CC BY
46
«...Идеологическая сторона не должна страдать». Об инструментах визуализации советской национальной политики
«... The ideological side should not suffer.» About visualization tools of Soviet nationality policy
Аманжолова Д. А.
D. Amanzholova
В статье рассматриваются некоторые аспекты истории использования визуальных средств реализации советской национальной политики в 1920-е гг. Обращается внимание на особенности и сложности применения плакатов и других жанров изобразительного искусства в многонациональном обществе. Отмечаются основные тематические и идейно-ценностные ориентиры, которые должны были воспроизводиться в ходе информирования, пропаганды, просвещения и воспитания разных этносоциальных и демографических групп культурно сложного общества. Выделяется роль плаката и кино в системе мер власти по формированию новой идентичности, совмещение традиционных и советских доминант в культурном контексте советской политики национального самоопределения и равенства. В статье характеризуются способы использования изобразительных средств советизации.
The article examines some aspects of the history of the use of visual means of implementing Soviet national policy in the 1920s. Attention is drawn to the peculiarities and difficulties of using posters and other genres of fine art in a multinational society. The main thematic and ideological-value orientations that should have been reproduced in the course of informing, promoting, educating and educating different ethno-social and demographic groups of a culturally complex society are noted. The role of posters and films in the system of government measures for the formation of a new identity, the combination of traditional and Soviet dominants in the cultural context of the Soviet policy of national self-
determination and equality is highlighted. The article describes the ways of using visual means of Sovietization.
Ключевые слова: советская власть, национальная политика, изобразительное искусство, плакат, кино, визуализация.
Key words: Soviet power, national policy, visual art, poster, cinema, visualization.
В системе мер, включавшихся в репертуар советской национальной политики, входила агитация наглядными средствами [1]. Визуализация стала мощным аргументом и инструментом разъяснения, продвижения и закрепления в массовом сознании позитивного образа власти, нацеленной на воплощение в жизнь самых завораживающих замыслов - социальное равенство и справедливость, равноправие народов, образование и медицина, доступ ко всем благам материально-технического и культурного прогресса для тех, кто является непосредственным производителем этих благ. При этом агитационно-пропагандистские материалы, как правило, соединяли в изображениях прошлое, признанное неприемлемым и решительно отторгнутым, настоящее как транзитный период и бескомпромиссный разрыв с тем, что недавно было повседневной жизнью миллионов людей, и будущее как неизбежное пространство окончательной победы Добра в его социалистическом понимании. Одновременно новые образы, символы и приоритеты были призваны изменить критерии идентификации места человека в меняющейся системе социальных, культурных, политических, экономических координат и самоопределения личности как непосредственно включенной в пересотворение окружающего пространства - личного, общественного и даже всемирного.
Лозунг на знамени: «Да здравствует земельная революция!». Надпись внизу: «Дехканки и батрачки! По закону Советского правительства вы имеете те же права на землю и воду, что и мужчины. Земельно-водная революция спасет вас от рабства, от угнетения баев и манапов!». 1920-е гг. [Пер. А. Жунисбай]
Социальный капитал, накопленный в предшествующие периоды совместной истории, актуализировался избирательно, в соответствии с программными установками партии большевиков и колоссальным запросом людей на справедливость, равенство людей труда независимо от национальности, в том числе в доступе к базовым инструментам обеспечения общественного прогресса. Привычные нормы социальных взаимосвязей, отношений с институтами власти и управления, культуры и жизнеобеспечения перестраивались, и наглядные средства, которые широко использовало государство, делали такой процесс перестройки зримым и более понятным, поскольку транслировали «шершавым языком плаката» новые смыслы с помощью ярких, часто лубочных, контрастных образов и эмоциональных акцентов.
Неизвестный художник. «Что дала Октябрьская революция трудящимся». 1920 г.
Классовая солидарность должна была объединить народы России/СССР
в братском единстве, тем более что принятые практически сразу после завоевания власти большевиками декреты, Декларация прав народов России и другие решения последующих лет наряду с активным курсом на политизацию этничности посредством конструирования модерных наций прежде всего через федеративное переустройство бывшей империи давали ресурсы и инструменты для гражданской консолидации полиэтничного общества. Интернациональное трудовое братство народов стало важнейшим мотивом консолидации людей в условиях гражданской войны и голода, находя отражение в наглядной и доступной для восприятия пропаганде взаимовыручки и солидарности. Коммуникация и диалог между властью с постулируемыми ею приоритетами и обществом в его культурно сложном,
полиморфном и динамичном состоянии средствами наглядности фокусировались на жизнеобеспечивающих ценностях и консолидирующих символах.
«Десять сытых накормят одного голодного». Издание ЦК Помгол. 1921 г. [17]
Тематика плаката и других средств наглядности/визуализации формировалась и эволюционировала вместе с движением и изменениями направлений советского государственного строительства: революция и гражданская война, ликвидация неграмотности, новая экономическая политика, индустриализация и коллективизация, массовые просвещение и образование, здравоохранение, новый быт, культура и досуг. По каждому из них изобразительный ряд неизменно включал в свои структуры и образы национальную специфику поликультурного общества строителей социализма и оригинальный характер советского федерализма, изменения в положении женщин, детей и молодежи, городских и аграрных пространств в их этническом воплощении. Революционный романтизм вскоре сменился
социалистическим реализмом, «партийность» стала непременным атрибутом искусства, а народный демократизм реализовался характерными для национальных культур отличительными признаками.
Впрочем, межэтническая интеграция, укрепление ценностей культурно сложного общества как семьи народов было одним из генеральных направлений внутренней политики СССР, к тому же имевшей в этом плане отчетливо выраженный международный характер. Средства наглядной агитации не только демонстрировали эту линию власти, но и служили интересам воспитания конструктивной культуры межнационального общения.
«В республике Советов нет места национальной розни!». 1930-е гг. [17]
Культура явилась пространством и средством советизации не только институтов, но и сознания, моделей поведения, системы ценностей граждан
СССР. В то же время эта сфера оказалась одной из наиболее сложных для внедрения новых стандартов. Необходимо было создать модерную массовую культуру, которая, несмотря на очевидную устремленность к западным образцам прогресса, была бы не только инструментом модернизации масс сверху в противовес капиталистическому Западу, но и присвоена многонациональными, а потому многокультурными массами в качестве собственной. Поэтому визуальная интерпретация предлагаемых советским государством общественно-политических и культурных ориентиров была не только инструментом социальной инженерии, но и создавала, культивировала иной мир символов, знаков-кодов, ритуалов. Как констатировал в 1925 г. В.П. Полонский, «в истории пролетарской революции плакат сыграл немаловажную роль. Получив развитие, какого не знали Европа и заокеанские страны, революционный плакат являет собой живописный памятник, подобно которому не оставила ни одна эпоха. Рожденный революционной улицей, плакат является вместе с тем, изданием русского искусства, и это двойное происхождение придает ему особый интерес. Будущий историк революции, как и историк искусства, не сможет миновать главы о плакате, именно в революционные годы пережившем дни еще непревзойденного расцвета».
Показательно, что он отводил плакату не просто просветительную роль,
но и видел в нем сильное средство «приватизации» искусства народом:
«именно с помощью этого порождения улиц и площадей произойдет то
сближение искусства с народом, которого ожидали иные мечтатели. Не
картины, развешенные по музеям, не книжные иллюстрации, ходящие по
рукам любителей, не фрески, доступные обозрению немногих, но плакат и
„лубок" — миллионный, массовой, уличный — приблизит искусство к народу,
покажет ему, что и как можно сделать с помощью кисти и краски, заинтересует
своим мастерством и развяжет нерастраченные запасы художественных
возможностей, дремлющих в народном сознании. В последнем смысле мы
приписываем этому виду искусства огромную художественно-
просветительную миссию» [18. С.3]. Эстетическое отображение
22
действительности и образа будущего должно было сопрягаться с самыми острыми проблемами, определявшими самочувствие и настроение разноликого сообщества народов и культур советской страны. Правда, в раннесоветский период политический плакат не стал массовым в Казахстане и Средней Азии.
По мнению К. Медеуовой, государственные институции в советское время «захватили голос» высказываний от имени народа, в т.ч. через систему «управления культурой» в целом, хотя и в постсоветский период происходит артикуляция «как будто все того же "голоса народа"» [14. С. 257]. Действительно, государство играло и закономерно продолжает играть основную роль в форматировании образа прошлого, настоящего и будущего, в т.ч. в его визуальном воплощении. Вместе с тем нельзя не заметить применительно к советскому времени, что в сравнении с начальным периодом, когда власть использовала все наличные ресурсы для разъяснения своей политики и привлекала для этого пока немногочисленных признавших ее представителей профессиональной художественной среды, довольно быстро в ее состав включились выходцы из тех этносов, которые являлись адресатом агитационно-пропагандистской и идеологической в целом работы.
К ним относятся и первые казахские художники А. Исмаилов, К. Ходжиков, Х. Ходжиков, А. Кастеев. Участие в создании новой художественной реальности и внедрении ее в массовое сознание они принимали в том числе через самое распространенное средство пропаганды -газеты. К примеру, Аубакир Исмаилов (1913-1999) в 1925 г. учился в изостудии при школе им.Абая в Кызыл-Орде, которой руководил Жанке Амантаев, в 1926-1928 гг. занимался в изостудиях Петропавловска при Казкоммуне, много ездил по области, учился писать на пленэре. В 1928 г. Исмаилов стал участником Первой передвижной выставки работ художников Казахстана, которая явилась значительным общественным событием. Аубакир Исмаилов активно сотрудничал в газетах «Социалистик Казахстан» и «Лениншил Жас». Показательно, что развитие изобразительного искусства в
23
республике было результатом межкультурной интеграции и творческого сотрудничества представителей разных национальностей. Н.И. Крутильников (1896-1961), работавший в Казахстане с 1921 г., стал одним из организаторов Союза художников республики. Под его руководством была сформирована и состоялась первая передвижная выставка по маршруту Семипалатинск -Риддер - Петропавловск - Кызыл-Орда, ставшая важной вехой не только в становлении казахского изобразительного искусства, но и в распространении новой культуры. Значимую роль сыграло участие первых художников в этнографических экспедициях. Х. Ходжиков (1910-1953) в 1928-1930 гг. работал художником-карикатуристом в Ташкенте в Узбеккнигоиздате, позже в Алма-Ате в газетах «Энбекши казах» и «Советская степь», освоил линогравюру и первым внедрил эту технику в графику Казахстана.
Х. Ходжиков. Эскиз плаката «Ферма». 1940 г. [21]
Усто Мумин. «Жить стало лучше, жить стало веселее!». 1936 г.
В русскоязычной среде советские инструменты социально-культурной перекодировки использовать было проще, что не снимало проблем насаждения новой цивилизации с ее идеологическим приоритетами, представлениями о ценностях и моделях группового и приватного поведения. Для представителей других национальностей предстояло не только часто создавать письменность, а при ее наличии обеспечить поголовную грамотность, что требовало средств и времени - практически для всего населения страны. Поэтому визуальные средства культурного воздействия оказались особенно востребованными. Впрочем, и в русскоязычной среде они играли значимую роль, что хорошо показано на примере графики А. Дейнеки, посвященной шахтерам Донбасса. На начало 1923 г. каждый четвертый шахтер здесь не умел читать и писать, столько же были малограмотными, более 2/3 не читали газет. «Возникают новые задачи у страны, выдвигаются новые изобразительные формы», - так воспринимал ситуацию художник. Именно он не только стал одним из главных создателей образа типичного советского человека труда как сильной личности, а также своими изображениями рабочих заложил новый стиль, сделавший труд культовым явлением, а человека труда - центром и символом советского строя [12. С. 339, 343, 346]. Индустриальная модернизация, получив визуальное воплощение в
25
плакатном жанре, была призвана демонстрировать новый социальный статус трудящихся всех национальностей, поддержать устремления прежде всего молодежи к получению образования и технической грамотности, престижный смысл приобщения к квалифицированному труду.
Борьба с традиционализмом, интеллектуальное возрождение и образование, становление новой идеологии через обращение к прошлому для объяснения и утверждения настоящего занимали центральное место. Образ человека в его советской идентичности, обретавший самоценность в совокупности предоставляемых властью инструментов самореализации возвышался благодаря колоссальной роли культурных паттернов. Плакаты и другие способы наглядности, ставшие уже в годы революции и гражданской войны одним из наиболее целесообразных средств разъяснения советских смыслов и ценностей, были в то же время доступным и понятным для восприятия культурным текстом. Вербальные слоганы, которые использовались при этом, убедительно дополняли яркие репрезентации образа новой жизни. Таким способом формировалась отличительная от прошлого иерархия социальных статусов, критериев престижа, досуга, потребления, популяризировались светские формы социальной активности, осуществляя поляризацию ценностей на основе предпочтений новой политической
системы, ее идеологического обоснования и всемирного предназначения СССР как социалистического примера для всех.
Разумеется, плакаты и другие средства наглядности играли важную роль в обеспечении новых стандартов модернизации, пропаганде примеров реорганизации быта, жизненного пространства, моделей поведения. На первое место выходили не только классовые критерии оценки должного и прогрессивного, но и атеизм, феминизм, трудовая инициатива и дисциплина, преданность идеям социализма и интернационализма. Морализация изображения занимала важное место в конструировании советского порядка как амбивалентной системы модерных и традиционных ценностей, способных поддерживать культурную сложность общества в управляемом пространстве.
Центральное место в них отводилось «пробуждению» мощной народной инициативы и самодеятельности, которые должны были при поддержке и под управлением самой власти создать пространство социальной справедливости, неограниченных для «простого» человека возможностей участия во всех сферах общественной жизни. Это в полной мере распространялось на женщин. Их вовлечение во всю совокупность экономических, политических, социальных структур и отношений, превращение в значимый фактор создания и демонстрации убедительных преимуществ нового строя было одним из главных направлений внутренней социальной, демографической, культурной политики и идеологии советской власти.
становись в ряды
СТРОИТЕЛЕЙ СПЦИПЛИЗИП
Особенно чувствительной и сложной эта задача была в национальных регионах России. Образование, медицинское обслуживание и охрана здоровья женщин, их включение в политическую жизнь и хозяйственную деятельность являлись важной частью модернизации всех обществ и стран, независимо от идеологического обоснования и государственной системы. Несмотря на определенное возрождение консервативных представлений о социальном предназначении женщины, и сегодня новая трансформация общественных отношений в разных странах и в мире в целом предполагает обеспечение равноправия, укрепление позитивных тенденций, а также баланса традиций и современных подходов к гендерному порядку с учетом прошлого опыта.
В 1921 г. отдел ЦК РКП(б) по работе среди женщин, работниц и
крестьянок провел совещание с коммунистками народов Востока. Среди 40
делегатов 2 были из Казахской АССР, по социальному положению 17
определялись как интеллигентки. В Казахстане с учетом традиционных
правил гендерного поведения на время выборов для женщин были созданы
особые избирательные участки. Принятая в 1926 г. инструкция ВЦИК по
перевыборам советов предусматривала меры по включению в планы работы
советов мероприятий по всем сферам жизни этнических групп и проведение
отдельных собраний для женщин, прежде всего в традиционных обществах,
28
ориентированных на раздельное выполнение социальных функций мужчинами и женщинами. В Туркмении, Узбекистане, Казахстане, Крыму, Татарстане и Башкирии с учетом традиционных правил гендерного поведения на время выборов для женщин были созданы особые избирательные участки [8; 18; 6. С. 15-16; 2. С. 95-103; 3. С. 111-113].
На примере Туркестана то, как в партийных структурах формировались организационно-политические и культурные подходы к раскрепощению женщин-мусульманок, показал Д. Мелентьев. Автор обратил внимание на комплексный подход власти к решению этой проблемы не только средствами агитационного плаката, но и всем инструментарием культурных преобразований, санитарно-гигиенического и медицинского просвещения и т.д. [15. С. 84-104]. Действительно, плакат далеко не всегда становился самым доходчивым и действенным способом перековки традиционного сознания и стимулом к решительному отказу от многовековых устоев, тем более что использовавшиеся в них образы и символы, даже в случае их стилизации в соответствии с мусульманскими образцами, не всегда были понятны. К тому же, обеспечение массового тиражирования в первые годы советской власти было затруднено, а грамотность большинства населения страны оставалась крайне низкой, особенно среди женщин.
Так, по данным переписи 1897 г. в Казахстане было 6,08% грамотных, причем выше начального имели образование 7234 чел., высшее - 396. Среди казахов грамотных было 2,83% (96333 чел.), только 2,3% женщин и 9,9% мужчин могли читать. Для городских жителей количество грамотного населения выше, так, у мужчин оно составило 43,5%, у женщин 23,8%. [7. С. 23; 13. С.12, 17; 10. С. 12]. В дореволюционное время на территории КАССР имелось 560 казахских школ с 16 тыс. учащихся. В начале XX в. в Восточном Казахстане, например, относительная численность грамотных среди городских жителей-казахов была в 3,6 раза выше, чем среди сельских, и уровень грамотности всегда зависел от социального положения людей. В городах региона работали 15 мусульманских училищ при мечетях, в средних и высших учебных заведениях учились 60 чел. (в вузах - 2 чел.), в т.ч. 2 женщины [5. С.162].
В 1920-е гг. общий уровень грамотности и социальной инфраструктуры, социального обеспечения населения были очень низкими, а нужда в кадрах со средним и высшим профессиональным образованием - крайне острой. Так, если в целом по Казахстану по данным переписи 1926-1927 гг. было 11,8% грамотных, то среди женщин в городах - 36%, в аулах, кишлаках и селах -6,7%, среди казашек - 5,6%. При красных юртах Павлодарского округа было 3 пункта ликбеза (100 казашек), Семипалатинского - 6 (112 казашек). Такими темпами, признавали представители комиссии по улучшению труда и быта женщин при ЦИК КАССР, неграмотность среди женщин-казашек можно было ликвидировать через 100 лет. Тем не менее, в этой и других национальных республиках, как и в целом по СССР, уже к началу 1940-х гг. были сделаны решающие шаги в развитии грамотности, образования и просвещения как неотъемлемой части политики равноправия полов. Грамотность женщин (от 9 до 49 лет) за 1897-1926 гг. выросла с 16,6 до 42,7%, доля женщин с высшим и средним специальным образованием в составе специалистов, занятых в народном хозяйстве, к 1941 г. составила 36% [АП РК. Ф.143. Оп.1. Д.671. Л. 27,20; РГАСПИ. Ф.17. Оп.85. Д.24. Л.140-144; 19. С. 32, 72, 250, 255].
Грамотный твой долг обучать неграмотных!
«Грамотный, твой долг - обучать неграмотных!» [17]
На 15 сентября 1921 г. в КУТВ (Коммунистический университет трудящихся Востока, открыт в апреле 1921 г.) обучались 22 казаха, на 1 декабря 1921 г. - 25, на 15 октября 1922 г. - 76, в т.ч.10 женщин, на 1 января 1923 г. - 70, в т.ч. 8 женщин, на 1 марта 1923 г. - всего 63, в т.ч. 8 женщин. В 1922 г. в КУТВ на курсах естествознания обучались 2 казаха (всего 59 слушателей). Инструкторскую школу КУТВ окончили тоже 2 казаха (всего 82 чел.). Среди лекторов университета было 13 казахов. В целом из 672 студентов КУТВ в декабре 1922 г. казахов было 23, женщин среди них не было. Обследование показало, что 44% курсантов университета нуждались в хорошем отдыхе, у остальных также наблюдались признаки истощения и переутомления [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 67. Д. 83. Л. 17; Оп. 60. Д. 237. Л.11-25, 87]. В 1935 г. среди персонала административно-хозяйственных учреждений Казахской АССР женщины-казашки составляли 20,6% [15. С. 5].
Публичный характер трудового коллектива стимулировал общественную активность женщин, стремившихся доказать свою успешность не только как работниц, но и как гражданина, супруги и матери.
Более того, всевозможные «корпоративные бонусы» крепко привязывали частную жизнь к коллективной. Бригада, цех, участок, ферма,
31
колхоз или фабрика становились второй, более многочисленной и сложно организованной семьей, во многом воспроизводя патриархальные иерархические ценностные и структурные стереотипы. Однако, специальное обследование комиссии по улучшению труда и быта женщин при ЦИК КАССР в 1928 г. показало, что женщины-казашки работали в среднем в год 154 дня, тогда как мужчины - 97. При этом 33 дня из них мужчины тратили на поездки по базарам, ярмаркам, правительственным учреждениям, собраниям и т.д. Женщины на те же занятия тратили в год всего 1 день. А ежегодное празднование дня отмены калыма никак не сказалось на его фактическом существовании, в т.ч. среди членов партии.
Сокращение численности работоспособного населения в условиях индустриализации и коллективизации делало задачу вовлечения женщин в производство экономически и политически злободневной. В краевой и местной промышленности на 1929 г. было 47% женщин-казашек и мусульманок. Видимо, в связи с этим в феврале 1931 г. партийный лидер Казахстана Ф.И. Голощекин заявил, что в течение года из 2 млн. предполагаемого прироста числа работающих в промышленности половину должны составить именно женщины. К концу 1931 г. удельный вес женщин среди работающих по найму составил 20,6% (в 1930 г. - 16,1%). В 1936 г. 153,3 тыс. женщин были заняты на производстве (в 1927 г. - 50,4 тыс.), в т.ч. число казашек выросло с 5,3 тыс. до 43,2 тыс.
Неоднородность сельского мира, исходных условий и динамики
преобразований в разных этнокультурных регионах СССР при общности цели
контроля над производством и поставками сельхозпродукции обусловили
разные темпы и формы «прививки» новых социальных институтов к
устойчивой системе обмена и перераспределения ресурсов, образа жизни и
этносоциальной иерархии, индивидуальных и семейных ценностей. Так, V
Всеказахстанская комсомольская конференция в апреле 1928 г. в числе
важнейших социокультурных задач организации конференция обозначила
борьбу «за чистоту, против заразных болезней, против вши, борьба с калымом,
32
многоженством, за равное отношение к женщине» [4].
Однако столь грандиозные преобразования могли проводиться только при сильной и жестко централизованной системе управления, циничной эксплуатации патерналистской социальной психологии, традиционных для народной культуры ценностей коллективизма и терпения, трудолюбия, милосердия, уважения к старшим. Культивирование приоритетов общественного блага, социального и гендерного равенства, политического, идейного и культурного превосходства СССР нивелировали зачатки демократического самоуправления, свободомыслия и личной инициативы, предлагая четкие правила социальной мобильности, способов взаимодействия внутри- и межкультурного характера. Этнокультурная самобытность, как и любая иная, имели право на проявление в строго очерченных и неусыпно контролируемых рамках «социалистического интернационализма». При этом в каждом этносообществе находились как те, кто принял предложенные правила и в разных вариациях успешности следовал заданным координатам движения к светлому будущему, так и те, кто погружался во внутреннюю эмиграцию, более или менее успешно демонстрируя симулякры социальной активности, лояльности власти, удовлетворенности жизнеустройством и личной судьбой.
Не случайно наглядные средства советизации представляли социалистические по форме и этнически окрашенные характеристики нового человека, соединявшие традицию в идеологически выдержанной упаковке с модерными качествами - патриотизм, трудолюбие, коллективизм, социально-политическая активность, приоритеты образования, здорового быта и культурного досуга, гендерное равенство. Они встраивались в массовое сознание как типичное, должное и престижное. При этом неизменной оставалась острая полемичность, противопоставлявшая советские ценности и нормы прежним, дореволюционным, а также всему, что противостояло СССР во враждебном капиталистическом окружении.
«Народы Востока! Свергайте ваших угнетателей». Эскиз плаката неизвестного художника к Первому съезду народов Востока в Баку. 1920 г.
Традиционность и социальные институты этнических общностей представлялись как заслуживающие радикальной трансформации. Прежние модели взаимодействия структур управления (имперских и традиционных
34
внутриэтнических) с различными группами населения были официально отвергнуты в политическом, идеологическом и культурно-ценностном смысле. Но ключевые их основы в латентном виде выполняли важнейшую миссию адаптации этноса к новым обстоятельствам жизнедеятельности. Искоренение «негодных» традиций происходило неравномерно из-за комплекса препятствий, прежде всего объективного свойства. Так, в 1929 г. «примерно около ста племен Союза еще сохранили в той или иной степени принципы родового быта», - отмечал этнограф [9. С. 114]. Этнокультурная самобытность составляла неотъемлемую часть визуальной интерпретации и внедрения советскости, предполагавших эмоциональное воздействие и сопереживание тем, кто включился в строительство нового мира, и поощрение к такому участию как основному способу вертикальной социальной мобильности и приобретения престижного статуса. К примеру, орнамент, как традиционный способ художественно-эстетического освоения и оформления жизненной среды, познания мира, выражения определенных понятий, представлений и ценностей посредством формы и цвета, стал активно использоваться в решении этих задач.
На самом деле, советское как основное свойство политической системы страны и ее социальной структуры уже в конце 1920-х годов понималось и как
качественная характеристика общественных устоев, образа жизни, принципиальное отличие морали и системы ценностей общества, прежде всего молодежи. В частности, «советский быт во всех его проявлениях» планировало отразить в своей работе Совкино на 1926/27 год, но не сумело верно показать все стороны «быта советской молодежи». Советское начало трактует как воспитательное «Рабочая Москва» (5 апреля 1927 г.); редакция советской газеты должна быть «СОВЕТСКОЙ редакцией», которая органически связана с массами, - учил столичный «Молодой ленинец» (27 октября 1927 г.) [АП РК. Ф. 141. Оп. 1. Д. 2253. Л. 4, 12, 9-11]. Передовица «Правды» подчеркивала: «Классы в нашей стране ликвидированы. Крепнет советский патриотизм. Коммунистическая прививка в детстве дает прочную зарядку на всю жизнь» [Наши дети. Передовая // Правда. 1936. № 97 (6703). 7 апреля].
Комплексный охват идеологической и политико-образовательной сетью в Казахской АССР обеспечивали 124 клуба, 72 народных дома, 206 библиотек, 632 избы-читальни, 63 красные юрты и 4 красные чайханы. Начальный всеобуч (с 1930 г.) ускорил культурную модернизацию [5. С. 162; 9. С. 168169; ЦГА РК. Ф. 5. Оп. 15. Д. 90. Л. 29]. Правда, чтобы сделать их действительно массовыми, требовались значительные вложения. Поэтому и в 1935 г. в аулах и селах автономии работали всего 118 библиотек, 1277 изб-читален, 2447 красных уголков и юрт, издавалось 368 краевых, областных, районных, политотдельских и других газет тиражом 486000 экземпляров, из них 116 на казахском языке тиражом 199000. Крайком партии настаивал: в каждом селе и крупном ауле, колхозе и ТОЗ [Товарищество по обработке земли], где есть 40-50 дворов, должны быть клуб или изба-читальня, в каждой избе-читальне - патефон и пластинки [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 1293. Л. 1114].
С использованием кино для создания нового человека тоже было не
просто, поскольку требовалось достаточно небольшими финансовыми и
материально-техническими, кадровыми средствами реализовать потребности
36
информирования, пропаганды, просвещения, воспитания и развлечения разных этносоциальных групп общества. В 1924 г. в системе Наркомпроса при содействии других ведомств было создано Совкино. Как указывалось в его плане на 1926/27 операционный год, раньше советская кинематография занималась главным образом изображением гражданской войны и революции, «причем картины изобиловали сценами боев, пыток, убийств и т.п.». Но оказалось, что «современный советский зритель, не исключая рабочих и крестьян, устал от такой агитации и не хочет больше смотреть «агиток» и душу раздирающих вещей». Новая установка, не исключая идеологии как неотъемлемой части культуры вообще, гласила: «Поменьше крови на экране, поменьше эротики, поменьше всякого рода уголовщины и садизма, побольше бодрых, жизнерадостных фильм». Предлагалось ставить больше фильмов «просто развлекательного характера». Пропаганду и агитацию следовало преподносить «тонко и художественно, как это делает буржуазная фильма», которая «систематически, небольшими дозами прививает зрителю такие взгляды и настроения, какие выгодно господствующему классу». При этом «каждая новая художественная фильма должна быть рентабельна», но «идеологическая сторона от этого не должна страдать». Правда, Главполитпросвет пришел к выводу, что ответственный за эту сторону член правления лишь формально выполняет партийный долг как «идеологически выдержанное» лицо: «ему разрешается ходить на собрания, делать доклады, давать соответствующие декларации, «усыплять сознание верующих» и все прочее как полагается».
Тематически план Совкино предусматривал из художественных - 3 историко-революционных фильма, 40 социально-бытовых, 3 о гражданской войне и 6 исторических (о дореволюционном времени), 1 - «из жизни заграницы» и 5 - «из жизни нацмен». В последнем ряду планировались характерные названия - «Большевик и Мамедка», «Мудряшкин сын», «Гафир и Мариам», «Булат батырь», «Абрамыч и Биктяй». Так называемые культурные фильмы включали 29 наименований. В итоге Совкино отказалось
37
от производства всех фильмов по национальной тематике и истории революции, двух исторических и единственного «из жизни буржуазных стран», а также значительного числа т.н. культфильмов. Зато среди новых экранизаций оказались «Поцелуй Мэри Пикфорд», «сомнительного характера комедийные» - «Главдыня», «Пружинка» и «Отважные мореплаватели», о браке, семье и половом вопросе (например, «Третья жена муллы»), детские, деревенские, «из жизни и борьбы корейцев», о рабочем изобретательстве «Канитель с машинкой» и т.п. При этом не было «ни одной темы, затрагивающей вопросы военизации страны, борьбы с различными социально-бытовыми явлениями, связанными с угрозой войны. Ни в какой степени Совкино не содействовало партии и Соввласти в этих насущных вопросах». Правда, Главполитпросвет признавал, что отказ от съемок «нацменовских картин» стоит только приветствовать: «поскольку Совкино оказалось беспомощно в отношении выполнения целого ряда других советско -партийных задач, оно и подавно не смогло справиться и с задачей нацменовских картин», поскольку в противном случае средства были бы потрачены совершенно напрасно, а на выходе оказались «скверные национальные картины».
З.П. Меркулов, Ю.А. Комисаренко. «Из всех искусств, по-моему, самое важное для России - кино».
Единственную в столице КАССР передвижку задействовать было невозможно из-за отсутствия механика и руководителя. Передвижки попадали в аулы раз в год, без перевода на казахский язык, к тому же «Совкино пошло на выучку к мещанству», а не повернулось к рабочим, 48 передвижек для аулов имелись лишь в отчетах. Рабочие могли позволить себе билеты в кино за 1520 коп., тогда как прокат стоил 6,25 руб. в день и не окупался. «Нет картин, когда казах и европеец рабочие были бы вместе, а необходимость в этом чувствуется». Представители профсоюзов предлагали передать сеть кино под контроль ВСНХ и переориентировать его на нужды рабочих, а агитпропотдел Казкрайкома партии предостерегал: если не наладить производство «казахских картин» или хотя бы не обеспечить титры на казахском языке, получится «хорошая агитация против кино, можно ожидать различных кривотолков и даже укрепление суеверий». Руководство местного Горкино критиковало Совкино за плохое знание специфики республики и погоню за прибылью [АП РК. Ф. 141. Оп. 1. Д. 2253. Л. 1-18]. Впрочем, ситуация с кинопрокатом в этнокультурной среде долго оставалась сложной. В 1935 году Казкрайком ВКП(б) планировал довести фонд кинофильмов в республике до 1,9 картины на каждую киноточку, перевести на казахский язык надписи на всех фильмах наряду с Алма-Атой еще в двух городах - в Уральске и Петропавловске, обязательно обеспечить перевод на казахский язык, а к концу 1936 г. запустить 80 звуковых кинопередвижек на автомобилях. Если к началу 1941 г. в КАССР было 759 государственных и 667 ведомственных киноустановок, то на 1 октября 1945 - 491 государственная и 329 ведомственных. Вскоре были запущены 104 бездействовавшие в годы войны киноустановки, в том числе 11 стационарных и 93 передвижных. Но почти треть населения за 1945 год кино не посмотрела ни разу. На всю республику имелось лишь 25 автокинопередвижек, остальные передвигались по огромной республике на лошадях, верблюдах и ослах [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 1293. Л. 16; Оп. 125. Д. 311. Л. 129].
Сам советский человек оказывался на деле явлением культурно сложным, как и все общество, соединяя в своем миропонимании и поведении тягу к традиционным ценностям, прежде всего религиозным, амбивалентное отношение к советской демократии и навыки прагматичного использования ее механизмов в частной жизни, дисциплинированность и регулируемую властью инициативу. Конструирование социалистической общности народов базировалось на поддержке «демократических, подлинно народных», как диктовал официальный лексикон, компонентов в каждой национальной культуре, способных на основе их передовых традиций и идеалов создать социалистическую по содержанию интернациональную культуру, объединяющую трудовое большинство населения, независимо от этнического происхождения. Достоверность визуальных средств советизации была сопряжена с эффективностью этих способов информирования, воспитания и просвещения, формирования культурных смыслов, осознанным использованием возможностей изобразительного искусства как языка, понимаемого и принимаемого независимо от уровня грамотности и художественного кругозора. Круг инструментов конструирования модерных наций и советскости визуальными средствами становился достаточно широким, включая не только плакат, всевозможные транспаранты и лозунги, но и кино, монументальную пропаганду, музейные, клубные, библиотечные пространства, в т.ч. передвижные. В 1920-е гг. в Казахстане работали и были созданы Центральный краевой историко-культурный музей, Музей природы и Музей дошкольного воспитания в Оренбурге, краеведческие музеи в Семипалатинске, Верном (бывший музей Семиреченского казачьего войска), Общество изучения Казахстана организовало музеи в Актюбинске и Кокчетаве.
Акценты по поводу взаимосвязи и ситуативной важности национального и интернационального/советского компонентов расставлялись и реализовались, как правило, в прямой связи с внутри- и внешнеполитической
обстановкой, а также региональными особенностями межэтнических коммуникативных практик, этносоциальными проявлениями в поведении, культурных символах и предпочтениях представителей и групп культурно сложной целостности страны. При этом социальная открытость и общедоступность советских институтов в сфере образования, культуры, общественных организаций как инструментов интеграции и самореализации создавала для активных людей немыслимые в недавнем прошлом возможности не только для самовыражения, но и для предоставления результатов своей деятельности самым широким слоям общества. Частные примеры из бесконечной мозаики социальных практик 1920-1930-х гг. в СССР нашли зримое воплощение в комплексе визуальных средств формирования советскости и подтверждают сложность культурной динамики многообразного единства, каковым оставалось общество наших недалеких предшественников, всякий раз оригинально объединявших в частной и коллективной жизни традиции и модерность, субъективное и непреложное, индивидуальное и общее.
Источники и литература
1 Статья подготовлена в рамках проекта ИРН AP08857194 «Визуальная антропология и история образов казахстанской культуры XIX - нач. XXI вв.: эволюция и обретение субъектности» (ЖТН AP08857194 «XIX - XXI f.f. басындагы кдзакстандьщ бейнелердщ тарихы мен визуалды антропологиясы: эволюциясы мен субъектшщ калыптасуы»; IRN AP08857194 «Visual anthropology and the history of images of Kazakhstan culture in XIX - XXI centuries: evolution and gaining of agency»).
2 Акимов И. Сельские советы национальных меньшинств // Советское строительство. 1929. № 12. С. 95-103.
3 Аликари. Отчетная кампания советов // Советское строительство. 1929. № 2. С. 111-113.
4 Аманжолова Д.А. Форматирование советскости. М.: Собрание, 2010.
247 с.
5 Вехи консолидации. Из опыта партийных организаций Казахстана в решении национального вопроса в 1917-1927 гг. (К 70-летию Компартии Казахстана). Сб. документов. Алма-Ата: Казахстан, 1990. 230 с.
6 Добрый. Перевыборы советов и нацменьшинства // Власть Советов. 1926. № 51. С. 15-16.
7 Жаркенова А.М. Население Казахстана по первой всеобщей переписи населения 1897 г. (демографический анализ). Автореф. ... канд. Ист. Наук. Алматы, 2002. 31 с.
8 Известия ЦК РКП(б). 1921. № 31. С. 6.
9 Казакстан к IX съезду советов. (1931-1934): Материалы к отчету Правительства Казак. АССР IX краев. съезду советов / Ред. комиссия: В. Ф. Васютин и др.; Гос. план. комиссия Казак. АССР. Алма-Ата: Казакстан. краев. изд-во, 1935 (тип. им. XII годовщины Каз. АССР). 257 с.
10 Краснобаева Н.Л. Население Казахстана в конце XIX - первой четверти XX века. Автореф. ... канд.ист.наук. Усть-Каменогорск, 2004. 24 с.
11 Линевский А. Роль этнографа в советском строительстве Севера // Советское строительство. 1929. № 8. С. 100-115.
12 Максименко Е.П. Шахтерская тема в журнальной графике Александра Дейнеки середины 1920-х годов (журнал «У станка») // Via in tempore. История. Политология, 2020. Том 47. № 2. С. 338-349.
13 Материалы по естественно-экономической характеристике Кустанайского округа. Кустанай: Изд-во Кустанайского окрисполкома, 1929. 97 с.
14 Медеуова К. Затянувшаяся «советскость» и трансформации коллективной памяти: советские и постсоветские мемориальные комплексы в Казахстане // Новое литературное обозрение. 2020. № 1. С 256-274.
15 Мелентьев Д. Воображая раскрепощение мусульманок советского Туркестана // ISLAMOLOGY. 2020. Т. 10. № 1. С. 84-104.
16 Национальный состав кадров предприятий в Казахстане (промышленность, строительство, сельское хозяйство, транспорт и учреждения). Итоги учета национального состава рабочих и служащих на 1 октября 1934 года. ЦУНХУ Госплана СССР - В/О «Союзоргучет». М., 1936. 52 с.
17 Плакат Советского Востока. 1918-1940. Альбом-каталог. М.: Издат. Дом Марджани. 2013.
18 Полонский В.П. Русский революционный плакат. М.: Печать и Революция, 1925. 192 с.
19 Советское строительство. 1929. № 12. С. 95-103; № 2. С. 111-113.
20 Уманский Л.А., Шаболдин С.С. Годы труда и побед, 1917-1987: Попул. справочник. М.: Политиздат, 1987. 368 с.
21 https://www.inalmaty.kz/afisha761516/neizvestnyj -hodza-ahmet-hodzikov (дата обращения: 21.02.2021); https://bonart.kz/autors/hodzhikov-h/ (дата обращения: 1.03.2021).
