CC BY
59
Всерос. с междунар. участием очно-заочной, науч.-практ. конф. Воронеж : Издат.-полиграф. центр «Научная книга», 2015. С. 239-248.
11. Круглик И. И., Круглик И. П. Кубертеновский идеал спорта как предмет исследования // Физическая куль-
УДК 130.2
ИДЕИ И ФОРМЫ РУССКОГО ФИЛОСОФСКОГО ДИСКУРСА ДЕТСТВА: АНТИОХ КАНТЕМИР
Цель настоящей статьи - выявление идей и форм русского философского понимания детства, представленных в наследии просветителя XVIII в. А. Д. Кантемира, который одним из первых в русской культуре представил психологический очерк познавательных возможностей ребенка. Перевод «Разговоров о множестве миров» Б. Фонтенеля, сделанный Кантемиром в 1730 г., закрепил в русском дискурсе жанр диалога, предполагавший активность собеседника, в отличие от монологических форм древнерусской литературы, а также обогатил русский язык включением в него европейского философского лексикона.
Ключевые слова: идеи, формы русского философствования, детство, наука, Просвещение, разум.
Обращение к началам русской философии может многое прояснить в ее специфике, которая, как правило, выделяется на срезе русской мысли Х1Х-ХХ вв. в корреляте с массивом сложившейся к этому времени многонациональной западной философии. Данный коррелят не вполне корректен по отношению к русской философии, так как западная философия, опираясь на античный фундамент, развивалась в течение двух тысячелетий во взаимодействии с развитием форм теологической, научной, художественной, правовой, политической культуры, находивших свое выражение в формах становящихся европейских романо-германских языков, имевших греко-латинское основание. Генезис русской философии не включал античное наследие, не имел длительного времени для своего становления в столь определенных, как на Западе, параллелях, пересечениях и взаимодействии с иными культурными формами, способствующими становлению мысли. Иным был и путь становления языка русской философии, складывавшегося, с одной стороны, на основе заимствований европейского категориального аппарата, с другой - на основе «сближения семантической системы русского языка со смысловым строем западноевропейских языков» [1, с. 166]. Собственно русский язык XVII-XVШ вв. еще не был приспособлен для выражения философских понятий. Категориальный аппарат философии формировался путем заимствования слов-понятий, которые необходимо было освоить через точное определение их значений в русском языке, в ряде случаев «снять» с понятия его морфологическую копию, а главное -
тура и здоровье студентов вузов : материалы XII Междунар. науч.-практ. конф., 12 февраля 2016 г. СПб. : СПбГУП, 2016. С. 72-74.
© Круглик И. И., 2018
Л. К. Нефёдова L. K. Nefedova
IDEAS AND FORMS OF THE RUSSIAN PHILOSOPHICAL DISCOURSE OF CHILDHOOD: ANTIOCHUS KANTEMIR
The purpose of this article is to reveal the ideas and forms of Russian philosophy presented in the legacy of the enlightener of the 18th century A. D. Kantemir, who was one of the first in Russian culture to present a psychological sketch of the child's cognitive abilities. The translation of "Conversations on the plurality of worlds" by B. Fontenelle, made by Kantemir in 1730, consolidated the dialogue genre in Russian discourse, suggesting the activity of the interlocutor, unlike the monologic forms of ancient Russian literature, and also enriched the Russian language with the inclusion of the European philosophical vocabulary.
Keywords: ideas, forms of Russian philosophizing, childhood, science, Enlightenment, mind.
семантически адаптировать европейское слово в системе русского языка [1, с. 166-169].
Тем не менее русская философия не просто внесла вклад в мировую философию, но на рубеже Х!Х-ХХ вв. встала с нею вровень. Ее развитие и становление было явным и имплицитным. В качестве явного начала мы можем рассматривать концепции космизма, всеединства, соборности, софийности, которые составляют корпус особенного в русской философии. Имплицитному началу смыслов идей и форм русского философствования во многом еще предстоит быть выявленным. Одной из значимых философско-ант-ропологических идей, имплицитно пронизывающих русский дискурс, является идея детства и ребенка, нашедшая выражение в истоковых формах русской письменности, начиная с XI в. [2, с. 3-30]. Жанры поучения, слова, сказания, жития, фиксируя культурный опыт отцов, настоятельно требовали его освоения детьми. В этом декларативном в данных жанровых формах требовании постепенно проступало философ-ско-антропологическое понимание адресата - ребенка.
Водоразделом в конструировании понимания детства и ребенка выступает в XVII в. «Домострой», в котором представлен завершенный образ правильно воспитанного сына [3], а в начале XVIII в. - «Юности честное зерцало» [4] с экспликациями социальных смыслов ментального, этического, эстетического поведения отрока и юноши. Еще большую определенность смысла и формы понимание детства обретает в XVIII веке в трудах Ф. Прокоповича, В. Н. Тредиаков-ского, А. Д. Кантемира.
Век XVIII - век русского Просвещения, век культивирования разума. При очевидно разном уровне теоретической философии в России и на Западе русское Просвещение шло своим путем, имело свою вполне определенную программу просветительской деятельности, в основе которой было отнюдь не заимствование образцов Запада (хотя и заимствование не исключалось), но интересы развития своей культуры, многонациональный характер которой уже вполне осознавался. Подтверждением тому идеи русских просветителей: Ф. Прокоповича В. Н. Татищева, А. Д. Кантемира, М. В. Ломоносова, а также реализация этих идей в деятельности по устроению Российской империи.
Россия собирала империю, осваивая Урал и Сибирь, укрепляла национальные окраины, развивая промышленность, науки и искусства, была открытой для сотрудничества с иностранцами, желавшими служить ей во благо.
В контексте идей русского Просвещения важное место занимало понимание детства и ребенка. Так, члены кружка Феофана Прокоповича - «Ученая дружина Петра I» (В. Н. Татищев и А. Д. Кантемир) оставили след не только в русской социальной и культурной практике в целом, как энциклопедисты-просветители, но и сделали вполне конкретный вклад в формирование оснований русской философии, в частности, в конструирование понимания феномена детства. Рассмотрим с этих позиций обращение Антиоха Дмитриевича Кантемира (1708-1744) к теме воспитания и образования молодого человека в контексте светской культуры, включающей естественно-научное знание и этику.
Как Ф. Прокопович и В. Н. Татищев, А. Д. Кантемир был государственным деятелем. Будучи совсем молодым человеком, он выполнял дипломатическую миссию в Лондоне и Париже. Прекрасное знание языков и современной ему европейской философии позволило перевести на русский язык «Разговоры о множестве миров» Б. Фонтенеля (1730 г.) [5] с присовокуплением к переводу собственных комментариев в сенсуалистическом духе. В отечественной культуре сложилась традиция рассматривать наследие Кантемира в историко-литературном плане [6, с. 732-752] вкупе с его переводческой деятельностью [7, с. 142-148].
Ценность этической позиции Кантемира в развитии русской литературы с глубоким уважением признавал В. Г. Белинский: «Литература была для нашего общества живым источником даже практических нравственных идей. Она началась сатирою и в лице Кантемира объявила нещадную войну невежеству, предрассудкам, сутяжничеству, ябеде, крючкотворству, лихоимству и казнокрадству, которые она застала в старом обществе не как пороки, но как правила жизни, как моральные убеждения» [8, с. 37].
Безусловное признание заслуг Кантемира перед русской словесностью связано прежде всего с идейным смыслом его произведений. «Первый по времени поэт русский, писавший варварским языком и силлабическим стихосложением, Кантемир, был сатирик. Если взять в соображение хаотическое состояние, в котором находилось тогда русское общество, эту борьбу умирающей старины с возникающим новым, то нельзя не признать в поэзии Кантемира явления жизненного и органического, и ничего нет естественнее, как явление сатирика в таком обществе. С легкой руки Кантемира сатира внедрилась, так сказать, в нравы русской литера-
туры и имела благодетельное влияние на нравы русского общества» [8, с. 191]. В то же время в обзорах русской литературы «неистовый Виссарион» неуклонно подчеркивал, что сатиры Кантемира не могут быть основанием русской литературы XIX в. ни по их жанровой форме, ни по языку.
Белинский вполне справедливо утверждал, что сатира не свойственна природе исконной русской словесности, а язык Кантемира - это язык периода становления русского литературного языка, устаревший уже в первой четверти XIX в. Еще столетие ему предстояло формировать и шлифовать свои формы. Однако критик был несправедлив, утверждая, что «все, что сделано было Кантемиром, осталось без следа и влияния в книжном мире» [8, с. 642].
Несправедливость данной оценки обусловлена тем, что деятельность Кантемира рассматривалась исключительно с позиций бурного развития жанровых и языковых форм русской художественной словесности XIX в. Не будучи историком языка, Белинский увидел не вклад Кантемира в процесс становления русского литературного языка, но архаичность языка XVIII в. Недооценка связана с аспектами рассмотрения значения наследия русского просветителя. Белинский исследовал русский литературный процесс (но не философский дискурс в его литературных формах) преимущественно в его синхронном выражении, а не в исторической ретроспективе. Бурное развитие русской литературы в первой половине XIX в. носило во многом новаторский характер, а следовательно, здесь имело место доминирование новации над традицией, что наиболее ярко проявилось в развитии русского литературного языка. Формировался литературный язык первой трети XIX в., который сегодня принято называть языком пушкинской эпохи. Он устанавливался вместе с творческим становлением самого А. С. Пушкина, в его непосредственном творчестве и в творчестве других поэтов и писателей пушкинского круга. Это классический русский литературный язык золотого века русской литературы, являющийся образцом в формировании языковой культуры современного русскоговорящего человека.
В творчестве Пушкина осуществилась наглядная реализация накоплений в развитии всех форм русского языка за предшествующие столетия, что провело водораздел с языком XVIII в., в котором жил и творил Кантемир. Гениальность Пушкина и становление новой языковой нормы делали предшествующую литературу тяжеловесной и архаичной, а это мешало ее объективной исторической оценке. Кроме того, в начале XIX в. происходила дифференциация дискурсивных форм: образ находил развитие в художественных литературных формах, а понятие - в формах литературной критики. Такой определенной дифференциации образа и понятия в творчестве Кантемира, как и в творчестве европейских просветителей (Вольтера, Дидро, Монтескье), еще не было. Философия в их творчестве была представлена прежде всего как литература. Французы при этом оказались вписанными в историю европейской философии, а Кантемир остался преимущественно в истории русской литературы, что вело к недооценке его деятельности в сфере форм выражения русской мысли.
Однако подчеркнем, что просветительская миссия Кантемира не исчерпывалась его литературной деятельностью, а простиралась в сферу философии: Кантемир, обращаясь
к Фонтенелю, открывает эпоху перевода западной философии на русский язык.
Принадлежа к поколению, которое воспитывалось еще на «Юности честном зерцале», говорило на языке петровской эпохи, одной из самых транзитивных эпох русской культуры, Кантемир столкнулся с проблемой адекватного выражения европейской философской мысли на русском языке. Язык европейской философии - уже язык вполне теоретически и терминологически сформировавшегося сенсуализма и рационализма, осмысления материальной и духовной сфер бытия, специфики разума и страстей. При этом в европейской философии уже сложился вполне адекватный коррелят жанровых и языковых форм философского дискурса. Трактат, повесть, письма, разговор, рассуждение, исповедь, стихотворные формы располагали вполне устоявшимися языковыми формами. Русской философии еще предстояло выработать свои жанровые и языковые формы.
С позиций синхронного среза русской словесности сатиры Кантемира, безусловно, достойные уважения за выраженные в них передовые идеи Просвещения, представляют для критика В. Г. Белинского не вполне удачный опыт поиска жанровых и языковых форм русского искусства художественного слова. В то же время для самого Кантемира, пропагандиста научного знания, переводчика Фонтенеля, сатиры -это прежде всего форма выражения идей, поиск адекватных русских жанровых и языковых форм философствования.
Кантемир отнюдь не принадлежит исключительно художественной литературе, так же как Ф. Прокопович не принадлежит исключительно богословскому образованию в России, а В. Н. Татищев - горнозаводскому делу на Урале. Все они - энциклопедисты, теоретики и практики, руководствующиеся в практической деятельности идеями просвещенного разума. Знание и образованность в их деятельности показали свою действительную силу во всех сферах: искусстве, философии, науке, богословии, промышленности.
Сатиры Кантемира имеют философско-антропологи-ческий смысл. Они есть не просто обличение пороков, но утверждение им альтернативы. Жанр сатиры, действительно, не является достижением русской словесности. Он очень древний, восходит к Античности. Споры о его специфике идут до сих пор: к лирике или эпосу его следует относить? Несомненно, что сатира вполне определенно манифестирует идеологемы своего времени. Не обязательно передовые, но всегда актуальные. Для России XVIII в. актуальной была идея культурного становления и развития и ее программная реализация во всех сферах духовной и материальной культуры. Кантемир декларировал идеи развития разума через приобщение к науке, убеждал в необходимости строить на них образование и нравственное воспитание детей и юношества. Форма сатиры, нацеленная на выявление и обличение пороков, недостатков, несовершенств, позволяла обозначить им альтернативу как в скрытой, так и в явной декларативной форме.
Программа культивирования просвещенного разума у Кантемира носила вполне конкретный характер: он раскрывал смысл значимости науки в воспитании и образовании юношества, подчеркивая, что наука не имеет прямой практической пользы. Изучение наук «не прибавит овцу к отцовскому стаду», потребует отказа от многих светских
радостей. Изучение наук - тяжкий труд, многие избегают его, «как бежавший на море корабельной службы». Однако именно научное знание, по мнению Кантемира, есть основа просвещения, и оно необходимый аспект воспитания юношества.
«Сатира VII о воспитании к князю Никите Юрьевичу Трубецкому», написанная в Париже в 1739 г., является, пожалуй, первой в русской культуре развернутой онтологией детства, представленного в его изменчивости, неустойчивости, стремлении к укоренению в бытии, своеволии. Кантемир, размышляя о времени человеческого детства, разграничивает свободу его природного начала и необходимость культурного ограничения:
...Есть время некое, в коем злу немало Склонность уймем, буде всю истребить не можем, И утвердиться в добре доброму поможем, -Время то суть первые младенчества лета. Чутко ухо, зорок глаз новый житель света Пялит; всяка вещь ему приметна, все ново Будучи, все с жадностью сердце в нем готово Принять: что труды вскользнет, скоро вкоренится, Буде руки приложить повадка потщится; На веревке силою повадки танцуем. Большу часть всего того, что в нас приписуем Природе, если хотим исследовать зрело, Найдем воспитания одного быть дело [9].
Приведенный отрывок убеждает, что функции жанра сатиры у Кантемира расширяются, она не просто служит обличению пороков, но обретает статус философского трактата, где рассматривается оппозиция природы и культуры в воспитании ребенка, выявляются сущностные характеристики детского бытия и познания, утверждается проект культивирования детского разума.
Понимание младенческого и раннего детского возраста у Кантемира дано на основе наблюдения. Автор не идеализирует детский возраст - это время, в котором немало зла: его невозможно в полной мере истребить, но возможно унять к нему склонность и утвердить добрые начала. Постулирована вера в воспитание человека, которое может изменить природные дурные задатки.
Тонко выписана гносеология детского младенческого возраста: отмечено чувственное восприятие мира через зрение, слух, а также новизна мировидения и то, что позднее стали называть сензитивностью - способностью маленького ребенка впитывать массив информации. Кантемир, в сущности, выступает как предтеча психологической теории раннего обучения и развития ребенка, говоря о том, что знание, воспринятое в раннем детстве, прочно укореняется в человеке. Однако он предупреждает и о трудности обучения детей («на веревке силою повадки танцуем»), о репрессивной стороне инкультурации.
Видя амбивалентность доброго и злого в ребенке, Кантемир не склонен оправдывать зло природными задатками, а подчеркивает значение воспитания. Заметим, что идеи о приоритете воспитания над природными задатками высказаны Кантемиром на три десятилетия раньше, чем у Ж.-Ж. Руссо [10] и на два десятилетия раньше, чем
у К. А. Гельвеция [11]. Ребенок у Кантемира представлен как начало человека в протяженности его жизненного пути. Природные задатки нуждаются в культурной обработке, которая только и делает человека человеком. Идея культивирования разума через отграничивание природного начала человека от культурного начала, приобретенного через воспитание, раскрыта у Кантемира не в форме философского трактата, как позднее у Гельвеция и Руссо, но в жанре сатиры, что исторически определило место его текстов в запасниках художественной литературы, а не философии. Русская философская мысль в XVIII - начале XIX в. развивалась преимущественно в неспецифических для нее формах художественной литературы и литературной критики, в связи с чем предметом осмысления становилась специфика художественной литературы, но не специфика философии. Концептуальные идеи Просвещения в литературной критике XIX в. осмыслялись со стороны их художественной репрезентации, но не со стороны их философской экспликации. Сегодня накоплен материал для объективного ретроспективного взгляда на творчество Кантемира: жанровые формы и язык его произведений дают представление о специфике русского просвещенческого концепта и вкладе Кантемира в развитие идей и форм русской философии.
Говоря о месте Кантемира в истории русской философии, следует отметить, что он не только обличал пороки, убеждал в необходимости воспитания и научной образованности, но способствовал развитию образования и философии в России на родном языке. Так, в 1730 г. он осуществил перевод работы Б. Фонтенеля «Разговоры о множестве миров», стремясь познакомить соотечественников с достижениями европейской мысли. Перевод, кстати, изданный почти через десятилетие, способствовал закреплению в российском образовании идеи Н. Коперника о мироустройстве. Заметим, что смена птолемеевской картины мира на коперникианскую отличалась драматизмом и в Европе: Фонтенель создал свой труд в 1630 г., не найдя особого признания у современников. Особого признания не вызвал и перевод Фонтенеля Кантемиром в России, оказавшись в зазоре между философией, литературой, историей русского языка. А между тем вслед за Фонтенелем Кантемир выбрал из всей европейской философии того времени наиболее важное дело - понять, каким образом устроен мир, в котором человек обитает [5].
Значение перевода Фонтенеля не ограничивается важностью знакомства с научными и философскими идеями европейского Нового времени. Перевод способствовал выработке профессионального языка русской философии.
Переводчик разработал русскую научную и философскую терминологию, в частности, ввел в русский научный и философский обиход десятки прижившихся терминов, например: физика, метафизика, идея, система, материя, натура, механика, галерея, сентенция, кризис. Обновление не было механическим включением в язык ряда новой лексики, не было также замещением уже существующих понятий новыми для русского языка, но уже сложившимися в европейской философии. Это был единый процесс формирования русской философии и адекватного ей профессионального языка. Происходило философское обновление понимания вещей [1, с. 63].
Приведем несколько примеров. «Натура слово латинское, по-русски естество, значит, начало всех сущих вещей, которого силою рождаются, сохраняются и производятся все действователи всякого одушевленного и неодушевленного тела» [5]. «Претендовать, то есть требовать» [5]. «Начала рассуждений. Главные основательные правила, по которым управляем рассуждением нашим» [5].
Перевод Кантемира включал обширный словарь, дающий пояснения географического, исторического характера, краткие биографические справки о жизни и деятельности античных и европейских философов. Таким образом, уже в XVIII в. в рамках перевода формируется философская энциклопедия, фиксирующая категории бытия и познания, включающая страноведческий и биографический материал. Большое количество терминов вошло в систему естественно-научного образования юношества и до сего дня представлено в русской научной и философской культуре. Фиксация данных процессов доселе являлась предметом филологии: истории русского литературного языка и отчасти истории русской литературы. В то время как Кантемир, проживший недолгую жизнь, способствовал прочной закладке фундамента идей, жанровых форм, языка русской философии, определяя антропологическую направленность русского просветительского концепта, расширяя возможности форм философствования.
Полагаем, что русский просветитель, переводивший Фонтенеля, читавший Монтеня, состоявший в переписке с Монтескье и Вольтером [12], ждет своего полноценного включения в историко-философский дискурс.
1. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков. М. : Высш. шк., 1982. 528 с.
2. Повесть временных лет // Хрестоматия по древней русской литературе XI - XVII веков / сост. Н. К. Гудзий. М. : Учпедгиз, 1952. С. 3-30.
3. Домострой. URL: https://libking.ru/books/antique-/ antique-russian/213717-silvestr-domostroy.htm (дата обращения: 14.05.2018).
4. Юности честное зерцало. Репринтное издание. М. : Планета, 1990. 88 с.
5. Разговоры о множестве миров господина Фонтенелла, парижской академм секретаря, съ французскаго перевелъ и потребными примЪчаыями изъяснилъ Князь Антюхъ Кан-темиръ въ МосквЪ 1730 году. URL: http://az.lib.ru/f/fontenelx_ b_l/text_1730_razgovory_o_mnozhestve_mirov-oldorfo.shtml (дата обращения: 18.09.2017).
6. Белинский В. Г. Собр. соч. : в 3 т. М. : ОГИЗ, 1948. Т. 2. 931 с.
7. Майоров Ю. И. Фонтенель и его «Разговоры о множестве миров» // Ярославский педагогический вестник. 1998. № 3(15). С. 142-148.
8. Белинский В. Г. Собр. соч. : в 3 т. М. : ОГИЗ, 1948. Т. 3. 927 с.
9. Кантемир А. Д. Сатира VII. О воспитании. URL: http:// rushist.com/index.php/rusliterature/5400-kantemir-satira-7-chitat-onlajn (дата обращения: 15.10.2018).
10. Руссо Ж.-Ж. Эмиль // Руссо Ж.-Ж. Педагог. соч. : в 2 т. Т. 1. М. : Педагогика. 653 с.
11. Гельвеций К. А. О человеке // Гельвеций К. А. Соч. : в 2 т. М. : Мысль, 1974. Т. 2. С. 5-568.
12. Блудилина Н. Д. Антиох Кантемир и его литературные связи во Франции. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/
УДК 130.2
ЧЕЛОВЕК В ПОГРАНИЧНОЙ СИТУАЦИИ: ТОЖДЕСТВО ФАКТИЧНОСТИ И ТРАНСЦЕНДЕНТНОСТИ (на примере философии Ж.-П. Сартра)
Тождество фактичности и трансцендентности в обыденном существовании погружает человека в самообман (неподлинное существование). В пограничной ситуации происходит растождествление фактичности и трансцендентности и создаются условия для перехода в подлинное. Процесс перехода рассматривается в статье на материале рассказа Сартра «Стена».
Ключевые слова: пограничная ситуация, трансцендентность, фактичность, подлинное, недостаточность человека.
В понимании человеческого бытия Ж.-П. Сартр исходит из его недостаточности. Интуитивный образ, спроецированный в будущее, высвечивает недостаточность в настоящем. Сартр, обозначая человека как проект, говорит о его незавершенности [1, с. 333]. Человек незавершен в своем существовании в его устремленности в будущее: в настоящем есть отрицание существующего в соответствии с возможностью будущего, но при этом полагается возможность завершения.
Культура современности априори предполагает принципиальную незавершенность. Игровая культура, определяющая существование современного человека, не требует однозначной завершенности. Эта культура вариативна по своей природе: мы полагаем как варианты настоящего, так варианты и будущего, и даже варианты существования прошлого. Обреченность на свободу, заявленная Сартром, означает выпадение человека из устойчивости бытия. Отныне человек находится в некой паузе между ставшим (в том числе социальным), к которому он уже не принадлежит и бесконечно незавершенным будущим, к которому он еще не принадлежит. Человек находится в паузе, где правит отрицание. Он исходит не из утверждения в своем существовании, а из отрицания, из недостаточности собственного бытия.
Недостаточность человека приводит, в том числе, к его страданию, он существует в понимании некой целостности, которой он должен или мог бы являться и постоянным осознанием того, что он не может быть этой целостностью. Человек обречен на свободу и вместе с тем обречен на собственную недостаточность. Цельным может быть только трансцендентное существо, а человек не в силах достичь
antioh-kantemir-i-ego-literaturnye-svyazi-vo-frantsii (дата обращения: 15.05.2018).
© Нефёдова Л. К., 2018
0.4. HuKonuHa, O. A. Cu3UKoea O. I. Nikolina, O. A. Sizikova
MAN IN A BORDERLINE SITUATION: THE IDENTITY OF FACTUAUTY AND TRANSCENDENCE (on the example of the philosophy of Sartre)
The Identity of factuality and transcendence in everyday existence immerses a person in self-deception (unreal existence). In the borderline situation, there is the disinformation of factuality and transcendence and the conditions for the transition to become real are created. The article describes in detail this transition by the example of Sartre's story "the Wall".
Keywords: the border situation, transcendence, facticity, genuine, failure of a person.
этой целостности никогда. Вместе с тем Сартр оставляет человеку путь, который полагали религиозные мыслители, но при исключении Бога. Если мы полагаем человека как проект, то его движение означает стремление к интуитивному образу целостности как некого идеала. По сути, преодоление себя, выход за каждую новую грань означает движение к недостающей целостности. Отличие от религиозной модели здесь существенное, так как отсутствует фигура Бога как идеала, определяющего конечную точку движения.
Сартр пишет о том, что человек не есть то, чем он является, и вместе с тем он есть то, чем не является. Человек определен внешними условиями, здесь он дан как фактичность. Он реализует образы существования, в которых он репрезентирует собственные представления себя. В сущности, Сартр говорит о множестве иллюзорных образов себя, однако это не означает, что человек сознательно играет, обманывает других. Он верит в каждый момент репрезентации, что он является тем, чем кажется. Это означает, что человек в каждый момент своего существования находится во власти самообмана, в иллюзии, когда от него скрывается его собственное бытие. И вера в данном случае делает его существование и представление себя устойчивым. Вера поддерживает ситуацию самообмана. Единство человеческого бытия исходит из самообмана. Единство понимается как способ объединять идею и отрицать эту идею. Используется «двоякое свойство человеческого бытия - быть и фактичностью, и трансцендентностью. Эти две стороны человеческой реальности могут и, по правде говоря, должны быть восприимчивы к действительной координации. Но самообман не хочет, ни координировать их, ни преодолеть их в синтезе. Для него речь идет о том, чтобы
