CC BY
111
11. Платон Парменид. — Минск, 2006.
12. Платон. Государство / Платон. — Минск, 2006.
13. Прокотов, А. В. Проблемы гностицизма и синкретизм античной культуры II — III вв. / А. В. Прокотов. — М., 1994.
14. Ранние гностики. Антология. — Киев, 2009.
15. Светлов, Р. В. Античный неоплатонизм и александрийская экзегетика / Р. В. Светлов. — СПб., 1996.
16. Соловьёв, В. С. Лекции по истории философии / В. С. Соловьёв // Вопросы философии. — 1991. — № 6.
17. Сонин, Г. В. Неоплатонизм в контексте античной культуры / Г. В. Сонин. — Саратов, 1999.
18. Тахо-Годи, А. А. Термин «символ» в древнегреческой литературе / А. А. Тахо-Годи // Вопросы классической литературы. — М., 1980. — Вып. 7.
19. Чанышев, А. Н. Курс лекций по древней и средневековой философии / А. Н. Чанышев. — М., 1991.
20. Шроен, М. Мировоззрение поздней античности / М. Шроен. — М., 2000.
21. Osborn, M. Les Mythes Gnostiques / M. Osborn. — Paris, 2006.
ДЕИ ВОЛЬТЕРА В СТАНОВЛЕНИИ ФИЛОСОФИИ КУЛЬТУРЫ ЛЬВА ШЕСТОВА
В. В. Буланов
Тверская государственная медицинская академия
Автор статьи стремится доказать, что ранний Лев Шестов неоднозначно относился к размышлениям Вольтера о культуре. Автор утверждает, что Шестов, несмотря на неприятие Вольтера как «убийцы Бога», испытал неявное, но существенное влияние культурфилософских взглядов этого мыслителя. Ключевые слова: Вольтер, рационализм, наука, смерть Бога, философия культуры, Шестов. The author of clause aspires to prove, that early Lev Shestov concerned to Volter's reflection about culture ambiguously. The author approves, that Shestov, despite of a version of Volter as «murderer of the God», has tested implicit, but essential influence of culturphilosophical views of this thinker. Key words: Volter, rationalism, science, death of God, philosophy of culture, Shestov.
В становлении философии культуры Шестова имеют особое значение его размышления над классической философией (над рационалистической философией XVII—XVIII веков и немецкой классической философией). Представителям этой философии «свойственна рационалистическая вера в безграничные возможности разума, его способность постигнуть строй универсума и созидать гармонию в мире человека» (11, с. 10). Вместе с тем, несмотря на стойкую неприязнь раннего Шестова
к рационализму (Курабцев даже утверждает, что «Шестов изначально — антиклассический философ» (13, с.133)), представители классической философии обычно выступают для мыслителя лишь в качестве идейных оппонентов. К ним ранний Шестов как философ культуры относится не одинаково. Яркий пример тому — отношение, которое сформировалось у Шестова к философским идеям Вольтера.
Уже в своей первой крупной работе «Шекспир и его критик Брандес»
35
1997-0803 ВЕСТНИК МГУКИ 5 (49) сентябрь-октябрь 2012 35-39
ISSN 1997-0803 ♦ Вестник МГУКИ ♦ 2012 ♦ 5 (49) сентябрь-октябрь ^
Шестов называет Вольтера главой «блестящих, гениальных адвокатов» философии в тот момент истории культуры, когда «произошло неслыханное событие. Философы ворвались в жизнь. [Так] книжная мудрость вышла к людям и овладела их умами» (16, с. 8). И основную долю ответственности за рационализацию культуры Европы — «убийство Бога» (16, с. 8), Шестов, солидаризуясь с А. де Мюссе, возлагает на Вольтера: «Вольтер ... твоя отвратительная улыбка змеится ещё по твоим ... костям?.. Упало на нас то огромное здание, которое ты ... подкапывал» (16, с. 14).
Как же Вольтер мог совершить «убийство Бога» в культуре Европы посредством пропаганды рационалистической философии?
С помощью успешной популяризации шести её составляющих (на вторую половину XVIII века). Это критика ортодоксальной религиозности, пропаганда деизма, механистического материализма, апология союза философии с естественными науками, прославление естественных наук, критика концепций европоцентризма и провиденциализма в сфере истории культуры. Но это не означает, что отношение Шестова к каждой из данных составляющих философии Вольтера было однозначно негативным.
Вольтер вел критику ортодоксальной религиозности и предлагал заменить её деизмом. Он призывал отказаться от присущей религиозности веры в чудо: «надо убить в себе разум. чтобы всерьез ... принимать ... вздор о чудесах» (3, с. 271). Философ призывал лишить священников возможности влиять на развитие культуры. Он писал, что «одной из великих бед . является то, что во всех странах, носящих имя цивилизованных, священники берут на себя занятия, являющиеся прерогативой философов» (9, с. 683). Свою позицию Вольтер аргументирует так: «никогда в жизни философы не образуют религиозную секту. А почему? Да потому, что они пишут не для тол-
пы, и ... им чужд фанатизм» (10, с. 114). Для Вольтера поощрение фанатизма — неотъемлемая черта ортодоксальной религиозности — неприемлемо, так как «фанатик охвачен непрерывным безумием, которое [его. — В.Б.] когти точит» (10, с. 114). Фанатизму ортодоксальных религий Вольтер пытается противопоставить терпимость деизма. «Религия эта пренебрегла бы догматами. и . была бы религия служения своему ближнему во имя любви к богу вместо преследования своего ближнего . во имя бога» (6, с. 690). Популяризируя деизм Декарта, он утверждает, что «земля, люди и звери являются именно тем, что им и надлежит быть в порядке, созданном провидением» (10, с. 196) и что даже сам «Бог . всегда действовал в силу той самой необходимости, что определяет его существование» (9, с. 688). Нельзя не согласиться с П.В. Резвых в том, что «такая позиция превращала религию в умозрительную конструкцию и лишала её жизненности» (14, с. 304).
Уже за это Шестов имел все основания считать Вольтера «убийцей Бога». Призыв к отказу от веры в чудо и пропаганда деизма вели к тому, что тем самым отвергалось «представление о Боге, как о высшем существе. вмешивающемся в человеческую жизнь» (16, с. 8), а тем самым — на деле — из культуры удалялось понятие Бога вообще. Что вскоре и стало очевидным: Бог, в самом деле, для европейской культуры «умер», и это обрекло её субъектов — европейцев — на безысходное отчаянье: «пронесся по Европе страшный стон.. Пока было весело, причина и следствие все объясняли; с ними было лучше, чем с Богом, ибо они никогда не корили. Но каково жить с ними в горе?.. Иов нашел успокоение в Боге. Но наши Иовы нигде не находили успокоения» (16, с. 17—18). Вместе с тем Шестов не возразил против призыва Вольтера оградить культуру от влияния священнослужителей. Напротив, указав на то, что творческая личность сама —
без посредства священнослужителей — может найти оправдание Небу в своей душе и даже постичь скрытый смысл человеческих страданий в земной жизни (16, с. 117, 205), — неявно, но автор «Шекспира и его критика Брандеса» симпатизировал этому аспекту выступления Вольтера против ортодоксальной религиозности.
В середине XVIII века в философии эпохи Просвещения утверждается механистический материализм, в котором мир мыслится как цепь непрерывных причинно-следственных взаимодействий тел. Основателем механистического материализма, оказавшим сильное влияние на Вольтера, был Декарт. Вольтер, как и Декарт, считал, что «мир устроен в соответствии с математическими законами» и «восхищался интеллектом, руководящим сим ... механизмом» (9, с. 686, 691). Вслед за Декартом Вольтер исходит из того, что сущность человека также постижима на основе механистического материализма: «я — протяженное и мыслящее существо» (9, с. 688).
Шестов к сторонникам механистического рационализма относился критически. О них, как и о других философах-рационалистах, он писал, что «специфическая способность не чувствовать в живом жизни, приравнивать одушевленное к мертвому — есть основная черта мыслителя. Он ищет логической связи. он умеет орудовать только понятиями. И поэтому мыслитель бессознательно приучается убивать все живое» (16, с. 42—43). Поэтому, с точки зрения Шестова, хорошо, что до эпохи Просвещения «образцы метафизических построений . мирно дремали в библиотеках... Жизнь шла своим чередом и не давала философии править собою» (16, с. 7—8). Шестов протестует против попыток свести сущность человека к сумме рационально познаваемых составляющих: ведь в этом случае «все вековые муки человечества будут отброшены как . не составляющие для ученого "категории"» (16, с. 19), и окажется, что «всякое качественное разде-
ление людей противоречит здравому смыслу, как всякое качественное разделение объективных явлений» (16, с. 12).
Вольтер являлся убежденным сторонником союза философии с естественными науками. При этом он делил философию на два вида, которые можно условно назвать систематизирующей философией и эмпирической философией. К первому виду философии он относится пренебрежительно: «Не думаю, чтобы ... существовал ... философ — системосозидатель, который не признался бы. что даром терял своё время» (16, с. 12). А вот эмпирическую философию Вольтер приветствует за то, что она нацелена на принесение конкретной пользы. О ней он пишет: «Народы, она смягчает ваши нравы. Монархи, она вас наставляет» (1, с. 151). Вольтер восхищался успехами наук, полагая, что с их помощью можно содействовать развитию всей культуры: «Академия наук в своих исследованиях... охватывает тему познания природы и усовершенствования искусств. Надо полагать, что столь глубокое . исследование . послужит к благу вселенной» (10, с. 118).
Шестов, как и Вольтер, отвергал ценность системообразующей философии, хотя и по несколько иной причине. «Если философия есть наука о жизни — то, только пройдя через жизнь, можно говорить о ней. Философия, которая создается в стороне от того, чем существует человек. есть и будет праздным препровождением времени» (16, с. 50). Оптимизма Вольтера по поводу влияния естественных наук на культуру он не разделяет. Шестов признавал, что «наука дала превосходную . теорию порядка внешнего мира» (16, с. 12), но считал, что неприемлемо, когда под влиянием философии ученый, «научившись строго мыслить, но разучившись чувствовать жизнь во всем её объеме, взялся судить о ней» (16, с. 12—13). Недаром всякое явление культуры наука, утверждал Шестов, интерпретирует неполно и искаженно. Так как «всю нашу способность ценить ...
ISSN 1997-0803 ♦ Вестник МГУКИ ♦ 2012 ♦ 5 (49) сентябрь-октябрь ^
ученый . отверг» и не способен постичь сущность зла (16, с. 19), он может прийти лишь к ложному выводу, что «люди думали, что ищут нравственного идеала, меж тем как они . обоготворяли случайные . общественные предрассудки» (16, с. 9).
В познании историко-культурных процессов Вольтер — как сторонник рационализма — выступал против провиденциализма и европоцентризма — идейных основ популярной в Европе того времени концепции Ж.Б. Боссюэ (12, с. 385—386). Вольтер, выступая с позиции здравого смысла против провиденциализма, утверждал, что мировая история культур идет вовсе не по произвольной воле Бога: культуры и их составляющие «обычаи, язык, вкусы народов . различны между собою. один и тот же народ становится неузнаваемым через три-четыре столетия» (7, с. 297). В истории культур Вольтер выделял три различные закономерности. Во-первых, Вольтер считал, что законы природы и законы истории культуры едины. Как и животным, «наши идеи, желания, действия нам не принадлежат», так как «неизбежность судьбы — всеобщий закон природы» (4, с. 511, 518). Во-вторых, Вольтер утверждал однотипность законов природы и закона морали. «Закон тяготения, действующий на одной из звезд, действует и на всех звездах; точно так же и основной закон морали одинаково действителен для всех хорошо известных наций» (5, с. 362). И, в-третьих, Вольтер указывал за сильное влияние культурной среды на людей. Например, по Вольтеру, реформы Петра Великого были потому противоречивы, что царь «Петр Алексеевич получил воспитание, способствовавшее . усилению варварства в этой стране» (2, с. 332). На изменение культуры, по Вольтеру, влияют мудрые и творческие люди — основная масса народа пассивна. «Только знатоки . выводят публику на истинный путь, [когда. — В.Б.] хватает образованных умов, чтобы направлять толпу» (2, с. 280). По Вольтеру, подобные люди — субъекты культуры —
встречаются нечасто: «ничто так не редко, как ум, пролагающий для себя новый путь» (10, с. 214).
Отказ Вольтера от провиденциализма и замену его поиском иных закономерностей истории культур Шестов молчаливо поддерживал: об этом свидетельствует его анализ причин и хода рационализации культуры Европы. (16, с. 7—13). Для Шестова тоже объектами культуры являются все люди, а субъектами — лишь гении. Ведь только гений, в отличие от того, как поступают «средние люди. идет . туда, где растет ещё никому не доступное "лучшее", и для этого лучшего у него нет слишком тяжелых жертв. И если Шекспир был величайшим из гениев, то только потому, что он умел находить и ценить это "лучшее" и передавать его нам» (16, с. 117).
В отличие от европоцентристов, по Вольтеру, все народы могут считаться «историческими», так как все они некогда демонстрировали «варварскую грубость дикого народа, стоящего на пороге истории» (1, с. 117). По Вольтеру, высшая ступень исторического прогресса — состояние цивилизованности — доступно не только и не всего одной Европе, а всем народам. Ведь и Китай может явить «пример нации ... мудрой и цивилизованной», а Европа не всегда «пример просвещенных времен и . утонченных сообществ» (10, с. 103—104, 188). Вольтер не склонен игнорировать самобытность отдельных культур. «Существуют красоты, единые для всех времен и народов, но есть также красоты, свойственные только данной стране» (10, с. 274). Вместе с тем он утверждает, что культурное единство человечества, например в сферах этики и эстетики, поощряет взаимовлияние культур, как содействующее прогрессу: «всякий невежественный и грубый народ старается подражать своим образованным и цивилизованным соседям» (6, с. 306). По Вольтеру, цель прогресса — создание единой культуры, способной «превратить человеческий род в народ братьев» (9, с. 690—691).
С подобной позицией Вольтера как
философа культуры Шестов был согласен. Об этом свидетельствует то, что Шестов игнорирует мощную славянофильскую традицию, подчеркивая общность важнейших культурных процессов Европы и России. В частности, Шестов указывает на общность мировоззренческих установок Шекспира и Толстого в своей полемике против Брандеса и считает, что проникновение в русскую культуру идей Ницше неизбежно и нормально (16, с. 112, 121). Чуть позже Шестов вообще заявил, что «у нас . и в Европе . уровень идей . один и тот же, как уровень воды в сообщающихся сосудах» (15, с. 132). Как и Вольтер, Шестов считает человечество субъектом истории культуры. Ведь, с одной стороны, перемены в культуре могут быть «источником надежд и упований человечества» (16, с. 8). С другой стороны, талантливый представитель культуры может в своем творчестве подняться до решения общечеловеческих проблем. Примером такого субъекта культуры для Шестова был
Примечания
1. Вольтер. Из «Философского словаря» / Вольтер // Собрание сочинений : в 3 т. — М., 1998. — Т. 3.
2. Вольтер. История Карла XII / Вольтер // Собрание сочинений : в 3 т. — М., 1998. — Т. 3.
3. Вольтер. Катехизис честного человека, или Диалог между монахом-калогером и одним достойным человеком / Вольтер // Бог и люди: статьи, памфлеты, письма : в 2 т. — М., 1961. — Т. 1.
4. Вольтер. Надо сделать выбор, или Принцип действия / Вольтер // Философские сочинения. — М., 1988.
5. Вольтер. Несведущий философ / Вольтер // Философские сочинения. — М., 1988.
6. Вольтер. Обращение ко всем нациям Европы / Вольтер // Эстетика. Статьи. Письма. Предисловия и рассуждения. — М., 1974.
7. Вольтер. Рассуждение об эпической поэзии / Вольтер // История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли : в 5 т. — М., 1964. — Т. 2.
8. Вольтер. Статьи из «Философского словаря» / Вольтер // Эстетика. Статьи. Письма. Предисловия и рассуждения. — М., 1974.
9. Вольтер. Философский словарь / Вольтер // Философские сочинения. — М., 1988.
10. Вольтер. Философические письма / Вольтер // Философские сочинения. — М., 1988.
11. Губман, Б. Л. Западная философия культуры XX века / Б.Л. Губман. — Тверь, 1997.
12. Занин, С. В. Вольтер / С.В. Занин // Культурология. Энциклопедия : в 2 т. / [главный редактор и автор проекта С.Я. Левит]. — М., 2007. — Т. 1.
13. Курабцев, В. Л. Философская биография Льва Шестова и особенности его философии / В.Л. Курабцев // Вопросы философии. 2006. №4.
14. Резвых, П. В. Просвещение / П. В. Резвых // Культурология. Энциклопедия : в 2 т. / [главный редактор и автор проекта С.Я. Левит]. — М., 2007. — Т. 2.
15. Шестов, Л. Достоевский и Ницше (Философия трагедии) / Л. Шестов // Апофеоз беспочвенности. — М., 2000.
16. Шестов, Л. Шекспир и его критик Брандес / Л. Шестов // Апофеоз беспочвенности. — М., 2000.
Шекспир: «призрак случайности человеческого существования преследовал его, и . великий поэт . всматривался в ужасы жизни и постепенно уяснял себе их смысл» (16, с. 205).
Негативно восприняв философские идеи Вольтера как орудие «убийства Бога» в культуре Европы, Шестов в работе «Шекспир и его критик Брандес» к различным аспектам вольтеровского рационализма относится не одинаково. Конечно, значительная часть этих аспектов была им воспринята однозначно негативно: пропаганда деизма, механистического материализма, восхищение естественными науками. Но вот с критикой Вольтером ортодоксальной религиозности Шестов был отчасти согласен, отвержение Вольтером европоцентризма, провиденциализма было вообще созвучно установкам философии культуры Шестова. Философские идеи Вольтера не были столь уж чужды Шестову, как он считал сам, и оказали определенное влияние на становление его философии культуры.
