CC BY
64
Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2014. Вып. 2
УДК 1(091) А. Е. Рыбас
ИДЕИ К. Ф. ЖАКОВА И П. К. ЭНГЕЛЬМЕЙЕРА В КОНТЕКСТЕ ФИЛОСОФИИ РУССКОГО ПОЗИТИВИЗМА
В статье анализируются философские идеи малоизученных русских мыслителей, оказавшие влияние на развитие позитивизма. Рассматривается лимитизм Жакова как учение о «гомоло-гичности» природных явлений и мышления, позволяющее обосновать возможность познания при условии сохранения кантовского разделения сущего на «явления» и «вещи в себе». Анализируется идея «волеподобного энергетического первопотенциала», при помощи которой Жаков доказывает возможность «индуктивной метафизики». Техницизм Энгельмейера рассматривается как решение кризиса в философии, произошедшего на рубеже XIX-XX вв. Искусственная природа, создаваемая техникой, — это вторая природа человека, которая оказывает определяющее влияние на его сущность, поэтому именно техника должна стать предметом философского осмысления. Техницизм Энгельмейера сводится к трем моментам: 1) мир представляет собой творческий процесс становления; 2) человек — это организующая сила мира; 3) наука и философия являются руководством к конкретным действиям, программой для дальнейшей творческой работы человека. Библиогр. 5 назв.
Ключевые слова: русская философия, позитивизм, Жаков, лимитизм, Энгельмейер, техницизм, философия техники.
A. E. Rybas
THE IDEAS OF K. F. ZHAKOV AND P. K. ENGELMEYER IN THE CONTEXT OF RUSSIAN POSITIVE PHILOSOPHY
The article provides an analysis of some philosophical ideas of the little-studied Russian thinkers which influenced the development of positivism. Zhakov's limitism is considered as a theory of "homologica-lity" of natural phenomena and thinking to prove that cognition is possible in spite of Kant's differentiation between "phenomena" and "things in themselves". The idea of "pillar energetic potential resembling will" is analyzed to show the way Zhakov argues the possibility of "inductive metaphysics". Engelmeyer's technicism is examined as a way of rescuing philosophy from the crisis which took place at the turn of the 20th century. According to Engelmeyer, the artificial nature produced by technology is the second nature of man which determines his essence. That is why technology should be philosophically cognized. The theory of technicism consists of the three key theses: 1) the world is a creative everlasting process; 2) man is the organizing factor of the world; 3) science and philosophy are a blueprint for action, a programme of the further creative work of man. Refs 5.
Keywords: Russian philosophy, positivism, Zhakov, limitism, Engelmeyer, technicism, philosophy of technology.
Философия русского позитивизма конца XIX — первой четверти ХХ в. до сих пор остается слабо изученной. Прежде всего, отсутствует общая концептуальная схема, позволяющая представить феномен русского позитивизма в русле органичного развития отечественной и мировой философской мысли. Как правило, существующие трактовки позитивной философии, которая стала интенсивно развиваться в России
Рыбас Александр Евгеньевич — кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9; [email protected]
Rybas Aleksandr Evgenievich — Ph.D. of Philosophical Sciences, Associate Professor, St. Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation; [email protected]
31
на рубеже столетий, весьма односторонни, так как они основываются или на редукции русского позитивизма к попыткам заимствования идей западной философии, в основном эмпириокритицизма, или на недооценке философского значения позитивизма в целом. Кроме того, творчество многих русских мыслителей позитивного направления вообще не исследуется, что значительно сужает представление о проблематике русского позитивизма. Среди таких мыслителей особое место занимают К. Ф. Жаков и П. К. Энгельмейер.
Жаков (1866-1926) известен прежде всего как этнограф, математик, литературный критик, поэт и писатель. Но он сформулировал и ряд философских положений, которые сыграли определенную роль в развитии философии русского позитивизма. Во всех сочинениях Жаков стремился обосновать мысль о необходимости синтеза науки, искусства, философии и религии.
Отправной точкой рассуждений Жакова является тезис об эмпирическом происхождении законов логики. Вообще логическое мышление — это историческое образование, оно возникает вследствие необходимости согласования, с одной стороны, индивидуального мнения с мнениями других индивидуумов, а с другой — человеческого разума с вещами, событиями и явлениями природы. «Логика — богиня согласия» [1, с. 8], и поэтому она нужна не для того, чтобы постигать истину, а для того, чтобы обеспечить возможность суждений об истине. Очевидно, что суждения об истине обладают атрибутами общезначимости, общеобязательности и необходимости, хотя они могут и не выражать истину в полном объеме или даже вообще противоречить ей.
В основе логического мышления лежат соответствующие психические особенности человека, и прежде всего его способность отождествлять различное и различать тождественное. «Логичность исходит из способности ощущения и способности синтеза психических явлений (ассоциация сходства)» [1, с. 90], и констатация данных способностей является, согласно Жакову, последним выводом из анализа процесса познания. Поскольку дальнейший анализ при современной науке невозможен, то эти способности могут считаться для нас априорными и прирожденными, они составляют неразложимую «сущность ума».
Законы логики отражают наше «чувствование» мира, и поэтому они соответствуют самым элементарным свойствам предметов (каждый предмет: 1) равен самому себе в данный момент времени; 2) отличается от других предметов; 3) как-то выделяется между ними; 4) в определенном отношении связан с другими предметами). «Законы логики, — делает вывод Жаков, — формулы этих свойств. Они не копия действительности, но ум, созидая различные суждения, остановился на них как на наиболее очевидных для каждого. Они результат творчества ума, первообразные формы его деятельности, ярко выражающие основные свойства ума — отождествлять и различать. Они не априорны и не апостериорны, они — приспособления ума к свойствам вещей, ставшие затем социальными» [1, с. 15].
Руководствуясь законами логики, человек структурирует свои ощущения внешнего мира, что позволяет ему лучше приспособиться к среде. Поскольку чувственный опыт вариативен и позволяет судить о вещи лишь в каком-то конкретном аспекте и только в данный момент времени, а не вообще, то процесс приспособления не может закончиться достижением абсолютной гармонии. Принципиальная неполнота опыта обусловливает несовершенство приспособления, или, что то же, неза-
32
вершенность познания. «Познание, — пишет Жаков, — логико-психический процесс, стремящийся совпасть своим содержанием с количеством и качеством вещей. Познание — высшее приспособление человека (микрокосмоса) к природе» [1, с. 37].
Однако отсюда вовсе не следует агностицизм. Несмотря на то что «человек окружен тайнами», среди которых — само мышление человека, а также его «Я», процесс познания не сводится к творчеству фикций. Ссылаясь на Декарта, Жаков показывает, что самое достоверное явление в мире — это ego cogito, мысль, и именно потому, что она сама себя удостоверяет. Разумное познание, таким образом, возможно только на основании дел и продуктов разума: хотя разум себя «не знает», он «догадывается о своем существовании и о свойствах своих, изучая дела свои» [1, с. 95]. Поскольку мышление достоверно для человека мыслящего, то отсюда с необходимостью выводится достоверность как субъекта, так и объекта мысли. Вообще всякое сомнение в реальности объективного мира и в его познаваемости заключает в себе внутреннее противоречие, так как в этом случае пришлось бы признать наличие мысли ни о чем или такого приспособления к окружающей среде, которое не имело бы к ней никакого отношения.
Но что означает для разума изучать «дела свои»? Согласно Жакову, человек, познавая мир, стремится к созданию адекватной его картины, так, чтобы материальное единство сущего было тождественным его психическому и логическому единству. Очевидно, что эта задача заведомо невыполнима. Однако признать невыполнимость этой задачи и, следовательно, отказаться от попыток ее решения означало бы остановку мышления и в конечном итоге привело бы к гибели человека. Но человеческий разум обладает особой способностью: умением совершать незаконный с точки зрения формальной логики переход от конечного содержания данных опыта к бесконечному. Это достигается при помощи индуктивного умозаключения. Известно, что индукция дает лишь вероятностное, гипотетическое знание — если рассматривать его в содержательном плане; но зато индуктивный вывод сообщает знанию о сущем недостающую ему полноту — в плане формальном. Полученная в результате индукции гипотеза является пределом возможного знания.
Роль предела в познании очень велика. Как показывает Жаков, каждый интеллектуальный акт, будь то суждение о сущем, эстетическая или этическая оценка, религиозное верование и т. д., возможен благодаря тому, что «ум делает скачок от переменного к пределу» [1, с. 85]. При этом предел, или гипотеза, каждый раз создается разумом, является его продуктом, «делом». Изобретение гипотез необходимо для приспособления человека к окружающему миру, потому что никакого другого «доступа» к бытию у него нет. Та действительность, в которой находит себя человек мыслящий, представляет собой состоявшийся опыт осмысления сущего, это «система индуктивных наук», которая постепенно развиваясь, идет «ко всем великим пределам, т. е. к уяснению основных законов мира и духа и к определению направления событий Вселенной» [1, с. 92].
Гипотеза, согласно Жакову, есть «то посредствующее, что соединяет интеллект с природой» [1, с. 134]. Это особое суждение, в котором утверждается некоторое тождество неизвестного и известного. «Гипотеза есть перенесение свойств ближайших тел к отдаленным, современных предметов — к прошедшим и грядущим» [1, с. 142]. По сути, гипотезы — это фундаментальные метафоры, благодаря которым текст мира становится не только читаемым, но и интересным: они придают потоку
33
опыта структурность и целесообразность, позволяют увидеть в хаотическом становлении реализацию художественного замысла или развертывание абсолютной идеи. Вот почему «творчество гипотез есть высшая сила философского мышления» [1, с. 136].
Индуктивное познание, или познание конечного через бесконечное, возможно в силу того, что в основании всех сфер сущего лежат одни и те же структурообразующие процессы. Жаков показывает, что все многообразие материальных явлений, психических переживаний и логических умозаключений сводится к трем простейшим действиям: 1) сложению и вычитанию; 2) синтезу и отношению; 3) отождествлению и различению. Отсюда он делает важнейший для его философии вывод о том, что «законы материальной природы, психической природы и логической — гомологичны» [1, с. 18]. Тезис о гомологичности природных явлений и мышления позволяет «смотреть на акты познания, как на переменные величины, идущие к пределу, т. е. к вещам» [2, с. 3]. Таким образом, вещи сами по себе, являясь конструктами разума, в то же время представляют собой реальность и не могут считаться фикциями. Гипотетическое познание, будучи интеллектуальным творчеством человека, все-таки является познанием, потому что «раз имеются гомологичные ряды, с одной стороны, во внешнем реальном мире, с другой — в субъективно-идеальном мире, то возможно познание как приближающееся отношение субъективного ряда к объективному» [1, с. 106].
Принципиальным отличием этого познания от традиционного выступает то, что оно оперирует не конечными величинами, имеющими определенные качества, а величинами бесконечно малыми, или, точнее, тенденциями к величине. Жаков подчеркивает, что открытие бесконечно малых величин является парадигмальным для современной науки и должно быть положено в основу философии, поскольку понятие о бесконечно малой величине представляет собой «синтезирование противоположностей и противоречий» [2, с. 7].
С точки зрения современной науки природа предстает перед нами как непрерывная цепь сосуществования и преемственности, как постоянное восхождение от простого к сложному, «а где есть непрерывность, там необходимы дифференциал и интеграл» [2, с. 23]. Разделение континуальной природы на «вещи», или объекты познания, происходит посредством конструирования предела, по отношению к которому данная вещь будет тенденцией к его осуществлению. Например, бесконечно малая часть пространства есть тенденция быть пространством, и интегрирование множества этих тенденций дает представление о конкретном пространстве. То же самое применимо и к времени, и к веществу, и к психическим явлениям. «Мир постоянно интегрируется. Без тенденций никакая эволюция непонятна и ни одна формула не состоятельна» [2, с. 23].
Гомологичность всего сущего требует, согласно Жакову, допущения «пралоги-ческой, благой деятельности первопотенциала» [1, с. 81]. Именно этот волеподоб-ный энергетический потенциал является той основой, из которой выводятся все роды сущего и тем самым доказывается необходимость их гармоничного синтеза. Он составляет и сущность вещей — традиционный предмет метафизики. Характеризуя первопотенциал, или «великое Всё», Жаков прибегает к использованию приемов апофатики: это «Бог сверхличный, сверхразумный, сверхматериальный, сверхпсихичный в своем вечном движении» [2, с. 21]. В первопотенциале коренятся
34
различные тенденции, которые, интегрируясь, образуют все многообразие сущего. «Границы пространства бегут при вечном интегрировании тенденций к простран-ственности, время ткется по тому же закону, материя сгущается, психика развертывается, логическое приспосабливается к миру творимыми им понятиями, эстетическое и моральное направляют мир и человека к высшим идеалам» [2, с. 23].
Обнаружение первопотенциала в качестве необходимого условия всего сущего и его познаваемости определяет предметность индуктивной метафизики. Задача метафизики — создавать универсальную гипотезу, которая бы позволила описать мир монистически, как единое целое, систематизировав все остальные гипотезы. Индуктивная метафизика должна быть создана по типу философии Аристотеля, причем так, чтобы представить собой синтез основных философских систем, прежде всего Гегеля и Спенсера. Чтобы не выродиться в софистику, метафизика должна развиваться в лабораториях точных наук, постоянно корректируя универсальную гипотезу исходя из данных естествознания.
Наиболее универсальной гипотезой в настоящее время, полагает Жаков, является гипотеза о первопотенциале. Особенность ее заключается в том, что по отношению к ней весь интеллект, ее создатель, рассматривается как частный случай, требующий объяснения из данной гипотезы. «Разум стремится к таким продуктам своего творчества при изучении реальной действительности, чтобы содержание созидаемых продуктов ума было основанием самой действительности ума» [1, с. 149]. Только акцентируя внимание на первопотенциале и делая его предметом познания, можно построить такую модель действительности, которая была бы максимально приближенной к оригиналу. С этой задачей может справиться предлагаемый Жа-ковым лимитизм — «высший синтез предыдущих теорий знания и гипотез о мире» [1, с. 164].
Лимитизм, или «философия потенциала, вечно реализующегося в разных категориях мира, есть миротворчество» [2, с. 28]. Лимитизм не столько проясняет сущее, давая ему адекватное истолкование, сколько решает вопрос о необходимости и путях усовершенствования мира. Эта творческая философия, приближающаяся к абсолютно совершенной гипотезе о мире — идеалу человеческого знания, никогда не остановится в своем развитии, хотя и откроет земному человечеству «небо абсолюта» и избавит его от страданий и бед.
Значительное влияние на ход развития позитивизма в России оказал П. К. Эн-гельмейер (1855-1942), который по праву считается основателем совершенно нового направления в русской мысли — философии техники.
Позиция Энгельмейера резко контрастировала с общим фоном негативного отношения к технизации жизни в русской религиозной философии. Прежде всего, он указывал на неосновательность «морального истолкования» техники, приводящего к отождествлению ее со злом, а технического прогресса — с нравственной деградацией человека. Согласно Энгельмейеру, «техника есть приложение нашего знания о жизни к самой жизни» [3, с. 45], и в этом смысле она нравственно нейтральна. Изначальное назначение техники заключается в том, чтобы она способствовала сохранению жизни и ускоряла ее развитие. Поскольку «техника есть средство борьбы со вредом и обращения его в пользу» [3, с. 45], то она скорее должна рассматриваться в контексте добра, чем зла. Конечно, техника в руках злодея не может не вести ко злу, однако на этом основании нельзя выносить обвинительный приговор технике
35
в целом. Очевидно, что все зависит от того, кто техникой пользуется, и чаще случается так, что техника служит достижению блага.
Не выдерживает критики и осуждение техники исходя из того соображения, что она погружает человека в искусственный мир, в результате чего разрывается органическая связь человека и космоса со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. Вообще антитеза естественного и искусственного является условной: это риторическая фигура, а не отражение реального положения дел. Техника представляет собой результат творческой деятельности человека, которая не может начинаться с ничто или с того, что не дано в природе, и с необходимостью продолжает развитие природы. Действительная «космическая» функция техники может быть понята лишь с учетом того факта, что она способствует скорейшему росту могущества человека. «Техника, — пишет Энгельмейер, — в известном отношении дополняет естественную эволюцию и обратна ей: естественная эволюция состоит в том, что хотения (потребности) приспособляются к природе, тогда как техника, наоборот, приспособляет природу к хотениям» [3, с. 49]. Более того, существует четкий параллелизм между законами эволюции в природе и в технике, что еще раз подчеркивает естественность технического прогресса.
Чтобы правильно понять существо техники, необходимо рассматривать ее в более широком контексте. Понятие «технический» относится не только к орудиям, при помощи которых человек воздействует на окружающую его «дикую» природу, но и ко всякой вообще разумной деятельности. В равной мере техническими оказываются и создание новых вещей, образующих искусственную среду обитания человека, и интеллектуальные достижения, а также художественное творчество, духовно-религиозные практики и т. д. Искусственная природа, создаваемая техникой, — это вторая природа человека, без которой ему уже не обойтись; а если учесть, что человек стал таким, каким он является сейчас, исключительно благодаря технике, то следует признать ее определяющее влияние на его сущность. Поэтому, делает вывод Энгельмейер, имеются все основания говорить о технической природе человека. Эн-гельмейер формулирует даже своеобразную максиму, выражающую значение техники: «Скажи мне, какими орудиями ты работаешь, и я скажу, кто ты» [3, с. 45].
Причины негативного отношения большинства философов к технизации жизни следует искать вовсе не в технике, а в самой философии. Действительно, философия начала ХХ в., как показывает Энгельмейер, анализируя итоги VI Международного философского конгресса (1911), переживает глубокий кризис. Он выражается прежде всего в утрате предметности философии и в принципиальном сомнении в действенности традиционных методов познания. «Ревизуются бесконечно разнообразные толкования основных понятий, каковы: истина и заблуждение, реальность, бытие, природа, мир, вещь» [5, с. 143], и это приводит в итоге к подрыву авторитета разума. Неудивительно, что в результате «естественно оживает все то, что основано на вере, т. е. разные религии, разновидности мистицизма... а за ними и всякое суеверие, всякое мракобесие» [5, с. 48].
Кризис в философии был обусловлен, согласно Энгельмейеру, тремя причинами: 1) утвердившимся в традиции преобладанием теоретической мысли над остальными сторонами духа, подчинением конкретной, эмпирической жизни идеальному образу, созданному при помощи метафизической спекуляции; прямым следствием господства рационализма являлся дуализм, сопряженный с «мучительным сознанием
36
разлада между тем, что есть, и тем, что должно быть» [5, с. 9], и закрепивший разрыв между мыслью и вещью, непреодолимый агностицизм; 2) чрезмерным гнетом культуры, налагаемым на человека, обособлением человека от природы и догматическим противопоставлением естественного культурному; 3) принципиальным искажением существа человека, сведением его исключительно к разумности или к духовности, в результате чего человек понимался статически (как нечто пассивное, раз и навсегда определенное), а не динамически (как субъект творческой деятельности, изменяющей не только мир, но и самого себя).
Преодоление кризиса в философии Энгельмейер видел в дискредитации дуалистической картины мира, препятствовавшей пониманию жизни в ее целом. Прежде всего, следует понять, что человек не состоит из одного только разума, что «он не живет затем, чтобы думать, а, наоборот, думает, чтобы жить» [5, с. 6], что как бы ни казалась нам убедительной рационально созданная картина мира, она не может быть адекватной реальности, потому что жизнь всегда шире какой бы то ни было ее интерпретации. Метафизический дуализм представляет собой лишь один из приемов рационального упрощения жизни, т. е. приспособления ее к нуждам человека. Очевидно, что «ясность» и «отчетливость» нельзя считать критериями истинности познания, если под последним понимать постижение сущего самого по себе: это, скорее, интеллектуальные инструменты, позволяющие человеку совершать соответствующие действия после того, как нечто реальное уже постигнуто, причем совершенно не рациональными средствами.
Согласно Энгельмейеру, человек обладает особой способностью непосредственного видения существа вещей — интуицией, которая дополняет рациональное мышление и делает возможным познание. Именно интуиция дает самые подходящие ответы на запросы, предъявляемые жизнью, и тем самым обеспечивает жизненное творчество. В истории философии интуиция получала самые различные наименования: это и lumen naturale Р. Декарта, и common sense философов Шотландской школы, и elan vital А. Бергсона, однако правильнее сказать, полагает Энгельмейер, что интуиция — это «голос самой жизни» [5, с. 150].
Тот факт, что философия начала ХХ в. переживает глубокий кризис, вовсе не свидетельствует о деградации человечества и грядущем всемирном крахе культуры. Энгельмейер обращает внимание на интенсивное развитие науки и техники — явлений, которые ни в коем случае нельзя считать случайными и которые доказывают растущую мощь человека, все более и более подчиняющего себе природу. «Об упадке жизненных сил может говорить только тот, в ком эти силы временно пришли в упадок; а если взглянуть на все культурное человечество, то, скорее, поражает обратное: небывалый подъем жизни» [5, с. 18].
Этот подъем характеризуется прежде всего тем, что человек максимальным образом выражает свою техническую волю. Следовательно, технический фактор определяет коренной характер современной культуры и является ключом к пониманию эпохи. Суть ее заключается в том, что уже не разум, а техника дает человеку возможность подступиться к вещам и получить власть над миром. Через осмысление техники только и можно познать жизнь, которая «сделалась насквозь техническою» [5, с. 55].
Энгельмейер обосновывает необходимость создания особой стратегии познания — «философии техники», или «техницизма». Содержательно техницизм сводится к трем моментам: 1) он понимает мир как вечный процесс, как нечто
37
незавершенное и всегда находящееся в творческом становлении, как нечто вечно таящее новое и осуществляющее его; 2) техницизм исходит из положения о том, что «человек есть организующая сила мира» [5, с. 104], одна из мировых сил, творящих новое и активно переделывающих окружающую среду согласно своим потребностям; таким образом, человек должен быть определен не только как homo sapiens, но главным образом как homo faber — человек фабрикующий, или творящий, созидающий; 3) всякое теоретическое исследование, научная работа в целом трактуются как руководство к конкретным действиям, как программа для дальнейшей реально-творческой работы.
Согласно Энгельмейеру, философия техники необходима, так как только она «способна внести в иррациональную жизнь разумность, красоту и справедливость» [5, с. 141]. Развиваясь по пути осмысления техники, «философия не только приблизится к жизни, но овладеет ею и сядет на трон руководительницы жизнью» [5, с. 157]. Философия техники — это «наука будущего ХХ в.» [4, с. 100].
Очевидно, что изучение идей Жакова и Энгельмейера необходимо для адекватного представления о философии русского позитивизма.
Литература
1. Жаков К. Ф. Логика (с эволюционной точки зрения). СПб., 1912. 168 с.
2. Жаков К. Ф. Основы эволюционной теории познания (лимитизм). СПб., 1912. 128 с.
3. Энгельмейер П. К. Критика научных и художественных учений гр. Л. Н. Толстого. М., 1898. 71 с.
4. Энгельмейер П. К. Технический итог XIX века. М., 1898. 107 с.
5. Энгельмейер П. К. Философия техники. Вып. 2: Современная философия. М., 1912. 160 с.
Статья поступила в редакцию 11 декабря 2013 г.
38
