CC BY
15Е. Ю. Третьякова
ИДЕИ ГОГОЛЕВСКИХ «ВЫБРАННЫХ МЕСТ ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ДРУЗЬЯМИ» КАК КЛЮЧ К ОСВЕЩЕНИЮ ТВОРЧЕСТВА М. Ю. ЛЕРМОНТОВА В ВУЗОВСКОМ КУРСЕ ЛИТЕРАТУРЫ
Отмеченный в октябре 2015 года юбилей Михаила Юрьевича Лермонтова дал, к сожалению, меньше, чем от него ожидали: недостаточно сблизил нас, потомков двухсотлетней давности, с тем главным, что принесла нашим соотечественникам и всему миру русская словесность первой половины девятнадцатого столетия. Писателям пушкинской, лермонтовской, тургеневской поры удалось возродить и упрочить в литературе Нового времени эпический взгляд на мир.
В случае Михаила Лермонтова превращение в эпического поэта - еще более разительный пример, чем в случае Александра Пушкина. Вот о чем, на мой взгляд, следует особенно подробно говорить сегодня студентам вузов культуры и вообще представителям гуманитарной сферы образования. Такой разговор нужен, чтобы нам было легче преодолевать индивидуализм, высвобождаться из оков этого чересчур узкого умозрения.
Надо сказать, душевная хвороба, называемая индивидуализмом, на рубеже ХХ-ХХ1 столетий приносит бед даже больше, чем в лермонтовскую эпоху. Сам Лермонтов лечился от этой напасти творчеством, глубоким и проницательным анализом причин заражения и плодов - того преждевременного охлаждения, постарения души, в которое индивидуализм ввергает человека. Ни в коем случае нельзя принимать «Журнал Печорина» за исповедь самого Михаила Юрьевича, и уж тем более - стремиться подражать Печорину в его нескончаемой рефлексии и в холодном равнодушии к людям.
Хорошо известны слова из предисловия ко второму изданию «Героя нашего времени», выпущенному в 1840 году, практически, сразу вослед первому изданию романа. Лермонтов счел необходимым подчеркнуть, что нарисовал портрет, собранный из пороков своего времени. Мы бы сказали, взял под прицел микроскопа болезнь, симптомы которой следует опознать, увидеть во всей их опасности и обезвредить. Перечтем фрагменты этого итогового суждения, которыми Лермонтов предварил второе издание романа. Он обратился к читателям со следующими словами:
Во всякой книге предисловие <...> служит объяснением цели сочинения <...> оправданием и ответом на критики <...>Эта книга испытала на себе еще недавно несчастную доверчивость некоторых читателей и даже журналов к буквальному значению слов. Иные ужасно обиделись, и не шутя, что им ставят в пример такого безнравственного человека, как Герой Нашего Времени; другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых <...>
Герой Нашего Времени <...>это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии <...> Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить — это уж бог знает! [1].
Николай Васильевич Гоголь сказал относительно творческой эволюции Лермонтова: «Готовился будущий великий живописец русского быта. Но внезапная смерть вдруг его унесла» [2]. Находя в повестях Лермонтова «больше углубленья в действительность жизни», Гоголь ставил его стихи гораздо ниже прозы, поскольку в них сильна субъективная несвобода от смутных чувств и терзаний. «Безрадостные встречи, беспечальные расставанья, странные, бессмысленные любовные узы, неизвестно зачем заключаемые и неизвестно зачем разрываемые, стали предметом стихов его и подали случай Жуковскому весьма верно определить существо этой поэзии словом безочарование» (с. 402). Однако тут же подчеркивал, что по душе Лермонтов был не холоден.
Холодность сама по себе есть проявление немочи духа, отпечаток рабства души, налагаемый беспочвенным культурным окружением: «Попавши с самого начала в круг того общества, которое справедливо можно было назвать временным и переходным, которое, как бедное растение, сорвавшееся с родной почвы, осуждено было безрадостно носиться по степям, слыша само, что не прирасти ему ни к какой другой почве и его жребий - завянуть и пропасть, - он уже с ранних пор стал выражать то раздирающее сердце равнодушие ко всему, которое не слышалось ещё ни у одного из наших поэтов». Таким образом, Гоголь первым
разглядел и убедительно настоял на том, что у Лермонтова побеждают не признаки разложения личности, а предпосылки абсолютной цельности души.
Надо обязательно использовать приведенные гоголевские суждения о Лермонтове, с их помощью подчеркивая, что поэтом руководил абсолютный слух к Истине. Отсюда - категорический отказ от подделок, которыми опутывает цивилизация. Люди погружены в «омут светских отношений», обязаны участвовать в установленном распорядке действий по «казенной надобности», привыкли подражать (одни рабски следуют идеям европейских «властителей умов», другие - моде на байронический сплин, перечеркнувший просвещенческие иллюзии). «Как некогда с легкой руки Шиллера пронеслось было по всему свету очарованье и стало модным, как потом с тяжёлой руки Байрона пошло в ход разочарованье, порождённое, может быть, излишним очарованьем, и стало также на время модным, так, наконец, пришла очередь и безочарованью, родному детищу байроновского разочарованья. Существование его, разумеется, было кратковременней всех прочих, потому что в безочарованьи ровно нет никакой приманки ни для кого».
Человек истово и самоотверженно взыскующий цельности духа, но более Лермонтова поживший, Гоголь стремился открыть современникам глаза на бессмысленность эволюции европеизированного общества: от внутренне пустых поддельных форм «общепринятого» лежит путь к разочарованию (романтическое неприятие, скепсис и бичевание, раздраженная критика этих форм), заканчивающийся невозможностью во что-либо верить. Словами «Существование его, разумеется, было кратковременней всех прочих, потому что в безочарованьи ровно нет никакой приманки ни для кого» ознаменована не остановка, а выход из пустоты. Для автора «Выбранных мест...» было абсолютно очевидно, что Лермонтов помогает до дна, до последней точки постичь ничтожество, «неприманчивость» детищ моды на разочарование.
Сформулированные Гоголем посылки относительно полноты Добра и внутренней пустоты, которую пытаются заполонить разъедающие слабый ум и нестойкое сердце призраки зла, в свое время показались наивными. Об этом заявили не только публицисты западнического толка (критики из «Отечественных записок» и некрасовского «Современника»), но и славянофилы, не на шутку ополчившиеся против «Выбранных мест из переписки с друзьями». Пожалуй, один Петр Андреевич Вяземский в некрологе Языкову, опубликованном зимой 1847 года, и в статье «Взгляд на литературу нашу в десятилетие со смерти Пушкина» заступился за христианский настрой книги-исповеди, написанной Гоголем в свете высших мер ответственности за печатное слово и, по сути, уже в предчувствии близкой собственной смерти.
Да, Михаил Юрьевич Лермонтов оказал своим современникам, да и нам, потомкам 200-летней давности, очень ценную услугу. Всесторонне изучил безочарованье изнутри, ведя «журнал» (дневник) безочарованного субъекта. И одновременно нарисовал этого субъекта со стороны. Причём, глазами двух принципиально разных людей. Во-первых, глазами Максима Максимыча. Этот бывалый «кавказец» всю жизнь тянет военную лямку. Опытный солдат и добрый человек, он душевно привязался к Печорину, даже полюбил его в бытность сослуживцами и приятелями (повесть «Бэла»). Во-вторых, Печорин показан глазами странствующего офицера, случайного свидетеля встречи этих бывших сослуживцев (повесть «Максим Максимыч»).
В одном романном зеркале сконцентрированы внутренние / внешние симптомы «болезни», которую Василий Андреевич Жуковский обозначил безочарование. Что даёт возможность не абстрагироваться от недуга, а исследовать его симптомы в себе, но не заразиться, не увязнуть в рефлексии, а защитить душу от её разъедающего воздействия?
Время подтвердило, что Гоголь понимал природу эпического и формулировал миссию литературы основательнее Белинского. Но первоначальные характеристики прозы Лермонтова, данные в «Выбранных местах.» и других источниках (включая статью Белинского о «Герое нашего времени» и его цикл «Сочинения Александра Пушкина»), много раз пересказывались, перемешивались, из десятилетия в десятилетие повторялись.
К примерам довольно удачного пересказа мы бы отнесли речь, подготовленную А. Н. Толстым к торжественному заседанию в честь М. Ю. Лермонтова, состоявшемуся 15 октября 1939 года.
«Лермонтов-прозаик - это чудо, это то, к чему мы сейчас, через сто лет, должны стремиться, должны изучать лермонтовскую прозу, должны воспринимать её как истоки великой русской прозаической литературы <...> в пяти повестях, <...> связанных единым внутренним сюжетом - раскрытием образа Печорина, героя времени, продукта страшной эпохи, опустошенного, жестокого, ненужного человека, со скукой проходящего среди величественной природы и простых, прекрасных, чистых сердцем людей, - Лермонтов в пяти этих повестях раскрывает перед нами совершенство реального, мудрого, высокого по стилю и восхитительно благоуханного искусства.
Читаешь и чувствуешь: здесь всё - не больше и не меньше того, что нужно и как можно сказать. Это глубоко и человечно. Эту прозу мог создать только русский язык, вызванный гением к высшему творчеству. Из этой прозы - и Тургенев, и Гончаров, и Достоевский, и Лев Толстой, и Чехов. Вся великая река русского романа растекается из этого прозрачного источника, зачатого на снежных вершинах Кавказа» [3].
Однако не каждый школьный учитель пересказывает как Алексей Николаевич Толстой. Наша школьная и вузовская практика строится в опоре на социологический (в лучшем случае - с элементами психологического) [4] и, в последние два-три десятилетия, - структурно-семиотический анализ текстов. На этом пути мы зашли в кризисную ситуацию, разрушающую русский язык. Структурная семиотика, «первая ласточка» постмодернистской игры с текстами, предложила новую терминологию (прецедентный текст, интертекстуальность и проч.) и схоластичный герменевтический подход [5].
Эпический текст вмещает суть жизни особым образом - молчаливо охватывает его весь, открывает не одну сторону, а смысл целиком, в единстве, полноте и нераздельности любых его сторон. Так чаша высокогорного озера принимает в себя воду окрестных рек и подземных ручьев, так лоно облака вбирает летучий сонм небесных паров - перед созерцателем в буквальном смысле вся небесная влага, как на ладони весь простор вод долины или ущелья между гор.
Эпическое повествование инициирует общение, полное взаимопонимания и доверия к жизни. В мудром собеседовании о ней на равных задействованы рассказчик (сказитель), все персонажи (не только люди, но и целиком одушевленные стихии, животные, растения, предметы), читатели (или слушатели изустно передаваемого). В каждом моменте повествования словесно реализуется лишь некоторая сравнительно малая часть предмета беседы, однако в сюжете витают (не проговариваемые, молчаливо учитываемые и абсолютно ясно видные собеседникам) попутные смыслы: эпос неизменно и верно служит пониманию всей жизни как таковой.
Вот почему полезно привлекать к объяснению приведенный нами фрагмент книги Н. В. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», или подыскать в собственном творчестве М. Ю. Лермонтова суждения о благодатной силе целостного восприятия мира. Например, хорошо известное стихотворение «Молитва» 1839 года:
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых.
И дремлет непонятная
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненья далеко.
И любится, и плачется,
И так легко, легко.
Нарисовав своих героев людьми, преисполненными страстей, противоречивых, сложных и могучих порывов мысли, Лермонтов стал вестником более высокой, чем человеческие чувства, гармонии. Эта высокая гармония - главное таинство, совершающееся над нами не по нашей воле. Оно вечно, как караваны облаков, кочующих по небесным просторам, как пучки солнечных бликов, озаряющих землю светом. В зрелых стихах и прозе Лермонтова поражает удивительно целостное соприсутствие художника и природы.
Многие сетуют на то, что среди написанного о Лермонтове немалого числа книг, нет ни одной достойной великого лермонтовского дара. Гадают: появятся ли такие книги в будущем? Бог Весть. Давайте не будем гадать и выжидать, когда кто-то что-то напишет.
Лермонтова надо читать самого, потому что творчество его эпично и исповедально. И сквозящая за страницами его книг бездонно глубокая душа не ушла из мира.
Литература
1. Лермонтов, М. Ю. Стихотворения. Поэмы. Маскарад. Герой нашего времени/М. Ю. Лермонтов. - Москв.: Художественная литература, 1972. - С. 569-570. Далее тексты Лермонтова даются по этому изданию
2. Гоголь, Н. В. Полное собрание сочинений: в 13 т. Т. 8/Н. В. Гоголь. - Москв.: Художественная литература, 1952. - С. 342. Далее ссылки даются по этому изданию, страницы указаны в скобках.
3. Толстой, А. Н. Полное собрание сочинений: в 15 т. Т. 13/А. Н. Толстой. - Москва: Художественная литература, 1949. - С. 427-428.
4. Приведём в пример статью С. Леушевой «Лермонтов и Л. Толстой» (1964). Режим доступа URL: http: feb-web. ru/feb/lermont/critics/tvl/tvl-395-. htm (Дата обращения 25.05.2014).
5. См. работы: Жолковский А. К. Семиотика «Тамани». URL: http//www-bcf. usc. edu/ ~alik/rus/book/bluzh/taman. htm. Дата обращения 25.05.2014; Петрова Н. В. Эволюция понятия «прецедентный текст» // Вестник ИГЛУ. 2010. № 2. - С. 176-182 и др.
И. И. Пашнина
ВОПРОСЫ ДИСТАНЦИОННОГО ОБУЧЕНИЯ СПЕЦИАЛИСТОВ СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЙ СФЕРЫ
Подготовка специалистов социально-культурной сферы в России является специфической подсистемой государственной системы образования и одновременно органической составляющей социально-культурного развития общества, его художественной жизни. В современной ситуации экономических, идеологических, политических, национальных противоречий, быстро меняющихся условий бытия социально-культурная деятельность призвана консолидировать общество, объединять людей общими идеалами гуманизма, уважения к каждой отдельной личности независимо от ее социального статуса. Все эти факторы обусловливают актуальность решения задач профессиональной подготовки и переподготовки специалистов социально-культурной сферы, поиска оптимальных форм повышения их квалификации, а также необходимых для этого наиболее эффективных технологий.
В то же время современное образование должно быть в соответствии с международными требованиями образованием для всех, оно должно носить творческий и новаторский характер, строиться на научно-обоснованных знаниях. Это положение стало лейтмотивом II Международного конгресса ЮНЕСКО "Образование и информатика", состоявшегося еще в 1996 году. На самом высоком уровне неоднократно повторялось, что никто не должен быть лишен возможности учиться по причине бедности, географической или временной изолированности, социальной незащищенности и невозможности посещать образовательные учреждения в силу физических недостатков или занятости производственными и личными делами. Повышения уровня образования требуют также условия развития постиндустриального общества в связи со значительным увеличением в нем доли интеллектуального труда. По мнению академика К. К. Колина, система образования во всем мире воспринимается уже не только как важнейший фактор технологического и социально-экономического развития той или иной страны, но также и как стратегический фактор выживания всей цивилизации, преодоления ее глобального кризиса [1].
Эти задачи призвана решить современная парадигма образования, важнейшей составляющей которой явилась идея образования в течение всей жизни. Таким образом, образование стало рассматриваться как непрерывный процесс, начинающийся с первых лет жизни, продолжающийся в течение всей жизни, охватывающий все формы, типы и уровни образования, выходящий далеко за рамки так называемого формального образования. Во всем мире ведется поиск соответствующей организационной структуры и учреждений образования (особенно, образования взрослых), которые обеспечили бы переход от принципа «образование на всю жизнь» к принципу «образование через всю жизнь». Происходит формирования единого открытого образовательного пространства.
