CC BY
1Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2024. № 3 (80). С. 129-140.
THE CASPIAN REGION: Politics, Economics, Culture. 2024. Vol. 3 (80). P. 129-140.
Научная статья
УДК 327.3
doi: 10.54398/1818-510Х.2024.80.3.013
Идентичность представителей русской диаспоры в современном Туркменистане: опыт фокусированного интервью
Бедаев Александр Ивановичш, Михайлова Елена Александровна2, Тихонова Валентина Львовна3
1-3 Астраханский государственный университет им. В.Н. Татищева, г. Астрахань, Россия
1 [email protected], https://orcid.org/0000-0002-9951-7901
2 [email protected], https://orcid.org/0000-0001-5711-4461
[email protected], https://orcid.org/0000-0003-3626-8757
Аннотация. Исследований по условиям жизни русских в Туркменистане и особенностям их взаимодействия с представителями титульной нации крайне мало. Между тем, после распада СССР на территории Туркменистана сформировалась одна из самых крупных русских диаспор в мире. В настоящей статье представлены результаты эмпирического исследования особенностей этнокультурной идентичности представителей русской диаспоры Туркменистана, где положение русских предполагалось уязвимым в условиях закрытого общества, сформированного в условиях авторитарного туркменского государства. В основу проведённого исследования положен конструктивистский подход, в котором этничность рассматривается как конструкт на уровне самоидентификации людей и как результат совместных практик и образа жизни. По результатам разведывательного исследования, у русских, родившихся в Туркменистане, можно выявить идентификацию как с русской культурой, так и с культурой титульного этноса. Таким образом, можно утверждать, что здесь имеют место признаки бикультуральности, проявляющейся в образе жизни, культурных и социальных предпочтениях. Культурная идентичность русских сочетается с позитивным отношением к туркменским традициям и практикам повседневности, допускается адаптирование и воспроизведение этих практик в случаях, если это необходимо для доступа к работе, учёбе и другим социальным ресурсам. Следовательно, идентичность русских, проживающих в Туркменистане, может быть охарактеризована как гибридная, включающая в себя характеристики двух взаимодействующих этнических общностей. При этом гражданская идентичность русских в Туркменистане превалирует над этнической. Дискриминация по этническому признаку не проявляется.
Ключевые слова: русская диаспора, Туркменистан, Каспийский регион, этническая идентичность, самоидентификация, гражданская идентичность, гибридная идентичность, диалог культур, русский язык, повседневные практики
Для цитирования: Бедаев А. И., Михайлова Е. А., Тихонова В. Л. Идентичность представителей русской диаспоры в современном Туркменистане: опыт фокусированного интервью // Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2024. № 3 (80). С. 129-140. https://doi.org/10.54398/1818-510X.2024.80.3.013.
Это произведение публикуется по лицензии Creative Commons 'Attpribution" («Атрибуция») 4.0 Всемирная.
The identity of representatives of the Russian diaspora
in modern Turkmenistan: the experience of a focused interview
Alexander I. Bedaevш, Elena A. Mikhailova2, Valentina L. Tikhonova3 1-3 Astrakhan Tatishchev State University, Astrakhan, Russia [email protected], https://orcid.org/0000-0002-9951-7901 [email protected], https://orcid.org/0000-0001-5711-4461 3opera- [email protected], https://orcid.org/0000-0003-3626-8757
© Бедаев А. И., Михайлова Е. А., Тихонова В. Л., 2024
Abstract. There are extremely few studies on the living conditions of Russians in Turkmenistan and the peculiarities of their interaction with representatives of the titular nation. Meanwhile, after the collapse of the USSR, one of the largest diasporas in the world was formed on the territory of Turkmenistan. This article provides the results of an empirical study of the peculiarities of ethnic and cultural identity of representatives of the Russian diaspora of Turkmenistan, where the Russians position was assumed to be vulnerable in the conditions of a closed society that was formed under the conditions of the authoritarian Turkmen state. The study is based on the constructivist approach, in which ethnicity is seen as a construct at the level of peoples self-identification and as a result of shared practices and lifestyle. According to the results of the exploratory study, Russians born in Turkmenistan can be identified with both Russian culture and the culture of the titular ethnic group. Thus, it can be stated that there are features of biculturalism, reflected in their lifestyle, cultural and social preferences. The cultural identity of Russians is combined with a positive attitude to Turkmen traditions and everyday practices. It is allowed to adapt and reproduce these practices if it is necessary for access to work, study and other social resources. The identity of Russians living in Turkmenistan can therefore be characterized as a hybrid identity, which includes the characteristics of two interacting ethnic communities. At the same time, the civic identity of Russians in Turkmenistan is dominant compared to the ethnic identity. There is no discrimination based on ethnicity.
Keywords: Russian diaspora, Turkmenistan, Caspian region, ethnic identity, self-identification, civic identity, hybrid identity, dialogue of cultures, Russian language, everyday practices
For citation: Bedaev A. I., Mikhailova E. A., Tikhonova V. L. The identity of representatives of the Russian diaspora in modern Turkmenistan: the experience of a focused interview. Kaspiyskiy region:politika, ekonomika, kultura [The Caspian Region: Politics, Economics, Culture]. 2024, no. 3 (80), pp. 129-140. https://doi.org/10.54398/1818-510X.2024.80.3.013.
This work is licensed under a Creative Commons Attpribution 4.0 International License.
Введение
После распада Советского Союза в возникших на постсоветском пространстве новых национальных государствах осталось проживать около 25 млн этнических русских и около 30 млн русскоязычных граждан бывшего СССР [2], что привело к образованию одной из самых больших диаспор в мире. Представители русской и русскоязычной диаспоры составляли и составляют разные доли населения в постсоветских государствах.
Особый интерес представляет положение русскоязычной диаспоры в Туркменистане по причине закрытого общества, сформированного в условиях авторитарного туркменского государства. Исследований по проблеме проживания русских в Туркменистане и особенностях их взаимодействия с представителями титульной нации крайне мало. В основном в научных исследованиях рассматриваются политико-правовые аспекты работы российских представительств и организаций в Туркменистане [1]. В условиях закрытости туркменской государственной системы полевые исследования в самом Туркменистане, а также данные статистики и демографии практически недоступны.
Методология исследования
Идентичность является компонентом самооценки, результирующей знания индивидов о социальных группах и, прежде всего, «своей группе, включая эмоциональную оценку своего членства в ней» [15, с. 24]. Формирование идентичности связывается «с конкурентным поведением взаимодействующих групп» [16, с. 72]. Такая конкурентность позволяет позитивно воспринимать имидж своей социальной группы, «поддерживая групповые предпочтения поведения, в том числе и при невыраженных конкуренции и конфликтах между группами» [15, с. 31].
Идентичность имеет сложную структуру и включает такие важные составляющие, как гендерная, социально-демографическая, гражданская, территориальная, этническая. Эти виды идентичности могут по-разному ранжироваться в зависимости от политических, социально-экономических условий и выбранных индивидом стратегий социальной адаптации.
Трактовка этничности в данном исследовании основана на конструктивистском подходе, в котором этничность рассматривается как конструкт на уровне самоидентификации людей и как результат совместных практик и образа жизни.
Этничность понимается как ощущаемая и разделяемая членами группы общность, которую можно определить через набор культурных признаков, важнейшими из которых являются язык, религия, особенности поведения. Индивид осознаёт свою общность с группой, определённым образом переживает её и манифестирует «в принятых в обществе социокультурных рамках» [8, с. 173]. Маркеры этнической идентичности включают, как правило, положительные характеристики своей группы, а также «элементы негативных характеристик других групп» [11, с. 30]. Этническая идентичность встраивается в социальную идентичность наряду с гражданской, национальной, региональной и локальной идентичностью.
Процесс конструирования индивидуальной и коллективной идентичности может быть рассмотрен в рамках философских категорий и одновременно культурных универсалий «Свой / Другой, Чужой». Данные оппозиции применимы в границах межнациональных отношений, на уровне социальных групп и субкультур. Понятия «Свой / Другой, Чужой» описывают отношения к иному, вызывающему различные чувства: «с одной стороны, чувства любви, доверия и симпатии, а с другой - чувства недоверия, презрения и враждебности» [2, с. 34].
Границы между «Своим / Другим, Чужим» непостоянны и изменяются в зависимости от контекста исторического процесса или повседневных реалий. К примеру, «Другой» «по национальной принадлежности может быть "Своим" по культурно-нравственным приоритетам» [2, с. 27].
Жизнь в условиях диаспоры предполагает формирование гибридной идентичности, предполагающей смешение «традиций, верований, культурных обычаев, языков, социальных практик» [4, с. 16]. В качестве разновидности гибридной идентичности можно рассматривать «постсоветскую идентичность», отражающую разнообразные практики конструирования национальной идентичности постсоветских государств, их этнические и конфессиональные особенности.
В последние годы в качестве теоретической основы изучения подобных тем часто используется постколониальный подход [10]. По нашему мнению, в применении к постсоветскому пространству такой подход может использоваться весьма ограниченно. Государственные проекты молодых независимых государств на постсоветском пространстве неизбежно имеют характер «отстраивания» от современной России как правопреемницы СССР. Однако как Российская империя [14], так и собственно СССР может рассматриваться как колониальная империя весьма условно. СССР представлял собой многонациональное государство, не столько использовал ресурсы своих «национальных окраин», сколько вкладывал значительные средства в их техническое и социокультурное развитие, транслируя модернизированные практики и формы удовлетворения потребностей. СССР скорее может рассматриваться как модернизирующий унитаристский проект, в котором для создания идеологической общности по сути игнорировались этнические и религиозные различия [9]. В то же время необходимо учитывать, что восприятие и оценка советского опыта являются важным фактором формирования идентичности жителей современных независимых государств на постсоветском пространстве, в том числе в Центральной Азии.
В данном контексте «постсоветская идентичность» является результатом взаимодействия принадлежности к новому независимому государству и к уже не существующему социокультурному пространству (ретротопия). Поддерживается данная идентичность семейными нарративами старших поколений, проживавших ранее на территории СССР. Также большое значение для формирования относительно единого социокультурного пространства имеет популярная (массовая) культура, вполне интернациональная по составу исполнителей, но при этом русскоязычная, транслируемая через телевидение и социальные сети.
Этапы этнокультурной и языковой политики руководства современного Туркменистана
Процесс формирования новой национальной идентичности при первом президенте Туркменистана С. Ниязове сопровождался масштабной ревизией официальной истории. В качестве исходного документа была предложена написанная С. Ниязовым «Рухнама», представляющая собой альтернативную историю Туркменистана, основанную на «смеси народного фольклора и государственной мифологии» [7, с. 136].
Важной частью политики С. Ниязова стали изменения в системе образования. В 1998 г. были распущены Академия наук Туркменистана и большинство относящихся к ней институтов пережили масштабные сокращения учителей и врачей; были запрещены к изучению многие литературные и научные произведения, осуществлены изъятия многих книг из библиотек.
В 2007 г. новый президент Г. Бердымухамедов скорректировал прежний курс при сохранении общих идеологических установок, что было необходимо ввиду явной деградации отраслей экономики, образования и медицины. «Новая концепция национальной истории» обосновывает автохтонность туркмен и нацеливает на конструирование новой национальной идентичности, где огромная роль отводится языковой политике [7, с. 137].
В 1990 г. туркменский язык был объявлен государственным, а русский - языком межнационального общения. После провозглашения государственной независимости Туркменистана в 1991 г. был взят курс на туркменизацию и дерусификацию. В 19911995 г. происходил поэтапный переход с кириллического алфавита на латиницу, что привело к значительному сужению объёма доступной населению информации.
При С. Ниязове с 2002 г. начинается процесс сокращения русскоязычных школ, русских классов и учебных часов по дисциплине «Русский язык». Была сохранена только одна русскоязычная школа (им. А. С. Пушкина в Ашхабаде). В результате проводимой политики русский язык был практически вытеснен из медийного пространства Туркменистана. Возможности для билингвизма и полилингвизма нового поколения туркмен значительно сузились. В законе об образовании 2013 г. туркменский язык объявлялся основным языком обучения, и изучение туркменского языка вменялось в обязанность всем образовательным учреждениям [13, с. 360].
В 2013 г. - в период правления Г. Бердымухамедова - был принят закон, по которому в открывающихся иностранных образовательных учреждениях преподавание требовалось осуществлять исключительно на соответствующем иностранном языке.
В 2017 г. руководством Туркменистана было положено начало реализации программы «Концепция совершенствования обучения иностранным языкам», рассчитанной на 2018-2024 гг. Тем не менее русский язык сохранил свои позиции как язык межнационального общения («lingua franca»), однако по причине эмиграции русскоязычного населения из Туркменистана количество носителей языка значительно сократилось [13, с. 362].
Несмотря на дерусификацию, русский язык в Туркменистане всё ещё обладает популярностью практически наравне с английским и позиционируется как язык науки, техники, медицины, юриспруденции. В президентство Г. Бердымухамедова русский язык вернулся в школы и стал изучаться в обязательном порядке со второго полугодия 1-го по 10-й класс. Вновь стали открываться «русские классы» в школах. Такие трансформации были вызваны необходимостью отвечать на вызовы глобализации, важнейшими из которых стали усиливающаяся мобильность населения Туркменистана, расширение связей Туркменистана с ЕВРАЗЭС, ВТО, Россией, что потребовало смягчения языковой политики.
В целом анализ политики туркменских властей позволяет сделать вывод об усложнении социокультурных условий жизни русских в Туркменистане. Русская община здесь является одной из самых малочисленных на пространстве бывшего СССР. По данным переписей населения в 1959-1979 гг., у русской общины наблюдаются незначительные изменения доли в составе населения республики (с 17,3 % в 1959 г. до 19,6 %
в 1979 г.) [6]. В результате миграции населения накануне распада СССР русская община начинает значительно сокращаться (до 9,5 % в 1989 г.) [6]. Процесс её сокращения продолжается в период становления суверенного туркменского государства (1995 г. - 6,7 %, в 2010 г. - не более 3,2 %) [12, с. 263]. Миграция привела к изменению социальных и демографических характеристик русскоязычной общины. На сегодняшний день русские проживают преимущественно в крупных городах Туркменистана -в Ашхабаде и Туркменбаши (Красноводск). Возможности русской общины влиять на социально-культурные процессы значительно сократились, однако владение русским языком и принадлежность к русской (постсоветской) культуре сохраняют значение социального ресурса для жителей Туркменистана.
Важность русскоязычной диаспоры как фактора «мягкой силы» Российской Федерации в Центрально-Азиатском регионе актуализирует необходимость исследования этнокультурной идентичности русских Туркменистана в современных условиях.
В данной статье представлены результаты трёх неформализованных интервью, проведённых с русскими гражданами Туркменистана, которые на момент опроса либо в недавнем прошлом являлись гражданами Туркменистана, проживающими в данной республике вместе со своими семьями. Целью опроса является выявление характеристик этнической идентичности представителей русской диаспоры в Туркменистане.
На выбор исследовательского метода повлияли особенности поведения опрашиваемых, которые испытывали опасения по поводу своей безопасности. Отказы потенциальных респондентов от участия в опросе объяснялись опасениями за безопасность членов своей семьи, оставшихся в Туркменистане. В начале интервью опрашиваемые крайне осторожно и с опаской шли на контакт, старались давать социально одобряемые, по их мнению, ответы. В процессе общения они начинали вполне охотно рассказывать о своей жизни в Туркменистане, однако особо настаивая на гарантиях анонимности. Свободное течение речи респондентов в ходе неформализованного интервью позволило выявить особенности их самоидентификации и отношений с другими этническими группами. Самоидентификация респондентов выявлялась на основе рассказа о прошлом и настоящем семьи, событиях собственной жизни. Социокультурные практики исследовались на основе анализа их личностного повседневного опыта.
Результаты исследования
В начале беседы уточнялись связи респондентов с Россией как со страной происхождения. Все трое респондентов родились в Туркменистане. Переезд предков (во втором или третьем поколении) был результатом добровольной смены ими места жительства. Полной информацией о причине переезда владеет только один респондент. Остальные отмечают неохотное обсуждение этой темы в семьях в связи с тем, что переезд был вызван негативным опытом для их семей (необходимостью спасаться от раскулачивания). Все трое респондентов положительно оценивают опыт интеграции своих русских предков в принимающее туркменское общество, и занятие ими стабильных социальных позиций в городе.
В вопросе о личном самоопределении обнаружилась вполне определенная картина - принадлежность к туркменскому гражданству является основополагающей в идентичности респондента. Этническая принадлежность проявляется как второстепенный аспект идентичности, что чётко прослеживается в речи респондента: «Я считаю себя гражданкой Туркменистана. Туркменистан - моя Родина, и я её люблю».
При этом конкретизируется, что «нации в Туркменистане не имеют значения», этнически в Туркменистане все равны: «Я считаю себя гражданкой Туркменистана, но русской».
В итоге, можно констатировать наличие у респондентов позитивной гражданской идентичности.
Важнейшим культурным признаком этнической идентичности выступает язык. Респонденты рассказали, насколько владеют национальными языками, какие существуют области применения русского языка и какие имеются возможности по его изучению в Туркменистане. Респонденты, проживающие в провинциальных городах, в процессе
повседневно-бытового общения овладели разговорным туркменским. Даже поверхностное знание туркменского языка позволяет русскоязычным гражданам Туркменистана эффективно взаимодействовать на повседневном уровне с местными жителями.
Особенно комфортно русскоязычным гражданам было проживать в столице страны, где достаточно знать всего несколько фраз на туркменском, т. к. общаться можно в общественных местах и на русском языке. Жизнь в столице не требует хорошего знания разговорного туркменского, «нашего запаса слов нам было достаточно». Этому способствует терпимое отношение жителей-туркмен: «Нормально воспринимали, когда я говорила на русском. Они могли спросить - а чего ты не хочешь научиться по-туркменски? Но они не обижались».
Все опрошенные обучались в русских школах. Широкое применение русского языка в повседневно-бытовых практиках и в образовательном пространстве средних школ отражает существование невраждебного языкового пространства. Несмотря на то, что в течение последних трёх десятилетий строится национальное туркменское государство и неуклонно сокращается русскоязычная община, в городах сохраняется двуязычное языковое пространство. Сосуществование русского и туркменского языков является естественной языковой средой, отсутствует языковая дискриминация на бытовом уровне. Это представляется одним из главных факторов отсутствия акцентуации этнической принадлежности в структуре идентичности.
Знание языка сохраняется благодаря функционированию русских классов. Респондент Г. «жила в посёлке, но училась в городе, где примерно четыре школы с русским классом, училась в одной из таких школ в русском классе».
На обучение в русских классах существует немалый спрос и среди туркмен, «...которые абсолютно не говорят по-русски, но всё равно стараются, чтобы их дети поступили именно в русский класс и знали русский язык».
По словам опрошенных, в русских классах и школах можно получить более качественное образование, в отличие от туркменских школ. Туркмены учатся в русских классах с последующими планами обучения в России, «потому что учёба будет дешевле и здесь хоть чему-то научат... »
Опрошенные затруднились с определением известных им слов с негативной коннотацией для обозначения русских в туркменском разговорном языке: «Ругательства могут использоваться по отношению и к туркменам ("звери ", например), а о русских могут просто сказать - "орс". Слово "орс" - это русские и есть, так говорят, когда недовольны. Ну, вроде "Эти русские "».
Можно предположить, что общераспространённых слов и выражений, обозначающих этнических русских в уничижающем ключе, в туркменском языке не применяется. В случае проявления негативных эмоций просто подчёркивается этническая принадлежность («эти русские»), но этноним приобретает отрицательную коннотацию при подчёркивании этнической принадлежности в определённом контексте социального взаимодействия.
Опрошенные не замечали негативное отношение к русским со стороны туркмен на уровне повседневности. В ситуациях этнического сопоставления значимость антропологического признака (внешность) не отмечалась, различия во внешнем облике не осознаются опрошенными как социально значимые: «...Я о таком в Туркменистане не могу вспомнить».
Прямые вопросы об этническом неравенстве и дискриминации при устройстве на работу даже несколько удивляли респондентов. Они уверены, что смогут найти работу, и фактор этничности им в этом не помешает. Респондент З. не планирует уезжать из Туркменистана: «работа учителя в русских классах хорошо оплачивается. Национальность при устройстве на работу роли не играет»; «Можно устроиться учителем в школу или в русские, или в туркменские классы преподавателем русского языка. Но, чтобы по карьерной лестнице продвинуться, это навряд ли. Не потому, что я русская или женщина, а потому что нет связей».
Респондент М. рассказала об опыте потери работы, не связанном с этнической дискриминацией. Потеряв одну работу, она нашла другую, более удачную в финансовом отношении.
Неизменно негативную оценку получали практики многочисленных запретов, существующие в Туркменистане. Особенно отмечались несвобода и государственный контроль в повседневной жизни, которые одинаково распространяются и на русских, и на туркмен. Проблема видится респондентами не в конкретных запретах относительно одежды и внешности, а в ограничении их личной свободы со стороны государства и невозможности выбора: «потому что заставляют, потому что твою индивидуальность, твою личность «убивают». При этом факт того, что одежду необходимо носить специфически туркменскую, не вызывает напряжения: «Мамаработает в библиотеке... , если идёт на работу, одевает длинное платье и платок. Как все»; «Да, мы все в школе носили такие платья».
По словам опрошенных, правила повседневной жизни вызывают недовольство граждан Туркменистана независимо от принадлежности к титульной культуре: «Даже сами туркмены недовольны. ... Потому что это уже в маразм превратилось...»
Миграционные настроения респондентов обусловлены не межэтническими противоречиями, а сужающимися социальными возможностями, особенно в получении качественного образования. Так, приезд респондента З. в Россию связан с получением высшего образования. Незнание туркменского литературного языка (диалекта, принятого в Ашхабаде) осложняет процесс обучения, ведь «во всех вузах учат только на туркменском».
Особое значение имеет контроль со стороны государства сферы повседневности (включая доступ к получению образования, средствам коммуникации и телесные практики: одежда, прически, макияж). Так, причина стремления эмигрировать в Европу респондента Г. - нежелание «жертвовать своей свободой»: «Хочу работать и носить то, что хочу. Но бывать в Туркменистане я бы очень хотела. Если бы не было этих ограничений, то всё бы было идеально. В Туркмении жить спокойно».
Степень осознания гражданской идентичности респондентов не меняется. Сохраняется восприятие Туркмении как родины, которую пришлось вынужденно покинуть.
Респондент М. уехала из Туркменистана и приняла российское гражданство только по причине необходимости обучать сына в России, т. к. туркменское образование, по её словам, слабое. Иначе «осталась бы на родине» и продолжала работать по специальности с неплохим заработком.
Миграционные планы осложняются ожиданием негативных последствий для граждан, покинувших Туркменистан: «Если я сменю гражданство, то меня не пустят в Туркменистан. Надо приглашение. И ты потом Богу молишься, чтобы тебя пустили».
Таким образом, миграционные настроения русских в Туркменистане связаны с общими для всех этносов республики проблемами: государственным контролем за частной жизнью и ущемлением проявления индивидуального начала, а также некачественными практиками в сфере образования.
Условием воспроизводства этнической идентичности является сохранение культуры соответствующего этноса в стране. Респонденты рассказали о существующих в их городах библиотеках с русскими книгами, театрах со спектаклями на русском языке, возможностях смотреть программы и фильмы на русском языке.
Исходя из ответов респондентов, можно сделать вывод, что возможности удовлетворения культурных потребностей русскоговорящих граждан неуклонно уменьшаются. Сокращение в общественных библиотеках и магазинах литературы на русском языке создаёт сложности для русских, не владеющих литературным туркменским языком, поскольку для них закрывается доступ к мировой художественной и научной литературе.
В рамках изучения русского языка в школах школьники продолжают знакомиться с фрагментами произведений русских авторов. Семейные библиотеки сохраняются и осознаются как условие воспроизводства русской идентичности.
Респонденты описывают свой опыт общения с туркменской национальной литературой без отрицательных коннотаций: «Махтумкули про Родину писал, про любовь. Читала в переводе на русском. Мне нравилось его читать, я даже пятёрки получала».
Особое значение для воспроизводства идентичности русского этноса, кроме семьи, имеет телевидение с основными российскими каналами, такими как «Россия», РенТВ, СТС, ТНТ, НТН, «Звезда», «Спас», «Культура» и журналы, издаваемые как на туркменском, так и на русском языках: «Государство для человека. Человек для государства», «Венал калбы» - журнал для женщин, детский развлекательный журнал «Гнещ».
Семьи респондентов смотрят российские каналы, туркменские они считают скучными: «Туркменские каналы малоинформативные, там ничего не происходит».
Отмечается, что из-за исключительно официозного характера туркменских электронных СМИ сами туркмены, как правило, смотрят либо русские каналы, либо турецкие.
Интернет в специфических условиях Туркменистана не играет такой важной роли для трансляции культурных ценностей, как в других государствах постсоветского пространства. Многие ресурсы, социальные сети и видеохостинги мало- или недоступны.
Таким образом, российские телеканалы позволяют русскоговорящим гражданам Туркмении соприкасаться с родной языковой средой. Регулярный просмотр российских телеканалов туркменами является фактором сохранения и воспроизводства статуса русского в языковом пространстве современного Туркменистана.
Важным культурным признаком этнической идентичности выступает религия. Для представителей русскоязычной общины такую функцию выполняет православие. Религиозная самоидентификация опрошенных может быть определена как «скорее верующие», при этом конфессиональная самоидентификация оказывается нечётко определённой: «Считаю себя верующей, но не сказать, чтобы прямо православной»; «Не могу считать себя представителем какой-то определённой религии, т. к. мы росли как бы на два фронта: мы можем придерживаться и христианства, и ислама. Но я хотела бы креститься».
Посещение православного храма не свидетельствует о воцерковленности респондентов: «На Пасху бывает много народу. Если это обычный день, то не знаю, не ходила».
Православные обряды выполняют ритуальную функцию, их сакральное содержание слабо осознаётся и не рефлексируется: «Пасху празднуем, прямо грандиозно. Я крашу яйца, штук триста. Мы их раздаём всем соседям. Нас одни туркмены окружают, и они обожают этот праздник. Яйца крашу для них».
Как видим, празднование Пасхи базируется не на содержательном аспекте, а на внешней яркости, привлекающей на повседневном уровне все совместно проживающие этносы. В результате такого совместного проживания возникают ситуации взаимопроникновения культур.
Для туркмен заимствованные элементы иных культур не ассоциируются с религиозной обрядовой атрибутикой и принимаются в повседневной практике как обычное бытовое явление. Туркмены практикуют «нестрогий» ислам и допускают представителей других этнических и конфессиональных общностей к отправлению своих религиозных традиций (праздничные ужины в период Уразы, поминки и т. д.): «Религия у них такая, не строгая: и на кладбище можно зайти, и в мечеть. Надо только длинное платье и платок одеть, и пустят».
Смешение православных и мусульманских религиозных традиций и практик выстраивает гибридный вариант идентичности русских в Туркменистане. Религия не является базисным компонентом этнической идентичности респондентов. Дихотомия «Свой - Чужой» присутствует в самоопределении русских, но находится на границе активного взаимодействия.
Для выстроенного в постсоветских условиях концепта «Русского мира» важной является проблема исторической памяти о Великой Отечественной войне. Русские в современном Туркменистане принимают участие в коммеморативных практиках вместе с туркменами: «Праздник (9 мая. - Прим. авт.) отмечается на государственном уровне. В школе надеваем белые рубашки, чёрные юбки. У русских ещё георгиевские ленточки. У туркмен не видела, чтобы они ленточки надевали»; «На концерте выступают дети из русских классов, не из туркменских. Звучат "Катюша ", "Синий платочек"... Туркмены слова знают, но не подпевают... они не очень акцентируют на этом празднике внимание, хотя и выпивают 9 мая».
Всеми респондентами озвучена идея, что победа в Великой Отечественной войне одержана советским народом, включающим в себя все национальности, проживающие на территории СССР. День Победы празднуется на государственном уровне, но не осознаётся туркменами как национальный. Возможно, это связано с государственной исторической политикой С. Ниязова, согласно которой российский имперский и советский периоды в истории Туркменистана рассматриваются, по сути, как колониальное прошлое.
Стоит отдельно отметить, что использование георгиевских ленточек в День Победы возникло в РФ сравнительно недавно. Этнические русские Туркменистана переняли данную практику. Таким образом, этническая идентичность респондентов включает компонент, связанный не только с историческими традиционными культурными маркерами русского народа, но и современной российской практикой, связанной с символическим обозначением важной для россиян даты дня празднования Победы над фашистской Германией. В национальных туркменских празднованиях, проводимых на официальном уровне, принимают участие все народности, проживающие в Туркменистане. День Победы отмечается совместно, но ассоциируется с праздником русских.
Русскоязычные граждане отождествляют себя с этническими русскими, но идентифицируют себя как граждан Туркменистана. Дискомфорта в туркменском обществе русские, со слов респондентов, не испытывают, несмотря на проводимую властями политику построения национального государства (преобладание туркменского языка в бытовой сфере, обучение в вузах исключительно на туркменском, преобладание литературных изданий на туркменском и др.). В то же время существуют российские телевизионные каналы, газеты и журналы на русском и туркменском языках одновременно. Если респонденты говорят о несвободах на бытовом уровне (дресс-коде, цвете волос, причёсках, закрытом доступе к Интернету), то отмечают, что они распространяются на всех граждан, независимо от национальной принадлежности.
Использование туркменских национальных атрибутов в формальной повседневной практике воспринимается как соответствие норме. Недовольство респондентов связано только с фактом навязывания этих атрибутов.
Выводы
Формирование этнической идентичности представителей русскоязычной диаспоры происходит в рамках, задаваемых национальным туркменским государством. Объединение русскоязычных граждан в Туркмении осуществляется в контексте основных институций - учреждений среднего образования (русскоязычных школ), электронных СМИ (ТВ) и учреждений культуры. Связи между Россией как исторической родиной и семейной историей воспроизводятся через сохранение языка и модернизированные религиозные практики.
В качестве родины воспринимается Туркменистан, не проявляется государственная гражданская идентичность в отношении Российской Федерации. В случае переезда в РФ сохраняется устойчивая ностальгия по Туркменистану, наблюдается проблема социокультурной адаптации к российским условиям.
Русская культурная идентичность сочетается с позитивным отношением к туркменским традициям и практикам повседневности. Допускается перенимание и воспроизведение этих практик в случаях, если это необходимо для доступа к работе, учебе
и другим социальным ресурсам. Межэтнические отношения в туркменском обществе не воспринимаются как напряжённые и конфликтные.
Таким образом, у русских Туркменистана наблюдается гибридная идентичность, включающая в себя характеристики двух взаимодействующих этнических общностей. Дихотомия «Свой - Чужой» в самоопределении русских имеет плавающие границы и находится на линии активного взаимодействия, т. к. основной для русских в Туркменистане является гражданская идентификация. Категория «Чужой» для русских по отношению к местным туркменам не проявляется.
Миграционные настроения опрошенных оказались обусловлены не идеями возвращения на историческую Родину, а прагматическими соображениями - возможностью получения образования, большей свободой самовыражения, выбора образа жизни, трудоустройства.
Список литературы
1. Абаев, О. А. Диалог культур как приоритетное направление современной культурной политики Туркменистана / О. А. Абаев, О. Г. Коломыш // Вестник Казанского государственного университета культуры и искусств. - 2017. - № 1. - С. 34-37.
2. Буллер, А. О вариациях в отношении между своим, другим и чужим / А. О. Буллер // Взаимодействие и восприятие культур Запада и России (К юбилею Виктора Леонидовича Маль-кова). - Санкт-Петербург : Алетейя, 2020. - С 23-41.
3. Вдовин, А. И. Русские в ХХ веке / А. И. Вдовин. - Москва : ОЛМА-ПРЕСС, 2004. -
390 с.
4. Волков, Ю. Г. Гибридная идентичность: факторы формирования и формы проявления / Ю. Г. Волков, В. И. Курбатов // Гуманитарий Юга России. - 2022. - Т. 11 (54), № 2. -С. 15-26. - doi: 10.18522/2227-8656.2022.2.1.
5. Всесоюзная перепись населения 1939 г. Национальный состав по республикам СССР. Туркменская СССР. - URL: http://www.demoscope.ra/weekly/ssp/sng_nac_39.php?reg=7 (дата обращения: 15.03.2023).
6. Всесоюзная перепись населения 1989 г. Национальный состав по республикам СССР. Туркменская СССР. - URL: http://www.demoscope.ru/weekly/ssp/sng_nac_89.php?reg=7 (дата обращения: 15.03.2023).
7. Грозин, А. В. Историческая политика как фактор внутриполитического процесса в странах постсоветской Азии / А. В. Грозин // Постсоветский материк. - 2022. - № 3 (35). -С. 131-147. - doi: 10.48137/2311-6412_2022_2_131.
8. Козулин, В. Н. Проблемы национальной и региональной идентичности: Алтайская школа политических исследований / В. Н. Козулин, Ю. Г. Чернышов // PolitBook. - 2014. -№ 1. - С. 172-195.
9. Моргунова, О. А. Деконструируя колониальность: почему в СССР не развился постколониальный дискурс // Постколониализм и современность. - 2023. - № 2 (2). -С. 30-44. - doi: 10.31249/postcolonialism/2023.02.02.
10. Мустояпова (Керней), А. Деколонизация Казахстана / А. Мустояпова. - Алматы : Amal-Books, 2022. - 268 с.
11. Подвинцев, О. Б. Пафосная идеология, популярная культура и постсоветская идентичность / О. Б. Подвинцев // Постсоветская идентичность в политическом измерении: реалии, проблемы, перспективы / под ред. М. В. Назукиной, О. Б. Подвинцева, Н. А. Коровниковой. - Пермь : Печатный салон «Гармония», 2014. - С. 29-33.
12. Уставщикова, С. В. Демографические аспекты развития населения и урбанизации в Туркменистане / С. В. Уставщикова // Известия Саратовского университета. Новая серия. Сер.: Науки о Земле. - 2019. - Т. 19, № 4. - С. 262-266. - doi: 10.18500/1819-7663-2019-19-4-262-266.
13. Чан, Сяньминь. Эволюция языковой политики в Туркменистане периода независимости / Сяньминь Чан, Чуньхун Бе // Мир науки, культуры, образования. - 2022. - № 2 (93). -С. 358-361. - doi: 10.24412/1991-5497-2022-293-358-361.
14. Эткинд, А. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России / А. Эткинд ; пер. с англ.
B. Макарова. - Москва : Новое литературное обозрение, 2013. - 448 с.
15. Tajfel, H. Social Psychology of Intergroup Relations / H. Tajfel // Annual Psychological Review. - 1982. - Vol. 33. - P. 1-39.
16. Personal and Social Identity: Self and Social Context / J. C. Turner, P. J. Oakes, S. A. Haslam,
C. McGarty. - Princeton, 1992. - 165 р.
References
1. Abaev, O. A., Kolomyc O. G. Dialog kultur kak prioritetnoe napravlenie sovremennoy kulturnoy politiki Turkmenistana [Dialogue of cultures as a priority direction of modern cultural policy of Turkmenistan]. VestnikKazanskogogosudarstvennogo universiteta kultury i iskusstv [Bulletin of the Kazan State University of Culture and Arts]. 2017, no. 1, pp. 34-37.
2. Buller, A. O variatsiyakh v otnoshenii mezhdu svoim, drugim i chuzhim [On variations in the relationship between ones own, the other and the alien]. Vzaimodeystvie i vospriyatie kultur Zapada i Rossii (K yubileyu Viktora Leonidovicha Malkova) [Interaction and perception of the cultures of the West and Russia (To the anniversary of Viktor Leonidovich Malkov)]. St. Petersburg: Aletheia; 2020, pp. 23-41.
3. Vdovin, A. I. Russkie vXX veke [Russians in the 20th century]. Moscow: OLMA-PRESS; 2004, 320 p.
4. Volkov, Yu. G., Kurbatov, V. I. Gibridnaya identichnost: faktory formirovaniya i formy proyavleniya [Hybrid Identity: Factors of Formation and Forms of Manifestation]. Gumanitariy Yuga Rossii [Humanitarian of the South of Russia]. 2022, vol. 11, no. 2, pp. 15-26, doi: 10.18522/22278656.2022.2.1.
5. Vsesoyuznaya 11 perepis naseleniya 1939 g. Natsionalnyy sostav po respublikam SSSR. Turkmenskaya SSSR [All-Union 11th census of the population of 1939. National composition of the republics of the USSR. Turkmen USSR]. Available at: http://www.demoscope.ru/weekly/ssp/sng_nac_ 39.php?reg=7 (accessed: 15.03.2023).
6. Vsesoyuznaya perepis naseleniya 1989 g. Natsionalnyy sostav po respublikam SSSR. Turkmenskaya SSSR [All-Union population census of 1989. National composition of the republics of the USSR. Turkmen USSR]. Available at: http://www.demoscope.ru/weekly/ssp/sng_nac_ 89.php?reg=7 (accessed: 15.03.2023).
7. Grozin, A. V. Istoricheskaya politika kak faktor vnutripoliticheskogo protsessa v stranakh postsovetskoy Azii [Historical politics as a factor in the internal political process in the countries of post-Soviet Asia]. Postsovetskiy materik [Post-Soviet mainland]. 2022, no. 3 (35), pp. 131-147, doi: 10.48137/2311 -6412_2022_2_131.
8. Kozulin, V. N., Chernyshov, Yu. G. Problemy natsionalnoy i regionalnoy identichnosti: Altayskaya shkola politicheskikh issledovaniy [Problems of National and Regional Identity: Altai School of Political Studies]. PolitBook. 2014, no. 1, pp. 172-195.
9. Morgunova, O. A. Dekonstruiruya kolonialnost: pochemu v SSSR ne razvilsya postkolonialnyy diskurs [Deconstructing coloniality: why postcolonial discourse did not develop in the USSR]. Postkolonializm i sovremennost [Postcolonialism and modernity]. 2023, no. 2 (2), pp. 30-44, doi: 10.31249/po stcolonialism/2023.02.02.
10. Mustoyapova, (Kerney) Aynash. Dekolonizatsiya Kazakhstana [Decolonization of Kazakhstan]. Almaty: AmalBooks; 2022, 268 p.
11. Podvincev, O. B. Pafosnaya ideologiya, populyamaya kultura i postsovetskaya identichnost [Pathos ideology, popular culture and post-Soviet identity]. Postsovetskaya identichnost v politicheskom izmerenii: realii, problemy, perspektivy [Post-Soviet identity in the political dimension: realities, problems, prospects]. Perm: Pechatnyy salon "Garmoniya"; 2014, pp. 29-33.
12. Ustavshchikova, S. V. Demograficheskie aspekty razvitiya naseleniya i urbanizatsii v Turkmenistane [Demographic aspects of population development and urbanization in Turkmenistan]. Izvestiya Saratovskogo universiteta. Novaya seriya. Seriya "Nauki o Zemle " [Bulletin of the Saratov University. New series. Series "Earth Science"]. 2019, vol. 19, no. 4, pp. 262-266, doi: 10.18500/18197663-2019-19-4-262-266.
13. Chan, Syanmin, Be Chunkhun. Evolyutsiya yazykovoy politiki v Turkmenistane perioda nezavisimosti [The evolution of the language policy in Turkmenistan during the period of independence]. Mir nauki, kultury, obrazovaniya [The world of science, culture, education]. 2022, no. 2 (93), pp. 358-361, doi: 10.24412/1991-5497-2022-293-358-361.
14. Etkind, A. Vnutrennyaya kolonizatsiya. Imperskiy opyt Rossii. [Internal colonization. Imperial experience of Russia]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie; 2013, 448 p.
15. Tajfel, H. Social Psychology of Intergroup Relations. Annual Psychological Review. 1982, vol. 33, pp. 1-39.
16. Turner, J. C., Oakes, P. J., Haslam, S. A., McGarty, C. Personal and Social Identity: Self and Social Context. Princeton, 1992, 165 p.
Информация об авторах Бедаев А И. - кандидат исторических наук; Михайлова Е. А - кандидат социологических наук, доцент; Тихонова В. Л. - кандидат философских наук, доцент.
Information about the authors Bedaev A. I. - Candidate of Historical Sciences;
Mikhailova E. A - Candidate of Sociological Sciences, Associate Professor; Tikhonova V. L. - Candidate of Philosophical Sciences, Associate Professor.
Вклад авторов
Бедаев А И. - сбор статистических данных, сбор и обработка данных опроса, доработка текста;
Михайлова Е. А - подготовка программы исследования, анализ данных опроса; Тихонова В. Л. - формирование выводов исследования, разработка концепции статьи.
Contribution of the authors Bedaev A. I. - collection of statistical data, collection and processing of survey data, revision of the text;
Mikhailova E. A. - preparation of the research program, analysis of survey data; Tikhonova V L. - forming the conclusions of the study, developing the concept of the article.
Статья поступила в редакцию 03.03.2024; одобрена после рецензирования 21.06.2024; принята к публикации 28.06.2024.
The article was submitted 03.03.2024; approved after reviewing 21.06.2024; accepted for publication 28.06.2024.
