Худжанд: между Ферганой и Таджикистаном Текст научной статьи по специальности «История и археология»

РЕГИОНЫ

Худжанд: между Ферганой и Таджикистаном

Музаффар Олимов, Саодат Олимова

Худжанд (Ходжент) — один из древнейших городов Центральной Азии, под именем Александрия Эсхата (Александрия Крайняя) основанный Александром Македонским. Средневековый Ходжент испытал все приливы и отливы городской жизни, связанные с возвышением и падением государств, нашествиями завоевателей, сменами торговых путей. Но он всегда оставался крупным торгово-ремесленным центром, а также политическим центром обширной сельской округи; вместе с ней он образовывал оазис, получивший то же имя, что и город. В советское время Ходжент назвали Ленинабадом и он стал столицей области, расположенной на севере Таджикистана и отделенной Гиссарским хребтом от остальной территории республики. Историческое название города — в форме, максимально приближенной к таджикской фонетике, — было возвращено ему в 90-е годы, но за областью сохранено название «Ленинабадская».

Исторически Ходжент-Худжанд входил в различные государственные и административные образования. В то же время он всегда оставался городом и областью в составе Ферганской долины — самого крупного и ныне самого густонаселенного оазиса в Центральной Азии. В прежние времена эта двойственность положения Худжанда не имела большого значения. Границы между советскими республиками были символическими; в рамках Российской империи Ходжент входил в Туркестанское генерал-губернаторство (Туркестанский край) вместе со всей Ферганой; до завоевания Средней Азии Россией относительная целостность Ферганы редко нарушалась местными владетелями. Только после распада СССР и образования новых независимых государств причудливые границы, в 20-е годы XX века разрезавшие

Музаффар Абдуваккосович Олимов, заместитель директора Института мировой экономики и международных отношений Академии наук Республики Таджикистан, г. Душанбе.

Саодат Кузиевна Олимова, руководитель социологической службы аналитического центра «Шарк», г. Душанбе.

Ферганскую долину на три части, стали обретать черты настоящих межгосударственных границ. Ленинабадская область Таджикистана оказалась в поле двойного тяготения: со стороны Ферганы как экономико-географического района с собственной многовековой историей и со стороны Таджикистана как политического образования, созданного только в XX веке. В своей статье мы и попытаемся проследить, в чем и как реализуется это двойное тяготение в современном развитии Худжанда.

* * *

Для начала подчеркнем еще раз: на протяжении обозримого исторического периода Фергана оставалась относительно единым экономическим и культурным организмом в составе тех или иных государственных образований. То, что в Ферганской долине издавна жили и таджики, и узбеки, и киргизы, и казахи, а также уйгуры, арабы, евреи и др., не имело особого значения для политической жизни, так как вплоть до российского завоевания государственность в Центральной Азии основывалась не на этнической, а на территориальной и цивилизационной общности подданных. Невзирая на культурные, языковые и бытовые различия, жители Ферганы были в большей степени патриотами своей долины, чем каких-либо других крупных территориальных или этнических образований. Помимо «долинного» патриотизма важнейшим интегрирующим фактором была конфессиональная общность: все жители Ферганы, кроме немногочисленных ирони (выходцев из Ирана), исповедовали ислам суннитского толка. Язык тоже не был сегрегирующим фактором: на этом «перекрестке миров» многоязычие всегда было нормой. Во многих районах Ферганской долины — например, в Чустском и Папском районах Узбекистана или Алабулакс-ком районе Киргизии — их жители относили и относят себя к узбекам, таджикам и киргизам вполне произвольно.

Тем не менее нельзя сказать, что у ферганцев вообще было стерто этническое самосознание. Напротив, именно благодаря ему, возможно, поддерживалась стабильность общественных и государственных структур на территории Ферганы. Ибо каждая сфера экономической и политической жизни, каждая социальная ниша были заняты определенной этнической группой. Так, поливным земледелием занимались преимущественно таджики и сарты. Они сосуществовали и взаимодействовали с кочевниками-скотоводами (узбеками, киргизами, казахами и другими тюрками) и с группами, совмещавшими земледелие со скотоводством (также по преимуществу тюрки — кипчаки, курама, каршилик, карлуки, чагатаи, халачи, моголы и др.):. Связующим зве-

ном в торговом обмене между земледельцами и кочевниками были города долины: Коканд, Андижан, Наманган, Касан, Ош, Ходжент, Исфара, Канибадам, Ура-Тюбе и др., населенные чиновниками, муллами, факихами-правоведами, купцами и разнообразным торговоремесленным людом.

Таким образом, в Ферганской долине сложилась и функционировала единая культурно-хозяйственная общность. Но не следует и переоценивать степень ее сплоченности. Закрепленность различных звеньев государственного управления и разных секторов экономики за определенными этническими группами не устраняла острого соперничества между этническими элитами, и это соперничество периодически провоцировало вспышки междоусобиц и резни на улицах ферганских городов и кишлаков.

В XIX веке Фергана входила в состав Кокандского ханства. В нем, несмотря на формальную государственную собственность на землю, различного рода сделки с землей достигли такого размаха, что свидетельствовали о фактическом переходе к частной земельной собственности. Однако закрепление частного землевладения в Ферганской долине произошло уже после присоединения Ферганы к России, благодаря реформам первого генерал-губернатора Туркестанского края К. П. фон Кауфмана.

Кауфман провел три реформы2. Во-первых, земельную, результатом которой стало преобладание в крае мелкого крестьянского хозяйства, свободного — в отличие от такого хозяйства в России — от повинностей и выкупных платежей. Во-вторых, реформу местного самоуправления и суда; в ходе ее признание традиционных институтов старейшин, квартальных и кишлачных старост, исламского суда и права сочеталось с попыткой внедрить в местное общество идею выборности должностных лиц. В-третьих, реформу системы образования, прямым следствием которой стало появление светских русско-туземных учебных заведений, а попутным (и во многом нежелательным для самих реформаторов) — распространение татарских новометодных школ, успешно конкурировавших и со старыми мактабами, и с новыми училищами.

Реформы, безусловно, содействовали прогрессу Ферганы. Наряду с прекращением междоусобиц, проведением ирригационных работ, внедрением новых сельскохозяйственных культур, появлением промышленности, проведением железной дороги, обеспечившей выход местной продукции на всероссийский рынок, они создали благоприятные условия для экономического подъема края, его социальной модернизации. Но поскольку основной целью реформ было лишь необходимое для нужд российской экономики подтягивание ново-приобретенных территорий к общероссийскому стандарту и цель эта в

большей или меньшей степени считалась достигнутой, дальнейшего реформирования не последовало. Вместо политики реформ утвердилась политика русификации. Это вызвало разочарование зарождав -шейся в то время национальной буржуазии и спад симпатии к русским в более широких массах населения. Вновь стала расти популярность шариатского суда, повысился интерес к пантюркистским и панисламистским идеям, активизировались контакты с центрами распространения тех и других — Стамбулом, Бахчисараем, Кабулом, Лахором, Мултаном и др. Сопротивление российской власти стало внутренним стержнем восстания 1916 года, жестоко подавленного царизмом.

Ситуация в Фергане осложнялась политикой царской администрации в отношении местного скотоводческого населения. Ее задачей было заменить традиционную родоплеменную структуру территориально-хозяйственными связями, что вызывало ожесточенное сопротивление. В материалах переписи 1917 года отмечалось, что русские власти «...в полицейских целях всячески стремились разрушить родовое начало, искусственно разделяя родственные группы по различным административным единицам. Цели своей “завоеватели” не достигли, но путаницу внесли страшную. Распыленные роды стремились к объединению, а насильственно соединенные части различных родов рас-падались»3.

Как отмечает В. И. Бушков, эта политика стала дополнительным фактором формирования сильнейших миграционных потоков, захвативших и оседлое ираноязычное население4. Происходило разложение родоплеменных отношений у кочевников, их оседание на землю, превращение бывших зимовок в селения, а значит — усиление мозаичности расселения тюрков и таджиков. Кроме того, в конце XIX века в Ферганской долине начался демографический взрыв. Под его влиянием стал распадаться такой важнейший элемент социальной организации таджикского населения, как авлод5, что, в свою очередь, послужило основой для ряда культурных изменений, в том числе и усиливавших социальную напряженность. В Фергане (особенно в поливных районах) стал ощущаться земельно-водный голод, с тех пор сделавшийся одним из важнейших явлений хозяйственной жизни в долине6.

Победа Октябрьской революции и крах Российской империи были по-разному восприняты ее южными подданными. Фергана оказалась средоточием сепаратистских настроений, стремлений к восстановлению автохтонной государственности. Местная национальная буржуазия, мусульманские авторитеты, эсеры и меньшевики обосновались в Коканде, провозгласили автономию и в конце 1917 года избрали правительство. Оно было связано с атаманом Дутовым, алаш-ордынцами (казахскими националистами) и английским консульством в Кашга-

ре. После разгрома автономистов долина стала одним из центров басмаческого движения. Главными очагами борьбы были города Фергана, Коканд, Андижан, Исфара, Ходжент и прилегающие к ним сельские районы.

Важнейшим моментом в истории государственности центральноазиатских народов явилось национально-территориальное размежевание 1924 года. Тогда на территории Туркестанской республики (воспроизводившей очертания Туркестанского генерал-губернаторства), Хорезмской и Бухарской народных советских республик (бывшие Хивинское ханство и Бухарский эмират) были созданы Туркменская ССР и Узбекская ССР с Таджикской АССР в составе последней. Позже были образованы Киргизская и Казахская ССР.

В Таджикскую АССР с центром в Душанбе были включены 12 волостей Туркестанского края, расположенных преимущественно в Ферганской долине, а также Восточная Бухара и почти весь Памир. Одной из главных причин образования автономной республики было не столько следование центральной власти большевистскому принципу самоопределения наций, сколько ее расчеты на создание противовеса пантюркистскому движению в Центральной Азии и одновременно — на уничтожение традиций и территориальной структуры старой государственности. Именно этим объяснялось полное переустройство административных районов во вновь созданных республиках. В ходе и в результате переустройства заметно снизилась роль старых политических и культурных центров региона — Коканда, Ходжента, Хивы, Бухары и Самарканда7, а Ферганскую долину разделили между тремя республиками — Узбекистаном, Киргизией и Таджикистаном, также не считаясь с прежними административными границами. Так, бывшая Уралская волость Кураминского уезда, входившая ранее в Кокандское ханство, а затем в Туркестанское генерал-губернаторство8, была поделена между Узбекистаном, к которому отошла ее западная часть (Дальверзинский, Калгансырский и Чанак-ский аулы), и Таджикистаном. Части Нау, Гулакандоза, ходжентской округи были присоединены к Киргизии. Зафарабадский район был сначала передан Узбекистану, а затем включен в состав Таджикистана, хотя исторически он, вместе с отошедшей к Узбекистану Голодной степью, образовывал единую этнокультурную область, чьи обширные пастбища активно использовались скотоводами-тюрками, потомки которых составляют сейчас значительную часть населения Ленина-бадской области. Как следствие, в ее населении доли таджиков и узбеков оказались примерно равными. Так, по материалам переписи 1926 года в Уратюбинском районе Таджикской АССР на долю таджиков приходилось 47,6% всего населения, узбеков — 49,8% (киргизов и

казахов — соответственно 1,0 и 2,3%), в Ганчинском районе таджиков было 52%, а узбеков — 48%9.

После национально-территориального размежевания 1924 года становление советской государственности проходило весьма непросто. Жителей той части Ферганской долины, которая отходила к Таджикской АССР, пугала перспектива выделения из традиционной локальной общности и объединения с горцами Восточной Бухары. В руководстве Туркестанской АССР и Бухарской народной советской республики был высок удельный вес таджиков; однако, получив директиву Москвы о создании автономии, оно постаралось отдать новому образованию лишь Восточную Бухару и столь же отсталые, изолированные районы Зеравшанской долины, а более развитые — Бухару, Самарканд, Ходжент, Денау, Термез — удержать в составе Узбекской ССР. Советский Узбекистан становился таким образом преемником Кокандского ханства и в значительной мере — Бухарского эмирата. В данном случае Файзулло Ходжаев, А. Рахимбаев, А. Ходжибаев, А. Му-хиддинов и др. следовали стереотипам старой государственности, в соответствии с которыми важны было единство не столько языковое и этническое, сколько территориальное, экономическое и цивилизационное.

«Проузбекский» курс был отчасти обусловлен и тем, что политическим идеалом для местной элиты была кемалистская Турция, от власти Москвы надеялись со временем избавиться. Однако достаточно быстро пришло понимание того, что власть эта — надолго и надо приспосабливаться к изменившимся реалиям, к диктуемым большевиками правилам политической деятельности. Руководство Таджикской АССР предъявило территориальные претензии к Узбекской ССР, претендуя на земли с преобладанием таджикского населения — Худжанд, Бухару, Самарканд, Денау, Сары-Ассия и др. Наибольшую активность проявили деятели, стоявшие у истоков государственности Таджикистана; то были уже упоминавшиеся Мухиддинов и Ходжибаев, а также Нусратулло Махсум, Шириншо Шотемур и др. Они использовали открытое недовольство таджиков Узбекистана политикой тюркизации, проводившейся в этой республике. Весной 1929 года, после длительных переговоров, было принято решение о передаче Таджикистану Ходжентского округа, а 15 сентября 1929 года Таджикская республика была выделена из Узбекской ССР и получила статус союзной.

У новой республики не было ни общенационального центра, ни национальной интеллигенции, ни национальной элиты. За создание республики пришлось заплатить дорогую цену: в нее не вошли главные политические и культурные центры таджиков Бухара и Самар -канд; был нанесен сильнейший удар исторически сложившемуся

административному и экономическому районированию; завязались узлы пограничных споров с Узбекистаном и Киргизией. В рамках советской империи все эти проблемы удавалось снимать или приглушать, но после августовского путча 1991 года они встали в полный рост.

9 сентября 1991 года внеочередная сессия Верховного Совета Таджикистана приняла постановления «О внесении изменений и дополнений в “Декларацию о суверенитете Таджикской ССР”» и «О провозглашении государственной независимости Республики Таджикистан». И почти сразу же обнаружилось, что Таджикистан совершенно не готов к независимому существованию.

К моменту провозглашения независимости глубокая гетерогенность таджикистанского общества не была преодолена, общенациональная идея не сформировалась. Более того, за годы Советской власти так и не сложилась общенациональная элита. Правившая в советском Таджикистане номенклатура в основном рекрутировалась из Ленинабада и сохранила свой региональный характер, локальную политическую культуру, ориентацию на старую государственность. Во времена Союза она выполняла посредническую роль между союзной администрацией и массой населения республики; после распада СССР начала перегруппировываться, делить госсобственность, переводить капиталы в «свой» регион, то есть в Ленинабадскую область, и постепенно трансформироваться из политической элиты в экономическую. Ныне основной костяк экономической элиты Таджикистана состоит из северян, тогда как политическая власть в столице принадлежит кулябо-гиссарской группировке, что поддерживает постоянную напряженность между регионами. При этом, в отличие от Душанбе, где к власти пришли новые люди, в Ленинабадской области по-прежнему доминирует старая элита. Иначе говоря, здесь не произошли такие же существенные изменения в составе элиты, как в Центральном и Южном Таджикистане.

Можно утверждать, что за период независимости, несмотря на его сравнительную непродолжительность, в разных регионах Таджикистана в значительной мере сложились разные системы власти, плохо стыкующиеся друг с другом. В Ленинабадской области развитие пошло во многом тем же путем, что и в прилегающих к ней ферганских областях Узбекистана. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что все эти области были некогда выделены из единой территориальной общности.

То, что прежде скрывалось под маской «партийно-хозяйственного актива», обнаружило себя в истинном качестве — олигархией или совокупностью корпораций, организованных по клановому принципу. Весьма немногочисленная (1,0—1,3% занятого населения области),

эта олигархия располагает своими промышленными, финансовыми, торговыми и военными подструктурами, унаследовала легитимность советского госаппарата и связана отношениями корпоративной солидарности и круговой поруки, которые к тому же обрели характер обязательной к исполнению нормы. Стратегический интерес олигархии заключается в установлении системы квазирыночных отношений, чтобы за кланами осталось право монопольно распоряжаться богатствами области.

Сила клановых корпораций в том, что они глубоко эшелонированы по вертикали: всё худжандское общество образует пирамиду, верхушка которой составлена из фракций клановой элиты, и каждая фракция подпирается снизу «своими» массами. Отношения между фракциями достаточно сложные, они постоянно борются за власть и ресурсы, однако пирамида в целом вполне стабильна. Стабильность же обеспечивается практикой компромиссов, политических торгов, соблюдением всеми «правил игры», то есть общей политической культурой, господствующей в регионе.

Эта система, в отличие от системы советских времен и от той, что формируется на остальной территории Таджикистана, признает институт частной собственности, но только на условиях личной зависимости каждого собственника от правящей олигархии. Тем не менее в Ленинабадской области активно формируются предпринимательская прослойка и — на базе местной промышленности и частного капитала — рынок, притом сразу как сегмент общеферганского.

Как правило, в области в ходе приватизации (сначала медленной, «ползучей», а с 1996 года широкомасштабной) контрольные пакеты акций крупных и средних предприятий либо остаются у государства, либо переходят к группировкам клановой элиты — бывшей номенклатуре, образующей костяк «деловых людей» Худжанда, стоящих у руководства акционерными компаниями. При этом для покупки госсобственности используются государственные же средства, по различным каналам притекающие к элите, тогда как ее собственные капиталы на приватизацию обращаются редко.

На Севере уже установилось господство финансово-промышленных корпораций, сложившихся на клановой основе, в остальных регионах Таджикистана процесс этот запаздывает, хотя в целом развитие и там идет в том же направлении. Как следствие, между Худжандом и Душанбе наблюдаются постоянные трения. Низведение Центром худжандской элиты до статуса чисто экономической спровоцировало отток капиталов из Ленинабадской области в соседние районы Ферганы. В области прослеживаются определенные устремления к отделению от Таджикистана. Свое выражение они получили, например, в замыслах, направленных на ее превращение в свободную эко-

номическую зону, в плохой приживаемости здесь национальной валюты (рубла) и сохранении расчетов в российских рублях, в постоянно вынашиваемых планах переустройства Таджикистана на конфедеративных началах. Свидетельствами противоречий между Севером и Центром можно считать и майские 1996 года волнения в ряде районов области и в самом Худжанде, выступления местных заключенных против кулябских по происхождению милиционеров (апрель 1997 года), покушение на президента Эмомали Рахмонова во время его пребывания в Худжанде (30 апреля 1997 года).

Большие разногласия между Севером и Центром возникают по поводу партийно-политического устройства. Первоначально в Худжанде считали, что для плавного перехода от монопартийной советской системы к многопартийности следует, по примеру Узбекистана и Туркменистана, создать некую доминантную партию. Для этого предполагалось взять за основу сохранившую свое влияние Компартию Таджикистана и, изменив ее идеологию, восстановить ее главенствующую роль в государстве. В то же время в качестве «карманной» оппозиции должны были существовать и несколько второстепенных партий, посредством которых вестернизированная интеллигенция могла бы хоть отчасти изливать свое недовольство. Этот сценарий значительно отличался от разрабатывавшегося в столице. Однако по мере нарастания противоречий между Худжандом и Душанбе, а также из-за отказа второго допустить элиту первого к межтаджикскому урегулированию, в ходе которого, по существу, закладываются новые основы государственности в Таджикистане, в Худжанде все чаще стали делать ставку на реальную многопартийность. Расчет тут такой, что создание и активная деятельность партий позволят северянам легальным демократическим путем участвовать в решении общегосударственных задач и одновременно более эффективно отстаивать областные интересы.

Непростые отношения сложились у Худжанда с Душанбе и в экономической области. При очень низком уровне государственных инвестиций в хозяйство области (в 1995 году — всего 9,3% от их общереспубликанского объема) область заметно опережает другие регионы Таджикистана по объемам ввода основных производственных фондов. Достигается это главным образом за счет капиталовложений местных бизнесменов и зарубежных, преимущественно западных, инвесторов. Как следствие, Центр утрачивает экономические рычаги влияния на область и та ведет все более независимую экономическую политику. Правда, за свою самостоятельность области приходится расплачиваться крупными платежами в бюджет. Так, в 1995 году на ее долю пришлось 70% сборов с владельцев транспортных средств и 37% от суммы налогов на прибыль с госпредприятий республики. А ведь помимо установленных платежей области приходится откупаться от

контроля центральной власти еще и дополнительными взносами на различные экстренные мероприятия и на финансирование строек общереспубликанского значения.

Стремлению к обособлению Худжанда от Душанбе в немалой степени способствует расположение транспортных коммуникаций. Дороги, связывающие Худжанд с другими районами Таджикистана, проходят через горы и значительную часть года закрыты из-за снежных заносов, так что в это время возможно сообщение либо авиатранспортом, либо через территорию соседних стран. Так, зимой автомобильное сообщение из Душанбе до Ленинабадской области осуществляется лишь по трассе Ташкент — Термез. Да и железная дорога, связывающая столицу с Худжандом, проходит кружным путем через города Узбекистана (Денау — Термез — Самарканд).

В постсоветское время состояние и этих коммуникаций резко ухудшилось. Нехватка денег, горючего и других материалов, квалифицированного персонала препятствует нормальному функционированию наличных транспортных систем. Возможности для поддержания в надлежащем порядке дорог, мостов и перевалов уменьшаются с каждым годом. Если в 1990 году было отремонтировано 1062 км дорог, то в 1994 — только 12910. Это создает объективную основу для роста регионального изоляционизма, для все большей ориентации того же Худжанда на традиционно близкие ему и легко доступные районы Ферганской долины, принадлежащие соседним странам.

Тенденция к изоляционизму многократно усиливается за счет того, что в Таджикистане, по существу, нет единого народнохозяйственного комплекса. Экономика советского Таджикистана была глубоко интегрирована в общесоюзный народнохозяйственный комплекс и развивалась как его органичная часть. Высокотехнологическая часть этой экономики — предприятия союзного подчинения, доля которых была высока как раз на Севере, напрямую связывались с Москвой и ориентировались всецело на общесоюзный рынок. На местный рынок, сырье и рабочую силу была завязана другая часть — относительно небольшой, консервативный и низкотехнологический сегмент республиканской промышленности, представленный в основном предприятиями по переработке сельскохозяйственной продукции. Эти две части были и остались разобщенными, и то же самое можно сказать и об их внутренних подразделениях. Так, промышленность Северного Таджикистана и Южно-Таджикистанский территориальный комплекс слабо связаны друг с другом.

Разрыв былых союзных хозяйственных связей и конверсия больно ударили по промышленности Таджикистана. Особенно это справедливо в отношении промышленности Севера. Тем не менее в ходе постепенной адаптации к новым условиям происходит частичная

переориентация современного промышленного сектора в регионе на экономическое сотрудничество с дальним зарубежьем. В то же время сохраняются и связи с ближним зарубежьем, хотя они часто сопряжены с большими проблемами.

Для Худжанда наиболее болезненными являются экономические взаимоотношения с самым близким соседом — Узбекистаном. Особенно хорошо это видно на примере энергообеспечения Ленинабад-ской области. До распада СССР ее энергосистема составляла часть энергосистемы не Таджикистана, а Узбекистана. Поскольку самостоятельно область покрывает лишь незначительную часть своих энергопотребностей — 576 млн кВт/ч против необходимых 3771 млн — она находится в полной зависимости от поставок электроэнергии из Узбекистана. И действительно, в 1995 году пришлось закупить у соседа 3195 млн кВт/ч и. Но с 1996 года Ташкент практически прекратил продажу электроэнергии Худжанду. Область сидит теперь на голодном пайке, так как лимита энергопотребления, выделенного из республиканской энергосистемы, ей катастрофически не хватает.

Серьезной проблемой является также формирование и функционирование единого рынка товаров и услуг Ферганской долины. Промышленный север Таджикистана начал объединяться с прилегающими к нему сельскохозяйственными районами Узбекистана. Постепенно здесь складывается единый экономический организм. Возрождение в постсоветское время значимости старых экономико-географических районов, существовавших в досоветский период, захватило не только Фергану. Так, до недавнего времени шло складывание регионального самаркандского рынка из локальных рынков Центрального и Южного Таджикистана, Сурхандарьинской и Кашкадарь-инской областей Узбекистана.

Основная масса товаропотоков, соединяющих узбекскую, таджикскую и киргизскую части Ферганы, проходит по каналам частной торговли и теневой экономики и имела тенденцию к росту как раз в то время, когда объем легального товарооборота между тремя странами приближался к самым низким отметкам. Однако с начала 1996 года Узбекистан резко ужесточил пограничные и таможенные правила на границах с Таджикистаном, что отозвалось значительным сокращением объемов теперь уже частной торговли между двумя республиками. Представляется, что эти барьеры руководство Узбекистана возвело для того, чтобы не допустить восстановления старых внутриферган-ских экономических и культурных связей, а на их основе — наиболее беспокоящих Ташкент политических связей.

Пограничный режим, навязываемый Узбекистаном, больно бьет по интересам жителей Ленинабадской области. При неурегулированных и необоснованных границах возведение шлагбаумов и установка

постов создают массу трудностей для населения. Хуже всего приходится жителям анклавов, например, в кишлаке Ворух Исфаринского района Таджикистана: он со всех сторон окружен территорией Бат-кентского района Киргизии. В аналогичном положении оказались и жители ряда поселений Зафарабадского, Уратюбинского и Худжанд-ского районов. Но и во многих других местах ситуация не лучше. Например, чтобы добраться из Пенджикентского района Ленинабадской области в Худжанд, надо проехать через Самарканд, миновав на пути четыре таможни. А для того, чтобы из Ашта попасть в Канибадам и Исфару, требуется дважды пересечь границу Узбекистана. Более всего страдают от такого положения предприятия Ашта, Исфары и Каниба-дама: они связаны взаимными поставками, и транзит через Узбекистан оказывается для них крайне дорогостоящим.

Четкие межреспубликанские границы и жесткий таможенный контроль при их пересечении — невиданное явление в истории Ферганы. Его негативные последствия усугубляются частичной децентрализацией управления, в ходе которой районы и области во всех трех государствах получили гораздо больший объем властных полномочий, чем раньше. Это усиливает бюрократический произвол на границах.

Фактически сейчас на узбекско-таджикской границе (в отличие от границы Таджикистана с Киргизией) идет таможенная война с этнической окраской. Деятельность таможенных служб и местных властей носит откровенно конфискационный характер по отношению к товарам и денежным средствам, ввозимым «из-за рубежа», — и это в дополнение к очень жестким ограничениям на вывоз товаров и наличных денег. Но при этом на границе Таджикистана с Узбекистаном этнические узбеки-торговцы получают со стороны узбекских таможенников ощутимые преимущества. Напротив, торговцев-таджиков всячески стараются не допускать в Узбекистан. Это ведет к вытеснению таджиков из посреднической торговли и к непропорциональному росту экономического влияния узбеков на территории самой Ленинабадской области. Оно начинает распространяться за пределы районов с преимущественно узбекским населением (Джабаррасуловский, Наусский, частично — Зафарабад-ский), где правящие группировки включены в клановую структуру Узбекистана и населением это воспринимается как освященная традицией норма.

Узбекистан поощряет «утечку мозгов», приглашая высококвалифицированных специалистов из Худжанда и обеспечивая им более высокий жизненный уровень. Это также вызывает недовольство в области.

Ухудшение отношений Таджикистана с Узбекистаном стимулировалось введением в Таджикистане в 1995 году национальной валюты.

Со следующего года Таджикистан в целом и Худжанд в частности фактически попали в экономическую блокаду. Несмотря на решения, принимаемые руководителями двух стран во время их встреч, промышленники Таджикистана и Узбекистана не спешат «углублять и расширять» торговые отношения. Во многом это объясняется острой конкуренцией между финансово-промышленными группами, а та, в свою очередь, возникает потому, что экономика стран-соседей лишена такого стимулирующего товарообмен качества, как взаимодопол-нительность. И Таджикистан, и Узбекистан предлагают на внешнем рынке примерно схожий набор сырья, так что конкуренция между ними неизбежна.

Как конкретно срабатывает желание «придержать» конкурента, показывают следующие факты. Узбекская таможня не пропустила в Таджикистан сырье для аффинажного производства золота, заказанное золотодобывающими предприятиями Ленинабадской области. Таджикистан же поставил перед Узбекистаном вопрос об оплате транзитов: кроме автомобильных и железных дорог, соединяющих восточную часть Ферганской долины с остальным Узбекистаном, по территории Ленинабадской области проходит 568 км ЛЭП для Узбекистана, а также 120 км транзитных газопроводов. Однако Ташкент отказался платить за транзиты и в свою очередь предъявил Душанбе претензии по долгам и по расчетам за поставки узбекского газа. Лишь 28 января 1997 года премьер-министрами Узбекистана и Таджикистана были наконец подписаны соглашения, урегулировавшие ряд спорных экономических вопросов.

Акты «экономического недоброжелательства» со стороны сильного соседа вызывают негативное отношение в Таджикистане. В республике вынашиваются планы в ответ на экономическую блокаду зарегулировать сток главных центральноазиатских рек, чьи верховья находятся на территории Таджикистана, и поставить под свой контроль жизненно важные для Узбекистана водные ресурсы. Параллельно в Таджикистане наметилась тенденция противостояния нарастающему изоляционизму регионов. Выражается она прежде всего в начавшейся консолидации политической власти в республике, в том, что в регионах все больше осознают необходимость жить в едином государстве, а также в поиске национальной идеи и в успешном продвижении по пути урегулирования межтаджикского конфликта. Вообще проблемы национального суверенитета, возрождения национальной культуры, достижения экономической независимости доминируют сейчас в общественно-политической жизни республики. Но именно в Худжанде указанные процессы идут всего слабее.

Впрочем, и в масштабах Таджикистана в целом политическое развитие пронизано противоречиями. Тяготы суверенизации породили

негативное отношение значительной части населения к независимости, стремление к возрождению союзной государственности. По данным социологического опроса, проведенного в декабре 1996 года, 37% респондентов полагали, что суверенитет — это зло для Таджикистана 12.

Отрицательное отношение к идее суверенитета сочетается с воспроизводством традиционных внутриэтнических членений. Все этно-региональные группы таджиков более или менее одинаково ориентированы на патерналистские отношения и сильную власть, но на государственном уровне следуют этой ориентации лишь при том условии, что представители их группы занимают в государстве господствующее положение. Еще более ухудшила дело гражданская война, когда региональные элиты боролись за ресурсы и власть в республике, внезапно лишившейся хозяев. В результате этой войны региональный характер элит только усилился, проблема достижения консенсуса при выработке стратегии развития страны сделалась трудноразрешимой. Реальной стала угроза устойчивого сосуществования внутри Таджикистана нескольких субэтнических территорий, слабо связанных друг с другом, ориентирующихся на внешние силы, ведущих собственную политику и соперничающих друг с другом.

* * *

Неразвитость национального самосознания таджиков чревата развалом Таджикистана как государства. Она представляет опасность и для его соседей. Худжанд со своими постоянными сепаратистскими устремлениями может, стремясь выбраться из тупика, в котором он оказался, попытаться отколоться от Душанбе и объединиться с Ошем, Джелалабадом, Узгенем в Киргизии, Ферганской, Наманганской, Андижанской областями в Узбекистане. И в силу особенностей своего положения относительно Таджикистана в целом он, пожалуй, больше, чем какая-либо другая часть Ферганской долины, способен сыграть роль инициатора ее политического объединения.

Попытка восстановления старой государственности — в границах Кокандского ханства — взорвет Центральную Азию. Правда, произойти это может только при условии ряда крупных изменений за пределами Ленинабадской области.

Одно из таких условий — установление талибами полного контроля над всем Афганистаном. Поскольку его вероятным следствием будет вытеснение значительной массы этнических таджиков из северных провинций страны на территорию Таджикистана, эта угроза может спровоцировать стремительное отделение Севера и образова-

ние нового таджикского государства на землях нынешнего Центрального и Южного Таджикистана с добавлением части Северного Афганистана.

Другое, не менее важное условие — это дестабилизация клановых отношений в Узбекистане. Для того, чтобы блокировать такое развитие событий, в Узбекистане провозглашен курс мустакиллик — объединение всех слоев и групп населения на базе национальной идеи с целью последовательного наполнения объявленного суверенитета реальным содержанием. Мустакиллик во многом отвечает общественным ожиданиям, и, пользуясь этим, узбекские руководители постепенно выстраивают вокруг него крепкую идеологию с немалым мобилизационным потенциалом. Однако не везде их политика встречает полную поддержку. На рубеже 80-90-х годов в схватке за власть в республике наманганско-ферганско-андижанский клан проиграл своим ташкентским и самаркандским соперникам. Но, проиграв, не смирился, так что Ферганская долина стала постоянной головной болью для руководства республики.

Фергана не приемлет официальную идеологию и «просвещенный» авторитаризм Ислама Каримова и склонна сделать выбор в пользу ислама. В Намангане, Касане, Андижане многочисленны и сильны исламистские организации; некоторые из них имеют собственные военизированные структуры. Ферганский ислам не признает границ, разрывающих духовное единство жителей долины. Стоит напомнить, что у истоков исламистского движения в Таджикистане стояли на-манганские муллы. Поэтому исламский интегризм может подтолкнуть граждан республик, поделивших Ферганскую долину, к выступлениям и действиям, направленным на создание единого и самостоятельного политического образования.

Но опять-таки этот сценарий может реализоваться лишь в случае острого кризиса всех общественных структур, спровоцированного жестокой и затяжной борьбой за власть между локальными элитами. В Таджикистане накоплено достаточно горючего материала для развития событий по этому пути; правда, его могут нейтрализовать воспоминания о печальном опыте гражданской войны и наметившиеся в последнее время подвижки в деле достижения национального согласия. В Узбекистане ситуация более стабильная, здесь хорошо отработана практика межэлитных компромиссов и соглашений; параллельно Каримов прилагает усилия для дальнейшего расширения президентских полномочий и для укрепления позиций правящей клановой группировки на всех этажах власти.

И все же сильный очаг напряженности в Ферганской долине сохраняется. Причем поддерживается он сразу с трех сторон.

/' Чарваку

*етт/ —Ташкент 6е

ЛЦ ® 3309 • !^~ч. .гре

%Кёдес^, ^ ЧИРЧИК' г. Бол. Чимган ^ ^

Кибрай лО •4062

/ШРалаР с*

&

^ Янгибазар

ТАШКЕНТ .л(о*

----------- А0 3555

О

Терек-Сай

Ау 2875

Ала-Бука \'

ФЕРГАНСКАЯ ДОЛИНА

/~~7/—- ^

Красногорский „ о 0

Янгиабад

” б |ц—^- с т

АНГРЕН 4 Л ПТ1 11X0I I

--------- о & 'Ч~ч

Пскент Ахангаран 0 ^

® ..»/* ?7?9 ^

л \ о

Алтшан

“'Г*

/ Кызыл-Джап

Сумсар ,/ чт[ Касансай / °

£. Янгикурган : ш.

4 Н'Л Чарта^^,7 ^“Р-Ата

Майли-Сай

Бука АЛМАЛЫК о I*" “'5||

\Ч К У Шайдон

,! О о

3/ЬУ V

г.Бобоио ^ ф

(Л

^К^Янгак З^БАД

- Ханабад

Г гТ'! у

~.<у ханабад

Юж.Аламышик у Узген :

о

Л

^ “ Ч-^'У о ° л "

Куруксаи. 2097 Адрасман у г /

[стон с Табошар ^ КОКАНД^

Бустон ; 1;оошар ^1ЧЯП/^

Кансаи омское е

ТАДЖИК Ъ/Бешары*^

ХУДЖАНД Чорух-ДаиР°н ^ ° яй1

^^(•1 —<ех^-гГ~ у\ Шорсу \

)«^^баб®®1кург1н^й

ЯзъяваЬ^

1ЛАН-----./Кува Лалвангаш - ^ •)

У^' Мархамат

______^ Каиракк

Гафуров Пролетарск

2590

7 А Н

\“"\ Исфарао-—-^

о

ДЕРГАНА

)\Х/' Найман .

к'х/вагам^, г ЭСКИ-НООКЭТ

\ \ ДКуВаСаИ Ь-<Е Кызыл-Кия ° ^

1 $ . Уч-Коргон

- Вуадиль д

□усщиль

Кадамжай Чаувай

\ Советский

Ъ-г

№?*«ёГ< Иотн

.Vе“ ^ 1 ь *

*

Кашка-Суу 3 5051

4630

ы

о

40

Во-первых, в долине наблюдается ощутимый спад сельскохозяйственного производства. Он вызван дроблением прежде единой инфраструктуры экономики, в первую очередь — появлением многочисленных барьеров на пути товаров из республики в республику. Спад сопровождается разрушением негосударственного сектора, ростом безработицы, обнищанием населения, что неизбежно приводит к нагнетанию массового социального недовольства.

Во-вторых, ощущают себя униженными и потому недовольны правящими режимами этнорегиональные группы, не имеющие представительства в центральных властных структурах своих республик. В Киргизии у власти стоит сейчас северный клан, из которого и рекрутируется политическая элита, в Узбекистане — самаркандцы с ташкентцами, в Таджикистане, несмотря на экономический вес, Худжанд утратил свои политические позиции.

В-третьих, в долине разразился кризис модернизации. В него втянуты общинные структуры, общественное сознание под его влиянием раздваивается, а острая реакция этого сознания на усиливающееся имущественное расслоение неизбежно продуцирует фундаменталистские и традиционалистские настроения в массах.

Все это говорит о насыщенности ферганской действительности конфликтогенными узлами и об исключительной важности для всех трех республик контроля над ситуацией в Фергане. Хорошо известно, что утрата такого контроля приведет в дальнейшем к очень тяжелым последствиям, к быстрому переходу ситуации из «холодного» в «горячее» состояние. Но пока действенные меры в этом направлении предпринимает лишь один Каримов, да и его политика достигает своих целей не всегда. Едва ли не главная сложность заключается в том, что ситуация в разных частях долины во многом развивается единообразно, тогда как государств — субъектов ее регулирования — целых три. В Таджикистане власть особенно слаба — и это, наряду с разобранными выше особенностями положения Худжанда, делает его едва ли не самым уязвимым звеном в сплетении ферганских проблем и противоречий.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Бушков В. И. Население Северного Таджикистана: формирование и расселение. М., 1995. С. 79-82, 112.

2 Подробно о реформах Кауфмана см.: Яковлев А. И., Панарин С. А. Противоречия реформ: опыт Аравии и Туркестана // Восток, 1991. № 5. С. 112-118.

3 Перепись населения в Туркестанской республике. Ташкент, 1924. Ч. 1. Вып. 4. Сельское население Ферганской области по материалам переписи. 1917 г. С. 3.

4 Бушков В. И. Таджикистан на острие демографического супервзрыва // Постсоветское мусульманское пространство. Религия, политика, идеология. М., 1994. С. 202.

5 Султонов З. С., Насруллаев Х. Б., Маслякова Э. И., Сигарева Е. П. Проблемы перехода к рынку сельских районов и особенности сельского расселения Республики Таджикистан. Душанбе, 1992. С. 22-34.

6 См.: Батраков В. С. Характерные черты сельского хозяйства Ферганской долины в период Кокандского ханства // Труды САГУ. Вып. 62. Ташкент, 1955. Кн. 8. С. 114, 116, 119-122.

7 Бартольд В. В. Записка по вопросу об исторических взаимоотношениях турецких и иранских народностей Средней Азии // Восток, 1991. № 5. С. 165-166.

8 Дореволюционный состав волости берется по: Материалы для статистики Туркестанского края. Ежегодник. СПб., 1872. Вып. 1. С. 16.

9 Подробнее см.: Бушков В. И. Население... С. 120, табл. 120.

10 По данным Министерства транспорта и дорожного хозяйства РТ.

11 По данным министерства экономики и внешнеэкономических связей РТ.

12 По данным аналитического центра «Шарк».