CC BY
279МИФЫ
Идентичность и образы предков: татары перед выбором *
Виктор Шнирельман
Татары особенно чувствительны к несправедливому изложению их прошлого.
Минтимер Шаймиев
Глобализация, этничность и образы прошлого
В СССР этническая идентичность приобрела гипертрофированное значение, которое нечасто встречается в других регионах мира. Чем это было вызвано? Советская политико-административная система строилась на этнической соподчиненности, и разные этнические группы имели разный политический статус: одни были титульными народами иерархически выстроенных автономий; другим автономий не досталось, и они ощущали себя зависимыми от своих более привилегированных соседей. При этом этническая идентичность находилась под жестким государственным контролем — графа о национальности была введена в паспорта вместе с появлением паспортной системы в 1932 году, а начиная с 1939 года, национальность вписывалась в свидетельство о рождении и в паспорт по национальности родителей (или одного из родителей) без права ее смены. Тем самым она становилась пожизненной меткой и сопровождала человека в течение всей его жизни. Отсюда тот самый
Виктор Александрович Шнирельман, ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии Российской академии наук, Москва.
* Статья написана на основе доклада, представленного на научно-практической конференции «Проблема идентичности: человек и общество на пороге Третьего тысячелетия», Новгород, 4—6 июля 2002 года.
этнический примордиализм, который господствовал в СССР и до сих пор не сдает своих позиций. Ограниченные в личной политической свободе люди были склонны связывать свое будущее с будущим своей этноадминистративной единицы и с политическим статусом своей этнической группы в целом. В таких условиях этничность служила важным политическим ресурсом, и любые изменения в этно-политическом статусе в сторону его понижения воспринимались очень болезненно.
Символически этот статус был тесно связан с образом самобытной культуры, со своими уникальными языком и историей. Без них на какой-либо особый этнический статус рассчитывать не приходилось. Это отношение к этничности сохраняет свое значение и в современной России. В настоящей работе на примере этнических групп татар будет показано, какую большую роль в формировании этнической идентичности играет в наше время образ далеких предков, в особенности миф о происхождении народа и его ранней истории.
В наши дни подавляющее большинство западных специалистов и некоторые отечественные с недоверием относятся к таким при-мордиалистским категориям, как «национальный характер», «этнические константы», «архетипы» или «национальные образы мира», и мне это представляется справедливым. Во-первых, современные нации определяются прежде всего гражданством и являются очень сложными, внутренне гетерогенными образованиями, описание которых в понятиях единой культуры или общего стереотипа поведения невозможно без неизбежного редукционизма. Об этом ярко свидетельствует проведенное в 1994 году российскими этносоцио-логами обследование культурных ориентаций населения ряда республик 1, а также мои собственные исследования среди тлингитов Аляски2. Во-вторых, современный мир давно расстался с традиционными способами культурной трансмиссии; современный человек хорошо образован, и главными источниками знаний о культуре и истории ему служат средства массовой информации, научная и художественная литература, а главным локусом получения образования является, безусловно, школа. Именно в таком контексте формируется то, что обычно называют «коллективной памятью». И надо отдавать себе полный отчет в том, что теперь «образы мира» и «образы прошлого» не транслируются мудрыми деревенскими стариками, а создаются интеллигенцией, преследующей вполне конкретные современные цели3.
В ходе модернизации, охватившей современный мир, происходит унификация культуры, и многие народы, живущие в поли-этничных государствах, теряют свои традиционные хозяйственные системы, обычаи и социальную организацию, народную культуру и нередко даже родной язык. Основное, а порой и единственное, на чем держится их этническое самосознание, это сказания о великих предках и их славных деяниях, о блестящих достижениях «своей» культуры в глубоком прошлом. Поэтому, пока люди склонны осознавать себя в этнических терминах (а непохоже, что этот процесс затухает; напротив, у большинства экспертов есть ощущение, что он лишь набирает силу), они будут все больше и больше придавать значение своему прошлому. И неслучайно контент-анализ татарской прессы за первую половину 1990-х годов выявил значительный крен в сторону обсуждения исторических сюжетов4. В ситуации политизированной этничности это имеет огромное инструментальное значение в борьбе за повышение политического статуса, за доступ к экономическим и финансовым ресурсам, за контроль над территорией и ее природными богатствами и, наконец, за политическую автономию. Чем более блестящим представляется народу его прошлое, тем с большей настойчивостью он склонен претендовать на значительную политическую роль в современном мире. Националистическая или этноцентристская версия истории играет огромную роль в легитимизации политических претензий или уже имеющихся политических прав, в этом состоит ее глубокий внутренний смысл.
Но о каком прошлом идет речь? Прежде всего о том, которым можно гордиться без всяких оговорок, то есть о таком, когда народ был свободен, независим, устраивал победоносные военные походы против врагов, имел значительные самостоятельные культурные достижения (изобретение металлургии, письменности, создание богатой фольклорной традиции и т. д.) и, в оптимальном варианте, свою достаточно древнюю государственность. Напротив, образ прошлого, обремененный воспоминаниями о военных неудачах, порабощении чужаками или просто не украшенный выдающимися политическими или культурными достижениями, приводит к фрустрации, пассивности и вызывает желание отделаться от немощных и ущербных предков. То же самое происходит и тогда, когда доминирующая историографическая традиция наделяет предков данного народа негативными качествами.
Советская версия истории России и самосознание татар
С этой точки зрения весьма показательно, как в течение последних 50 лет татарские интеллектуалы переосмысливали образ своих далеких предков. В послевоенные годы советская версия отечественной истории делала акцент на приоритете российской государственности и отличалась выраженным русоцентризмом. Ее ключевые моменты связывались с успешным строительством российской государственности и формированием русского народа. Все, что мешало или тормозило эти процессы, оценивалось крайне негативно. Негативно воспринимались образы и тюрков-кочевников (они рисовались исключительно варварами с примитивной культурой, неспособными к великим культурным достижениям и, напротив, занимавшимися разбоем и разрушением соседних цивилизаций), и Золотой Орды (постоянные напоминания о страшном золотоордынском иге, которое тормозило развитие Руси и обусловило ее отставание от Западной Европы), и Казанского и Крымского ханств (в них видели лишь организаторов грабительских набегов, приносивших немало горя соседнему славянскому населению)5. Зато битва на Куликовом поле преподносилась как знаковое событие в истории Руси, как перелом в национальном самосознании, положивший начало формированию полноценной русской нации (эта идея получила особый импульс в 1980 году в связи с мероприятиями по празднованию 600-летней годовщины Куликовской битвы). Не меньшее значение для русских имели взятие Казани в 1552 году, открывшее эпоху «ориентализации» Московского государства, а также походы Ермака, проложившие путь в Сибирь. Во всех этих случаях русским противостояли татары, которые как бы превращались в векового недруга, постоянно мешавшего поступательному развитию России.
Все это задевало татар и существенно влияло на их самосознание, воспитывая у них комплекс вины и нагружая их идентичность негативными смыслами. Поэтому татарская идентичность становилась малопрестижной в глазах татарской молодежи; та нередко стремилась от нее отделаться, и это способствовало процессам русификации. Выражая вполне оправданное беспокойство такими процессами, татарские интеллектуалы уже давно пытались переломить негативную тенденцию. Они неоднократно обращались к руководству страны с просьбой очистить татарскую идентичность от негативных стерео-типов6. В частности, в 1970-х годах в казанскотатарской элите зрели
настроения в пользу смены этнонима «татары» на «булгары». Благоприятным предлогом к этому должно было послужить празднование 800-летнего юбилея Казани в 1977 году7. Но единственное, чего тогда удалось добиться, это изменения термина «татаро-монголы» на «монголо-татары». А поступившее из Москвы запрещение отмечать юбилей Казани и, напротив, официальное празднование годовщины Куликовской битвы в 1980 году8 лишь усугубили ситуацию.
Татаристы и булгаристы
К началу 1990-х годов в татарской общественно-политической мысли сложились два разных подхода к решению вопроса об идентичности казанских татар, расколовшие татарских интеллектуалов на две группы — «татаристов» и «булгаристов». При этом, по признанию одного из ведущих татарских этнологов Д. Исхакова, «за идейным противоборством стоит стремление мыслящих по-новому национальных историков изменить национальное самосознание через преобразование исторического самосознания татар»9. Цель «татаристского подхода», делающего акцент на золотоордынских корнях современных татар, состоит в культурной и языковой консолидации всех татар России под эгидой татар казанских. Татаристы мечтают и о символическом главенстве над русскими, что им якобы позволяет их славная история — ведь тюркские кочевые империи процветали задолго до появления Киевской Руси, а могущественная Золотая Орда держала русские княжества в подчинении.
В основе «булгаристского подхода», выводящего предков татар из Волжской Булгарии домонгольского времени, лежит забота о территориальной целостности и суверенитете современного Татарстана. Кроме того, его сторонники стремятся очистить татар от того негативного образа, который столетиями навязывался им русской литературой, обвинявшей их в разгроме Киевской Руси. Приемлемое решение некоторые татарские ученые и интеллектуалы увидели в акцентировании булгарских основ татарского народа вплоть до смены самоназвания. В 1988—1989 годах в Татарстане проходила общенародная дискуссия по поводу смены этнонима, предлагавшейся булгаристами. В те годы большинство татар выказали желание остаться «татарами», однако выявилось и немало таких, кто с энтузиазмом принял предложение о переходе к «булгарской» идентичности 10. Осознав невозможность для татар в одночасье отказаться от
привычного этнонима, булгаристы к середине 1990-х годов стали называть себя не «булгарами», а «булгаро-татарами».
Стремление избавиться с помощью булгарской идентичности от комплекса второсортности охватило в 1990-е годы достаточно широкие круги татарской общественности11. Идея о том, что казанские татары напрямую происходят от волжских булгар, пользуется в Татарстане определенной популярностью: руины Булгара стали важным национальным символом12, булгарский крылатый барс украшает с февраля 1992 года новый государственный герб этой республики 13. Булгарскую версию истории татар разделяют высшие государственные чиновники Татарстана14; ей симпатизирует и президент Татарстана М. Шаймиев15. Сторонники булгаристского подхода стараются наладить диалог с русскими и пытаются всеми силами избежать конфронтации с ними16.
Татарская школа на распутье
Любопытно, что оба подхода, «татаристский» и «булгаристский», были в 1990-х годах представлены в Республике Татарстан в школьных учебниках истории. Первые учебники нового поколения, изданные в Казани в начале 1990-х годов, были написаны булгаристами; в них подчеркивалось большое значение булгарского наследия в татарском этногенезе17. Сегодня это наследие играет важную роль в борьбе татар за символический политический и культурный престиж в России. Действительно, булгарское государство возникло раньше Киевской Руси, булгары приобщились к монотеистической религии (исламу) и обрели письменную традицию (вначале руническую, затем арабскую) опять-таки раньше, чем восточные славяне. Однако все это кажется иным булгаристам недостаточным, и они всеми силами стремятся углубить историю булгар, чтобы сделать их коренным населением Восточной Европы. Один из авторов рассматриваемых учебников искал предков булгар среди легендарных киммерийцев, приписывая им тюркский язык, то есть фактически изобретал двухтысячелетнюю культурную преемственность, ведущую от киммерийцев через славных гуннов к средневековым волжским булгарам18. В основе всех этих построений лежали концепции одного из первых академиков нового Татарстана, академика-секретаря Отделения гуманитарных наук АН Татарстана филолога
М. З. Закиева, всячески стремящегося сделать татар автохтонами Восточной Европы19.
Но главной идеей булгаристских учебников было все же непрерывное прогрессивное развитие государства и общества на территории современной Республики Татарстан. Поэтому структура булгаристского учебника, написанного З. З. Мифтаховым и Д. Ш. Мухамаде-евой, строилась следующим образом: первобытность — 15 страниц, булгарское государство — 45, история ранних татар до монгольского завоевания — 41, Золотая Орда — 38 и Казанское ханство — 80 страниц20. Стержень этнической истории составляло на раннем этапе развитие булгарской общности, затем — смешение булгар с татарами, пришедшими в золотоордынское время. Предшествующая история татар (не путать с булгарами!) представлялась прелюдией к такому смешению. Глава о Казанском ханстве была посвящена не столько всестороннему описанию его истории, сколько взятию Казани. Тем самым золотому времени Булгарского государства противопоставлялась трагедия Казани, окрасившая татарскую историю в мрачные тона. Ясно, что в основе этого учебника лежала именно региональная история.
Симпатизирует булгаристской позиции и учебник по Отечественной истории, изданный в Казанском университете. Его авторы делают все для того, чтобы дистанцировать население Казанского ханства от Золотой Орды. Они признают, что пришедшие из степи кипчаки влились в состав местных обитателей, но настаивают на том, что большинство населения происходило все же от местных булгар, которые столь же упорно сопротивлялись монгольским завоевателям, как и русские. Учебник связывает распространение этнонима «татары» на казанское население с русской политикой, которая пыталась взвалить на него все грехи Золотой Орды и так оправдать покорение Казани русскими войсками21. Особую позицию авторы занимают и по вопросу о монгольском завоевании. Они используют термин «монголы», а не «монголо-татары», как это до сих пор принято в русской историографии; кроме того, характеризуя монгольское владычество, они избегают термина «иго»22. Тем самым они снимают с татар «вину» за разграбление древнерусских земель и за политику золотоордынских ханов. Иногда, чтобы оттенить свои заслуги перед европейской цивилизацией, «булгаристы» утверждают, что не Русь обескровила монгольское воинство и не позволила ему пройтись огнем и мечом по Европе, а Волжская Бул-
гария своим мужественным сопротивлением ослабила силы монголов и, значит, защитила от них Русь и Европу23.
Крайнюю позицию в этом дискурсе занял лидер «булгаристско-го» движения Ф. Г.-Х. Нурутдинов, пропагандировавший радикальную версию булгарского мифа24. Некоторое время он преподавал «Родиноведение» в казанской школе № 133, сделав ее полигоном борьбы с «советской версией» истории народов Татарстана25. Там он обучал подростков «булгаристской версии» истории; как и этноним «булгаро-татары», она должна была консолидировать все тюркское население Татарстана. Нурутдинов настаивал на том, что «булгар-ская народность» домонгольской эпохи никуда не исчезала, а сохранялась наряду с другими тюркскими группами региона. «Золотую Орду» и «Казанское ханство» он относил к «фальсификациям истории», Булгарское государство у него существовало в Среднем Поволжье как независимая политическая единица непрерывно с VII до конца XVI века. А в качестве надежного исторического источника, подтверждающего все эти положения, школьникам рекомендовалась поддельная «древняя» летопись «Джагфар тарихы» 2б.
Нурутдинов пытался доказать, что булгары были потомками «тюркских, индоарийских и финно-угорских племен» и что все остальные народы Среднего Поволжья, а также русские имели сходное этническое происхождение. Он подчеркивал наличие «более или менее единого расового типа и многовекового родства народов нашего края», в чем видел основу для добрососедских отношений между народами. Вместе с тем он не упускал возможности навязать школьникам свою любимую идею о том, что «славные булгары» еще за несколько тысяч лет до н. э. расселились не только по Восточной Европе, но и по Балканам и Передней Азии, построили Трою, создали государство Шумер и заселили Италию под именем этрусков. Автор делал сенсационное «открытие»: дескать, в VII—IX веках Русь входила в состав Булгарского государства, а Киев был основан булгарами. Мало того, оказывается, некоторые из булгарских групп даже ухитрились заселить Америку27. Короче говоря, «Великий бул-гарский миф» открыто заявляет о себе в системе школьного образования в Республике Татарстан, встречая поддержку все того же академика М. З. Закиева, из книг которого и взяты многие из приведенных идей28.
Беда только в том, что соседи-чуваши тоже склонны считать волжских булгар своими предками и не намерены делиться этим ценным наследием с казанскими татарами. Булгарская версия
происхождения чувашского народа неизменно вот уже в течение многих лет преподается в чувашских школах. Чувашские авторы противопоставляют булгар татарам и обвиняют последних в том, что те столетиями нападали на предков чувашей и стремились превратить их в рабов. Чувашские учебники представляют Волжскую Бул-гарию общим наследием многих коренных этнических групп Среднего Поволжья, но татары, тесно связанные с Золотой Ордой, в их число не включаются.
Татаристская концепция истории счастливо избегает конфликта с чувашами. Ведь она придает булгарскому наследию второстепенное значение или даже вовсе от него отказывается29. Кроме того, в отличие от провинциальной булгаристской, татаристская концепция вводит татар в контекст мировой истории и делает их едва ли не благодетелями Московской Руси30.
В 1995 году в Казани был опубликован первый татаристский учебник по древней и средневековой истории, подготовленный известным татарским археологом Р. Г. Фахрутдиновым. По своей структуре он отличался от булгаристского учебника. В нем были следующие разделы: первобытность — 12 страниц, история древних тюрков — 14, древние государства «татарского народа» —19, Волжская Булгария — 37, Золотая Орда — целых 82, Казанское и другие татарские ханства — более 60 страниц31. Ту же самую структуру имеет и популярное учебное пособие «Атлас истории Татарстана и татарского народа», в котором общетюркская история (гунны, тюркские каганаты, кыпчаки, Золотая Орда и более поздние ханства) занимает явно приоритетное положение по отношению к истории Волжской Булгарии32. В «Атласе» представлены красочные карты ранних тюркских империй и Золотой Орды, а также карты современного расселения тюркских народов и ареалов тюркских языков. По выражаемой ими идее они близки картам кельтского расселения, опубликованным бретонским движением во Франции33: в обоих случаях преследуется цель показать прошлое величие и нынешнее ущербное состояние, но также и сопротивление «захватчикам».
Татаристские учебники стремились интегрировать историю самых разных тюркских племен и государств в единую схему татарской истории. Их главный автор, Фахрутдинов, пытался преодолеть узкорегиональный подход булгаристов. Он заявлял, что на широком пространстве от Западной Сибири до Крыма и от Казани до Астрахани (то есть в былых границах Золотой Орды) татар нельзя считать диаспорой, так как это была территория формирования татарского
народа, Золотая Орда служила общетатарским государством, а название «татары» было общим самоназванием34. Учебники должны были также реабилитировать тюрков-кочевников. Фахрутдинов показывал, что тюрки имели блестящую древнюю историю: были победоносными завоевателями, строителями мощных империй, искусными ремесленниками и торговцами, одаренными художниками и создателями самобытной письменности. Эта линия наследия казалась ему предпочтительнее булгарской, поэтому он связывал формирование казанских татар с золотоордынскими татарами, прибывшими в Среднее Поволжье в 1430-х годах.
Татаристской версией руководствуется партия радикальных татарских националистов «Иттифак», что отразилось в названии ее печатного органа, газеты «Алтын Урда» (Золотая Орда), пропагандирующего соответствующие идеи. Успеху татаристского проекта содействует и татарская национальная печать; по словам Л. В. Саги-товой, она издавна «выполняла важную роль объединителя многочисленной татарской диаспоры, проживающей на территории России и за ее пределами»35. Иными словами, здесь действует механизм национальной консолидации, в свое время описанный Бенедиктом Андерсоном36. Однако специфика татарского опыта состоит в том, что татарский народ расколот на две группы с весьма различными интересами — одна из них составляет титульный этнос Татарстана, другая же пребывает в диаспоре за пределами республики, но в значительной своей части в границах российской государственности, которая включает и Татарстан. Это-то обстоятельство и вносит дисгармонию в современную татарскую идентичность, препятствует выработке единой непротиворечивой национальной идеологии, провоцирует разногласия среди татарских националистов.
В настоящее время среди казанских татар имеются сторонники и татаристского, и булгаристского подходов, так что авторы выпущенного недавно «Татарского энциклопедического словаря», не решившись сделать окончательный выбор, поместили на его страницах обе версии37. Все же как будто бы наметилась тенденция к их сближению в рамках единой татарской истории. Ведь фактически оба подхода воплощают две стороны той программы, которую поставил перед татарами один из ведущих идеологов современного татарского национализма видный татарский историк Р. М. Амирханов, сформулировав их в литой формуле «исламизм, тюркизм и татарский на-ционализм»38. Татаристы стремятся осуществить принцип тюркизма (консолидация тюрков в целом и татарской диаспоры в особенности
вокруг казанских татар), а булгаристы — татарского национализма (борьба за татарское национальное государство и полное право распоряжаться республиканскими ресурсами).
«Другие татары»
В нынешних этнополитических условиях татаристская (золотоордынская) модель означает гегемонию казанских татар среди большей части тюркского населения Российской Федерации и даже отчасти за ее пределами. Как следствие, она не устраивает крымских, сибирских и часть астраханских татар. Ведь, как пишет Д. Исхаков, «какой из народов сможет занять центральное место в истории этого государства (Золотой Орды. — В. Ш.), тот, очевидно, и окажется в роли связующего звена многих тюркских народов. Татары, бывшие основным населением Золотой Орды, несомненно, имеют право претендовать на эту роль»39. «Золотоордынский проект» тесно связан с ориентацией на «тюркскую» или «тюрко-мусульманскую» цивилизацию, что достаточно отчетливо проявляется у национальных лидеров казанских татар40.
Однако другие группы татар не спешат отдать свое будущее под патронат Казани. Вообще непохоже, что «пантюркистские настроения» получат в России, а тем более на Украине, какое-либо политическое завершение: повышая свой политический статус, тем более получая политическую автономию, тюркские народы теряют интерес к общетюркской солидарности, которая остается актуальной лишь для наиболее слабых из них41. Например, крымские татары пытаются дистанцировать своих предков и от монголов, и от Золотой Орды — взамен распространяется версия об их происхождении от половцев, которые, появившись в Крыму еще в X—XI веках, уже якобы были мусульманами. А чтобы вернее отделить половцев от мира Востока и приблизить к Европе, автор этой концепции превращает их в европеоидных «тюркизованных арийцев». Это служит и лишним доказательством отличий половцев (то есть крымских татар) от пришедших с монголами татар, которым приписывается монголоидность. Кроме того, по своей культуре и наличию «государственного образования» половцы рисуются не в пример более развитыми, чем все остальные средневековые и более поздние степные кочевники (казахи, киргизы, калмыки и пр.). Одновременно, чтобы снять с половцев традиционные обвинения русских историков в жестоких набегах на славян, половцы изображаются христиа-
нами (несторианами), жившими в симбиозе с русскими, защитниками Руси от крестоносцев и героями, своим жертвенным поведением приостановившими монгольский натиск на Русь42.
По примеру булгаристов, некоторые крымскотатарские интеллектуалы требуют вовсе отказаться от татарской идентичности, сменив этноним на къырымлы. Им кажется, что это навсегда избавит их от негативного имиджа, приданного «татарам» русской историогра-фией43. Другие категорически против этого протестуют. Считая крымскотатарский народ «молодой нацией», сложившейся лишь к концу золотоордынского периода из самых разных компонентов, они видят в нем вполне самостоятельную группу, не имеющую ничего общего ни с другими тюркскими народами, ни тем более с казанскими татарами. Для них смена этнонима означала бы отказ от своего великого средневекового наследия44.
Сибирские татары, хотя и не претендуют на политическую автономию, тоже хотят сохранить свою особую идентичность. Особую проблему для них составляет казанскотатарский язык. Десятилетиями он служил им единственным татарским литературным языком, на нем в 1920—1950-х годах шло преподавание в местных школах, с ростом же национального самосознания в конце 1980-х годов некоторые из их интеллектуальных лидеров начали выступать против «языкового империализма» казанских татар и доказывать, что родной язык сибирских татар значительно отличался от языка татар Поволжья, да и возник значительно раньше45. Большой энтузиаст самобытности сибирских татар, историк Ф. Т. Валеев, доказывает, что общность сибирских татар формировалась веками на территории Западной Сибири, начиная с раннего средневековья, что в их состав вошло множество этнических компонентов (угры, самодий-цы, монголы и самые разные тюркские группы) и что термин «татары» вовсе не является их исконным этнонимом. После распада Золотой Орды в Западной Сибири возникли свои собственные ханства, и это тоже должно придать сибирским татарам особый исторический статус. Ведь «они были наиболее могущественным народом в Западной Сибири, имели свою государственность». Так что «сибирские татары сегодня — это самостоятельный народ»46.
«Татаристская модель» встречает сопротивление и в ВолгоУральском регионе, где отдельные татарские группы претендуют на особый статус. В частности, татары-кряшены уже много лет борются за свою идентичность и всячески отделяют себя от казанских та-тар47 . В Уставе культурно-просветительского общества кряшен еще
в 1990 году кряшены представлялись одним из древнейших народов бассейна реки Идель (Волги. — В. Ш.), не имевшим отношения к татарам 48. Идеолог нагайбаков, одной из крупнейших групп крещеных татар, живущей в Челябинской области, журналист М. С. Глухов выступил в начале 1990-х годов с гипотезой, смысл которой заключается в том, что крещеные татары также имеют собственную историю — ведут свое происхождение напрямую от тюрков-степняков, которые перешли в христианство (несторианство) не менее 1500 лет назад. Согласно этой гипотезе, татары-мусульмане — отщепенцы, при хане Узбеке порвавшие со своим исконным христианством ради ислама. Фактически Глухов пытался доказать, что именно кряшенам удалось сохранить татарскую культуру в чистом виде, следовательно, они могут претендовать на статус более высокий, чем у татар-мусульман49.
Спустя несколько лет Глухов внес в эту концепцию существенные коррективы. Теперь он, во-первых, объявляет кряшен не этно-конфессиональной, а этнической общностью. Во-вторых, он избегает резко противопоставлять их татарам и называет общими предками тех и других ногаев, которые у него оказываются христианами (несторианами); ногаев же выводит из «татар-кераитов», в силу своих необыкновенных способностей и высокой образованности выдвинувшихся в Монгольской империи на ведущие политические роли и ставших там правящим сословием. В-третьих, он фактически делает несторианами все монголо-татарское воинство и объявляет
<_> <_> Г“\ <_> /'“Ч _
христианство «государственной религией Золотой Орды» до принятия там ислама. Ранние ханы и темники этого государства, включая Ногая и даже Узбек-хана, тоже оказываются христианами50. В-четвертых, в падении Золотой Орды Глухов обвиняет ислам: мол, он вызвал смуту, вынудившую татар-христиан уйти служить другим государствам, включая Московскую Русь. В-пятых, он объявляет Волжскую Булгарию мифом «булгаристов» и возводит казанских татар к «казакам-ногаям», или «ногаям-казакам», пришедшим в низовья Камы к середине XIV века51.
Идентичность, демократия и парадоксы мультикультурализма
Рассмотренные материалы позволяют сделать вывод о том, что инклюзивная (включающая) и эксклюзивная (исключающая) идентичности не противоречат друг другу, вполне могут сочетаться у
одного и того же народа, выполняя при этом разные функции. Ведь если булгаристская идентичность по своей сути эксклюзивна, то та-таристский подход делает ставку на инклюзивную идентичность. Кроме того, понятия «инклюзивная» и «эксклюзивная идентичность» являются относительными. Татаристская идентичность служит инклюзивной для татарских групп, которые она стремится интегрировать, а вот по отношению к русским она проявляет свой безусловно эксклюзивный характер. Характер идентичности способен меняться и во времени. Если в 1960— 1980-е годы внутри Татарстана местные власти навязывали татарам только эксклюзивную идентичность, то в 1990-е годы влиятельная группа татарских интеллектуалов прилагала все усилия для выковки единой инклюзивной идентичности. Изучение идентичности требует и учета регионального фактора. Тот же татаристский подход, подвергавшийся в советское время гонениям в Татарстане, оставался популярным среди татар России, живших за его пределами.
Татарский пример показывает, что этническая идентичность нагружена богатыми историческими смыслами и ассоциациями. Следует различать, во-первых, реальные исторические факты и их интерпретацию, во-вторых, значения, придаваемые одному и тому же прошлому самим народом и его соседями, в-третьих, колониальную и альтернативные ей версии истории. Например, Куликовскую битву можно рассматривать в русле традиционной русской историографии как судьбоносную во взаимоотношениях русских с татарами, как событие, положившее начало освобождению от золотоордынского ига. А можно, как это делал Л. Н. Гумилев, видеть в ней нападение на Русь разношерстного воинства, нанятого генуэзцами или другими недругами Руси, не имевшими отношения к Золотой Орде52. С точки зрения русских взятие Казани было справедливым возмездием за татарские набеги на русские села, по мнению же татар, в этом проявилась имперская сущность русской завоевательной политики, в результате которой было разрушено чужое цветущее государство и порабощен его народ.
Строя свою идентичность, различные группы татар отталкиваются прежде всего от русской историографии, ищут себе престижных предков, исходя из того, как эта историография трактует татарскую тему. Традиционно ей присущий негативный образ татар, Золотой Орды и средневековых татарских ханств вызывает двоякую реакцию со стороны татарских интеллектуалов: одни из них просто пытаются найти себе более «приличных» предков, другие, напротив, не отка-
зываются от прошлого, но стремятся наделить его сугубо позитивными качествами. Первые обычно отмечают, что термин «татары» не является исконным этнонимом и был воспринят извне сравнительно недавно. Реже принимается более радикальное решение: взять иное самоназвание (булгаристы и некоторые крымские татары). Те же, кто ассоциирует своих предков с Золотой Ордой, преследуют разные цели: идейные татаристы утверждают таким образом ориентацию на «мусульманскую цивилизацию» и на обособление от истории России, тогда как нагайбаки и кряшены в лице М. С. Глухова (вообще говоря, следующего евразийской концепции) с помощью
_ <_> и
такого ассоциирования «проявляют» неоценимый вклад Золотой Орды в развитие русской государственности. Но любая новая татарская версия истории не может игнорировать русскую историографию, так или иначе завязывает с ней диалог.
Известно, что этнические группы оперируют целым набором символов-маркеров, роль которых в возведении четких этнических границ при взаимодействии с чужеродными этническими образованиями выглядит в каждом отдельном случае по-своему53. Как видим, в роли таких символов-маркеров могут выступать и версии этнической истории, в особенности, их ключевые моменты. Булга-ристы возводят границу между собой и пришлыми татарами, для чего ссылаются на свою домонгольскую историю в Среднем Поволжье и ведут неутомимый поиск древних этнических корней в Восточной Европе. При этом, если апелляция к истории помогает татарам-булгаристам противопоставлять себя золотоордынским татарам, то для обособления от чувашей приходится призывать на помощь ислам.
Татаристам не надо заботиться о выстраивании особых отношений с чувашами. Перед ними стоят совершенно иные проблемы. От русских их отделяет весь комплекс славной средневековой тюркотатарской истории. Однако он же заставляет их думать о взаимоотношениях с другими тюркскими и, прежде всего, татарскими группами, тоже претендующими на эту историю. Татаристы решают эту проблему с помощью инклюзивной идентичности, делая границу между собой и другими татарами как можно более проницаемой, но и не забывая в то же время о своей ведущей роли. Однако другие группы татар, рассчитывающие самостоятельно добиться особого политического статуса, нуждаются в образе самобытных предков. Поэтому для них важнейшие задачи — установить диалог с русской историографией и дистанцироваться от казанскотатарской исторической преемственности. Первую задачу большинство из них склон-
ны решать тем же способом, что и булгаристы: порывают с монголами и Золотой Ордой и подыскивают себе каких-нибудь предков, обитавших в степи в домонгольский период.
Кряшенам для этого подходят либо половцы, либо в целом тюркоязычные кочевники раннего средневековья. Их они пытаются изобразить христианами, то есть наделяют их тем качеством, которое, во-первых, лежит в основе их собственной нынешней идентичности, а во-вторых, помогает провести резкую границу между собой и татарами-мусульманами. Любопытно, что, как свидетельствует эволюция взглядов М. С. Глухова, для нагайбаков, не претендующих на политическую автономию, религиозная (христианская) идентичность оказывается более важной, чем статус коренного народа. Поэтому острие своей критики этот автор направляет прежде всего против булгарской теории, изображающей раннесредневековых предков татар мусульманами.
Сибирские татары допускают множественность своих предков, но подчеркивают, что их общность формировалась именно в Западной Сибири, что и делает их коренным народом. По сравнению с этим языковое разнообразие среди современных сибирских татар и их тесные лингвистические и культурные связи с татарами Поволжья представляются местными интеллектуальными лидерами второстепенными факторами, не мешающими их внутреннему этническому единству. По сути, сибирскотатарская идентичность — инклюзивная, но распространяется лишь на тюркские группы Западной Сибири.
Сложнее обстоит дело с крымскими татарами. Некоторые из них тоже используют автохтонную модель, возводя себя к древним обитателям Крыма. Среди последних особым почетом пользуются половцы: как мы видели, их отдельные местные исследователи склонны наделять мусульманством, составляющим базисный компонент современной идентичности крымских татар. Кроме того, поскольку эта модель придает особое значение коренному статусу крымских татар, она облегчает им борьбу за территорию и другие привилегии, обеспеченные коренным народам международным законодательством. Другим интеллектуальным лидерам крымскотатарского движения автохтонистская модель не подходит, ибо она отсекает их от их подлинного культурного наследия, связанного как с Золотой Ордой, так и с Крымским ханством. Поэтому они, подобно татаристам, пытаются придать Орде и ханству позитивный имидж, из-за чего вступают в бескомпромиссный спор с русской
историографией. При этом они подчеркивают, что наследие, за которое они борются, «отнюдь не мифическое — оно имеет достаточно четкие географические, экономические, политические и культурные параметры». Они апеллируют к этому наследию и для того, чтобы заручиться поддержкой украинских националистов — ведь оно помогает им представить себя вековыми защитниками украинцев от «агрессии царской России», борцами «против коммунистического и великорусского реванша в Крыму» в наши дни54.
В то же время для крымских татар, которые видят себя особой этнической группой, не менее важно отличать себя от других групп татар, включая и казанских. Такую границу они устанавливают, прибегая к региональному фактору и напоминая об особых субстратах, которые на каждой конкретной территории обусловили своеобразие культурного облика формирующихся там татарских общностей. Большая роль в консолидации этих субстратных компонентов придается государственности, соответственно Крымское ханство называется «национальной государственностью крымскотатарского народа». Причастность к нему — едва ли не главный дифференцирующий фактор, отличающий крымских татар от всех остальных та-тар55. Получается, что крымский субстрат обеспечивает право на местные земли, причастность к Золотой Орде добавляет к этому славу предков и блестящую средневековую культуру, а память о Крымском ханстве позволяет претендовать на высокий политический статус и особую идентичность. Наконец, немаловажное консолидирующее значение отводится преследованиям при Советской власти и общим страданиям, придающим крымскотатарской идентичности некий уникальный среди татар оттенок: ее укрепляет не только слава великих предков, но и память о недавних гонениях56.
Лет 10—15 назад, когда на распадающемся советском пространстве разгоралось пламя этнических конфликтов, некоторые специалисты в поисках приемлемого решения предлагали отсечь их историческую подоплеку, полагая, что она мешает найти нужный компромисс. Проведенный анализ показывает, что представления о прошлом — неотъемлемая часть современного этнического самосознания; безболезненной хирургической операции они вряд ли поддадутся. Идентичность сама по себе предполагает, во-первых, притязания на определенный статус и жизненно важные ресурсы, а во-вторых, определенный характер взаимоотношений с государством и с соседними народами. В артикуляции же того и другого нема-
лую роль другого как раз и играют образы предков и новые версии этнической истории.
Вместе с тем проблема состоит не в актуализации прошлого как такового, а в том, какое именно прошлое актуализируется и с какой целью. В современном мире историк и этнолог неизбежно являются одними из ключевых фигур этнонационалистического дискурса, и это накладывает на них огромную ответственность.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Коростелев А. Европейские и восточные культурные ориентации: еще одно измерение российской действительности // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М., 1997; Рыжова С. Личностные аспекты национализма: от этнонега-тивизма к гиперэтничности // Там же.
2 См.: Шнирельман В. А. Формирование этничности: тлингиты Юго-Восточной Аляски в конце XX в. М., 1999. С. 14—15; он же. Формирование этничности: тлингиты Юго-Восточной Аляски на исходе XX в. // История и семиотика индейских культур Америки. М., 2002.
3 См.: Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991.
4 См.: Сагитова Л. В. Этничность в современном Татарстане. Казань, 1998.
5 О реакции на это татарских интеллектуалов см., напр., Изидинова С. Р. Половцы. Мифы и исторические реалии. Севастополь, 1995. С. 36—45; Сагитова Л. В. Указ. соч. С. 42—43, 104; Бекир Н. О названии и самоназвании нашего народа // Крымские татары — гордость тысячелетий... Симферополь, 2001. Одно время негативное отношение к татарам, хотя и по другой причине, встречалось среди турок. См. Даулет Н. Развитие национального самосознания у татар в XX в. // Панорама-Форум, 1996. № 2 (5).
6 Гимади Х. Г. Об употреблении названия «татары» // Вопросы истории, 1954. № 8; Шаймиев М. Ш. Выступление на мартовском Пленуме ЦК КПСС // Правда, 1990, 19 марта; он же. В истории народа — его настоящее и будущее // Родина, 1997. № 3—4; Мифтахов З. З. Методические разработки к курсу «История татарского народа». Ч. 1—2. Этническая первооснова. Казань, 1993. С. 6; Сабирзянов Г. С. Поволжские татары и русские в зеркале симпатий и антипатий. Казань, 1993. С. 8, 35—36. Об этом см.: Tishkov V. A. Ethnicity, Nationalism and Conflict in and after the Soviet Union. London, 1997. P. 20.
7 Научную базу под это подводил ведущий татарский археолог А. Х. Халиков, доказывавший, что в Казани якобы были найдены находки, датируемые 1177 годом (см.: Халиков А. Х., Шавохин Л. С. Об археологической дате и месте основания Казани // Первое Поволжское археолого-этнографическое совещание. Казань, 1974. С. 48). Подробно об этой истории см. Исхаков Д. Промывка татарских мозгов // Идель, 1996. № 11—12. С. 33; Shnirelman V. A. Who Gets the Past? Competition for Ancestors among non-Russian Intellectuals in Russia. Washington, Baltimore, 1996. P. 31; Глухов М. С. Tatarica. Энциклопедия. Казань, 1997. С. 9—10. В виде компенсации за срыв 800-летия в 1977 году татарские власти готовятся отпраздновать уже 1000-летие Казани в 2004 году.
8 О негативном отношении татар к чествованию этого события см.: Бурганов А. Х Татары против... II Огонек, 2001. № 25.
9 Исхаков Д. Проблемы становления и трансформации татарской нации. Казань, 1997. С. 210-211.
10 Фахрутдинов Р. Г. «Булгары» или «татары»? II Советская Татария, 1989, 8 июля; Даулет Н. Развитие национального самосознания... С. 127-128.
11 Сагитова Л. В. Этничность в современном Татарстане... С. 103-104.
12 Шнирельман В. А. От конфессионального к этническому: булгарская идея в национальном самосознании казанских татар в XX веке II Вестник Евразии, 1998. № 1-2 (4-5). С. 152; Сагитова Л. В. Указ. соч. С. 141.
13 Сапрыков В. Крылатый барс Татарстана II Наука и жизнь, 1994. № 10.
14 См., напр., Зиятдинова Ф. Г. Историческая память татарского этноса II Международная жизнь, 1995. № 1.
15 Шаймиев М. Ш. В истории народа — его настоящее и будущее...
16 См., напр., Сабирзянов Г. С. Поволжские татары и русские; Зиятдинова Ф. Г. Указ. соч. С. 90-92.
17 Мифтахов З. З. Методические разработки к курсу «История татарского народа»...; Мифтахов З. З., Мухамадеева Д. Ш. История Татарстана и татарского народа. Учебник для средних образовательных школ, гимназий и лицеев. Ч 1. Казань, 1995.
18 Мифтахов З. З. Указ. соч.
19 Закиев М. З. Татары: проблемы истории и языка. Казань, 1995; он же. Этногенез тюрко-татар. Казань—М., 1998.
20 Мифтахов З. З, Мухамадеева Д. Ш. Указ. соч.
21 Ермолаев И. П. и др. История России. Вып. 1. С древнейших времен до конца XV в. Казань, 1997. С. 62-63, 124 сл.
22 Там же. С. 61-64.
23 См., напр., Зиятдинова Ф. Г. Указ. соч. С. 88.
24 Об этом см.: Шнирельман В. А. От конфессионального к этническому... С. 143-151; Исхаков Д. Промывка татарских мозгов...
25 Нурутдинов Ф. Г.-Х.Родиноведение (методическое пособие по истории Татарстана). Казань, 1995.
26 Бахши Иман. Джагфар Тарихы. Т. 1. Свод булгарских летописей. Оренбург, 1993. О критике таких источников см.: Прщак О. А може, булгаро-татарський Осси-ан? II Східний світ, 1993. № 2; Шнирельман В. А. От конфессионального к этническому... С. 148-149.
27 Нурутдинов Ф. Г.-Х.Указ. соч. С. 15-16.
28 См. сноску 19.
29 Исхаков Д. Проблемы становления... С. 219; он же. Ключевой этап татарской истории II Татарстан, 1997. № 3.
30 Исхаков Д. Ключевой этап... С. 15. Даже Шаймиев поддается очарованию некоторых татаристских построений. См. Шаймиев М. Ш. В истории...
31 Фахрутдинов Р. Г. История татарского народа. Ч. 1. Казань, 1995.
32 Фахрутдинов Р. Г. (ред.). Атлас истории Татарстана и татарского народа. Ка-зань—Москва, 1999.
33 См.: McDonald M. Celtic ethnic kinship and the problem of being English II Current Anthropology, 1986. Vol. 27, № 4. P. 340.
34 Фахрутдинов Р. Г. История... С. 6-7; Исхаков Д. Промывка... С. 34-35; он же. Проблемы... С. 228-229. О сложностях татарской идентичности см. Shnirelman V. А. Who Gets the Past?... P. 38-39.
35 Сагитова Л. В. Этничность в современном Татарстане... С. 92—93.
36 См.: Anderson B. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London, 1983.
37 Татарский энциклопедический словарь. Казань, 1999. С. 566—567.
38 Амирханов Р. М. Духовные основы татарской национальной идеологии // Идель, 1993. № 4.
39 Исхаков Д. Проблемы... С. 219; он же. Ключевой этап... С. 15.
40 Исхаков Д. Проблемы... С. 179—188.
41 Shnirelman V. A. Op. cit. P. 38-39, 54.
42 Изидинова С. Р. Половцы...
43 Абдуллаев Н. Мы несколько раз упускали шанс... История дает последний // Къырым, 2000, 2 декабря; Рефатов С. Послушай, что говорит недоброжелатель, и сделай наоборот // Къырым, 2000, 9 декабря.
44 Бекир Н. О названии и самоназвании нашего народа // Крымские татары — гордость тысячелетий... Симферополь, 2001; Кудусов Э. Мы не толпа. Мы крымские татары, мы — народ // Там же.
45 Головнев А. В. (ред.). Сибирские татары: история и современность. Тобольск, 1990.
46 Валеев Ф. Т. Сибирские татары: культура и быт. Казань, 1992. С. 11—43; Валеев Ф. Т., Томилов Н. А. Татары Западной Сибири. История и культура. Новосибирск, 1996. С. 5, 20-39.
47 Руфимский А. Кряшены: от бесправия к самоопределению // НГ-религии, 2001,
14 ноября.
48 Кряшены // Идель, 1994. № 5-6.
49 Глухов-Нагайбак М. С. Судьба гвардейцев Сеюмбеки: неформальный подход к еще ненаписанным страницам истории. Казань, 1993.
50 На самом деле они не имели никакого отношения к христианству. См. Воз-грин В. Е. Исторические судьбы крымских татар. М., 1992. С. 127, 129.
51 Глухов М. С. Tatarica...
52 Гумилев Л. Н. Эпоха Куликовской битвы // Огонек, 1980. № 36; он же. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 576, 621, 625-628.
53 Barth F. Introduction // F. Barth (ed.). Ethnic Groups and Boundaries. Bergen, Oslo, 1969.
54 Бекир Н. Указ. соч. С. 6-7.
55 Там же. С. 15-18.
56 Сеитбекиров А. Гордитесь именем своим! // Крымские татары — гордость тысячелетий...
