CC BY
83
мнимой или подлинной ущербности, объяснить просто и доступно причины бед и проблем. Постановка диагноза и поиск решений идут в хорошо известном русле («Кто виноват?» и «Что делать?»). Здесь активно используется образ врага, обладающего вполне мифологическими характеристиками Мирового зла, Средоточия неверия, (мировой заговор, внутренние враги и т.п.). Для России характерна нерасчлененность разных сфер жизни: политики, экономики, индивида и общества, будней и праздников, веры и знания - все это слито воедино, как в синкретичной первобытной культуре. Отмеченные выше подобия и параллели имеют не внешний, а системный характер, и речь идет не о случайных парадоксальных подобиях, а о сущностном сходстве. Характерными чертами российского менталитета сегодня являются: - доминирование общего над частным (чувство обшинно-сти); - возрастание роли этнического самосознания; -замещение государственной идеологии частными, национальными вариантами; - возрастание роли конфессионального признака, который все чаще используется как маркер (такого же ранга, как этничность), разграничитель своего и чужого; - возрастание в культуре роли
не объединяющих, а разграничивающих начал; - полярность ментальных схем, их свобода от полутонов и переходов (одновременно ожидается и локальный «конец света», и крепнет вера в великое будущее страны); - возрастание роли устной культуры в ущерб культуре письменной (возвращение к устной, упрощенной речи и мышлению). Культура со знаком «знаю» замещается культурой со знаком «верю».
Сказанное не означает, что речь идет о безнадежной деградации культуры в целом. Скорее можно говорить, что в некоторых исторических ситуациях более надежным оказывается обращение общества к испытанным мыслительным схемам. Они оказываются достаточно комфортными, комплиментарными, нечувствительными к противоречиям действительности. С другой стороны, нас не должен удивлять тот факт, что стратегия архаичного миропонимания вполне может «работать» и в конце XX века. При всех закономерных расхождениях между терминами «знать мир» и «чувствовать мир» архаичное миропонимание еще не выработало всех своих ресурсов. Это своего рода «первичные впечатления бытия», с которыми человек когда-то стал человеком.
ЛИТЕРАТУРА
1. Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. С. 240.
2. Бродский И. Нобелевская лекция // Иосиф Бродский. Форма времени. Т. 2. Минск, Эридан, 1992. С. 450.
3. Франкфорт Г., Франкфорт Г.А., УилсонДж., Якобсен Т. В преддверии философии. Духовные искания древнего человека М., 1984. С. 24.
Статья представлена кафедрой современной отечественной истории Томского государственного университета и кафедрой всеобщей истории Томского государственного педагогического университета, поступила в научную редакцию 15 февраля 1999 года.
УДК 17.01.45
А.П. Казаркин
ИДЕИ ОБЛАСТНИЧЕСТВА И ЕВРАЗИЙСТВА В ЛИТЕРАТУРЕ СИБИРИ
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, грант Л& 98-04-000
Публикуется выступление А.П. Казаркина на русско-американском симпозиуме «Русское национальное самосознание» (Томск, ноябрь 1998 г.). Речь идет об основных идейных традициях, развиваемых писателями-сибиряками в XX веке: «Русская идея в Сибири сочетает внешне несовместимые установки - региональную и глобалисте кую».
Литературную историю Сибири начинают с летописей, упоминают в ней, как правило, о Радищеве, декабристах, ссыльных революционерах и о писателях, проехавших по Сибири. Такая постановка вопроса свидетельствует о неразличении точек зрения: литература о Сибири (внешняя точка зрения) отождествляется с литературным самосознанием Сибири (внутренняя точка зрения). Собственно сибирская литература складывается лишь с появлением областничества, то есть ближе к концу XIX века, и только в XX веке русская литература Сибири выходит из состояния провинциальной отсталости. Мирового уровня литературное творчество сибиряков достигло лишь в XX веке. Об этом можно говорить, изучая наследие Г. Гребенщикова, П. Васильева, С. Маркова, В. Шукшина, а также художественный мир В. Астафьева, С. Залыгина, В. Распутина.
«Сибирский характер» отождествляется с самосознанием субэтноса русских, при этом усиливается момент зависимости его от природно-географических факторов. Этот географический детерминизм, а также интерес к тюрко-монгальскому наследию объединяет областников с евразийцами. Потанин увлеченно изучал монгольский эпос, Ядрин-цев открыл Каракорум, а их преемник Грум-Гржимайло (его работы высоко оценил Л. Гумилев) повлиял на первых евразийцев.
Есть, однако, серьезные расхождения в позиции областников и евразийцев. Областники противостояли имперскому централизму, а евразийство иногда квалифи-
цируют как имперскую теорию (Н. Бердяев, например). Однако в нем можно усмотреть идею конфедеративного устройства государства с сильной централизацией только в моменты военной опасности, а главное - опору на местные традиции в самоуправлении. Сибирское областничество оказалось дополнением и развитием концепции культурного полиморфизма Н. Данилевского.
О. Шпенглер видел в Сибири последний великий культурный тип, после которого - цивилизация-монокультура. Проблему можно свести к простой формулировке: понимать ли «сибирскую идею» как продолжение русской идеи или же это разрыв с последней? Если раннее областничество было по преимуществу научно-публицистическим движением, то теперь регионализм начинает приобретать черты политического движения. Когда ситуация работает на распад русской государственности и культуры, курс на максимальную независимость Сибири представляется оздоравливающим.
Преображение России должно начинаться с окраин. Возможна актуализация областничества как идеологии самоспасения Сибири, неподчинения Центру, чей курс на вес-тернизацию и разрушение национальных традиций окраин воспринимается как деструктивный. Сибирский регионализм понимается не только как неимперский, но и как незападный путь. Евразийцы предрекали Сибири роль воплотителя запасного, неевропейского, варианта истории Сегодня традиционная российская культура живет преимущественно
на окраинах, культуротворческая и здоровая экономическая инициатива, чрезвычайно ред кая, созревает в глубинке.
Обобщения Г. Потанина и Н. Ядринцева сейчас звучат как никогда актуально: Центр - это проводник колонизации, только ресурсы Сибири выкачивает уже не российская империя. Таковы основные положения публицистической книги В. Распутина «Что в слове, что за словом?» (Иркутск, 1986), так и не вышедшей в центральных издательствах. Региональное культурное самосознание получило в ней завершение. Замечательно, что почти те же вопросы решал в своих книгах «Моя Сибирь» и «Письма с Помперага», написанных в Америке, Г. Гребенщиков, испытавший, пожалуй, и наиболее сильное влияние Потанина.
Если центральная Россия, пошедшая по пути вес-тернизации, откажется от национальной миссии, русской идеи, тогда оригинальное культурное задание остается за Сибирью. Так звучит на современном этапе евразийская идея: западная цивилизация несёт всем неевропейским народам аккультурацию и экологический тупик. Как формирующийся субэтнос сибиряки не могут повторять чужие стандарты. А поскольку центр приложения национальной энергии явно перемещается на восток, вероятным для Сибири становится японский вариант: активное использование западных экономических принципов и сохранение национальной традиции. Разумеется, это лишь мыслиный, идеальный вариант, для осуществления которого нужны энергия народа и новое структурное оформление его, не прибегающее, однако, к модели сброса российского наследия.
Демократическая империя - это химера. Вопрос поставлен альтернативно: или сохранение российской империи, или демократия. Сибирь высказала свое мнение пока лишь в экологическом аспекте. С. Залыгин, В. Распутин, В. Астафьев считают: судьбу природы в регионе должны решать люди, чьи потомки обречены жить здесь, на обезображенной, еще недавно цветущей земле. Как отмечали Н. Наумов, В. Шишков и Г. Гребенщиков, сознание сибиряков отличается общинностью. Сибирь заселяли русские ватаги, артели, общины (старообрядческие), земляческие объединения. Это отразила сибирская проза грани веков. Сохраняя русскую доминашу миропонимания, она искала и новые принципы на путях органической культурологии: устойчива лишь та культура, которая создается самодвижением народа в данном этно-ландшафтном регионе. Русские сибиряки вбирали навыки из обихода аборигенов, что было необходимо для выживания в суровом климате, так рождался синтез культур. Доминировала идея дистанцирования от Центра: неподлинная, греховная жизнь Москвы и Петербурга на фоне обираемой ими сибирской окраины - устойчивый мотив сибирской литературы вплоть до советского времени.
Первоначально внешняя точка зрения такова: Сибирь - легендарная страна с несметными богатствами (легенды о Беловодии, сведения о Мангазее использовали Г. Гребенщиков, В. Шишков, А. Новоселов, Л. Мартынов, С. Залыгин), затем - «гиблое место», каторга. Внутренняя точка зрения, взгляд сибиряка: это благодатная земля, которой мешают жить по-своему. Областническая антиномия «Сибирь — Центр», на которую обратил внимание А. Щапов, близка старообрядческому противостоянию «царству антихриста». Н. Лдрин-цев с большим интересом изучал старообрядчество, а ведь оно - крайняя степень самоизоляции.
Негативно оценили областники первоначальный проект транссибирской железной дороги, видя в ней лишь перспективу усиленного вывоза из Сибири ее бо-
Статья поступила в научную редакцию 15 апреля 1999 г.
гатств (что, впрочем, и подтвердилось). Подтвердились и предчувствия областников, касающиеся аккультурации аборигенов, исчезновения субэтносов русского народа - казаков и кержаков. Это было предметом забот и печали Г. Гребенщикова, П. Васильева, Л. Сейфул-линой, а затем и Ю. Рытхэу, В. Санги, Ю. Шесталова и других потомков сибирских аборигенов.
Писатели-сибиряки не могут оторваться от космизма, время от времени возрождая руссоизм, связанный с идеализацией природного человека. Таковы кержаки Г. Гребенщикова, Дерсу У зала В. Арсеньева, Улукиткан Г. Федосеева, Аким В. Астафьева. Прикасаясь к теме «литература Сибири», мы затрагиваем проблему культурно-исторического самосознания огромного региона планеты, самого большого, но территориально и культурно еще как бы пустого. Самосознание Сибири рождалось в трудах П. Словцова, Г. Потанина, В. Распутина. Оно не могло был, завезено сюда ни масонами-декабристами, ни экстремистами-большевиками. Речь идет о сибирской мысли, которая не может бьггь импортирована ни из Санкт-Петербурга, ни из Москвы, ни из Нью-Йорка. Согласно евразийской концепции никакие, даже трижды гениальные, мыслители не могут завезти в Сибирь плодотворную программу жизнеобеспечения и обновления культуры. Областники поставили вопрос о культурной колонизации. Если учитывать стремительность нынешнего процесса аккультурации не только малых, но и больших народов, нельзя не признать, что это проблема будущего века. В экологическом безумии монокультура уже показала свою оборотную сторону, и регионализм обретает сейчас новое дыхание.
Образование новых культурно-экономических центров весьма желательно. Это уже не соображения историософского порядка, а требования реальной жизни. Можно сказать, что аргументы областничества становятся достоянием бытового сознания, но вместе с тем нельзя не брать во внимание конкуренцию суперэтносов и континентов. Так актуализируются идеи евразийцев. Сибирь оказывается лицом к липу с полуторамиллиардным Китаем, и это охлаждает сепаратистские рвения, в результате которых, выражаясь языком И. Ильина, Кузбасское ханство может пойти войной на Томский чалдонат.
Русское самосознание уже нельзя рассматривать без самосознания Сибири. Если Сибирь будет способна противостоять цивилшационной аккультурации, то Центр и регион окажутся на расходящихся тенденциях: прозападническая -в Москве, евразийская - в Сибири. Так остро ставит современность проблему русской идентичности. Здесь опору мы находим в культурологических наработках Л. Гумилева: нарастающие процессы национальной обскурации отчетливее всего сказываются в Центре, и более здоровой оказывается культура окраин, минимально вовлеченных в разложение ценностных приоритетов традиционной культуры. С точки зрения Л. Гумилева, последнего выдающегося евразийца, «отставание» Сибири от Центра может оказаться спасительным перед лицом системного упрощения культуры. Но ведь таков, в главном, пафос экологической публицистики С. Залыгина, В. Астафьева, В. Распутина.
Идеи регионализма актуализировались в исторические моменты демократизации России, но тогда же осознавалась потребность в новых культурологических идеях глобапистского масштаба. Преодолевая культурный провинциализм, писатели-сибиряки неизбежно обращаются к наследию областников и евразийцев, так что новая жизнь этих идей становится очевидной неизбежностью.
