CC BY
9ТРАДИЦИИ ОБРАЗОВАНИЯ И ВОСПИТАНИЯ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЕВРОПЕ_
В. М. Тюленев
(Иваново)
ИДЕИ ОБРАЗОВАНИЯ И ВОСПИТАНИЯ В СОЧИНЕНИЯХ ЭННОДИЯ
В статье рассматриваются взгляды Эннодия на образование и воспитание современной ему римской и галло-римской молодежи. Показано, что Эннодий видел в образовании путь к римскости, связывал изучение риторики с нравственным совершенствованием. Обращено внимание на понимание Эннодием роли примера и чтения книг в системе обучения.
Ключевые слова: Эннодий, Поздний Рим, педагогика, свободные искусства.
Вопрос о педагогических идеях и практиках в Западной Европе периода перехода от Античности к Средневековью вызывает у исследователей традиционный интерес. Это связано прежде всего с формированием в Европе того времени нового (уже преимущественно христианского, к тому же этнически заметно преобразившегося) общества на античном социокультурном фундаменте. Время требовало от общества адекватного отклика на свои вызовы: на разрушение единой политической организации, на разрыв традиционных культурных коммуникаций, на усложнение этнической и конфессиональной ситуации. Осмысление этих вызовов и ответы на них можно было ждать в рамках рассуждений о том, какого человека и какими способами следует формировать для ближайшего будущего, т.е. от педагогики. Но при этом необходимо помнить, что педагогика - область во многом консервативная, призванная в первую очередь воспроизводить члена общества, формировать нового человека в рамках уже существующих норм и традиций. Новации в педагогике (особенно в педагогической практике) с трудом пробивают
© Тюленев В. М., 2015
себе дорогу сквозь толщу традиционных требований и ментальных установок1. Поэтому обращение к педагогическим воззрениям людей такой переходной эпохи, как рубеж Античности и Средневековья, позволит, на наш взгляд, увидеть, с одной стороны, что современники стремились сохранить и развить из традиции, а с другой, - насколько сознавались происходившие в обществе изменения, как они оценивались и каким образом на них предлагалось реагировать.
В настоящей статье наше внимание будет сосредоточено на круге идей одного из наиболее ярких деятелей периода остготского владычества в Италии - Эннодия (473/4-521). Получивший в юности грамматическое, а затем риторическое образование, Эннодий был прекрасно знаком с традициями школ позднего Рима. Став же человеком Церкви (своё служение он начал в Тицине в качестве секретаря при епископе Епифании, затем был рукоположен в диаконы медиоланской церкви, а к концу жизни вернулся в Тицин, где возглавил христианскую общину)2, Эннодий не мог не думать о формировании христианского общества через воспитание сынов и дочерей Церкви. Кроме того, после драматических событий, потрясших Италию: прихода к власти Одоакра, войны Одоакра и Теодориха, - пришедшая вместе с воцарением Теодориха Великого стабилизация внутриполитической обстановки вселяла в души таких людей,
1 В данном случае показательна оценка, высказанная в своё время В. И. Уколовой: «Несмотря на идейную и политическую победу христианства... человек, обучающийся в школах, расположенных на Западе, получал в V и начале VI в. практически то же образование, что и ученик II-III вв.» (Уколова В. И. Поздний Рим: пять портретов. М.: Наука, 1992. С. 88).
2 О жизни Эннодия см.: Kennell S. A. H. Magnus Felix Ennodius: a gentleman of the church. Ann Arbor: University of Michigan Press, 2000. P. 4-42; Schröder B. Bildung und Briefe im 6. Jahrhundert: Studien zum Mailänder Diakon Magnus Felix Ennodius. Berlin, 2007. S. 31-53; Тюленев В. М. Магн Феликс Эннодий - человек уходящей эпохи // Магн Феликс Эннодий. Житие блаженнейшего мужа Епифания. Панегирик Теодо-риху Великому. Житие блаженного монаха Антония. Благодарение за свою жизнь / Пер. с лат., вст. ст., комм., указ. В.М. Тюленева. СПб., 2013. С. 5-15.
как Эннодий, надежду на то, что недавняя дестабилизация была временной, что римский мир, пусть и под властью готского короля, восстанавливается. И этот новый (а в глазах многих современников - старый, восстанавливаемый, возвращающийся) мир требовал новых людей, которые опять-таки должны были воспроизводить в себе то лучшее, что, по мнению римских интеллектуалов того времени, уже когда-то было создано, но впоследствии утрачено или разрушено.
Эннодий, по всей видимости, не был учителем в собственном смысле этого слова, т.е. он не имел своей школы и учеников1, а люди, именовавшие его магистром, видели в нём не более чем авторитет в области риторики или эпистолографии2. Но при этом он активно участвовал в судьбах молодых людей, оказывая многим из них протекцию в стремлении получить образование. Особо Эннодий заботился о родственниках, приезжавших из Арелата в Италию для обучения. Так, он рекомендовал своего племянника Парфения медиоланскому грамматику Девтерию, а после получения юношей базового образования, по случаю чего Эннодием была составлена изящная речь с благодарностью учителю3, он отправил племянника в Рим для дальнейшего обучения, сопроводив его рекомендательными письмами к Фаусту (Ennod. Ор. 225), папе Симмаху (Ennod. Ор. 226), Луминозу (Ennod. Ор. 227) и Фаусту Младшему (Ennod. Ор. 228). Позже он помог своей родственнице Камелле, взяв на себя заботы об обучении её сына свободным искусствам (Ennod. Ор. 431). Сохранилось также дидактическое письмо Эннодия к
1 Тюленев В. М. «Школа Эннодия» в Милане: миф и реальность // CURSOR MUNDI. Человек Античности, Средневековья и Возрождения. Вып. 6. Иваново: ИвГУ, 2014. С. 34-48; Schröder B. Op. cit. S. 7678. Иную точку зрения см., в частности: Уколова В. И. Культура Остготской Италии // Средние века. Вып. 46. М.: Наука, 1983. С. 16-17.
2 Vogel F. Introduction // Magni Felicis Ennodii Opera / Rec. F. Vogel. MGH AA. Bd. 7. Berlin, 1885. P. XI.
3 Ennod. Op. 94. Речь была составлена либо в 503 г. (Arnold J. J. Theoderic, the Goths, and the Restoration of the Roman Empire. University of Michigan (Diss.), 2008, P. 233), либо в 504 г. (Kennell S. A. H. Op. cit. P. 50).
двум молодым аристократам - Амвросию и Беату, намеревавшимся отправиться в Рим опять-таки с целью пополнить там свои знания и просившим у Эннодия совета в связи с предстоящей поездкой1.
Как видно из сказанного выше, Эннодий был достаточно вовлечён в круг вопросов, связанных с традициями римского образования, а его литературное наследие, часть которого станет предметом изучения в настоящей статье, позволяет сделать заключение об особенностях его педагогических воззрений.
Первое, что бросается в глаза при знакомстве с письмами и речами Эннодия, - придание автором высокой значимости самому образованию. Именно через изучение семи свободных искусств, лежащих в основе системы обучения, Эннодий видит путь молодого человека к власти и славе. В условиях готского завоевания Италии для отпрысков римских родов оставалось не так много путей для самореализации. С одной стороны, агиография того времени полна примеров либо ухода аристократической молодежи от мирской суеты в монастыри, либо избрания ими духовной карьеры без принятия монашеских обетов. Сам Эннодий в сравнительно молодом возрасте отрекся от поэтических занятий и произнесения речей и поступил в служение к Епифанию, епископу Тицина, со временем став диаконом ме-диоланской церкви. С другой стороны, по мере стабилизации внутренней жизни в Италии при Теодорихе Великом восстанавливалось судопроизводство, требовавшее владеющих красноречием адвокатов, повышалась роль придворных служб, где находили себя представители римских аристократических родов. Отстранение римлян от воинской службы в Остготском королевстве превращало светскую службу в ту сферу приложения сил и талантов, где они могли проявить себя. Не случайно в письме к Боэцию, написанному по случаю получения этим философом консульства (511 г.), Эннодий, возрождая идеи Цице-
1 Ennod. Op. 452; наш перевод этого наставления см.: Эннодий. Амвросию и Беату / Пер. с лат. и коммент. В. М. Тюленева // CURSOR MUNDI. Человек Античности, Средневековья и Возрождения. Вып. 6. Иваново: Иван. гос. ун-т, 2014. С. 49-59. 32
рона1, четко противопоставлял воинскую доблесть, когда-то служившую предметом гордости для римлянина, гражданскому служению: «... у предков обычным было стяжать вершину курульного кресла трудом на [ратном] поле. но ты ищешь иной род добродетели. Наш претендент после решительного сражения получил заслуженный триумф, между тем как никогда не видел войны. В суде он снискал лавровые венки и не считал необходимым вступать в сражение. Он просиял меж мечей Цицерона и Демосфена и достиг вершин как одного, так и другого из названных [ораторов], словно рождённый в самое мирное для искусств время» (Ennod. Ор. 370.3-4). Ещё раньше, выражая радость по поводу получения консульства Авиеном, Эннодий также среди достоинств своего племянника в первую очередь называет его успехи в изучении риторики: «.в начале жизни получив наилучшее образование, он, со всей очевидностью, заслужил то, что обрёл. Он постиг всё, что совершенного имеет аттический, что совершенного имеет римский язык; он оценил золото Демосфена и железо Цицерона; он, говоривший на латыни, преуспел тем не менее и в той, и другой риторике. Он воспринял, как свободу, препоны грамматических принципов и известные препятствия юридического красноречия. Стремясь к риторическому изяществу, он вызывал сверстника на бой, держа в руке могучее красноречие» (Ennod. Ор. 9.9-10).
Для Эннодия обладание классическим (в первую очередь риторическим) образованием выступало важнейшим идентифицирующим признаком римского аристократа, в чём он, безусловно, продолжал поиски римской идентичности, начатые ещё Сидонием Аполлинарием2. Вопрос этот для Эннодия, как и для Сидония, был далеко не праздным. Сам Эннодий был выходцем из Арелата, сохранял связи с этим южно-галльским городом и ощущал те изменения, что затронули Галлию в период варварских нашествий. Происходило некоторое размывание социальных и этнических границ. Одна из его сестёр вышла замуж за
1 Можно сравнить позицию Эннодия с идеями Цицерона, высказанными в трактате «Об обязанностях» (Cic. De off. 1.22.77).
2 Arnold J. J. Op. cit. P. 217.
человека либо неблагородного, либо неримских кровей, и Энно-дий принял на себя заботу о воспитании и образовании племянника Парфения, рождённого в этом браке1. В Медиолане он отдает его на обучение к грамматику Девтерию. По окончании школы Парфений составил достойную похвалы речь, и Эннодий написал похвалу Девтерию, благодаря учителя за успехи племянника. Эта речь наглядно демонстрирует, насколько сочетание в племяннике римской крови Анициев и варварской (или неблагородной, но галло-римской) крови наполняло тревогой сердце Эннодия. Обращаясь к Девтерию, он пишет о том, что в племяннике до начала обучения присутствовали два рода задатков: одни несли в себе «свет [благородной] крови» и «голоса родословия» (stemmatum voces), другие - «тьму деревенщины» (nox rusticitatis) и «невежественность»: «Как я боялся, - писал Эннодий, - как бы в результате борьбы совершенно противоположных [задатков], чьё смешение предпослано [происхождением], не возобладали худшие [качества], одолев лучшие, и как бы вследствие незначительности возраста [ученика] не воцарилась в нём с легкостью некультурная составляющая... Смотри, из холодной груди и из студёного сердца пробиваются цветы красноречия, и радующие глаз побеги слов открывают корзины, наполненные ими. Смотри, после варварского бормотания из уст его изливаются слова, которые выражают человеческое достоинство» (Ennod. Op. 94.5, 9-12).
Как видно из текста речи, «римское» и «благородное» противопоставлено у Эннодия «неримскому» и «простому» как «лучшее» - «худшему»: первое подобно пшенице, в то время как второе - сорным травам и репейнику; римское благородное начало несёт в себе свет и жизнь (образ живых цветов и побегов), неримское и простое - тьму и смерть (образ холодной груди и студёного сердца). Очевидно, что для Эннодия путь к рим-
1 По письмам и речам Эннодия сложно судить о том, кем был отец Парфения. Своего племянника Эннодий называет чужаком (pere-grinus), а его речь «варварским бормотанием», но указывает ли всё это на его провинциальное происхождение или на нечистоту крови, не ясно. Арнольд допускает, что отцом Парфения мог быть полуварвар (Arnold J. J. Op. cit. P. 231). 34
скому достоинству лежит через образованность и знание латинского языка. Не удивительно поэтому, что грамотная латинская речь в его тексте не только противопоставлена «варварскому бормотанию», она выражает «человеческое достоинство» (humanitas): post gentile murmur de ore eius, quae humanitatem significant, verba funduntur.
Как уже говорилось, получившего грамматическое образование в Медиолане Парфения Эннодий направил для дальнейшего обучения в Рим, сопроводив юношу рекомендательными письмами. Одно из них - к Луминозу - особенно интересно. Этот адресат Эннодия, провинциал по происхождению, в своё время смог достичь жизненного успеха (как кажется Эннодию, именно благодаря образованию) и поэтому мог бы послужить для Парфения примером того, как научные занятия, изучение свободных искусств открывают чужеземцу путь к славе и могуществу. «Ты, - обращается к Луминозу Эннодий, - послужишь хорошим примером [для моего племянника], ты, ставший из чужеземца могущественным, из начинающего - совершенным. Парфению, сыну моей сестры, устремившемуся к досточтимым наукам в Рим, достаточно видеть тебя, чтобы иметь железный стимул [к обучению]» (Ennod. Op. 227.1-2). В другом рекомендательном письме, адресованном Фаусту Младшему, Эннодий прямо пишет, что Парфений отправляется в Рим, чтобы «явить себя через изучение свободных наук римлянином» (Ennod. Op. 228.2). Это упоминание о стремлении Парфения преобразиться в римлянина вновь соединено с сетованием Эннодия на неримское происхождение племянника. В завершении письма он высказывает надежду на то, что Парфений благодаря покровительству Фауста «не почувствует вражды к себе из-за своего иноземного происхождения» (Ennod. Op. 228.3).
Обращаясь уже к Парфению, не столь усердствовавшему в изучении наук, Эннодий призывает его к работе над собой: «одним лишь способом ты можешь достичь того, чтобы зарубцевались [у меня] раны, нанесённые неумеренными твоими речами, - если твоя образованность явит тебя на вершинах свободных наук благородным [человеком]» (Ennod. Op. 256.4). Эннодий данном случае использует прилагательное ingenuus, которое
имеет ряд значений: от «благородный», «рожденный от свободных», до «местный», «туземный». Так что Эннодий подчеркивает, что образование для Парфения открывает путь к благородству не только в социальном, но и в культурном плане; через освоение свободных наук он может стать подлинным римлянином.
Неслучайно, когда Эннодий с самоуничижением пишет о несовершенстве своего слога, он именует себя чужеземцем (ре-regrinus). Так, обращаясь к Фирмину и желая подчеркнуть образованность собеседника, он с нарочитой скоромностью (или иронией) говорит о том, что сам он далёк «от школьных собраний», что скудность его познаний широко известна, и продолжает: «Полнота знания не объяла меня, словно чужеземца, дарованиями вашими, я способен лишь славить вас, но не подражать вам» (Ennod. Ор. 40.4).
Таким образом, очевидно, что в системе взглядов Эннодия «римлянин» - это прежде всего образованный, владеющий красноречием человек, именно эти качества выражают его благородство, в то время как «варвар» или «провинциал» - человек малообразованный и косноязычный. Лишь через образование могут проявить себя те задатки, которые заложены благородным происхождением, чистотой крови человека.
Рассмотренные выше примеры из переписки Эннодия и его речей касаются преимущественно тех его современников, кто либо уже достиг успехов в гражданском служении (Боэций и Авиен), либо намеревался начать светскую карьеру (Парфений, Беат и Амвросий). Однако, как уже говорилось, наряду с гражданским служением для римлянина был открыт путь к служению духовному, для которого классическое образование, по мнению Эннодия, также необходимо.
Вопрос о соотношении светского знания и духовного служения достаточно традиционный для христианской литературы поздней Античности. Хорошо известно, что Церковь на этот счёт предложила, как минимум, две позиции: одна традиционно ассоциируется с именем Тертуллиана, разводившего по разным полюсам Иерусалим и Афины, другая - с Климентом
Александрийским, Лактанцием и Августином1. К концу V - началу VI в. ситуация в Церкви серьёзно изменилась, в неё пришли люди, тесно связанные с системой греко-римского знания, их можно было встретить и во главе христианских общин, и среди насельников монастырей. Поэтому августиновская мысль о подготовительной роли свободных искусств к постижению Священного Писания2 звучала всё более настойчиво. Эту мысль Эннодий развивает уже в одном из своих ранних сочинений - в «Речи, произнесённой по возвращении из Рима» (Dictio Ennodi diaconi quando de Roma rediit): «.как сочные стебли, привитые к другим побегам, даруют ветвям благородство плодов, которого долгое время не ведало молодое дерево, так и человек, наделённый знанием свободных искусств, возвышает душу, наполненную заботой о благе, к надежде на лучшие приобретения» (Ennod. Op. 2.5).
Самый убедительный ответ о пользе свободных искусств (прежде всего риторики) не просто для христианина, но для священнослужителя дает «Житие Епифания Тицинского» Энно-дия, в котором этот епископ предстаёт перед читателем в качестве ритора, посредством своего слога отстаивающего интересы своей паствы, идею мира и стабильности3. В достаточно позднем письме, направленном епископу Цезарию Арелатскому, Эннодий вновь говорит о важности риторического образования для пастыря: «Направляя талант свой к написанию книг, ты просвещаешь даже учителей: сколь бы великим ни был писатель, он
1 Об упомянутой дискуссии в отечественной науке сказано уже немало, поэтому ограничимся лишь ссылками на основные труды: Уколова В. И. Античное наследие и культура раннего средневековья (конец V - начало VII века). М., 1989. С. 149-168; Бычков В. В. Эстетика поздней Античности (II-III века). М., 1981. С. 78-94; Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. Латинская патристика. М., 1979. С. 127.
2 Уколова В. И. Античное наследие... С. 160.
3 Шкаренков П. П. "Vita Epiphani" Эннодия: риторический дискурс и формирование символического образа власти в остготской Италии // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. 2008. № 12. С. 89.
обязан тебе, ибо ты одарил его своим красноречием. Соединились в тебе луч слова и [луч] дела» (Ennod. Ор. 461.5).
При всей, казалось бы, определенности позиции Эннодия по вопросу о соотношении риторической культуры и христианского служения, требуется, по крайней мере, одна оговорка. В письме к своей родственнице Камелле, просившей Эннодия о помощи её сыну в наставлении свободным искусствам, он чётко определяет предпочтения, ставя духовный путь к Истине несравнимо выше пути к светскому знанию. Он корит Камеллу за то, что та хлопочет о светском образовании сына, уже посвя-щённого религиозному служению: «Хотя церковное служение достойно уважения, всё же оно не допускает разделения единой души на две части, и труден путь, которым идут ко Христу, и эта узкая дорога никогда не принимает тех, кто поглощен разными заботами. Даритель спасения нашего не отвергает тех, кто спешит к Нему от мирских наук, но не терпит тех, кто идёт от Его сияния к тем дисциплинам. Если ты уже вырвала его из мира, не ищи для него мирских одежд» (Ennod. Ор. 431.3). То есть Эннодий осознает, что свободные науки помогают в духовном служении, но само служение Христу уже исключает занятия ими. Не удивительно, что и сам Эннодий, став диаконом, стремился ограничить своё литературное творчество и признавался, что «ненавидит само имя свободных наук» (Ennod. Ор. 422.1). Но подобно тому как на фоне этой фразы, брошенной в письме Аратору, Эннодий сохранил о себе память как об одном из самых плодовитых писателей своего времени, он допускает исключение и из того положения, что отстаивал в письме к Камел-ле. Письмо ей завершается согласием взять на себя бремя забот о её сыне: «Все же, следуя воле Божией, принял я отпрыска моего рода» (Ennod. Ор. 431.3).
С рассмотренной выше проблемой связан ещё один немаловажный вопрос о понимании Эннодием назначения свободных искусств и их связи с нравственностью. У нас уже была возможность его затронуть в предыдущем выпуске альманаха1. В своём богатом оценками свободных искусств послании к Ам-
1 Тюленев В. М. «Школа Эннодия» в Милане. С. 44-45.
вросию и Беату Эннодий поёт подлинный гимн риторике, показывая, что именно слово конструирует реальность. Он вкладывает в уста Риторике следующие слова: «Какими бы тёмными деяниями не был опутан человек, ему помогает тот свет, который я [риторика] принесу в своих речах. Я та, через кого люди ожидают произнесённого мной обвинительного приговора, когда я недовольна, и оправдательного приговора, когда я ничем не омрачена; благодаря мне тёмная совесть покрывается славой, благодаря мне совесть, сияющая собственным светом, покрывается напускной тьмой, даже если [сама] она чужда мрачным проявлениям» (Ennod. Ор. 452.15). Как видно, Эннодий говорит о том красноречии, которое преподаётся в школах и которое Августин противопоставлял церковному красноречию, не отрицая при этом полезности первого1. Это риторика, используемая в судах, о восстановлении которых при Теодорихе Великом Эннодий с радостью говорит в панегирике этому королю (Ennod. Ор. 263.76)2.
Эннодий придаёт риторике ещё большее значение, не ограничивая её пределами судебных заседаний или дипломатических миссий. Именно слово силой своей сформировало, по его мнению, те ценности, стремление к которым выступает смыслом жизни для римлянина: «Где бы не пребывал римлянин, он заботится с моей помощью извлечь выгоду. Если бы мы не превозносили [консульскую] власть, богатства, почести, ими пренебрегали бы. Мы управляем царствами и предписываем повелителям целесообразное... Впереди жезлов и трабей идёт их прославление. О деяниях смелых мужей думают то, что хочу я; никто не оценит деяний, если я о них промолчу. Благородные
1 Августин. Христианская наука или Основания Священной герменевтики и церковного красноречия. IV.2. СПб., 2006. С. 168-169.
2 Об ориентации позднеантичной риторики на судебную практику см., в частности: Barnish S. J. B. Liberty and advocacy in Ennodius of Pavia: the significance of rhetorical education in late antique Italy // Hommages à Carl Deroux. V. Christianisme et Moyen Age, Néo-Latin et survivance de la latinité / Ed. P. Defosse. Vol. 279. Brussels, Latomus, 2003. P. 22.
побеги, происходящие от нас, наполняют весь мир солнцем очевидного совершенства» (Ennod. Op. 452.16).
Но не следует думать, будто Эннодий, говоря о том, что риторика может злодея изобразить добродетельным человеком, лишает свой взгляд на свободные науки нравственной составляющей, превращает риторику в силу, лишённую моральных ориентиров, хотя связь между риторикой и нравственностью не проходит красной нитью через его произведения. Так, анализируя литературное наследие Эннодия, Б. Шрёдер пишет, что Эннодий лишь однажды - в Dictio data Aratori quando ad laudem provectus est (Ennod. Op. 320) - показывает связь между studia (науками) и mores (нравами), указывая на роль литературы в воспитании благочестия и в постижении справедливости1. Думается, это не совсем так. Напротив, Эннодий показывает тесную взаимосвязь между литературными занятиями и этикой. Вернёмся к письмам, написанным им по поводу его племянника Парфения. Одно из этих посланий адресовано папе Симмаху. Именно в нём Эннодий устанавливает непосредственную связь между изучением свободных искусств и нравственным совершенствованием человека. Во-первых, он говорит, что «литературные занятия святы» (sancta sunt studia litterarum), во-вторых, указывает, что эти занятия «учат отвергать пороки ещё до обретения опыта», что через литературу «обычно приходят советы старцев к тем, кто пребывает в ребяческом возрасте, ибо наставления умеют предоставить то, что отвергает молодость» (Ennod. Op. 226.3). Таким образом, чтение книг уже способно сформировать в человеке представление о должном.
В то же время в письме к Фаусту, написанном по тому же поводу, что и Симмаху, Эннодий говорит о том, что к изучению свободных искусств тяготеют люди, уже имеющие представления о достойном и недостойном: «любовь к свободным искусствам не приемлет дурных наклонностей; к прелестям красноречия тяготеют только лишь те, кто упрочен в [добрых] нравах» (Ennod. Op. 225.1). Эти противоположные позиции, высказанные практически одновременно (оба письма писались в корот-
1 Schröder B. Op. cit. S. 95.
кий период, возможно, в один день), по-видимому, следует объяснить особенностью избранных Эннодием адресатов. Если для римского понтифика следовало подчеркнуть, что светские науки не только не разрушат душу молодого христианина, но и помогут ему начать путь к её украшению, то перед Фаустом Эннодий стремился представить своего племянника вполне добродетельным молодым человеком. Во всяком случае, очевидно, что для Эннодия традиционные для римской аристократии интеллектуальные практики и христианское благочестие не просто способны ужиться вместе, но и необходимы друг другу.
Но следует помнить, что обучение в грамматических и риторских школах строилось на чтении языческой прозы и поэзии, тем более что Эннодий в отличие от Августина говорит прежде всего не церковном ораторе и толкователе Священного Писания (даже епископ Епифаний не произносит у него проповедей). Поэтому неизбежно перед ним должен встать вопрос о допустимости поэзии для чтения и изучения. Практика составления поэтических произведений и пышных речей, в которых бы воспевались герои древних поэм, никуда не исчезла и во времена готского владычества в христианской в целом Италии. Приведём один лишь пример, взяв его из письма Эннодия к Олибрию (возможно префекту претория). Этот Олибрий в своём послании к Эннодию, как видно, в изящной форме изложил (возможно, поэтически) историю победы Геркулеса над Антеем. Это стало поводом для медиоланского диакона затронуть вопрос о христианских добродетелях и о месте языческой поэзии в их воспитании. «Да уйдут вымыслы старушечьих поэтов, да будут отвергнуты древние басни!», - обращается он к Олибрию (Ennod. Ор. 13.4). Но этот призыв касается не поэзии как таковой, но конкретных её тем. История борьбы Геркулеса и Антея, по словам Эннодия, «вещь, конечно, забавная для рассказа, но недостойная для целей дружбы» (Ennod. Ор. 13.2). Этой кровопролитной борьбе Эннодий противопоставляет дружбу и единство, укрепляемое в том числе «силой матери Церкви», и призывает в старых историях искать достойные подражания примеры: «Нам, если хочется вернуть примеры былого для новой пользы, скорее подобает вспомнить о дружбе и преданности Пилада и Ореста,
Ниса и Эвриала, Поллукса и Кастора, если только непристойность тайных дел ничего не говорит против них. Такая стройная гармония душ связывала их между собой, что двое из них стремились вместе с друзьями погибнуть, другой принёс другу жизнь ценой собственной смерти» (Ennod. Ор. 13.4). В послании Амвросию и Беату, славя стихосложение, Эннодий также призывает своих молодых читателей к тому, чтобы «твердость солдата Христова стойко сносила изнеженность слога» (Ennod. Ор. 452.3).
Чтение литературы выступало неотъемлемой частью образования. Выше уже приводились слова Эннодия, обращённые к Симмаху, о пользе литературы, через которую «приходят советы старцев» и наука «отвергать пороки». Однако книги служат не только воспитанию, но и позволяют молодому человеку совершенствовать свои навыки в риторике. Уже не раз упоминавшийся в этой статье Парфений доставлял своему дяде поводы не только для радости, но и для огорчений. Один из его главных покровителей - Фауст - вынужден был покинуть Рим, перебравшись ко двору в Равенну, и Парфений, оставшийся без контроля, «вверг себя в непристойное поведение» (Ennod. Ор. 368.1). Письма от племянника приходили всё реже, а те, что приходили, не унимали тревогу Эннодия. В своём письме к племяннику он пишет об этом и призывает не оставлять чтения книг: «Я услышал из сообщения твоего отца, что ты уже охладел к обучению и, как если бы достиг вершину знания, ты не беспокоишься о чтении. Ты знаешь, сын мой, что совершенства в этом деле можно достичь благодаря лишь необычайному упорству. В этом деле никогда не достигал успеха человек, который отказывался от рвения в труде. На стремительных крыльях знание улетает от ленивых, и то, что было добыто с течением времени и благодаря упорному труду, быстро исчезает. Желаю тебе здоровья и усердия, чтобы ты сковал цепями ежедневного чтения урожай своего преуспеяния» (Ennod. Ор. 369.5-6).
Однако книги и их чтение явно уступают в педагогической концепции Эннодия личному примеру и роли учителя. Призывами искать достойные примеры для подражания пронизано большинство посланий Эннодия, адресованных молодым
людям. В заключении письма к Амвросию и Беату Эннодий приводит целый список достойных фигур, способных послужить примером для молодых людей (Ennod. Ор. 452.18-25). В числе их как мужчины, так и женщины; многие составляли римскую элиту того времени - патриции Симмах, Фест, Пробин, Цетег, Боэций, Агапит, матроны Варвара и Стефания и др. При этом Эннодий славит как высокую нравственность этих людей, так и их обширные знания. В другом письме Эннодий славословит епископа Цезария, которому «дано от Бога учить увещеваниями и примерами» (Ennod. Ор. 461.5). Ходатайствуя за племянника, он пишет Луминозу: Парфению, «устремившемуся к досточтимым наукам в Рим, достаточно видеть вас, чтобы иметь железный стимул [к обучению]. Если он не лишен человеческих способностей, то, имея перед глазами ваше величие, он скорее достигнет добродетели, [следуя] примеру, нежели увещеваниям» (Ennod. Ор. 227.2).
Для Эннодия очевидно, что главным примером молодому человеку должен служить его собственный отец. Так, выставляя перед Фаустом успехи Авиена и его красноречие, Эннодий называет молодого человека «подражателем отцовского совершенства» (Ennod. Ор. 9.9)1, а в письме к самому Авиену призывает того следовать отеческому примеру: «я не хочу, чтобы ты боялся помещать среди примеров, направляющих тебя [к совершенству], отца, который достоин того, чтобы его почитали лучшие [мужи]: именно от него исходят те [слова], что ты произносишь... Упорствуй же ныне, мой дорогой, в благом начинании и при помощи Божией ученостью воспроизводи отца так же, как именем [ты повторяешь] деда» (Ennod. Ор. 23.1, 5). Единственным исключением выступает, пожалуй, Парфений, чей отец, как уже говорилось, отличался простотой происхождения. Но и характеристика Парфения не лишена идеи воспро-
1 В письмах Эннодия, обращенных к молодым людям, призыв к подражанию примеру отца становится общим местом. См., напр., обращение к Марциану, сыну сенатора Астерия: «Унаследовал ты вместе с имуществом эрудицию твоего отца. поспеши пожать посеянное отцом, очистив язык посредством чтения и нравы через подражание добрым [людям]» (Ennod. Ор. 175.2, 4).
изводства качеств предков. Великолепным результатом работы Девтерия Эннодий называет то, что Парфений после его школы «стал жить как его предки» (Ennod. Ор. 94.10).
Фигура учителя и воспитателя для Эннодия крайне важна. Говоря об учителе и процессе обучения, он активно использует образы аграрного мира. Учитель уподобляется у него земледельцу, возделывающему пашню или сад, его призвание - создать условия, чтобы благородные побеги со временем принесли свои плоды, чтобы зерна были отделены от плевел. Вот как звучит его обращение к Девтерию: «Ты мотыгой знания удалил из груди его (Парфения. - В. Т.) кусты держи-дерева и сорные травы, ты собрал пшеничную жатву, которой бы он насытил родственников» (Ennod. Ор. 94.9). Рассуждая в письме к Парфению о назначении воспитателя (попечителя), Эннодий вновь обращается к этому образу: «На пшеничном поле мы находим сорняки и колючки, и когда мы срезаем плодотворные колосья, [нам] попадаются также бесплодные. Неужели же потому следует оставлять земледелие и бросать плуг, если земля не во всем удовлетворяет землепашца?» (Ennod. Ор. 369.4). Творчество учителя подобно работе мастера, творца и, как показывает анализ лексики речей и писем Эннодия, через учителя осуществляется божественное творчество. Девтерию он признается, что мастер (учитель) совершенствует то, что создано природой: «золото ничего бы из себя не представляло, если бы не доводилось до совершенства рукой ремесленника и если бы к стоимости желтого металла не добавлялось бы мастерство отделки; без усердий [мастера] незначителен тот блеск, что дан от природы; мастерству ремесленника должно быть обязано то, что славит землю за своё рождение» (Ennod. Ор. 94.6). И сравним приведённые выше слова о наставнике, обращённые как к Девтерию, так и к Парфе-нию, с тем, как Эннодий в начале своего послания к Симпли-циану славит Господа: «Да наполнит силой плоды Тот, Кто придал красоту завязям, чтобы в зрелых плодах не утратил ты того, что уже явил в нежных цветках. Пусть наполнит амбары хлебами таланта Тот, Кто позволил из почвы подняться колосьям, кормящим людей. Пусть наполнит соками земными зерна пше-
ницы Тот, Чья влага и солнце в союзе дают плодородие почве» (Ennod. Ор. 331.1-2).
Подводя итоги проведенному исследованию, вернёмся к вопросу о традициях и новациях в педагогических идеях Энно-дия. Произведения этого ритора и священнослужителя, конечно, пронизаны идеей возрождения римского мира, и эта надежда на возрождение, возвращение ещё более усиливала традиционный для античной педагогической теории консервативный подход. Задача обучения и воспитания виделась Эннодию в культивировании у молодого поколения знаний и поведенческих норм, составляющих, по его мнению, базис римской культуры. Всё обучение римского аристократа (а именно на него обращено внимание Эннодия) призвано воспроизвести в нём некий идеал римлянина. Конечно, это был уже не римский аристократ «золотого века» Империи. Сам римский мир изменился, теперь он управлялся королем-варваром и находился под защитой готских мечей; римлянам же осталась сфера либо гражданского управления, либо церковного служения. И тот, и другой путь предполагал, по мнению Эннодия, безупречное владение риторической культурой. Собственно, изображенный им епископ Епифаний -прежде всего ритор, силой слова организующий вокруг себя нестабильный мир. Подобное понимание церковного служения стало результатом преобразования самой Церкви. Уже в V в. во главе христианских общин можно было увидеть прежде всего римских аристократов, которые, в свою очередь, приносили в Церковь свой образ жизни, свои привычки, в том числе любовь к интеллектуальному творчеству, свой круг чтения.
Очевидно, что современность, связанная с христианизацией не только городского, но и сельского населения, требовала от идеологов Церкви большей гибкости, в том числе отказа от высокопарного слога в пользу простой речи проповеди. Это почувствовал современник Эннодия Цезарий Арелатский1, но его выбор в пользу простоты для конца V - начала VI в. был скорее
1 Омельченко Д. М. Пастырская деятельность Цезария Арелат-ского в политике Церкви и повседневной жизни Прованса (первая треть VI в.) : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Ставрополь, 2011. С. 24-25.
исключением. Как видно из предисловия Кассиодора к «Наставлениям в науках божественных и светских», идея создания собственно христианской школы (в противовес светским) в Риме появляется лишь во времена понтификата Агапита (535—536)1. Что же говорить о других италийских городах? Эннодий, сознававший несовместимость поэтического творчества с церковным служением, воспринимавший свою болезнь в качестве наказания Бога за упорство в увлечении риторикой (Ennod. Op. 438.26), оставался тем не менее поэтом и ритором. Простота же для него была свидетельством неблагородства и неримско-сти. Собственно, можно сказать, что педагогическая концепция Эннодия, несмотря на защиту им христианских добродетелей, разделение духовного и мирского путей, по большей части направлена на сохранение того мира, гибель которого уже была предрешена.
THE DOCTRINE OF EDUCATION IN THE WORKS OF ENNODIUS Vladimir M. Tyulenev
The paper considers the views of Ennodius on the education of the Roman and Gallo-Roman young people. The author proves that Ennodius assumes that education is a way of achieving the Romanitas and the rhetorical education is connected with moral perfection. The paper pays attention to the fact, how Ennodius understand the role of example and reading books in the education system.
Key words: Late Antiquity, Ostrogothic Italy, Ennodius, Pedagogies of Late Antiquity, Liberal arts education.
1 Cassiod. Institutiones. Ргае£ 1. Однако сам Кассиодор тут же признается, что из-за войны воплотить эту идею не удалось. 46
