CC BY-NC-ND
131
Б.В. Подорога
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ ОСВАЛЬДА ШПЕНГЛЕРА
В данной статье автор пытается определить идеологические предпосылки формируемого Шпенглером образа истории. Идея «органического государства», отношение «культура/цивилизация», проблематика «точки зрения» образуют три тесно связанные друг с другом смысловые единицы, являющиеся основными параметрами, в соответствии с которыми Шпенглер задает перспективу историческому генезису.
Ключевые слова: государство, мировоззрение, идея, точка зрения, взгляд, воля к власти, организм, гештальт, история, конституция.
1. Государство: образ органического целого. Для
Шпенглера субъект исторического становления - государство, осмысленное как органическое целое. Во втором томе «Заката Европы» Шпенглер открыто заявляет, что всемирная история есть «история государств, и всегда ею останется»1. Детлеф Фел-кен совершенно прав, когда заявляет, что взгляды Шпенглера отличались крайним этатизмом: Шпенглер не пытается обозначить специфическую исследовательскую сферу, определяющуюся задачей обоснования идеи государства, скорее, наоборот, идея государства служит для него обоснованием исторического генезиса2. Для Шпенглера государство - это не просто одна из частных сфер проявления исторического генезиса наряду с историей искусства, историей науки, историей культуры или историей философии, государство - это своего рода архетипическая форма исторической экзистенции в целом. О государстве нельзя говорить как о сфере политического управления и о специфических практиках, с ней связанных, ибо государство - это, скорее, условие их возможности. Государство предстает в качестве первичной данности истории, ее
© Подорога Б.В., 2014
raison d'etre. Если угодно, государство у Шпенглера - это не только что, но и как истории, не только ее существенное содержание, но и сама форма ее воспроизведения во времени. Государство - это мировоззрение Шпенглера, структурирующее предлагаемую им историческую картину мира. Подобное мировоззрение сближает Шпенглера с рядом политических мыслителей (Карл Шмитт, Хуан Доносо Кортес, Николо Макиавелли и др.), сводивших содержание мировой истории (в том числе научные открытия, продукты культурного творчества) к геополитическим преобразованиям.
Шпенглеровский государственный организм определяется понятием «конституция» (Verfassung). Шпенглер различает между «писаной» конституцией, представляющей свод законов и правил, защищающих граждан, и конституцией «неписаной», определяющейся возможностью государства сохранять активную форму «для внешней борьбы». Относительно второго вида конституции Шпенглер высказывается в смысле телесного сложения индивида, по аналогии с тем, когда говорят: «у него хрупкая конституция -он субтилен» или, наоборот, «он обладает сильной конституцией». Шпенглер уточняет значение этой разновидности конституции при помощи выражения быть-в-форме (in-verfassung-sein): государство пребывает в форме, подобно тому как пребывает в форме атлет или скаковая лошадь. Быть-в-форме значит «держать мир на прицеле». Бытие-в-форме - это внутреннее состояние жизненной силы, готовой вот-вот проявить себя вовне. Понятое таким образом бытие-в-форме и оказывается глубинным источником истории, определяя место государства в геополитическом горизонте. Бытие-в-форме необходимо как возможность выполнения главного условия государственного мировоззрения - осуществления межгосударственной борьбы, картина которой есть картина мировой истории. Если отвлечься от спекуляций и рассмотреть историю с точки зрения «деяний» (Tat), то она предстанет в образе государственной истории. Причем эта борьба может проявляться не только на уровне прямой агрессии, но и на уровне культурном, хозяйственном, религиозном и проч. Субъектом истории оказывается тот, кто доминирует в контексте политической действительности. «Писаная» конституция играет в этом контексте вспомогательную роль, симулируя законность, призванную побудить индивидов к внутригосударственной сплоченности, т. е. воспроизводству экономически-родовых функций, необходимых для восполнения расходующейся в борьбе энергии. Проблематика истинности исторического рассмотрения «снимается», заменяясь образом «силового поля», которое достаточно ощутить.
Ясно, почему Шпенглер говорит не только о государстве, но и об империи, выраженной в европейской цивилизации, стремящейся покорить весь мир: организм стремится к бесконечному расширению своего жизненного пространства. «Государство - это сама жизнь, которая желает обладать значимостью; она с внутренней уверенностью ощущает, что для этого необходимо, и с учетом этого она знает, что справедливо для нее, а потому должно быть справедливо и для других»3. Чем большее количество объектов способно присвоить государство и представить как иерархию ценностей, тем успешнее оно утверждается в качестве действующей силы. Оно должно обладать политической продуктивностью:
Потоки человеческого существования мы называем историей <...>. Политика есть способ и манера, в которых утверждает себя это текучее существование, в которых оно растет и одерживает верх над другими жизненными потоками. Вся жизнь - это политика, в каждой своей импульсивной черточке, до самой глубиннейшей своей сути. То, о чем мы сегодня с такой охотой говорим, как о жизненной энергии (витальности), наличное в нас «оно», во что бы то ни стало стремящееся вперед и вверх, это слепой, космический порыв к самоутверждению и власти, растительно и расово остающийся связанный с землей, «родиной», эта направленность и определенность к действию, - вот что, как жизнь политическая, отыскивает великие решения повсюду среди высшего человечества и должно их отыскивать4.
Историческое мироосмысление возникает до всяческих «сознательных» конвенций в форме существования, простого наличия живого существа в мире, утверждающегося в отношении других живых существ. «Оно» может иметь множество выражений, но смысл его заключается только в одном - в политическом качестве. Возможность его бытия (судьба) задана землей и ландшафтом, очертания которых он будет нести до конца5. Так называемые великие решения - это решения, которые ведут к его максимально возможному господству над жизненным пространством, связанному с идеей империи, активирующей историю и превращающей ее в тотальность планетарного масштаба.
2. Понятие культурно-исторического кризиса. В названии «Der Untergang des Abendlandes» («Закат Европы») обозначена ключевая ситуация исторического мышления, связанная с культурно-историческим кризисом. Для Шпенглера важно не только обозначить проблемную ситуацию собственного времени,
связанную с рядом политических, экономических и социальных феноменов, но и выявить целостный образ исторического становления:
В 1911 году я намеревался набросать нечто вроде очерка о некоторых политических явлениях современности с проистекающими из них возможными выводами относительно будущего, представив все это на более широком горизонте. Мировая война, как ставшая уже неизбежной внешняя форма исторического кризиса, приблизилась тогда вплотную, и речь шла о том, чтобы понять ее из духа предыдущих - не лет - столетий. <...> Наконец стало абсолютно ясно, что ни один фрагмент истории не может быть действительно освещен, пока не будет выяснена тайна всемирной истории вообще, точнее, тайна истории высшего человеческого типа как органического единства, наделенного вполне правильной структурой6.
Интерпретация отдельных культурных феноменов порождает необходимость выявления общего генетического плана мировой истории. Шпенглер понимает кризис идеологически - как явление, при котором теряют вес этические, эстетические, нравственные ценности прошлого и высвобождаются ценности, определяющиеся логикой власти и господства. Новый образ истории должен коренным образом изменить структуру европейского мироощущения. Закат Европы оказывается восходом некоего «нового» сознания: душа, оживлявшая героев Эдды, готические соборы, масляную живопись, музыку контрапункта, католические и протестантские религиозные доктрины - умирает, но в другом качестве, как сущность европейской культуры, она рождается на заре двадцатого столетия. Историческое исследование, не учитывающее этот контекст, оказывается достоянием культурологии (Kulturkunde), которую Шпенглер презрительно называет «наукой о разбитых черепках», тогда как подлинная история должна быть выражением творческой идеи: «Я различаю возможную и действительную культуру (историю), т. е. культуру как идею - общего или единичного - существования и культуру как плоть этой идеи, как сумму ее очувствленных, ставших пространственными и доступными выражений: деяний и настроений, религии и государства, искусств и наук, народов и городов, хозяйственных и общественных форм, языков, правовых отношений, нравов, характеров, черт лица и одеяний»7. Идея истории не есть то, в чем она опредемечивается, ибо является формообразующей пластической силой (Gestaltungskraft). Кризис сметает изжившие себя культурно-исторические формы, но возрождает их
на смысловом уровне. За его пределами история остается безличным фактом, тем, что просто откопали в земле8. Кризис активирует стремление к историческому мышлению, превращая его в единственную мировоззренческую данность. Для Шпенглера век кризиса - это эпоха грандиозного духовно-материального производства, выражающегося в создании всеобъемлющих картин мира, «преображающих человечество во всей его субстанции»9. Томас Манн и Вальтер Беньямин восприняли шпенглеровскую идею смерти культуры как фаталистский и антиинтеллектуалистский пул: о каком философском творчестве может идти речь, если Шпенглер провозглашает, что он готов растоптать «весь стильный хлам искусств с живописью и архитектурой в придачу»10? Но в том-то и заключается мысль Шпенглера, что он мыслил упадок ценностей как перевод изначального метафизического содержания истории в область действующего, властного миросозерцания (^'екапвсЬаи^). Искусство поменяло форму: теперь его эстетическая значимость определяется идеологически: тем, насколько отчетливо оно обнаруживает исконное стремление субъекта к самоутверждению в мире. Опыт современности сводит воедино философию и жизнь, которая приобретает в ней «подлинную» направленность и форму. Отсюда и субстанциональное преображение человека, которое есть глубинное сущностное изменение, позволяющее человеку не просто изучать историю, но и самому идентифицировать себя с нею как объемлющим его органическим единством.
3. Идея точки зрения. Шпенглер призывает читателя воспринимать «Закат Европы» в качестве расширенного культурно-исторического комментария к обсуждаемым Ницше понятиям «точка зрения» и «воля к власти». «Из прозрения Ницше я сделал, своего рода, обозрение», - заявляет Шпенглер в предисловии к «Закату Европы»11. Наличие одной точки зрения указывает на существование других потенциально возможных точек зрения. Точки зрения - это количество способов освоения мира, каждый из которых обладает индивидуальными формообразующими качествами. Если для Ницше эта мысль была тем, с помощью чего субъект способен наметить границы собственной возможности мироутверждения, то для Шпенглера это становится объективной исторической действительностью. Историческое становление - это противоборство оспаривающих друг друга культур, ни одна из которых не может стать единственно верной. Шпенглер хочет показать относительность истории как определенного взгляда на мир, зародившегося в Западной Европе со всеми вытекающими отсюда следствиями
(общая культурная оснастка, совокупность используемых методов, объекты исторического исследования) посредством введения «равноправных» культур, несводимых друг к другу мировоззренческих очагов. Представление об истории тесно связано с целостной структурой европейского сознания, которое (как и другие - индийское, античное, арабское, египетское и китайское «сознания») формируется в условиях органически детерминированного миро-осмысления. Рассмотрение истории согласно общепринятым критериям12 лишено ценности, ибо оно истолковывает событийный ряд каузально и, тем самым, скрывает реальное противоборство жизненных сил, формирующее историю: «Жизнь есть битва между растениями, животными и людьми, битва между индивидами, общественными классами, народами и государствами, которая продолжается вечно, неважно, будь то это хозяйственные, социальные, политические или милитаристские формы. Это - борьба за жизненное влияние, власть и выгоду»13. Одно качество требует другого качества, в отношении которого оно может проявить себя, и поэтому не существует единого исторического субъекта - их всегда множество; каждый из них с большим или меньшим успехом способен овладеть историей. Недовольство Шпенглера общепринятой моделью истории вызвано тем, что она, создавая ложный исторический масштаб, вводит коллективную перспективу, разделяемую всем историческим сообществом, маскируя реальный источник этих представлений. По его словам, она есть лишь «фикция», которая выдает «само собой разумеющуюся» точку зрения за некоторое универсальное допущение исторической «объективности», связанной с идеей причинно-следственной логики истолкования исторического процесса. История как выражение конкретной жизненной силы определяется целостным контекстом ее бытия, местоположением относительно других жизненных сил и волей к интерпретации и присвоению видимых объектов. Эта сила и есть единственная, настоящая и уникальная история. Фиксируемая в качестве образа, история, так же как и любая другая форма, обнаруживает свою значимость только в том случае, если она способна утвердить свою жизненную энергию в окружающем мире.
Ценность истории зависит от реальных экспансивных сил, которые готова проявить задействованная в ней жизненная сила: «Воля к власти, страстное желание возвести свою мораль во всеобщую истину, навязать ее человечеству, переиначить, преодолеть, уничтожить всякую иную мораль - все это исконнейшее европейское достояние»14. Воля к власти интерпретирует и оценивает: такое качество можно назвать древнейшим и в то же время совре-
меннейшим, ибо оно определяется мощью органической тенденции к господству, существующей со времен возникновения жизни на Земле и по сей день. Оно реализуется только при достижении господства одной формы жизни над другими, и такой формой становится Я-субъект, структурирующий европейскую цивилизацию: «Уже само словоупотребление "Я" - ego habeo factum, - следовательно, динамическая структура предложения вполне передает стиль деятельности, проистекающий из этой склонности и подчиняющий себе энергией своего направления не только картину истории, но и сам мир, саму историю»15. Для Шпенглера «Я» (субъект) есть выразитель исходной органической воли, определяющий ее через понятие действия или деяния (Tun). Выработанные за период развития европейской культуры идеалы альтруизма, справедливости, сострадания и связанные с ними представления о том, каким должно быть историческое развитие человеческого рода, могут быть сведены к одному - удовлетворению желания европейского «Я» властвовать. Внутренним стержнем европейской культуры оказывается алогичная и иррациональная органическая сила, представляющая собой источник ее исторических амбиций. Воля к власти - отношение властного элемента (жизненного стремления) к устанавливаемой им иерархии ценностей. Все эти продукты есть элементы культуры, заключающие в себе точку зрения, не всегда осознающуюся, но всегда оказывающуюся властной энергией: «Воля к власти - по великой формуле Ницше, - характеризующая поведение северной души в отношении ее мира, начиная с самой ранней готики Эдды, соборов и крестовых походов, даже еще с хищничающих викингов и готов, заложена также и в этой энергии западного числа, обращенной против созерцания. Это и есть "динамика". В аполлонической математике ум служит глазу, в фаустовской он одолевает глаз»16. Ум, служащий «фаустовской душе», понимается как ум жизни, средство для утверждения ее воли. Это, прежде всего, означает, что воля в ее окончательном достижении господства будет ее целью. И в этом смысле это не цель, подобная «общечеловеческой» исторической цели, а цель, «принадлежащая времени, направлению, жизни», цель, «на которой отчеканивает себя волевой инстинкт»17. Викинги, готы, герои Эдды - это не только представители аффекта воли к власти, но и сама воля к власти. Это одновременно европейский мифический герой, навеянный Шпенглеру ницшеанской философией и вагнерианским эпосом, и исполнитель политических задач, воплощенный в образах С. Род-са, Наполеона Бонапарта, Бисмарка и Цезаря18. Изначальный спор европейской культуры решается в пользу воли при помощи разума,
который ей служит: «Не само понятие "воля", а то обстоятельство, что оно вообще для нас существует <...>. Чистое пространство фаустовской картины мира есть не просто растяженность, но и протяженность в даль как действие, как преодоление только чувственного, как напряженность и тенденция, как духовная и практическая воля к власти»19. Не существует «мыслительного» пространства, есть лишь пространство, оживленное и устремленное вперед, т. е. пространство, истоком которого является представление о горизонте мира, создаваемом точкой зрения20. Это не то пространство, внутри которого находится субъект воли к власти; это пространство, производимое исходящими изнутри внутренними силовыми линиями, охватывающими внешний мир.
Примечания
1 Шпенглер О. Закат Европы. М.: Мысль, 1998. С. 385.
2 FelkenD. Oswald Spengler: konservativer Denker zwischen Kaiserreich und Diktatur. München: C.H. Beck, 1988. S. 82.
3 Шпенглер О. Указ. соч. С. 470.
4 Там же. С. 471.
5 Здесь отчетливо проявляется националистический момент в шпенглеровском мировоззрении. В опубликованном вскоре после выхода в свет первого тома «Заката Европы» сочинении «Пруссачество и социализм» Шпенглер пытается показать, что единственной политической возможностью реализации органического типа обладает германский ландшафт. Над странами «старой» Европы (Англия, Франция, Италия) довлеет антигосударственный и, следовательно, антиорганический дух личностного достатка, выражающийся в доминировании экономических ценностей и благ, что делает их потенциальным объектом прусской идеи служения целому - врожденным национальным инстинктам.
6 Шпенглер О. Указ. соч. С. 183-184.
7 Там же. С. 186.
8 Spengler O. Reden und Aufsätze. München: C.H. Beck, 1938. S. 148.
9 Ibid. S. 143.
10 Ibid. S. 144.
11 Давыдов Ю.Н. Труд и искусство. М.: Астрель, 2008. С. 311-333.
12 Здесь подразумевается схема «Древний мир - Средние века - Новое время».
13 Spengler O. Op. cit. S. 292.
14 Шпенглер О. Указ. соч. С. 527.
15 Там же.
16 Там же. С. 244.
17 Там же.
18 Meier H-G. Romane der Konservativen Revolution in der Nachvolge von Nietsche und Spengler. Frankfurt am Main: Peter Lang, 1983. S. 35.
19 Spengler O. Der Untergang des Abendlandes. München: DTV, 1973. S. 396.
20 Шпенглер называет такого рода точку зрения историческим гештальтом (Gestalt). Гештальт - это порождающая идея, подобная платоновскому «эйдосу». Гештальт - это форма, пребывающая в видимом пространстве, концентрирующая в себе сущее в его единстве и полноте. Гештальт не есть то, что подготовлено ходом исторического становления, но то, что лежит в его основе. Возникновение того или иного гештальта знаменует возникновение истории. Гештальт есть модус исторического существования, к которому неприменимы морально-эстетические критерии. Конкретный индивидуум всегда включен в соотношение гештальтов, являющееся не чем иным, как соотношением культур. Европейский индивид представляет собой прообраз конкретного индивида, рождающегося под его знаком. Последний в результате становится чем-то большим, нежели совокупностью собственных возможностей, способностей и сил, оказываясь воплощением восходящего жизненного потока.
