитлера сговорившихся с мировым капиталом и международным сионизмом. Национал-социалистическая программа оказалась гремучей смесью
19 Райх В. Психология масс и фашизм. М.: АСТ, 2004. С. 336.
традиционного национализма, проникнутого мистицизмом романтизма, антисемитизма и антикоммунизма.
Германские социал-демократы и коммунисты, как и их соратники по идеологии в Италии, упустили свой исторический шанс. Ленин и Троцкий оказались правы, отмечая, что западные социалисты слишком обуржуазились, а рабочий класс сращивается с буржуазией. Предпочитая эволюционный путь парламентской демократии революционной борьбе, они утратили инициативу20.
У европейского социализма не оказалось сильных волевых вождей, отсутствовала жажда политического действия. Между тем в противоположном лагере все эти качества присутствовали в избытке. Муссолини в Италии и Гитлер в Германии стали орудием контрреволюционных сил своих стран, при этом оставаясь верными собственным идеологическим установкам, наличие которых означало конечный просчёт тех крупных капиталистических сил, которые делали на них ставку. Разочаровавшееся в демократии общество предпочло логическим выводам и аргументам блёклого настоящего веру в великое будущее.
Несмотря на всю мощь тяжёлой промышленности и массового производства, Германия была страной многочисленных мелкобуржуазных собственников — хозяев небольших земляных наделов, а также развитой сферы обслуживания — хозяев пивных, гостиниц, небольших магазинов и т.д. Развитая сфера услуг и развитое предпринимательство оказывались чрезвычайно весомым фактором в расстановке социальных сил немецкого общества накануне прихода национал-социалистов к власти. Характер экономики Германии подтверждал опасения русских коммунистов насчёт того, что
20 См.: Райх В. «Приручение» промышленных рабочих // Райх В. Психология масс и фашизм. С. 122-131.
революции в Германии не произойдёт, либо же она будет надолго отложена. Кроме того, в Германии возникло движение во главе с Гитлером, которое было готово уничтожить немецкую социал-демократию. Средний класс, мелкая буржуазия и промышленники привели к власти в Германии Гитлера точно так же, как они привели к власти в Италии Муссолини.
Социализм Гитлера, как и социализм Муссолини, был воплощением этатизма и отрицания классовой борьбы. Общество должно быть единым для того, чтобы бороться с внешним врагом, а значит, разжигать классовые противоречия дома — преступление и путь к гражданской войне. Однако такое понимание социализма и отрицание классовой борьбы предполагало ответственность капиталистов — собственность считалась оправданной ровно до тех пор, пока она служила обществу.
Вера и мистика
При всём враждебном отношении Гитлера к Церкви он, как и Муссолини, постоянно подчёркивал значение религии, рассматривая церковь как мощнейший идеологический инструмент, организацию, которая помогает народу обрести твёрдую веру, единственным минусом которой является «антинациональное мировоззрение» священнослужителей21.
Гитлер отлично осознавал недостаточность и ущербность нацистской идеологии. Альберт Шпеер приводит в своих мемуарах рассуждения Гитлера по этому вопросу. Прежде всего, его заботил тот факт, что нацизм как «партийная религия» не достигла церковных высот, не может заменить традиционную религию. Гитлер считал религию необходимым элементом общественной жизни, хотя и не мог принять христианскую этику и христи-
анство как веру, о чём регулярно говорил, сожалея, что в VIII веке магометане потерпели поражение при Пуатье и не имели возможности навязать германским племенам своей воинственной веры, которая была «как по мерке скроена для германцев»22.
Шпеер передал суть размышлений Гитлера так: «По причине своей расовой неполноценности завоеватели не смогли бы надолго удерживаться в борьбе против выросших среди суровой природы, а потому более сильных аборигенов, так что под конец мировую империю возглавили бы не арабы, а германцы, принявшие ислам... В том-то и беда, что мы исповедуем не ту религию. Почему бы нам не перенять религию японцев, которые считают высшим благом жертву во славу отечества? Да и магометанская подошла бы нам куда больше, чем христианство с его тряпичной терпимостью»23.
В национал-социалистической идеологии элемент язычества носил не античный, а древнегерманский характер. Гитлеровский режим предпочитал германскую жестокость жестокости римской, а воспитание мужества основывал не на исторических аналогиях, а на радикальном расовом дарвинизме. Языческий элемент в национал-социализме подспудно выдвигался на передний план из-за того, что именно языческие культы были особенно брутальны и своей жестокостью соответствовали жестокости расовой доктрины.
Вопрос о религии как восприятии мира, как культуры человека, того поля, в рамках которого он осознаёт жизнь, здесь очень важен. Язычество как культура подходило национал-социализму, по мнению Гитлера, значительно больше, чем христианство. И до сих пор последователи нацистских движений нередко бывают замечены
21 Белов Н. фон. Я был адьютантом Гитле-
ра. 1937-1945. Смоленск: Русич, 2003. С. 321.
22 Шпеер А. Воспоминания. Смоленск: Ру- _
сич, 1998. С. 132. 217
23 Там же. С. 133. _
в симпатиях к брутальным языческим культам древности или их современным подражаниям.
Как было отмечено ранее, нацизм пришёл к власти в Германии значительно более идеологически оформленным движением, чем итальянский фашизм. Однако эта оформленность в основном касалась программы действий, постановки проблем и партийного варианта их разрешения, а не глубокой проработки положений нацистской доктрины. По большому счёту и в национал-социализме с точки зрения теоретической проработанности и подготовленности превалировало чувство. И это чувство сквозило везде. В том числе в проповедовавшемся антисемитизме, который, в отличие от Италии, в Германии имел давние традиции.
Это преобладание чувства над идеологией ярко свойственно текстам, почитавшимся за теоретический фундамент движения — «Майн Кампф» Гитлера и «Миф XX века» верховного жреца нацистской идеологии Альфреда Розенберга. Если сравнивать эти две работы, то окажется, что повествование самого Гитлера во многом программно, публицистично, субъективно, но ненаучно, книга же Розенберга может вызвать только недоумение, настолько она хаотична. Расходившийся громадными тиражами «Миф ХХ века» считался учебником нацистской партийной идеологии, но сам Гитлер говорил, что это «малопонятный бред, написанный самоуверенным прибалтом, который крайне путано мыслит. И вообще Гитлер удивлялся, что подобная книга вышла столь большим тиражом»24. Фриц Тиссен был ещё категоричнее: «"Миф ХХ века" — вымученный продукт эдакого Вольтера без мозгов. Геринг как-то поинтересовался моим мнением о книге, заметив: "Мне она кажется абсолютно идиотской"»25.
На метафизических особенностях аргументации Розенберга и мистической расовой теории национал-социалистов останавливался Вильгельм Райх26.
Тупики нацистской идеологии
Только иррациональным догматизмом можно было обосновывать необходимость для Германии жизненного пространства и бросить вызов всему миру на основании расовой теории. Строить имперскую политику, тем более политику континентальной империи на основании концепции расового превосходства было совершенно бесперспективно, так как даже заморский колониализм был вынужден приноравливаться к местным условиям, быть гибким и вслушиваться в шорохи своих имперских организмов. Расизм был и в Британской империи, расизм существовал и в Испанской империи, но являлся скорее фактом жизни, набором действий, а не основополагающей и единственной доктриной, был в первую очередь бытовым, а не политическим. Он не был самоцелью и единственным обоснованием, не был неприкрытой и официально провозглашаемой жаждой подавления, убийства, самоутверждения за счёт других народов и государств. Нацистская же политика и идеология оказались предельно конкретны, примитивны и разрушительны. Разрушительны не только для тех, на ком испытывались и применялись, но в конечном счёте для самих себя, нацистского режима и Германии.
Иррациональное и вредное для Германии нацистское остервенение не скрывая критиковал гауляйтер Австрии, а затем генеральный комиссар Крыма-Таврии Альфред Фрау-энфельд, видевший в проводившейся Рейхом политике «выдающееся с точки зрения неверного отношения к населению достижение и достойнейший, и в равной степени ошеломляющий об-
218
24 Шпеер А. Указ. соч. С. 133.
25 Тиссен Ф. Указ. соч. С. 196.
26 Райх В. Психология масс и фашизм. М.: АСТ, 2004. С. 132-160.
разчик того, как в течение всего лишь года стало возможным абсолютно благожелательно относившийся к немцам народ, приветствовавший нас как освободителей, загнать в леса и болота, превратить их в партизан и, тем самым, коренным образом изменить ход событий на Востоке во вред самим же себе. Курс на жестокость, не считаясь ни с чем. Методы, применявшиеся в прошлом веке к чернокожим невольникам. Издевательство над любой мало-мальски разумной политикой. Свидетельство полного отсутствия чутья при обращении с другими народами. Кульминация слепоты, доказывающая, насколько же те, кто силится перещеголять друг друга в жестокости и замашках сверхчеловека, на самом деле заурядные обыватели»27.
Получивший докладную записку Фрауэнфельда Гиммлер начертал на ней резолюцию от 26 марта 1944 года: «Фрауэнфельд не так уж и неправ». По сути это было признанием тщетности нацистской идеологии.
С каждым годом войны и героического сопротивления, а затем и наступления Красной армии, становилась очевидна нищета расовой идеологии нацистов. Мало того, становилось ясно, насколько неприкрытая пропаганда подавления и рабства пагубно отражалась на тех, кто пытался проводить её в жизнь, питая ненависть, стойкость и мужество народов, ставших объектом расовых построений нацистов.
С реалистичной политической точки зрения отрицательной стороной нацистской доктрины расового превосходства было то, что она настораживала союзников Германии, которые никогда не могли быть уверенными в том, насколько расово полноценными они являются в глазах нацистского правительства Рейха. Расовая
27 Цит. по: Хёне Г. Орден «Мёртвая голова». История СС. Смоленск: Русич, 2002. С. 488-489.
концепция, положенная в основание пропаганды и идеологии, оказывалась зыбким фундаментом для международного союзничества и партнёрства, так как заключала в себе противоречие — политические шаги навстречу другим народам при постоянном подспудном понимании или обосновании их расовой неполноценности.
По сути, претворяя расовую доктрину в жизнь, Германия должна была сколотить союз с англосаксонскими нациями, а уж никак не с Японией и восточноевропейскими марионеточными по отношению к нему режимами. Однако международные отношения строятся на значительно более сложном основании, и «голос крови», даже если предположить реальность его существования, не является решающим фактором, так как существуют культура, язык, исторические традиции, в том числе и традиции международных отношений.
О непродуктивности проявлений расизма во внешней политике даёт представление реакция Б. Муссолини и Г. Чиано на статью в немецком журнале, описывавшей новый порядок в Европе, который предполагал отсутствие любой свободы кроме свободы служить «руководящей» немецкой нации. Союзное Германии итальянское правительство отправило своему послу в Берлине запрос подтвердить или опровергнуть соответствие этой статьи настроениям верхов Третьего рейха28.
Ограниченность идеологических построений нацизма видна на одном, очень характерном примере — союзе Италии и Германии с Японией. Расовая абсурдность такого союза была очевидна. Практическая политика требовала этого объединения, но в то же время оно было идеологически зыбким, и все в Европе это понимали. Когда японцы громили белые колони-
28 Чиано Г. Дневник фашиста. Запись от
20 июня 1942 года. Запись от 30 августа 1942
года. С. 577.
альные войска западноевропейских государств, это было хорошо для Италии и Германии (как участниц «Стального пакта» и союзников Японии), но эти победы одерживались за счёт белой расы, подрывали «престиж белого человека», и понимание этого присутствовало как среди немецких, так и среди итальянских политиков29. Однако Муссолини реагировал на успехи японцев совершенно безразлично, демонстрируя тем самым, что, даже проводя вслед за немцами расовую политику, внедряя расовые предрассудки в массовое сознание и идеологию фашизма, он лично даже во время войны никогда не разделял расовых представлений, пестуя их только в качестве питательного средства для итальянского империализма и великодержавного энтузиазма масс. На смущения немцев, вызванные успехами своих японских союзников, Муссолини реагировал следующим образом: «В конце концов, какое значение имеет обогащение японцев за счёт жизненного уровня европейцев? Такие материалистические размышления обнаруживают следы марксизма в германской душе, пусть даже она национал-социалистская»30.
Внешнеполитическая ограниченность нацистской идеологии ярко проявилась на японском примере. По свидетельству Валтера Шеллен-берга, Гиммлер очень интересовался Японией, приказал части кадетов СС изучать японский язык, настаивал, чтобы к изучению Японии приступил сам Шелленберг. Однако, как вспоминал немецкий разведчик свой разговор с адмиралом Канарисом, «весь интерес к японскому образу жизни пропадает, когда на первый план вылезают так называемые расовые принципы... Был случай, когда некий сотрудник
японского посольства хотел жениться на немецкой девушке. Гиммлер был против этого, Гитлер, понятно, тоже, а Риббентроп — за. Они спорили об этом несколько месяцев подряд. Расовые эксперты исписали целые кучи бумаги, пока, наконец, не удалось найти лазейку в расовых законах и разрешить брак»31.
К концу 1930-х годов в Европе стали распространяться мысли о фашистских соединённых штатах Европы. Но, учитывая агрессию фашизма, его настроенность на экспансию, подобный союз казался обречённым на поражение, так как подрывал собственные связи, которые должны были бы его поддерживать. Особенно неконструктивной и негибкой в этом отношении была идеология Третьего рейха.
Анализируя глобальные амбиции руководителей Третьего рейха с точки зрения расовой теории, посол США в Берлине Уильям Додд пришёл к выводу, что «постоянные необузданные выпады немецкой пропаганды против всех рас, кроме арийской, и осуждение демократий вызывают враждебное чувство к Германии среди колониальных народов, особенно среди неарийских народов Африки. Я не вижу перспектив успеха нацистской колониальной политики.»32.
Догма крови и биологического превосходства ещё никогда не была успешной при проведении имперской, захватнической политики в глобальных масштабах. И в непонимании данного факта кроется вся теоретическая пустота, легковерие и провинциализм нацизма. Теоретически эта концепция могла бы быть применима при проведении колониального геноцида, уни-
220
29 Чиано Г. Дневник фашиста. Запись от 10 марта 1942 года. С. 516.
30 Чиано Г. Дневник фашиста. Запись от 11 марта 1942 года. С. 516. См. также запись от 22 февраля 1942 года. С. 508.
31 Шелленберг В. Лабиринт. Мемуары гитлеровского разведчика. М.: Дом Бируни, 1991. С. 225. Ср.: Додд У. Дневник посла Дод-да 1933-1938. М.: Соцэкгиз, 1961. С. 458.
32 Додд У. Дневник посла Додда 19331938. Запись от 5 октября 1936 г. М.: Соцэк-гиз, 1961. С. 446.
чтожении народов Южной и Северной Америки испанцами и американцами, но в целом это тупиковый путь, так как большая часть действительно имперских политических организмов, даже при наличии расистских черт у их правящей элиты, старалась консолидировать различные народы, не делая акцента на расе, поскольку расовые противоречия обостряют борьбу, делают её затяжной, нерационально жестокой и беспощадной. По сути именно тотальной войной, ведь если целые народы не признаются людьми и выдаются за рабов, то им не остаётся ничего иного, кроме как погибнуть или бороться до победного конца.
Пестуемое нацистской пропагандой расовой нетерпимости презрение к противнику в конечном итоге наносило удар по идеологии Третьего рейха. В сентябре 1943 года рейхсфюреру СС Гиммлеру пришлось столкнуться со следующей реакцией на брошюру «Недочеловек»: «Барахло всё это. Наши там и шагу ступить не могут спокойно. Можете мне поверить, если наши увидят эту брошюрку, они просто скажут: что же, они нам тут такого жару задают, и танки у них получше, и в тактике они молодцы, а в стратегии — первый класс — и это недочеловеки?! Отчего ж тогда мы такие плохие сверхчеловеки, а? А на что они только идут ради своей страны, на какие жертвы!.. После двух лет такой войны мы уже не имеем права оперировать подобными категориями, если говорим о таком противнике»33. По мнению Вальтера Шелленберга, пропаганда о «недочеловеческом» в характере российских народов вызвала неукротимый дух сопротивления34.
Да, несмотря на значительную оппозицию в среде профессиональных военных к июню 1941 года можно было
33 Хёне Г. Орден «Мёртвая голова». История СС. С. 486-487.
34 Шелленберг В. Лабиринт. Мемуары
гитлеровского разведчика. М.: Дом Бируни,
1991. С. 259.
считать, что в целом Гитлер не потерпел ни одного поражения, его поддерживал народ, за ним стояли партия и её военные формирования. Но, как это часто случается, люди на своих местах решили идти за лидером, несмотря ни на какие отдалённые и уже предчувствовавшиеся последствия. Это настроение характерно высказал в своих мемуарах адъютант фюрера по военно-воздушным силам Николаус фон Белов, к 1943 году уже шесть лет находившийся при Гитлере: «Пусть переворота добиваются другие, раз считают его неизбежным»35. Несмотря на чувство тревоги о будущем и всю уже очевидную бесперспективность положения на фронтах, выход из которого, как предполагалось, можно было найти только посредством устранения Гитлера, большинство, как и фон Белов, решили не покидать своих постов и продолжать плыть по течению.
Удивительно, как люди по инерции массово идут в пропасть, при этом всё в общем понимая, но отмахиваясь от собственного понимания, не желая видеть очевидное и успокаивая себя тем, что есть настоящее, а о будущем лучше не задумываться. Это характерно и для фашистской Италии, и для Германии Гитлера. Несмотря на энтузиазм масс и фанфары идеологии, шумный и навязчивый шапкозакидательский ура-патриотизм, в этих государствах существовала глухая оппозиция режиму. Военные Италии, лояльные королевской семье, сдержанно относились к фашистам. Были люди и в Большом фашистском совете, и в окружении Муссолини, которые были фашистами идейными, но при этом осознавали гибельность избранного вождём пути. В конечном итоге именно на Большом совете Муссолини был отстранён от власти, но было уже поздно.
В Германии практическое здравомыслие среди членов элиты тоже при-
35 Белов Н. фон. Я был адьютантом Гитле- 221 ра. С. 427. _
сутствовало, но его оказалось недостаточно, чтобы остановить Гитлера на его поначалу столь успешном пути. Всей ревности кадровых и потомственных военных в СС, их настороженности по отношению к НСДАП оказалось недостаточно для того, чтобы остановить процесс. Воспоминания современников показывают, насколько много врагов было у режима в самых разных структурах и, что особенно примечательно, в армии и разведке36.
36 См., например: Бертольд В. 42 покушения на Адольфа Гитлера. Смоленск: Русич, 2003; Гизевиус Г.Б. До горького конца. Записки заговорщика. Смоленск: Русич, 2002. Об оценке восприятия положения, создавшегося после 20 июля 1944 года самим Гитлером см., например: Белов Н. фон. Я был адьютантом Гитлера. С. 477-478.
Взрыв бомбы Штауфенберга и военный путч 20 июля 1944 года не только не увенчались успехом, но и произошли уже слишком поздно.
Расовая концепция, положенная в основание идеологии, оказалась несостоятельной с точки зрения элементарных законов ведения психологической войны. Радикальное отвержение якобы нижестоящих в расовом отношении народов идеологически загнало нацистов в психологический тупик. Приправленная утверждениями о расовой неполноценности, недооценка русского человека37 дорого обошлась Германии.
37 Белов Н. фон. Я был адьютантом Гитлера. 1937-1945. Смоленск: Русич, 2003. С. 313.
