CC BY
45
III. МЕТАМОРФОЗЫ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИДЕЙ
Н.П. КНЭХТ
ИДЕОЛОГИЯ И ПРАКТИКА ЛЕВОРАДИКАЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ КАК ПРОЕКЦИЯ ПОСТМОДЕРНИЗМА
Происходящие в обществе и культуре изменения начиная со второй половины ХХ в. принято связывать с переходом к постиндустриальной эре, или эпохе постмодерна. Исследователи отмечают ряд особенностей этого перехода. Помимо тотального «онаучивания» мира, когда усложнение технологических, экономических и социальных систем приводит к непостижимости и неконтролируемости их со стороны самих создателей, и, следовательно, к наступлению поры «новой непрозрачности» (Ю.Хабермас)1; кроме глобализации, выражающейся в универсальном распространении однородных культурных образцов и в создании единой системы экономического и социального управления, появляется особый когнитивный стиль новой повседневности. Происходит переориентация деятельности: пытаются изменить не физический мир, а состояние знания, т.е. начинает преобладать виртуальная деятельность посредством символов и знаков, лишь в потенции предполагающая изменения в мате-
1 Новая непрозрачность возникает также и от того, что высказывание интеллектуала сегодня приобрело экранирующий характер. «Его можно описать ... как истину, являющуюся ложью по отношению к другой истине, которую она экранирует (заслоняет, скрывает)». (Маяцкий М. Во-вторых. Ультиматум с оговорками конца прошлого века. - М., 2002. - С. 86).
риальном мире1. Ведущие философы постмодернизма зафиксировали эту экспансию искусственного в новой образности, новой знаковой среде. Повседневность стала рассматриваться как «реальность», основанная на многослойной системе знаний и интерпретаций, упорядоченных и объективированных в языке.
Теоретики постмодернизма обратили внимание и на перестройку механизмов политики, принципов и технологий организации диалога государства и общества. Ими предлагаются политические модели будущего, при этом очевиден разброс мнений: от прямого отрицания политики вообще (позиция антиполитики Ж.Бодрийара) до конструирования позитивных сценариев, в которых за большой политикой оставляется право на проведение частичных реформ, а основные усилия сосредотачиваются на выработке локальных политических стратегий (позиции Фуко, Лиотара и Рорти).
Нам представляется наиболее перспективной и интересной одна из таких моделей, известная как «политика идентичности», так как она наиболее созвучна современному леворадикальному движению. «Политика идентичности» уходит своими корнями в «новое социальное движение» 60-х годов, которое на первых порах проявило себя как протест против доминирования власти на разных уровнях. В 70-х годах оно распадается на «новые социальные движения» — феминистское, негритянское освободительное, сексуальных меньшинств и различные экологические. К 80-90-м годам эти движения трансформировались и стали олицетворять «политику идентичности», так как повернули от проблем глобальной политики (занимающейся общими социальными, политическими и экономическими вопросами) к проблемам культуры и личностной идентичности2. Особенностью «политики идентичности» является то, что в ней упор делается на локальные, зачастую угнетенные группы, которые оставались за рамками макрополитических теорий. «Политика идентичности» (как и другие постмодернистские модели наряду с экономическими и политическими переменами) вывела на авансцену истории новые леворадикальные движения.
1 Ионин Л.Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. - М., 2000. -С. 403-404.
2 Бурганова Л.А. Модели политики в постмодернистском дискурсе: Доклад на секции «Дискурс-анализ политических процессов» Третьего Всероссийского конгресса политологов «Выборы в России и российский выбор», 28- 29 апреля 2003 г.
Такие движения начинают складываться в странах Запада в 50-60-е годы, когда в «третьем мире» нарастает антиимпериалистическая борьба (Кубинская революция), наступает первый крупный кризис в международном коммунистическом движении (разоблачения преступлений сталинизма, волнения в Венгрии в 1956 г., разрыв отношений между компартиями Китая и СССР), усиливаются антивоенные выступления (в связи с войной во Вьетнаме). По-видимому, в качестве одного из факторов, повлиявших на рост левого радикализма, можно рассматривать и наметившийся в этот период ценностный поворот в общественном сознании развитых западных стран, который исследователи охарактеризовали как «постматериалистический» (переориентация с ценностей выживания и материального достатка на ценности «либеральные») (Н.Невитт), «антропоцентрические», «ценности эмансипации» и «само-выражения» (Р.Инглхарт, В.Бейкер)1. «Постматериалистические» цен-ности, или ценности самореализации, предполагают ориентацию на личностную заинтересованность в той или иной сфере деятельности, внимание к неформальному общению, стремление к саморазвитию. Такая переориентация ведет к изменению традиционного отношения к семье, браку, образованию и, в конечном счете, к смене властных отношений во всех сферах общества2. На наш взгляд, практика леворадикального движения связана с появлением новых ценностей, отражающих «логику эмансипации человека» (Р.Инглхарт)3. Возрастающая степень автономии, т.е. независимости индивида, осознание права на собственный выбор отражаются во множестве проектов решения эсхатологических, гуманистических, экономических проблем, что предполагает разнообразие форм и видов леворадикального движения.
Опираясь на исследования по идеологии и практике современного леворадикального движения (особенно на работы В.Ященко и Д.Ф.Эриксон)4, можно сделать вывод, что при всем его многообразии
1 Артамонова Ю.Д., Демчук А.Л. Постмодерн или постмодернизация? (Опыт концептуализации ценностных изменений) // Полит. наука. - М., 2002. - № 2. - С. 9.
2 Там же. - С. 9- 10.
3 См.: Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. - М., 1977. - № 4. - С. 6-32.
4 Ященко В. Бунт эпохи постмодерна (Идеология и направления современного либертарного движения) //http://ad-direct.newmail.ru/articlt/history/bunt.htm; Эрик-сон Д.Ф. «Антиглобалистские» движения: истоки, стратегии, состав, ресурсы, культура, цена участия // Эискурс Пи. - М., 2002/ II. - С. 95-101.
оно разворачивается как «автономное действие», или «автономисткое движение», которое объединяет сквотеров, многочисленные радикальные экологические, феминистские, студенческие, альтернативи-стские и панк-группы. Поведение этих групп создают атмосферу бунта, карнавала и праздника, высмеивая существующий порядок и создавая свой автономный альтернативный мир.
Леворадикальное движение под названием «сквотинг» (squatting) (нелегальный захват неиспользуемой владельцами собственности — земель, пустующих помещений) появилось в Западной Европе в 1960-е годы. «Сквотинг — отрицание основной идеи общества. Собственность священна (не важно частная она или общественная), а воровство противозаконно. Следовательно, когда ты вскрываешь (пустующее помещение), ты нарушаешь права чьей-то собственности. Однако вспомним первые страницы трактата Пьера Жозефа Прудона «Что такое собственность?»: La propriete c'est le vol (Собственность — это кража). Если интерпретировать эту фразу как социально-экономический тезис, то можно увидеть в ней дополнительную морально-политическую коннотацию: «все, что ты имеешь, кроме своего тела, ты у кого-то украл»1. Попытка преодоления аморальности экономики приводит к логике дара, которая действует в мире, определяемом не борьбой классов, но сосуществованием сообществ; они сами производят мораль, а не пользуются уже кем-то установленными морально-этическими нормами. Это иная логика, в ней сама идея собственности отсутствует, «поскольку сообщество устанавливается через абсолютный приоритет другого, данный в эффективности существования, а не предписанный моральным законом»2.
В захваченных владениях сквотеры живут, создают культурные и политические центры, налаживают сельскохозяйственное производство. Таким образом отчасти решаются социальные проблемы занятости маргинальных слоев населения. Сквотеры используют ненасильственные методы борьбы — демонстрации, пикеты, арендные забастовки. Их ряды состоят из хобосов (странствующих сезонных рабочих), насильственно выселенных людей, «нового поколения» бродяг: цыган, «новых путешественников», скитающихся маргиналов. В основном это стихийный сквотинг, так как большинство становятся бродягами не по необхо-
1 Аронсон О. Богема: опыт сообщества. - M., 2002. - C. 37.
2 Там же. - С. 38.
димости. Однако сквотеры пополняются и так называемыми «идейными» бродягами, выступающими за отмену границ и свободу передвижения и объявляющими незаконными все виды собственности (кроме личной и коммунитарной). Особый стиль жизни: «автостоп» и «Dump-ster Diving» (дословно: «ныряние в мусорный бак»), добывание средств к существованию в мусорных ямах и на свалках — обеспечивают «идейным» бродягам полную автономность и независимость, а главное — возможность распространения леворадикальных идей по всему миру1.
Другим направлением левого радикализма стал панк-рок. В конце 70-х годов рок-н-ролл перестает ассоциироваться с бунтом и контркультурой, коммерциализируясь. Ему на смену приходит панкрок, явление маргинальное, подпольное, имеющее ярко выраженный политический характер. Панк-музыка стала средством протеста против конформизма и потребительства. Это молодежное контркультурное движение вполне в духе леворадикальной идеологии, которая в самом общем виде характеризуется неприятием господствующей системы ценностей и критическим отношением к существующему общественно-политическому порядку2. В начале 80-х годов в леворадикальном панк движении сформировалась своеобразная этика «сделай сам» (Do It Yourself) — DIY: истинным панк-роком стало считаться движение некоммерческое, политизированное, левацкое. Стиль DIY являет собой пример альтернативного образа жизни. Это идейное движение основывается на позитивной автономистской программе, имеющей эгалитарную, экологическую, антивоенную, антифашистскую и во многом аскетическую направленность3. Его лозунг «Кооперация, а не конкуренция!». С помощью юмора, сарказма, иронии «идейные» «гейм»-панки карнавализируют свою повседневную и политическую среду обитания. Их поступки и действия (перфоманс, представление, театр, эстетизация неприятного, тотальное отрицание «неправильной жизни» с целью перерождения и создания нового) в духе эстетики постмодернизма.
1 См. Ященко В. Указ. соч.
2 Как известно, оборотной стороной товарного изобилия является деидеологи-зация общества. Макс Мюллер писал о студенческих волнениях 1968 г.: «В основе происшедшего лежит то, что можно назвать «утратой смысла». В условиях бесперебойного функционирования производства и потребления, как это ни парадоксально, вдруг возник вопрос: «Какой все это имеет смысл?» (Цит. по: Философия истории: Антология / Под ред. Кимелева Ю.А. - М., 1995. - С. 274).
3 См. подробнее: Ященко В. Указ.соч.
Справедливый социальный порядок без частной собственности, за который выступают «автономисты», требует новой этики, новых ценностей и ограничений. Эгалитарная модель этики новых экономических и культурных отношений призвана устранить существующий перекос не только между материальным и духовным, но и между природным и социальным, мужским и женским.
Начало процессу освобождения женщины положила промышленная революция XIX в. Современная эпоха обнаружила новую проблему — деление политического сообщества по половому признаку. Политизация частной жизни вызвала «вторую волну» феминистского движения. Его лозунг «Личная жизнь — это политика», цель — избавление не только от социально-экономической, но и от культурной (символической) несправедливости. Марксистски ориентированные группы феминисток протестуют против двойной эксплуатации: на производстве и в семье. По их мнению, исторически первым классом, выделившимся в результате разделения труда в процессе биологического воспроизводства, был пол. Биологические различия трансформировались и закрепились в социальном и культурном неравенстве. Преодоление культурных различий по половому признаку, по мнению феминисток, возможно путем радикальной трансформации повседневности. Возникающие и множащиеся женские центры, клубы по интересам, книжные магазины, специализирующиеся на продаже феминистской литературы, образуют горизонтальные связи. Сетевое общение предполагает интерактивный способ обсуждения проблем и не направлено на лидера, в отличие от архаического ораторского стиля «старых левых». Автономия нового женского движения подразумевает самоорганизацию, обособление от государственных и институциональных связей. В 80-е годы радикальные феминистки начинают «входить во власть» и вовлекаться в смешанные группы, например, в экологическое движение за сохранение природы.
Радикальные экологи предлагают два проекта преображения планеты: биоцентрический (глубинная экология, или экософия) и антропоцентрический (социальная экология, или экоанархизм) эгалитарного направления, в которых констатируется связь между угнетением человека человеком и угнетением человеком природы. И здесь опять прослеживается влияние идей философии постмодернизма. Постмодернистский антиавторитаризм утверждает равенство всех, независимо от классовой, расовой, гендерной или религиозной принадлежности; радикальные экологи более
полно и последовательно реализуют эгалитарные идеи, делая акцент на экоцентрическом равенстве, на формировании мировоззрения, позволяющего гармонично сосуществовать всему живому и неживому на зем-ле1. Следующим шагом в развитии биоцентрического эгалитаризма стала «глубинная экология» (термин введен норвежским философом Анри На-эссом), призванная заменить «поверхностную экологию», которая базируется на человеко(мужчино)-центрированном подходе. Добиться этого можно путем расширения границ самосознания и углубления внутреннего «Я» индивидуума в процессе самоотождествления его с другими, т.е. путем восстановления человечеством эволюционной памяти. Теоретически эти идеи кажутся весьма привлекательными, однако практическое их воплощение (партизанский метод борьбы — экосаботаж или экологическая форма луддизма во имя дикости) вызывает острую критику «глубинной экологии» со стороны ученых, политиков и даже активистов экологического движения, внутри которого есть разные течения.
Сторонники антропоцентрических подходов усматривают причины экологического кризиса в несовершенстве цивилизации, в социальных проблемах. Действие ради действия ими осуждается. По их мнению, необходимо создать условия, при которых альтернативист-ские и автономные объединения начали бы выполнять функции государственных органов, но уже на иных принципах. Иерархические структуры должны быть заменены горизонтальными связями, рыночные отношения — уступить место взаимопомощи, альтернатив -ный самоуправляющийся сектор постепенно устранит капиталистическую отчужденность, в том числе и отчужденность человека от среды обитания. Этот проект социальной экологии был назван утопическим проектом либертарного муниципализма. Однако в начале 1990-х годов в Западной Европе появляется обширная сеть экологических организаций, пытающихся реализовать различные эколого-коммунитарные проекты. Это свободные зоны и очаги сопротивления (например, ежегодный экологический лагерь «Экотопия»), представляющие лаборатории леворадикальных движений, в которых апробируются различные либертарные проекты и принципы (образовательные программы, обмен опытом по использованию альтернативных экологических технологий и альтернативных, часто коммуни-тарных, стилей жизни).
1 См. подробнее: Ященко В. Указ. соч.
В конце ХХ в. в идеологии и практике левого радикализма происходят структурно-содержательные изменения, связанные с новой геополитической ситуацией (распад СССР и восточного блока, исчезновение биполярного мира, стремление США установить новый мировой порядок). Леворадикальное движение вступает в новый этап своего развития — «антиглобалистский»1.
«Антиглобалистское» движение заявило о себе в 90-е годы, фокусируясь на социальных, политических, гендерных, экологических проблемах. Постепенно оно начинает вовлекать все большее число общественных организаций. На сегодняшний момент, с появлением «альтерглобалистской» идеологии — альтернативной модели общественных отношений, не отвергающей сам феномен глобализации, «антиглобалистское» движение по сути стало глобальным и является важной составляющей дискурсивно-идеологического комплекса современного левого радикализма. В пользу этого свидетельствует анализ слоганов: «Антиглобалисты всех стран, объединяйтесь!», «Все течет, все из меня ... », «Анарх Акбар!» и пр. Используется широко известная цитата и видоизменяется по принципу парафразы, недоговоренности, создавая иронический подтекст в духе риторики постмодернизма.
Антиглобалистское движение стало широкомасштабным благодаря развитию и распространению глобальных технологий — телефонов, факсов, электронной почты, Интернета. Использование преимуществ современных средств коммуникации при планировании протестов, обмене информацией, мобилизации и координировании действий позволяет говорить о появлении новых стратегий. Марши, демонстрации, блокировки дорог — лишь небольшая часть очевидных внешних знаков протеста. По словам Д.Ф.Эриксон, «сегодня характерной чертой глобальных протестов является их сетевое проведение по всему миру. Сетевая структура средств коммуникации позволяет открыто вести дискуссии и дебаты в киберпро-
1 Необходимо отметить, что эволюция политического радикализма во второй половине ХХ века обнаруживает известную цикличность в преобладании то «левой», то «правой составляющей». Современный праворадикальный протест (против модернизации, приводящей к ослаблению национально-этнических, конфессиональных, идеологических связей и государственной целостности) вливается в «антиглобалист-ское» движение.
странстве вне досягаемости контроля и цензуры властных структур»1. Состав движения весьма неоднороден. В него могут входить представители «зеленой партии»; профсоюзные деятели, социалисты; противники свободной торговли, представители малого бизнеса, антикорпоративные течения; антивоенные организации, защитники прав человека; женские организации; представители национальных движений освобождения из стран Южной Америки, Африки, Азии, религиозные организации, фермеры, крестьяне; анархисты, киберпанки, хакеры.
Можно выделить и очевидные знаки субкультуры, создающие коллективный имидж антиглобалистов как «движения за глобальную справедливость и солидарность».
1) Это особый дискурс — специфические высказывания, лозунги, сленг. Например: «Наш мир не для продажи!», «Глобализируй справедливость, а не войну!», «Другой мир возможен!», «Думай глобально, действуй локально!»
2) Это особая этика поведения, формы гражданского неповиновения. Насилие этически несовместимо с ценностями движения. Гражданское неповиновение может проявляться в форме бойкота (например, в отношении товаров, произведенных компаниями, использующими детский труд южных стран), сидячих забастовок или голодовок.
3) Это стилизованная одежда, символика, формы артистического выражения протеста (народные критические, политические песни и поэзия), а также фольклор (анекдоты, истории, шутки об оппозиции).
4) И, наконец, это возрождение традиций и духа 60-х годов, героизация прошлого, связанного с именами Че Гевара, Мартина Лютера Кинга.
Можно выделить следующие особенности организации и структуры «антиглобалистских» движений: 1) эти движения полностью децентрализованы и организованы горизонтально, по сетевому принципу; 2) у них нет единого идеологического центра, харизматического лидера, иерархии и других атрибутов традиционного движения; 3) широкие и разнообразные сети индивидов могут действовать автономно (невозможно назвать лидера экологического, женского,
1 Эриксон Д.Ф. «Антиглобалистские» движения: истоки, стратегии, состав, ресурсы, культура, цена участия // Эискурс Пи. - М., 2002/ II. - С. 99.
рабочего, молодежного, а тем более «антиглобалистского» движения); 4) полицентричность движений предполагает не только самодостаточность и свободу каждого структурного элемента, но и его открытость идеям, которые объединяют и связывают эти движения; 5) эти идеи не «подарены» элитой, а возникают «снизу» через обнаружение схожих ощущений и опыта, порожденных влиянием глобализации в разных географических точках1.
Сегодня уже можно выявить основные теоретические компоненты--истоки, вошедшие в состав дискурсивно-идеологического комплекса левых радикалов2. Наблюдая за эволюцией леворадикального движения и параллельно анализируя развитие идей философии постмодернизма (и шире — творчества постмодернистски ориентированных мыслителей), можно заметить удивительные совпадения: с одной стороны, леворадикальная идеология «подпитывалась» пафосом критики общественных реалий адептами постмодернизма, с другой — многие интеллектуальные прозрения и прогнозы постмодернистов подтвердились практикой леворадикальной борьбы, кото-
1 Эриксон Д.Ф. «Антиглобалистские» движения: истоки, стратегии, состав, ресурсы, культура, цена участия // Эискурс Пи. - М., 2002/ II. - С. 98.
2 Русакова О.Ф. под дискурсивно-идеологическим комплексом предлагает понимать «... набор парадигмальных идей, теоретических конструктов, концепций, идеологем, понятий, логических образов, риторических фигур и метафор, констелляции которых образуют относительно устойчивую решетку, выполняющую функции структурирования, моделирова-ния и интерпретации политической реальности» (Русакова О.Ф. Дискурсивно-идеологичес-кий комплекс современного радикализма // Доклад на секции «Дискурс-анализ политических процессов» Третьего Всероссийского конгресса политологов «Выборы в России и российский выбор», 28- 29 апреля 2003 г. - М., ИНИОН РАН, 2003). На наш взгляд, на формирование леворадикального дискурсивно-идеологического комплекса оказали серьезное влияние теоретические построения представителей Франкфуртской школы (Т.Адорно, Г.Маркузе, М. Хорк-хаймер, Ю.Хабермас и др.) и философии экзистенциализма (Ж.-П.Сартр, А.Камю); социологическая концепция «инертного общества» Ч.Р.Миллса; психоаналитические разработки Э.Фромма; концепция капиталистического отчуждения К. Маркса; идея партизан-ской войны Мао Цзедуна, Че Гевары, Р.Дебре; идеи анархизма (М.Бакунин, П.Кропоткин, Ж.Сорель и др.); концепции контркультуры (Ч.Рейч, Т.Роззак); теория перманентной революции Л.Троцкого; работы Альтюсера, Делеза, Гваттари; некоторые направления американского структурно-функционального анализа и «лингвистической философии» (Остин, Сорель и др.); структуралистская концепция власти М.Фуко и др.
рая явилась своеобразной почвой для культивирования постмодернистских идей.
Подобная инверсия, на наш взгляд, является показателем того, что существуют достаточные основания для создания новой политической теории и методологии исследования властных отношений. Попытаемся выделить некоторые аспекты теоретических разработок идеологов постмодернизма (на примере археологического поиска М.Фуко), влияющих на становление нового направления политической науки1.
Современный интеллектуал левого толка пытается занять «радикально нейтральную» позицию в дискредитировавшей себя политической игре классовых и партийных интересов. В политическом пространстве размывается оппозиционность традиционных лозунгов: «свобода или господство», «либерализм или тоталитаризм», «право или закон», «социализм или капитализм». Несмотря на универсальные механизмы действия властных и репрессивных структур, накладывающих отпечаток на типы сознания через доминирующие идеологии, возникает новое сознание, новый тип социального знания. Уже не требуется социального и культурного дистанцирования с целью предвидения и прогнозирования будущего развития общества, так как оказалось, что не существует единого наблюдательного центра-вершины, формирующего (синтезирую-щего) универсальное знание. А экспертные функции традиционного интеллектуала «быть сознанием за других и для других» все больше начинают выполнять СМИ, «создающие и умножающие теории, образы, стереотипы, столь необходимые для поддержания определенного типа политической стратегии в общественном сознании»2. Именно потому, что знание перестает быть социально и политически нейтральным, все труднее получить право на критику как внешних форм власти (насилие, репрессии, закон), так и внутренних, изначально имманентных самому знанию, производимому интеллектуалом. Выход может быть найден в точках «разрыва» политической системы общества, как «прорыв» в иной тип политики, формирующейся на микроуровнях социального
1 Этими аспектами статьи мы обязаны работе Подороги В.А. Власть и познание (археологический поиск М.Фуко) // Власть: Очерки современной политической философии Запада. - М., 1989. - С. 206- 255.
2 Там же. - С. 210.
целого, как вид асоциального действия и поведения, т.е. в сфере маргинального опыта, неинтегрированного в существующую политическую систему.
Маргинальное (будучи, до поры до времени, социально-невидимым) через опыт отверженных, подавленные «голоса», «ущербные» дискурсы знания, которыми обладают наиболее репрессированные группы, получает право на критику. Это знание, безусловно, имеет свою специфическую рациональность и наряду с самоорганизующимся опытом должно проявляться в социальности, создавать для себя определенное пространство политической речи.
«Левый» интеллектуал сегодня, действуя в неинституциа-лизованных пространствах современного общества (ибо он вытеснен из высших инстанций власти), решает другие задачи. Это не производство символически опосредованного в культуре универсального знания, а выявление на поверхности социального опыта особых языков знания, оттесняемых и подавляемых со стороны господствующих нормативных практик, т.е. реабилитация асоциального. Однако такая реабилитация предполагает не апологию социально опасного поведения (преступление, безумие, сексуальную перверсию, терроризм) с точки зрения традиционных норм морали и закона, но ревизию господствующих социальных правил и норм через выявление знания, находящегося под запретом.
Власть, внедряясь в те области социального опыта, где отсутствует право на производство «знания», как бы «проговаривается» через подавление, исключение и запрещение «знания больного, подвергающегося воздействию электрошоком, преступника, вступающего в длительный конфликт с надзирателем, школьника, подавленного авторитетом учителя»1. И более того, события власти совершаются повсюду: на фабрике, в бюро по трудоустройству, в издательстве, на университетской кафедре и пр., а не только на периферии общества и в его «щелях».
«Реактивация локальных познаний» (по выражению М.Фуко) должна и может осуществляться через частные, локальные науки, подобно археологии власти Фуко, грамматологии Деррида, номадоло-
1 Этими аспектами статьи мы обязаны работе Подороги В.А. Власть и познание (археологический поиск М.Фуко) // Власть: Очерки современной политической философии Запада. - М., 1989. - С. 216.
гии Делеза — Гваттари, семиологии Барта, т.е. через те науки, которые не претендуют на статус всеобщих гуманитарных наук (как, например, феноменология Гуссерля или психоанализ Фрейда).
По мнению Фуко, речь идет о новом теоретическом проекте, который для маргинального интеллектуала может быть сформулирован как поиск исторических оснований комплексной стратегии власти. И результатом этого поиска будет не только новое орудие критики, но и приобретение конкретного политического опыта борьбы с властью. Эта борьба может оказаться: 1) непосредственной (с конкретными проявлениями власти, а не с абстрактно-идеализированным образом врага, ее исход будет определяться «здесь» и «сейчас»); 2) экстерриториальной (будет носить наднациональный, надклассовый и надинституциональный характер и направляться против действующих приемов власти путем блокады частным «знанием» любых попыток его использования в целях укрепления иерархии политического господства)1; 3) борьбой против «управления индивидуацией» (сопротивление принудительному формированию идентичности путем завоевания и отстаивания все новых частичных плацдармов в современном политическом пространстве. Это возможно вопреки тому, что интеллектуал сегодня находится на пересечении властных отношений, но благодаря его умению «скользить» между позициями и использовать знание позитивно); 4) борьбой против «привилегий познания» (вскрывать и подвергать критической рефлексии связь науки с властью).
Традиционно при анализе политической реальности принято выделять два уровня: 1) микрологический — изучается субъект, принимающий решения, наделенный индивидуальным политическим сознанием и ответственностью; 2) макрологический — исследуется система, распределяющая власть и выступающая безличным политическим образованием, узаконивающим и упорядочивающим политическое поведение отдельных субъектов. До последнего времени предпочтение отдавалось второму уровню исследования, когда пытались выработать единую формулу власти, синтезирующую ее всевозможные определения (правовые, экономические, антропологические и
1 Этими аспектами статьи мы обязаны работе Подороги В.А. Власть и познание (археологический поиск М.Фуко) // Власть: Очерки современной политической философии Запада. - М., 1989. - С. 217.
пр.). Это вполне понятно, так как современная политическая наука стремится самоопределиться: строго рационально определить свой предмет; построить научно обоснованные теории политического взаимодействия; с помощью компьютеризации количественно измерить и просчитать глобальные политические стратегии; наконец, унифицировать свой концептуальный словарь.
Идеологи постмодернизма (прежде всего М.Фуко) предлагают изменить ракурс исследования, обнаружить власть там, где в социальной истории проявляется интерес к политическому использованию человеческого тела, когда оно выделяется в качестве индивидуализированного объекта надзора, тренировки, обучения и наказания. М.Фуко предлагает поменять «оптику» исследования: рассмотреть не глобальные институты государства и права (где, как считалось, локализована власть) и не «тотальные политические тела», а «политические микротела в их сложной микрофизике и технологии изготовле-ния»1, тем самым выйти на новые (иные) измерения опыта жизни и познания.
Можно сделать некоторые выводы.
1. Новая оптика исследования, предлагаемая политической философией постмодернизма, позволяет увидеть иные модальности функционирования власти, как бы освобождает исследовательское мышление, перенастраивает его на современный лад, помогая преодолевать узкий позитивизм, схематизм, линейность.
2. Становление новой политической теории должно идти параллельно с развитием «самопредписывающего языка» или ее специфического дискурса, отражающего социокультурную ситуацию (современная культура энергична, калейдоскопична, эклектична; теряя метафизическую вертикаль, она становится ризоматичной, сетеоб-разной, что подтверждается особенностями организации и структуры «антиглобалистских» движений).
3. Культурно-институциональное значение «новых левых» состоит в том, что они пытаются добиться интеграции тех форм жизни, которые еще пока по тем или иным причинам не получили призна-
1 Этими аспектами статьи мы обязаны работе Подороги В.А. Власть и познание (археологический поиск М.Фуко) // Власть: Очерки современной политической философии Запада. - М., 1989. - С. 224.
ния и права — в этом их интенциональность совпадает с идеологией постмодернизма.
4. В левом протесте сегодня все настойчивее обнаруживается стремление к собственной самореализации, когда требование новых «социокультурных вакансий» и пространств становится более важным, чем реализация народнических или антиглобалистских программ помощи слабым и бедным. Попрание незыблемой ценности жизни во имя революционной новизны лишь один из мотивов левизны. Главным по-прежнему остается социальная справедливость. Последняя не всегда отождествляется с уравнительной справедливостью («отнять» и «наделить»). В идее «распределения» (как было уже давно замечено критиками социализма) всегда присутствует момент «уга-шения личной ответствен-ности», так как достижение вожделенного социального равновесия основывается по сути на экономической безответственности. У «новых левых» пафос справедливости заключается в «социальном признании». Он выражается в форме протеста против сложившихся форм жизни, в которой не предусмотрено «места для новых запросов, новых интересов и прав»1. Сегодня ощущение «несправедливости» возникает именно из «ущербности», «ущемлен-ности» Бытия, из-за непризнанности личностного бытия в качестве составной части общего потока жизни, а не только вследствие невыплаченной или не вовремя выплаченной зарплаты. Забастовки — это требование существования, но сегодня это требование не только экономической, но и экзистенциальной безопасности.
5. Важной особенностью нынешних «левых» является новая установка сознания и поведения — нацеленность на «практичность». Эта установка начала складываться еще с конца 60-х годов. Главным становятся не духовные искания, не интеллектуализм политических дискуссий, а организация конкретных дел, т.е. переход от «оружия критики» к «критике оружием». Не случайно еще в 1968 г. Хабермас назвал радикальное студенчество «левым фашизмом» и тем самым определил границу, которая отделяет социальную критику от взгляда на общество как на плацдарм для насильственного воплощения идеального замысла. Здесь уже не важен сам замысел (классовый, расовый или какой-либо иной), а важно преступление внутреннего закона
1 Колеров М., Плотников Н. Диалог о левизне // Рус. жур. - 2002 - 7 июня. //http://www.russ.ru/ist_ sovr/20020607.html.
самоорганизующейся жизни во имя воплощения любой ценой «выс-
шего императива» творца исторической реальности, что неизбежно
ведет к террору.
6. Хотя нынешние леворадикальные партии составляет в основном молодежь, борющаяся за «социальное признание», социальная база левого движения шире. Не всегда это «конфликт поколений». Помимо неприятия ценностей общества потребления и критики существующего порядка в протесте «новых левых» можно увидеть игровое начало, момент пародирования, но без предъявления предпочтительной альтернативы пародируемому, что совпадает с эстетикой постмодернизма.
7. В идеологии и практике леворадикального движения прослеживается тенденция переосмысления принципа частной собственности, а реальное существование коллективной собственности воспринимается как хороший знак возможности полного устранения собственности частной как социального явления. Основанием для этого является постепенный переход общества на новый информационный этап развития, когда главным хозяйственным ресурсом становится информация, а залогом жизненного успеха — организованность и способность использования средств и условий производства.
8. «Лингвистический поворот» с опозданием дошел до политической науки. Однако сейчас весьма интересной и перспективной представляется задача исследования левого радикализма через анализ дискурса альтерглобалистов. Прослеживается интересная тенденция соединения двух дискурсов: с одной стороны, это дискурс, характерный для постмодернистов (сегодня, как мы показали, идеологию новых левых формируют постмодернисты), с другой — постмодернистский дискурс соединяется с марксистским. Антигло-балисты активно оперируют понятием диалектика, изучают работы Маркса, тексты Мао Цзедуна, Че Гевары. И весь этот комплекс пытаются соединить с работами Бодрийяра, Хомского и текстами альтерглобалистов. Интересно, что отжившие тексты приобретают новое дыхание и влияние, что их переосмысливают, что в новом ренессансе марксистский дискурс соединяется с дискурсом постмодернизма.
9. В России любая форма социальной критики (при условии, что она является независимой, т.е. не состоит в торгашеских отношениях с другими партиями и государством), как правило, занимала левую нишу, так как в сущности эта критика всегда выступала против
«колонизации жизненного мира системой» (Хабермас). Сегодня, по всей видимости, и сопротивление системе, и стремление занять место в ней будут индуцировать новые формы левой оппозиции. И власть обязана находить варианты компромисса с тем, чтобы не допустить радикализации протеста. Должно сложиться поле компромисса в аспекте налаживания коммуникации власти с представителями «новых левых», уже интегрированных в режим, а не с уличными демонстрантами.
10. В вечной оппозиционности левой идеи ее непреходящий смысл, поскольку критическая рефлексия (а именно с ней ассоциируется левая идея) не дает системе замкнуться, предполагая ее открытость. И в этом еще одна точка соприкосновения с постмодернизмом. Однако в последнее время монополию «новых левых» на критику существующего порядка пытаются нарушить представители так называемого идейного консерватизма (из кругов католической теологии, правой прессы и консервативной философии)1.
Чтобы дискуссии были плодотворными, необходимо изменить политическую риторику: в России существующая со времен Ельцина «правая» риторика с восхождением Путина постепенно менялась на «социал-либеральную» - риторику «социальной справедливости» или «права на достойное человеческое существование». Сейчас особенно необходим ответственный критический дискурс. Нужны инстанции критики, развитая философская рефлексия и независимая, т.е. не замкнутая на власть, праволиберальная мысль.
1 Колеров М., Плотников Н. Указ. соч.
