CC BY
83
УДК 343.1
Конев Андрей Николаевич Konev Andrey Nikolayevich
доктор технических наук, кандидат юридических наук, доцент, начальник
Академия управления МВД России (125171, Москва, ул. Зои и Александра Космодемьянских, 8)
doctor of technical sciences, candidate of sciences (law), associate professor, head Academy of management Ministry of internal affairs of Russia (8 Zoe and Alexander Kosmodemyan-skih st., 125171)
E-mail: [email protected]
Идеологические оппозиции в бинарной системе принципов
уголовного процесса
Ideological opposition in the binary system of criminal procedure principles
В статье рассматриваются идеологические основы оппозиционных мировоззренческих идей, составляющих структуру бинарной системы принципов современного отечественного уголовного процесса и оказывающих влияние на формирование его сущностных свойств.
Ключевые слова: уголовный процесс, идеология, бинарная система принципов уголовного процесса, законность, целесообразность, объективная истина, презумпция невиновности.
The article deals with the ideological foundations of the opposition philosophical ideas that make up the structure of the binary system of the principles of modern domestic criminal proceedings and influence the formation of its essential properties.
Keywords: criminal procedure ideology, a binary system of criminal procedure principles, legality, appropriateness, objective truth, the presumption of innocence.
Типологические виды уголовного процесса являются отправными абстрактными моделями уголовного процесса и позволяют выявить и описать его существенные признаки, сформировать понятийный аппарат и первичную концептуальную технологию уголовно-процессуальной действительности. Очевидно, что построение исходных понятийных «сеток» уголовно-процессуальной науки, позволяющих классифицировать явления уголовно-процессуальной действительности, устанавливать различные эмпирические зависимости и т. д., возможно только на методологическом уровне при активной работе теоретического мышления, генерирующего идеи, относительно сущего и должного построения уголовного процесса в конкретный исторический период его развития.
Эти идеи, отражающие мировоззрение эпохи на сущность уголовного процесса и лежащие в основе его отправных абстрактных моделей, в правовой науке называют принципами. Несомненно, что в формировании уголовного процесса участвует не один принцип, а несколько. При этом известно, что при объединении прин-
ципов в интегративную систему всегда возникает новое качество, присущее в целом всей системе, но не свойственное ни одному из составляющих ее элементов.
Понятие и система принципов уголовного судопроизводства хорошо изучены в российской уголовно-процессуальной науке. Важным является тот факт, что исследователи выдвинули и обосновали следующие теоретические положения: 1) поскольку существует несколько видов уголовного процесса, постольку есть и несколько систем уголовно-процессуальных принципов, лежащих в их основе [1, с. 138—142]; 2) для смешанной формы уголовного процесса характерно одновременное присутствие принципов разыскной и состязательной формы [2, с. 113], которые «будучи противопоставлены друг другу, обеспечивают синхронное состояние действующей структуры» [1, с. 160]; 3) для каждого из видов уголовного процесса существует не одна, а как минимум две — абстрактная и реальная (или реализуемая) системы принципов [3].
Сформулированные выводы позволили ученым заявить о существовании бинарной систе-
мы принципов уголовного процесса. В ее основу положена мысль о существовании бинарной оппозиции, сформулированная Н.С. Трубецким. Суть этой идеи заключается в том, что двоичные противопоставления, представляющие собой способ определения пространственных, временных, социальных и т. п. характеристик исследуемой реальности, основанные на дуалистическом принципе противопоставления двух противоречащих друг другу признаков, выступают предельными состояниями анализируемого явления.
С помощью бинарной системы принципов уголовного процесса ученым удалось не только объяснить природу смешанного уголовного процесса, но создать методологический инструментарий, способный выявлять сущностные противоречия.
При этом мы вынуждены сделать одно важное допущение. Метод бинарной оппозиции предполагает, что одни качества маркируются как положительные, а противопоставляемые им — как отрицательные. Следуя этому правилу, мы должны были бы признать систему принципов, лежащую в основании состязательной модели уголовного судопроизводства, исключительным благом, к которому следует стремиться, а систему мировоззренческих идей, определяющих разыскной тип уголовного процесса, неприемлемым злом для современного общества. При таком подходе теряется смысл противопоставления, так как от идей, несущих деструктивное начало, следует отказаться. Поэтому мы будем анализировать взаимодействие противоположных идей-принципов не с позиции «положительный — отрицательный», а с точки зрения их основного или дополняющего отношения.
По мнению В.Т. Томина, объединенные в систему принципы, являясь мировоззренческими идеями наиболее высокой степени общности, определяют целостный порядок построения уголовного судопроизводства, проявляя себя во всех его структурных частях. Система принципов уголовного процесса формирует общие условия уголовно-процессуальной деятельности в конкретных стадиях уголовного процесса, детерминируя их основные свойства, реально отражая сущность уголовного судопроизводства [4, с. 214].
Таким образом, бинарная система принципов уголовного процесса оказывает влияние и на формирование основных черт (общих условий) уголовного преследования, как обязательной и неотъемлемой части уголовно-процессуальной деятельности.
Рассматривая функционирование бинарной системы принципов, ученые справедливо отмечают, что государственная политика, направленная на расширение и укрепление институтов гражданского общества, привела к усилению позиций системы принципов состязательной формы, отрицающей прежний порядок и постепенно преобразующей уголовный процесс по своему «образцу» [2, с. 114].
По своей сути новое уголовно-процессуальное законодательство было наложено на советский каркас уголовного процесса, что позволяет характеризовать современное российское уголовное судопроизводство «...определенным состоянием хаоса, когда на уровне правосознания доминируют идеи следственной формы, а новое законодательство императивно «вживляет» в инквизиционный, по своей сути и содержанию, уголовный процесс начала состязательной формы» [2, с. 114]. Почему так произошло?
Ответ на этот вопрос следует искать в идеологических основах, которые формируют мировоззренческие идеи, составляющие оппозиционную структуру бинарной системы принципов уголовного процесса. Идея использования этого метода при решении подобных задач принадлежит А.С. Александрову и Н.Н. Ковтуну.
Идеология законности и целесообразности. Одним из системообразующих принципов российского права является идея законности. Содержание принципа законности применительно к отраслевому уголовно-процессуальному законодательству было конкретизировано В.Т. То-миным. По его мнению, этот принцип требует от законодателя принятия оптимального количества процессуальных норм, а от правоприменителя — их скрупулезного соблюдения [5, с. 23]. В широком контексте реализация принципа законности должна обеспечить неотвратимость уголовной ответственности в каждом случае совершения лицом преступления и обеспечить торжество идеи справедливости, как требование соответствия даяния и воздаяния.
По мнению А.С. Александрова, законность является наиболее удобным способом проведения государственного (публичного) интереса, в том числе и в сфере уголовного судопроизводства [1, с. 155]. Развивая далее свою мысль, ученый полагает, что смысл термина «законность» обусловлен контекстом, когда закон используется властью в качестве орудия осуществления репрессии, когда власть «презюмирует виновность индивида». По его мнению, смысл термина «законность» — это «знак определенного алгоритма тоталитарной власти», который
должен уступить место принципу целесообразности [6, с. 32—33].
Диаду законности и целесообразности в зарубежной и российской науке традиционно принято выделять в качестве оснований, на которых может быть построено должностное уголовное преследование [7, с. 480—481]. В своей сущности идея строгой законности обязывает должностное лицо возбудить уголовное преследование в отношении всякого, кто нарушит уголовно-правовое предписание. В этом смысле такой подход противостоит идее целесообразности, которая выражает «...право отказаться от уголовного преследования по причинам, не являющимся формально-юридическими и не связанными с недостаточностью доказательств» [8, с. 27]. Причины выбора права на отказ от уголовного преследования могут скрываться не только в государственно-политических, но и в экономических интересах.
Идея целесообразности ограничивает государство от чрезмерной репрессии и способствует достижению целей уголовного процесса с наименьшим объемом применяемых мер принуждения, в том числе связанных с уголовным наказанием. При этом, как справедливо отмечает Н.Н. Апостолова, целесообразность не может противоречить законности, а реализуется через закрепленные в законе полномочия на принятие наиболее целесообразного решения на предусмотренных в законе основаниях и порядке [9, с. 31—33].
Идеология публичности и диспозитивности. Принцип публичности в уголовно-процессуальной науке позиционируется в качестве формообразующей мировоззренческой идеи и касается степени соотношения публичных и частных интересов в уголовном процессе. Так, например, М.С. Строгович рассматривал принцип публичности как специфическую конструкцию уголовного судопроизводства, обладающую своими отличительными признаками [10, с. 78; 11, с. 136]. По мнению А.С. Александрова, принцип публичности — это идея, на которой строится та или иная форма уголовного судопроизводства. Отсюда ученый делает вывод, что о публичности можно говорить только применительно к следственному процессу, для состязательного уголовного судопроизводства это положение должно быть оспорено [1, с. 144—145].
Противоположна принципу публичности идея диспозитивности, которую не следует смешивать с целесообразностью. Диспозитивность дает возможность субъекту распоряжаться предметом уголовного иска и порождает идею
института дискреционных полномочий, а целесообразность предполагает пределы возможности этого распоряжения или пределы реализации дискреционных полномочий.
Следует согласиться с С. Д. Шестаковой, полагающей, что публичные начала не исключают состязательности, равно как диспозитивные не противоречат розыску [12, с. 122]. Солидарен с ней в этом вопросе и Л.В. Головко, отрицающий жесткую взаимосвязь между принципом публичности и формой уголовного судопроизводства [13, с. 13]. Подобные подходы подтверждают тесную диалектическую взаимосвязь между элементами системы мировоззренческих идей, относящихся к бинарной оппозиции.
Взгляды ученых на присутствие принципа диспозитивности в отечественном уголовном процессе до сих пор не отличаются единством. Так, некоторые ученые полагают, что диспозитивность не присуща современному российскому уголовному процессу, так как не достигла «зрелости» принципа [14, с. 47; 15, с. 179; 16, с. 141; 17, с. 12; 18, с. 20]. Вместе с тем, в отечественной уголовно-процессуальной науке эта мировоззренческая идея приобретает своих сторонников и поддержку.
Объективная взаимосвязь идей публичности и диспозитивности дает основания для формулировки комплексного принципа — «принципа соотношения публичности и диспозитивности» [19, с. 8].
Традиционно включение принципа диспозитивности в регулирование уголовного преследования связывается с его делением на частное и публичное. В этой связи Конституционный Суд РФ указывает, что законодатель вправе дифференцировать порядок производства по различным категориям уголовных дел, допуская включение в него элементов диспозитивности, которая предполагает учет волеизъявления лица, пострадавшего от преступления, вплоть до придания ему определяющего значения при принятии ряда ключевых процессуальных решений [20].
Так, соотношение принципов публичности и диспозитивности позволяет дифференцировать уголовное преследование, которое может осуществляться в форме публичного, частно-публичного и частного обвинения (ст. 20 УПК РФ). Вместе с тем, публичное начало уголовное процесса обусловливает обязанность защиты прав, свобод и законных интересов потерпевших от преступлений, в том числе и тех, кто не может реализовать свое право на частное обвинение (ч. 4 ст. 20 УПК РФ). Принцип диспозитивности
оказывает влияние и на институт гражданского иска в уголовном судопроизводстве. На этой же позиции стоит и Конституционный Суд РФ [21].
Однако говорить о том, что принцип публичности (в т. ч. по причине отсутствия в гл. 2 УПК РФ) уступает место принципу диспозитивно-сти, как идее, характеризующей состязательную форму уголовного процесса, пока не приходится.
Например, при отказе государственного обвинителя от обвинения в суде потерпевший не наделен правом субсидиарного уголовного иска, что неоднократно отмечалось учеными. В случаях когда должностные лица органов уголовного преследования отказывают в возбуждении уголовного дела, прекращают уголовное дело или уголовное преследование, потерпевший также не имеет возможности инициировать либо продолжить уголовное преследование по делам публичного и частно-публичного обвинения.
Потерпевший не имеет возможности реализовать свое право на примирение по уголовным делам публичного или частно-публичного обвинения в тех случаях, когда ему предлагается достойная и приемлемая для него компенсация за причиненный ущерб. В этом случае интересы государства преобладают над материальными интересами потерпевшего.
Идеология презумпции невиновности и презумпции виновности. Наиболее полно принцип презумпции невиновности представлен в статье 49 Конституции РФ и конкретизирован применительно к уголовно-правовым отношениям в статье 14 УПК РФ как мировоззренческая идея, в соответствии с которой каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда.
Как справедливо указывает Н.Н. Ковтун: «.в рамках следственной формы процесса идея презумпции невиновности фактически подавляется противоположным началом: презумпцией виновности, обязанность доказывания которой, в силу доминирующего воздействия принципов публичности, объективной истины и законности, официально возложена на публичные процессуальные органы, соответственно этому строящими свою деятельность. Напротив, при состязательной форме — именно каждая из сторон должна доказать свои притязания.» [2, с. 123].
Казалось бы, что из этой диады последний элемент абсолютно не приемлем для решения
вопросов, связанных с уголовным преследованием в современных условиях. Вместе с тем, он несет в себе не только конструктивный смысл, но также имеет большое идеологическое значение, в том числе и в лингвистическом толковании названия отдельных уголовно-процессуальных институтов.
Предполагая невиновность лица до момента вынесения в отношении него судом приговора, международно-правовая система все же допускает существование и презумпции виновности лица в совершении преступления. Речь идет о коррупционных преступлениях должностных лиц.
По мнению А.И. Алексеева, «.из всех правовых презумпций наиболее известная, детально регламентированная в законодательстве, широко обсуждаемая и применяемая — презумпция невиновности обвиняемого (подозреваемого). В то же время другие правовые презумпции, в том числе презумпция виновности, остаются в тени и применительно к антикоррупционной проблематике обычно не рассматриваются. А необходимость в этом есть, прежде всего, в связи с понятием незаконного обогащения, которое закреплено в ст. 20 Конвенции ООН против коррупции от 31 октября 2003 года» [22].
Данное обстоятельство обусловливает возможность введения в законодательный оборот понятия «презумпция виновности». Это касается тех случаев, когда активы должностного лица многократно превышают его законные доходы. Под презумпцией виновности следует понимать обязанность обвиняемого (подсудимого) в коррупции должностного лица доказать на следствии и в суде легальность и легитимность полученных (имеющихся) доходов и имущества, в том числе и у членов своей семьи.
Подобное положение обусловлено следующими обстоятельствами: во-первых, обвинение в коррупционных действиях, прежде всего, предъявляются чиновникам, а не гражданам и не бизнесменам, которые могли принимать участие в таких действиях, и, во-вторых, учитывая специфику службы, чиновники должны самостоятельно находить и предъявлять доказательства своей невиновности в совершении коррупционных действий.
Такая презумпция виновности отчасти либо в полном ее виде существует в Нидерландах, Бельгии, Ирландии, Дании, США [23], то есть в тех странах, где в уголовном процессе превалирует идея состязательности.
Еще один аспект внедрения принципа виновности в уголовно-процессуальную технологию
уголовного преследования — соотношение необходимости нести бремя доказывания даже в тех случаях, когда обвиняемый признает свою вину.
Эта сторона рассматриваемой дихотомии своими корнями уходит в советское уголовно-процессуальное законодательство. По мнению Дж. Квигли, «по советскому праву обвинитель несет бремя доказывания даже в том случае, когда обвиняемый признает свою виновность до суда. В соответствии с американским правом судья в таком случае вправе постановить обвинительный приговор без полного разбирательства дела. Принцип невиновности не соблюдается ...» [24].
В рамках состязательного процесса существует возможность перехода бремени доказывания некоторых оправдывающих обстоятельств к подсудимому: «это значит, что подсудимый должен убедить суд в существовании данного обстоятельства. Предположим, что подсудимый постарался доказать обстоятельства необходимой обороны. Может случиться, что суд к концу судебного процесса не будет уверен в существовании данного обстоятельства. Получится, что подсудимый не выполнил своего бремени доказывания, и суд вынесет обвинительный приговор, хотя он сомневался в виновности подсудимого» [24, с. 156].
Другим аспектом для следственной формы уголовного процесса, связанной с принципом презумпции виновности, является возможность направления уголовного дела судом для производства дополнительного следствия, в тех случаях когда судья сомневается в виновности лица в совершении преступления. В то время как в соответствии с принципом презумпции невиновности он должен вынести оправдательный приговор.
В этом аспекте прослеживается взаимосвязь принципа материальной истины и презумпции виновности лица: несмотря ни на что добиться осуждения лица.
Идеология разделения уголовно-процессуальных функций и полифункциональности. Подчеркивая значение идеи состязательности, Н.Н. Ковтун пишет, что «принцип разделения основных уголовно-процессуальных функций между публичными процессуальными органами есть не только конструктивная идея состязательного уголовного процесса, но и необходимый элемент содержания еще целого ряда принципов этой формы судопроизводства, без которого они теряют часть своего содержания и регулирующего воздействия на уголовно-процессуальную деятельность» [2, с. 124].
По сути, идея разделения уголовно-процессуальных функций определяет состязательный метод построения уголовного процесса. Наоборот, совмещение уголовно-процессуальных функций свидетельствует о следственном типе уголовного процесса. В этой связи состязательность является не принципом, а методом судопроизводства, который основан на разделении уголовно-процессуальных функций. Отнесение законодателем состязательности к принципам уголовного процесса (ст. 15 УПК РФ) является не совсем корректным.
Как справедливо отмечает Ю. Якимович, «... состязательность как принцип уголовного судопроизводства присуща лишь производству в суде и не может считаться принципом досудебного производства. Состязательность в досудебном производстве реализуется лишь при осуществлении судебного контроля.» [25, с. 105].
Доказывание в уголовном процессе, являющееся стержнем, вокруг которого выстраиваются уголовно-процессуальные отношения, под влиянием взаимодействия принципов разделения уголовно-процессуальных функций и полифункциональности, разорвано на две части. В судебной части присутствует сформированная и апробированная технология, позволяющая говорить о наличии равноправных сторон перед независимым арбитром, которые обладают равными возможностями в рамках уголовно-процессуального закона отстаивать свою точку зрения по поводу доказанности или недоказанности обвинения.
Досудебная часть, н смотря на законодательную терминологию, продолжает оставаться в рамках разыскного процесса, при котором разрешение волеизъявления подозреваемого, обвиняемого по поводу сбора доказательств зависит от усмотрения следователя, дознавателя. Такое положение компенсируется введением института судебного контроля, который пока не эффективен и его сущность далека от реальной состязательности.
Таким образом, следователь или дознаватель, осуществляя доказывание по уголовному делу, не относятся к стороне обвинения, несмотря на то, что правовые нормы, определяющие их правовой статус, содержатся в главе 6 УПК РФ, которая называется «Участники уголовного судопроизводства со стороны обвинения».
В этой связи определение деятельности следователя или дознавателя как должностных лиц, осуществляющих полное, всестороннее и объективное расследование уголовного дела,
продолжает являться актуальной темой для отечественного уголовного процесса. Очевидно, что такой разыскной характер досудебного производства смягчается уголовно-процессуальными институтами, позволяющими создать защите условия максимального благоприятствования: обеспечение квалифицированной юридической помощи, определение сроков расследования; ходатайства и жалобы; возможность заявлять отводы и т. д.
В целях повышения эффективности судебного контроля и усиления режима соблюдения прав, свобод и законных интересов лиц, в отношении которых осуществляется уголовное преследование, в уголовно-процессуальной науке развернулась активная дискуссия по поводу внедрения в досудебные стадии уголовного процесса института следственных судей. В этой связи, в частности, прокурор, руководитель следственного органа как должностные лица, участвующие, например, в разрешении спора (ст. 124 УПК РФ), должны уступить место следственному судье.
Идеология материальной (объективной) и формальной (судебной) истин. В современной уголовно-процессуальной науке вопрос о том, какой должна быть истина в уголовном процессе, приобрел новый импульс.
Как отмечает Н.Н. Ковтун, сущность (формула) принципа объективной истины «...заключается в том, что итоговые решения в уголовном процессе, разрешающие дело (спор) по существу, принимаются (должны приниматься) лишь на основе достоверного установления (доказанности) истины либо констатации невозможности ее достижения. При этом сама объективная истина в теории процессуальной науки традиционно понимается как точное соответствие выводов органа предварительного расследования, прокурора и суда, изложенных в процессуальных решениях, тому, что было в действительности. Именно на достижение этого соответствия в следственном уголовном процессе, фактически, и направлена вся публичная деятельность государственных органов и должностных лиц, ведущих процесс» [2, с. 122]. К публичным органам, осуществляющим поиск истины в уголовном процессе следственного типа, относится и суд.
Противоположной идеей является принцип формальной (судебной) истины, в основе которой лежит концепция отсутствия разумных оснований. Сторонники этой идеи считают концепцию материальной (объективной) истины порождением тоталитарной власти и полагают, что «судебная истина — есть утвержде-
ние, правдоподобие, вероятность которого не вызывает разумных сомнений у нормальных людей» [26, с. 537]. Мы оставим в стороне подробный анализ критического осмысления существующих подходов к раскрытию сущности этой концепции. Для нас важна суть их позиции, что «состязательный уголовный процесс в познавательном аспекте основывается на концепции вероятной — судебной истины и здравого смысла судящих как критерия достижения ее в данном деле» [27, с. 537]. Иными словами, в состязательном процессе закон требует установить истину лишь в пределах требований сторон и на основе представленных доказательств, которые нашли свое подтверждение в ходе судебного заседания.
Практическое воплощение этих концепций заключается в том, на какой стороне (досудебной или судебной) окажется тяжесть доказывания преступления и кто будет иметь монополию на истину — органы уголовного преследования или суд.
Сторонники формальной (судебной) истины утверждают, что «в состязательном судопроизводстве задача обвинителя состоит в собирании материала, достаточного, чтобы доказать обвинение в суде. Задача защиты — показать, что обвинитель не справился с этой задачей. Задача суда — вынести приговор на основе этого доказательственного материала, который предоставили стороны» [27, с. 536].
Такая постановка вопроса отрицает статус «законных доказательств» в досудебном производстве, ставит под вопрос эффективность формализации уголовного преследования и предлагает «.вывести досудебное уголовное производство из состава судебного доказывания и одновременно с этим снять различия между оперативно-разыскной деятельностью, предварительным следствием и адвокатским расследованием» [28, с. 7].
В соответствии с этим обвинительная и защитительная информация, полученная в ходе досудебного производства, получит статус законных доказательств только в суде, после того как ее воспримет судья с соблюдением условий устности и непосредственности и признает таковую в качестве доказательств (или не признает). Однако в современном отечественном уголовном процессе, несмотря на постулирование о его состязательности, продолжает доминировать мировоззренческая идея материальной (формальной) истины.
Как видно, объективное присутствие и взаимодействие идеологических элементов в
бинарной системе принципов уголовного процесса доказано и подтверждено. Однако полагаем, что доминирование тех или иных идей в этой оппозиционной системе обусловлено не столько уровнем развития уголовно-процессуальной научной мысли, сколько социально-экономическими и государственно-политическими факторами.
Например, реализация процессуально-правовых аспектов, связанных с восстановительным правосудием или ювенальной юстицией, где уголовное преследование может быть заменено на другие, альтернативные формы, возможно только при доминировании идеи целесообразности. В свою очередь, возникновению этих альтернативных форм должна предшествовать деятельность государства и общества по созданию социальных институтов, в рамках которых они могли бы быть реализованы. В настоящее время эти общественно-государственные структуры не только отсутствуют, но и научно не доказана необходимость их создания.
Очевидно, что все это должно быть осуществлено в рамках соответствующей уголовной политики государства. В этой связи доминирование при построении уголовно-процессуальной системы идеи целесообразности возможно только на принципиально ином уровне развития государства и гражданского общества. Это касается и смещения тяжести доказывания с досудебных стадий в судебные при доминировании идеологии формальной (судебной) истины. В этом случае потребуется пересмотреть функциональное устройство всей системы правоохранительных органов и отказаться от многих традиционных и апробированных воззрений на отдельные государственные институты. Например, потребуется позиционировать прокуратуру не как орган общего надзора, а только как исключительно орган уголовного преследования и надзора за исполнением судебных решений.
Примечания
1. Александров А.С. Диспозитивность в уголовном процессе. Н. Новгород, 1997.
2. Ковтун Н.Н. Судебный контроль в уголовном судопроизводстве России: монография. Н. Новгород, 2002.
3. Гоиненко А.В. Система принципов и цель производства по уголовному делу // Правоведение. 2000. № 6.
4. Томин В. Т. Принципы отечественного уголовного процесса // Уголовный процесс. Проблемные лекции. М., 2013.
5. Томин В.Т. Принципы советского уголовного процесса // Практикум по советскому уголовному процессу. Горький, 1988. Вып. 1.
6. Александров А.С. Прокурорский надзор: учебно-методическое пособие. Н. Новгород, 2001.
7. Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовно-процессуального права. СПб., 1995.
8. Головко Л.В. Альтернативы уголовному преследованию в современном праве. СПб., 2002.
9. Апостолова Н.Н. Целесообразность (дискретность) в российском уголовном судопроизводстве: дис. ... д-ра юрид. наук. Ростов н/Д, 2010.
10. Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. М., 1958.
11. Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса: в 2 т. М., 1968. Т. 1.
12. Шестакова С.Д. Состязательность уголовного процесса. СПб., 2001.
13. Головко Л.В. Принцип неотвратимости ответственности и публичности в современном российском уголовном праве и процессе // Государство и право. 1999. № 3.
14. Мельников А.А. Публичность и диспозитивность в правосудии // Суд и применение закона: сборник статей. М., 1982.
15. Полянский Н.Н., Строгович М.С., Савицкий В.М., Мельников А.А. Проблемы судебного права / под ред. В.М. Савицкого. М., 1983.
16. Макарова З.В. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации: информация к размышлению // Правоведение. 2003. № 1.
17. Пономаренко С.С. Диспозитивные начала в российском уголовном судопроизводстве: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Оренбург, 2002.
18. Химичева Г.П. Досудебное производство по уголовным делам: концепция совершенствования уголовно-процессуальной деятельности. М., 2003.
19. Меженина Л.А. Публичность российского уголовного процесса: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2002.
20. Постановление Конституционного Суда РФ от 27 июня 2005 г. № 7-П // Собрание законодательства РФ. 2005. № 28, ст. 2904.
21. Определение Конституционного Суда РФ от 6 декабря 2001 г. № 297-О // Собрание законодательства РФ. 2002. № 8, ст. 893.
22. URL: http://www.sinelschikov.info/files/ documents/book/Korruptsia-rf.pdf
23. The Cleanest people and the corruptest people in Singapore // The Singapore Post. 1999, July.
24. Сафонов А. О мировой практике применения ст. 20 Конвенции ООН по борьбе с коррупцией // Следователь. 2012. №1.
25. Квигли Дж. Презумпция невиновности и американское право // Советское государство и право. 1990. № 2.
26. Якимович Ю.К. Роль Конституционного Суда в становлении и развитии современного уголовно-процессуального законодательства России // Вестник Томского государственного университета. 2010. Вып. 333.
27. Кухта А.А. Доказывание истины в уголовном процессе: монография. Н. Новгород, 2009.
28. Кухта А.А. Диспозитивность в уголовном процессе. Н. Новгород, 1997.
Notes
1. Alexandrov A.S. Dispositive in criminal proceedings. Nizhny Novgorod, 1997.
2. Kovtun N.N. Judicial control in the criminal trial of Russia: monograph. Nizhny Novgorod, 2002.
3. Grinenko V.A. System of principles and purpose of the criminal proceedings // Jurisprudence. 2000. № 6.
4. Tomin V.T. Principles of the domestic criminal process // Criminal trial. Problem lectures. Moscow, 2013.
5. Tomin V.T. Principles of Soviet criminal process // Workshop on the Soviet criminal process. Gorky, 1988. Vol. 1.
6. Alexandrov A.S. The public Prosecutor's supervision: teaching manual. Nizhny Novgorod, 2001.
7. Cheltsov-Bebutov M.A. Course criminal procedure law. St. Petersburg, 1995.
8. Golovko L.V. Alternatives to criminal prosecution in modern law. St. Petersburg, 2002.
9. Apostolova N.N. Feasibility (discrete) in the Russian criminal trial: dissertation... doctor of legal sciences. Rostov on Don, 2010.
10. Strogovich M.S. The course of the Soviet criminal process. Moscow, 1958.
11. Strogovich M.S. The course of the Soviet criminal process: in 2 vol. Moscow, 1968. Vol. 1.
12. Shestakova S.D. Adversarial criminal process. St. Petersburg, 2001.
13. Golovko L.V. The principle of inevitability of liability and publicity in modern Russian criminal law and procedure // State and law. 1999. № 3.
14. MelnikovA.A. Publicity and optionality of justice // Court and application of law: collection of articles. Moscow, 1982.
15. Polyanskiy N.N., Strogovich M.S., Savitsky V.M., Melnikov A.A. Problems of judicial law / under the editorship of V.M. Savitsky. Moscow, 1983.
16. Makarova Z.V. Criminal procedure code of the Russian Federation: food for thought // Science of law. 2003. № 1.
17. Ponomarenko S.S. Dispositive start in the Russian criminal proceedings: author's abstract... candidate of legal sciences. Orenburg, 2002.
18. Himicheva G.P. Pre-trial proceedings in criminal cases: the concept of improvement of criminal procedural activities. Moscow, 2003.
19. Mezhenina L.A. Publicity of the Russian criminal trial: author's abstract... candidate of legal sciences. Ekaterinburg, 2002.
20. The decision of the Constitutional Court of the Russian Federation dated 27 June 2005, № 7-P // Collection of legislative acts of the RF. 2005. № 28, art. 2904.
21. The Constitutional Court of the Russian Federation of December 6, 2001 № 297-A // Collection of legislative acts of the RF. 2002. № 8, art. 893.
22. URL: http://www.sinelschikov.info/files/docu-ments/book/Korruptsia-rf.pdf
23. The Cleanest people and the corruptest people in Singapore // The Singapore Post. 1999. July.
24. SafonovA. World practice of application of article 20 of the UN Convention against corruption // Investigator. 2012. № 1.
25. Quigley J. The presumption of innocence and American law // Soviet state and law. 1990. № 2.
26. Yakimovich Yu.K. The role of the Constitutional Court in the formation and development of modern criminal procedure legislation of Russia // Vestnik of Tomsk state university. 2010. Vol. 333.
27. Kukhta A.A. Proving the truth in the criminal process: monograph. Nizhny Novgorod, 2009.
28. Kuchta A.A. Dispositive in criminal proceedings. Nizhny Novgorod, 1997.
